Помоги проекту - поделись книгой:
— Но почему? — возразила она. — Ведь все, что вам придется сделать, это представить Черис и, может быть, меня в обществе. Естественно, мне не следует ожидать, что вас заинтересуют наши дела. Но на самом деле я бы так была этому рада! — откровенно призналась она.
— Чего вы так и не поняли, так это того, что мое покровительство не станет для вас пропуском в высший свет.
— Как это может быть? — спросила она. — Я полагала, что маркиз всегда может быть принят в свете.
— Смотря какой маркиз, мисс Мерривилл.
— О, папа говорил, что вы были своенравным задирой, но это же не значит, что вы недостойный человек.
— Но достаточно предосудительный.
— Вздор! Я не могу поверить в это. Даже бедный папа не был таким, — рассмеялась она.
— Даже бедный папа!.. — повторил маркиз, поднес к глазу монокль и стал рассматривать ее с любопытством коллекционера, который обнаружил какой-то редкий экземпляр.
Ничуть не смущенная таким бесцеремонным исследованием своей персоны, она сказала:
— Нет, хотя я думаю, он был весьма распущенным до того, как встретил маму. И должна признаться, всегда удивлялась, как мама дала ему согласие, ведь она была в высшей степени добродетельна. Наверное, когда люди влюбляются, они часто совершают странные поступки. И я иногда думаю, что ее легко можно было убедить. Я не очень хорошо ее знала, ведь она умерла вскоре после рождения Феликса. Черис вся в нее и тоже очень доверчива. Конечно, родители мои тогда были так молоды! Ведь отец только за неделю до моего рождения достиг совершеннолетия! Не представляю, как он ухитрялся содержать семью, ведь его отец оставил его без гроша, а я не думаю, что он мог заниматься каким-нибудь доходным делом. Но он прекратил вести разгульный образ жизни после женитьбы на маме; и поскольку родителей его беспутства в свое время очень сильно огорчали, по-моему, было очень неблагодарно с их стороны не принять маму в семью.
Маркиз промолчал. Его воспоминания о покойном мистере Мерривиллле, которого он встречал несколько лет назад, не очень совпадали с портретом внезапно исправившегося человека.
— На мой взгляд, — продолжала мисс Мерривилл, — они понесли заслуженную кару за свою несправедливость, когда дед и дядя Джеймс, которого он сделал наследником, погибли от тифа почти в один день! Поэтому папа смог вступить во владение имуществом, и Гарри родился уже в Грейнарде. А потом, конечно, родились и Черис, и Джессеми, и Феликс, — она заметила удивление маркиза и улыбнулась. — Я знаю, о чем вы подумали, и вы совершенно правы! У всех нас, кроме Гарри, такие странные имена! Для нас это тоже большая проблема. Видите ли, когда я родилась, мама не придумала ничего лучше, как назвать меня Фредерикой в честь папы. Затем появился Гарри, так как маму звали Гарриетта. Затем папа выбрал такое имя для моей сестры, поскольку она, по его словам, была самым грациозным ребенком на свете. Джессеми был назван в честь своего крестного отца, а Феликс был назван так мамой, потому что у нас была такая счастливая семья! Так оно и было до самой ее смерти. — Она снова умолкла, но тут же встряхнула головой, как бы стараясь избавиться от дурных воспоминаний, и сказала уже веселее: — Ну а нам пришлось довольствоваться такими чудными именами. Мы с Джессеми пообещали не называть друг друга Джесси и Фредди и не позволять этого другим.
— И это удается?
— Да, почти всегда. Правда, Феликс иногда называет брата Джесси, но только когда Джессеми разозлит его; иногда Гарри зовет меня Фредди, но не затем, чтобы рассердить. Но он никогда не называет Джессеми Джесси, как бы тот ни провоцировал его, потому что Гарри на четыре года старше, к тому же он глава семьи и не считает нужным препираться с Джессеми… О боже, как я отвлеклась! На чем же я остановилась?
— По-моему, на смерти своей матери.
— Ах да! Последствия ее были ужасны! Папа был настолько потрясен, что опасались за его рассудок. Я была слишком мала, но помню, что он долго болел — или мне так казалось, — а когда поправился, был уже не таким, как раньше. По сути, он стал совсем чужим, так как почти не бывал дома. Он не мог выносить дома без мамы. Признаюсь, я часто думала позже, что ему надо было бы снова жениться, хотя в свое время вряд ли нам бы это понравилось. Я знаю, что мне не пристало так говорить, но, видите ли, он был непостоянен в своих связях.
— Да, я знаю, — согласился Алверсток. — Но не предоставил же он вам самим заботиться о себе? В это трудно поверить!
— Нет, конечно нет! С нами стала жить тетя Серафина, незамужняя сестра мамы, она с нами с самой маминой смерти.
— Она и сейчас с вами?
— Конечно! Боже мой, как мы могли отправиться в Лондон без ее моральной поддержки?
— Вы должны извинить меня: но поскольку я не видел ее и до этого момента ничего о ней не знал, у меня создалось впечатление, что вы решили обойтись без сопровождения.
— Я еще не сошла с ума! Почему вы решили… О! Ваши правила приличия не позволяют мне принимать вас без присутствия старшей по возрасту дамы! Тетя Скребстер предупреждала меня об этом, но я не школьница. К тому же, хотя мы и привыкли к причудам тети Серафины, я не думаю, что вам она понравится. Во-первых, она почти глухая, а во-вторых, она немного странная! Если она войдет, пожалуйста, не перечьте ей!
— Это я могу вам обещать, — сказал он. — Она такая сварливая?
— Нет, но она ненавидит мужчин, — объяснила Фредерика. — Кажется, она пережила какое-то разочарование в юности или что-то в этом роде. Скорее всего, она уйдет, как только увидит вас здесь.
— Пожалуй, слишком эксцентрична для сопровождающей юных леди в общество! — заметил он.
— К тому же начинает относиться все хуже к Гарри. Она положительно ненавидела папу. Но это понятно. Ведь он не только был с ней неучтив, но и вел себя отвратительно и безрассудочно растрачивал имущество. К счастью, его хватил удар, а то бы он разорил нас окончательно.
— Да, удачно, — согласился он, стараясь сохранять серьезный вид.
— Вы думаете? Когда он в какой-то мере выздоровел и смог двигаться, его мозг был поврежден. Я не хочу сказать, что он потерял рассудок, но он стал забывчив и — и очень изменился! Он больше не был таким необузданным и не чувствовал себя несчастным. Честное слово, таким он нравился мне гораздо больше! Он позволил мне управлять состоянием, вести все его дела, так что я смогла, с помощью мистера Сэлкомба, нашего адвоката, уберечь то, что осталось. Это случилось пять лет назад, и я надеюсь, когда Гарри возьмет дела в свои руки, он не будет стеснен в средствах и сможет обеспечить Джессеми и Феликса, так как считает несправедливым, что все унаследовал он один, потому что папа не оставил завещания.
— Боже! А как же вы с сестрой?
— О, у нас тоже кое-что есть, — заверила она. — Мамино состояние было записано на дочерей, так что у нас есть по пять тысяч фунтов. Вам, наверное, такая сумма не кажется большой, но нас она делает независимыми, и это означает, что Черис не будет бесприданницей.
— Ах вот как! Значит, она обручена?
— Нет, еще нет. Поэтому я и решила, когда год назад папа умер, привезти ее в Лондон. Понимаете, в Грейнарде она будет погребена заживо! Там даже нет какого-нибудь курорта поблизости, где ей найти достойное знакомство? Она… она просто пропадет там, лорд Алверсток! Вы поймете, если увидите ее, почему я посчитала своим долгом привезти ее в Лондон! Она очаровательная девушка! У нее самый замечательный характер, какой только можно представить, и она заслуживает прекрасной партии!
— По отзыву моего секретаря, она бриллиант чистейшей воды, — сказал он сухо. — Но для прекрасной партии, мисс Мерривилл, обычно необходимо прекрасное приданое.
— Не всегда! — возразила она горячо. — А как же сестры Ганнинг? Ведь одна из них была замужем дважды и оба раза за герцогами. А я знаю, что она не была богатой наследницей, потому что папа рассказывал мне о них и утверждал, что они Черис и в подметки не годятся. Я не ожидаю, что Черис выйдет замуж обязательно за герцога или за какого-нибудь аристократа, если, конечно, он не сделает ей предложения! Но это может быть вполне приличная партия, если мне удастся должным образом вывести ее в свет. Я давно это решила, вопрос был только в том, как это сделать. И вот, когда я ломала над этим голову, мистер Сэлкомб появился узнать, как я смотрю на то, чтобы сдать в аренду на год наш дом! Дело в том, что он услышал о некоем джентльмене, ушедшем недавно в отставку и желающим купить имение в Гирфордшире. Для него было бы удобно снять на время дом, чтобы не ездить из Лондона каждый раз, получая новые предложения, которые большей частью его не устраивают. Можете себе представить, с какой готовностью я приняла это предложение!
— Да, представляю, тем более что ваш брат не мог ничего возразить на это.
— Конечно, но я бы ничего не стала делать без его согласия. Сначала это предложение ему не понравилось, оно уязвило его гордость. Признаюсь, я сама была не в восторге, но что может быть бессмысленнее, чем цепляться за престиж, если нечем его оплачивать. Ведь только благодаря строжайшей экономии мы смогли выплатить долги, и пока мистер Портс не подписал с нами контракт, я не могла предпринять это путешествие в Лондон. Если бы я даже отказалась от своего решения, чего мне не пришлось сделать, я не думаю, что это было бы разумно, так как я могла бы попасть в зависимость от бедного Гарри, — Она посмотрела на его светлость очень серьезно. — Я не говорю ему этого, так как он еще очень молод и думает, что ничего нет лучше, как продолжать всем вместе жить в Грейнарде. Но я не удивлюсь, если через год или два он захочет жениться. Только представьте, как его жена будет рада, что его сестры торчат в Грейнарде, и какие неудобства это принесет нам!
— Совершенно справедливо, — согласился он, — Если только кто-нибудь вообще согласится выйти за него при таких условиях, в чем я сильно сомневаюсь.
Ее озабоченность исчезла, она хихикнула:
— Она бы испугалась того, что я бы верховодила в доме. Скорее всего, так и было бы, поскольку я так долго этим занималась, а от привычек трудно отказываться. Нет, лучший выход — найти Черис подходящую партию, а мне, тете и мальчикам устроиться отдельно к тому времени, как Гарри женится. Я уже давно решила это. Но самое главное — это устроить Черис! Непростительно, если такая красавица останется старой девой, что непременно случится с ней, если только она не выйдет за одного из этих занудных молодых людей, наших соседей, которые волочатся за ней, или, того хуже, за какое-нибудь ничтожество, что не стоит ее мизинца! Вот почему предложение мистера Портса показалось мне подарком судьбы! Представляете, сэр, он снимает только дом и домашние службы за цену, которую я и не осмелилась бы ему предложить, а остальное имение, которое опять начало разваливаться, остается во владении Гарри, так как мистер Портс, естественно, не заинтересован взваливать на себя заботы по его управлению. И что самое важное, он был особенно заинтересован в том, чтобы вместе с домом оставить и прислугу, кроме экономки и дворецкого. Это тоже было очень удачно, так как миссис Харли и старый милый Баддль никогда не остались бы в Грейнарде служить кому-то, кроме Мерривилла. Мы смогли их взять с собой; и хотя они презирают Лондон и все время жалуются на этот ужасный дом, его убогую обстановку, на лондонских слуг, это такое большое удобство, что они здесь с нами! Должна сказать, — призналась она, — это действительно ужасный дом и находится далеко не в самом фешенебельном районе города. Я никогда не бывала в Лондоне и попросила тетю Скребстер снять для меня меблированный дом. Но это было моей ошибкой. Сама она живет на Харли-стрит, это район, где обитают коммерсанты. Однако мне сказали, что самые грабительские цены на дома в Мэйфере, помимо штрафоф за въезд, так что я не жалуюсь. Гораздо больше я ошиблась, поверив, что моя тетка захочет и сможет вывести нас в свет. — Она улыбнулась. — Я болтаю как трещотка! Дело в том, что мои тетка и дядя не имевшие детей, никогда и не собирались вести светский образ жизни. И бедная тетя Амелия никогда в жизни не была так напугана, когда узнала, что мы собираемся провести сезон в Лондоне! Вот поэтому, сэр, я была вынуждена обратиться к вам.
Он задумчиво постукивал по крышке своей табакерки, открыл ее и, слегка нахмурившись, взял щепотку табака. Фредерика с надеждой смотрела на него. Он захлопнул табакерку, отряхнул пальцы и наконец взглянул на нее, все еще хмурясь.
— Вам следует удовольствоваться чем-нибудь менее респектабельным, чем общество высшего света, — прямо заявил он ей.
— Неужели мы недостойны его? — спросила она.
— Не по происхождению, а по всему остальному. Я не знаю, каким капиталом вы располагаете, но…
— Вполне достаточным.
— Если вы мечтаете о придворном бале для своей сестры, то вам лучше поберечь деньги: это вложение средств может не принести вам дивидендов.
— Я знаю и не мечтаю о нем.
— Тогда о чем же?
Она сжала руки на коленях и проговорила затаив дыхание:
— Бал у Алмакс!
— Вы хотите луну с неба, мисс Мерривилл. Даже моя рекомендация не поможет вам переступить этот священный порог! Если среди ваших знакомых нет какой-нибудь почтенной дамы, вхожей туда и пожелавшей оказать вам покровительство…
— Нет. Иначе я не стала бы искать у вас помощи. Но я не сдамся! Я все равно добьюсь своего — вот увидите!
Он учтиво поднялся со словами:
— Надеюсь. Если вы позволите вам дать совет, мне кажется, что больше шансов на успех у вас было бы на одном из курортов. В Бате или Танбридж-Уэллс, где вы могли бы посещать балы и, несомненно, встретить вполне приличное общество.
Она тоже поднялась, но не успела ответить, так как на лестнице послышались торопливые шаги. В то же мгновение в комнату влетел крепкий подросток с криком:
— Фредерика, это все вздор! Мы искали везде и всех спрашивали, но никто ничего об этом не знает!
Глава 4
Мисс Мерривилл, которую нисколько не возмутило вторжение молодого джентльмена, успевшего с тех пор, как она видела его три часа назад, измять и испачкать воротничок и извозить брюки, ответила ему с сочувствием:
— Как тебе не повезло! Но это не может быть вздором, Феликс! Ведь тебе рассказал об этом мистер Рэшбери, а он не стал бы обманывать!
Феликс заметил маркиза, но несомненно выложил бы сестре свою утреннюю одиссею, если бы не был удержан другим мальчиком, постарше его, который, войдя в комнату, строго приказал ему вести себя прилично. Вслед за ним появилась большая косматая собака неопределенного происхождения, и пока он извинялся перед Фредерикой за то, что они вошли, когда у нее гость, это животное с величайшей радостью бросилось приветствовать маркиза. Характер у него был дружелюбный, о чем говорил весело помахивающий пушистый хвост и очевидное намерение запрыгнуть гостю на руки. Но Алверсток, хорошо знакомый с повадками собак, спас свое лицо от дружеского облизывания и свою модную накидку от грязных следов, схватив его за передние лапы так, чтобы тот не мог шевельнуться.
— Да, ты отличная собака! — сказал он. — Я очень признателен тебе, но я не хочу, чтобы мне облизывали лицо!
— Лежать, Лафра! — скомандовал Джессеми Мерривилл как можно строже. Он добавил, держась уверенно, так же как его сестра: — Простите, сэр, я не впустил бы его, если бы знал, что у сестры гость.
— Ничего страшного, я люблю собак, — ответил лорд, почесывая Лафре как раз то место на спине, до которого благодарная собака не могла достать сама. — Как вы ее назвали?
— Лафра, сэр, — ответил Джессеми, покраснев до корней волос. — Но я ни за что не хотел его так называть. Это все мои сестры выдумали. Я назвал его Вольф, когда он был еще щенком. Но они добились того, что он уже не отзывается на свое настоящее имя. А ведь он не сука!
Фредерика объяснила:
— Это из «Девы озера»[1]. Вы помните это место, когда король «
— Чепуха! — проворчал его старший брат. — И вовсе это был не олень, а просто молодой бычок, от которого мы и не ожидали ничего опасного! А насчет крови волною — вздор!
— Но ты же не станешь отрицать, что он мог боднуть тебя, а Лафра спас! — сказала Фредерика и обратилась к Алверстоку: — Только подумайте! Тогда он был еще почти щенком, но бросился на быка и вцепился ему в морду, пока Джессеми перелезал через ворота! И я уверена, что никакой косточкой не отманишь его от Джессеми, правда, дорогая Лафф?
Тронутый этими словами, преданный пес прижал уши, замахал хвостом и благодарно загавкал. Его хозяин, посчитав такое поведение неуместным, стал выпроваживать собаку и своего брата из гостиной, но Фредерика остановила его.
— Нет, прошу, не убегайте! Я хочу представить вас лорду Алверстоку! Это мой брат Джессеми, сэр, а это Феликс.
Маркиз поклонился им в ответ и поймал любопытные взгляды Джессеми, юноши лет шестнадцати, и Феликса, который был года на три или четыре моложе брата. Он не привык к тому, чтобы его так откровенно изучали, и решительный огонек мелькнул в его глазах, когда он сам стал рассматривать братьев.
Джессеми, показалось ему, был утрированной копией своей сестры: волосы темнее, чем у нее, нос с более выраженной горбинкой, а рот и подбородок выдавали решительность, граничащую с упрямством. У Феликса же было еще по-детски пухлое личико со вздернутым носиком, но те же твердый подбородок и прямой взгляд, что у сестры и брата, и еще меньше застенчивости. Он и прервал молчание, выпалив:
— Сэр! Вы слышали о неуловимой машине?
— Конечно же нет! — заверил его брат. — Простите, сэр, у него ветер в голове!
— Не ветер, а железнодорожные локомотивы, — отозвался Алверсток. Он взглянул на Феликса. — Это, кажется, паровоз, не так ли?
— Да, совершенно верно! — с жаром воскликнул Феликс. — Локомотив Тревистика, сэр. Я имею в виду не Пыхтящего Дьявола, тот двигался по дороге, но на него попала искра, и он сгорел.
— Ну и прекрасно, — вставил Джессеми. — Паровые машины на дорогах! Они бы распугали всех лошадей!
— Ерунда! Лошади быстро привыкли бы к ним. К тому же я говорю не о нем, а о том, что движется по рельсам со скоростью пятнадцать миль в час, а то и больше!
Он снова обратился к Алверстоку:
— Я знаю, что его привезли в Лондон, мне сказал об этом мистер Рэшбери, мой крестный, и что можно прокатиться на нем за шиллинг. Он говорил, что это к северу от Нью-роуд, где-то недалеко от Монтегю-хауз.
— Да, это находится там, — сказал Алверсток. — Я, правда, никогда там не был, но слышал, что его изобретатель — как его зовут?
— Тревисик! У его первого локомотива пять вагонов, и он может перевезти десять тонн железа и семьдесят человек, но со скоростью всего пять миль в час. Он находится в Уэльсе — я не помню, как называется это место. А у того, что находится здесь, один вагон, и…
— Прикуси свой болтливый язык, — перебил его Джессеми. — Ты даже слова не даешь вставить лорду Алверстоку.
Смущенный этой репликой, Феликс поспешил извиниться перед Алверстоком, но тот, развеселенный мальчиком, сказал:
— Неправда! Я всегда могу вставить слово, если захочу! Такой локомотив действительно был, Феликс, но, боюсь, это дело прошлое. Скорее всего, Тревисик арендовал землю недалеко от Фитцрой-сквер, огородил ее и проложил круговую дорогу. Насколько я помню, это наделало шуму, но, хотя много народу собиралось посмотреть на это, немногие отваживались прокатиться, а после того, как рельсы сломались и поезд перевернулся, желающих не стало совсем! Так что ее пришлось забросить. Это было, должно быть, лет десять назад. — Он улыбнулся, заметив разочарование на лице Феликса, — Мне очень жаль! Ты действительно так интересуешься паровозами?
— Да нет — двигателями! — запинаясь, ответил Феликс. — Паровой двигатель — сжатый воздух!.. Сэр, а вам приходилось видеть пневматический лифт в той литейной мастерской в Сохо?
— Нет, — ответил лорд. — А ты уже видел?
— Меня бы и не впустили туда, — печально сказал Феликс. Тут его осенила идея, и, впившись горящими глазами в Алверстока, он спросил затаив дыхание:
— А если вы захотите посмотреть — вам разрешат?
Фредерика, которая опять села на свое место, сказала:
— Нет, нет, нет, Феликс! Лорд Алверсток не захочет смотреть его! И не вздумай приставать, чтобы он тебя туда сводил.
Она была права: у Алверстока не было ни малейшего желания осматривать пневматический лифт, но он не мог устоять перед умоляющим взглядом, устремленным на него с такой надеждой. Он тоже сел обратно и, улыбаясь, с сожалением сказал:
— Думаю, разрешат. Но ты должен мне рассказать об этом подробнее.
Тут Джессеми, хорошо понимая, во что может вылиться это приглашение, бросил на Фредерику полный отчаяния взгляд. Она понимающе кивнула, но не сделала ни малейшей попытки остановить своего младшего брата.
Это было бы выше ее сил. Феликса редко поощряли, когда он начинал разглагольствовать о предмете, в котором немногие понимали и в основном находили скучнейшим. С сияющими глазами он при помощи стула и табурета попытался объяснить принципы управления пневматическими лифтами. От них он перешел к модели двигателя, приводимого в действие машиной, находившейся в той же литейной мастерской. Очень скоро Алверсток был расплющен вибрирующими цилиндрами, поршневыми штоками, клапанными шестернями и воздуходувными трубами. Так как Феликс разбирался в этих тонкостях не до конца, рассказ его был не совсем связным, а жажда знаний заставляла его бомбардировать Алверстока вопросами, на немногие из которых тот мог ответить. Однако он знал достаточно, чтобы избежать разочарования в нем Феликса и не задавать вопросов, обнаруживающих полное невежество, которое, по мнению этого юного джентльмена, отличало его братьев и сестер. Таким образом, из несведущего и неуместного гостя он превратился в самого любимого. Он был самым достойным слушателем из всех, с кем Феликсу доводилось сталкиваться, ему даже было простительно то, что он, извиняясь, признался:
— Ты знаешь, Феликс, все-таки я больше разбираюсь в лошадях, чем в машинах.
Это признание, немного уронившее его в глазах Феликса, немедленно вызвало живейший интерес у Джессеми. Он спросил, не ему ли принадлежат лошади, которых он заметил возле дома и которых определил как чистокровнейших, а получив положительный ответ, тут же оттеснил брата и стал обсуждать с маркизом, какие качества необходимы для ездовых лошадей.
Если бы до того маркизу предложили провести полчаса в обществе двух подростков, он бы без колебания отказался. Редко бывало, чтобы его не одолевала скука в любой компании, но сейчас он не скучал. Единственный сын в семействе и самый младший из отпрысков своих знатных родителей, он был лишен домашних радостей, которыми наслаждались Мерривиллы. Своих племянников он видел только когда их выводили, нарядив и приказав держать себя прилично под угрозой наказания за несдержанное поведение, они ему представлялись невыразительными и скучными детьми. Вот почему он поразился юным Мерривиллам. Его сестры, конечно, не одобрили бы их естественное поведение и полное отсутствие застенчивости, которая считалась хорошим тоном для детей их возраста, но ему эти двое казались вполне воспитанными и при этом живыми. Благожелательность, с которой он отнесся к ним, удивила бы любого, кто хорошо его знал.
Они были симпатичны ему, но и его терпению пришел конец, и, когда Феликс, перебив Джессеми, стал расспрашивать о паровых котлах, винтовых двигателях и гребных пропеллерах, он рассмеялся и встал:
— Мой милый мальчик, если ты хочешь изучить пароходы, отправляйся в путешествие по Темзе, не спрашивай меня. Он повернулся к Фредерике, но не успел раскланяться, как дверь отворилась, и в комнату вошли две дамы. Он обернулся, и слова прощания замерли у него на губах.
Поделиться книгой: