Синеока, что делать?

— Уехали на оленях, а вернулись… это кровь?

— Всё хорошо.

Шмель аккуратно снял рубаху, и все увидели его мускулистое загорелое тело с запёкшейся на ране кровью.

— Пойдём в дом. Промою хоть. Что у вас произошло?

— Лавр захотел погладить котёнка.

— Какого котёнка?

— Котёнка рыси! Вот какого, — фыркая, сказала Виолка. — Разве так можно!.. — ворчала она по дороге к коттеджу Синеоки, а Лавр виновато смотрел в землю, не смея поднять глаз.

Пока Лиля промывала рану, Синеока трепала по голове Лавра, то и дело поглядывая на героя дня:

— Это хорошо, что дети поехали с тобой. Я как чувствовала. Знала, что с таким героем они выпутаются из любой заварушки. А ты, Лавруша, не грусти. У тебя впереди вечность, чтобы стать таким же ловким и сильным, как Колос Шмель!

Шмель наслаждался похвалой елеем, льющейся из уст Владычицы. Рана давно перестала саднить, только шрам остался. Да только этих шрамов у него… Одним меньше, одним больше…

Идиллию нарушил Лавр. В его животе с утра не было ни крошки. Он очередной раз громко сглотнул, и желудок, не удовлетворенный доставленной пищей, громко заурчал.

— Да ты голодный! Пойдём, я как раз освоила кое-что из человеческих блюд, — словно озорная девчонка сказала Синеока и, взяв за руку Виолу, повела голодную братию в дом.

Электричества в новеньких коттеджах, конечно же, не было, и когда на кухонном столе зажужжал блендер, Лавр даже удивился. Электрическая вилка валялась тут же на столе, а аппарат безмятежно работал, перетирая в смузи ягоды, оленье молоко и что-то ещё. Последним в смузи упал листочек мяты.

— Тадам! — вскрикнула Синеока, разливая по хрустальным бокалам готовый напиток. Лиля со Степаном стояли в сторонке. Они уже позавтракали у себя в комнате, приготовив еду на газовой походной плитке.

Лавр выпил стаканчик смузи и спросил:

— А что поесть?

Он осмотрелся, но кроме корзины с ягодами больше ничего съестного не увидел.

— А ты не наелся? — смущенно спросила Владычица.

— Ммммм. Вы… долгие месяцы можете жить лишь на росе с одного единственного листа дерева гинкго или энергии Вселенной? — неуверенно произнес он, и Лиля со Степаном взорвались фееричным смехом.

— Ну почему же… а что это гинкго? — не поняв шутки, поинтересовалась Синеока.

— Да так… долго объяснять, — разочарованно сказал Лавр и повернулся к отцу.

— Пойдём, кунг фу панда! У нас остался приличный кусок яичницы с ветчиной и петрушкой. Спасибо Синеоке. Вчера она купила столько разностей, что нам хватит на целый месяц. Холодильник бы найти?

— В пещерах я видел лёд! Нужно далеко пройти и там…

— Точно! В яблочко! Молодец, юный берегин, — похвалил сына Степан, прицелившись в него пальцевым маузером…

Неожиданные встречи

Приключений на сегодня было достаточно. Лавр растянулся на кровати, вспомнил утреннюю прогулку по лесу и тот момент, когда он на оленухе перемахнул через овраг. Тогда не было времени задумываться, но мимолётно всё равно обратил внимания на свой лёгкий малахитовый окрас. И подумал, что это отсвет лесной зелени. А вот цвет кожи Виолки бросился ему в глаза моментально. Только когда она немного успокоилась, снова стала милой розовощекой девчонкой, а не принцессой Бубль-гум. Шмель в стрессовой ситуации мгновенно приобретал полосатый пчелиный окрас. Шмель к тому же становился пушистым.

— Лиль, а что, имена у берегинь говорящие? — спросил Лавр у Лилии, когда очередной раз увидел в окно яркую иллюстрацию к своей догадке по смене цвета. Две «феечки» случайно столкнулись, и ведёрко со свежим липовым мёдом выплеснулось на одну из них. Берегиня порозовела, как небо на утренней заре. Цвет, светящийся флуоресцентный, проявился, окрасил кожу и в мгновенье ока померк.

— А как ты догадался? Когда человек волнуется, то обычно краснеет, а берегини… ну, приобретают разные оттенки. Это видно уже с детства. Поэтому имя выбирают подходящее к этому нюансу личности.

— А я что, зеленею?

— Типа того. Говорят же иногда: позеленел от злости! Или: стал пунцовый как… Как что?

— Красный как рак. А пунцовый… Видимо, просто пунцовый и всё, — пожал плечами Степан.

— Наверное, наблюдали в реальности! — усмехнулась Лилия. Лавру было не до смеха.

— А я не знал! Думал, так, наобум тебя Лавром назвали. Из глупой прихоти, — усмехнулся Степан.

— И что, все будут видеть, как я реально зеленею? Там, в мире людей.

— Там… никто не заметит. Там цвет не становится настолько отчетливым. Здесь место силы. К тому же это пока такая же спонтанная реакция, как и волшебство. Её можно будет контролировать! А самое главное, способность изменять цвет необходима.

— Зачем? — пожимая плечами, удивленно спросил Лавр. Вот этого он понять не мог точно.

— Чтобы оставаться невидимыми для людей. Понимаешь? На тебя смотрят и не замечают. Ты слился с природой и всё. Будь рядом река, берёза, маковое поле… Ты благодаря управлению цветом можешь мимикрировать.

— Вроде технологии стелс?

— Вроде стелс, — улыбнулась такому сравнению Лиля. — Айда на веранду!

Они устроились в шезлонгах у круглого журнального столика. Шмель сидел на широких ступенях крыльца и неотрывно смотрел вдаль. В сторону оврага, за которым до самого горизонта тянулось мелколесье. Некоторое время все молчали, боясь потревожить «интимность» момента. И тоже смотрели вдаль. Только Лиля легонько раскачивала кресло-качалку, которую заняла, выскользнув на веранду первой, и, раскрыв книжку, читала. Лавр выдувал мыльные пузыри. Степан пил чай с малиновым джемом.

Метрах в двадцати от крылечка Синеока рылась в машине.

Думали: кто о чём. Шмель, похоже, о Синеоке. Степан не без злости наблюдал, как тот бросает на неё быстрые смущенные взгляды, облизывает пересохшие губы и томно вздыхает. Из машины выглядывала лишь попка сердечком и стройные ножки Синеоки.

Полюбоваться было на что, и Шмель выбрасывал одну волну флюидов за другой. В моменты неконтролируемых эмоций у лешего кроме полос появлялись ещё и… копытца. Степан незаметно подобрался к Шмелю:

— Интересно, — сказал он неожиданно и шлёпнул лешего по колену. — Лешие только меняют цвет или вовсе превращаются из людей в животных? — грубо сказал он.

— Шмель, ты снова стал полосатым и пушистым! — радостно сообщил всем Лавр. — И ещё похож чуток на зебру. Ну… в нижней её части. Рыжую зебру!

— Вот и я о том!

Шмель поджал губы и хмуро опустил глаза.

Синеока вытащила из машины какой-то рулон и, запихнув его под мышку, пошла к ним на веранду.

— Вот эти коврики мне пришлись по душе. Они такие уютные! Купим завтра ещё? — обратилась она к Степану.

— Угу, — кивнул он.

— Это, пожалуй, всё! Я сделала для себя очень важный вывод! Слишком много барахла продается в ваших магазинах. Если всё тащить в дом: в нём вздохнуть невозможно будет! Примерно девять из десяти — совершенно ненужные, бесполезные вещи. Берегини, конечно, разобрали всё подчистую, но я в следующий раз двадцать раз подумаю, прежде чем покупать что-то! Вы бездарно тратите ресурсы! Мы не используем и сотой доли того! Хотя, нужно отдать вам должное, фантазия просто бьёт ключом. И это понятно. Люди, когда появились, вынуждены были выживать. Всегда были голодны, мёрзли, находились в опасности, не имея волшебных сил защититься. Теперь, получив преимущество, вы не можете остановиться. Не можете умерить свои аппетиты. Вы много и трудно работаете ради того, чтобы тратить заработанное на бесполезный мусор, представляющий весьма и весьма иллюзорную ценность! Вы увязли в этом… потре-би-тель-стве по самое горлышко!

— Ты права! — с грустью заметил Степан. — Всегда такое впечатление, что чего-то не хватает… Ты не знаешь, чего?

— Уверенности в завтрашнем дне! Вам кажется, что накопленный за целую жизнь багаж сможет обеспечить уверенность в себе. Посмотрите на нас: нам принадлежит сама природа! Подвластна магия. Хоть нас и становиться всё меньше, мы не занимаемся накопительством.

— Вам есть смысл бороться. Вы уникальны. А нам куда стремиться?

— Если к накоплению богатств, то вас ждёт неминуемая гибель.

— Почему? — вмешался в разговор Лавр.

— Потому что всегда будут существовать те, кто захочет иметь всё. Богатство — это власть, и жизнь ради богатства — это всегда война. На всех уровнях человеческой пирамиды. А страдать при этом будет природа. Природа — источник богатств, но черпать из неё бесконечно невозможно.

— Звучит как-то не весело! — вжав уши в плечи, сказал Лавр.

— Не дрейфь! Прорвёмся! Знаешь, в чём миссия таких, как ты, молодых? — подбодрил его Степан.

— Ну?

— Найти выход. Изменить существующий миропорядок, — Степан ободряюще хлопнул Лавра по спине.

— Пока у меня нет идей! А вот кушать снова очень хочется!

— Пойду готовить обед, — поднявшись, сказала Лиля.

— А я наколдую салатика, — хитро улыбнулась Синеока, щелкнув большим и средним пальцами.

Прямо к крыльцу подкатилась здоровенная колода и встала перед ней вместо стола. На следующий щелчок явилась каменная чаша, словно сработанная первобытным человеком. Одно отличало её — идеально отполированная внутренняя поверхность.

Рука Синеоки взметнулась, и в чашу упали зелёные листья, круглые и влажные, следом в чашу посыпались ягоды брусники, мокрица(?)… как показалось Степану, упало что-то похожее на листья рябины, пара одуванчиков… пролился локальный дождь, обмывая листья от грязи. Вода выплеснулась сама собой под вальс дирижирующих рук берегини. В финале салат обрёл то, что полагается любому салату — несколько ложек масла. Масло пролилось из кувшинчика. Из всех, выше перечисленных эпизодов приготовления салата, масло с кувшинчиком оказалось самым естественным. Как бы то ни было, совершенно нормально хранить масло в кувшинчике и добавлять его в салат…

После обеда состоялась очередная ознакомительная прогулка по лесу на оленях. Синеока захотела сама лично сопровождать Лавра. К ней присоединился Степан, которого с трудом удалось устроить на олене. А Лилия просто не могла не сопровождать Стёпу. Хоть в компании других, хоть нет, она боялась оставлять его без присмотра.

Прогулка удалась на славу. Неспешно семеня ногами, олени шли по лесу, а спутники разговаривали. Шмель рассказывал про Кедровую заимку, Синеока — про Лисий Бор, Степан и Лавр разбавляли их рассказы случаями из человеческой жизни. Оказалось, что общих тем у них было больше, чем могло показаться вначале. Синеока хвасталась редкими видами растений в лесу, животными и птицами, что здесь обитают. Лавр не догадывался, что в Лисьем Бору прячется столько живности.

— А вот и наш котёнок! Этот? — сказала Синеока, когда разномастная кавалькада достигла того самого оврага. — Мы с Дымкой друзья, но за вас я не поручусь, — сказала берегиня и воздвигла перед рысью невидимую преграду. Дымка ощерилась, задела носом непреодолимую преграду и, повернувшись к гостям спиной, принялась вылизывать своего не в меру игривого котёнка, который всякий раз пытался укусить маму за нос…

— Пришлось скрыть от неё наше приближение. Хотелось взглянуть на малышей.

— Малышей?

— Да. Их трое. Смотрите.

Три пушистых карапуза атаковали Дымку, желая получить причитающееся им по праву молоко. Мать, сдавшись, умиротворенно положила голову на подушку из сосновых иголок и расслабилась.

— Она приходит к нам, когда появляются малыши. В другое время года её встретить поблизости нереально. Так делают все обитатели Лисьего Бора. В начале лета здесь Ноев ковчег, а не лес. Все звери стараются быть предельно вежливыми друг с другом. У них сейчас сезон перемирия. Вон, посмотрите, — Синеока указала на слабое шевеление метрах в двадцати от них.

— Что там? Я ничего не вижу!

— Мммм, мммм, — донеслось из кустов.

— Медведица с медвежонком… Здесь сейчас можно многое увидеть! Вот оно, чудо! — сказала Владычица голосом, полным такой нежности и тоски, что Степана защемило сердце. Захотелось прижать её к себе и целовать.

Олени вдруг боязливо пятились и недовольно заворчали, беспокоясь. Лавр и Степан натянули поводья, а Синеока прислушалась: звуки совсем другого характера встревожили её слух.

— Выходи! Это мой лес. Я приказываю! Выходи! Все выходите кто прячется! Или заставлю вас показаться! — Синеока прикрикнула, и звери разом метнулись в стороны.

Деревья заскрипели. Лёгкий шум охватил кроны, словно порыв ветра согнул вершины — туда, потом обратно…

Стволы старых сосен треснули, раскрылись на высоту человеческого роста, и на свет показались странные существа, похожие на древесные наросты причудливых форм. Шаг за шагом они преображались, принимаю форму сапиенсов и перед Синеокой склонились три девы.

— Ах! — воскликнул Шмель.

— Кто вы? Предполагаю, что вы лесавки. Откуда и зачем пожаловали?

— Наш мир исчез, и мы посмели прийти сюда. Позвольте нам остаться. Мы погибали…

— Шмель? Как я понимаю, вы знакомы?

— Верно. Некогда мы жили вместе. Они не обманывают Вас, Владычица. Наш лес исчез. А лесавки не могут жить вне деревьев. Как и мне, им предстояло или умереть, или стать людьми. Я знаю… некоторые выбрали второе.

— Раньше лесавок у нас не водилось. В нашем лесу со всеми делами управлялись берегини. Старых деревьев, способных приютить лесавок, в те времена, когда мы появились здесь ещё не было. Но коли случилось такое… я не вправе отказать. Вот и Шмеля приютил Лисий Бор. Надеюсь, места хватит всем…

— Я Осина.

— Я Липа.

— А я Кления.

— Кления — очень красивое имя. Судя по всему, имена образованы от тех деревьев, что служили вам колыбелью? Наши сосны и ели вас приняли с охотой?

— Мы сговорились. Не сразу, но они приняли нас, — жеманно улыбаясь, ответила совсем юная с виду Кления.

— Не понимаю. Как вы там умещаетесь? — не удержался Лавр.

— Мы выбираем старый ствол с расщелиной. И дерево, принимая нас в своё лоно, разрешает использовать чары, — хихикнула Кления, прикрывая ладошкой рот. — Есть ещё момент единения… Мы может с помощью чар искусственно расширять внутреннее пространство.

— А это вам… того… единение, думать не мешает? У нас, среди людей, часто говорят: «Тупой как дуб!»

— Что значит «тупой», — предчувствуя, что её хотят обидеть, переспросила Кления.

— Лавр, как тебе не стыдно! — процедил сквозь зубы Степан и как можно незаметнее толкнул его в бок.

— Значит, «недалёкий» или неумный, — довёл до конца Лавр, косясь на отца.

Лесавка тяжело вздохнула, и её маленькая грудь содрогнулась под тонкой, словно сотканной из паутины одежды.

— Нам не приходиться особо утруждаться думами. Но можно проверить, настолько ли мы глупы, как вам кажется. Ты, как я понимаю, Лавр? Это дерево!