Недоброе утро Терентия

Добил я гадин тех поганых, отдышался маленько, да к мужичку тому. Стоит он, кулаки сжал, да на волчка косо поглядывает. Автомат бросил от себя. Видать совсем негожий! А сам стоит. Пораненый, еле на ногах держится, а биться готов до самого конца! Твердый мужик! Уважаю! Волчок его не трогал. Сидел просто, да по сторонам поглядывал. Ухи крутил. Понял тогда мужик тот, что тут ему врагов нету! Расслабил кулаки. Да сразу на жопу свалился. Слабый совсем! Помог я ему на ноги подняться. В кабину его засунул. Воды помог напиться. Руки тряслись сильно. Не мог сам даже флягу открыть!

Очухался он маленько и сразу за руль! Завел мотор и по газам — ходу. Говорит нельзя тут быть после шуму такого. Всякая зараза может сюда припереться! Да и не только такие гадины, а кой чего и похлеще! А я-то чего? Я только — за! Волчка на руки усадил и сам держусь. Машина-то прет, да подпрыгивает по кочкам, да по ухабам. Едем.

Познакомились мы с мужичком этим. Иваном его кличут. Местный он. С городских! Он сразу на юго-восток курс взял, как услыхал, что мне домой в деревню надо. Похрен ему, куда ехать, лижбы подальше от города! Компас у него. Небольшой такой, в коробочке. И карта книжецей сделана. «АТЛАС АВТОМОБИЛЬНЫХ ДОРОГ» — на ней написано. Хороший такой, «атлас» этот. Хоть и старенький, да затертый совсем, дык, все тама видать! И дороги, и город этот нарисованный. Будто сверху смотришь! И деревня моя — тожить есть! И как проехать до нее, дороги обозначены. Красота!

Поговорили мы с ним о том-сем, маленько. Нормальный мужик он, этот Иван. Сам такой худощавый, роста среднего. Дык, жилистый очень! Руки крепкие. Всю мускулатуру под шкурой видать! Сильные они — люди эти, да выносливые. Знаю про таких! В годах он уже. Волосы седые совсем. Белые считай. Местами только черные пробиваются. Будто в соль, — чуточку перца сыпанули. Такое! Да усы носит — щеточкой. А глаза — синие-синие! Яркие такие! Вроде и добрые глаза-то, да острые. Словно тебя насквозь просвечивают! Бывают такие люди, ага. Вон, как дядька Вий. У него тожить такие глаза. Вот и у Ивана такие! Серьезный мужик. С «обычных» он. Без особенностей. Но к нашему брату — он спокойно относится! Сосед у него с «таких». Дружили говорит. На праздники водку пили. На Первомай, да на Новый Год! Дык, в прошлом году, запропастился он куда-то, сосед его. Говорит, вроде в город другой подался. Работу искать. Уехал. Да так и с концами... Переживает за него! А город тот — «Горное» называется. Потому, что среди гор построенный! На севере он. Поехал бы, говорит, друга своего искать, дык город тот, аж за две тысячи верст от Славного! Далеко конечно. Тудыть несколько недель машину гнать. А может и больше! Дороги-то, считай никто не ремонтирует... Такие дела.

Вот так и говорили мы с Иваном пока ехали. Спокойно было вокруг. Только порушено все сильно. Иван осторожно грузовик вел. Завалы объезжал, да на кочках перекатывался. Хорошая у него машина! «Урал» — называется. Никогда такую не видал: Большая, мощная, да вездеходная она. Нравится! Рассказал я ему, как в городе этом оказался. Да как с волком бежали из гриба. Как ночевали в подвале, в подсобке той! Оказалось, это он ночью палил. Аккурат возле гостиницы это было! Там, где мы ночевали. Квартира у него там в доме. Около гостиницы той! Ну хатка така, какие мы видели с волчком. Что на этажах по три штуки! Квартирами это называется. Не знал я. Дык, от куда мне?! Жену он забирать приехал из дому, а там на него набросились! Отстреливался. Положил гадин несколько. Да потом еще одна тварь пришла. Да не такая, как эти! Другая совсем. Здоровенная! Под два этажа ростом она! На осьминога очень похожая. Жену схватила щупальцами, да в пасть! Граната одна у него была. У Ивана! Использовал. Дык, нихера не взяло гадину ту. Осьминога того окаянного! Оторвало пару щупалец, да и все! Убегал он от твари той. Не шибко шустрый он осьминог этот, да не разгонишься на машине по улицам. Завалов много! Бензина уйму спалил, пока по городу петлял. Оторвался от осьминога того, да решил, что надо с города утекать к чертовой матери! Жена мертва, детишек у них нет. Ничего тут не осталося! Ну и решил. Дык, бензина-то нету... Вот и заехал сюда, чтобы дозаправиться. Тут гаражи рядом, да думал может припасы имеются? Замки сбивал, да глядел. Нашел бензин. Много нашел! Залил все под завязку! А как собрался уже ехать, да не успел в кабину залезть. Эти набросились!

Спросил я его еще, может он знает откуда эта напасть вся взялась? Медуза эта окаянная. Грибы. Гадины эти… Дык, не знает он! Ночью проснулся, говорит, а оно уже все началось. Грохот стоит, дома ходуном ходят, да медуза в небе висит. И грибы стоят посреди улицы. А потом из них гадины полезли. Сначала маленькие были, затем отожрались и понеслась! Они людей ловили и жрали, да росли на глазах. А как выросли, они еще больше убивать стали, да трупы забирали и уносили. А куда и зачем, - хер их знает! И по всему городу такое было. И чем больше времени шло, тем хуже все становилось! Иван сперва оборону держал. Было оружие у него. А опосля, как понял, что хана всему пришла, тогда и решил, что надо жену забирать, да сваливать как можно скорее из города! Жену он дома оставил, чтобы в безопасности, а сам за машиной своей пошел. Ну, а дальше, я уже знаю, что было… Такие дела.

Пару кварталов мы проехали. Я все про тех мертвых вспоминал, что в подвале тогда видел. Стало быть это туда гадины всех стаскивали! А нахера они им? Припасы что-ли?! Дык, не особо-то и много тех людей там было! А стало быть, место то, не одно такое! Есть еще места такие. Людей-то в городе дохренища живет! А сколько - это «дохренища»?.. Хотел у Ивана спросить, да не успел, остановил он машину. — Хреново мне... — говорит. А сам бледный сделался. Да круги синие под глазами. И губы посинели у него. Дышит тяжко. Пот на лбу и щеках выступил. Мелкие такие бисеринки.

— Э, Вань, ты чего?! — говорю.

Рубаху он закатал, а там — дырка. Узенькая такая, словно лезвием чиркнули. А под ней, огромная такая гематома надувается. Кровь у него внутрь бежит! Прямо в брюшину. Видать гадина та хвостом проткнула! Ох, хреново-то как! А делать чего? Как помочь человеку? Я же не дохтор... Дык, и где искать-то этих дохторов сейчас? Че-то мне аж нехорошо сделалось. Человек хороший, да помочь ему надо! А, как... Посмотрел я на рану ту еще раз, да в глаза Ивану-то поглядел. Качает он головой. Видать и сам понимает, что это все... Говорит: — Ты вот что, Терентий! За руль садись.

Ну я молча, волчка на низ в ноги ссадил и пересел сразу. Дверцу даже тихонько захлопнул, чтобы не услышала гадина никакая. И сижу. — А делать-то чего? Я же не водил такую ни разу!

Растолковал мне все Иван. Где ключом заводить, где газу давать, да как скорости в ней переключаются. Сцепление показал, как жать. Еще много чего тама было! Рычаги всякие, специальные! Кнопочек — куча-мала! Почти, как в УАЗе том, что на стоянке стоял! Дык, не запомнил я всего, что Иван мне рассказывал. Только основное. Да хватит мне и того. В принципе, оно не шибко сложнее, чем на тракторе колесном ездить! Заведенный тот Урал уже был, да на нейтрали. Выжал я сцепу, передачу воткнул, газку поддал, и плавненько так — сцепление то и отпустил. Дернулась машина ехать только, дык, заглох мотор! От-ить нелегкая...

— Не беда-то, — Иван говорит. — Заводи, да газу больше давай!

Ну, я и дал. Как попер Урал этот! Ух, сила-силенная! Прет, скорость набирает, кирпичи битые под колесами мнет, летит крошево во все стороны! Нравится мне! Только гляжу, Ване совсем плохо стало. Сбавил я ход. А он голову-то опустил, вроде как и на дорогу смотрит, а глаза у него, будто в никуда. Даже волчок ближе к нему подсунулся, да голову ему под ладошку дал. Жалко видать человека-то! Чует волчок, что человек хороший.

Гляжу, поглаживает Иван волчка маленько так, да рука его дрожит. Белая стала. Вены синие под шкурой видать. Плохо дело! Только сделать ничо не можем мы для него... Поднял он голову, да глядит на меня. Осунулся весь, будто мертвец на меня смотрит. — Сто грамм бы... — прошептал, да улыбнулся мне. А у самого в глазах печаль, тоска такая...

— Ну, дык! Есть! Есть-же у меня, есть! — вспомнил я сразу про водку ту, что в квартире нашли. Самогонку-то! Сумку достал, да выудил оттуда бутылочку. — На-ка! Держи, сердешный! — даже крышечку откупорить помог ему. Взял Иван бутылку, радостный стал! — Ишь ты! — говорит. — А мож у тебя и закусить чего, сыщется?

— Не вопрос! Сыщется и такое! — о-па, — и сухарь ему ржаной из сумки. — На-ка! Держи, друг! Для хорошего человека — все сыщется! Ничо не жалко!

Поблагодарил он меня, выдохнул резко, да и маханул в себя, с треть бутылочки! Жадно так, смачно... Думаю — Во как могет! И не скривился даже. Твердый мужик!

Так и замер Иван с сухарем в руке... Все. Нету больше Ивана! Помер Иван. Убили его гадины эти, окаянные... Жалко-то, итить... Дажить волчок подвывать начал... А я еду. Машину веду, мусор, кочки объезжаю. Да плавненько стараюсь, чтобы не трясло Ваню-то! А у самого слезы... Вроде-бы и знакомы с ним всего-ничего, дык, чтобы вот так живой человек прямо при мне умирал... Не было такого никогда! Да и от кого! От гадости поганой...

Глава 6. Газу!

«Урал» упорно шел сквозь разрушенные улицы города. Двигатель ревел, разрывая тишину, а колеса крушили осколки бетона и стекла под своим весом. Падающие тут и там, обломки кирпича, гулко отскакивали от асфальта, оставляя на нем белесые следы. Время от времени раздавался едва слышный скрип поврежденных конструкций, напоминая о том, что все, что когда-то было прочными зданиями и уютными домами, теперь превратилось в обломки и руины. Вокруг царило полное безмолвие, лишь громыхание грузовика нарушало поникший городской пейзаж. Буквально переступая поваленные столбы и ограды, он уверенно полз мимо обвалившихся стен и проваленных тротуаров. Когда-то эти улицы были полны людей...

Крепко держу руль. Веду машину. Передача ниже — газ на повышенных — плавная работа сцеплением. Потихоньку ползет наш зверь. Переваливается через завалы. Ровно гудит мотор, словно зверь урчит! Приноровился я уже к машине, освоился. Мимо протекают реки осыпавшихся стен и разбитых витрин, медленно плывут горы щербатых домов, кое-где попадаются островки из остовов сгоревших машин. Какая — так стоит, какая — к верху колесами валяется! Будто кто-то огромный, да злой игрался! Все размолотил, все разбросал — погубил... И нету в том «огромном», ни любви к жизни, ни бережного отношения к труду, создавшему все вокруг! Нелюдимое создание так только может, чужое...

Дремлет волчок. Лег на сидении. Лапы под себя сложил, да морду на ногу мою закинул. Хорошо ему. Глаза прикрыл, сопит. Только ушами крутит. Отдыхает, да бдит помаленьку. А отдыхать — можно! Оно и правда, тихо так вокруг. Будто в лесу! Мотор только слыхать, да эхо его среди домов и подворотен гуляет. Широкая улица. Можно маневрировать, да завалы объезжать по краешку. На компас поглядываю, да по карте иду. Той, что от Ивана досталась — Атлас! Хорошая книжица. Все на ней видать! Едем мы с волчком потихоньку.

Похоронил я Ивана. Как только мы подальше от места того отъехали, так и остановился я. Увидел парк. Там деревья, да лавочки. Еще такая маленькая речечка течет. Мимо лавочек течет, да деревца огибает. Тропинка вдоль нее камушками выложена. Мостики маленькие. Красиво! Вот как люди сделали. Чтобы погулять, да посидеть — отдохнуть, да о хорошем подумать! Вот я и остановил там. Вынес Ивана. Положил на лавочку. Место хорошее, красивое! Деревце растет. Каштан кажись, ага. И лавочки две. И речечка — напротив! В кузове Урала лопата сыскалася. Выкопал ямку. Не глубоко, а так, чтоб в аккурат поместился Иван! Положил его туда. Да сразу накрыл землицей. Еще камень притащил. Здоровенный такой, плоский! Он тама, посреди полянки стоял, что дальше по парку, вдоль тропинки если идти. Написано на нем: «Героям — Защитникам!» — вот! Стало быть, подходит! Иван-то самый настоящий герой! С «гадостями» этими биться. Он же — не я! Человек простой... А все равно — не струсил! Бился до последнего. В рукопашную даже! Крепкий мужик!

Накрыл его могилку камнем-то, да стою. И волчок рядом стоит. Думаю, сказать надо чего, а сам не знаю, чего говорить! Знали то мы его с волчком всего-ничего... Маманька вот говорила, что, когда человек преставился, тогда — только хорошее о нем говорить надо. Либо, если человек поганый был, тогда вообще ничего! Будто все земное, да мирское он тут оставил, и тело его тут осталось пустое, и судить тута уже нечего. А тама — на небесах, уже дух его перед Богом предстает, да Он только судить его и будет! По делам, да по заслугам его. Так мама говорила! Ну, и я сказал тогда. Про Ивана-то. Что знал, да видел, — то и сказал! Хорошее сказал. Смелый мужик, да крепкий! За грузовик поблагодарил его, да за карту, и компас, что нам достались по наследству. Вот так! Постояли мы еще, помолчали. Поехали дальше. Дальняя дорога нас ждет...

Стоп! Завал впереди. Да большой зараза! Много навалено. Бетон, да столбы, дерево здоровое, еще автобус на боку лежит. Не, не проехать! Остановился, «заднюю» включил, да назад помаленьку сдавать. Метров сорок назад сдавал. Пробовал развернуться, да никак. Узко тут! Тоже навалено с боков всякого. И главное, в этом месте! Тьфу... Еще назад отъехал. Нашел переулок! Вроде широко. Должны пролезть. Грузовик-то не легковушка! На лево ведет переулок тот, да по карте — на параллельную этой, улицу выходит. Нормально! С трудом вписался. Чиркнул бампером по столбу. Закачался, накренился столб тот, думал — рухнет, ан-нет, — стоит! Провода оборвались только, повисли на деревьях, да на дорогу легли. Будто волосы висят. Жутко как-то выглядит... Ну их!

Влез в переулок. Дальше чистая дорога! Помаленьку поехал. В переулке, более-менее целое все. Не так порушено! Балконы на месте висят. Окна не все выбиты. Даже веревки бельевые и те натянуты остались. Да трусы на них висят, носки, кофта синяя... Эх, пообрывал это все кузовом. Там же тент натянутый, да дуги! Треснули веревки те, да трусы чьи-то на лобовом и повисли. Интересные такие — мужские-семейные. Желтые, да в горошек белый, ага! Убрал я их со стекла. Вид мне весь загораживают! Еще посмотрел на них. Нету у нас такого в магазине! Черное, тама, да синее. Темное все продается. А тут — во красота! Дык, чужое. Ношеное! Кинул их в сторону, на парапет. Пусть там. Может хозяева вернуться, да на месте трусы те и заберут!

Греться мотор начал. Остановил я машину. Аккурат перед выездом-то на соседнюю улицу. Заглушил мотор. Открыл капот, заглядываю. Все, мне вроде и понятно там! Васяка-то механизатор наш, показывал мне, что в тракторе, да как. Вот и знаю я, где чего в моторе. А этот не сильно и отличается от тракторного! Радиатор спереди. Большая банка, квадратная, черная! Пробочка в нем. Открутил ее, вижу — воды маловато! Долить надо. А где взять? Ходил, искал, по углам, да по дверям заглядывал. Нашел воду! В ведрах стояла за дверями, что со стеклом. Видно мне! Ломать правда пришлось, дык ничо не поделаешь! Два ведра. Стоят, полны-полнехоньки! Чистая водица. Может дождевая, а может набрал кто, да оставил, когда все началось? Кто теперь знает... Там паутина еще была. Черная. Такая, самая, как и в квартирах, что мы с волчком заходили. Только там никого в паутине не было, а тут — хер красный сидел. Тот, что с лапками и глазом. Живой гадина! Глазом своим на меня глядел. Зашебуршил, да ко мне хотел, дык сам же в паутине той и запутался лапами своими! Прихлопнул я его. Сапогом. Раздавил гадость эту! Сапог от жижи той еле вытер. Много жижи из него набрызгало! Да липкая... Тьфу зараза... Тряпка там была. Полы кто-то мыл, да оставил. Ею и вытер.

Принес воду. Вылил половину одного ведра в радиатор. Пока лил, волчок вылез из кабины. Побродил вокруг, понюхал, да назад возвратился. Сел около меня. Гляжу — нервничает! Нос морщит, да шерсть на загривке подергивает. Видать чует гадость какую! Значит валить нам от сюда надо. Да срочно! Долить только чуть осталось... Я к ведру! Гляжу, а в ведре водица-то колышется, подергивается! Будто рядом стукает кто-то! Стук — кружок по воде. Стук — еще кружок! Вот-те раз... Волк скулить начал. Мечется, меня за штанину зубами дергает! Видать совсем страшное что-то чует! Долил воду, захлопнул капот. Быстро в кабину! Попрыгали, захлопнул двери, завел мотор, врубил передачу, да газу придавил. Ходу-ходу!

Вывалил на перекрестную улицу. Широкая, как и та, по которой до переулка ехал. Чистая! Не видать впереди завалов больших. Поворачивать начал на нее. Глянул влево: Медуза-та в небе. На месте правда осталась, там, где «пирамидка». Хорошо видать ее от сюда! Только сжалась эта медуза вся как-то. Скукожилась! Меньше стала, да вниз опустилась. Прямо крыши касается. Или того, что от крыши той осталось. Да еще шары у нее под брюхом висят. Большие такие, гладкие. Гроздями висят. Уж очень на яйца похожие! Отрастила зараза, ага... Ниже глянул. На улицу, на которую свернул. А по улице, батюшки... Орава катит! Огромная куча, гадин этих! Прыгают, по окнам скачют, да по балконам, через завалы перекатываются, будто волна идет. Да к нам прут! Ох и дохера их! Да рядом уже! Итить твою... Газу! Крутанул руля, с визгом колеса по асфальту пошли. Вторую передачу врубил, а за ней — третью сразу. Жму газ, машина с ревом пошла! Гляжу в зеркало боковое, — нагоняют нас... Не успеваем разогнаться! Волк воет. Сердце в пятки ушло.

Первая гадина на крышу запрыгнула. Когтями драть по стеклам сразу! Да скользят. Звук противный... Вторая с балкона слетела. В окно вмазала, да враз боковое стекло вынесла! Когти растопырила, шипит! Волчок ей в горло снизу вцепился. Дерет ей глотку! Я газу вывалил на всю катушку. Эта гадина, что на лобовом сидела, слетела с капота в бок, да за зеркало уцепилась. Замахнулась когтями, да по стеклу-то по моему, как вмажет! Вынесла в брызги форточку, да когтями по башке моей елозит. Хех, дык, в каске же я! Скребут когти по каске, а не по моей башке! Хера тебе лысого! Схватил рукой за морду ту поганую, да луснул ее об край двери, да к себе и в рыло кулаком! Хрустнула морда. Заскулила гадина. Трясет рылом! Еще раз вмазал в морду. Отвалилась на асфальт, упала — покатилась. Дык. За ней еще две! Когти ко мне потянули. Одна в руку вцепилась! Сука... И рожи такие наглые, гадкие! И больше будто они стали. Да заметно больше! Даже больше тех, что мы с волчком раскидали. Когда Ивана-то, спасали! Видать разожрались они там, на чиновниках тех, в пирамидке. А-то как же! Тама, что ни рожа, — дык жопа шире плеч! Они же только и знали, что сидеть сиднем, да за бумажку каку — деньги драть! Вона, как маманьку схоронил, дык надо было справку получить. Компенсация мне причиталася. На похороны там денюжка, да еще выплаты. Маманька-то «ветераном труда» была! В колхозе нашем всю свою жизнь дояркой отработала. Оно конечно там денежки-то не много, дык — пять серебром! А это считай половина свиньи! А мне ох как бы эта денюжка тогда пригодилась! Так бы бумажку ту, мне дядька Вий выписал, только, не было тогда его с нами. На службе он был еще! Ну и подался я в город, в «Горком» этот окаянный, пирамидку эту... Три дня добирался. То на попутках, то пешем дралом... Добрался. Дык, сидит морда шире жопы, глаза свои похмельные пучит. Давай мол, один серебром, тогда и бумажка тебе будет! Вот такой молодец! Ну а я чо? Малый был... А денег с собой нету. — В долг, в счет выплаты — говорю! — Тогда — два! — говорит. И лыбится гадина... Хотелось ему нос в щеки вбить. Да гляжу, морда у него уж очень широкая. И сам здоровый, как лось! И вокруг их, таких-же полно! Не учхну думаю... Это не наши мужички, выпаханные-выработанные. Тут никаких кулаков не хватит, чтобы рожи эти обработать! Самого угробят и поминай, как звали... Ну, я и согласился. Чо делать-то! Получил я деньги. За матушку. И этой гадине долг занес. Схватил он серебряники те. В карман! А сосед его, такой-же боров, смотрю рожу свою вытянул из кабинета, да на карман его так и поглядывает. Видать долю захотел! Плюнул я на них в сердцах, да домой подался... Дядька Вий, опосля как участковым стал, — узнал, дык расстроился за меня. Говорил — десять серебром мне должны были дать! А это — считай один золотой! Целая свинья! Или дров запас в зиму. Да взятку не смели требовать... Вот такие они там, чиновники эти. Слуги народные... Тьфу! Спрашивал меня дядька: читал я справку ту, или нет? Мож написано там было, что «дать десять», дык дали — пять?! Остальное украли сволочи! Может и было так, я-ж читать-то не умею! На кассу провел меня, тот мордатый. Дали тама деньги, бумажку подписать заставили. Я закарлючку нарисовал какую смог, они бумажку ту и прибрали сразу с глаз, и на выход меня. От кассы той... Поди сыщи теперь правду: Десять там, или — пять! Так я ему и ответил. Тогда дядька и начал меня читать учить, да считать. Вот так и научился я тогда. Да про чиновников тех понял, что за птицы они такие. Обберут как липку, да еще и втридорога сдерут! Особенно когда законов, да правил не знаешь ихних...

Вот и эти гадины, отожранные, здоровенные! Такая-же в кабину рыло свое засунула. Вцепилась мне в руку тварь, заскребли зубы по шкуре. Больно! Только утренние порезы затягиваться начали, дык снова ранения. Гадость такая! А тут, еще одна, с другого бока влезла и когтями мне по плечу рванула по правому, да по каске зашкребла. Хрустит касочка-то, только держит пока удары! Волчок едва от той гадины отбился, и еще одна подоспела. С ней драться начал! Туго дело. Три гадины уже в кабину лапы засунули. Лобовое стекло выдрали. Четвертая на капот приземлилася... Я эту, что слева, за горло ухватил, да придавил к крыше. Засипела, трепыхается, да вырваться не может! Хвостом мне шею обвила, тоже душит. Да здорово так, дыхнуть не могу! Сильнее я ее придавил. Затрещала шея гадская, хрустит громче каски! Заскулила, лапами зашебуршила, да обмякла гадина. Хана ей! Не стал ее из машины вышвыривать. Ею пока прикрылся от тех, кто на очереди в кабину лезть! Вторую, ту, что справа, кулаком в рыло тычу, дык руль между ног зажал. Еле направление удерживаю! Волчок наконец управился. Вырвал глотку гадине той, да за хвост зубами вцепился, за тот, что вокруг шеи моей обернут. Тварь-то сдохла, дык хватка ее хвоста — не ослабла! Рвет, дергает он изо всех сил, старается... А у меня уже мошка перед глазами мельтешит. Задыхаться начал! Гляжу, еще одна лезет в форточку, да волчка хватить норовит! Ей пару раз в рыло дал, да молот свой из-под ног вытянул. Не замахнуться оно конечно, дык я ей так его в пасть сунул. — На! — говорю, — Посмокчи железяку! — а эта дура, дык кусать ее удумала! Да зубы себе крошит. Угу, щербатая стала. Ну, я еще наподдал в пасть ей кувалдометром. Хорошо вышло. Все сосалище ей разломал! Волчок справился с гадиной, да наконец оторвал тот хвост от шеи моей. Получилось! Только отдышаться бы мне чутка... А эти — под колеса бросаться начали! Видать смекнули гадины, что в кабине, — оно чревато! Прыгают, катаются по асфальту, да под колеса лезут. Врубил «пониженную», да газ в пол! Взревел мотор, поскакали колеса по гадинам, грохот, хруст, жижа брызгает от них. Руль, что есть сил держу, да газу выжимаю на всю катушку ... — Только бы Уральчик наш выдержал! Только бы выдержал... — кажись молиться начал. Так вот машину уговаривать: — Держись, мой хороший! Еще давай! Жми! Вырвемся, водички тебе свеженькой в радиатор налью! Вымою тебя от гадости этой! — навроде друга я живого уговариваю! А сам жму! Волчок сразу вниз, в ноги спрыгнул. Засел тама. Понимает, что выпасть из кабины может. Стекол-то уже нет! Прем на всех парах. Я гадину, ту что придушил, отшвырнул наконец от себя. Легче стало. Только горло побаливает... Каску на башке поправил, съехала маленько. Дык, покоцали ее здорово! А если бы не было?.. Все бы на башку мою пришлось!

Земля задрожала. Слышно прямо! Даже руль из рук вырываться начал. Еле удержал его! Справа, из-за дома пыль повалила, да кирпичи выбитые полетели. Будто кулаком кто-то вмазал там, или тараном каким... И снова трясти! Машина вильнула, руль из рук чуть не выронил. Даже притормозил чутка. Вылезло чудовище оттуда. Гадкое, огромное! Под два этажа! Осьминог тот окаянный, за которого Иван рассказывал. Сначала щупальца свои на дорогу вывалил, клубятся, извиваются. Мощные, длинные! Кольцами пустил, столбы, да деревья обвил, подтянулся, да на них выполз! Здоровенный, серый с зелеными пятнами весь. Глаза, словно у змеи! Злобные, холодные... Страшно — жуть! Поверх головы, еще щупальца у него. Узенькие такие, длинные, да с усами они! Шевелятся, хлестают по дороге, а на концах — зубы, словно иголки! Да скребут по всему, куда дотягиваются, да резаные полосы оставляют там, где прошлись! Весь осьминог тот вывалил на дорогу. Пасть раззявил, да как завоет! Волчок сам завыл с перепугу. И я орать! Страшная гадина...

Нога сама газ нажала. Я только смотрел на гадину эту... Взревел мотор, как никогда взревел! Сорвался Урал с места, будто черти его рогами пнули, да понесся мимо твари этой. Только ветер засвистел! Размахнулся спрут щупальцами, вмазал по машине, тряхнуло нас, да заваливаться грузовик начал, на бок. Я — руль в сторону! Еще раз крутанул, ударился башкой о стойку, сильно ударился. Только выровнял машину. Получилось! Снова спрут ударил. Обхватил нашу кабину щупальцами, теми, что узкие! Заскребли их зубы по металлу. Сами — как иголки! Борозды оставили! И в кабину потянулись, обвились вокруг стоек. Я молотом по ним лупить, а волчок зубами помогает! Одно щупальце отрубил об край стойки. Второе — само оторвалось. Машина же прет! Гляжу, а оно такое-же самое, как то, что ночью нам в форточку, в подсобке лезло! Тьфу гадость какая...

Новый удар! Захрустело что-то, да грузовик на дыбы подняло. Нос задрался, дорога из-под нас ушла. Я по тормозам дал... Грохнулась машина на передние колеса! Руль по рукам ударил, даже заболели руки мои! Думал пальцы поотрывает... Ничо, удержал! Только руль согнулся чутка... Да тарахтит, что-то сзади сильно, да не видно нихера! Температура двигателя уже на пределе, перекосило грузовик. Грохнуло еще раз! Вильнула машина. Только выровнял, и новый удар, да скрежет, будто металл раздирают! Снова башкой я своей вмазался. Звезды из глаз! И вдруг, тишина наступила... Ватная такая. Глухо так, будто под водой мы очутились. Думал, все — померли... Смертушка наша пришла! Все вокруг такое плавное сделалось, медленное, да размытое... Но только на пару секунд. Затем снова все сразу вернулося! Скрежет, грохот, да визг покрышек по асфальту! Глянул назад. А в заднем зеркале — удаляется фигура осьминога того, и все удаляется! Быстро так удаляется! И гадины все отстали. Убегает дорога от них. А впереди — чистая дорога. И дома закончились! Трасса впереди, да поля по сторонам. Бегут, волнами зелеными, и желтыми лоскутами сменяются. Яркие, сочные! Пшеница, да гречиха посажены. И солнышко горизонта уже коснулося. Дело к вечеру. Пригревает солнышко, щекочет морду. Здорово так! Волчок тожить на сиденье поднялся. Смотрит в окошко. От лучиков щурится. Вырвались мы! Вырвались из пекла адского! Живы осталися, да целы! Радостно мне!

Верст пятнадцать мы отмахали. Не было ни погони за нами, ни еще какой гадости по пути. Будто и не случилось ничего. Не видать, ни медузы той, ни гадин, ни спрута того, осьминога страшного. Тихо вокруг, мирно! Успокоился я. Сбавил ход машины. Мотор тоже остыл, ровно работает. Дык, только поскрипывает че-то, да сзаду хрустит. Ну то ничего! Главное, вырвались! Второй раз я город этот посетил выходит. Да все, не по своей воле я в нем оказался! Тогда – мальцом за справкой той, окаянной приезжал. Да ободрали, как липку меня! Этот раз, дык, вообще меня с постели ночью выдернули, из дому, и че оно, да как-так произошло, до сих пор не знаю. Засыпал, то дома, а проснулся – в грибе! Только вот, все эти два раза - нихрена хорошего не было! Этот раз, - вообще чуть не укокошили меня. Проклятое место видать, город этот! Ой проклятое!

Доехали мы до поворота с указателем: «ПАВЛОВКА» — написано. «9км.» Стало быть, первая деревня скоро будет. Остановил я машину. Надо мне чуть дух перевести, да «до ветру» захотелося. Аж скулы сводит! Вышел из машины, огляделся. Красиво вокруг! Солнышко уже на половину за горизонт скрылось, да позолотило все. Верхушки бугров, что кругом, словно желтым огнем покрыты! Травка зеленая, небо синее-синее! И ветер! Таким ветром дажить надышаться невозможно! Свежий, прохладный, да с ярким запахом чабреца и немножечко полынькой отдает. Горьковато-сладкий такой! Сходил я в кусты. Хорошо! Будто целый день не ходил. Вот только сейчас меня пустили! Смотрю, и волчок в кусты подался, ну оно видать тоже жмет! Он же живой, как-никак.

А машина — батюшки... Кузова считай нет! Разломано все. Тент оборванный, дуг нет. Дощечки — повывернуты... Ох... Да и железо все вымято, искорежено. Капот, будто молотом били... Стекол нет. Фары, гляжу и те побитые! Благо — колеса, да баки целые! Открыл капот — и там считай все целое. Только воды бы долить, дык нету... А грязно то как! Вся машина, гадостью той уделана, жижей-слизью, кровью гадин этих окаянных! И снаружи, и внутри. Будто слизняки какие, сопливые ночевали, да терлися там... Не дело-то, чтобы вот так в грязи дальше путь держать! Нарвал охапку травы, да подметать все принялся. Обмел снаружи. Все, что смог обмел, да по вытер от гадости той. Внутри, в кабине — тожить прибрался! Нашел лапу гадины одной, да кусок хвоста, видать той, что душила меня! Вышвырнул все. Нашел еще щупальце одно, тоненькое, от осьминога того! Еще глаз нашел. Ага, потерял кто-то видать! Страшный такой, змеиный, только здоровый. Вышвырнул и его! Обмелся там. Зубов ломаных горсть вымел. Вот чего! Еще нашел книжецу такую, маленькую. Под сидение заскочила. Там и лежала она. Красненькая такая, «УДОСТОВЕРЕНИЕ» — на ней написано. Развернул, а там — Ивана фотография. Дык, написано: «МВД СССР. № 02305. Майор милиции Тарских Иван Кузьмич. Южный отдел Горского района. В должности — помощник начальника Южного отдела по городу Славный». Вот такие дела! Из милиции он, Иван-то оказался. Как и дядька Вий наш! А я гляжу, взгляд у него такой-же, да замашки, будто не он, а дядька Вий со мной рядом! Эх... Обронил видать Иван удостоверение свое. А может само выпало, когда я его хоронить из кабины вытаскивал. Жалко Ивана-то! Хороший человек был. В милиции работал. Офицер! Ну, чо, забрал я удостоверение то, да в карман себе положил. Как домой приеду, — дядьке Вию покажу. Мож и знал он его, Ивана! Дык, помянем человека...

Дальше делами занялся. Каску свою еще снял. Побитая вся! В нескольких местах лопнула, да когтями вся подратая. Глубокие борозды, корявые... Положил я ее в кабину. Хорошая вещь. Головушку мою уберегла! Может и починю. Иль Махал-Махалыча попрошу. Он мужик рукастый. Все починить сможет! И машину ему отдам. Поремонтировал чтобы. Хорошая машина, нас считай и спасла! Жалко такую бросать. Пусть сделает человек. Чтобы все чин-по чину! Рассчитаюсь за работу как ни будь. Не в первой... А еще лопаты нет. Помню, в кузов ложил, да ремешками пристегивал. Были там специальные. Дык, нету! Ни лопаты, да и кузова — тожить нету... Ушла лопата, вместе с кузовом-то! Жалко. Лопата — в хозяйстве вещь нужная! Молот свой еще от гадости оттер. Рукоятка вся изгваздана, да отметины видать... Грызли суки! Ну, то — ничо. Главное — целая!

Пока возился с барахлом, волчок вернулся. Морда довольная. Видать тожить натерпелся. Да с облегчением его! Сел напротив меня. Смотрит. — Ну, что? — говорю, — Брат мой — серый! Выбрались мы из пекла того окаянного! Теперь чо, расходимся? — уговор-то был. Помню я! Тогда еще, в подсобке договаривались. Покачал волчок головой, да и в кабину полез. Ну вот и хорошо! И я следом. Сели, двери я тихонько прикрыл. Чтобы не хлопать громко! Вдруг и тут гадина какая ошивается, дык — зачем привлекать? Припрется еще! Завел мотор. Передачу врубил. Волчок сидит, вперед смотрит. А впереди... Кто знает, что нас ждет, впереди-то?.. Хорошо, что серый со мной! Значит еще повоюем!

Глава 7. Проклятые километры.

Дорога слишком узкая. И разбитая уж очень сильно пошла. Отмахали мы всего-ничего, километров пять. Оно сначала вроде и ничего было. Дорога нормальная, широкая, да ям не особо много. Будто тут ее когда-никогда и ремонтировали! Ехали потихоньку. Ну, ямы... Такие, не сильно глубокие. Какие проезжал и не обращал внимание. Какие объезжал. Нормально вроде. Думал, так часик и в Павловку приедем. Приехали... Тьфу! Тут же — просто хана! Узко стало. Канавы, рытвины, ямы. Нет, не ямы — ямищща! Кажется, в аккурат весь Урал туда и влезет! И чем так можно было разворотить-то?! Люди еще с краев объезды кое-где понакатывали. Туда съезжал. Иногда останавливался. Задумчиво башку чесал. Думал, как тут ехать-то дальше?! Пару раз назад сдавал. Разворачивался. Просто по кустам ехал, да ельник мелкий ломал. Дык, нормально-то ехать — никак! Ну невозможные канавы! Теперь понимаю, почему скорая так долго к нам едет... Доберись тут попробуй! Так, то скорая помощь, ей — край, как надо, жизнь человека спасать! А если вот такая, как «Газель» та, что на стоянке под гостиницей была? Да в магазин, чтобы товары новые привести? Отож... Потому и возят тракторами с прицепом товары к нам. И только то, что хранится долго, да не хрупкое! И цены задирают! Попробуй припери это все, да по таким канавам... Эх!

Все. Перегрев пошел! На приборе стрелочка вверх поползла. Остановил машину. Заглушил. Остудить надо малехо, да самому облегчиться. А-то от такой езды, уже и глаза желтые! Ну, отошел в сторону... Стал, стою. Вечер уже полный. Солнышко совсем за буграми скрылося. Ветерок поднялся. Приятный такой. Запахи доносит. Сейчас полынь, да трава свежая попахивает. Ну вот как бывает. Вот разнотравие как пахнет! Вот и не определишь, чем именно, но сразу понимаешь — так трава пахнет! Вот как в сенник заходишь, а там не свежескошенная трава, а пару-тройку дней полежит. Но не сено еще. Не высохло до конца. Вот так пахнет! Нравится мне. Я, когда у дядьки Вия жил, так в сеннике спать любил. Сена полный сенник, в него залезешь, сеном себя укроешь, пахнет так! Спится так крепко — не добудишься! Вот такое дело. Ну, стою, думаю... Стоп! А чего это я делаю? Я же могу это дело и в радиатор сделать! Некультурно оно конечно, дык — воды то нет! А я, как бы с водой! И сам облегчуся и машину остужу. Во как я придумал! Полез под капот моститься. Воронку бы, да нету воронки никакой. Надо так попадать. Я же большой, а горлышко радиатора — не шибко то широкое! Ну, как-то настроился... Гляжу, волчок так смотрит на меня. Удивление в нем такое! Будто диво-дивное увидал! Ну, дык... — Ты уж извини меня серый брат, я ж не от шалости! Для дела — делаю! — Фыркнул волк, да за машину пошел. Ну и славно! Мне так дажить спокойнее. Сосредоточиться смогу. Да расслабиться. Вот, пошло дело!

Стыдно. Стыдно, да делать нечего. Воды тама совсем мало! Боюсь мотор перегреем, да запорим. Оно, хоть и добавил «своего», дык, все равно воду искать надо! Хоть бы с пол ведра... Темнеет уже. Приборную панель почти и не видать. Оно же разбитое тут все! Гадины эти, что в кабину ломились, покоцали. Подсветка пропала, горелым от туда пованивает. Да все равно едет машина. Ох славный этот Урал! Все ему нипочем! Битый, дратый, — да прет! Спасибо Ивану за подарок этот нежданный. Знаю, живы благодаря только Уралу этому! Еду и хвалю машину. Да Ивана поминаю добрыми словами. Вот так! Только потихоньку еду, стараюсь не газовать. Чтобы не перегреть! А у самого глаза по сторонам шарют. Мож лужа, мож канава с водой какая будет? Ну бывает так, что вроде бы и засуха, а в лесочке, да посадочке какой — вечная лужа такая стоит. Немного же надо-то! Дык, и лесок есть. По сторонам тянется! Реденький такой, еловый. Невысокие елочки, да стройные, ладные! И канавы, да хоть завались этих канав! А луж — нету! Зараза...

Еще пару километров проехали. Совсем темно стало. Ночь уже на землю опустилася. Вокруг — ни огонечка! Темень, будто саван глаза накрыл. Ничо не видать, хоть глаза выколи! Вроде и еду, ползу потихоньку, дык, а куда еду? Куда оно, дорога ведет? Нихера. Фары-то побитые и не работают! Затрясло машину, остановился. Вылез из машины. Дык, чуть не упал. Рядом канава, да глубокая. Ногами туда заскочил. Не видно-же нихера! Ну и прыгнул. Да с водой она! Плеснула водица в стороны, а я сразу из нее вылез. Радости! Набирать сразу хотел кинуться, да тормознул. Думаю, надо подождать, пока грязь осядет, только тогда набирать! А чем набирать? Нету ничо... Ни ведра, ни канистры, дык, — каска? Так, и та — разбитая! Ладошками? А хоть бы и так! Ладошки-то у меня здоровые. Чай и начерпаю! Ну, я подождал еще, пока осядется. Да капот открымши — черпать! Черпал и черпал, черпал и лил. Долго черпал! Да начерпал пока, гляжу — ночь уже! Сова над головой кружит. Здоровенная такая. Бесшумно кружит, лишь росчерки в небе видать. Силуэт ее черный. Ну то пусть. Природа, она и есть — жизнь вокруг! Ветер вот только поднялся. Противный такой. Порывами! Прям зябко стало. Не — думаю, хорош! До утра ждать надо. Закрыл капот, да в машину. А там волчок уже на сидении разлегся. Спит. Подвинул его, да сам хотел умоститься. Да никак. Здоровый я сильно, чтобы с волком вместе на сидениях лежать. Оставил эту затею. Сел, сижу. Об руль руками оперся, да на руки голову положил. Ну, вроде так. Умостился. А ветер... Прямо рвет, машину покачивает! Холодно стало. Стекол-то нету. Все нам задувает! А я сижу. Волк тожить лежит, да сам ко мне прижался. Холодно! Обнял его, чтобы согреть. Ничо думаю, потерпим! Хоть до рассвета так и докоротаем.

Тихо стало вокруг. И ветер стих. Казалось, внутри темноты сидим. Вот руку вытяни и нету ее. Ничо не видно! Небо тучами затянуло. Плотно-плотно! Черные, клубятся волны, и ни одной звездочки не видать! Скорее всего дождь будет. Не сейчас, а к утру — точно! Задремал я. Крепко так задремал. Сон мне приснился, будто дома я. Сидим дома. В хате матушкиной. А вокруг — светло! Светло так, словно солнышко утреннее за окнами светит. А с кем сидим? Люди вокруг меня. Присмотрелся, и жена моя тут, и дядька Вий тут, и еще люди в хате собралися. Кажется сосед дажить тут! Тьфу на него, помянешь, дык — икнется. Козел этот окаянный... Только не икается мне. Еще почему-то санитары, те, что пеленать меня приезжали, и они тут! А чо они тут? Может снова по мою душу?! Да вроде — нет! Сидят кругом. Просто сидят, да молчат. Все молчат! Тоже путь проделавши с райцентра, оно хоть и не с города, дык с деревни соседней Морши. Ага! Райцентром тогда эту деревню обозначили. А чо оно ей дает такое определение — дык, кто ж его знает... Там же отделение скорой помощи было! Вспомнил — вот! Там дом был такой, который на четыре хозяина. Строили раньше такие, еще до войны последней! Только хозяев тех, нету давно! А где — никто не знает. Вот там скорую-то и организовали! Фельдшер дежурил, да санитары с ним. Там они и жили кажись. Пока машина у них на ходу была. Чинили ее, латали... Дык, всему приходит конец! Вот и она развалилась в конец. Тогда скорую ту и убрали. Не стало у нас скорой помощи! И с ней «райцентру» того тожить не стало. Оно, видать, из-за скорой помощи «райцентром» ее делали! Да не сделали. Тогда все так было! Вроде начинали, налаживали, все чин-по чину, дык, а как ремонтировать время пришло — забросили. Вот и скорую забросили. Ничо никому в деревнях не надо стало! В городе, там вот еще чего-то, да и делалось. А у нас... Никому мы тут не нужны! Фельдшер, да санитары — в город перебрались. В центральную больницу! Тогда из города скорая стала ездить. Только теперь снова платная. Ну, по закону-то она бесплатно, дык... все равно — за деньги. За взятку. Как и раньше, когда мальцом я был. И по сей день так ездит. Точнее ездила! Теперь-то нету, наверное, и в городе скорой. Нихера там уже нету! Все эта медуза разваляла...

А тут, — сидим мы в хате. Все вместе! Еще кажется, волчок с нами тут. А чо, они тут все собрались? Дык, хочу спросить, да не могу! Вроде и рот раскрываю, а голоса нет. Даже не шиплю. И не дышу, кажись. Еще лиц их, я различить не могу! Вот смотрю на каждого, — а лиц нет! Главное, знаю точно, кто есть — кто! Только подумал, что различить не могу, враз все меняться начало. Потемнело все! Такое, прямо мрак из окон полился. Черный, клубами, лучи с него черные идут. Только в хате —все равно светло. Вот диво какое! А у людей лица меняться стали. То были размытые, неясные, а сейчас яркие такие стали, четкие! Только не человеческие лица у них сделались. Гадин тех, что в городе морды сделались! Но не у всех. У жонки моей Любушки-любимушки — ага, у соседа, да у санитаров. А у Вия — нет! И у волчка свое — волчачее! И вроде только, что говорили они чего-то — шепталися, а сейчас шипеть начали. Да все громче и громче! Уже слышу, и рев звериный от них!

Померкло все вокруг, враз померкло. Не стало, ни стен, ни окон в стенах тех, потолок растворился. Полы потекли, будто в грязи, жиже какой-то стою. Мутной, вязкой. Холодно стало. И жарко сразу... Непонятно в общем! Только мрак кругом. Дажить глаза протер, дык не меняется ничего! Смотрю, а людей-то уже и нет! Гадины одни вокруг. Кто, есть — кто?.. И где жонка моя, где санитары... Ничо не понятно. Только вроде дядька Вий, да волчок не поменялися. Такие-же, как есть. Не вижу их. Вот тут они, знаю, дык — не вижу. Будто за краем глаз! Кручу головой, а поймать не могу... Вот покажутся чуть, раз и убежали в сторону! Вот такие дела... Тут гадины эти на меня набросились! Разом все! Ревут, когтями скребут о шкуру мою. Зубами щелкают, словно мотор клапанами стучит! Спугался я. Ох... А когда мне страшно, я злой становлюсь! И быстрый к тому-же. Прямо ветер! Руки тяжелеют, кулаки сами сжимаются! Размахнулся я, кулаками вмазал по рожам ихним! Зубы их в щепки полетели. И еще раза два маханул! Полетели они, как воробьи в разные стороны. Ух я вас! Рыло чье-то под кулак подвернулося. Вмазал со всей дури! Оно как арбуз разлетелося в брызги! Кто-то под ноги мне шлепнулся. Я топтать его! Кажется, расплющил. Вроде так... Только вставать они начали. Поднимаются, замедленно так, из жижи этой черной, как в масле двигаются! Рожи их расплющенные, снова в кучу собираются, да еще больше становятся. И зубов больше в них вырастает! И снова на меня бросаются. Я опять махать! И опять, и опять...

Выдыхаться начал. Нет конца и края этому безобразию! Снова и снова поднимаются. Теперь дажить двоиться начали. Упал один, а встало уже два! Твою маму... Бежать думаю! Не справлюсь я с ними! Отмахался от очередной атаки, огляделся, вижу: за стеной двери такие. Будто ворота огромные! И волчок уже там, и дядька Вий там! Руками не машут, зовут! А я не пойму че-то... Вроде и стен-то нету в хате этой, а стена там как-бы и есть! И дверь та есть. Такие дела! И отчетливо я это вижу. Ясно так! И свет тама яркий вроде светит! И волчок и Вий — ясные, светлые! А эти гадины — черные. Силуэты одни. Да злющие стали, много их стало! Орут-ревут! В кучу собрались, к атаке на меня готовятся! Я — чо? Думать тут нехер! Ходу! Через стену, проломил ее, да к дверям! Словно ветер вылетел! Да захлопнули мы те двери и на засов закрыли. Вместе, разом! Я еще спиной двери прижал, держу! Бьют твари в двери. Сильно бьют! Чую, еще немного и проломят они их! Бум-бум-бум... Толкают меня в спину. Или в ногу? А как в ногу-то можно толкать, когда я спиной держу? Смотрю волк в ногу меня толкает! Сильно так. Бьет прямо! Укусил меня за ногу...

Проснулся я. Волк меня кусает за ногу. И мимо меня смотрит. На окно в машине! И вроде напуганный такой! Че там? Оглянулся. Итить твою мать... Морда в окне. Длинная такая, вытянутая. Да на все окно она. Здоровенная! А на макушке — рога плоские. Лось! Лосяра к нам пожаловал. Тьфу, зараза, спугал! Я уже кулаки сжал. За малым его не двинул в морду-то! Вовремя глаза разлупал. Не случилось животное ударить по чем зря. А он стоит и смотрит. — Че, тебе надо? — говорю. — Не спится тебе, что ли... — а сам думаю, ну зверь же он. Дык, не ответит-же! Полез я в сумку и сухарь достал. Протянул ему в ладони. Понюхал лось, да взял. Бережно так взял, осторожненько. Взял и жевать! Я ему еще дал. Он и тот съел. И еще просит. Морду тянет. Полез я в сумку, пошарил, да пусто там уже... Нету сухарей. Сала только немножко осталося. Ну, не буду же я лосю сало давать?! — Извиняй, — говорю. — Нету больше... — Постоял еще лось, фыркнул, да и пошел восвояси. В ельник пошел. Тихо так... И растворился среди елок. А я в след ему еще долго смотрел. Да думал. Это хорошо, что волчок меня разбудил! Смотрю, а он вроде, как и виновато на меня смотрит. Вроде и разбудить надо было, да тревога-то такая, не страшная! Погладил его по голове. Не сержусь на него! Вдруг бы гадость какая приперлася? Хотя-бы следом за лосем тем. Может же быть такое? Да запросто! То-то... Молодец волк!

Достал сало. Пополам разделил. Ему дал. И сам жую. Про сон думаю. Дядька Вий вспомнился. Переживаю так за него! Че он там, как он там... Да Иван че-то вспомнился. Жалко его... Эх. Жена моя. Любушка-любимушка... Только чего-то про нее не переживаю. Ну, так... Вроде и есть беспокойство, только вот не так, как про Вия. Или про Ивана! И вот как, так — бывает?! Вот знаком с человеком меньше дня, а знаешь вроде как все про него. И жалко его очень! А бывает, что всю жизнь живешь с человеком, да ничо про него не знаешь хорошего такого. Ну чтобы вспомнилось, да всплакнулось! Вот жена моя... Любушка-то! Вот живем с ней уже сколько. И вроде вместе, и общаемся, и быт ведем, а навроде — чужие друг другу... Лаемся постоянно, да по чем зря. Все ей не так! Говорил уже ей: «Не такой — уходи!» Не раз говорил... Дык, не уходит! Вечером поскублися, поскандалили, злой я, а на утро она — будто и не было ничего! А я голову ломаю, чего оно так... Поговорить с ней хочу, а она только молчит. Будто и нету меня рядом... Или снова меня виноватым делает! Будто кругом только я и виноват! Водку тогда пью. И с каждым разом все больше и больше. Худо мне уже от нее, окаянной. От водки этой... Такие дела.

А на улице — светлее стало! Вышел из машины. Так, размяться немного, да по делам, по маленьким! Оно сидя-то спать, да на руле — такое себе удовольствие... А хорошо вокруг! Видно. Небо чистое стало. Луна огромная светит. Белым-белым! Сама ясная такая, дажить на ней чего-то видать. Пятнышки всякие, бугорки вроде-бы, да ямки. А может то мне кажется. Только видно. И красиво! И дымка такая вокруг нее. Вроде белая, дык еще с голубинкою, да зеленцой обрамлено. Переливается чутка. Мерцает. Большая луна! Руку протянул, — кажется дотянуться можно! А звезд не видать почему-то. Такое, кое где мелко, едва блестит. Словно бисером покидано. Одна только звезда хорошо видна. На востоке. Дядька Вий говорил — Венера то! И дажить не звезда то, а планета. Вокруг Сонышка крутится она, как и Земля наша. В небесах-то! Далеко, только все равно видать ее. Она как раз, в аккурат, перед утром вылазит на небо. Вот так! Ну, планета-то, или нет, того я не знаю. Самому бы глянуть! Да и Земля если вокруг Солнца крутится, как это понять? Вот вижу же, мы на месте, а Солнышко — по небу бежит! Значит оно вокруг ходит! А дядька Вий, говорит — нет! Дажить ругалися с ним пару раз за это. Он мне, писаное в книгах показывает, а я ему — что глазами вижу!

Много мы, о чем с дядькой спорили. Это уже когда я подрос, да знать все хотел! Про Солнце да Луну. Про Венеру эту. А дядька рад стараться — учить! Про все, что знал, да книги имел — про то и учил меня. Еще вот он мне говорил, что Земля — круглая. Шариком она, таким. Даже рисунки в книжке показывал! Только она большая настолько, что мы и не замечаем округления того. А на другой стороне шара этого, — тожить люди живут. Или жили, до войны той, до последней... Дык, непонятно мне совсем, его тогда! Это как-же они тама живут? Они чего, вверх ногами там ходют?! И небо выходит тама внизу у них, а земля — вверху! И как не улетают они в небо то? Не падают точнее. А яму как копать, вверх?.. Иль «до ветру» ходить... Дык, оно же вверх все полетит. Да в морду тебе может! Тьфу... Скажет тоже дядька. Чудное! Может то — по пьяни он так... Бывает, что когда перепьешь водяры окаянной, дык всякое в голову лезет... Да не пил он так, чтобы молоть всякое! И книжка эта... Точно я ее помню! «Астрономия» 10 класс. 1983 год. СССР. И все тама про то написано. И про звезды, и про планеты. Вот так! Может она, по пьяни писаная «Астрономия» эта?.. Дык, кто-ж теперь знает... Да навряд ли! Это кто-же такой дурной, чтобы пьяным книжки писать-то?! Некультурно это! Совсем некультурно! Для людей же пишется! А оно своим пьяным рылом, да херни может тама нагородить... Нет, не верю я чтобы пьяным кто книги писал! Не верю и все! Вот так.

Так, что вроде, как и наука есть, про все дела энти, дык, непонятно, да странно все! Оно видать, как и в Библии. У маманьки была. Хранила ее бережно! В красивую полотенечку завернутую держала, да в сундуке своем. Чтоб под замком, да с глаз чужих подальше! Ценное для нее то было! Только мне читать и давала. Про Бога там написано. Много всякого написано. Про то, как жил. Да как страдал, да жизнь свою отдал за нас. Чтоб мы счастливее были! Интересно читать мне было! Тоже много непонятного, да не особо верилось мне в некоторые вещи. Дык, маму спрашивал тогда. А она мне говорила — верить надо! Чтобы понимать. Верить и все! Тогда все ладно там становится и хорошо! Тогда понимал. Так оно и в науках тех видать — тоже! Как не веришь, — ничо не понятно, а как вроде принимаешь, что так оно все, дык — враз и нормально становится!

Ну, то ладно! Науки эти... Все они хороши, когда в тепле сидишь. Когда у тебя еды полно, да дрова есть печь топить. Воды вдоволь, да денежка за душой имеется. И не надо тебе от зари и до зари пахать, да вкалывать, да по хозяйству канителиться. Да думать, что завтра кушать ты будешь! Тогда за великое оно хорошо думается! Хочется дажить стихи читать всякие. Про природу, да про любовь! Про природу, оно даже лучше! Есенина вот. Тожить стихи писал. Да красиво так! У маманьки была книжеца. Сберег я ее. Как и Библию ту — маманькину! А как читать-то научился, так и читал! Тама еще про «черемуху» было, да про «лебедушку». Читаешь, дык в душе песня прямо слышется! И доброе все вспоминать хочется. А злое — из сердца вон гнать! Лебедушку-ту, правда жалко очень мне! Оно конечно плохо, когда детки без мамы осталися. Как я вот... Только жизнь — она такая! Ничо не поделаешь... И природа — такая! Кушать всем хочется. И коршуну тому — тожить хочется! Не виноват же он, что таким народился. Одни травку клюют, а другим мясо подавай! Такие дела. А про любовь — не сильно оно доброе. Написано так здорово, ладно все у людей! Только брехня то все, мне кажется. Не видал я чтобы любилось так. Чтоб любимые — дороже жизни были! Не было у меня такого никогда. И не слыхал я такого... И не видал. Может у кого так и есть — любовь такая, как пишут. Дык, кто знает... Обычно вот так, как у меня с женой. Вроде и вместе, дык — врознь! Даром, что за одним столом кушаем, да в одной постели спим... Эх.

Гляжу, — достаточно видно стало. Дорогу видать, да канавы глубокие. Черными пятнами они видятся. Ехать то можно! Воду в радиаторе проверил: нормально еще. Сколько-то, да проедем. До Павловки, точно должно хватить! А там, обязательно воду найдем, да пожрать чего тоже должно сыскаться. Припасов у нас с волчком уже и нету! А в Павловке, чай люди добрые остались, да подкинут чего. Хоть хлеба. Мы-ж не гордые. И хлебушку рады! Сел в машину, завел мотор. Сразу запустилося. Хорошая машина! Выжал сцепление, включил передачу, да газку! Пошла родимая. Плавненько, да мягенько. Уже и не хрустит ничо сзади. Оно видать с кузовом что-то хрустело. Теперь нету его. Поломали гадины... Так, платформа одна и осталась! Ну ничего, Махал-Махалычу отдам машину. Он все сделает! Золотые руки у человека. А за работу его, я вот чего придумал: Я меду ему принесу! Пойду в тот лес и еще улей найду. Палкой его собью, да пчел попрогоняю, и принесу Махал-Махалычу. Меду-то свеженького! Рад, думаю он будет!

Едем дальше. Волчок рядом сидит. Вперед глядит, да по сторонам поглядывает, ухи крутит. Бдит. Молодец! Хороший он зверь. Умный, да красивый. Большой, сильный, да драться умеет. Здорово он гадин тех разбрасывал на площади, где Иван дрался. Ух как здорово! — Молодец! — погладил я его, да по холке потрепал. А он на меня глянул, лизнул языком своим шершавым руку мою, дык дальше вперед глядеть! Вот такой он. Хороший! Даже не зверь он, а — товарищ мой. Друг считай самый настоящий!

Светать начало. Уже и дальше все видать стало. И дорогу лучше видать и ельник. Уже и отдельные елочки видно. Не как сплошное — черное! Температуру на стрелочке поглядываю, да руля кручу. Здоровые канавы объезжаю, маленькие — потихонечку проползаю. Все пока ладится! Бензин вот только не проверил... Ну ничо, его все равно взять не от куда пока. Может в Павловке чо и найдется. Есть же тама у людей техника!

Стоп машина... Указатель на дороге — «ПАВЛОВКА - 1км.» Белый такой. И буквы на нем черные. Большие. Хорошо его видно в предрассветных сумерках. Доехали считай! Быстро мы что-то. Видать с машиной совсем освоился. Водить научился по канавам этим. Дальше дорога в лес уходит. Густо так вдоль дороги деревья стоят. Но больше лиственница. Кончились елочки. Ага! Ну, полез потихоньку. Ползет Урал, ветки по кабине шлепают, шуршат. Об стойки трутся, да листьями осыпаются. Прямо в кабину летят! Пахнет так, листвой-то! Да дорога узкая... Все боялся, что если канава впереди, дык не объехать ее будет! Но нет, не было канав. Ровненько. Будто прошлись чем-то. Бульдозером что ли?.. Кто знает... Но ехать хорошо! Вдруг, волчок уши навострил. Заскулил и ходу! Прямо через лобовое выскочил! По капоту прыгнул, да мигом в кустах и скрылся. Я сразу сообразил, что беда там! Научился уже определять по волку, чего он хочет! Остановил машину, дык глушить не стал, только на ручной тормоз поставил и следом за волком бегом!

Кувалдометр свой прихватил. Ага! Вот уж выручалочка! Так рад, что сыскалась! Простое, крепкое — да привычное орудие. То, что надо! Прихватил, да бегом и помелся. Через кусты, за волчком следом. Сам бегу, а у меня мысли всякие, нехорошие: Вдруг гадины те, и сюда уже успели добраться? Может же быть — в городе всех людей уже извели, да сюда рыпнулись? Вот может-же быть такое? Конечно может! Далековасто оно конечно, дык... Шустрые то они очень. Да много их! Думаю, и от этого зябко как-то на душе становится. Гаденько так, противно! Тьфу... Через пень здоровенный перемахнул и дальше побег. Быстрее припустил! Бегу, а сам разминаюсь. Руки разминаю. Помахиваю кувалдой. Чтобы связки прогреть. Оно конечно и не особо тяжелый молот для меня, да вот после ночи — сидя, да с руками на руле — оно так-то, руки вялые! Вот и грею.

Не долго бежал. Кажись даже крики слышал, да волка рычание! Точно думаю — гадины тама! Деревья расступились, да на поляну выбежал. А там уже драка полным ходом! Волчок с гадиной сцепился. Повалились на землю. Катаются! Волк заразу эту рвет, аж ошметки с нее летят! Вижу, молодец он, дык на душе все же камень... И тут зараза эта! Добралися гадины и сюда! Вторая гадина в стороне. У дерева возится, шебуршит, да шипит че-то! Подбежал к ней и с ходу в рыло молотом ей! Не ожидала гадина меня, да пропустила удар! Вмазал ей, так, наотмашь, да с оттягом. Чтобы наверняка! Я же не знаю, сколько их тут! Вижу —две. Дык, сумерки же еще! Перед рассветом, солнышка еще не видать, темновато. А в лесу оно еще темнее! Деревья черные стоят, да кусты косматые. Будто твари такие-же! Вмазал гадине по башке, покатилася она в кусты от дерева того, гляжу: А там, — пацан к дереву привязанный! Мальчишка самый настоящий. Годков десять! Из — «наших» он! Рыженький такой, да лохматенький. Глаза большие, желтые-желтые! И ушки на макушке у него — треугольничком такие. Да руки с коготками. Будто котик он! Красивый такой мальчишка. Только напуганный совсем. Дрожит, плачет, да веревки коготками разодрать пытается. И долго видать дерет их, вон все узлы размочалены! Не выходит у него. Уж очень крепко привязанный...

Волк с гадиной своей справился. Оббежал вокруг. Вроде никого больше нету! Я пока пацана отвязал. Распутал узлы эти поганые, да веревки скинул с него. Он меня тоже боится, шипеть начал, зубами руку ухватит пытается! — Не боись! — говорю. — Чай — не твари эти! Звать-то тебя как? — спрашиваю. Перестал он кусаться. На меня, да на волка поглядел, да понял видать, что обижать его не собираемся. Успокоился весь. — Степан я! — говорит. — А вы кто?

— Я Терентий буду. Он — волчок! С города едем. Домой. В Зареченку!

Он мне на руки так и упал. Обессилил совсем! Подхватил я его, да в машину отнес. Усадил в кабину. А он трусится еще. Перенервничал здорово... Волк к нему подсунулся, прижался боком своим к пацаненку этому. Греет! Степан сначала волка побаивался, дык понятное дело! Волчара-то дикий зверь, огромный, матерый! Только волк ласково к нему, даже лицо лизнул. Да я подбодрил. Мол — свои! Обнял волка Степан. Лицом в мех его густой уперся. Плачет...

— Это кто-же тебя так? — спрашиваю.

— Кирсан! — говорит. Да злобно так. Что-то еще хотел он сказать, да спохватился! — Тут где-то Аленка... Сестрица моя! — говорит. — Нас еще с вечера тут привязали. Чтобы тварям этим отдать! — Ох епть... Ну мы и искать! Кругом все разов десять оббежали. Все обшарили! Нету! Волк только веревки нашел коло дерева одного да ленточку красненькую. От платюшка Аленки — сестрицы его! Все. Ничо больше нету! Дажить крови нигде ни капельки. Все обсмотрел, да обнюхал волчок. Вернулись к машине. Совсем поник Степан. Сидит слезы по щекам. Волк ему нос под ладонь засунул, чтобы гладил, да отвлекся как-то. Я машину завел. Тронул. Еду потихоньку. Да вопросы у меня! — Это что еще за «Кирсан» такой? Что же это за скотина такая, что детей-то, к дереву привязывает?!

Плачет Степка, да рассказывает: — Староста наш. Деревенский! Он всех так, кто не с «обычных»! Соседей наших. Дядю Игоря и жену его — Миланью! И папаньку моего и сестренку... — глянул на меня Степан, да снова в слезы! Волчок сам дажить заскулил, да к Степану еще ласковей. Жалко ему Степку-то! И мне жалко! Только чую, дела тут творятся, ох недобрые...

— И где тот Кирсан? — сам спросил, а сам понимаю, уже где...

— В деревне он! Дом себе наш забрал. Большой самый! Папанька его строил для нас с маманькой, да сестренкой — Аленушкой. Жили чтобы... А он, как из тюрьмы вышел, так все к маманьке моей хотел в гости прийти, да не пускала маманька его! Говорила — Я замужем! Да все равно ему — настаивал! Еще говорил, мол: «Дура — со зверем живешь!» Это потому, что папа — такой. Как и я! И как сестрица моя... А мама — с «обычных»! Да еще про нас с Аленкой много всякого говорил — что «зверьки» мы! Мама отцу и пожаловалась. Набил ему морду папанька тогда. Здорово набил! И дружкам его — тоже набил! Чтоб не рыпались. Папанька же сильный, не то, что эти... Они и успокоились. А как зараза та началась, люди к нам поехали с города. Бежали от напасти той! Одна семья приехала, из «наших». Оружия много привезли, говорили — оборону делать надо! Да оружие то, за так всем и раздавали! И Кирсану давали. Он со своими дружками-то и набрался оружия того. А потом их убил! И в лес унес. От глаз подальше. А я — то видел! Сложили они тела людей тех, да и оставили там. Сразу твари тогда пожаловали! Видать на запах крови пришли! Забрали твари тела, да утащили. А куда — не знаю! В сторону города кажется... А Кирсана с его дружками — не тронули! Кирсан, тогда видать и смекнул — чтобы их не трогали, твари-то эти, он всех, кто не с «обычных» и в лес! И нас так... Папаньку застрелил. А сестрицу и меня — его дружки, так в лес отвели. Видать убивать — рука не поднялася! Привязали, да и бросили... А сам Кирсан — с маманькой в доме нашем. Живет гад, да маму там держит! Да бьет ее, чтобы убежать не думала! Дружки его так говорили, когда меня привязывали...

М-да. Вот такая гадость выходит. Сволочи — да и только! Но, пацану — точно домой нельзя. Снова у дерева окажется. Или сразу грохнут! И чо? Ехать? Чтобы пацан маму свою тут оставил?.. Тоже оно не правильно! Понял я, что делать дальше... Ну а чо тут непонятного? — Скот этот Кирсан! — говорю. — А маманьку твою, выручать надо!

Обрадовался Степка. Враз реветь перестал, подскочил, и ну тараторить: Да какая у него маманька хорошая, да добрая! Да какие она пироги печет! И что ее Серафимой звать, да как и ангела небесного! Да как песни умеет петь, да сказки какие знает! Да математику умеет и писать-читать умеет, и их научила, да вышивает, да рубахи шьет, да хлеб печет, да вареники лепит и с творогом, и с вишнями, да...

— Стоп! — говорю. — Сколько их?

— Кого?

— Дружков-то тех! У Кирсана что! — вот балда! Как про пироги, да вареники вспомнил, дык все сразу с головы вылетело у него.

— Четверо! Пятеро с ним. С Кирсаном!

— Оружия много?

— Не, так — ружья. Двустволки охотничьи. У Кирсана только автомат!

— Хреново... Собаки в деревне есть?

— Нету. Они собак сразу подушили, чтоб не лаяли. Не привлекали этих... Тварей!

— Ясно. Это хорошо, что собак нет! Где хата ваша?

Почесал он темечко, прикинул. Даже пальцем потыкал: левее, правее... Наконец определился. — У края деревни она. Если от сюда — то с восточной стороны! Направо нам надо. Там еще забор высокий, да дорога в обход имеется. Знаю дорогу!

— Показывай!

Проехали мы еще немного, да Степка сказал, чтобы в лес сворачивали. А где? Смотрю — нету дороги тут! А он все равно. Говорит, что там была дорога раньше. Да не сильно заросла. Только кусты, да деревца молоденькие. Дальше проехать надо! Ну я и сунулся. И правда, сначала туговасто шло, проламывать приходилось путь себе, а дальше — красота! Оно конечно нет накатанного, да кусты сплошняком, дык идет машина! Ровно идет! Мы так еще с километр проползли. Дальше Степка становиться сказал. Ну, стали. Он из машины выпрыгнул, да побег в кусты. Волчок следом за ним. Видать переживает за пацана-то! Ждал их. Тихо так. Солнышко уже высоченько поднялось. Пригревает! Птички лесные по просыпались. Песни свои заводят. Щебечут! Белка на капот запрыгнула. Чудная такая! Шустренько лапками своими шебуршит, да мордой крутит. Сама рыжая, такая, с подпалинами по бокам темными. Хвост длинный, пушистый. Красивая! Посидела, — да шмыгнула прочь. Степка с волчком вернулись. Быстро вернулись. Довольный Степка. Волчка за холку почесывает. — Все, — говорит. — можно туда! Спят еще в деревне. Только охранение с оружием на улице. Там забор вдоль идет, а за забором — хата его! Мужик один там у входа только. С ружжом. А Кирсана нет! Спит в доме, наверное. А больше — никого не видать! Такие дела.

Ну, с Богом!

Оставил я их. С волчком-то! Волку строго-настрого приказал, чтобы пацана оберегал! Ну это так, нервное… Волк-то и сам понимает, что ему делать! Пошлепал я через лесок, там тропок нет вовсе. Никто не ходит тут. Немного только трава примятая. Это после «разведчиков» моих! Реченька там такая, неширокая совсем. Так, чуть ручейка по шире. Перепрыгнул с разбегу. Еще пробежался. Сразу лес закончился. Забор впереди. Прямо коло деревьев! Нехорошо так, неправильно так делать! Лес убирать надо от ограды! Хоть на пару метров… Чтобы видно было периметр, да с дерева никто не перепрыгнул. Зверь какой хищный. Дык, мне же на руку это! А забор… Высокий конечно. Из досок и бревен сколочен, только кое-где ветки в прорехи по заткнуты. Видать не стали заморачиваться с ремонтом. Так – тоже мне плюс! Не стал по деревьям скакать. Хотя планировал так залезть! Нашел прореху широкую. Ветку выдернул аккуратненько. И туда! Там еще трава высокая. Да кусты. Красота просто! Прошлепал еще метров сорок. Вдоль забора. Присел в траву. Вижу — хата! Большой дом, добротный. Старался отец Степана! Угу, теперь в хате этой, твари те обитают... Не люди — то, чтобы вот так с другими поступать! Крыльцо увидал. Да нет там никого! А где? Степка говорил — мужик должен быть один там. Только хотел еще подойти, уже приготовился, ноги разогнул... — Руки вверх!

Тьфу, зараза... Обернулся. Стоит мужик. С ружжом. Ствол мне в бок направил. И как гад подкрался-то?! А сам не бандит вовсе. Не с таких. «Такие» были, когда магазин грабить приходили! Их дядька Вий тогда обломал. Вот те, точно бандиты были! Рожи наглючие, сами злющие. Дык, в глазах — лють холодная. Точно — убивцы! А этот... Вижу, что пахарь! С плугом еще вчера землю пахал, да хлеб сеял. Сам — в годах уже, так за шестьдесят далеко ему. Ружжо то держит, да руки трясутся. В глаза мне глянуть боится! Ну чо делать... Мне-то, раз плюнуть — его прибить! Махану рукой, да ружжо отобью в сторону, и в морду кулаком! И дело с концами. Только не охота мне его убивать. — Слышь, отец. — говорю. — Ты не стреляй! Вижу, что не бандит. Не бери грех на душу! Терентий — меня звать. Из Зареченки я. Мож и знаешь меня?.. Я за матушкой Степкиной пришел. За Серафимой! Заберу и уйду. Никто и не пострадает. Разойдемся миром! Добро?

— Как ты сказал? Ишь ты, сынок у меня какой выискался. Весь в меня, ага! Знаю я тебя... С Зареченки такого. Только не отпущу я тебя! Мне за тебя Кирсан хлеба даст. И крупы еще. Самому семью кормить надо! А таких как ты, зверь поганый, — в лес! Чтобы твари те тебя сожрали, а нас, людей не трогали! Оно видать из-за вас все так! Бог на людей гневается, что со зверьми живем, да детей от таких-же зверей родим. Вот и карает нас из-за вас таких...

Не дал я ему договорить. Видит Бог, по-хорошему хотел я! Только он про зверей-то начал, так у меня в душе снова волна та черная и поднялась. Внутри где-то зародилась, выросла, и всего меня и накрыла. Да так, будто огнем ожгло! И в глазах зарябило. И медленное все вокруг сделалось, как и в детстве, когда грабить меня приходили. Будто под водою все движется. Плавно так. Муха вроде мимо летит, но только не быстро как обычно они, а навроде плывет так в водице. А я, будто пружина сжатый, резкий, быстрый, — вот, вот выстрелю! Крутанулся я на месте, правой рукой за стволы ухватил ружье его, а левой — ему в нос! Даже удара не почувствовал. Будто сквозь масло прошло. Хлоп — и покатился мужик. Замертво упал. Он дажить и не понял, что произошло! Только успел он за скобу спусковую дернуть. Стрельнуло ружье со ствола с одного. Плохо оно конечно, но ничего уже не поделаешь! Обшарил я его карманы, еще пять патронов выудил оттуда и за хату его заволок. Чтобы сразу не заметили, если войдет кто во двор. Забрал его ружье, заряды проверил. И к дверям ходу! Замок наружный висел там. На цепочке такой. Я его одной рукой сорвал, отшвырнул в сторону и дверь распахнул. Так мне сразу в морду-то и прилетело! Сковородкой вмазали. Не особо-то и больно, только неожиданно! Смотрю, баба стоит. Сковороду держит. Волосы светлые, да глаза — зеленые-зеленые! Сама худая-худая. Как осиночка! В ночную сорочку одетая. Симпатишная дажить очень! Лицо такое овальное, щеки гладкие, да ямочки на щеках тех. И веснушки. Много-много! Понравилась мне она. Лицо красивое! Только побитое лицо ее. Здорово побитое. Видно щека опухшая, да глаз подбитый. Еще шея в царапинах красных. Били бабу. Да видать кулаками били. Вон аж губа разбитая! Жалко ее стало. Враз у меня от этого, та муть черная в душе отлегла. Успокоился я. А на тех, кто бил — наоборот разозлился! Вот думаю — козлы! Это кто-ж бабу бить то сподобился? Сами небось такие-же как и баба. С мужиком пусть потягаются сперва! Тьфу... Узнаю, думаю — нос в щеки вобью враз!

Увидала она, кого сковородой ударила, да на жопу-то и шлепнулась. Да глаза закрыла. А сама причитать: Ой ты лесовик-батюшка не гневайся! Ой ты дух лесной, не казни...

— Цыц! — говорю. — Терентий — я. А ты — Серафима?

Кивает.

— Степан за тобой послал! Сын твой.

Как услыхала про Степана, дык сразу на ноги вскочила. — Где мой сын? Что с ним?! А доченька где?..

— Все со мной! Только быстро! — говорю. — Собирайся! Некогда. Сейчас набегут сюда, да худо будет нам! И не видать тебе ни сына, никого! — не стал я ей про дочку ее говорить, что в лесу только ленточку одну нашли от платья. Подумал, скажу — расстроится, плакать начнет. Успокаивать ее, времени нету! Да и что говорить? Тела нет, крови — тожить нет! Мож и живая, да сыщется еще! Чего человека раньше времени расстраивать?! Вот так.

Замолкла она сразу, да скорее одежу натягивать. Уж думал рот затыкать ей придется... Ан-нет, бегом засобиралась! Умная баба! Пока она шмотки на себя натягивала, осмотрелся маленько. В хате чисто так, все ладненько! Стол, стулья «магазинские». Не строганые из досок, а — мебель настоящая. Хорошо живут! Еще диван в хате «мягкий», да шкаф лакированный. На столе — продукты: хлеб да лук. Сало еще. Картошки немного. Я как увидал жратву-то, так у меня под ложечкой и засосало! Ага, с ночи не жрамши... Ведро еще на табурете стояло. В углу. Чистое! И оно нужно! Для машины. Ладошками воду в радиатор черпать — такое удовольствие...

Подхватил я, то ведро, дык туда продукты те и сложил. Все равно они ей тут уже не понадобятся, с собой забираем. Не воровство это! Смотрю: Серафима-то собралася! Штаны надела, да бушлат накинула. В сапоги вскочила. Да еще сумку с собой нагребла. Говорит — сыну, да дочке собрала. Одеться, да покушать. Быстрая!

— Ну, добро! Умница! Кирсан где? — спрашиваю.

— Уехал, — говорит. — С дружками со своими. На разведку они поехали. А куда — не знаю.

— Бил, он?

Кивает, а сама глаза прячет. Ничо я ей не сказал. Думаю: вот же гадина, Кирсан этот! Ну ничо, попадется еще... Покажу, как бьют. Навсегда запомнит он у меня! И как бабу бить, и как детей в лесу гадинам оставлять... Все ему покажу, козлу этому! — Готова?

— Готова!