Недоброе утро Терентия

Свернул в подворотню. Тут дорога свободнее и не надо скакать через машины, да через завалы. Припустил ходу еще быстрее. По прямой бежать легче, чем петлять по улицам. Да и узкая улица тут. Дома плотно друг до друга стоят. Крыши с карнизами. Сложнее щупальцам до меня добраться будет! Вот и бегу. Вроде дыхалка устаканилась моя. Спокойней чуть дышать стал, да сердце не так молотит. Можно прибавить ходу! Ну я и прибавил. Аж ветер в ушах засвистел! Сам бегу, а сам думаю: — Ну раз те щупальца от медузы, а медуза — в небе. Стало быть, от неба спрятаться надо! Внутрь строения какого забежать, да в подвал! Авось не дотянется гадость эта...

Крутанул в раскрытые двери. Не знаю, что за здание. Тама еще холл здоровенный такой. Да диваны со столами. Ковры на полу постелены. На стенах — ткань. Колоны кругом потолок подпирают. Лампы такие на тех колонах, будто свечники. Да гроздьями. Красиво! Проскочил длинную стойку, такую из дерева коричневого. А дальше две двери в стене прямо. Железные вроде. Да блестят так! Одна закрыта. Другая — нараспашку! За ней темень, да дырка вниз. Канат железный висит. Внизу темно, да не видно нихрена. Но разглядывать некогда! Сзади треск, да грохот. Глянул мельком: щупальца те самые, от медузы, за мной ползут! Далеченько правда. Вот, не зря так спешил! Ухватился рукой за канат и поскользил вниз дырки той, в самую бездну!

Не глубоко оказалось. Метра полтора. Ноги ударились о крышу. Кабинка такая, небольшая. На крыше — люк открытый! Я в него. Шлепнулся на пол кабинки. Стены гладкие, на одной — кнопочки такие, кругленькие. Блестят и видно их хорошо! Циферы на них. От одного и до десяти. Не знаю, что-то за штука такая, эта кабинка... Дверцы у нее такие-же железные. Только одна створка вырвата. На полу лежит. Вторая — выгнута. Здорово выгнута. Будто тараном вломили! Да мне-то что? Мне главное проход свободный! Там дальше коридор уходит. Да и не здорово там темно. Вроде как светляки тама светят! Ну я и пошлепал.

Не светляки то оказались! Комната там сбоку коридора. Большая! А там — люди лежат. Много людей! Мужики, бабы... Мертвые все. Прям вповалку лежат. Кто, да как. Вроде снесли их сюда, да ссыпали. Кто — как упал, тот так и остался. А на них такие гадости сидят... Навроде хера с ножками. Розовые, длинные. Только вместо головы — глаз! И светится. А вокруг глаза усы в разные стороны сторчат. Шевелят они усами своими, лапками паучьими перебирают, шебуршат. Да глазами помаргивают! Меня увидали, — зашебуршили еще громче! Засуетились. Один прямо ко мне поскакал! Сам малой зараза, не больше цыплака, да гадко — жуть! Лапками перебирает, раскачивается, да глаз свой на меня навострил! Тьфу, гадость... Такое даже с перепою не привидится! Некультурщина, да срамота прямо. И кто такое чучело породил-то?! Небось тоже кака образина чертова... Буцанул эту херовину одноглазую, да ходу вдоль коридора!

Бежал дальше, пока видно от света ихнего было. И дальше бежал. Считай в темноте, когда свет тот исчез. Только эхо моих шагов, да дыхание. Еще сердца стук в ушах бил. Пульсировал, ухал, будто колокол. В глазах — круги белесые. Долго бежал! Казалось, коридоры эти бесконечные... Бежал, а сам думал: — А бывает так, чтоб хер был, да розовый, да еще и с усами?.. — ну, такая мысль в голове крутилася. Засела и все тут! А чо она засела, дык, и сам не знаю.

Свернул в другой коридор. Тихо тут. Ничего не слыхать. Кажись и щупальца те отстали. Чисто. Ни трупов, ни херов тех! Будь они не ладны... Оконце небольшое под потолком. Стекло выбито. Свет оттуда светит. Видно все, на улицу-то. Ветерок свеженький поддувает. Хорошо! Глянул — вечереет уже. Дык, цельный день, то в грибе этом окаянном сижу, то бегаю тут... Вздохнул от досады. Сплюнул на пол, в сердцах! Почесал маковку. Прошелся еще. Остановился. Отдышаться... Не дали суки! Как заревет сверху, да как завоет! Щупальца в окно то полезли! Ох епть... Тьфу, зараза! И тут она меня нашла! Медуза эта. Побег дальше. Может укромнее место найду!

Не знаю сколько бежал. Коридоры-повороты-коридоры, еще повороты... Заплутал напрочь! Даже не помню, куда и сколько раз свернул. Но нашел местечко. Тихое, укромное! Дверь железная за углом, да не заперто. Хорошая дверь. Прочная! Изнутри — засовчик. Там комната. Бытовка вроде. Плитка на полу черно-белая. Стены чем-то покрыты. Гладенько так, приятно! Стол, стул, шкаф, да топчан из досок сколоченный. На столе — лампа. Рядом свечка в стакане граненом, из стекла. Под потолком — щелочка на улицу. Вроде узенькой форточки. Стекло целое. Да решетка на нем железная. А изнутри, — занавесочка. Вот это очень хорошо! Закрыл за собой двери, задвинул засовчик, задернул занавесочку. Вернулся к дверям и оперся о них спиной. Так спокойнее вроде! Стою, дышу. Скулит кто-то... Ох, емана... Я же волка того, так и держу у себя под мышкой!

Отпустил я волка. Тот уже брыкаться начал. Поскуливает. На пол лапами его поставил. Аккуратненько так его поставил. Волк сразу на пару шагов назад и отошел. На меня поглядывает. Ну чо, говорю: — Такие дела, брат серый! Видал чего творится... Тут пока побудем. До утра пересидим, а дальше — у каждого своя дорога! Ты уж извиняй меня, коль чего не так. Лады?

Вроде как кивнул. Иль показалось мне... Не разобрать вовсе. Темнеть на улице стало. Ночь скоро. А в подсобке этой, так вообще мрак. Ну, видать врубился волчара, что к чему. Принял предложение мое, перекантоваться здесь. Запрыгнул на топчан, да на брюхо присел. Ну как они, звери-то четырехлапые умеют. Лапы под себя сложил, да голову опустил. Расстроился видать! Жопа, оно конечно-то кругом... Апокалипсец медузовый, ага! Ну, я бы и сам такой, не прочь погоревать, да жрать уж сильно охота мне. Аж-но в животе заурчало! А у волка того, самого брюхо урчит. Тожить жрать хочет, ага! Видать, как и я с самого утра нежрамши. Ну чо делать, полез я поглядеть по сусекам тутошним, мож завалялось чего?

Нашел! Нашел жрать-то! В шкафу, что в углу стоял. Тама половина батона хлеба в газету завернуто было! Хлеб еще годный. Ржаной. Пахнет! Почерствел маленько, да и так сойдет! Разделил я хлеб тот ровно на пополам и половину волку протянул. Нюхает он, нюхает... Ну а чо ты хотел, брат серый? Тута не ресторан! Жри, что есть! Оставил ему хлеб коло морды. Сам сел рядом — жую. Вкусно мне! Кажется, это самый вкусный хлеб, что ел когда! Смотрю и волчара жрать принялся. Не дурак видать, ага! Понимает, что ничего больше нет, а не жрамши сил не будет. А завтра ох как чую они нам понадобятся... Я-ж вот чего удумал-то! Решил я, в деревню свою прорываться. Там же жонка моя Любушка-любимушка! Да дядька Вий. Как они там... Чего они там... Живы-ли! Прямо душа у меня не сидит. Все волнуется! Вот и решил. А куда волк пойдет, кто-ж его зверину душу ведает! Мож, тожить у него тама где-то семья. Кутяты маленьки, да жонка серая! Бывает же так? Да конечно бывает! Живой же он все-таки. Хоть и зверь дикий, да тоже поди душа кака имеется!

Ну и жуем хлебушек тот. Молчим. Каждый свое думает. Волчара жует, да уши прижал. И я жую. И думаю! Про «херы» те, что с лапками, да усами! Вот же-ж зараза така, в голове засела... Вот на что оно похоже, то чучело? Ну ясное дело, что на ху... Тьфу на него, не к месту оно, некультурщина така. Да не особо-то они и похожи...

Вот, вспомнил на что! Мы когда с жонушкой моей, жить-то начали, так меня дядька Вий на работу, в тракторную бригаду определил. Ну такая она, та бригада... Ангар, да два трактора. Четверо мужиков тама работают, да баба одна. А трактора те, ой какие древние! Латаные-перелатанные! Чининые-перечининые! Пока один поле-то вспахивает, другого они латают всего, вдоль и поперек! Дык, и я вот учеником туда засунулся. Зарплата у них не то, чтобы уж много, но как говорится, — на хлеб! И то хорошо. А мужики тамошние, — ничо такие! Рукастые, да веселые! Иван Степанович — начальник наш. Он все ходит, да ходит, да слова разные говорит, да по делу все! Еще указания дает всякие. Еще книжеца умная у него. Такая толстенькая. Зеленая. На ней черными буквами еще написано: «Справочник бригадира тракторной бригады.» Хорошая книжеца. Он мне ее почитать маленько давал. Когда пьяненький. Добрый он тогда, ага!

«Осуществлять руководство возглавляемой им бригадой, в соответствии с действующими законодательными и нормативными актами, регулирующими производственно-хозяйственную деятельность предприятия. Контролировать надежную безопасную работу оборудования и его качественный ремонт. Осуществлять безопасное хранение, транспортировку и использование опасных, вредных, взрывоопасных веществ. Организовывать безопасное проведение всех видов работ с оборудованием, в том числе с командированным персоналом. Осуществлять постоянный надзор за исправностью приборов безопасности и защитного ограждения на всем оборудовании и приспособлениях, используемых подчиненным персоналом в работе. Останавливать работу оборудования механизмов в случае их неисправности или при неработающих приборах безопасности.» — Вот сколько там умного написано! И еще много чего! И по делу все. И понятно сразу, когда читать-то умеешь: Мол, чо да как. Читай, да делай! Управляй бригадой тракторной! Чин-по чину. Прав был дядька Вий, когда говорил мне, что читать уметь, оно дело полезное! Сам читал, и меня научил. Спасибо ему!

Ну я и читал, пока начальник на подпитье. А как тверезый начальник-то, да как увидит, что кто-то взялся за книжецу эту, так он враз злой становится! Аж белеет весь. Дык, как заорет: — Ну-ка прочь, грязны лапищи свои! — так и орет прямо. А мы, как и велено — прочь. Начальство же! Таки дела.

Еще Махал-Махалыч у нас работает. Это механик наш. Великого ума человек! Он из нихера — все сремонтировать может! Золотые руки в него, ага! Толян еще — токарь. На станке токарном могет. Болванки точит. И запчасти всякие может с них выточить. Валы, да шпонки проточит — враз! Гаечек нарежет, да болтов. Тоже молодец он! Васяка — он сам и слесарь, и тракторист-механизатор. И починить могет трактор, когда запчасть какая есть, и сам тем трактором управляет. Ладно так, плавно ведет. Не дергает. Меня маленько на тракторе том ездить подучивал. Показывал чо, да как. Стартер где, да педали какие. Да как рулить. Вот какие там мужики работают! Ну и я там с ними. Учеником, да подмастерьем. Ну еще бухгалтерша наша — Татяна Петровна. Огромна така женщина. Что в ширь, что в высь! Сама как утка ходит, раскачивается. Ноги у нее... А на голове — прическа, будто гнездо пчелиное там! Зато голос у нее такой мягкий, душевный. Мужики ее уважали. Говорят, она и пить с ними на равне, и на баяне может сыграть — закачаешься! А поет как! Песни знает душевные. И про любовь, и про водку, и про тюрьму, да про «колыму» какую-то. Да так она их выводит! Душу вымет, и назад положит. Вот такая она у нас Татяна Петровна, ага!

Одного разу клепали мы плуг. Умаялись. Ну не идет заклепка одна и все тут! Мы ее и так, и эдак. Не лезит скотина такая... Мы с Васякой молотом лупим, упрели уже. Толян матом кроет ее итить, а Махал-Махалыч курит, да курит одну за одной папироску-то! Волнуется. Поле-то не пахано еще! Начальство-же заругает...

Ну делаем мы, делаем, и заходит к нам в ангар Татяна Петровна наша. И так скромненько, да тихонечко Махал-Махалыча нашего, в сторону. Разговор в ей к нему. А нам слышно все! Ну мы уши навострили. Интересно! Так она ему говорит: — Вы Михаил Михайлович, мужчина-специалист высокого уровня! — вот как она ему. Умно так, да лестно. Махал-Махалыч, аж покраснел весь и кепочку назад сдвинул от комплиментов таких, ага! А она продолжает: — Вы не могли бы мне починить тут, кое-что! Массажор это. Для массажу! — и сверток ему протягивает. Длинный такой. Ну, Махал-Махалыч папироску-то сплюнул в сторону, чтоб культурно быть перед женщиной. И отвечает ей: — Дык, конечно могу! Херли там. Не ядреный коллайдер, всяко... — да сверток тот и разматывать. Глядь, а Татяны Петровны и след простыл. Убегла кудысь. Видать по своим, бухгалтерским делам, срочно ей надо!

А Махал-Махалыч размотал сверток и диву дался. Аж взмок сам. Лежит в свертке там, такое... Длинное, округлое, да розовое такое. Да с головкой такой, вытянутой. Да усики на ней в разны стороны сторчат! Еще шнурок от розетки электрической к нему приделанный. Мы и глаза повылупили. Во диво какое! Не видали ни разу такого. Дык, откуда?.. Это в городе, там небось все с массажорами такими бегають. Да друг-дружку массажируют. А тут?! Некогда тут людям, такими делами заниматься. С утра-до ночи в огородах, да к верху жопами!

Ну Махал-Махалыч поглядел на штуку эту. Враз неисправность определил! Проводок тама, в шнурке том трошки переломан. Дело-то не хитрое! Он проводок тот соединил, да изолентой и замотал, чтобы Татяна Петровна током не ударилась, когда массажировать будет! Да в розетку и вставил. Ну, чтобы проверить работу устройства того! А у нас электричество еще тогда было. С города подведено. Это опосля его отключили. Говорят, линия худая стала, да трансформаторы погорели, а починить — особые запчасти надо. А их нету! Дык, он в розетку шнурок сунул, а эта штука, массажор тот, да как зажужжит, да как затрясется! Махал-Махалыч выронил массажор этот и с перепугу под стол! И мы под стол тоже попрятались. От греха! Мож то бомба кака?! Дык, оно же по столу гудит, жужжит, да шлепает так: шлеп-шлеп-шлеп! Страшно... Один Васяка тогда не сплоховал! Он как акробат тогда извернулся из-под стола-то, да вилку ту и выдернул из розетки. Затихла тогда штука та окаянная! И мы из-под стола, повылазили.

Пили тогда. Много пили. Да Васяку на руках качали! Спас всех от заразы той! Татяна Петровна тожить к нам, на огонек опосля зашла. И с нами. Успокоила нас. Не бомба то говорит! Показала, как шею ним массажировать можно. И еще говорит, много чего можно! Только чо, не сказала. Некогда ей было! Песни пела, да Махал-Махалыча нахваливала, какой он мастер-специалист! Забрала она тогда свой массажор и пошла восвояси. Только улыбалася, прямо цвела вся от радости, что агрегат починили! Такие дела.

Вот и вспомнил теперь я, на что эти херы с лапками похожи! Как тот массажор окаянный. Только тот без глаза, а эти с глазом. Лапки приделай и все. Да без шнурка. Вот! И смешно мне чего-то стало. Сижу, да ржу! Волчара на меня глаза вытаращил. Видать не поймет, чего ржу. А я кулаком морду заткнул, чтоб не громко ржать. И ржу. Смешно мне и все тут!

Так и сидим. Отпустило меня. Не ржу уже. Темно совсем стало. Полностью ночь на город опустилася, и не видать ничего! Свечка есть, спички в столе видал, да зажечь страшно. Вдруг заметят черти эти окаянные?! Да медуза та, будь она не ладна... Тьфу на нее! Волк хлеб свой доел и спать намостился. Подвинулся на топчане. Для меня видать место оставил. Ну и я ложиться собрался. Засовчик на двери проверил, занавесочку поплотнее поправил. Чтоб душе моей спокойнее было! Ну и лег. Рядышком с волком. Лежу, а у самого голова кругом идет. И вроде наяву все, да сам чего-то не верю, что взаправду все это. Медуза эта, гриб-поганка проклятая, яйца те кожаные, гадина та, что с мужика вылезла, да херы эти с лапками, чтоб им пусто было! Ну и денек выдался...

Глава 4. Ночь.

Не спится чего-то. Чуть придремал и глаза открыл. Не идет сон. Пять минут назад вроде глаза слипались, а теперь никак! Смотрю, волк тоже не спит. Ушами водит. Да глаза только чуть прикрыл. Видно мне. Кажись посветлело на улице. Луна что ли вышла? Поднялся и до шторочки. Чуть приподнял, глянул. Точно Луна! Она самая, белая, да яркая такая. Красиво! А медузы и не видать. Как?! Еще шторку приподнял, гляжу, а она в сторону улетела. Да шибко так в сторону. На север города пошла. А чего там, на севере том?.. Дык, тоже — город. Большой он город этот! Дома, дороги, машины. Много всего. Не то, что деревня! Хаты, да дворы. Да бригада тракторная одна, да на три деревни... Людей вот много, очень много тут живет! Люди... Живы-ли еще тут люди? Может спасся кто? Да, как и мы вот, с волком, попрятались? Сидят, помощи ждут... Да нету ее, той помощи! До сих пор нету... А если б и была, та помощь? Как ее извести, медузу ту, чтоб горя людям не делала? Стрелять? Это чем же таким ее стрелять-то надо?! Медуза эта, ох какая здоровенная! Тут никакая пушка не поможет! Тут бомба нужна! Или ракета. Да не простая. Тут ядерное надо! А где ее взять, ту ракету?! Их же все, еще в последнюю войну, да на врагов зашпулили. Иль не все?! Может завалялась где, ракета-то? А где? А сможет ли кто сейчас ее запустить? Да кто-ж его знает... Столько вопросов... Тьфу.

Закрыл шторку и лег, да к волку поближе. Холодно мне чего-то стало! Прям озяб. Может нервное? Чую, и волк дрожит. Не, значит не нервное! Точно похолодало! А чего так? Середина лета же! Может это из-за медузы той так? Вот напасть еще... А волк и впрямь, дрожит! Холодно ему. И мне холодно! Укрыться бы чем? Дык нету ничего такого! Ни покрывала, ничего... Ну чо, говорю: — Брат серый, ты уж не обессудь! Да холод собачий... — обнял я его, да к нему прижался. А волк, ничо, сам под бок ко мне полез. Понимает зверь, что вместе, оно теплее! И правда. Согрелись чутка. Дрожать перестали. Так и лежим в кучу. Он, да я.

Лежу, а сон все равно не идет! Детство свое вспомнилось чего-то. Я, когда-пацаненком-то был, помню, было мне десять. Или одиннадцать лет. Маманька моя занемогла. Заболела страсть как! Слегла и все. Худая стала. Высохла прямо вся. Слабая. А от чего она так, дык, кто-ж знает!

Дохтора с города привозили. На скорой помощи. Дорого вышло! Много денег до нас скорая стоит. А должна быть бесплатно! Дык, кто-ж сюда, в деревню-то нашу, забесплатно переться будет? Дураков нема! Бензину-то надо уйма, машина на износ, и еще всякого там. Дорог-то нет! Одно название... Особливо, когда осень. Распутица — ужасть! Порой с города, люди по двое суток добираются, когда задождит или снегом заметет. Таки дела!

Посмотрел тогда дохтор маманьку мою. Хворь — говорит у нее! Дык, я и сам-то вижу, что — хворь! Ты гад, деньги-то содрал, так смотри хорошо! Я же не пустое место тут. Я и нос в щеки вобью запросто! — и кулак ему к носу. А кулачище у меня уже тогда был будь здоров! Спугался дохтор, да еще маманьку поглядел. Хорошо прямо поглядел! Вокруг губ ей чем-то помазал, да в нос палочкой, да опосля в склянку. Глядел-глядел... — Не заразное то! — говорит. — Можно ее к нам в больницу вести! Тама и анализы проверим и диагноз установим точный. — говорит. А маманька как заерепенилась! Не поеду, и все тут! Прямо в крик. — Дома останусь! — говорит. — Пошли вон! — Дык, уехал дохтор тогда. Бумажку какую-то дал ей подписать, об отказе которая. И уехал.

Через неделю маманька моя померла. Я тогда по хозяйству управлялся. Ну как, делал, что могу. Какое дело-то, с пацана малого! Ну, во дворе прибрался, корове Мартушке нашей — сена дал, да воды. В сарае прибрался. Да еще по воду сходил, чтоб емкости не пустели. Всего и делов-то с меня! Зашел я тогда в хату. Маманьке хлеба принес, да молочка парного попить. А она — лежит. Не дышит... Не стало маманьки моей. Все.

Похоронил я ее. За деревней. У речки. Тама, опосля Машку, ту, что с магазина, тоже положили. Красиво там! Реченька тихая, водицу несет плавно. Березки там, да ивушки плакучие. Травушка весной зеленая, высокая, да цветочки полевые растут. Ромашки, да васильки. Сам могилу копал. Да сам туда маму и ложил. В простыночку ее любимую, что с цветочками-васильками, завернул и аккуратненько так — положил. Опосля землицей ее укрыл. Ладошками землю собирал и укрывал. Чтоб не лопатой. Чтоб не побить землицей-то ее. Маму мою. Сам нагребаю, ложу, — Лежи — матушка моя. — говорю. — Лежи, да отдыхай! Чай, отмаялась... — а сам слезы лью. И так мне горько, да противно так! Того, что никто мне помогать не пришел. Никака сука мне тогда не подсобила! Дядька Вий тогда в командировке был. По делам, по служебным. А больше никого у нас с маманькой из «своих» — то и не было! Один я тогда остался...

Сосед, гадина такая окаянная, все из-за забора своего поглядывал, да про вещи, что «уже не нужные» спрашивал. Чтоб отдать ему, да за так чтоб, задарма... Да наглый такой! Вынеси ему, а он поглядит что есть! Дык вынес я ему тогда... В раз! В глаз ему залепил. Козлу этому... Тьфу на него! Дык, у него с тех пор глаз-то и дергается тот. И поделом! Не жалко его дурака...

Осень тогда наступила. Задождило. Распутица. Холодно сразу сделалось! А чо так холодно, дык никто не знал. Прямо лютых холод настал. И небо темное-темное. Почти черное. Солнышка нет. Такое, пятнышко светлое в небе, едва заметное к полудню вылазило и после полудня — прочь. Така погода наступила! А следом и снег. Много снегу навалило! Метели начались. Так замело, что хаты, по окна в снегу были. А где и по крыши замело. Тех, кто с краю деревни. Глянешь, — белым-бело кругом! Искрится снег. Только печные трубы видать. Дымят, коптят. А дым — столбом стоит! Морозяка... Красиво. Да лютая зима была. Все промерзло. Река стала. Снег топили, воды чтобы. Таки дела!

Жил сам. Хозяйство вел, как мог. Хлеб ел, что в припасах был. Не много припасов тех было, да что есть... Да Мартушку, коровушку доил. Молочко! За дровами ходил, чтобы печку топить было. У печки спал. Холодно... Померла коровушка в ту зиму. Одной ночью. Морозяка уж сильно душил. Дажить изнутри в хате стены лед покрыл. А я у печки. Да спал крепко. Забыл про Мартушку! Забыл, чтобы в хату ее завести, да к печке... Ночью мороз придавил. А я уже утром пришел в сарай, чтоб сена дать да водички, а она лежит... Замерзла вся. Каменная сделалась. Плохо. Ревел тогда. Себя ругал. Да что с меня взять. Десяток годков... Худо стало без коровы-то! Припасы хлеба таяли на глазах. Оно, холод-то — он жрать требует! Ну я и жрал. Корову на мясо пустил. Даже резать не надо было. Молотом дал, — да кусок и отломился! Мерзлое же. Как стекло все сделалось. На печи оттаял и в воду кипятить-варить. Все дела! А как закончились припасы, тогда и пошел работу искать. Хотя бы за еду. Делать нечего...

Вот тогда я и узнал, какими на самом деле, люди бывают!

Сначала я ходил по деревне и нанимался на работы разные. В основном, это были от самого простого — почистить снег, например. Это было не трудно. Махай лопатой, да махай! Вроде-бы, оно даже весело! Убирай снег, да дорожки прочищай. Чтобы людям ходить удобно было. Красота! Отмахаю пару-тройку часов, согреюсь, дык мне хлеба дадут. А кто и крупы. Не много, да и на том спасибо... Только не наедался — я. Голодный ходил. Слабеть начал. Похудел сильно. Очень. Одна шкура, да кости. Нанялся я тогда дерьмо выгребать. Из сараев, где скотина, да нужники людские чистить. Обещали больше давать за работу. Навоз — оно еще пол беды чистить. Запахи привычные, да дело простое. Выгребай лопатой, да туда, где огород — сыпь. А вот человеческие нужники... Ямы-то глубокие! Пока выгребешь, измажешься, провоняешься весь гадостью этой... Тошно, да гадко. Дык, хоть жрать-то по больше давали! Вроде-бы перестал я от голода по ночам зубами скрипеть. Голова кружиться перестала. Думал, мож и проживу так худо-бедно! До поры.

Нанялся я тогда мужику одному. У него хата на краю. Да двор большой. Скотины много! Надо было нужник почистить, да сарай, да курятник. Хлев еще. Всю работу я тогда сделал. Чистенько выгреб. Еще ему и снег прочистил, ну, чтоб вообще красиво! Чин-по чину! А как дело к оплате дошло, дык... Ничего он мне тогда не дал. Собак на меня своих спустил. Пять штук насчитал. Здоровенные псы! Как кони огромные! Зубища — во! Где и выискал-то таких... Отбивался, сколько сил было. Упал. Рвали меня. А мужик тот, все смеялся. Говорил, гляди мол, тварь мелкая, денег захотел! Дык кому я нужен звереныш! Кто за меня вспомнит, коли сдохну?! Видать знал меня. Что сирота. И что не кому за меня заступиться! Затем он псов своих-то отогнал. Я уж думал, сжалится... А он с палкой ко мне. И палкой меня той бить! Сильно побил! Я тогда убег оттуда. Еле ноги унес! Домой считай на карачках дополз. Крови потерял много! Порванный теми псами весь, да голова разбита. Вот така оплата была мне за работу... Никто мне тогда не помог. А ведь видели люди! И как домой шел, и как в снег падал. Кровавые следы на снегу оставлял. Ревел, звал, помощи просил. Видели все, да рожи свои воротили в сторону. Сосед этот окаянный... Тоже видел тварь, что у калитки своей лежу, да зову, помощи прошу. Дык, — нихера...

Чуть не сдох я тогда. Лежал на снегу у хаты-то своей. Глаза уже закрываться начали. Холодно стало. Да не от холода. Остывал я! Помню снег начал слизывать. Откуда и силы появились! Заполз в хату. До печки долез. Благо печка еще не затухла. Ведро с водой на ней. Горячее! Напился водицы той, вымылся от крови. Простынь на лоскуты разорвал. Ту, что от маманьки досталась. Красивая... Раны я ей замотал. Да лежал, пока легче не стало.

Очухался я и в лес решил пойти. К людям-то как-то не особо хотелось... Подумал, мож там, в лесу том чего найду полезного? Да не прогадал! День прошлялся по лесу тому. В дупла заглядывал, да под корни. Дык, нашел я тогда беличьи закладки. Да много нашел! Грибы там орехи, ягоды всякие. Их и вычерпывал. Ел, да чай себе заваривал из ягод тех, ну иль компот. Такое оно.

Дней через пять я хорошо себя почувствовал. За одно и понял, что раны мои очень быстро заживают. Гораздо быстрее, чем у других! Видать мне такое при рождении досталось. Особенность такая, ага! Такой я уродился. Здоровый, да лохматый. Да раны мои заживают почти мгновенно! Дык, оно не только у меня так. После того, как враги в последнюю войну, чем-то особым по нам шарахнули, тогда умирали люди. Много мерло. И детки с уродствами шли, да не доживали до взрослого. А потом вроде как адаптировались. Наладились. Много деток родиться стало! В основном обычные все. Детки, как детки. Да не все! Некоторые с особенностями. Разными. Как я, — например! И даже если папанька и маманька обычные, все равно никогда не знаешь, какое дите у них народится. Обычное, иль такое! Вон дядька Вий, так тот вообще весь пером совиным покрытый. И глаза у него как у совы. В темноте хорошо видит! И голова у него большая. Умный он шибко! А маманька с папкой у него обычные были. Сам мне рассказывал. Да и моя мама, тоже была самая обычная! А про папаньку, я не знаю ничо. Какой был. Мама говорила, вроде тоже обычный. Только здоровый очень!

Но такие как я, и как дядька Вий, редко родятся. Один на — тысячу. А может и на больше. Такие в основном бандюками становятся. Сильные шибко, да выносливые. Да бесшабашные! Или в военные идут, если мозги имеются. Как дядька Вий! Он же тогда у военных служил. Офицером был. Би-о-ло-гических войск! Во! Это он потом к нам в деревню участковым пришел, когда войска те не нужны стали. Как их приборы тама все прохудились, так и не надобны эти войска сразу сделались. Ага! Дык, оно все так! Все, что опосля войны той окаянной осталося целым, тем народ и пользуется по сей день! И машины, и трактора, и станки все. Электростанции тож. Запчасти только могут клепать, да чтобы не сложные. А чо нового сделать, иль, сложного, дык — хер! Не дотягивают мозгами! Говорят, это после бомбы той окаянной. Последней, что на нас сбросили. «Последствия» — говорят. Может и так оно! А может и еще чо другое с людьми сталося. Да кто-ж теперь точно знает... Город вон, и тот еще до войны построенный. Только и могут, что поддерживать. Да новых домов, что многоэтажные, не строит никто. Нету знаний. Или мозгов не хватает. «Последствия» — эти видать. Ага. Вот так и живем.

А мужику тому, что меня побил, отомстил я! Как очухался, да сил набрался, так и отомстил. Морду ему набил, да собак тех подушил! Он тогда три свиньи мне отдавал. Чтобы я его не убил. Откупиться сволочь хотел, ага! Не взял я свиней тех. Да мужика того в живых оставил. Не надо мне от него ничего! Свое найдется. Главное, чтобы он с людьми больше так не поступал, скотина...

Ну дык, хрен с ним, мужиком-то тем! Я вот о чем: Узнал я тогда, какие люди бывают от жадности, да плевать им до чужого горя, коли самих оно не касается! А нас, вот таких, что на них не похожи, многие так вообще за людей не признают! «Зверьками» кличут. С ружжа стрельнуть могут за просто так, иль вилы в бок! А если мал совсем, да заступиться не кому, так собаками рвать, да палкой по голове мутузить до полусмерти. За то, что за свою же работу, денег посмел просить! Вот такие они, бывают... люди.

Эх, не спится че-то... Глянул, — волчок тоже не спит. Слушает, что рассказываю. Так, в пол уха. Да одним глазом поглядывает на меня помаленьку. Интересно ему видать. И голову мне на руку положил. Где локоть. Ну, пусть. Удобно ему так значит! Ну и я лежу. На спине. Вторую руку себе под голову засунул и лежу. Нету у нас подушек... А потеплело. Заметно потеплело! Мож медуза та, чо? Встать бы, да глянуть, только волчка беспокоить не хочется! Умостились так-то. Лежим. Тихо вокруг. Вот если про медузу ту, да про всю ту гадость не вспоминать, то оно и обычно все кажется. Будто и не было ничего! Лето. Ночь. Лежим вроде как с другом, да я байки ему травлю. А он слухает. Такая идиллия! А сон не идет. Ну и хрен с ним! Дальше вот чего расскажу:

Зима длинная тогда была. Ох какая длинная! Аж-но до середины лета была. Не было весны, тогда как таковой. И морозяки душили, почти до самого ее конца! И снега было в пояс. Никуда ни проехать, не пройти! С дровами тогда, совсем плохо стало. В лес не поедешь, кони-то в снегу вязнут, тонут! Даром, что в сани запряжены... Трактором было сунулись, дык засел в снегу так, что до тепла не могли выдернуть! Тоже никак… Я тогда сарай свой разобрал. На дрова чтобы. А зачем он мне нужен? Коровушки-то нет! А больше и ничего тама нет. Инструменты всякие, вилы, косу, пилку, да топор, я в хате держал. Все за соседа побаивался. Казалось, что он их сопрет из сарая! Хата-то запиралася, а сарай, дык — подпорка там и все! Дорого замок, чтоб с ключом. Много денег стоит! Там же механизм. А такие вещи у нас дефицитные очень.

Ну, разобрал я сарай, попилил доски, да стопкой их сложил. Много вышло! Тама еще крыша была брезентом укрыта. Тот брезент я в хату прибрал. Не нужен он мне был особо, только вещь уж больно хорошая! Думал, мож и пригодится, когда? Дык, пригодилась! Правда опосля. А тогда, люди ходили мимо, да все поглядывали на стопку мою из дров. Один мужик меня тогда позвал. Спрашивал: Почем дрова продам?

А я кумекал все, кумекал... Бошку почесывал, почесывал... Да и продал ему часть дров своих. Половину он забрал. Денег мне отвалил за дрова те! Сам на телегу их погрузил и поехал восвояси. Дык, радостный весь, что столько урвал! Полная телега-та дров вышла, да с горою! А я тогда за деньги те, что он мне заплатил — хлеба себе купил, да курочек две штуки, да еще крупы. И соли, и сахара маленько!

Сидел я тогда у печки, чай пил. Да с сахаром, да с хлебом — вприкуску! Так хорошо мне было. Сладко-сытно. И я тогда вот чего придумал! А может мне самому за дровами в лес ходить? Пешком ходить! Ногами-то оно вроде как надежнее. Чай не утону в снегу том! Лопату возьму, чтоб раскопаться если чо. И брезент тот, что с крыши остался возьму! Пойду в лес через снег, да дров насобираю, да в брезент тот их и сложу. А дальше — волоком! Оно по снегу-то легче будет! А как приволоку, — продам. И будут у меня деньги! И еще пойду. Вот чего я тогда придумал! И пошел.

Пошел я тогда в лес. По дрова. Снегу и правда — ого-го! Дык, в пояс! А где и по шею мне мальцу было. Ну ничо! Я-ж по беличьим припасам ходил, да все тропки те знаю. Где овражек какой, а где и горка. Да где повыше хрящ выходит. Та по нему и скакал-пробирался. Дошлепал я до леса. Долго правда, дык, ничо не поделаешь...

А в лесу, снега-то и не так много! Стоит стена у подлеска, а дальше — можно! Лес зимний, — красивы такой! Стоят дерева темные, ветви свои к небу протянули, да снег белый. Искрами поблескивает! А где ельник, так там зелено, да с белым. Снегом лапы елок укрыты. Плотненько так. А под них, залезть можно, дык словно в шалаше. Тихо так. Не дует там. Хорошо!

Насобирал я тогда дров. Много насобирал! Ветки, да бревна. Я-ж еще пилку с собой прихватил. Чтобы пилить! Да попилил все, сложил на брезент аккуратненько, дык домой уже, обратно засобирался. Слышу, каркает кто-то! Да тихонечко так, покаркивает. Дажить жалобно вроде. Да рядышком! Как из-под сосны слышу. Полез глянуть, чо там? Вижу, — ворона сидит. Дык, маленькая совсем. Вороненок! Да крыло у него висит вниз. Пораненое видать. Меня увидел, — заклекотал, да прыгать. А сам еле на ногах стоит. На лапах на своих. Оголодал видать, да сил нет совсем! Поймал я его, вороненка того, да, думаю, с собой заберу его. Жалко! Пропадет же! Живая душа как-никак. А у меня, авось и выживет. Да будет мне отрада, что душу живую спас, не дал сгинуть! Ну и забрал. За пазуху его засунул, чтоб теплее ему было, да и поволок брезент с дровами через снег.

Домой уже затемно вернулся. Приволок брезент. Дрова те сложил коло хаты. А сам в дом, да к печке. Усадил вороненка того, по ближе до тепла. Водички ему тепленькой налил в скляночку, да хлеба покрошил. Рядышком насыпал. Сидел он такой, на меня поглядывал. Шарахался сперва. Да и успокоился после. Никто его обижать тут не собирается! Попил воды. Хлеба поклевал. Да разомлел коло тепла от печки. Спать намостился. Вот и хорошо! А я тогда еще несколько ходок за дровами сделал. К утру уже прямо гора у хаты дров тех стала! Много натаскал! А как рассвело, дык ворота открыл во двор. Чтоб гору дров всем видать было. Кричу: — Налетай люди, да покупай дрова мои! Много их у меня, да на всех хватит! — Вот!

Ходили люди, смотрели. Мужики и бабы. Цену спрашивали. Дык, я не ломил! А так, чтоб на кашу, да хлеб мне было!

Продал я тогда все бревна! И еще ходил. И еще. Много носил, да продавал. Хорошо стало! Денежка завелась. Сытно жить стал! Накупил себе всего. Еды, одежды, да в хату много чего купил! Кровать новую купил чтоб спать удобнее. Старая-то считай, развалилась уже! Стол купил, да стулья. Ковер новый на стену. С горами, да солнышком! Да пилку новую купил. Чтоб дрова лучше пилить. Корову купить уже подумывал! Ага! Вороненок тоже, отошел тогда. Крыло уже выздоравливать начало. Да летать пока не мог еще. Ко мне привык, на руку садиться начал. Чудной такой! Сядет, крылья свои развернет, да на меня смотрит, клювом своим чего-то там пощелкивает, да покаркивает. Словно говорит мне чего. А я слушаю, да не знаю чо он тама щебечет на вороньем, на своем! Дык, зато весело!

Через две недели беда у меня случилася. Аккурат к Новому году, беда в мой дом пришла. Люди не добрые пришли...

Спал я ночью. Крепко спал. Умаялся. Дров натаскал тогда уйму! Почти, как хата моя гора сложена их была. Продам, думал, да точно тогда коровушку куплю! Чтоб вместо Мартушки была. Молочко чтобы было! Да досок ровных купить еще собирался. Сарай себе хороший справить собирался, да крыша чтоб с шифером! И забор по весне поправить. Чтоб ладно все было в моем хозяйстве. Маманька чтоб с неба на меня смотрела, да радовалась за меня!

Спал я. Да сон какой-то дажить снился мне. Не помню уже чо снилось... Проснулся от того, что вороненок мой кричать начал! Поднял я голову, глянул в окно. Занавеска-то моя отрыта. Забыл задвинуть, как спать ложился! А тама стоит кто-то за окном. С просонья не разобрал чо сперва. Дык, как разлупал! Мужик тама какой-то, да с ружжом! Прямо в меня дуло направил. Не знаю, как я тогда сообразил, что с кровати слетать надо! Слетел в один момент, упал на пол. На пузо. Дык, как шарахнет оно! Стекло в брызги, да огнем дало! Порохом горелым завоняло. А он еще пальнул и в окно полез. И еще два мужика, двери мне входные вынесли, да в хату ввалилися. Да с топорами, машут! А мне видно все. Хоть и ночь. От печки огонек светится. Вижу их. Злые рожи, да наглые. Да знакомые мне! Один, тот что с ружжом — дык, с соседней улицы он! Днем у меня дрова хотел купить. Все крутился, смотрел, скидку требовал. Да не купил! А эти — через три хаты от меня живут. Папаня, да сынуля егойный, с ним! Такие выходит у меня соседи...

Орать они начали! Отдавай мол деньги все, звереныш поганый! Знаем, что богатеньким сделался! Дык страшно мне тогда стало! Забился я под кровать... Спугался сильно. Первый раз так, чтоб в меня из ружжа стреляли! Жуть… А вороненок каркает что есть мочи, да в морды им кидаться норовит! Вот така у меня защита, ага. Да только маленький же он еще! Что он им сделает?! Ударил мужик один вороненка того, сильно ударил. Да зашиб. Я как увидал, что птичка мертвая лежит на полу, так сердце мое огнем прямо обожгло! Да странное тогда со мной сделалось. Будто внутри меня чо взорвалося. Такое поднялось, черное, да горячее прямо! Опалило меня изнутри всего! Медленным сразу все вокруг сделалось. Вялым таким, будто в воде они шевелятся. А я, наоборот — быстрым стал! Да таким быстрым, что не успел из них никто ничо сделать! Как я из-под кровати вылетел, да кулаками в морды им, да зубами в глотки им вцепился! Одного сразу, на месте загрыз. Наглухо! Мертвый он свалился. Да весь в крови своей! Второго ногами из хаты вышиб, да догнал его, а как упал он, дык я его ногами-то и растоптал! А этому, что с ружжом, дык ружжо-то об голову ему раздолбал. Даже стволы у ружжа того погнулись об его голову. Так лупил!

Всех их я тогда положил. На смерть положил. За все рассчитался я с ними! И за стекло, и за дверь мою, и за наглость их, и за то, что стреляли в меня, и за птичку мою, вороненка того! Ну, дык и успокоиться бы мне пора! Только вот огонь тот, что внутри меня, не унимался все...

Дальше я попер! По улице побежал. Думал, кого застану на улице, — всех перебью! Кто стар, кто млад — похрену! Чтоб на всю жизнь запомнили! Озверел я прямо от огня того, что внутри. Люто озверел!

Остановили меня тогда. Дядька Вий. Он со службы только возвратился! Я как одного мужика, который по улице шел, на снег-то повалил, да в рыло ему замахнулся, дык чую, голос прямо в голове моей, как рявкнет: — Стоять! — ну, я и замер. Дык, слышу, голос-то знакомый! Обернул голову, смотрю — дядька Вий! Стоит сбоку, да в глаза мне смотрит. Пристально так смотрит! У меня кулаки-то сами и разжалися. Да и сам я от взгляда того в снег повалился. Завертелось в голове карусель-водоворот. Закружилось все. Закрыл глаза. И хорошо мне тогда так сделалось! Спокойно. Будто маманька меня обняла! Я и отключился тогда.

А как очнулся, смотрю — хата не моя! Лежу в постелюшке. Все чин-по чину: Раздетый, чистый, да раны мои перевязаны. Вспомнил, что вилами меня тогда кто-то в руку, да в спину ширял. А я и боли не чувствовал. Такие дела! А рядом дядька Вий стоит. Смотрит. — Очнулся? — спрашивает. Я кивнул.

— Ну и хорошо! — говорит. — Вот, что Терентий, знаю уже, что маманька твоя померла. И знаю уже, что сталося, ночью этой! Не дело то... — говорит. — Я теперь в милиции тут. Участковым буду. А ты с этого дня, при мне жить будешь. Воспитанником моим будешь. И только спробуй мне баловать! — сказал и пошел на стол завтрак нам собирать. Дык, а я лежу. И вроде дома я теперь. Вот чувствую и все тут! Дома я!

Так и жил я при нем. Да рос. Пока не женился. Ага.

А ту самую ночь, когда мужиков тех поубивал, я по сей день вспоминаю. Первый раз в своей жизни я тогда вот так, чтоб до смертоубийства дошел! Сам не знаю почему оно так вышло. Да только огонь тот черный, что в душе загорелся, он видать мозги отключает! Да тормозов не становится. Дядька Вий тогда похлопотал, за все позаботился. Похороны тем мужикам справили. Семьям помогли. Дык, детки же у них у всех были! Дурней тех. По людски в общем тогда все сделали для семей ихних. А мне ничо за убийство не было. Дядька Вий сказал, что разбой то был! А я защищался. Все по закону было! А огонь тот, окаянный, не появлялся больше ни разу во мне. Как и не было его. Вот так оно...

Вроде орет кто-то за окном?! Точно орет! Мужик орет. Аж волчок подскочил! Ухи туда направил, да смотрит. А там надрывается кто-то. Да истошно так орет! А следом рев звериный. Грохот. Да выстрелы. С оружия палят да много так! Бах-бах-бабах! Снова рев и крики! Грохнуло че-то, будто гранату кто рванул! Стекло наше, что под потолком — с рамки вылетело! В дребезги посыпалось. А оттуда ветер подул. А следом вонь пошла. Болотом завоняло. Гадко так завоняло, да тошно!

Затихли на улице. А мы лежим. И пошевелиться нам страшно. Я даже дышать перестал! Дык, смотрю шторка-то, что висеть осталася, — пошевелилась. И не ветром! Да еще шевелится, да будто что-то оттуда внутрь лезет! А волчок сразу шасть, и под стол запрятался! Вот так! И я тогда следом! Залез до волка и сижу, да на окно поглядываю. А оттуда щупальце полезло! Да не медузы-то! Тоненькое такое, с колечками, да пупырышками. А на конце — усы длинные! Да шебуршит как-то, да пощелкивает чего-то там. Гляжу, а под усами теми, рот! Да узкий и длинный. Вдоль щупальца того. Да зубы у него все словно иголочки тонкие, да острые. Да шевелятся, словно лапки. Пощелкивают. Страшно — жуть! Волк тот, уши прижал. Пасть оскалил. Страшно ему! И мне страшно! У меня вдоль спины холодок, пот мокрый прошиб!

Поглазело то щупальце вокруг. Повертелося! Да тыкаться начало в топчан наш. Елозит по нему, зубами теми шоркает! Фыркает чего-то! Видать запах наш с волком почуяло! Все, думаю... Сейчас на нюх нас искать станет, да найдет! А нам чо делать-то?! Я так понял, это только «рука». А «хозяин» там, снаружи! И чо там за гадина такая?.. Да какая разница думаю! Чо там, да кто! Вон, стреляли же! И толку... А мы? У нас ведь ничо такого нету! Дажить врезать ей, гадине той чем, и то нету... Бежать?! ... Можно!

Я уже навострился к дверям метнуться. Ноги напряг, дык, чего-то на улице еще затарахтело. Словно мотор заработал. Да скрип пошел. А это щупальце раз, и назад через окно выдернулось! Видать у его хозяина другие дела появились, да по важнее, чем туташние. Дык, снова реветь тама начало! Орать, да выть. Баба кажись теперь орала. Только не стреляли уже... Прижались мы с волчком друг к другу, да сидим. В гляделки играем. То на форточку нашу, то друг на друга. А самим страшно до коликов! Да не долго там орали, да выло. Удаляться кажись начало! Прислухался, — так точно! Дальше стало. А после, вообще затихло!

Така тишина наступила, что слышно, как сердце у волка колотится! Выдохнул я тогда, да снова дышать начал нормально. Смотрю и волк задышал. Тоже видать как и я дыхнуть боялся... Ох и ночка...

Так мы с волком под столом и просидели. До самого рассвета. Дажить задремалось мне чуток пару раз. Да просыпался сразу! Дергался, да глаза сразу на форточку! Казалось, будто снова та гадость к нам лезет! Только не беспокоил больше нас никто. И слава Богу!

Глава 5. Недоброе утро.

Вот и рассвет наступил... Утренние лучики восходящего солнца, ровными линиями настойчиво пробились сквозь занавеску. Заиграли по стенам, осветили наше убежище. Немного поплясав на столе, метнулись на лампу, свечу и перепрыгнув выше, коснулись моей морды. Пробежались по щекам, да в нос припекли. Щекотно так! Хорошо! Да и потеплело значительно. Сразу! Будто ранней весной, как утром на двор выйдешь, вокруг вроде-бы и снег еще лежит, а солнышко уже теплое, ласковое. Весеннее! Пригревает, приятно. Прямо испарина по телу пошла! Особенно после того ночного заморозка, оно совсем хорошо! Волчок тоже морду под лучики подставил, да щурится. Нравится ему! — Ну что, с добрым утром, брат серый! — говорю. — Выбираться от сюда надо! Домой пора. Засиделись мы тут, у «городских» этих... Только оглядеться надо сперва!

Подошел я к окошку, осторожно приподнял шторочку-то. Смотрю. Солнышко выше домов уже поднялося. Яркое! Смотреть даже больно. Рябит глаза! Опустил глаза: Сразу, напротив — травка зеленая. Прямо у рамы. Окошко же на уровне земли. А мы в подвале! Жучок по травинке ползет. То-же «солнышко»! Божьей коровкой — его еще кличут. Полз-полз, да крылышки развернул и в небо! Видать жизнь-то она, все равно продолжается. А небо синее-синее! Только дальше, — неприятное зрелище... Черное небо. Грязное. И гадость эта в небе висит. Медуза! Щупальца свесила, да «пирамидку» раскурочивает! Здание «Горкома-партии». Видно хорошо прямо! На севере оно. Не спутаешь. Другого, такого нет! Видать остались тама еще «слуги народные». Дык, а-то как же! Их там всегда было, видимо-не видимо. Словно клопов под периной... Тьфу... Птиц еще не видать. Обычно, всегда есть. Хоть где, да в небе кака птичка и найдется! А сейчас — нет. Плохо совсем дело, раз птиц нет... Может улетели куда?

Огляделся еще вокруг, сколько через форточку ту видно мне было. Может гадость какая лазит?.. Не, не видать вроде никого! Только дома порушенные, да блоки бетона, да кирпича валяются. Дыры в стенах. Черные глаза пустых, разбитых окон... Машины перевернутые. Сгоревшие почти все. Столбы вдоль дороги гнутые. Головы опустили, грустными кажутся. Видать и им тоже тошно от медузы-то этой окаянной... Легкий ветерок травушку колышет, мусор, да бумажки погоняет. Закручивает, поднимает, и в пустые окна закидывает. Какие — мимо, какие — ввысь! Да сразу, с глаз долой уносит. И затихает. Видать новые ждет, чтобы снова поднять, да зашвырнуть! Тихо вокруг. Никого. Значит, можно выбираться нам потихонечку!

Волчок первый к двери подошел. Принюхался. Хорошо так понюхал! Да ухи повострил каждое. Прислушался, повертел ушами. Постоял. Еще принюхался. Отошел от дверей. Не фыркал, не злился. Значит не почуял гадость никакую за дверями. Стало быть — можно! Осторожненько так засовчик я в сторону отодвинул, да за ручечку взялся. А у самого, сердце вылетает! Вроде и волчку доверяю, дык все равно страшно до жути... Ну, была, — не была! Раз, ручку ту повернул и плавненько так дверцу подтолкнул вперед. А сам кулаки сжал, приготовился! Если, чо, дык сразу чтобы вмазать! Дверь помаленечку в сторону отошла, тихо так, без скрипа. Тишина. Полумрак. Волчок вперед вышел. Постоял в коридоре том, понюхал. На меня глянул коротко и потихоньку потопал дальше. Так, словно перышко падает — ступает. Мягко на лапах. А сам, как пружина весь! Мускулатуру нешутошную видно. Играют под шерстью мышцы. Бугрятся, перекатываются. Красавец прямо! Ну и я следом.

Два коридора мы протопали. Кралися, принюхивались. Ага! И я тожить носом шмугал. Казалось, может чо и сам унюхаю?.. Дык, нервное то скорее всего! Еще шли. Ничо не произошло с нами. Никакая гадина нас не тронула. Нету тут никого! Вышли на площадку, а дальше коридоры раздваиваются. Дык, табличка в одном, на стене висит: «ВЫХОД». И стрелочка! Стало быть, нам туда! Повернули мы с волчком в ту сторону. Протопали метров десять. Еще пара поворотов следом было. Да таблички все подсказывали нам! Вышли мы на свет Божий из коридоров тех, подвальных! Вот как хорошо, что читать умею! Спасибо дядьке Вию! Обязательно надо будет сказать это ему, как выберемся!

Вышли на автостоянку. Такая, что под зданиями бывает. Большая такая! Машины стоят. Не много правда. Штук пять. Да такие, непривычные! Три маленькие, ну, в смысле невелички. Легковые! Одна беленькая и две красненькие! Красивые, словно игрушечки! Прочитал название: «Жигули». Все три с таким названием. А что значит оно? Дык, кто-ж его знает... Это видать на таких только в городе и ездить. Низенькие совсем. Гораздо ниже трактора! Двери подергал на всякий случай. Заперто! Дык, если бы и открыто? Ключей, чтобы завести-то нет! Да и прикинул я рост свой, — нее! Не помещуся я там. А вот другие две, те хорошие! Одна, такая, с кузовом: «Газель» — прочитал. Грузовичок. Полезная машина! Хлеб там, возить, иль еще чего, не шибко большого да тяжелого! Не было такой у нас в деревне. Красивая сама. Еще и зверем названа. Быстрым, с грацией! Вторая машина — ух прямо какая! «УАЗ». Такая, на больших колесах, зеленая! Вот в нее, я бы поместился! Хорошая, большая. Да специальная видать! В ней еще там внутри, рычаги всякие меж сидениями. Вроде как на тракторе! Мож чего особого включают, да полезного для работы? Дык, знать-то мне от куда... Не видал я таких ни разу! Васяка, наш тракторист-механизатор, дык он, может и скумекал бы в этом, чего там, да зачем! Только нету сейчас с нами ни Васяки, ни Махал-Махалыча, никого... Вот и прошел я мимо машин тех. Позаглядывал только. Ага. Заперты все. Ключей нет. А без ключа-то, как? Не ломать же! Дык, а мотор заводить?.. То-то же...

Только вышли со стоянки той, да за угол чуть повернули, я башкой все крутил, смотрел, где стреляли ночью! Может увижу чо? Дык, нету ничего такого. Может не здесь это было? Окошко-то наше на север выходило, а мы — вроде как на юг вышли. Нет, скорее на юго-запад! Запутался я чутка в коридорах тех... Вдруг, волчара как выгнет спину! Оскалился. К земле припал. Шерсть дыбом! Тьфу ты, не добрая... Я сам мордой в землю упал, да сразу перекатился за блок бетонный, чтобы видно меня не было! Чуть выглянул: Стоит! Стоит гадина. Спиной к нам. Метров шесть до нее. Серая такая, да зелеными пятнами, словно змея. Раскачивается из стороны, в сторону. Здоровенная! Считай, с меня ростом! На хвосте как-бы стоит на своем. Да лапищи в стороны развела. Когти длинные, даже от сюда видать! Итить-твою... Делать-то чего? А у самого мысль: «Мож она-то не с таких, что опасная? Мож, так — мимо проходила? Дык, разойдемся своими дорогами и всего делов?!» — Хрена!

Затарахтело чего-то над нами. Из окна дома слыхать. Затарахтело. А чо там — не поймешь. Будто птица крыльями захлопала. Да не видно мне, чо там тарахтит! Сжался я, рот заткнул кулаком. Чтоб ни звука! Волк — тожить не пикнет! Все равно... Видать проверить решила чо там, да и учуяла нас гадина эта... Развернулась, шипит! Лапы еще шире растопырила, да как попрет на нас! Шустро так! Понял я тогда, не смоемся... Стало быть драка! Ну чо тогда, прятаться... Встал в полный рост, стойку принял. Ну, давай... Вмиг она рядом со мной оказалась. И как, так можно, чтоб на хвосте, да скорость такая?.. А она пасть раззявила, когти вперед выпустила, а морда-то, прямо мне на кулак сунется! Во дурное существо! Это где же такое видано, чтобы перед противником, да раскрываться?! Ну-ка... — На! — Хорошо подача пошла! Отлетело это «чудо-юдо» назад. Кубарем! О стенку уперлось. Сидит на хвосте своем мордой потряхивает. — Ну чо? — говорю. — Хватит тебе? Иль еще добавить?! — а сам смотрю, ох и знакомая рожа то у нее. Гадины этой! Ну, не в смысле знаю ее, а в смысле — похожа она очень. Да на ту гадину похожа, что мелкая, с мужика вылезла! В грибе, когда сидели. Дык, точно! Только эта здоровая уже. Тоже видать из кого-то выродилась. Да не естественным путем-образом. Ага! Выродилась, да уже и вырасти успела, вымахала...

Снова кинулась на меня, гадина эта. Видать мало ей! Только сейчас, хвостом вперед извернулась, да меня ним в пузо ткнуть норовит. Гляжу, а на конце хвоста — шип! Да словно кинжал изогнутый! Ох ты-ж... Отмахиваться начал от хвоста. Да не успеваю! Лапами меня стегает, дерет с меня шерсть, кусается! Того и гляди, до шкуры додерется! Да хвост еще этот гадский, ее... Два удара пропустил. Больно! Хорошо вскользь. Не пробила шкуру мою! Оцарапала только... В руку зубами вцепилась. Лапами за шею мою хватается. Слышу, когти по щетине заскребли. В щеку коготь воткнулся. Режет, словно бритва! Ох... Хана мне кажись... Волчок мне помогать кинулся. Он тот хвост ухватил зубами да рвать его, что есть силы. Меня ним проткнуть не дает! Вот это дело! Ухватил я заразу эту за грудки, да в рыло лбом! Да еще пару раз! Со всей силы дал! У самого голова закружилася. Ослаб натиск ее. Оттолкнул я тогда эту гадину от себя, да прыгнул вперед, да со всего маха, да с доворотом корпуса кулаком в рыло — На! Хрустнуло че-то в ее башке. Громко так хрустнуло! Враз гадина эта обмякла, да на жопу шлепнулась. Снова сидит, мордой потряхивает. Да в этот раз крякает, че-то шамкает, шмыгает. Лапами юшку подтирает с морды своей. А морды-то той, в половину меньше стало. Аккурат где нос! Вбил ей нос то в щеки ее поганые! И радостно мне вроде, только вспомнил, сейчас вижжать же примется! Как та, что мелкой была. Медузу звать на помощь! А она и впрямь, рыло оттопырила, хрюкает, посвистывает, а визгу-то не выходит у нее! Поднялась она тогда на хвост свой, да и поползла вдоль улицы прочь. Молча поползла. Обиделась видать! Ну, дык не жалко! Сама виновата. Не кинулась бы на нас, гляди и разошлись бы миром! Такие дела. А волчок-то молодец! Помог. Хана бы мне пришла без его помощи. Гарантированно! Уж больно шустрая гадина эта. Да когти острые... Поблагодарил я его сердешно. Погладил! Дался он мне. Ничо не против. Доверяет. Хорошо! И пошли мы тогда дальше. Нечего на месте стоять! Авось и не встретим больше таких вот... Только рука болит теперь. Да морда. Разодрала гадина.

Долго мы еще топали. Потерял я направление. Дома, все выше и выше пошли. Спряталось за ними то здание-пирамида! Пришлось на этажи подниматься. Тыкались с волчком по входам в дом один многоэтажный. Пять штук входов тех в доме этом. И каждый в отдельные хаты ведет, да лестницы там по этажам. Такое, что на каждой площадке, да по три двери. Это чо, получается за каждой дверью люди живут? Это же соседи-то у каждого, рядом совсем! Итить... Представил, вот мой сосед будет за соседней дверью! Дык, ему же слышно все будет! И чо говорим, и чо делаем... Он же, скотина такая, следом всему городу разбазарит, чо у меня в жизни делается... Ох... Да не дай Бог жить вот это так, как тут люди живут! Вся жизнь на распашку... Шел по этажам и головой качал.

Много хаток-то тех открыто было. Почти на каждом этаже! Двери выбиты, в хате бардак. Будто слон прошелся. Иль медведь! Вещи разбросаны, мебель порушена. Да почти в каждой по углам паутина такая: толстая, да черная. Густо заплетено! Но ничо там не жило, в паутине той. Просто так паутина. А кто ее там сплел? Да кто-ж ответит-то... Никого не застал я в хатах тех. Нету людей. Да и хатой-то не назвать! Дык, пара комнат, да горшок! Видел я такие горшки. Они у нас в магазине стояли — продавались. Такие, белые, да округлые. «Унитаз» — написано на них было. Дорогущие! Мужики все ходили, да поглядывали. Ржали. Во дурь какая! У нас как, туалет-то! На улице. За хатой. Построен из досок, да очко там выпилено. Яма под очком. Туды и ходи. По большому, да по малому... А тут? Дык где яма то?! Поглядел — нету ямы! А если бы и была? Внизу же тоже люди! Это как? На голову им что ли ходить? Не культурно это! Тьфу...

Заходили мы в хаты только те, что на распашку. А там, где двери целые, не стали ломиться. Авось имущество уцелело, да хозяева вернутся. Обрадуются за то, что все нажитое на месте! Зачем-же чужое трогать, да ломать? Не с таких я! Пошарился я там по шкафам. В раскрытых хатках тех. Одежду поискал, да жрать поискал. Оно конечно, тоже не дело то, что у чужих людей в хатах шарить, дык жрать уж очень охота! Да еще я же голый, да босой бегаю. Как только с гриба того вырвались, дык, так и бегаю! Некультурно оно конечно... А где мне одеться взять?! А тут двери уже сломаны. Да кто-то до нас погром устроил! Нет за нами и греха никакого.

Искал. Много всего перерыл... Одежду-то! Не было моего размера. Все малое на меня. Дык, что штаны, что башмаки. Правда нашел одни. Штаны. Синие, да с цветочками такими белыми. Ромашки вроде. Симпатишные даже! Натянул их на себя. Совсем в обтяжку они мне. Узкие. Ну да и хрен с ним! Пусть пока так. Все-же не срамом трясти! А обувь? Всякие башмаки были! И со шнурками, и с пряжечками такими блестящими, туфли всякие, да тапочки. Дык, нету моего размера! Все малое... Тьфу! Дальше жрать искать стал. Нашел хлеба черствого, да печенье. Еще лук нашел. Да картошку. Мясо было, дык пропавшее совсем! А вот сало соленое, очень кстати попалось! И колбаса сухая. Да жрать можно! Поели мы тогда с волком. Хорошо поели. Сытно! Только волк картошку есть, наотрез оказался. Сырая. Да от лука фыркал. Не ел. Ну чо, зверь — он и есть зверь! Куды-ж ему лук, да картошку жрать?! А я все поел. И хорошо мне стало! В пузе тепло, да уютно! Я воду чистую нашел. Большая бутыль такая, стеклянная стояла. Да крышечкой прикрыта. Сам напился, да волку в тарелку налил. Ее тут-же нашел. Осталось немного еще воды. Раны свои промыл. Да простынь нашел почище и на тряпки порвал, перевязался. Получше стало.

Передохнули чутка. Диван там в одной хате был, да кресла такие мягкие, шикарные! Я двери с полов поднял, затулил вход, да шкафом подпер, чтобы к нам никакая гадина не заперлася! На диване полежал, подремал. А волк — в кресле, колачиком. Отдохнули. Хорошо оно на мягком-то отдыхается! Смотрел я как люди живут в этом городе. И мебель у них «мягкая». Не лавки! И шкафы такие с дверцами. И так, почти в каждой хате. Побогаче люди тут живут. Факт! А где работают?.. И как, чего делают, чтобы такими богатыми жить? Вон, тот же унитаз! Мне на него год в тракторной бригаде молотом махать... Такие дела. Еще там штуку одну нашел: «Калейдоскоп» — называется. Занятная такая штуковина! Сначала и не понял чо, да как? А опосля скумекал, что глазом тудыть смотреть надо! Красиво там. Узорчики разноцветные складываются! Все думал, вот зачем она эта штука дома нужна? Какой с нее в хозяйстве прок?! Дык, это же не пилка и не нож, да не сковорода, чтобы жрать приготовить. И денег небось она стоит! А вот прилип до нее и все тут. Вот такая штука — «калейдоскоп»! Сумку я там нашел. Да сложил в нее все полезное. Жратву всю, что осталась, туда сложил. Сухарей нашел целый пакет. Обычные такие, с ржаного хлеба. Да то вещь хорошая, — пригодятся! Еще водку нашел! Пол литра. Лежала в шкафчике, в бутылке стеклянной. Открыл крышечку, понюхал, попробовал чутка — водка то! Самогонка! Да вонючая... Клопов морить, да и только! Но забрал с собой. Так, на всякий случай! Раны обработать там, иль еще чего. Пить не стал. Хоть и хотелось тяпнуть, да не получится у меня чтобы немножко. Всю вылакаю! А мне ясная голова нужна, да рука чтобы твердая. Не-то, тут враз на тот свет отправить могут! И не только меня. И волчка тожить! Переживаю за него. Добрый он зверь! А калейдоскоп тот, не стал брать. Оставил там, где он и лежал. Оно хоть и вещица-то очень интересная, дык - чужое то имущество! Да и какой с него прок сейчас... Чай не жратва, да не одежда. Забава и только! Дальше мы пошли.

Вылезли на крышу. Девять этажей насчитал. Во — строили раньше! Сейчас уж точно такого построить не смогут! Куда им... Посмотрел я с высоты. Красота! Далеко видать. Крыши других домов видать. Мост, тот что через реку перепрыгивает — видать! Порушенный. Пирамидку, ту тоже видать! И медузу над ней. Тьфу на нее... Левее они стали. Сильно мы на запад отклонились. А нам на юго-восток надо! Ну, сориентировался я, да еще раз вокруг поглядел: Красиво! Небо — ясное, синее! Это если на медузу ту окаянную не смотреть... Все видать. Весь город! А птиц, все равно нет... А дальше — оно, как в дымке все. Думал деревню свою разглядеть, дык не видно. Далеко очень! И дымка эта... Прикинул вот тут! Путь-то нам предстоит, ох какой не близкий! Сорок верст до деревни моей, как-никак! Третяя она от города. Самая дальняя. Сперва, надо до «Павловки» добраться. Павловка — ага! Народу тама не очень много. Человек триста если наберется, и то хорошо! Небольшая деревушка. Тама еще ферма была птичая. Птицефабрика — во! Куриц выращивали. Да индюков. Дык, опосля помер хозяин птицефабрики той. А сыновья его, алкаши — все пропили. И нету больше ни куриц, ни фабрики! А больше ничего я и не знаю за деревню ту. Следом за ней — «Морша». А чо так названа, не помнит уже никто! Оно еще задолго до последней войны называли деревни эти. И нашу: «Зареченку» — тожить еще до последней войны назвали. Ну с нашей, то понятно. За речкой она! Речка промеж деревнями течет, да в город этот затекает. А куда дальше — хрен ее знает! «Счастливая» — называется. Не шибко широкая. Но мост нужен! Дык, порушенный же... «Павловка» — так та известно, именем академика Павлова названа. Был когда-то такой мужик. Маманька говорила: — Умный шибко! Он всяких зверей изучал, да определял, как их к хозяйству пристроить. И дажить академию свою построил! Чтобы других научать этому делу. Вот такой академик был! А — Морша — дык, кто знает... И слово такое — не нашое. Странное слово. Никогда ни от кого, такого слова не слышал, чтобы так кто говорил! Так вот, Морша — вторая деревня после города, и перед нашей она расположена. Перед Зареченкой-то! Это я туда ходил, чтобы невесту себе найти! Дык, нашел на свою голову... Любушку-любимушку мою! Ага... Народу там — побольше будет. Человек пятьсот! Только ничо тама нету такого особенного. Может и было чо, дык похерилось давно! Как и птицефабрика та в Павловке! А у нас, в Зареченке: Магазин, да «Тракторная бригада». В которой я и работал, собственно. А народу — меньше! Человек двести. Раньше больше было. Гораздо больше! Дык, мрут люди от болезней всяких. Как и маманька моя. Мрут и все. И не знает никто, что за болезни такие! И во всех деревнях так. Вымирают люди... А как оно в городе, так не знаю я. Может и нет такого мора. Ох, я ж и забыл-то, как город этот называется! «Славный» — вот так! А чо «Славный», и кого тута «славят» — дык, не знаю я...

Постояли мы на крыше той с волком, поглазели вокруг, да — назад. Вниз потопали! Слезли быстро вниз. Спускаться-то оно веселее! Потихонечку вышли, оглядывались. Тихо. Никого. Чую, расслабляет она такая тишина! Кажется, будто и нет ничего такого опасного! Ошибка то! Вон, гадина... Одна была. Дык, за малым не зарезала меня! А если две? Три если?! А больше! Ото-ж... Оружие надо! А где его найти? Ну хоть что ни будь! Страшно оно с пустыми-то руками... Обязательно найти надо! Пусть и не огнестрельное. Хоть дубину хорошую...

Нашел! Нашел! Стройка там была. Недалеко от дома того. Ну как, стройка, тама видать гараж собирались достраивать. Или склад какой. Сарайчик строительный стоял. Кирпичи стопкой. Корыто. Бытовка. В сарайчике дверь слабенькая! Выдернул замок, открыл дверь. Обшарил. Кучу всяких тряпок, да лохмотьев перекидал. Мешки какие-то, башмаков одних пар восемь! Дырявые все... Цемент в бумажных мешках сложенный. Задубел уже. Каменный сделался! Мастерки строительные еще. Несколько молотков, кирочек маленьких... Еще стеллаж там. На полках всякого хлама куча. Дык нету нихера полезного...

Выломал двери бытовки. Тут порядок получше, чем в сарае! Стол, стул, да топчан деревянный. Одежда чья-то на крючочке висит. Куртка, да штаны. Сапоги еще. Примерил — куртка мала... А вот штаны и сапоги, — в самый раз! Штаны такие крепкие, прошитые суровой ниткой. Рабочие, ага. А сапоги! Кирзовые. Новые! Подошвы гвоздочками пробиты. Ладные такие! Свои штаны, те что узкие выкинул. Натирать уже начали мне. Не дело то! Натянул все новое на себя. Сразу. И штаны, и сапоги. Красота! И срам свой прикрыл и ногам теперь лучше будет. По кирпичам скакать, да по дороге бегать. Тут же асфальт кругом! Это в деревне — землица, да травка. Ну, на крайнее дело — тракт из бревен. Дык, не асфальт же! А в сапогах, все-же помягче, да по приятнее, чем босыми ногами по камням, да кирпичу... Пока возился, да одевался, — волчок все по сторонам смотрел, да на меня поглядывал. Поскуливал, шерсть топорщил! Волновался, что долго тут задерживаемся. — Знаю-знаю! Потерпи друг мой, серый... Скоренько я!

Ящик под топчаном там! Вытянул, отряхнул с него пыль. Длинный такой, из досок, струганных сделан. Так, просто сколочен, да стяжки жестяные. Петельки самодельные. Из ремешков матерчатых. Видно, человек любил свое дело. Постарался из ничего себе ящичек сделать. Для хранения всякого. Хороший ящик. И замков нет! Крышка на гвоздик, изогнутый прихвачена. Отогнуть — не проблема! Откинул крышку: немного хлама, да старые инструменты. Такое... Молоток ржавый, щипцы, фомка с гвоздодером... Болты, да отрезки провода всякого. Сложено все аккуратно. Вот! Под тряпкой — лом, да молот здоровенный! Взял сперва лом. Думал, ним и махануть можно и как пикой ширануть! Он же острый на концах! Покрутил в руках, попробовал помахать. Ничо так! Аж гудит, воздух рассекает! Только руками его взял по концам, да придавил. Согнулся лом тот. Плохо! Видать из мягкого металла сделанный. Так и ситуация может случится... Недобрая. Нет, не подходит лом этот! Мне же ним не землю долбить, да бревна сковыривать. Жизнь моя от него зависит! Да и не только моя. Волчок на моей совести! Отложил лом. Взял молот. Здоровая буханка! Килограмм на пятнадцать. Да ручка такая, длинная — из дерева. Орех или бук. Хорошая такая. Новенькая! На ней еще бирочка прикреплена: «Кувалда строительная. Стальная. СИБ...» — а дальше затерто название. И что оно за «СИБ» этот? Дык, кто знает... У нас на «бригаде» подобная была, только старая очень! Торцы у нее, расплющенные от ударов, да ручка мотаная-перемотанная. Лопалась она. Старая же! Кувалду эту, еще «понедельником» мужики называли. Это за то, что после выходных, ею уж очень тяжело махать! Ага. Если еще и с бодунища... Ох... Такой он — понедельник этот!

Махал я такой. Года два отмахал! Когда в подмастерьях ходил! Так, что дело привычное. Руки помнят! Взял я себе молот этот. В качестве оружия. Остальное назад сложил. И инструменты, и барахло остальное, и лом тот. Только выровнял его и также аккуратно положил. Да тряпочкой накрыл. Как было! Подумал, вот человек, он и ящик сделал и сложил все, чтобы — порядок. Дык, а я будто варвар какой... Некультурно это! Потому и вернул все. Кроме кувалды. Нужна она мне сейчас. Верну по случаю! Так решил.

Задвинул ящик назад под топчан. Да на выход! Гляжу, каска еще на гвоздике висит. Строительная. Оранжевая такая. Пластмассовая! Покрутил ее в руках. Ну, такое... Вроде и защита, дык, — пластмасса... Она же хрупкая! Но взял. На голову ее себе определил, застежку — застегнул. Под подбородком пряжечка. Пусть. Авось и спасет головушку мою! Тут такое дело, — ничем брезговать нельзя. Ничо лишнего не бывает, когда дело порохом попахивает! Даже каска эта хрупкая, да хлипкая, дык, все одно, — преграда между когтями гадины какой ни будь, да башкой моей! Такие дела.

Вышел из бытовки. Вот он какой я! В штанах новых, добротных, сапоги на мне новые, да в каске защитной! Да вооружен! Хоть и не огнестрельное, дык вмажу — не очухаешься! Тут волк заметался сильно. Выстрелы! На западе стреляют! Да недалеко совсем. Звонко так, да эхо раскатистое. Будто за домом прямо стрельба идет! Да палят так, не экономячи. Заполошно палят. Очередями! А кто там палит?! Дык, ясен пень, не гадины-же палить будут! Человек там. И ясно, что в беде он там! Иначе, чего бы ему палить-то?! Точно человек! Кричать начал. На помощь зовет! Хорошо слыхать. А волк, выть начал. Дыбки становится. Туда рвется! — Бежим! За одно может и узнаем, откуда зараза вся эта взялась!

Не много мы пробежали. Волчок вперед вырвался. Я следом! За дом один забежали, да еще за один повернули. Площадь тама. Ровнехонькая, да с деревцами такая, что рядками посажены. Лавочки там еще. Грузовик стоит посреди. С кузовом, да с тентом брезентовым. Зеленый. Здоровенный! А вокруг... Гадины вокруг грузовика того вьются. Штук восемь насчитал! Да еще три на земле валяются. Одна брыкается, хвостом по земле лупит, да подняться не может. Ранена видать здорово! Остальные две — наповал уложены. А на крыше грузовика — мужик какой-то. С автоматом! Лупит по гадам этим. Очередями лупит! Еще одну свалил. Да вижу, не долго ему осталося! Гадины те, уже на капот залезли, да из кузова лапы тянут! Доберутся до него скоро! Помогать надо!

Ну, я разогнался хорошо, да молотом, как вмажу! Первую попавшуюся. Ух! Кубарем полетела! Бошка треснула, да забрызгала траву. Еще одну снес! Как травинку косой. Хороший молот! Нравится! Волчок одну гадину повалил на землю, да горло ей рвет. Славно так рвет! Сильный, мощный зверь. Красавец, чо сказать! Дык, они только сейчас разлупали, гады эти, что их бьют! Мужика того оставили, да на нас в атаку кинулись! С мужиком тем одна, или две осталися. Ну, я их лупить молотом! Этих, что на меня поперли! Хорошо бьет кувалда. Ветерок посвистывает, как размахиваюсь, да бошки ихние лопаются, словно арбузы перезревшие!

Пока отмахивался, вижу, добрались те твари до мужика того. Он одну грохнул, да вторую не стрелял уже. Так ее по башке бил. Автоматом-то! Видать че-то с оружием сделалось, или патроны вышли. Бил, бил — да упал! Повалила гадина его с крыши на землю. Рвет его! Кричит мужик, да руками отбивается! Да куда ему против гадины то в рукопашную... Я, и то тогда еле справился...

Засандалил я в очередную морду гадскую, молотом. Да к мужику на помощь! Волчок на себя остальных взял. Понял видать, что мне надо! Завертелся, завязался... Гадину одну — сразу на землю повалил, да в горло ей зубами, и ходу подальше, чтобы другие не навалились! Отбежит и снова в атаку. Красиво дерется зверь! Шустро, да с умом он их валяет. Загляденье прямо!

Еле успел я. Мужик тот уже и не сопротивлялся почти. Из сил видать выбился полностью! Только и мог, что удерживать пасть поганую от горла своего... Гадину ту, я за шкирку ухватил, да с мужика сдернул. Побоялся молотом сандалить, чтобы человека не зацепить ненароком. Оттащил я тварь поганую от мужика в сторону, да руками пасть ей и разорвал! Кусалася гадина... Думал лапы ей еще повыдергать, дык, — бросил. Нервное — то! Лишнее уже!

Поднял я мужика того. На ноги поставил. Живой! Автомат его подобрал. Разбитый совсем. Болтается все, да дуло гнутое. Все равно в руки ему сунул. Имущество же! Может починит? Я же не знаю чо, да как! Гляжу, а волчок к нам бегом бежит! Еще штук пять, гадин тех, следом за ним гонятся! Может новые подтянулися, а может были уже тут. Дык, кто-ж их разберет? Они-же все на одну рожу-то, свою-поганую!

Принял я шайку эту! Прямо на кувалду свою. Враз, половина, как брызги разлетелася! Ох и хороший молот! Ох и нравится мне! В азарт я вошел. Махал так, что ветер в ушах свистел! Перебил всех. И еще подтянулися гады! Из подворотен, да подвалов повылазили. И их всех-тех — перебил! Стою, «кувалдометр» свой замахнувшись держу, а врагов то и нету больше! Кончились вражины все! А эти, по всей площади валяются. Бошки да туловища перебитые. Много их. Какие, правда еще шевелятся. Уползти пытаются. Лапками шебуршат, да морды к небу тянут. Посвистывать пытаются. Видать медузу свою окаянную кличут! На помощь чтобы пришла. Прошелся я тогда по ним, да каждому и в рыло, кувалдою. Чтоб не свистели! Ишь-ты, говорю, свистуны выискались! Хрена вам лысого, а не медузу! Не ваш сегодня день, ребятушки!