Так вот, есть гипотеза, предположение, доказать которое невозможно, что лысина как возрастной индикатор давала окружающим понять, что данный мужчина уже вошел в пору старения и потому не является конкурентом для молодых (и агрессивных) членов общины. Лысина представляет собой сигнал – «я не претендую на равенство с вами, успокойтесь». В то же время наличие лысины могло служить и индикатором опыта, накопленных знаний. Всем хороша эта гипотеза, только есть у нее одно условно слабое место – как ген, вызывающий облысение мог быть подхвачен и растиражирован естественным отбором? Ведь лысина как преимущество появляется ближе к старости, когда обладатель этого преимущества не может вести такую активную половую жизнь, как его молодые сородичи? Но на проблему можно посмотреть с другой стороны. Допустим, что все мужчины в популяции оставляют десять потомков (условно). Те, кто на склоне лет обзавелись лысинами, дистанцировались таким образом от буйной молодежи и не вызывали по отношению к себе агрессии, смогли оставить еще парочку потомков, а те, кто лысин не имел, не успели сделать дополнительного вклада, потому что были убиты более молодыми и более сильными при очередном выяснении отношений.
Симметричность лица, точнее – его правильная асимметрия, привлекает и мужчин, и женщин. Ключевое слово – «правильная», с преобладанием правой стороны лица. Если же наблюдается «левый уклон», то такое лицо не привлекает, а иногда и просто отталкивает.
Если вы думаете, что в глубокой древности старики передавали молодежи знания по выбору половых партнеров, то сильно ошибаетесь. Никто в первобытных обществах таких лекций не читал. Да и после того, как люди ушли от первобытности, тоже. Первые книги на тему «Как выбрать хорошую жену и умелую хозяйку» появились лишь в ХХ веке. Но как же тогда наши предки смогли составить и пронести сквозь времена реестр привлекательных признаков?
Разумеется, никто ничего не составлял и не проносил, все произошло само собой. Мужчины, которым нравились женщины с пухлыми губами и широким тазом, оставляли больше потомства, чем те, кому нравились тонкогубые и узкие в бедрах. Со временем правильное предпочтение закрепилось на уровне инстинкта, а неправильное исчезло. И так, в индивидуальном порядке, естественный отбор работал с каждым предпочтением. Нужное всегда сохраняется, а ненужное всегда выбрасывается, как-то так и никак иначе.
С точки зрения деторождения широкий таз – огромное преимущество, позволяющее матери и ребенку благополучно пережить роды. Но привлекательные в мужских глазах широкие бедра создаются не только за счет широкого таза, но и за счет жировых отложений на бедрах и ягодицах. Эти отложения обеспечиваются женскими половыми гормонами. Гормоны создают резерв «на всякий пожарный случай», чтобы во время беременности или вскармливания женщина не страдала бы (или не страдала бы очень сильно) от недостатка питания. После наступления менопаузы жир начинает откладываться в области живота, и постепенно женщина теряет такой признак, как пышные бедра, восхитительно подчеркнутые тонкой талией.
Вот что странно и не поддается логическому объяснению с биологических позиций. Женщины, являющиеся выбирающей стороной, более критично относятся к своей внешности и острее реагируют на все недостатки, нежели мужчины, которых выбирали. Было бы логично, если бы по поводу внешности больше переживали мужчины. Но давайте не будем забывать о роли социальных факторов. В цивилизованном (то есть – уже не первобытном) обществе традиционно доминировали и выбирали себе жен мужчины. Право выбора вернулось к женщинам (и то не везде) лишь в прошлом столетии, а о подлинном равноправии мужчин и женщин стало возможным говорить только в нынешнем веке. Разумеется, тысячелетия мужского доминирования не могли не наложить отпечатка на женское мышление. Знаете, на чем основывалась критика концепции полового отбора современниками Чарльза Дарвина, благопристойными джентльменами викторианской эпохи? На том, что у самок не могло быть права выбора, такого огромного преимущества перед самцами. Все должно происходить наоборот – самцы выбирают тех самок, которые им нравятся. Стыдно, мистер Дарвин, не знать элементарных вещей, известных любому ребенку!
Женщины выбирали мужчин, поэтому к внешним признакам привлекательности мужчины добавили привлекающие женщин ритуалы, демонстрации, которые должны подчеркивать их силу, храбрость, щедрость и прочие мужские достоинства. Удачливый охотник, исполняющий ритуальный танец вокруг туши убитого им зверя, и рыцарь, победивший на турнире, однозначно привлекают больше женского внимания, чем их менее удачные товарищи. Самые смелые антропологи склонны объяснять все без исключения мужские достижения стремлением привлечь внимание женщин. Но здесь бы хотелось сделать одно уточнение. Секс и все, что с ним связано, играет огромную роль в жизни человека, но вряд ли стоит рассматривать всю человеческую деятельность через призму взаимоотношений между полами, это было бы неправильно.
Мужские демонстрации, все эти «показательные выступления», плавно перешли из первобытного общества в цивилизованное, несмотря на то, что во многих культурах женщины лишились права выбора партнера. Мужчинам казалось, что они соревнуются друг с другом по своей воле, но на самом деле состязания, турниры и прочие формы соперничества уходят корнями в первобытное общество, в котором размножение без хорошего пиара было практически невозможным.
Когда женщины посягают на мужские достижения, то есть совершают что-либо выдающееся в тех сферах, которые традиционно считаются мужскими, мужчины обычно не проявляют большого восхищения, а иногда вовсе воспринимают женские победы как оскорбление сильному полу. Предрассудки предрассудками, но надо понимать, что дело тут не только в недостойном сексизме, но и в том, что эволюция не «настроила» мужчин на восприятие женских демонстраций (если кто сейчас подумал о кастингах, то кастинги – это совсем другое).
Знаете ли вы, что, согласно данным опросов, мужчины предпочитают дружить с менее успешными мужчинами, а женщины тянутся к тем женщинам, которые их в чем-то превосходят. И не верьте тем, кто утверждает, что красивая женщина стремится окружить себя некрасивыми подругами, чтобы сиять на их фоне еще ярче. На самом деле все совсем не так, и это очень логично, потому что «тусклый» фон нужен мужчинам, которых выбирали женщины, а не женщинам.
Осталось обсудить массу тела, и можно будет закругляться.
Закономерно ли то, что от пышнотелых и пышноволосых тициановских или рубенсовских матрон человечество перешло к современному стандарту женской красоты – худышка с «мальчиковой» стрижкой?
Абсолютно закономерно! В тех социумах, где дело с пищей обстоит по принципу «то густо, то пусто, а чаще всего мало», жировые запасы служат полезным приспособительным признаком, особенно в тех случаях, когда какие-то обстоятельства, например – кочевая жизнь или жаркий климат, не позволяют делать запасы. Если полнота выгодна, то она будет расцениваться как привлекательный женский признак, способствующий выживанию не только самой женщины, но и ее потомства. Женский, но не мужской, обратите внимание. Воин, охотник и собиратель не может позволить себе такую роскошь, как полнота, ведь ему надо быть подвижным, ловким для того, чтобы добывать пропитание своей полной даме сердца. Чем больше в социуме пищи – тем меньше нужны женщинам жировые запасы. В современных развитых странах, в которых даже бездомные бродяги не страдают от голода, полнота начисто утратила свою привлекательность. Если не вдумываться, то все это выглядит парадоксально – там, где голодно, модно быть полной, а там, где пищи вдоволь и даже чересчур, ценится женская худоба.
А теперь подойдите, пожалуйста, к зеркалу и в очередной раз полюбуйтесь на самого красивого человека в мире. Найдите у себя как можно больше привлекательных признаков. Зачет с правом читать эту книгу дальше получит только тот, кто найдет не менее тридцати.
ОТВЕТ. Если немногочисленное племя соседствует с крупными агрессивными племенами, то намеренное снижение женской привлекательности помогает избежать нападений со стороны соседей, ведь привлекательные женщины – ценный военный трофей.
Глава восьмая
Матри
Все началось с того, что мудрый швейцарский этнограф Иоганн Якоб Бахофен, специализировавшийся на изучении первобытного общества, опубликовал в 1861 году работу под названием «Материнское право», в которой сформулировал теорию существования матриархата (буквально – «власть матерей») как специфической стадии развития человеческого общества. При матриархате, который, по мнению Бахофена, предшествовал патриархату («власти отцов»), счет родства происходил только по женской линии. А как иначе? Ведь при свободных половых связях внутри общины установить отца ребенка было невозможно.
Счет родства – великое дело. Если считается родство по женской линии, то центром семьи будет женщина, и она же станет главенствовать в обществе.
Все логично?
Вроде бы да.
Идем дальше.
Если женщина занимает главное место в обществе, то она, соответственно, будет занимать главное место и в религии, верно? Какую древнюю культуру ни возьми, всюду на самом почетном месте будут находиться божества женского пола, олицетворяющие материнство и плодородие. Это и древнеегипетская Исида, мать бога солнца Гора и египетских фараонов, которые считались его земными воплощениями. Это и аккадская Иштар, сочетавшая управление плодородием, любовью и войной. Это и фригийская Кибела, Великая Мать богов и прародительница всего сущего. Это и иранская Аредви Сура Анахита, богиня плодородия и воды. Это и древнегреческая богиня Земли Гея, которая произвела на свет бога неба Урана, а затем родила от него все живое…
Могло ли подобное «совпадение» богинь быть случайным?
Навряд ли.
Вот вам и доказательство того, что матриархат существовал! Правда, доказательство косвенное, но, когда речь идет о глубокой дописьменной древности, на прямые доказательства редко можно рассчитывать.
«В первой культуре – в культуре матриархата, мы наблюдаем рождение материи, – писал Бахофен в другой своей работе «Миф о Востоке и Западе», – а во второй – в культуре патриархата, мы сталкиваемся с интеллектуальным и духовным развитием. В первом случае наличествует подсознательная покорность законам природы, а во втором – чистейший индивидуализм. В первом случае мы можем наблюдать преданность природе, а во втором – возвышение над ней, преодоление установленных преград и неимоверно тяжелые страдания Прометеевой жизни вместо смиренного удовольствия мирной жизни и вечного инфантилизма в стареющем теле. Щедрость матери – это возвышенная надежда на осуществление загадки Деметры[40], раскрывающейся в предназначении пшеничного зерна. Эллин же желает покорять все сам, в том числе и самые недоступные вершины. В этой борьбе он постигает свою отцовскую природу и поднимается над реальностью, к которой прежде всецело принадлежал, а также стремится к обожествлению себя. Он больше не ищет сущности бессмертия в беременности женщины, отныне он видит бессмертие в принципе мужского созидания, которому он придает божественный характер, ранее признаваемый только за материнством».
В концепцию матриархата хорошо укладывались амазонки, о которых упоминали в своих трудах Плутарх, Геродот, Плиний Старший и другие античные историки. Фигурируют амазонки и в произведениях Гомера. Эти воинственные женщины жили вообще без мужчин, и управляла ими царица. Новорожденных мальчиков амазонки не то убивали, не то отсылали отцам – представителям других народов, которые использовались амазонками только для зачатия. Впрочем, Диодор Сицилийский в I веке до нашей эры писал о том, что у амазонок имелись свои мужчины, которые занимались хозяйством и воспитанием детей. Сохранилось много изображений амазонок – статуи, барельефы, рисунки на вазах.
Жили воинственные женщины, то ли в Малой Азии, то ли и в Закавказье, в общем – где-то на краю мира, за пределами греческих территорий.
Жили ли? Большинство современных ученых считает амазонок мифом. Да, разумеется, во все времена были какие-то женщины-воительницы, они могли образовывать отряды, но народа амазонок не было. Впрочем, вопрос остается открытым. Сторонники существования амазонок ссылаются на многочисленные упоминания о них в разных источниках – ну не могли же разные люди, жившие в разное время, повторять один и тот же миф!
В XIX веке существование амазонок сомнения не вызывало, и Бахофен считал «амазонство» этапом в истории человечества. Универсальным этапом, характерным для всех людских общин. По Бахофену амазонство приходило на смену гетеризму (так он назвал начальную стадию существования человеческих общин, для которой были характерны свободные половые отношения. «Амазонство, – писал Бахофен, – представляется абсолютно всеобщим явлением. Оно связано не с особенностями физических или исторических отношений определенного парода, а свойственно человеческому существованию вообще. Вместе с гетеризмом оно имеет универсальный характер. Одинаковые основания везде вызывают одинаковые действия. Амазонство вплетено в историю всех народов».
Бахофен представлял амазонство как социальный переворот, как революцию, совершенную женщинами. «Гетеризм непременно должен привести к амазонству, – утверждал Бахофен. – Униженная недостойным обращением мужчины, женщина первой испытывает тяготение к упрочению своего положения и чистому существованию. Чувство испытанного стыда, неистовство отчаяния воспламеняет ее к вооруженному восстанию».
Какие проникновенные слова! Могла ли теория, объяснявшая переход к матриархату революцией женщин, а не простым счетом родства по материнской линии, остаться без внимания основоположников марксизма Карла Маркса и Фридриха Энгельса? Разумеется, не могла. Маркс с Энгельсом развили теорию Бахофена в учение о матриархате. Бахофену при этом крепко досталось. И термин «гетеризм» он выбрал крайне неудачно, не понимая, что именно он открыл или, вернее, угадал, ведь «гетеризмом» древние греки называли проституцию, и исторической характеристики гетеризма не разработал, и вообще многого не понял и добросовестного отношения к делу не проявил… Но у Бахофена была идея, за которую ему можно было простить все грехи – он признавал существование первобытного коммунизма: «От рождающегося материнства ведет свое происхождение всеобщее братство всех людей».
Авторитет Маркса и Энгельса среди философов и историков был довольно высок, несмотря на то, что многие их теории были утопическими. А в Советском Союзе и других социалистических странах, как уже было сказано выше, их утверждения не оспаривались вообще. Поэтому многие из читателей этой книги могут быть уверены в том, что матриархат действительно существовал. Так их учили в школах и институтах. Некоторые, наверное, даже помнят наизусть высказывание Энгельса о том, что «ниспровержение материнского права было всемирно-историческим поражением женского пола». По мнению Энгельса, патриархат, как и матриархат, был установлен в результате борьбы, в которой на этот раз победили мужчины. На этот раз обошлось без вооруженного восстания. Женщины оказались разобщенными, когда люди разбились на пары, и в каждой паре муж утвердил свою власть над женой. Такая вот вышла «ползучая» патриархальная революция.
Исторических свидетельств матриархата не было, но при желании «остаточные» признаки матриархата можно найти у любого народа. Как говорят нехорошие следователи в детективных сериалах: «Был бы подозреваемый, а доказательства всегда найдутся».
У кельтов и германцев замужние женщины сохраняли связи со своим родом и были две форм брака – с властью мужа над женой и без нее? О, это явное следствие матриархата! А если еще и вспомнить, что за убийство у них мстили не только родственники отца, но и родственники с материнской стороны, то в былом матриархате вообще не приходится сомневаться.
Интересно, что бы сказал по этому поводу великий сыщик Шерлок Холмс? Возможно, что следующее:
– Вспомните о берилловой диадеме, Ватсон, и вы поймете, сколь ненадежны «несомненные» и «неопровержимые» доказательства. Банкир Холдер собственными глазами видел, как его сын Артур отламывал от диадемы угол с тремя бериллами, но настоящим преступником оказался другой человек. С доказательствами нужно обходиться очень осторожно!
А давайте продолжим разговор о матриархате в виде диалога между Холмсом и Ватсоном, так будет интереснее.
Хмурое осеннее воскресное утро. Долгий английский завтрак. Холмс многозначительно хмыкает, увидев на столе возле Ватсона газету со статьей «Нашими предками правили не короли, а королевы».
– Вы верите в эту чушь, Ватсон? – спросил Холмс, указывая взглядом на газету. – Женское правление! Хм! Более глупой выдумки я, пожалуй, никогда не встречал.
– Но почему вы так категоричны, Холмс? – удивился Ватсон. – Авторитетные ученые доказали…
– Доказательствам этих авторитетных ученых не поверил бы даже Лестрейд! – тоном, не допускающим возражений, сказал Холмс. – А уж вы знаете, как он любит хвататься за первую подвернувшуюся улику.
– Знаете что, Холмс?! – рассердился Ватсон. – То, что вы превосходно знаете свое дело, еще не дает вам право судить о том, в чем вы совершенно не разбираетесь! Я готов поставить соверен против шиллинга на то, что за пять минут смогу доказать вам вашу неправоту!
– Принято! – усмехнулся Холмс. – Соверен никогда не бывает лишним.
– Как и шиллинг! – огрызнулся Ватсон, беря в руки газету. – Итак, начнем. Что вы скажете по поводу многомужества, которое распространено у некоторых народностей в Индии? Это же явный отголосок матриархата!
– Это явное свидетельство того, что у этих народов недостаточно женщин, Ватсон! Или же им приходится жить в очень тяжелых условиях и мужчины не могут в одиночку прокормить свои семьи. И вообще, какая может быть связь между властью женщин и многомужием?
– Ну как же, Холмс! Странно, что вы этого не понимаете. Много мужей – это привилегия, недоступная большинству женщин. Вот послушайте, что пишет сэр Генри Старк, член Королевского научного общества: «Чем больше в семье тода мужчин, тем богаче семья. Мужчины заняты трудным и опасным делом – они пасут скот в суровых отрогах Голубых гор, а женщины занимаются домашним хозяйством, собирают плоды, делают из молока сыр и масло…»
– Благодарю вас, Ватсон, достаточно! – перебил Холмс. – Ваше первое доказательство само себя опровергло. О каких привилегиях может идти речь, если женщине приходится делать все то, что вы прочли? В такой ситуации лишний муж – не благо, а наказание, лишние хлопоты по хозяйству. И неужели вы не видите противоречия? Если бы эти отношения были бы следствием власти женщин, то один или двое мужей оставались бы дома и делали всю женскую работу. В таком случае еще можно было бы говорить об этом вашем матриархате, основанном на власти женщин! «Один – ноль» в мою пользу, не так ли?
– Хорошо, пусть так, – поджал губы Ватсон. – Но следующее доказательство вам отвести не удастся. Сэр Генри Старк приводит перечень преданий, распространенных у разных народов от Тасмании до Центральной Африки. Согласно этим преданиям, когда-то миром правили женщины, а мужчины им подчинялись.
– А в Камелоте когда-то правил король Артур! – рассмеялся Холмс. – Но никто на основании этой легенды не осмелится включить Артура в перечень британских королей, не так ли? Я чувствую, что у вас, Ватсон, очень плохо с доказательствами, иначе бы вы не обратились к сказкам. Сам я вижу в преданиях такого рода рассказ о установлении правильного порядка вместо неправильного, только и всего. «Два – ноль», вы согласны?
– Я не согласен, Холмс, но пусть будет так, – Ватсон пожал плечами. – Я намеренно оставил самое веское доказательство напоследок. Послушайте, что я вам скажу. Согласны ли вы с тем, что в первобытных общинах, когда любой мужчина имел доступ к любой женщине, дети могли знать только своих матерей, но не отцов?
– Допустим.
– Как в таком случае должны были передаваться имущество и власть? От матерей к дочерям, не так ли?
– Нет, с этим я категорически не согласен! – нахмурился Холмс. – Вы говорите о первобытном обществе, в котором не было ни права, ни норм морали, и вообще не было того, что мы называем цивилизованностью. В таком обществе власть и вообще все блага распределялись по правилу силы, так как это делается в животных стаях и преступных шайках. Если главарь шайки погибнет, его место займет не его сын, а самый жестокий и сильный из бандитов. О каком праве можно вообще говорить применительно к первобытному обществу? Логические предположения, друг мой, нужно строить на крепком фундаменте логики, а не на зыбком песке домыслов и предположений. Покажите мне хотя бы одно племя дикарей, в котором власть принадлежит женщинам, и я признаю, что матриархат мог иметь место у наших древних предков. Есть у вас такой пример? Если нет, то дайте мне честно выигранный соверен.
Диалог Холмса с Ватсоном на этом закончен. К сказанному можно добавить лишь одно. На сегодняшний день, несмотря на все этнографические исследования, не удалось найти ни одного племени, в котором было бы доминирование женского пола над мужским. Даже в тех обществах, где счет родства ведется по материнской линии (по-научному такие общества называются матрилинейными) власть принадлежит мужчинам, а не женщинам. Мужчины сильнее женщин, и потому они обладают более высоким статусом, иначе в первобытном обществе и быть не может.
Правда, с недавних пор у сторонников теории существования матриархата появился еще один условный козырь. Выяснилось, что карликовых шимпанзе[41], называемых бонобо, в стаях могут доминировать не только самцы, как это происходит у обычных шимпанзе, но и самки. И это при том, что самцы бонобо немного крупнее самок. Иначе говоря, доминирование самок бывает обусловлено не их физическим превосходством, а другими причинами. Ученые считают, что статус определяется количеством сторонников среди членов общины.
Если такое возможно у наших ближайших родственников шимпанзе, говорят сторонники матриархата, то почему этого не могло быть у первобытного человека?
На самом деле никакой это не козырь, то есть не довод, а некорректно притянутое за уши подтверждение существования матриархата. В примере с бонобо речь идет не о матриархической власти самок над самцами, а о том, что в определенных случаях, при определенных условиях лидерами групп могут быть самки. Это первое. И второе – вообще нельзя в качестве доводов приводить примеры, относящиеся к другому биологическому виду. Так ведь можно дойти и до самок богомола, которые после совокупления съедают самцов. Вот уж доминирование так доминирование – использовала и сожрала! Но где богомолы и где люди?
Что же касается культа Великой Богини-праматери, которая у многих народов выступала в роли верховного божества, то этот культ был обусловлен не властью женщин, а женским таинством рождения, таинством появления новой жизни «из ничего». Было бы странно и даже противоестественно, если бы люди придумывали себе богов мужского пола, порождавших все живое. Давайте не будем превращать олицетворение женского плодоносящего начала в олицетворение женской власти.
Не было никогда никакого матриархата, и простите автору, если он кого-то огорчил.
Глава девятая
Культура – наше все!
Человек – существо разумное, и это преимущество ко многому обязывает. Разум рождает такое качество, как социальность – способность жить в обществе и взаимодействовать с другими людьми. Социальность не падает с неба в подставленные руки, это качество, приобретаемое каждым человеком в индивидуальном порядке, создавалось и совершенствовалось в процессе эволюции.
Эволюция человека, как и эволюция любого другого биологического вида, представляет собой бесконечную цепь приспособления к постоянно изменяющимся условиям окружающей среды. Но у нас есть одна привилегия перед другими видами или, если хотите, то не привилегия, а бремя – помимо приспособления к физической среде нам приходится приспосабливаться и к среде социальной.
В наше просвещенное интернетом время находятся люди, которые не верят в существование коронавирусов или же считают прививки вредным делом. Казалось бы – ну как так можно? А вот же… Точно так же можно отрицать социальную природу человека, считая ее выдумкой ученых, а социальную или культурную антропологию презрительно называть «болтологическими»[42] науками. Более того – от некоторых ученых, занимающихся физической антропологией, можно услышать, что только они и являются «настоящими антропологами», а все эти «социальные культуристы» не имеют права называться антропологами.
Можно тысячу раз сказать «халва», но во рту от этого слаще не станет. Давайте сразу же перейдем к примерам и возьмем то, что нам ближе всего – недавний переход нашей страны и многих сопредельных стран от социалистического уклада к капиталистическому.
На всех уровнях материального и духовного существования людей произошел перелом, резкое изменение социальных условий, принципов жизнеустройства. У многих читателей найдутся родственники или знакомые, которые не смогли приспособиться к изменившимся условиям и в результате переживали какие-то крупные проблемы. Были и такие люди, которые кончали жизнь самоубийством, потому что не могли существовать в изменившемся обществе.
С биологической точки зрения 26 декабря 1991 года, когда Советский Союз официально прекратил свое существование, ничего не изменилось. Климат остался тем же, человеческие поселения остались на своих местах и т. д. Изменился только социальный уклад, а вместе с ним изменился уклад жизни каждого отдельного человека, изменилось восприятие окружающего мира и самого себя в этом мире, изменился образ мышления, изменились оценки – многое запретное стало доступным, то, что прежде считалось предосудительным, начало расцениваться как достоинство, старые идеалы заменились новыми. И ко всем изменившимся условиям приходилось приспосабливаться, приспосабливаться, приспосабливаться… Когда доцент покидает кафедру, на которой он проработал двадцать лет, и начинает зарабатывать деньги извозом – это есть не что иное, как приспособление к изменившимся условиям социальной среды. Социальная среда, или лучше сказать – культура, обусловливает поведение людей в любой сфере жизни, начиная с экономической и заканчивая семейной. Социальная среда, если уж на то пошло, нередко имеет для нас более важное значение, чем среда биологическая. Так что никакие это не выдумки, а самая что ни на есть реальная реальность.
«Социальная антропология» и «культурная антропология» – это синонимы, которые иногда объединяют в понятие «социально-культурная антропология». Давайте договоримся, что мы в этой книге будем преимущественно использовать термин «культурная антропология», а также давайте договоримся о том, что не будем путать культурную антропологию с этнологией и этнографией. Этнология, которую у нас в стране традиционно называют «этнографией»[43] – это раздел культурной антропологии, наука, изучающая этнические процессы, разнообразные аспекты жизнедеятельности этносов и других этнических общностей. Если уж говорить начистоту, то этнология является самым «вкусным», самым интересным разделом антропологии, но она не может сравниваться с культурной антропологией, поскольку задачи у нее более узкие.
Как по-вашему, когда родилась культурная антропология?
Культурная антропология родилась в тот момент, когда человек осознал себя как мыслящее существо и начал задумываться о том, как ему уживаться с самим собой, с другими людьми и с природой.
Разумное существо стремится к пониманию происходящего и к осмыслению своей роли, своего жизненного предназначения. Разумное существо выстраивает отношения с себе подобными не только на инстинктивном уровне, заложенном в его генах. Разумное существо стремится улучшить эти отношения, сделать их более совершенными, более продуктивными. Разумное существо стремится понять, что управляет его поступками. И, наконец, разумное существо задумывается над тем, как приспособить окружающий мир к своим потребностям, то есть вступает в противоборство с Матерью-природой. Человек – единственное существо на земле, которое целенаправленно и перманентно преобразует этот изменчивый, изменчивый, изменчивый мир, перекраивает его по своим меркам.
Для человека «приспосабливаться» означает «уживаться». Вы чувствуете разницу между этими понятиями? «Уживаться» – это приспосабливаться на высшем уровне, привыкать даже к тем условиям, которые на первый взгляд кажутся невозможными для жизни, налаживать мирную и согласную жизнь с окружающими.
Для того, чтобы уживаться с другими людьми, человек создал разнообразные социальные структуры, главной из которых на сегодняшний день является государство. «Уживание» в узком смысле породило семейный уклад, а потребность уживаться с самим собой привело к созданию религии, которая одновременно помогает уживаться и с другими людьми, и с природой, потому что объясняет смысл всего происходящего. Вся эта социальная надстройка, весь практический опыт, который помогал человеку уживаться и выживать, в конечном итоге стал тем, что мы называем культурой.
Если рассматривать культуру как социально наследуемую стратегию человеческого выживания (а так оно на самом деле и есть), то сразу же начинаешь понимать важность культурной антропологии и культурных ценностей. Иван, не помнящий родства, то есть человек, не перенявший культурной стратегии выживания, не сможет успешно адаптироваться в обществе, и судьба его будет незавидной. Точно так же будет незавидной судьба человека, который не смог приспособить свои культурные установки к изменившимся условиям окружающей среды, социальной и биологической.
Специалисты по культурной антропологии (термин «культурные антропологи» выглядит несколько двусмысленным) держат руку на пульсе общества, следят за всеми изменениями, создают модели развития и дают рекомендации, которые помогают людям уживаться в этом лучшем из миров. Вот сейчас у кого-либо из читателей повернется язык отрицать важность и необходимость культурной антропологии?
Профессор Мичиганского университета Лесли Алвин Уайт создал эволюционную концепцию культуры и основал новое направление антропологической науки – культурный эволюционизм. Концепция Уайта стала итогом переосмысления им идей классического эволюционизма. По мнению Уайта, одна форма культуры вырастает из другой и перерастает в третью. Он рассматривал не обособленные проявления культурных феноменов в отдельных группах или сообществах, а развитие культуры человечества в целом как совокупности различных культур, составляющих единую сущность. Уайт считал, что культура является определяющим фактором человеческого бытия – не природа человека создает культуру, а, напротив, культура накладывает отпечаток на человека. Если предельно упростить, то культуру Уайт рассматривал как способность человека создавать символы.
Если в неживой природе энергия стремится к равномерному рассеянию во Вселенной, то в живых организмах процесс имеет противоположное направление и ведет к накоплению энергии. По Уайту человеческая культура служит системой для «обуздания»[44] энергии и последующего использования ее в своих целях. По мере развития культуры постепенно возрастает количество «обузданной» или, если хотите – «прирученной» человеком энергии.
Отталкиваясь от концепции, согласно которой прогресс неразрывно связан со способностью приобретать энергию и управлять ею, Уайт сформулировал основной закон культурной эволюции: «Культура прогрессивно развивается по мере того, как возрастает количество «обузданной» энергии на душу населения, или по мере того, как увеличивается эффективность или экономичность в средствах управления энергией, или происходит то и другое вместе».
В работе «Энергия и эволюция культуры» Уайт изложил оригинальную схему развития мировой цивилизации как совокупности технологической, социальной и идеологической систем.
Технологическую систему составляют различные инструменты, а также технологические особенности их использования, позволяющие человеку вступать в контакт с окружающей средой. Это и средства производства, и строительные материалы, и оружие, короче говоря – все материальные вещи и технические способы приспособления к окружающей среде. Вот что такое дом, с точки зрения эволюции? Это способ приспособления к окружающей среде, позволяющий человеку выживать в неблагоприятных климатических условиях или же делающий жизнь человека более комфортабельной. Оружие – тоже способ приспособления к окружающей среде, позволяющий побеждать врагов. С нашей точки зрения мы творим, выдумываем, пробуем, реализуем свои способности и т. д., а с эволюционной точки зрения мы приспосабливаемся, приспосабливаемся, приспосабливаемся… Без технологических средств человечество могло бы и не дожить до сегодняшнего дня. Технологическая система по Уайту (и вообще) является первичной и наиболее важной для человека, она оказывает влияние не только на жизнь, но и на культуру.
Многогранная социальная система создается межличностными отношениями, которые выражаются в образцах поведения, коллективных или индивидуальных.
Образцом поведения в антропологии называется не какой-то условный идеал, а определенная схема поведения в конкретной жизненной ситуации, типичная для данной культуры. Образцы поведения, принятые в разных культурах, могут очень сильно отличаться друг от друга, вплоть до полной противоположности.
Вот простой пример. Как поступит представитель племени асматов, проживающего в индонезийской провинции Папуа, встретив на своем пути мужчину из соседней общины, который сломал ногу во время охоты? И что сделает в аналогичной ситуации житель Германии или, скажем, Великобритании?
Асмат заколет несчастного копьем, спрячет тело в кустах и отправится в свою общину за подмогой, потому что в одиночку такую крупную добычу, как взрослый человек, унести трудно. Осудит ли кто-то из соплеменников убийцу человека, нуждавшегося в помощи? Отнюдь. Напротив, похвалят – ай какой молодец, обеспечил всей общине вкусный ужин!
А житель Европы, скорее всего, поступит иначе – вызовет бедолаге скорую помощь или же организует его доставку в медицинское учреждение. И тоже поступит правильно, в соответствии с принятым образцом поведения.
Почему мы назвали социальную систему «многогранной»?
Потому что она состоит из множества подсистем – экономической, политической, религиозной, этической, военной, семейной и т. п. Эти подсистемы не следует путать с субкультурами – системами норм и ценностей, отличающими их носителей от других людей, от условного большинства. Социальная подсистема – это механизм, который может приводить к определенному результату – формированию субкультуры. Так, например, армейская субкультура является результатом военной социальной подсистемы, результатом социальных отношений, принятых между военнослужащими.
По отношению к технологическим системам социальная система носит вторичный и вспомогательный характер. Материальное первично, и оно главенствует. Уайт определял социальную систему как организованное усилие человеческих существ по использованию определенных инструментов, необходимых для того, чтобы поддерживать существование. Иными словами – социальная система представляет собой производную технологической системы, поэтому изменения технологических систем приводят к изменениям в социальных системах. Культура прогрессивно развивается по мере того, как возрастает количество «обузданной» энергии на душу населения… Теперь вы понимаете, как одно связано с другим, верно?
Что есть у нас с вами, кроме технологий и социальных связей?
Ну, вообще-то у нас много чего есть, но сейчас имелся в виду опыт, а не что-то другое. Наш бесценный человеческий опыт, который в значительной степени обусловлен технологиями, составляет третью часть нашей культуры – идеологическую. Идеологическая система включает в себя все знания, накопленные человеком, начиная с мифологии и заканчивая новейшими научными достижениями.
Если принять, что первостепенной функцией культуры является получение энергии и осуществление контроля над ней, то культура предстанет перед нами как термодинамическая система. Энергия добывается и используется при помощи технологических инструментов, социальные и идеологические системы служат дополнением к технологическому процессу.
Лично вы можете иметь совершенно другое мнение. Никто вам этого не запрещает. Но пока что давайте дружно согласимся рассматривать культуру как термодинамическую систему. В этом случае функционирование культуры будет определяться количеством полученной энергии и способом, с помощью которого энергия будет приводиться в действие.
Следовательно, нужна общая формула, связывающая степень культурного развития с количеством добываемой энергии и эффективностью ее использования. Но при попытке создания подобной формулы мы сталкиваемся с проблемой индивидуальности окружающей среды, обусловливающей функционирование каждой отдельной культуры. Уайт решил эту проблему просто – он свел все существующие варианты окружающей среды к условной средней величине, превратив среду в постоянный фактор. А постоянные факторы при составлении формул можно не принимать в расчет, поскольку они не изменяются и ни на что не влияют.
Вот формула культурного развития, созданная Лесли Уайтом:
К = Э х О
К – это степень (уровень) культурного развития.
Э – количество энергии, добываемое на душу населения в год.
О – количество или эффективность орудий, используемых при передаче энергии.
Уайт обосновал существование («обосновал существование» и «создал» – это разные понятия!) культурологии – науки о культуре, которая является разделом социальной антропологии. Словосочетание «культурная антропология» в данном случае не очень-то подходит, поскольку оно может превратить определение культурологии в подобие каламбура. Культурология рассматривает культуру как самостоятельную упорядоченность феноменов, существующих по собственным законам. Главной целью культурологии в понимании Уайта было объяснение культуры в отрыве от психологии.