Помоги проекту - поделись книгой:
Четвертая революция в военном кораблестроении была совершена американцами. Кстати, именно она наиболее показательна в том плане, что для англосаксов военный флот – главный инструмент для покорения мира. Вы ведь знаете, что такое ракета? Как она используется в военном деле? Еще семьдесят лет назад генерал Шильдер предлагал вооружить ракетами свою подводную лодку.
– Конечно. Это изобретение древних китайцев. Только точность слабовата…
– Прекрасно. Тогда представьте себе ракету, которая, взлетев по параболической дуге, способна попасть в цель размером с футбольное поле, расположенную на расстоянии… нескольких тысяч километров от точки ее взлета! И несет такая ракета не заряд пороха или пикринки. Ее начинка, построенная на использовании внутриатомных сил, способна мгновенно спалить целый город с сотнями тысяч жителей. И представьте себе, что таких ракет шестнадцать. И взлетают они из-под воды с одной подводной лодки, которая сама при этом может обойти в глубинах океанов весь земной шар со скоростью миноносца, ни разу при этом не всплыв на поверхность моря, благодаря машинам, использующим для выработки пара котлы, в которых работает то же атомное топливо, что и во взрывчатке ракет. Практически неиссякаемый источник огромной энергии…
– Боже… Какой ужас. Но ведь этим же можно сжечь весь мир! Это апокалипсис…
– Или заставить мир бояться. Безропотно слушаться и исправно платить дань. Они назвали этот подводный крейсер «Джордж Вашингтон». И начали с 1960 года строить таких монстров десятками, с гордостью величая их «убийцами городов».
– И что же мы? То есть вы, Союз русских республик?
– Мы ответили им тем же. И угроза взаимного уничтожения парадоксальным образом привела к тому, что СССР не подчинился американскому диктату, а янки ничего не могли с этим поделать. Но на морях и даже у наших берегов они по-прежнему доминировали благодаря флоту громадных авианосцев, на которые у нас попросту не хватало денег.
И вот, занимаясь поисками относительно дешевого асимметричного ответа, в конце 1970-х наши ученые и инженеры совершили пятую революцию в военно-морском деле. Они создали сравнительно небольшие неатомные подлодки, настолько малошумные, что для американского флота обнаружить их стало крайне проблематично. Вооруженные мощными торпедами и дальнобойными самонаводящимися ракетами, стартующими из торпедных аппаратов, они могли топить подводные атомоходы, стоящие в десятки раз больше их. И даже самый громадный стотысячетонный атомный авианосец, стоящий вместе с десятками своих самолетов в сотню раз дороже такой подлодки! Массовая постройка этих недорогих, но смертоносных подводных лодок позволила нам отодвинуть авианосные эскадры янки от наших берегов дальше в океан…
– Замечательно. Но что нам теперь со всем этим… э… атомным оружием и котлами делать прикажете?
– Нам? Ничего. Ведь мы с вами, государь, до торжества «всеобщего уравнителя» не доживем, скорее всего. Такие научные и технологические проблемы даже лет за двадцать-тридцать вряд ли разрешить. Но привести Россию к этому моменту в тех границах и с тем уровнем развития, которых реально, а значит нужно, достичь, – это совсем другое дело.
– Да? Но если мы поможем германцам стать лидерами Европы, они не сомнут нас до этого времени? Дружба дружбой, а численность населения и промышленная мощь всей экономики запада Старого Света… Случись что, можем не устоять. И кто там еще после Вильгельма придет? Если бы знать…
– Вероятно, господа англосаксы попытаются обнулить наши достижения не позже двадцатого года, когда у Тирпица будет завершена его кораблестроительная программа. Скорее всего, раньше. И если война пройдет и завершится по нашему сценарию, немцы будут лет десять зализывать раны и года так до 1940-го переваривать свою добычу. Она обещает быть весьма крупной. Появление у нас к тому времени бомбы, что вполне реально, тему нашей с ними войны отодвинет в область рассуждений постояльцев психбольницы.
Нам же сейчас важно уяснить главное: линкор на море – панацея временная, лишь до появления хороших подлодок, самолетов и кораблей – их носителей.
– И тем не менее, Всеволод Федорович, вы предлагаете нам эти линкоры и дальше закладывать? «Как у всех». При том что они баснословно дороги. В чем логика?
– Надо строить. Ведь их участие в сражениях с англичанами (к примеру, в составе объединенного флота) может стать нашим главным взносом в русско-германский союз. А кроме того, сегодня они – главный двигатель прогресса в кораблестроении.
Заманчиво уйти от столь значительных трат, но ничего не поделаешь, создавать свои линкоры надо. Хотя бы для того, чтобы англосаксы и немцы их, родимых, побольше строили. И, глядя друг на друга, меньше тратили на армии и задумывались о наших экспериментах с подлодками, торпедами, самолетами и радиотехникой. Меньше знаешь – лучше спишь.
Кстати, как я уже вам докладывал, государь, в особой записке летом, строить новые линейные корабли надо будет с соблюдением двух важнейших условий. Первое. Чтобы их конструкция и размеры позволили при осуществлении ограниченной модернизации, лет через десять, дать им возможность на равных сражаться с более молодыми кораблями. Про поэтапный рост калибров я вам все тоже расписал. Так что, даже 406 миллиметров – это вполне реально.
– Да, я помню. Но при этом вы считаете для нас достаточным калибр на два дюйма меньше. Тут я с вашей логикой согласен: нельзя приносить другие свойства корабля в ущерб одной только его артиллерийской мощи.
– Спасибо. Тем более что тяжелый четырна-дцатидюймовый снаряд, выпущенный из пушки в пятьдесят с лишним калибров, – инструмент более чем достаточный.
Кстати, не забудьте второе, менее важное условие. Наши вероятные противники не должны представлять себе, как именно будут выглядеть наши первые дредноуты после их модернизации. Для чего желательно, чтобы даже непосредственные их разработчики об этом не догадывались. Тут нам нужен пригляд знающего человека…
– Поэтому вы, любезный Всеволод Федорович, и возглавите МТК. Или вам нужен кто-то еще, кого можно будет посвятить в эти ваши замыслы?
– Да. Трое.
– Кто же именно?
– Бубнов, Костенко и Гаврилов.
– Костенко?.. А вы в курсе ли, что относительно него есть информация по ведомству фон Плеве? Не рискованно допускать такого человека к секретам подобного уровня?
– Про то, что имеет связь с эсэрами? Знаю. Но это совершенно не меняет сути дела: из него вырастет наш блистательный инженер-кораблестроитель.
– Ну что же, не возражаю. Будем считать, что они в вашем полном распоряжении.
– Спасибо, государь.
– По подводным лодкам, как я понимаю, вы тоже хотите тщательно засекретить все?
– Все никак не получится. Да и нет смысла. Но некоторые технические моменты их конструкции и вооружения, как и, на первый взгляд, незаметные особенности проектов новых субмарин, приспособленных к посекционному крупносерийному производству и транспортировке построенных лодок по внутренним водным путям, – обязательно. И тут у меня будет еще одно кадровое предложение. Неожиданное, но перспективное.
– Слушаю вас.
– Сейчас в Штатах Джон Холланд разругался вдрызг со своим компаньоном Исааком Райсе. Первопричина их склоки – продажа этим евреем патента на подлодки Холланда вашему хорошему знакомому Базилю Захарофу. Для Виккерса, естественно. Ирландец, ненавидящий англичан до мозга костей, попытается отыграть дело назад. А в итоге его вышвырнут из бизнеса чуть ли не в чем мама родила.
– Помню. Я прочел вашу записку. Вы предлагаете поступить с этим фенеем, как с Дизелем и Майбахами?
– Именно! И желательно с этим не затягивать. Причем что-то мне подсказывает, что и в организации ирландского сопротивления на исторической родине польза от него будет весьма ощутимая.
– Ну что же. Принимается. Конечно, влетают нам в копеечку все эти переманивания иностранцев, но… Кутить – так кутить! Как Миша поговаривает… – Николай негромко рассмеялся, подливая себе еще кипятку, после чего не торопясь отхлебнул маленький глоточек и вдруг ожег взглядом. – Значит, говорите, «великий уравнитель»? Про все, что связано с этим атомным оружием, давайте обязательно отдельно перетолкуем. Причем лучше, чтобы вы были у меня все вчетвером. Да, и господин Лейков тоже. Ничего не поделаешь, ведь к науке из вас, как я понимаю, только он один имел прямое отношение. Без него нам тут никак не обойтись. Как я понял, подготовку к этому проекту нужно вести десятилетия. Значит, начинать надо уже завтра…
Но извините, Всеволод Федорович, я уловил в ваших словах одно противоречие. Вы сказали, что появление такого оружия дает одной стране огромное преимущество. Это понятно. Но из ваших же следующих объяснений следует, что появление его у нас не отменило попыток американцев давить на Россию военным путем. Ну, этими… вашими авианосцами. Почему? Разве сложно было державам в таких условиях договориться о всеобщем мире на Земле? И не тратить, если я верно вас понимаю, астрономические суммы на такие флоты?
– Американцы упорно пытались найти способы нейтрализации нашего ядерного щита. Искали варианты его уничтожения первым ударом до того, как наши ракеты смогут взлететь. И, кроме того, мой государь, вы ведь понимаете, что капиталистам военное производство чрезвычайно выгодно. Это в социалистической республике с плановым хозяйством для отказа от вооружений достаточно решения руководства. В республике капиталистической такое исключено в принципе. Так что, увы, но на оборонку и все, что с ней связано, придется тратиться даже нашим правнукам.
– Жаль. Я надеялся, что все-таки есть средство заставить людей жить в мире. Увы, силен враг рода человеческого. Очень силен… Что же получается? Отказаться от поиска изощренных способов братоубийственного самоуничтожения способна либо самодержавная власть, либо социалистическая? Та, где господа капиталисты к ней не допущены?
– Получается, так, ваше величество. Я, кстати, об этом очевидном моменте не думал, откровенно говоря. Хотя, конечно, для самодержавия это верно при условии, что на троне человек ответственный, вроде вас, а не деятель типа Тамерлана или Бонапарта.
– Логично… – Николай замолчал, неподвижно глядя куда-то в белое пространство за окном. Понимая его чувства, Петрович тоже притих, прихлебывая подостывший чаек…
– Ну-с, пирожные с пирожками мы одолели. Смотритесь вы уже вполне сносно. К ужину непременно буду вас ждать у меня. Придете, любезный Всеволод Федорович? – оторвавшись наконец от метели, вьющейся за стеклом, и своих невеселых мыслей, как бы подытоживая их беседу, спросил Николай.
– Конечно, ваше величество. Нормально заправиться не помешает. Но, простите, еще вопрос. О военных тратах. И об экономии. Государь, вы пока мне ничего не ответили по предложению о сокращении флота и продаже за рубеж нескольких больших кораблей, чье устаревание и уценка в разы станет очевидной уже через год-полтора.
– Вот давайте за ужином это все и обсудим. Будут с нами еще Дубасов, Александр Михайлович, Бирилев, Ломен и Нилов. Григоровича приглашу, если врачи его отпустят. Я им всем вашу записку на сей счет прочесть дал. А попутно неплохо бы разобраться, какие корабли и когда будем возвращать с Дальнего Востока, куда именно, где ремонтировать. В общем, поговорим, посоветуемся, – закончил Николай, поднимаясь из своего кресла и протягивая Петровичу руку. – До вечера.
Пройдя через оба императорских вагона, спальный и салонный, Петрович перед межтамбурными дверями вагона-столовой нос к носу столкнулся с генерал-адъютантом Фредериксом. Барон был, как всегда, отутюжен и накрахмален, на сапоги – хоть как в зеркало смотрись, в руке – тросточка. Старый служака до сих пор прихрамывал, то давали себя знать последствия «шрапнельного водосвятия» в январе. В его годы и давним ранам положено беспокоить, а тут меньше двух месяцев, как зарубцевалась дырка в бедре. Но с юных лет бравый, осанистый кавалерист бодрился и не показывал виду, что его что-то беспокоит по части самочувствия.
– Доброго вам вечера, любезный Всеволод Федорович. Рад видеть вас во здравии, – с легким, благородным поклоном пожал руку Руднева барон.
– Спасибо. И вам здравствовать, многоуважаемый Владимир Борисович.
– Я уж решил лично доковылять, вас проведать. Не взыщите, думал, что после таких дел вы еще не вполне в силах к ужину пожаловать. Это надо же было всех так напугать! – За участливым тоном и кротким взглядом министра Двора и начальника Императорской походной Главной квартиры проскальзывал деликатно скрываемый, беззлобный сарказм.
– Владимир Борисович, бес попутал. Примите еще раз глубочайшие мои извинения. Перед государем я уже покаялся.
– Полно, милостивый государь. Я что? Много разного уже повидал на этом свете, да и на прицел к вам не попал, охранила Заступница… – Фредерикс негромко рассмеялся. – Меня вам удивить не удалось. А вот Федор Васильевич Дубасов на вас здорово осерчал. Это у вашего одра только таким спокойным адмирал был, чтоб не навредить, Боже упаси. Ну а уж коли вы на ногах… Теперь уж, мой дорогой, потерпите. Отдраить он вас крепко собирается.
– Господи, сколько же мне теперь это дело пьяное поминать будут?.. – простонал в сердцах Петрович.
– Сколько? О том точно только Господь ведает. Но по праздникам – это завсегда-с!.. Шучу! Шучу… – рассмеялся явно довольный своим чувством юмора Фредерикс. – Ну-с, не буду мешать вашей вечере, государь сегодня почему-то только моряков собирает.
С этими словами барон звякнул шпорами и с достоинством откланялся, а Петрович, перекрестившись для храбрости, двинулся навстречу неизбежному. Или на званый ужин, или на плановую раздачу слонов…
При его появлении в тамбуре двое вытянувшихся по стойке смирно казаков конвоя всем своим крестоносно-парадным видом неопровержимо засвидетельствовали: государь император здесь. За дверью слышались оживленные голоса и дружный смех. И хотя Петрович совсем недавно провел в обществе царя пару часов, и расстались они более чем довольные друг другом, на душе котята скреблись. Может быть, это он остался доволен, а что там на душе у самодержца? Не зря же Василий предупреждал, что у царя его внешняя бесконфликтность – штука обманчивая. Передавишь, попадешь не под то настроение, станешь «не комфортен» – и ага!.. Следом за Витте, Дурново и всеми прочими, как это в реале бывало.
Но даже если сам хозяин пока всем удовлетворен, это только полдела. Ведь сейчас предстоит близкое знакомство с людьми, входящими в ближний круг Николая, с теми, с кем ему теперь предстоит работать и общаться. Причем не факт, что условия этой работы будут напоминать его вольницу на крейсере или во Владивостоке, а общение приведет к взаимопониманию. Конечно, в Порт-Артуре он с Макаровым и Моласом сработался и как подчиненный. Обстановка обязывала. Оба они оказались людьми серьезными и ответственными, для них дело было выше личных амбиций или обид. А как-то оно будет сейчас? Со здешней адмиральской братией. С его-то бес-тормозным характером и их свитской гордыней?
«Как будто у Дубасова, формально моего непосредственного начальника, своего гонора меньше. Ага! Как же. А с Бирилевым, тут все еще веселее. Этот деятель прямо мне не подчиняется, но завязано на него будет, как на человека, командующего всем нашим казенным кораблестроением, очень много всего. И при этом глубина его познаний в этом самом кораблестроении на флоте давно служит источником анекдотов. Чего стоит попытка раскачать по его приказу ставший на песчаную банку броненосец посредством перебежек пары сотен матросов с одного борта на другой. У аналогичной толпы тараканов, попытавшихся так раскачать таз с водой, успехов могло бы быть больше. Или резолюция на рапорте с просьбой прислать десяток французских свечей зажигания для требующего ремонта двигателя внутреннего сгорания, гласящая: «довольно будет двадцати фунтов казенных, стеариновых». И вершина умственно-волевой конфигурации, между прочим, в должности морского министра: подпись не глядя в текст под Бьеркским договором! Хорошо хоть, что молодому Костенко он протежирует еще со времен подготовки к уходу на Дальний Восток отряда Беклемишева, а с Бубновым в дальнем родстве вроде. Может, не будет много палок в колеса ставить…»
Отдельную проблему для Петровича представляли два «кота в мешке»: командир гвардейского экипажа контр-адмирал Нилов и флаг-капитан императора вице-адмирал Ломен. Нынче они не просто свитские адмиралы, а адмиралы придворные. Короче говоря, друзья Николая. Они вместе с великим князем Александром Михайловичем и графом Гейденом, ожидающим их сейчас во Владивостоке, де факто составляли неформальный Морской Кабинет государя. Придать им такой статус официально Николай не решился, так как опасался поскандалить с дядей Алексеем, за которого тотчас вступилась бы матушка и большинство прочей многочисленной родни…
И получается, что этот, по сути, абсолютно безответственный кружок по интересам, будучи некой «молодой морской фрондой» генерал-адмиралу и его блюдолизам, вроде Верховского, Скрыдлова, Авелана и Абазы, за Цусиму в нашем мире ответственен не меньше, чем «болярин Зиновий». Не брутальный охотник на бизонов и бонвиван Алексей Александрович, прямо высказавшийся против отправки эскадры Рожественского на погибель, а именно эти люди были там «властителями морских дум» самодержца. И здесь тоже, конечно. Но только до появления в Питере некоего молодого доктора с «Варяга»…
Похожие и по своей роли, и по взаимоотношениям с Николаем, Нилов и Ломен были совершенно разными персонажами как по своим воззрениям, так и по истории своего появления в ближнем круге царя. Ломен вошел в него еще со времен известного Большого путешествия наследника на Дальний Восток. Он командовал крейсером «Память Азова», на котором Николай и находился. Серьезный, тактичный, с окладистой бородой бывалого морского волка, отличающийся трезвыми суждениями о внешней политике и новомодных флотских делах, он сразу понравился цесаревичу.
Поймав ветер фортуны, наполнивший его паруса, каперанг Ломен не преминул воспользоваться счастливо представившейся возможностью пробиться на самый верх благодаря дружбе с сыном Александра III и с легкостью променял палубу крейсера в дальнем море на столичные паркеты и мостики царских яхт в Маркизовой луже.
В 1892 году он, сразу по возвращении «Памяти Азова» в Кронштадт, назначается членом комиссии при библиотеке Морского министерства по военно-морскому делу, где подбирает для заинтересовавшегося флотом наследника разнообразную литературу и карты для его личного пользования. Через пару месяцев он уже заведует военно-морским ученым отделом главного морского штаба. А меньше чем через год Николай Николаевич – флигель-адъютант молодого императора и его флаг-капитан! Тут и орлы на погоны не заставили себя ждать. Сначала – один, а затем и второй…
Столь головокружительной карьеры при дворе никто из наших моряков не делал. До вышеупомянутого Нилова. Константин Дмитриевич, правда, и внешне, и внутренне был полным антиподом гордящегося своей ученостью «академика» Ломена. Хотя ученость эта была у него своеобразной. Ни в кухню большой политики, ни в суть происходящих на флоте эпохальных технических перемен глубоко проникнуть ему не было дано. Вот лишь один характерный образчик рассуждений человека, серьезно влиявшего на «морской» кругозор молодого императора:
«Прежде всего мы должны на Балтийском море иметь минный флот не меньший, чем германский и шведский взятые вместе, так как в случае войны на Балтийском море кроме немцев непременным противником нашим, при всяких политических комбинациях, будут здесь также и шведы.
Если наряду со всеми работами по воссозданию у нас оборонительного флота финансовые средства позволят нам обратиться к постройке больших кораблей, то, пожалуй, можно согласиться на это, но при непременном условии, чтобы суда эти предназначались бы для службы на Тихом океане, где необходимо в особенности воссоздание нашего флота.
Переходя к вопросу о своевременности для нас строительства больших кораблей, я прежде всего считаю необходимым оговорить, что нынешнее время вовсе не представляется каким-то исключительно благоприятным моментом для воссоздания нашей морской силы. Мнение, что “замену поршневых машин турбинными двигателями можно считать столь же коренным переворотом в военно-морском деле, как замену паруса гребным винтом”, я считаю страшно преувеличенным. Переход от паруса к паровому двигателю можно сравнить с изобретением пороха, направившим все военное дело по совершенно новому пути; введение же турбин есть не более как известное усовершенствование, каковым явился, например, переход от гладкого к нарезному оружию. Введением нового двигателя наука судостроения вовсе не может считаться “поколебленной в самых существенных своих началах”.
Необходимость строительства больших судов в целях поддержания наших судостроительных заводов представляется мне сомнительною: – казалось бы, работы для них будет достаточно и на наших достраивающихся судах. Кроме того, значительная часть рабочих может перейти на постройку малых судов, машин и пр., так что, обратившись к постройке судов исключительно оборонительного флота, мы вовсе не обрекаем этим на гибель наших заводов».
Это выдержка из официального документа на высочайшее имя от октября нашего 1906 года. Грамотно, логично, доходчиво. Умно, наконец. Но, Господи Боже, какая же политическая и техническая близорукость! Если не сказать – убожество…
Нилов был моложе Ломена на 14 лет, но, как и он, успел крепко повоевать турка на Дунае в Болгарскую кампанию 1877-го года. В отличие от последнего, науками и глубокими суждениями не утруждаясь, личной храбростью и лихостью он честно заслужил боевого Георгия. Компанейский и разбитной, он не горел тягой к глубоким познаниям в морском деле, зато порученную Богом и начальством лямку тянул добросовестно, представляя собой во многом типичный образчик русского палубного офицера того времени.
Идеальным досугом для него в бурные молодые годы была бутылка и картишки в кают-компании или приличествующем береговом заведении. С дурачествами, кутежом и хулиганством, доходившими порой до полного морального раскрепощения. Причем иногда в духе прусской гвардейской казармы или британского флотского гондека.
На склонности к гульбе и «трюмному бисексуализму» его, еще юного мичмана, и приметил некто князь Мещерский7, который всегда трепетно и по-доброму относился к своим любовникам, даже бывшим, употребляя к их устройству и продвижению по жизни все свое немалое придворное влияние. Душевный такой человек он был, очередной «голубой» князь, появляющийся перед читателем по ходу нашего повествования. Личные встречи с этим неординарным деятелем у наших главных героев еще впереди…
Итак, внешне малопривлекательный и попивающий капитан 2-го ранга Нилов после неприметной службы на нескольких миноносцах и канонерках в 1890 году, для многих на флоте и в высших сферах совершенно неожиданно, назначается флаг-капитаном самого генерал-адмирала великого князя Алексея Александровича, после чего на целых 12 лет становится бессменным командиром его яхт, от «Стрелы» до «Светланы».
Когда же входящий в силу молодой царь и его «тайный придворный Морской Кабинет» стали потихоньку отбирать у Алексея Александровича «монополию на флот», шустрый каперанг, с подачи того же вездесущего Мещерского, в одночасье переметнулся от генерал-адмирала в стан его противников, воспользовавшись удовольствием государя от показухи с пальбой и дымом, учиненной в его честь Ниловым в качестве командира практического отряда береговой обороны Балтфлота в 1903-м.
Что и говорить, дружить Николай умел. Через пару месяцев Нилов уже командир Гвардейского экипажа, а с ранней весны 1904 года он – флигель-адъютант государя императора, незаменимый главный рассказчик крепких застольных анекдотов, партнер по картам, лаун-теннису и бутылке крепленого красненького. А еще – потенциальная замена Ломену в должности императорского флаг-капитана: у того уже подпирает возраст по службе, да и здоровьице начинает пошаливать.
Контр-адмиральские эполеты Константин Дмитриевич в кругу новых людей и обязанностей заслужил даже раньше, чем в нашем мире: должен же был кто-то стать отдушиной для царя, изнывавшего от груза забот, свалившихся на его плечи по милости Вадика, Василия и Петровича, пока новоиспеченный государев военно-морской секретарь прогуливает по парку его сестренку. В Порт-Артуре и Владивостоке узнали об этом радостном для всего флота известии в октябре 1904-го. За оборону столицы с моря теперь грешно было переживать. До Шантунгской битвы оставалось два месяца…
Приоткрыв дверь в салон, за которым находилась собственно столовая, Петрович понял, что застал только самое окончание очередной фирменной байки «от Нилова», ибо на произнесенную торжественно-мрачным тоном фразу Константина Дмитриевича: «Он понял все через девять месяцев», ответом был нестройный взрыв гомерического хохота…
– Ваше величество, господа, вы позволите?
– Заходите, любезный Всеволод Федорович! У нас тут маленький мальчишник перед ужином сорганизовался, – отсмеявшись, приветствовал его раскрасневшийся Николай, явно входивший во вкус своего первого большого путешествия в отсутствие супруги и детей. – Думаю, что вы здорово проголодались, но придется чуток обождать. На кухне какое-то повреждение с плитами случилось, им туда даже инженера вызывали. Алексей Алексеевич наш самолично ходил посмотреть, – Николай кивнул в сторону Бирилева. – Считает, с дымоходами напасть какая-то. Похоже, снегом грибки забило на крыше: снегопад-то вон какой, с пургой, плетемся мы из-за него еле-еле, вот и заносит, если не топить постоянно. Минут через десять нас обещали пригласить. А пока – милости просим вас присоединяться к нашему кружку.
– С радостью, государь. В хорошей компании закуска не главное…
Вокруг все снова яростно порскнули, чуть не складываясь пополам и хватаясь за животики, а Ломен даже закашлялся. Оценив ситуацию, Петрович озадачился вопросом: «Этот ржач вслед ниловскому анекдоту, или я что-то не то сморозил?»
– Смерти нашей хочет… – сквозь слезы еле выдавил из себя Дубасов, отирая со лба салфеткой капельки выступившего пота.
– Я?
– А кто еще? Чтоб потом, как бедолагу Тирпица, да? – с обворожительно-ехидной улыбкой осведомился Александр Михайлович. – Мы все скоро вас бояться начнем.
«Как Тирпица? Нет, блин. Как бедного доверчивого Холтофа! Да, как-то я дерзко сказанул после вчерашнего. Язык мой – враг мой…»
– Но я совсем не это в виду имел, – неуклюже попытался оправдаться Петрович, чем закономерно вызвал у собравшихся еще один приступ смешков и хихиканья.
Промокнув салфеткой уголки глаз и жестом предложив господам адмиралам поскорее успокаиваться, Николай сострадательно взглянул на возмутителя спокойствия:
– Ох, Всеволод Федорович, дорогой, не обижайтесь на нас только. Но уморили!.. Чуть пупок не развязался. А вам, любезный Константин Дмитриевич, наука: с порога, одной фразой, и все общество лежит в прострации. Присаживайтесь… – Николай указал Рудневу на свободный край углового дивана, на второй половине которого сидел он сам. – Мы тут сплетничаем обо всем понемножку, да вот Константин Дмитриевич всякое разное из времен своих юных славных дел на Дунае вспоминает. Как ваше самочувствие?
– Спасибо, слава богу, оклемался.
– Вот и славно, ежели так… Кстати, нас уже и приглашают. Пойдемте к столу, господа. Там и переговорим о делах более серьезных, тем более что сегодня вечером я специально никого кроме вас не звал. Возможно, еще Иван Константинович подойдет попозже: на ногах он уже вполне твердо держится, но через полчаса у него перевязка, и я попросил его сначала докторов уважить, ведь у них всегда все по расписанию. Этим эскулапам в руки только попади…
Почти во всю длину второй части вагона вытянулся стол, застеленный белоснежной скатертью с шитьем, накрытый к ужину на восемь персон. По его двум сторонам стояло шестнадцать массивных стульев с кожаной обивкой, но вдоль стен с четырьмя окнами на каждой, еще оставались свободные проходы, ширины которых было вполне достаточно прислуге для смены блюд.
Рассадил гостей Николай сам, явно исходя больше из удобства ведения застольной беседы, чем из соблюдения имевшихся на такой случай правил этикетного ранжира, на пунктуальном выполнении которых всегда настаивал министр Двора. Но педантичный обрусевший немец нынче отсутствовал, поэтому адмирал Руднев оказался прямо напротив императора, в соседстве с Александром Михайловичем и Ниловым. Дубасова, Бирилева и Ломена государь усадил рядом с собой.
С аппетитом перекусив и отдав должное крымским мадере и хересу, собравшиеся незаметно перешли к деловым разговорам. И тут страсти закипели с пол-оборота. Первым накинулся на идею Руднева с продажей за границу крупных боевых кораблей Дубасов:
– Нет, Всеволод Федорович, я вас, простите, конечно, но совершенно не понимаю! Как такое вообще вам в голову пришло! Японцам потопить не дали, побед геройских на этих палубах добились, славу вековечную России-матушке и флоту нашему на них стяжали – и вдруг на тебе! Продавать!.. Никто нас не поймет-с. Никто-с!
Да и корабли-то вполне добротные. Отремонтируем их, и лет десять-пятнадцать прослужат еще. Не знаю, кто как, но лично я считаю, что «Полтавы» и «Пересветы» – вполне боеспособные броненосцы. И пока вполне даже современные. «Сисоя» еще чуть подремонтировать, так ничем не хуже «Полтавы» будет. Полгода еще не прошло, как изделия хваленых британских верфей ими побиты.
Да и оба трофея ваших, они и по данным хороши, и по самому факту их взятия с боя ценны. Состояние мы их скоро сами посмотрим. Нужен ремонт? Так в чем же проблема? Когда еще британцы этот свой «Дредноут» выстроят, как он себя покажет на испытаниях с новыми машинами от выскочки и рвача Парсонса? Пойдет ли он в серию, это еще вилами по воде писано. Если бы государь не настоял, то я бы, честно говоря, вообще не стал торопиться с заказом у англичан турбин для новых больших кораблей. Рискованное пока это дело. А уж по деньгам!.. С бедным Верховским чуть горячка не приключилась же! На несколько истребителей, на пару крейсеров – еще понятно, посмотреть, опыта набраться. Но что сделано, то уж сделано. Сам подписывал контракт, с меня, если что, и спрос.
– И как у американцев получится с их новым броненосцем, ничего не ясно еще, – добавил свои пять копеек Бирилев. – Пусть сперва постреляют из одной башни поверх другой, а мы подождем и посмотрим, как это у них выйдет, не посносит ли в грибках нижних башен головы наводчикам и башенным командирам.
– Сильны эти новые броненосцы пока на бумаге исключительно. Но не так черт страшен, как его малюют! – Дубасов легонько пристукнул пятерней по столу для вящей убедительности. – И чтобы вот так взять и надежные, крепкие корабли с боевыми, славными традициями продавать, убоявшись того, что еще в жизни силу не доказало? Это, по-моему, во сто раз хуже, чем когда Корнилов с Нахимовым флот свой топили.
– А кроме того, милостивый государь Всеволод Федорович, вам ли не знать темпы и порядки нашего судостроения. Не в дни военной штурмовщины, а нынче, в мирное время. Мы с Кузьмичом чуть не надорвались за этот год в Кронштадте, многое сделали, но все равно до уровня передовых иностранных верфей далеко. На общем фоне у нас только Балтийский можно выделить. Пока еще мы новые суда в строй введем, а что до этого у нас останется на два флота? Семь приличных броненосцев? – Бирилев колко глянул на Руднева и криво усмехнулся. – Вот уж англичане нас похвалят: никаких японцев не надо было, русские сами сподобились!
– Мы вроде как войну-то выиграли, нет? А получится, что половины судов первого ранга как не бывало. Да еще где покупателя на них найти, кто бы цену дал приличную? Короче, что-то не то вы затеяли, мой дорогой. Ни выручка за них, ни экономия на их содержании нас по финансам не выручат. С японцев надо было денег больше брать, а не «бархатный» мир им подписывать скоропалительно. Я не прав? – прищурился Дубасов.
«А вот это ниже пояса, господин министр. Врагом народа и вредителем еще меня объяви. Прав был Вадик, когда ныл, что с тобой, зануда, поладить труднее, чем упросить о милосердии палача. Знал бы, кто тебя в это кресло усадил! Расхорохорились тут два бульдога-инквизитора столичных. Только я вам, блин, тоже не подарок. И если уж кого решил, то… выпью обязательно. Специально мне, что ли, этот сольный выход на арену Колизея самодержец подстроил? И где же Константиныча черти носят?!»
Поделиться книгой: