Птолемей.
Не знаю в первый раз я, что и отвечать, И, право, оробеть есть у меня причина: Я — царь, но мне судьба послала властелина. Здесь, где законом был приказ мой до сих пор, Где с трепетом внимал моим веленьям двор, Я вижу двор другой, равно как власть другую, И не склонить пред ней колени не могу я. Твоим присутствием уже смущен был я, И усугубила испуг мой речь твоя. Суди ж, могу ли быть не робок я с тобою, Коль скоро чту тебя, страшусь — сильнее вдвое, И в силах ли тебе я возражать, узрев Твое величие и твой державный гнев? Сколь ни дивлюсь тому я всей душой своею, Что выступаешь ты как мститель за Помпея, Напомню, что хоть нам он помощь оказал, Не меньше нас и ты — нет, больше — обязал. Ты первый протянул нам руку, ты добился, Чтобы за нас твой зять в сенате заступился: Ведь он без просьб твоих не стал бы там сто раз Твердить, чтоб на престол опять вернули нас. Но не помог бы нам сенат ваш именитый, Коль денег не дал бы изгнанникам взаймы ты. С их помощью смирил мятежников Авлет, — И, словом, ты, лишь ты избавил нас от бед. Помпей, твой зять и друг, был нами чтим глубоко, Пока не воспылал к тебе враждой жестокой; Но, видя, что во зло употребил он власть, Дерзнул тираном стать и на тебя напасть… Цезарь.
Не лги и этим грех не отягчай кровавый. Того, чью отнял жизнь, лишить не пробуй славы. Соперника не смей порочить моего. Оправдывай себя, но не черни его. Птолемей.
Пусть то, что думал он, одним богам известно, Но все ж поверь: в войне, которую бесчестно Он навязал тебе надменностью своей, Мы, Цезарь, за тебя душою были всей. Я счел, что должен смерть принять твой враг смертельный, Коль скоро, движимый враждою беспредельной, На что угодно он пойдет в борьбе с тобой. Необходимостью я мнил поступок свой Еще и потому, что понимал прекрасно, Сколь милосерден ты и сколь это опасно: Ведь если б в плен к тебе соперник угодил, Его бы на беду себе ты пощадил. Вот почему тебе без твоего согласья Услугу оказал я на свое несчастье И за тебя отдать осмелился приказ, Который ты в вину вменяешь мне сейчас. В усердии моем ты видишь злодеянье, Но служба Цезарю — всем средствам оправданье. Я обелить тебя сумел, себя черня; Ты ж этим пользуйся и порицай меня. Чем ниже уроню я честь свою, тем лучше, Коль вознести тебя дает мне это случай И жертвою моей, что долгом внушена, Навеки будет власть твоя укреплена. Цезарь.
Ты слишком, царь, хитришь. Оставь попытки эти Изобразить себя в благоприятном свете. Переусердствовал ты, устрашась того, К чему стремится мир теперь сильней всего, И у меня отняв из опасений вздорных Единственный тот плод гражданских войн упорных, Из-за которого вести и стоит их, — Возможность, победив, простить врагов своих. В борьбе, навязанной мне столь несправедливо, Я движим лишь одной мечтой честолюбивой — Честь отстоять свою и братьями опять В сраженье сломленных противников назвать. О, как бы счастлив был наш Рим многострадальный, Когда бы на одной квадриге триумфальной Помпея с Цезарем бок о бок увидал И понял, что конец раздору их настал! Не этого ли ты, усердствуя, страшился? Не из-за этого ль убийцей стать решился? Я милосердием тебя пугаю? Ложь! Ты скоро, может быть, и сам к нему взовешь. Когда б мой слух внимал лишь голосу закона, Я, не считаясь с тем, что на тебе корона, Равно как с напускным раскаяньем твоим, Тебя казнил бы, царь, чтоб успокоить Рим, И поменял бы трон на плаху ты мгновенно; Но Клеопатры кровь столь для меня священна, Что на твоих льстецов вину я возложу И, как себя вести ты станешь, погляжу: Ты оправдаешься, коль строго их осудишь, А не осудишь — сам за все в ответе будешь. Пока ж воздвигну в честь Помпея алтари, Бессмертным за него молитвы сотвори И жертвы принеси греха во искупленье, А главное, найди виновных в преступленье. Ступай, распорядись и дай возможность мне С моими ближними побыть наедине. Птолемей и египтяне уходят.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕЦезарь, Антоний, Лепид.
Цезарь.
Антоний! Видел ты прекрасную царицу? Антоний.
Да, видел и скажу: никто с ней не сравнится — Столь непостижная рассудку красота С высокою душой богами в ней слита. Пленяет речь ее, глаза обворожают, Черты величие такое выражают, Что устоять пред ней ни в ком не станет сил. На месте Цезаря я б сам ее любил. Цезарь.
Поведай, как вняла она моим признаньям. Антоний.
С опаской видимой и тайным ликованьем, Не веря на словах, что стоит чувств твоих, И глубоко гордясь, что заслужила их. Цезарь.
Ужели я любим? Антоний.
Тебе ль, ее надежде, Тому, кто стать ей даст царицею, как прежде, Кто с ней поделится господством мировым, Питать сомнения, что ею ты любим! В любви египтянке признайся, не робея: Склонится все пред тем, кто победил Помпея. Хотя в нее вражда, которой обуян Рим искони ко всем, кто носит царский сан, И брак с Кальпурнией вселяют опасенья, Преодолеешь ты ее сопротивленье, Коль соблаговолишь войти в покои к ней И сам откроешься возлюбленной своей. Цезарь.
Идем, докажем ей, как эти страхи ложны. Излить свой страстный пыл я должен неотложно. Идем! Антоний.
Но до того, как примет нас она, Знай, что Корнелия уже привезена. В плен захватить ее успел-таки Септимий, Мня угодить тебе стараньями своими, И с пленницей, едва причалили суда, Он был, как ты велел, препровожден сюда. Цезарь.
Скажи, пусть их введут. Как эта весть некстати! Желанием горю возлюбленной предстать я, А вы, о небеса, лишаете меня Возможности побыть с ней хоть остаток дня! ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕТе же, Корнелия, Септимий.
Септимий.
Мой властелин!.. Цезарь.
Ступай, Септимий, к Птолемею. Я дел с предателем презренным не имею. Мне мерзок римлянин, что стал царю слугой, Хоть встарь Помпей и я его водили в бой. Корнелия.
Пусть, Цезарь, рок меня в оковы ввергнул ныне, Но пленницу не мог он превратить в рабыню, И я за жизнь свою так мало трепещу, Что слово «властелин» к тебе не обращу. Красс-младший{28} и Помпей со мной делили ложе, Отец мой — Сципион, и забывать негоже Мне, римлянке, о том, что, как ни стражду я, Чуждаться слабости должна душа моя. Средь бедствий, на меня обрушенных судьбою, Стыжусь я лишь того, что остаюсь живою. Из мира не ушла я за Помпеем вслед, И хоть моей вины тут не было и нет, Затем что не дали из жалости жестокой Мне утонуть иль нож вонзить в себя глубоко, Казнюсь я и должна казниться буду впредь За то, что не смогла от скорби умереть И славой, умерев, покрыть себя нетленной. Суровый рок судил мне стать твоею пленной, И все ж я искренне признательна богам, Коль скоро нахожусь по промыслу их там, Где ты — не Птолемей — располагаешь властью. О небо! Под какой звездою родилась я, Коль мне благодарить приходится богов, Что оказалась я в руках своих врагов, А не царя, что нам всегда считался другом И даже на престол взведен моим супругом! Не слишком, Цезарь, верь успеху своему: Ты им обязан лишь злосчастью моему. Я горе принесла и Крассу и Помпею, Два раза ввергла мир в беду бедой своею, Два раза навлекла замужеством своим Вражду богов на тех, кто поднял меч за Рим. О, как хотела б я, чтоб брак нерасторжимо Связал и Цезаря со мной на благо Рима И с губ своей жены его в свой час и срок Отраву неудач испить заставил рок! Знай, Цезарь: ненависть во мне слабей не стала. Я — римлянка, о чем тебя предупреждала, А значит, и в плену пребуду столь горда, Что не взову к тебе с мольбою никогда. Как хочешь поступай. Я лишь напоминаю, Что я — Корнелия и слова «страх» не знаю. Цезарь.
О, мужа славного достойная жена, Какою твердостью в несчастье ты полна! При взгляде на тебя встают передо мною Тот, чья ты дочь, и тот, чьей ты была женою, И выдают слова, что ты произнесла, Дом, где ты выросла, и дом, куда вошла. Красс-младший и Помпей с их доблестью безмерной, Что были преданы Фортуною неверной, И Сципионы, Рим спасавшие не раз, — Вот чья душа горит в твоих глазах сейчас, И нет у нас семьи, которая б гордилась, Что в ней жена и дочь славней тебя родилась. Будь боги римские, которых Ганнибал, Когда б не пращур твой{29}, ногами б растоптал, Добрей к воителю, тебе столь дорогому, Ему бы не пришлось бежать к царю чужому И в нем себе искать сомнительный оплот. Он знал бы, что во мне вновь друга обретет, В себе бы подавил к моей удаче зависть И, разом от тревог беспочвенных избавясь, Дождался бы, пока его я нагоню И действия свои спокойно объясню. Тогда, счастливый тем, что мир несу отчизне, Его б я убедил не уходить из жизни, Мою случайную победу позабыть И не соперником, но ровнею мне быть. Тогда б богам простил от удовлетворенья Он понесенное в Фарсале пораженье И, этим доказав, что вновь друзья мы с ним, Мою победу мне простить заставил Рим. Но раз, безвременно сведя его в могилу, Столь светлой радости наш мир судьба лишила, Все то получишь ты из Цезаревых рук, Что получил бы твой прославленный супруг. Свободой полною ты можешь наслаждаться, Но у меня в плену прошу два дня остаться, Чтоб я успел почтить прах мужа твоего И царским прихвостням воздать за смерть его, А ты, в Италию вернувшись, рассказала О том, что совершил теперь герой Фарсала. Пока расстанемся. Ступай, Лепид, вели, Чтоб здесь ей лучшие покои отвели И обращались с ней, как с римскою матроной, — Еще почтительней, чем с той, на ком корона. Ее приказ — закон. Корнелия.
За что к душе такой Меня, о небеса, вы полните враждой? ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕПтолемей, Ахилла, Потин.
Птолемей.
Как! Собственной рукой и сталью, что вонзилась В Помпея, у судьбы попавшего в немилость, Септимий на глазах у вас себя убил, Когда от Цезаря с позором прогнан был? Ахилла.
Да, царь, и смерть его показывает ясно, Насколько Цезарю не угодить опасно, Коль он и в бешенстве отнюдь не тороплив. Не долог ярости неистовый порыв, Но гнев, который в нас раздумье укрепило, С теченьем времени лишь набирает силу. Не мни, что Цезаря задобрить удалось: Он просто сдерживать привык до срока злость. Стяжал он власть мечом, но чист быть хочет ныне, Помпея затравил, но славит по кончине И склонен притязать, как видно по всему, На честь отмстить за смерть, что выгодна ему. Птолемей.
Ах, если б утром внял я твоему совету, Дрожать бы не пришлось мне за корону эту! Но столько мнений брать цари в расчет должны, Что выбрать верное не всякий раз вольны. У края пропасти судьба нас ослепляет И если все ж на миг нам мысли просветляет, То лишь затем, чтоб мы, вперясь в их ложный свет, Скорей себе конец нашли в пучине бед. Потин.
Да, царь, я в Цезаре ошибся, без сомненья, Но если видит он в услуге преступленье, Пусть кровь его теперь и смоет с нас пятно. Другого выхода судьбой нам не дано. Я больше не скажу, что следует дождаться, Пока уедет он, и лишь потом сквитаться. Нет, надо нам, коль мы хотим себя сберечь, За смерть Помпея жизнь его врага пресечь. Когда ж, за первым вслед, мы устраним второго, Рим, недруг одного, равно как и другого, Затем что для него тиран — из них любой, Признает, что спасен от рабства лишь тобой. Птолемей.
Да, лишь таким путем спасусь я от тирана, Который для меня столь страшен стал нежданно, Хотя обязан мне величием своим. За римлян их судьбу вторично мы решим. Мы в рабство ввергли их, теперь вернем на волю. Своим могуществом не чванься, Цезарь, боле, А лучше, на себя взглянув, уразумей, Что так же смертен ты, как смертен был Помпей. Он затмевал тебя, но все ж погиб бесславно, А ты два раза жить не в силах и подавно; Так вспомни, коль тебе его взаправду жаль, Что сердце и твое пронзить способна сталь. Громи, гневись, грози расправиться со мною Не ты, а я твой Рим сегодня успокою, Казнив за доброту жестокую того, Кто и в царе щадит лишь кровь сестры его. Не склонен я терпеть твое непостоянство, Зависеть не хочу от сестрина тиранства, Не допущу, чтоб стал мой трон в игре у вас Наградой за любовь иль карой за отказ. Тебя перехитрю я и в злоумышленье. Ты мне велел сыскать виновных в преступленье, И, верный твой слуга, нашел я в свой черед, Что больше всех тебе такая роль идет: Чья кровь, как не твоя, угодней манам мрачным{30} Того, кто сыном был тебе по узам брачным? Но мало проку гнев, друзья, копить в себе. Пора подумать нам, как преуспеть в борьбе. Пожалуй, сердцу зря даем мы распалиться: Войска захватчика — хозяева столицы. Что сделать можем мы? Как их опередить? Достаточно ли сил у нас, чтоб победить? Ахилла.
Мы сделать можем все, что для успеха надо. В двух милях от ворот стоят мои отряды: Я там, чтоб дать отпор любому мятежу, Шесть тысяч воинов с недавних пор держу. Подземный тайный ход ведет в их стан отсюда, И с ними во дворец без шума я прибуду, Чтоб Цезаря врасплох застать во тьме ночной, Хоть стражей он себя и окружил тройной. Над ним, воителем всемирно знаменитым, Нам не возобладать, мой царь, в бою открытом; Зато мы на пиру легко его возьмем, Когда упьется он любовью и вином. Народ за нас. Уже у самого причала От возмущения тайком толпа ворчала, Заметив, как пришлось склонить знамена нам И раболепно дать пройти чужим орлам. Я понял по ее озлобленному виду, Как тяжко ей терпеть столь явную обиду. Она пока еще молчит, свой гнев смирив, Но подтолкни ее — и неизбежен взрыв. А перебежчики, которых нанял в Риме И под руку свою в Египте взял Септимий, — Те жаждут с Цезарем расчесться наконец: Презрев Септимия, их всех презрел гордец. Птолемей.
Но кто ж на пиршестве приблизится к тирану, Коль выставит и там он вкруг себя охрану? Потин.
У римских воинов, наемников твоих, Не так уж мало есть знакомых и родных Меж теми, кто сюда с Корнелией доставлен И жаждет, чтобы Рим от ига был избавлен. Под слово честное их Цезарь отпустил. Вот я с их помощью ему б и отомстил. Он милосердным счел за благо притвориться И льстить Корнелии, чтоб с Римом помириться, И, значит, спутникам ее откроет вход На пир, где кто-нибудь из них его убьет… Но вот твоя сестра. В лукавстве изощряйся И выказать испуг и слабость постарайся. Мы ж оставляем вас — враждебна нам она И, нас увидев здесь, была б оскорблена. Птолемей.
Ступайте! Я приду. Ахилла и Потин уходят.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕПтолемей, Клеопатра, Ахорей, Хармиона.
Клеопатра.
Я с Цезарем видалась И гнев его унять посильно попыталась. Птолемей.
Великодушна ты, и я, твой брат родной, Знал, что в беде сестра останется со мной. Но что ж простилась ты с возлюбленным так скоро? Клеопатра.
Уладить пожелал он самолично ссоры, Произошедшие на стогнах городских С легионерами у подданных твоих, А я отправилась тебя уверить снова, Что в безопасности и жизнь и власть царевы, Что Цезарь, о твоих делах душой скорбя, Полн жалости к тебе — не злобы на тебя. Жалеет он, что внял ты тем политиканам, Из-за которых царь становится тираном, Коль им, чей низок род и чья душа подла, Его рука бразды правленья отдала. Тот, кто рожден слугой, повелевать не в силах. Груз власти чересчур тяжел для плеч столь хилых, И временщик под ним повергнется во прах, Как на страну и двор нагнать ни тщится страх. Птолемей.
Не стану отрицать перед сестрой своею, Что плохо выбирал советников себе я. Когда б послушался я тех, чей дух высок, Я б от позора сан и трон свой уберег; Считала б ты меня достойнее трикраты Той дружбы, что всегда выказывала брату; Помпея б Цезарь мог здесь, во дворце, обнять; Принес бы миру мир Египет наш опять, А царь его, склонив врагов забыть былое, Им другом сделался б и, может быть, судьею. Но так как прошлого уже не воскресить, Я только вот о чем дерзну тебя просить: Я притеснял тебя, но столь добра ко мне ты, Что жизнь мою и трон уберегла за это. Так превзойди себя: тобою быть должны Ахилла и Потин от смерти спасены. За ненависть к тебе они достойны мести, Но казнь их повредит моей монаршей чести: Коль Цезарь взыщет с них за мной свершенный грех, Предателем навек я прослыву у всех. Он в их лице меня подвергнет наказанью. Уйми ж законное свое негодованье: Ту, в чьей груди такой высокий дух сокрыт, Кровь двух ничтожных слуг не удовлетворит. Спаси их и мою признательность умножишь: Ведь ты от Цезаря всего добиться можешь. Клеопатра.
Я пощадила б их, будь я решать вольна: Не мщу я тем, к кому презрения полна. Но там, где вопиет о мести кровь Помпея, На Цезаря и я влиянья не имею. Я речь об этом с ним пыталась завести, Но мой прямой вопрос сумел он обойти И мне, переменив предмет беседы сразу, Так и не молвил «да», хоть не дал и отказа. Но все же просьбы я пущу вторично в ход. Быть может, этот раз мне больше повезет. Надеюсь… Птолемей.
Вот и он. Позволь мне удалиться. Боюсь, застав нас тут, он пуще разъярится, А я в немилости уже и без того. Ты, действуя одна, быстрей смягчишь его. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕКлеопатра, Цезарь, Антоний, Лепид, Хармиона, Ахорей, римские воины.
Цезарь.
Царица! В городе подавлены волненья. Они возникли там по недоразуменью, И не позволил я им кончиться резней Меж чернью буйною и дерзкой солдатней. Не из-за этого, клянусь, я волновался В тот миг, когда с тобой на время расставался. Нет, клял я свой удел и власть, чье бремя мне Препятствует побыть с тобой наедине. Я на судьбу роптал за то, что ненадолго Покинуть должен вновь тебя по зову долга, Но восхвалял ее при мысли, что обресть Блаженство высшее дано мне ею здесь. Ведь это же она столь щедро укрепила Меня надеждами, исполненными пыла, На то, что я тебя не слишком оскорблю Признанием в любви, которою киплю, Равно как и на то, что стал к тебе я ближе Теперь, когда одних бессмертных Цезарь ниже. Найди ты средь земных владык себе слугу, Что выше б мог тебя вознесть, чем я могу, И будь престол того, чьей госпожой ты стала, Достоин, чтоб на нем ты тоже восседала, Я у соперника оспорил бы мечом Не трон, но право мнить себя твоим рабом И, только победив противника такого, Осмелился б тебе открыться в чувствах снова. Поверь: лишь для того, чтоб эту честь стяжать, Я верх во всех боях стремился одержать. В Фарсале я и то желал стократ сильнее Не потерять тебя, чем победить Помпея, И вдохновлял на то, чего добился я, Меня не бог войны, а красота твоя. Мне придала она отваги, силы, рвенья, И мой успех — ее последнее творенье: Его бы не было, когда б в груди моей Пожара не зажег огонь твоих очей, Когда б из-за тебя не жаждал неизменно Я первым в Риме стать и, значит, во вселенной. Но вот я сделался, как мне хотелось, им И жажду большего — быть пленником твоим И, мира властелин, взойду к вершинам счастья, Коль ты дозволишь мне жить под твоею властью. Клеопатра.
Поверь: себе отчет я отдаю вполне В том, сколько чести ты оказываешь мне, И пред тобой открыть готова душу смело. Я сознаю, кто я и с кем имею дело. Мне, девочке еще, ты сердце подарил; На отчий трон меня два раза водворил; Благодаря тебе ношу корону вновь я. Не диво, что к тебе пылаю я любовью И ты навек смутил душевный мой покой Такою доблестью и щедростью такой. Но ах! И царский сан, наследие отцово, И знатный род, и власть, что мне вернул ты снова, И трон, что стал моим с сегодняшнего дня, — В любви все это лишь помеха для меня. Лишь ненависть ко мне все это разжигает И, вознося меня, в пучину низвергает. Коль Рим таков, как был, презрение одно У римлян встретить мне, царице, суждено, И, стало быть, себя всечасным униженьям Я обреку своим высоким положеньем. Но тем не менее я, зная мощь твою, Надежду смелую на лучшее таю. Великий человек, чья рать неодолима, Сумеет победить предубежденья Рима, И твой приказ народ принудит без труда Забыть вражду, что он к царям питал всегда. Препятствие тебе не страшно никакое: В Фарсале чудо ты свершил и не такое. Я верю, что на все ты для меня готов, И мне помочь молю тебя, а не богов. Цезарь.
Любовь мне силы даст свершить любое чудо. Как только приплыву я в Африку отсюда И мой победный стяг узреть придется там Моим пока еще не сдавшимся врагам, Рим противостоять мне более не сможет, Пред волею моей склонясь, оружье сложит И в той, кого мечом ему я навяжу, Почтит владычицу свою и госпожу. Одна лишь новая победа мне потребна, И он, взирающий на царский сан враждебно, В Александрию сам к тебе пришлет посла Молить, чтоб к алтарю со мною ты пошла. Вот мне за ратный труд желанная награда, Затем что Цезарю других желать не надо, И я восторженно благословлял бы рок, Когда б ее стяжать, с тобой оставшись, мог. Но враг моей любви — моя любовь, царица. Чтоб стать твоим, с тобой я должен разлучиться: Мне предстоит в поход отправиться опять И, недругов добив, тебя завоевать. Так пусть сочувствие и благосклонность милой Исполнят Цезаря решимостью и силой, Чтоб потрясенный мир навеки затвердил Мои слова: пришел, увидел, победил. Клеопатра.
Так лестно для меня подобное признанье, Что новой просьбе в нем найду я оправданье. Мой трон, а может быть, и жизнь мою ты спас, Но докучать тебе дерзая лишний раз Победами, твое прославившими имя, Твоими чувствами, надеждами моими — Всем заклинаю я тебя на нашу страсть Кровавое пятно заранее не класть. Злодеев сам прости иль, мне простить позволя, Всем докажи, что вновь сижу я на престоле. Ахилла и Потин так низки, что боязнь Узреть на мне венец им и заменит казнь, А смерть их… Цезарь.
Нет! Хоть власть взяла ты надо мною, Ей применение прошу найти иное И благодетельный поток щедрот твоих Не изливать на тех, кто недостоин их. Не требуй от меня преступникам прощенья, Чтоб соучастником не стал я преступленья. Я пощадил царя. Так удовлетворись Тем, что тобой твой брат был… ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕТе же и Корнелия.
Корнелия.
Цезарь, берегись! Жизнь у тебя хотят отнять, как у Помпея. Расстанешься, как он, ты с головой своею И кровью, как мой муж, сегодня истечешь, Коль скоро замыслы убийц не пресечешь. Два-три мои раба примкнули к заговору И выдадут они зачинщика без спору. Схвати их. Цезарь.
Римлянка! На высоте одной Стоишь ты духом с тем, кому была женой. Его следящие за нами с неба маны, Чтоб за героя мог отмстить я невозбранно, Продлили дни мои, злодеев обличив Устами той, в ком он наполовину жив. Да, да, посмертно он живет в своей любимой, В ее речах, делах, душе неукротимой И надо мною верх отныне в свой черед Великодушием Корнелии берет. Корнелия.
Ошибся, Цезарь, ты, коль вдруг тебе помнилось, Что благодарностью вражда во мне сменилась. Я недругом твоим пребуду оттого, Что между нами кровь супруга моего, И коль свободу впрямь ты мне вернуть намерен, Предупреждаю: будь заранее уверен, Что, тотчас обратив ее тебе во зло, Умножу я твоих противников число. Но как ни жажду я тебя обречь кончине, Предотвратить ее мне следовало ныне: Я слишком много прав тебе имею мстить, Чтобы за смерть твою изменою платить. Кто ей потворствует, тот сам изменник гадкий. Мне нужно, чтоб ты пал, но только в честной схватке. У мужа моего остались сыновья. В сражение с тобой их и направлю я, Чтоб на глазах у всех в открытом споре бранном Был ими принесен ты, Цезарь, в жертву манам Героя, чьих убийц ты покараешь днесь, Им за него отмстив, как бывший друг и тесть. Но это для меня желанное отмщенье Отсрочит смерть твоя и убыстрит — спасенье, А значит, дав убить тебя, пришлось бы мне От нетерпения страдать сильней вдвойне, Затем что лишь тогда для сердца месть — отрада, Когда нам ждать ее не слишком долго надо. На африканских я не стану берегах Искать ту молнию, что у тебя в руках: Себя в свой срок и сам испепелишь ты ею. Предав тебя, воздать могла б я за Помпея, Но меру следует и в ненависти знать: Грех победителя с убийцами равнять, И лишь когда казнишь ты их за дело злое, За пораженье я с тобой сочтусь былое. Того же хочет Рим, который никогда Не смыл бы с гордого чела пятно стыда, Узнай он, что в один и тот же день убиты Его славнейшие сыны ножом наймита. Ему, чьих граждан мнишь ты превратить в рабов, Преступники стократ противнее врагов, И не потерпит он, чтоб Тибр освободили Те, кем содеяно предательство на Ниле. Лишь римлянином мог он быть порабощен; Даст иго снять с него лишь римлянину он. Настигни здесь тебя коварные удары, Была бы смерть твоя злодейством, а не карой, И тем, кто подражать тебе бы захотел, Уроком бы не стал твой горестный удел. Обрушь же месть свою на клику Птолемея, А за Фарсал с тобой я разочтусь позднее. Прощай и будь за то признателен судьбе, Что я хоть раз была союзницей тебе! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
