Театр. Том 2

Клеопатра.

Да, из Фессалии он сам спешит сюда. Возмездье близится. Дрожите же, злодеи! С приездом Цезаря отмщу я за Помпея, И вас втопчу во прах, и вновь займу престол. Тиранству вашему теперь конец пришел. Но восскорбим о тех, чьи имена нетленны, И на примере их поймем: все в мире бренно. Тот баловень судьбы, кого своим главой Считал сенат, глава державы мировой, Кто римский стяг принес во все три части света  И награжден тремя триумфами за это, С кем оба консула в последнюю из смут Делили до конца опасный ратный труд, — Погиб, едва ему Фортуна изменила, Из-за Септимия, Потина и Ахиллы. Тот муж, чей путь земной был славой осиян, Стал жертвой подлости каких-то египтян, И царь, что им на трон взведен в былые годы, Его придворному трусливо предал сброду. Так кончил жизнь Помпей, и Цезарь в свой черед, Быть может, тою же кончиною умрет. Мои предчувствия, о боги, обманите И, вняв моим слезам, его от бед храните!

Хармиона.

Умолкни, госпожа: подходит царь к дверям.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Птолемей.

Птолемей.

Ты слышала, сестра, какое счастье нам Шлет небо?

Клеопатра.

Слышала. К нам Цезарь прибывает, И больше твой Потин мной не повелевает.

Птолемей.

Все гневаешься ты на верного слугу?

Клеопатра.

Нет, просто им теперь пренебрегать могу.

Птолемей.

Что сделал он тебе? Чем грешен пред тобою?

Клеопатра.

Тем, что мне делал вред, мог сделать — больше вдвое. Политик ловкий он, а значит, от него, Кому покорен ты, могла я ждать всего.

Птолемей.

Потин умен, и я его советам верю.

Клеопатра.

А я коварство их познала в полной мере.

Птолемей.

Царь прав, что б ни свершал для пользы трона он.

Клеопатра.

Страх этим правилом твоим мне и внушен: Им руководствуясь, венца лишил меня ты; Из-за него Помпей пал в этот день проклятый.

Птолемей.

Я в самый нужный миг сумел удар нанесть, Не то б на нас уже обрушил Цезарь месть, Не дав нам времени подумать об отпоре, — Ты знаешь, как он скор, своим врагам на горе. Теперь же я тому, кто всех громит в бою, В дар предложу свой трон и с ним любовь твою.

Клеопатра.

Мой дар — за мной; ты свой готовь, да без привеса, Как требуют того твои же интересы.

Птолемей.

И, стало быть, твои: у нас один отец.

Клеопатра.

Добавить мог бы ты: равно как и венец, Затем что я на трон права имею тоже. Но интересы все ж у нас не вовсе схожи.

Птолемей.

Да, ибо власть свою я не распространил За рубежи страны, что орошает Нил; Тебя же, коль тебе сам Цезарь покорится, Признают Таг и Ганг{24} законною царицей.

Клеопатра.

Я честолюбия, конечно, не чужда, Но им ослеплена не буду никогда. Ни к Гангу не влечет оно меня, ни к Тагу. Я знаю свой предел, и далее — ни шагу.

Птолемей.

И все ж ты не должна удачу упускать.

Клеопатра.

Коль упущу, меня ты станешь попрекать?

Птолемей.

Страсть Цезаря к тебе сулит нам благ немало.

Клеопатра.

Угрозы для тебя побольше в ней, пожалуй. Но, как к удаче мне сейчас ни легок путь, Не бойся: не хочу чужого я отнюдь. Я столь хорошая сестра дурного брата, Что ни враждой к тебе, ни злобой не объята.

Птолемей.

Не слишком ли ко мне презренья ты полна?

Клеопатра.

Успех — вот от чего зависит нам цена.

Птолемей.

В чем, глядя на тебя, никто не усомнится.

Клеопатра.

Настал и твой черед перед другим склониться.

Птолемей.

Пред тем, пред кем весь мир склонен? Какой тут стыд?

Клеопатра.

Ступай почти его, а он меня почтит. Ступай же, чтобы в порт поспеть к его прибытью! Честь твоего венца сумею сохранить я… Но вот и твой Потин. Подумай вместе с ним, Как угодить тому, кому покорен Рим.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Птолемей, Потин.

Птолемей.

Ей принялся я льстить по твоему совету, Но только дерзость в ней подстегивает это, И я наслушался таких обидных слов, Что гневу своему дать волю был готов. Еще мгновение — и меч рука схватила б, И мысль о Цезаре меня не укротила б, И оказаться б там пришлось сестре моей, Где б с нею встретился не Цезарь, а Помпей. Гордячка на меня уже глядит с презреньем, И если Цезарь впрямь ее поверит пеням, И если он любовь питает к ней притом, Я, брат ее и царь, ей сделаюсь рабом. Предотвратим удар. Тот, кто силен, не станет Покорно ожидать, пока беда нагрянет. Исчезнет пусть сестра, чтоб больше не рвалась Ни Цезаря пленять, ни притязать на власть. Нельзя же допустить, чтоб заплатил короной За первый нежный взгляд ей римлянин влюбленный.

Потин.

Нет, иль в цепях пройдешь и ты, скорей всего, За триумфальною квадригою его. Как месть твоя сестре не будет справедлива, Он, чья натура столь, увы, честолюбива, Что в рабство рада бы всю землю обратить, Не поколеблется сторицей отомстить Тебе за ту, кого похитишь у него ты, И от тоски по ней, равно как из расчета, Египет разгромит, трон у тебя отняв И праведный твой гнев к злодейству приравняв.

Птолемей.

Коль я не устраню сестру, она — царица.

Потин.

Попробуй устрани, и твой удел — гробница.

Птолемей.

Рад, чтоб сгубить ее, я буду умереть.

Потин.

Чтоб с радостью сгубить ее, живи и впредь.

Птолемей.

Жить, видя свой венец у ней на лбу всечасно? Коль скипетр удержать рука моя не властна, Пусть Цезарем самим он будет в руки взят.

Потин.

Нет, легче у сестры забрать его назад. Какою пламенной ни полон Цезарь страстью, Уедет он, и вновь ты завладеешь властью. Таких, как он, любовь бессильна удержать: Свое величье им милей приумножать. Ждет Африка его, Испания — за нею. Там Юба, Сципион, там сыновья Помпея{25}, И воля Цезаря для мира — не закон, Покуда не добил всех помпеянцев он. Не полководцем бы — глупцом его считали, Когда б, довольствуясь победой при Фарсале, Он дал противникам, которых разгромил, Набраться исподволь решимости и сил. А коль он верх возьмет над ними в тяжбе ратной, Ему отправиться придется в Рим обратно, Чтоб граждан отучить от вольности былой И преобразовать себя изживший строй. За это время, царь, немало сделать можно. Встреть Цезаря, пред ним угодничай безбожно, Но помни, льстя ему, что переменчив рок И новый поворот событий недалек. Вручи же Цезарю трон, скипетр и корону, И он, чтоб проявить почтение к закону, Исполнит, тронутый смирением таким, То, что завещано родителем твоим. К тому ж ты сослужил ему такую службу, Что он не выказать тебе не может дружбу. Но что б он ни решил, на все согласен будь — Пусть только поскорей опять уедет в путь. Когда наступит миг, удобный для отмщенья, На это хватит нам и сил и разуменья; До тех же пор скрывай от своего двора, Как глубоко тебя обидела сестра. Угрозы лишь селят в сопернике тревогу. Тот мало говорит, кто хочет сделать много.

Птолемей.

Ты спас меня, мне жизнь и скипетр возвратив. О, где советник мудр, там государь счастлив! Плывем же к Цезарю, оплот венца царева, Чтоб все ему отдать и взять обратно снова. Устроим пришлецу торжественный прием И лжепокорностью в обман его введем.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Хармиона, Ахорей.

Хармиона.

Наш царь — и тот в порту, найдя, что не зазорно Ему пред Цезарем повергнуться покорно, А Клеопатра все в своих покоях ждет, Что победитель сам к ней на поклон придет. Заносчивостью б я назвала это ныне.

Ахорей.

А я — оправданной, законною гордыней Той, что носить венец монарший рождена И честь его блюсти поэтому должна. Войти к ней можно?

Хармиона.

Нет, но мне она велела Во всех подробностях узнать, как было дело; Как Цезарь вел себя, кровавый дар узрев; Что выказал царю — признательность иль гнев; Каков он стал лицом — хмур иль, напротив, светел, И чем в конце концов на лесть убийц ответил.

Ахорей.

Боюсь, что голова Помпея принесла Им мало выгоды, но очень много зла, И, даже допустив, что Цезарь притворялся, Его б на месте их теперь я опасался. Царю они верны, но верность их — во вред. С двором отправился я Птолемею вслед. Навстречу римлянам его суда поплыли, Но Цезарь был от нас уже в какой-то миле, И как на суше Марс хранил его везде, Так ныне и Нептун дружил с ним на воде: К Александрии вел под всеми парусами Он флот, пришпоренный попутными ветрами. На судно Цезаря поднявшись наконец, С испугу царь забыл, что носит он венец. Он быть приветливым старался что есть силы, Но трусость низкая в чертах его сквозила, И сожалел я, стыд тая в душе своей, Что предо мной не царь, хотя и Птолемей. Так боязлив был он, спесивый из спесивых, Что Цезарь подбодрил его в словах учтивых, И царь пролепетал, пред тем как дар поднесть: «Ты от соперника избавлен мною днесь. Помпей с женой ушли от рук твоих в Фарсале, Но в сеть, что здесь на них расставлена, попали. Вот твой заклятый враг; Корнелии ж вослед Шесть кораблей ведет мой преданный клеврет». Тут с мертвой головы Ахилла снял покровы. Казалось, вновь она заговорить готова, И онемевшие навек уста вот-вот Обида новая стенаньем разомкнет, И незакрытые глаза посмотрят дико, И в них опять блеснет огонь души великой, И попрекнет богов в последний раз Помпей Злосчастием своим и гибелью своей. Взор Цезарь устремил на этот дар ужасный. Как громом поражен, недвижный и безгласный, Глазам не веря, он старался что есть сил Скрыть чувства, коими обуреваем был. Но сделать все же я дерзну предположенье, Что первое свое душевное движенье — За смерть соперника признательность судьбе — С негодованием он подавил в себе. Конечно, мысль, что мир ему покорен ныне, Приятной не могла не быть его гордыне, Но добродетель ей отпор сумела дать И не позволила в душе возобладать. Да, славы алчет он, но не ценой измены! Взглянул со стороны он на себя мгновенно, Сам чувствам собственным содеялся судьей, Их взвесил, оценил и сделал выбор свой. Он слабости на миг дал волю над собою, Но, одолев ее, стал духом тверже вдвое. Затем кровавый дар убрать он повелел, Взор к небесам возвел и руки к ним воздел, Сквозь зубы процедил: «О стыд! О злодеянье!» — И погрузился в столь упорное молчанье, Что даже римлянам в ответ на их слова Бросать суровый взгляд благоволил едва. Приказ о высадке дав тридцати когортам{26}, Он тотчас завладел и городом и портом, Охрану выставил у всех ворот уже И показал, что быть решил настороже, Что под руку свою берет Египет знойный И что Помпей ему не враг, а зять покойный. Вот то, что нынче я видал.

Хармиона.

Вот то, о чем Царица молится Осирису{27} тайком. Такая весть ее порадует безмерно, А ты, мой друг, и впредь служи ей столь же верно.

Ахорей.

Не премину… Но вот и Цезарь. К ней спеши И страх приспешников царевых опиши, А я, оставшись здесь и проследив за ними, С вестями к ней приду — благими иль дурными.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Цезарь, Птолемей, Антоний, Лепид, Потин, Ахилла, римские и египетские воины.

Птолемей.

Сядь, властелин, на трон и правь моей страной.

Цезарь.

Как ты решаешься так говорить со мной? Знай: нет для Цезаря страшнее приговора, Чем троном обладать, коль равен трон позору. Займи я твой престол, гордиться мог бы Рим Тем, что столь долго был гонителем моим, Рим, для которого ничто твоя корона, Который раздает и низвергает троны, Который искони привил своим сынам Презренье к титулам и ненависть к царям. Престол свой предложить ты должен был Помпею И от него узнать то, что сказал тебе я. Царь, поддержав того, кем был на трон взведен, Ты возвеличил бы и сам себя и трон. Ты пал бы, может быть, но пал, покрытый славой, Победой свой удел считать имея право, И если бы тебя обрек паденью рок, Тебе бы Цезарь встать с охотою помог. Ты так не поступил и — что намного хуже — Коварно отнял жизнь у доблестного мужа. Как мог ты от убийц его не защитить, Ты, кто последнего из римлян должен чтить? Ужель ты возомнил, что боги при Фарсале Мне только для того победу ниспослали, Чтоб жизнью тех, кого в сраженье я разбил, Ты волен, Птолемей, распоряжаться был? Я власть верховную не уступил Помпею. Так неужель с тобой делиться буду ею И злоупотребить своим успехом дам, Чтоб ты дерзнул на то, чего не смел я сам? Как мне назвать твой двор, где ты непоправимо Всех римлян оскорбил в лице владыки Рима, Чью голову важней им было бы сберечь, Чем тысячи голов, что снял понтиец с плеч? Не обольщайся, царь, я не предполагаю, Что Цезаря ждала б у вас судьба другая: Когда бы одолел Помпей меня в бою, Ему бы в дар поднес ты голову мою. Удачей там стяжал себе я уваженье, Где в грязь втоптали бы меня при пораженье. Ты воздаешь не мне — моим успехам честь. Не Цезарь ценится, а победитель здесь. Опасна дружба тех, кто ею к нам пылает, Пока Фортуна нас в беде не оставляет! Но слишком робок ты. Довольно, царь, молчать!