Помоги проекту - поделись книгой:
Отмеченная у меня под № 121, ч. 2, совсем иначе напечатана. Или:
Несправедливо приписывают ее Ваньке Каину — он только любил ее петь. Каин разбойничал в царствование Елизаветы. Пойманный и сужденный за преступление, он был сослан с клеймом на лбу и двух щеках и с вырыванием ноздрей в каторжную работу в порт Рогервик, ныне балтийский…
Вот где народная поэзия, проникнутая истинным чувством!
В царствование Иоанна IV толпы скоморохов ходили из села в село и пели песни от избытка чувств, раздающиеся поныне в деревнях и городах. Сам набожный царь Федор любил внимать пению: по отслушании вечерни он проводил все остальное время до ужина в забавах, коими тешили его шуты и карлы и услаждали песнями.
Предания старины памятнее для народа: лелея давно прошедшие события, он переносился в глубокую даль времени, украшал ее песнями и передавал потомкам. Кто сочинял эти песни? Имена сочинителей потеряны, но утвердительно сказать можно, что многие песни составлялись в кругу дружеской беседы, как это делали индийские певцы: харуны и бгаты, которые славили деяния своих предков[51]; ионические рапсоды, гомеровские греки, кельтийские барды, скандинавские скальды, германские миннезингеры, французские трубадуры, менестрели, сербские гусляры и все воодушевленные песнопевцы, увлекаемые преданиями. Так сочиняли малороссийские кобзари (бандуристы) и казаки, собираясь на вечерницах (вечерних сходбищах) или в кругу пленительной дружбы. Особенная жалость в тех думах, в коих глубоко запали в сердце уныние, тоска и печаль.
Казаки в степи. Художник С. И. Васильковский
Для сравнения с приведенными образцами: об убитом воине, лежащем в степи, представляется здесь несколько малороссийских песен, которые древностью и, говоря беспристрастно, красотою, силою и живопроникнутой грустью превышают русские песни и думы.
Печальные воспоминания казака по оставленной им родине.
Могила, разговаривая с ветром, предвещает казаку, оставляющему своего отца, неминуемую смерть:
Необыкновенная красота и сила малороссийских песен заставляли многих собирать их и печатать; но никто доселе не был столько счастлив в собрании их и ознакомлении с ними нас в такой степени, как трудолюбивый писатель наш г. Максимович. У него ныне собрано до двух с половиною тысяч разных песен и отрывков. С нетерпением ожидаем выхода в свет. Г. Киреевский давно собирал русские народные песни и собрал их весьма много. Более десяти лет ожидали появления в свет обещанных им песен, и, к сожалению, обещание не выполнено. Постигшая смерть в 1843 г. похитила его у нас; с ним она унесла в могилу нашу надежду. Может быть, кто-нибудь из любителей народности издаст их; а теперь мы лишены возможности сказать о них что-либо. Приведенные малороссийские песни принадлежат, судя по слогу, к концу XVI в. Но вот определенные по своему времени: на взятие Варны и на взятие Львова. Гетман Федор Богданко, опустошив Синоп, Трапезунд и Анатолию, подошел под Царьград (в 1577 г.) и ограбил его предместье; отсюда поплыл с казаками к Варне, которую он взял. По этому случаю сочинили казаки песнь.
По взятии Львова Богданом Хмельницким (в 1648 г.).
По летописям видно, что Львов избавился от грабежа казаков выкупом 200 000 червонцев, собранных с жидов и купцов армянских. Не должно думать, чтобы песни на взятие Варны и Львова только и были бы определенные по своему времени — их довольное число. На некоторые из них указано для сравнения только с приведенными русскими…
Думая, что при звуках пленительной старины никто не может быть равнодушным, я решился привести несколько отрывков из сочинений пол. XVII в. и конца того же века — казака Кирши Данилова и неизвестных.
Завоевание Сибири Ермаком, хранившееся долго в устах простолюдинов, носит отпечаток исторической верности.
Посланники от Ермака на красном крыльце перед Иваном Грозным. Художник С. Р. Ростворовский
В горе не должно кручиниться, говорили наши прадеды:
Докончим выписку из старинных песен забавной сказкой о дурне. Это характеристика, достойная внимания:
Продолжать выписки о старинных народных произведениях было бы здесь излишним. Всяк, кто сколько-нибудь знаком с напечатанными уже песнями, тот согласится, что многие из них так трогательны и сильны излиянием сердца, что они не только восхищают простолюдина, но и знакомого с изящными творениями.
Недавно стали думать, чтобы писать в народном духе, и некоторые в том успевали. Должно желать, чтобы наша словесность, богатая языком и чудесными оборотами, стремилась преимущественно к своему собственному назначению. Не надобно заимствовать несвойственного нам: ни предметов, ни красок, ни оборотов для слова и мысли. У нас всего в избытке. Каких хотите народных предметов? Загляните в отечественную историю — там несчетное число событий величественных и печальных, отрадных и убийственных, поучительных и злодейских. А где краски? Ваша родина, ваше дорогое отечество: дремучие леса и бездонные пропасти, воды и океаны, богатства южных и горячих стран, ужас природы от берегов Ледовитого моря до упоительной роскоши — предметов бесчисленное множество! Человек с пламенной душою, возвышенной мыслью, чистым сердцем, с жаром ко всему прекрасному, изящному и благородному найдет везде себе пищу — ему не надобно указывать. Но можно ли найти для предметов и красок приличные обороты и мысли? Не только приличные, но возвышенные и глубокие. Это зависит от выбора предмета, который часто сам воодушевляет, и от места, поражающего наши чувствования, потрясающие душу и вызывающие, так сказать, слова и мысли на простор беспредельных размышлений: тут они стаями явятся, налетят на вашу душу, на ваше благородное сердце, унижут его жемчужными словами и развернутся пред вами бриллиантовою струей, в ослепительном сиянии. Рой звонких выражений и плачевных отголосков отзовется в оледеневшей душе и соплетет с лучезарной светочью мыслей блестящие украшения. Поверьте, можно достигнуть украшений: надобно уметь чувствовать.
Скоморохи в деревне. Художник Ф. Н. Рисс
Я уклонился от предмета, но он так близок к нашему сердцу, что невольно увлекает.
Не все наши песни и сказки носят древность даже половины XVII в., потому что они забыты или истреблены временем. Большая часть существующих ныне суть первой половины XVIII в., а другие сочинены в конце XVIII в. Многие уже переделаны местною потребностью и вкусом или вновь сочинены — народ их сам производит. Плясовые, свадебные и протяжные часто сокращаются, дополняются новыми или вновь составляются. Замечено, что по прошествии 25 лет самые любимые песни, которые певали прежде повсюду, оставляются: считают их уже старыми и заменяют новыми. Неграмотный народ имеет свою поэзию и своих стихотворцев, а мы их не уважаем и не хотим! Богатый запас народности погиб уже и погибнет от небрежения нашего или, справедливее сказать, от наших мудрований, и <мы> погребаем безжалостно свои сокровища. Если бы дошли до нас все народные стихотворения, даже начала XVII в., то мы, вероятно, получили бы другое направление в области языкознания, но потеря невозвратная! По крайней мере, не допустим теперь, будем собирать, изучать и дорожить своими памятниками. Время все истребляет, а люди как бы не думают об этом. Пора уже нам оставить чужеземные восторги, восхищаться одним заморским и слепо думать, что мы не в состоянии создать собственного природного; что наш язык не заменит приторных выражений: «Comme cʼest beau! quel jolie enfant! Vraiment, cʼest un ange» и т. п. Оставим это доказывать прекрасному полу, и кто смеет спорить с ним? Кто будет столь невежлив, чтобы осмелился сказать: сударыня! вы ошибаетесь, вы судите ложно!!! Мужчины не одарены нежным свойством судить ложно, и не все они так пристрастны, как римский император Карл V, который утверждал, что на испанском языке говорят с Богом, на французском с друзьями, на немецком с неприятелями, а на итальянском с женским полом. Мы знаем, что наш язык сладкозвучен и чувствителен, громок и живописен, силен и богат. Иностранные писатели этого не знают — и какая надобность знать им? Они любят свое и ожидают только похвал от нас своему собственному, а мы? Мы точно их хвалим, ничего не надеясь от них в нашу пользу, потому русским надобно внимание русских. Какого хотите от нас внимания? Разве мы не читаем русских повестей, рассказов? И помилуйте, Бог знает что говорите! Требуете нашего внимания! А посмотрите, есть ли у нас язык? Где он? По каким примерам станем изучать его? Говорят, что его надобно изучать в высшем обществе; говорят, что там он господствует во всей чистоте и правильности. Подобные замечания мне делали часто. Что я мог отвечать? Молчал — и мое молчание всегда принимали за согласие с ними, что у нас нечему учиться, что наш язык употребляет mauvais gens — чернь, простые люди!! Внимание нужно к русскому языку потому, что он наш, отечественный, а кто любит отечество, тот любит свой язык. Повести и рассказы доставляют приятное чтение, читать же их без разбора, без знания языка то же самое, что ходить по золотоносным горам и не видеть золота. Надобно прежде изучать красоту и прелесть слова. Язык не только существует, но он богатейший в мире после аравийского; образцы его оставили нам бессмертные наши писатели: светские и духовные; у них должны изучать, а не в высшем обществе, где часто говорят не по-русски, мешая природные слова с иностранными, даже там многие не оценивают его — это уже доказано[54]. Ни московское, ни новгородское, ни ярославское наречие, ни другое какое-либо не может сделаться повсюдным. Это только местное наречие, но самое лучшее, правильнейшее и чистейшее, существует между людьми, изучившими свой язык по определенным правилам, которые, однако, не могут быть постоянными, положительными: с просвещением народа язык изменяется, а отсюда следуют изменения и новые правила. Тот бедный язык, который стоит на одной ступени. Французский уже не двинется далее; только вносятся в него преобразованные слова вместо застарелых, а застарелые занимают место новых, так что в нем теперь произошла мена слов. Если бы допустить, что в обществе заговорили бы в одно время на ста местных наречиях, проистекающих из одного общего, родного им языка, то вышло бы странное смешение — недалеко от вавилонского. Каждый захотел бы отдать преимущество своему туземному выговору, произошли бы споры, а за спорами неуместные доказательства. Мы знаем на опыте, что в образованном обществе говорят наречием правильным и очищенным. Это доказывает, что эти люди изучали его свойство, силу и дух; что они знают, где надобно избегать несвойственных выражений, приличных одному какому-нибудь месту, городу или деревне; что они сами признают тот правильным язык, который освобожден от местных привычек. Смешно было бы, если бы кто стал изъясняться книжными словами. Были примеры, что многие из прекрасного пола говорили целыми статьями из какого-нибудь любимого ими романа или повести, написанной, правда, увлекательно, но это обнаруживает явное незнание языка, слепой вкус и тщеславное желание блеснуть чужими оборотами выражений, которые весьма кстати были сказаны писателями, но изуродованы легкомысленными подражателями[55].
Местные отличия и наклонности русских не мешают народности
Наше отечество, заключающееся в пределах трех частей света, на пространстве 350 000 кв. м, имеет народонаселение до 63 1/2 млн. На одном этом протяжении рассеяны многочисленные племена, не сходствующие между собой ни нравами, ни образованием: живут язычники, иноверцы, кочевые и полудикие; но число их довольно незначительное. Можно насчитать более 100 племен, совершенно чуждых одно другому; но все сохранили свой язык, веру и предания. Расселение племен можно подвести под 12 родов: 1) славянское; 2) германское; 3) латышское; 4) финское; 5) татарское; 6) кавказское; 7) монгольское; 8) маньчжурское; 9) самоедское; 10) племена американского происхождения; 11) жиды; 12) цыгане. Славянское, состоящее из русских, малороссиян, казаков донских, черноморских, уральских, сибирских, гребенских и пр. и поляков, простирается до 54 млн; исповедующих же православную веру до 50 млн. Германцев более 1 1/2 млн, остальные 8 млн образуют все следующие за ними десять племен. Господствующий народ далеко превышает числом все другие, и нет никакой опасности от разноплеменности обитателей, тем более что самодержавие, вера и просвещение утверждают общественное направление ко всему благому. Владычествующий народ, тесно связанный религиею, преданный своему отечеству, радующийся его благосостоянию, имеющий свое могущественное царство и гордящийся им, упрочивает безопасность нашу. Правители царств всегда смотрят далее своего века, а мудрый монарх бессмертен в делах своего народа. Россия, обязанная своей славою великодушному самодержавию, Россия, любя своих царей, как дети отца, умеет благотворить и своим врагам. Она любит их, как ближних, но еще более любит своих русских.
Несмотря на разнообразные наклонности и свойства природных жителей, у них общее народное: вера и благо отечества. Разнообразие это происходит от местных привычек, а не от духа; оно никому из них не препятствует гордиться общностью и дружеством; оно, раскрывая друг пред другом превосходство в способностях, успехах разума и промышленности, соревнует их друг пред другом, одушевляет к постоянным предприятиям и напоминает каждому гражданину о почетном его назначении.
Пограничные обитатели Севера и степей, отличающиеся особою телесной крепостью, занимаются звериною и рыбного ловлями и меновой торговлею: они смелые и отважные. Беспокоиваемые часто хищническими набегами, они беспрерывно борются с ними, оттого умом хитрые, изыскательные, воинственные; росту среднего, стану гибкого, цветом лица смуглые, волосы имеют черноватые. Внутренние обитатели северо-восточной части проницательные; все они с большими наклонностями к познаниям: переимчивы и изобретательны, деятельны и неутомимы. Торговля всеми вещами, приобретаемыми изнутри и вне поверхности земли, промышленность и фабричные произведения, проистекающие отсюда, расходятся по всей империи и вывозятся за границу. Выгоды, получаемые от деятельности и предприимчивости, распространяют изобилие и роскошь — изощряют ум и направляют его к полезному образованию. Внутренние обитатели, одаренные предприимчивостью, устремляются в отдаленные края, чтобы изыскивать средства к постоянному своему улучшению. Наделенные мужеством и самоотвержением, они жертвуют своими частными выгодами общественным; устраивают общеполезные заведения и расширяют область познаний. Более хладнокровные, чем горячие, они прежде рассчитывают, нежели решаются. Гражданственность, услаждающаяся очарованиями преданий и народными рассказами о собственном величии, утверждает прочность обитателей внутренности России — потому-то здесь гораздо более, нежели где-либо, каждый дышит любовью к своей родине. Тут не поэзия, не жажда честолюбия — жить в потомстве, а наука любить отечество. Жители юго-западной части, избалованные расточительной природою, более ленивы, но пламенны. Они роста высокого, гибкие телом, привлекательны собою и по большей части страстные поклонники неги. Белые лицом, с волосами черными и глазами огненными, они страстно любят умственные занятия. Нигде между русским народом не было такой высокой поэзии, как между малороссийскими казаками. Шел ли казак на войну, он одушевлял себя песнями и рассказами об удальстве своих витязей и атаманов. Жил ли он в мире, служил примером доброго и верного гражданина. То же чувство руководит им ныне: он любит Россию с жаром юноши — это им доказано. Излишне было бы приводить примеры, что из его казацкой страны вышли добродетельные святители, великие государственные мужья в политике и на поле брани и знаменитые ученые, которые все служили с такой же беспредельной ревностью, как и собственно русские. Между малороссиянами и русскими нет никакого различия: один дух и одно благородное желание управляет ими. Если мы видим различие нравов, то это не есть противодействие народности.
Великороссы центральных губерний. Художник Г.-Ф. Х. Паули
Мы уже говорили, что народность основывается на общественном стремлении к единству, коего возглас есть: благо и слава народа, поэтому всякий из нас дорожит своей Святой Русью, гордится своим именем, отвечает всегда радостно на призыв любимых нами монархов, коим наше отечество вручено самим Провидением. Каждый из нас хранит в сердце своем заветные слова наших предков, что мы должны жертвовать собою за веру, царя и Отечество и помнить твердо: с нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог!
Заключение
Любовь к собственному счастию рождает любовь к своему отечеству, благородное честолюбие каждого, народную гордость. Народная гордость не может существовать без сознания собственного достоинства; слава народа не может проявляться без любви к отечеству. Напрасно некоторые говорят, что любовь к отечеству можно внушить умствованиями. Кто не гордится народностью, тот не может питать любви ни к чему родному. Кто не знает, что народность есть истинная любовь, основа к благоденствию царства, тот только может быть всемирным гражданином. Божественный свет религии скрепляет все общественные связи, а народность утверждает в любви к своему отечеству. Религия есть тайный союз человека с Богом; внутреннее, неизглаголанное чувство с Небом: она выше всего земного, выше всех мудрых законов; но народность есть душа отечества, врожденное чувство ее жизни, невидимая связь соотечественников, сближение ее с одними чувствами, с одними мыслями, и она везде действует на земле с самоотвержением, как действовала прежде; следовательно, народность есть выражение любви к отечеству. Но каким образом можно приобрести народность? Странный вопрос! Как будто бы народное чувство можно купить, как сребролюбивое сердце. Но тот, который продает себя, продает себя всем безотчетно. Как же мы можем понять народность и где можем ее изучать? Вопрос весьма важный, но ответ написан в сердце каждого русского: в воспитании народном[56].
Иноземец никогда не воспламенит сердца нашего к отечеству нашему, потому что он чужд его. Не согреет наших чувств трогательными примерами из нашей истории, потому что не знает их или увлекается пристрастием. Он всегда уверен в достоинствах своего народа и всегда склонен к мысли о превосходстве своих соотчичей. Он будет указывать на разительные примеры только из своей истории — как будто бы у нас их нет! Как будто бы мы скудны ими! Нам надобно знать свои примеры и любить в них свое возвышенное, свое родное. Как несовместны в природе две любви, так никто не может любить двух отечеств, а потому напрасно увлекаться безотчетным благоговением к одному иноземному. Не поймем народного духа, когда не станем изучать его. Прилепляясь к чужому, мы не сроднимся с ним и не оценим своего. Мы должны заставить наших клеветников уважать нас — преданностью своею к самодержавию и православию, к своему величию и отечеству. Кто думает дурно о своем отечестве, тот не достоин жить в нем. Если злословы наши стараются видеть у нас все дурное, то могут ли они сказать когда-либо хорошее? Если осуждают нас, то единственно из ненависти к нашей силе. Кто может противоречить истине? О! Если найдутся люди, то да поклянутся гробами своих родных, чтобы обличить нас. Нет! Не найдется дерзновенного… и если… нет! нет! Творец милосердный! Не допусти их до заблуждения. Русский любит свою землю, свое солнце. Земля — его мать, солнце его мир ненаглядный: оно согрело его помыслы благородные, озарило величием, пленило сердце славой и той землею, где все мы родились, живем и ляжем подле наших отцов — умрем с ними, любя свою родину, свою землю.
Следуя правилу государственной науки — ограждать свою безопасность и укреплять народное чувство, мы должны стремиться к образованию, свойственному духу спасительного самодержавия. Своими победами мы устранили препятствия, заграждавшие <путь к> успехам образования: теперь мы должны усваивать одно доброе и полезное. Мы живем в России и должны жить для нее. Мечтая о гениальности чужих умов — как будто бы у нас их нет и не было! — не вознесемся чужим умом и не будем счастливы ложным, чужим счастием. Россия — счастье наше.
II. Жилища
Превосходство европейского климата пред прочими частями света
Если станем рассматривать Европу с незапамятных времен, то она представится нам самою бедной страною. За исключением хвойных лесов и незначительных растений, все, что в ней находится теперь, есть иноземное, перенесенное из других частей света, не говоря уже о просвещении. Нынешним богатством она обязана единственно труду и деятельности человеческой. Хлебные растения: рожь, ячмень, овес, гречиха, пшеница, кукуруза, полба — перенесены из Азии; плодоносные деревья, кроме тощих видов груш и яблонь, перешли к нам из Азии. Римляне за несколько лет до Р. X. перенесли вишню, лимоны, виноград, дыни, финики, персики (из Персии), померанцы (из Китая), розы (из Малой Азии). Картофель, табак, разные виды домашнего леса, большое множество полезных и приятных для глаз растений и деревьев: цветы, душистые травы, тополь и пр. — перевезены из Америки. Домашние животные по большей части, кроме лошадей, верблюдов и ослов, суть туземные; серна, сайга, дикие козы, овцы и пр. суть переносные; медведь, волк, лисицы, заяц и кролик приписываются Европе. Из птиц павлин вывезен римлянами из Азии, индийский петух и некоторые другие птицы не европейские. Усваивание великого множества растений и животных доказывает бывшую непроизводительность Европы и с тем вместе воспроизводительность ее земли пред прочими частями света, потому что в ней легко принимаются произведения тропических стран и обращаются в туземные. Европа не имеет ни гор, ни рек, ни долин, ни степей, какие в Азии и Америке; ее леса скудные в сравнении с мирозданными Америки; ее животные даже карлики в сравнении с великанами африканскими и азиатскими; зато природа ее восприимчивая, воздух умеренный и здоровый. Ей не известны ни опустошительные ураганы, ни мгновенный переход от чрезвычайного жара к оцепеняющему холоду, как в Азии и Америке. Небо не сияет тропическою прелестью, не обвораживает смертного, зато не веют на него заразительные болезни, истребляющие целые города. Азиатская и африканская моровая язва, желтая лихорадка Америки останавливаются на пределах Европы. Холера, зашедшая к нам из Восточной Индии, не появляется более. У нас нет тех страшных пустынь, как в Азии и Африке, где они образуют кладбища от внезапно умирающих людей; мы не подвержены нападению бесчисленных роев ядовитых насекомых и высасывающих кровь; мы не терпим хищнических опустошений от свирепых зверей, ни удушливого зноя. Если европеец не отдыхает в прохладной тени величественного пальмового дерева, то он засыпает безбоязненно среди безвредных своих полей и лесов. Его не тревожит неожиданный ужас, быстрое дуновение заразительного ветра или нечаянное нападение лютого животного.
Древнейшие сведения о России
Эту часть света занимали в самой глубокой древности германы и славяне. Все они жили первоначально в лесах; болота и высокие горы разделяли их друг от друга. От Карпатских гор и устья Вислы до Пиренейских гор и Атлантического океана воздух был суровый и холодный; зима стояла по полугода, и дикие звери витали здесь. В X в. по Р. X. находим эти места измененными: людность смягчила суровость природы; но и тогда еще леса непроходимые, по берегам Дуная и Роны, наводили ужас, и зимы бывали продолжительные. Еще в XV в. германцы носили меха и согревались дома огнем.
Геродот. Античный бюст
Гомер, писавший <в> IX в. до Р. X., или <в> VII в. до нашего времени, о южной части России, нынешней Тавриде, передает о ней известия со смесью баснословия: «Там небо подернуто вечными туманами, солнце не показывается на горизонте и глубокая ночь царствует вечно». Эти известия хотя не совсем верные, однако весьма любопытные, даже важные: они подтверждают общее мнение, что часть Европы была мрачная, болотистая и холодная; жители ее были дикие дети природы.
Места от Карпатских гор до Балтийского моря и далее на север до Ледовитого моря вовсе были не известны ни римлянам, ни грекам даже до пол. V в. до Р. X. Они имели о ней самые темные и изуродованные предания. Персидский царь Гистасп Дарий, жив. за 500 лет до Р. X., и македонский царь Александр в первой пол. IV в. до Р. X., гоняясь за кочующими скифами от Азовского моря до р. Дон, встречали на сем пространстве степи и безлюдность. Орды многих племен проходили здесь, вытесняли бездомных обитателей, которые в свою очередь были выгоняемы отсюда другими. Геродот, живший за 445 лет до Р. X. и сам посещавший греческие поселения в нашей Тавриде, исчисляет уже племена, имевшие гражданскую оседлость. Он говорит, что места между Тавридою и Днепром были необозримые степи и безлесные; что зима стоит 8 месяцев и воздух в это время наполнен летающими перьями (снегом); что Азовское море покрывается льдом, по коему ездят жители на санях и сражаются на нем, ничего не боясь; что некоторые из них питаются человеческим мясом, а другие обращаются ежегодно в волков на несколько месяцев: первое означает свирепость народа, а второе, что зима там была довольно жестокая и люди одевались в волчьи кожи, а быть может, в бараньи, из коих стали выделывать шубы. О полунощных землях носился один темный слух, что там живут люди, которые спят шесть месяцев в году (в продолжительные ночи на Севере). Об отдаленнейшей части Севера потеряны известия. Хотя Тацит (писатель I в. по Р. X.) говорит о балтийских вендах, наших соплеменниках, что они имели дома, жили в кибитках; однако мы ничего не знаем о климате прибалтийских наших мест. Иорнанд, готский писатель VI в., говорит уже о многочисленности наших венедов. Вообще можно сказать, что одни греки и римляне передают нам некоторые сведения о славянах, которые были неверные, сбивчивые и искаженные, именно что вся полоса земли от балтийских берегов до устья Днепра была покрыта лесами непроходимыми и болотами, которые испугали Бату в начале даже XIII в. идти на Новгород; что почва была необработанная и представляла пустыню, что стаи диких и хищных животных рыскали по пространству необозримому, снега глубокие ужасали туземцев, но реки изобиловали рыбою, а леса дичью и пушными зверями. Последнее известие согласуется с безлюдностью, потому что это есть принадлежность всех незаселенных и холодных стран. Хлебное растение едва тогда было известно, и оно заменялось кореньями, земляными плодами, мясом дикого животного, молоком и сыром.
Жилища славян
На этих холодных и безлюдных местах селились славяне и жили по природе: в лесах и пещерах[58]. Когда они получили гражданскую оседлость, а с тем вместе и выгоды от постоянных жилищ, тогда стали строить хижины; но в местах диких, уединенных и среди непроходимых болот иноземец не мог путешествовать в их земле без вожатого. Ожидая беспрестанно врага, славяне брали еще другую предосторожность: делали в своих жилищах разные выходы, чтобы в случае нападения можно было спастись: скрывали в глубоких ямах драгоценные вещи и хлеб и селились более между болотами и лесами[59].
Зарывание хлеба в землю господствовало в Малороссии до наших времен. Еще недавно казаки для сохранения зернового хлеба ссыпали его нарочно на зиму в ямы, в коих он оставался невредимым.
С узнанием выгод от скотоводства и земледелия они получали от них все необходимое для поддержания своей жизни: поля и животные снабжали их пищею и одеждою; непроходимые леса охраняли жилища и служили при военных событиях часто оградою. Не страшились уже ни голода, ни свирепых зим, ибо запасались достаточными пособиями, которые находились в их стране.
Здания деревянные и каменные, хоромы В. К. Ольги
Первоначальные жилища состояли из лесных срубов; ставили их обыкновенно по произволу и удобству хозяйственных помещений. Внутренность их состояла из одной общей комнаты, в смежности с коею находились пристройки для домашнего скота и птиц и для хранения земледельческих вещей, хлеба, сена и пр. Овины или гумно стояли недалеко от избы. Мы не имеем самых древних сведений о наружности и постройке наших домов. Судя о простоте тогдашних нравов, должно думать, что избы и хоромы располагались без украшений, но строились, сколько нам известно, из дерева. Жилые покои стояли внутри двора и обводились деревянными заборами с решеткою и без решетки и частоколом. Конечно, это делали одни богатые; недостаточные и бедные окружали плетнем или оставляли незагороженными, как доселе по многим городам, селениям и деревням. Хоромы в. к. Ольги были уже каменные (в пол. X в.). Стены и башни, окружавшие города, были деревянные и каменные. Владимир I строил церкви и здания при содействии греческих художников, напр. дубовую церковь Успения Пресв. Богородицы (в 991 г.), и украсил ее иконами и церковными вещами, доставленными из Константинополя. Того же года такая же церковь с тем же именем построена в Ростове, которая стояла 168 лет и сгорела во время пожара[60]. В пол. XII в. построена каменная церковь в. к. Андреем Юрьевичем во Владимире-на-Клязьме во имя Успения Богородицы, с одним куполом[61]. Церковные каменные здания предшествовали построению домов.
Единообразное построение и расположение комнат
Нет сомнения, что, за исключением Ольгина терема, все тогдашние сельские избы не отличались от нынешних: были невысокие, крылись досками и соломою. Горожане строили высокие дома и жили обыкновенно вверху или в верхнем жилье, это видно из того, когда язычники-киевляне хотели принести в жертву идола Перуна христианина, родом из варяг, тогда подрубили сени и убили его с отцом. Тело умершего Владимира I спустили по веревкам из верхнего жилья, разобрав помост между двумя клетями. Низ дома служил тогда для погребов, называвшихся медушами, потому что в них хранился мед, и для кладовых. Дом делился на клети (комнаты). Он разделялся пополам сенями, называвшимися иногда помостом. Вдали от дома строились особые почивальни, или одрины, коих название чисто славянское показывает, что тут стояли постели и служили не для одного ночного отдохновения, но и послеобеднего. Наши предки любили уснуть после обеда, и это называлось у них отдохнуть немножко.
Приемные в великокняжеских покоях еще до Владимира I назывались гридницею. В ней в его время угощались бояре, гридни, сотники, десятские и все нарочитые люди (именитые граждане). Гридни составляли отборную дружину княжескую, которая переименовалась потом в мечников[62]. На дворе строили вышки и повалуши для голубей, коих любили наши предки издревле, и назывались еще голубницами[63]. Хоромами назывались у нас высокие деревянные дома, а теремами — покои или комнаты, расположенные в верхнем ярусе.
Освещение
Жилые покои освещались свечами и светильнею. В великокняжеских и боярских хоромах горели восковые свечи, потому что воску было у нас в изобилии: его снимали в лесах из диких пчельников и продавали, вероятно, дешево; недостаточные люди жгли обыкновенное масло, наливаемое в глиняные круглые сосуды, как поныне в обыкновении между малороссиянами, у коих такой сосуд называется каганцом, а в Великороссии жирником. Простые или бедные люди жгли лучины сосновые, которые поныне в употреблении. Иностранцы, бывавшие у нас по делам посольским в XVI и XVII вв., говорят единогласно, что путь их в ночное время освещали лучинами, которые горели так светло, как бы самое солнце светило среди дня; что по дорогам зажигали смоляные бочки, пуки соломы и костры дров. Сальные свечи появились у нас не прежде XVII в., их в это время употребляли уже многие[64].
Сальные фабрики появились в царствование Петра I, и тогда они стали входить во всеобщее употребление. Подсвечники появились, конечно, с восковыми свечами, и церковные служили им образцом.
Каменные палаты
Строителями домов были природные русские. Наш мужик, от природы сметливый, сам плотник и зодчий; так было и в самой отдаленной древности. В XII в. распространялись у нас ремесла и полезные знания; мы имели живописцев и строителей иноземных, кои преимущественно занимались украшением храмов[65]. Кремлевский дворец был первоначально деревянный, как дворцы великих князей в Киеве. В. к. Иоанн Калита, украшая Москву каменными храмами, обвел ее в 1339 г. дубовыми стенами и возобновил сгоревший в его время кремник (кремль)[66].
В его время были построены соборы Успенский и Архангельский, церковь Св. Иоанна Лествичника и Преображения. До XV в. не было здесь, кроме храмов и городских укреплений, ни одного каменного дома; князья и вельможи строили деревянные по избытку леса и трудной выделке кирпича, который продавался, без сомнения, весьма дорого и, сверх того, требовал искусства в построении.
Спят боярские хоромы. Художник А. М. Васнецов
Новгородский архиепископ жил уже в каменных, с тридцатью дверями хоромах, построенных немецкими зодчими (1433 г.). Его палаты были расписаны и украшены боевыми часами. На великокняжеском дворе, за церковью Благовещения, были выставлены еще в 1404 г. боевые часы, стоившие около 30 ф. серебра[67].
Митрополит Иона построил для себя в Москве каменные палаты с домовым храмом Положения риз (1449 г.).
Простота в построении
Среди самой столицы находились тогда рощи и луга, стояли мельницы и сады; дома боярские отличались от простолюдинов высотою и глубокими погребами, наполненными медом[68]. Если в это время господствовала в столице городская простота, то нельзя удивляться, что она по городам и деревням была общею. Самые деревни, состоявшие тогда из немногих изб и получившие свое название от построения их среди деревьев или лесов, как селение от села или заселения от мест пустопорожних, представляли повсюду единообразие: вокруг сеяли хлеб и косили траву, как и ныне. Дома горожан в XV в. строились почти по-прежнему: с большими сенями, низкими дверями, так что входивший, чтобы не удариться головою о верхний косяк, должен был наклоняться[69].
Украшение комнат
Стены комнат были голые, столы и лавки дубовые только у богатых; они стояли вокруг стен, часто покрывались коврами. Тогда не знали ни стульев, ни кресел[70]. Великие князья при приеме послов садились на возвышенном круглом седалище, заменявшем трон; во время обедов — на обыкновенных лавках, застланных пышными материями, шелком и бархатом. Украшение комнат составляло повсюду изображения св. мучеников и угодников, особенно чудотворца Николая, вставленные в киоты в углу; пред ними теплилась лампада, а в праздник освещали еще образа восковыми свечами; под иконами было почетное место; тут же стоял крытый белою тканью стол.
Появление каменных домов
Зодчество начало распространяться только в XV в. Иностранные художники укрепляли города, строили церкви каменные, и они построили Грановитую палату (1491 г.), которая в течение 320 лет сохраняла прежнюю свою красоту, и дворец Теремный (в начале XII в.). Знатные люди также начали строить каменные дома. Митр. Зосима поставил на своем дворе три келии каменные с подклетями. Голова Дм. Вл. Ховрин и Вас. Феод. Образец построили каменные дома (1485 г.)[71]. Тогда многие явно чувствовали превосходство европейцев в гражданском искусстве; старались заимствовать от них все полезное, кроме обычаев, к коим оставались верными. Нельзя оставить без внимания, что построение и укрепление многих пограничных городов было производимо знанием русских, познакомившихся уже с искусством военным.
Красная палата. Художник А. П. Рябушкин
Правда, стены воздвигались деревянные, зато внутри их была земляная насыпь, смешанная с песком, или крепко сплетались из хвороста стены[72], огражденные земляным валом.
Жилые покои в XV и XVI веках
В XV в. дома дворян и горожан были по большей части небольшие и крытые соломою; в них ставили хлебные печи, где варили и пекли, отчего покои наполнялись дымом. В тех же избах нередко толпились телята и другие домашние животные, как доселе. По недостатку в стекле для окон обтягивали их говяжьими пузырями или намазанной маслом холстиною, которую заменили впоследствии слюдою[73]. В конце XVI столетия столица величалась прочными зданиями: каменными лавками и домами, но нашлись злодеи: кн. Вас. Щепин, дворяне Вас. Лебедев и два Байкова, отец и сын, которые сговорились зажечь Москву в разных местах; однако умысел их открылся заблаговременно: виновников схватили и казнили (1597 г.)[74].
Построение высоких деревянных домов, их внутренность и важность высоких хором
Поделиться книгой: