Милость крестной феи (СИ)

— Ах, да какая разница, что они подумают! — закричала Маргарета. — Ради спасения дочери я готова на все!

И тем же вечером они отправились в гости к госпоже Кларизе и ее воспитаннику — безо всякого приглашения, без предупредительной записки!.. Но на что только не пойдешь, когда единственная дочь сгорает в лихорадке то ли от любви, то ли от проклятия, то ли от Луны, вошедшей в созвездие Совы.

Эли и фея (8)

Позже Маргарета не раз говорила, что сразу поняла — госпожа Клариза в тот вечер была смертельно напугана поздним нежданным визитом. Одерик, напротив, утверждал, что ни о чем не догадывался и посчитал, будто хозяйка попросту им не рада — как и любой другой человек, застигнутый врасплох незваными гостями. Но в одном они сходились: усадьба Терновый Шип, где с недавних пор обитали строгая дама и ее воспитанник, показалась им крайне неуютным местом!.. Мебель вся сплошь старая и неудобная, из оконных щелей тянуло сыростью, а дров в камине было ровно столько, чтобы создавать в доме видимость тепла, а не его ощущение. Дряхлые нерасторопные слуги, впустившие Одерика и Маргарету в дом, не могли объясниться даже друг с другом, не говоря уж о гостях, и прибавили бестолкового переполоху.

— Должно быть, они не успели еще обжиться, — прошептала Маргарета супругу, усаживаясь в потертое кресло, на которое ей указала мрачная Клариза, с трудом нашедшая слова для приветствия — и тут же удалившаяся под каким-то надуманным предлогом.

— И не так уж богаты, — так же вполголоса ответил Одерик, красноречиво обводя взглядом скромную обстановку гостиной.

Быть может, для чужого уха эти слова, исходящие из уст отнюдь не купца или другого выскочки без капли благородной крови, прозвучали бы возмутительно — и даже непозволительно! — но Маргарета услышала в них только то, на что сама горячо надеялась: во-первых Ашвин определенно не был принцем, раз уж довольствовался столь малым; а, во-вторых, госпоже опекунше при таких-то доходах следовало от души порадоваться нежданной-негаданной невесте с богатым приданым, не удивляясь лишний раз странности этого предложения.

Но ожиданиям этим не суждено было сбыться — разве могло получиться иначе в деле, где замешаны обиды феи? Весь разговор пересказывать смысла нет: и без того ясно, что Маргарета волновалась и говорила слишком много, а Одерик по той же причине не произнес и десяти слов, словно у него язык отнялся. Попробуйте-ка объяснить почти незнакомому человеку, что решили с ним породниться! Прийти в гости поздним вечером без приглашения — и то сомнительное предприятие, а если уж речь заходит о внезапном сватовстве!.. К женитьбе разговор вышел не сразу, после немалого блуждания по кружным путям приличий и обязательных любезностей — но это ничуть не помогло. Лицо хозяйки дома то краснело, то бледнело; временами она вздрагивала и начинала так пристально таращиться на гостей, словно ожидала, будто те сейчас превратятся в нетопырей или же завоют как оборотни. Не раз бедной Маргарете казалось, что госпожа Клариза ее вовсе не слышит или слышит как-то очень по-своему — иначе с чего бы ей так пугаться и вздрагивать? Удивление можно отличить от возмущения, а возмущение — от тревоги, и если первые два чувства казались вполне естественным для порядочно ошарашенной госпожи опекунши, то третье было определенно избыточным и странным — и Маргарета, не отдавая себе в том отчета, преисполнилась дурных предчувствий.

Надо сказать, они целиком и полностью оправдались.

— Помилуй, господи! — воскликнула в конце концов Клариза, всем своим сухощавым строгим лицом выражая благовоспитанное негодование, которое было призвано спрятать тот самый страх. — Да как вам вообще в голову пришло подобное? Будь эта беседа чуть более приличной — я бы, пожалуй, не знала, как объясниться, но тут скажу, не покривив душой: что за безумные речи вы завели?

Маргарета, и сама понимавшая, как скандально и дико выглядит этот разговор, попыталась было пойти на попятный и принялась просить, чтобы Ашвин хотя бы навестил Эли — но Клариза была непреклонна и отвечала одними лишь отказами. Ее воспитанник и ногой не ступит на порог дома сумасшедших соседей, у которых хватило бесцеремонности, чтобы ни с того, ни с сего начать свататься!..

— …Не знаю, как здесь принято, но в наших родных краях для женитьбы маловато одной лишь встречи на танцах! Неужто положение вашей дочери настолько отчаянно, чтобы хвататься за первого встречного? — хозяйка дома настолько вышла из себя, что перешла к прямым оскорблениям, после которых Одерику и Маргарете — не имей они дела с фейским проклятием — оставалось бы только уйти, не прощаясь, а затем во веки веков отказываться от приглашений в те дома, куда пригласили бы Кларизу. Но бедные родители и тут вынуждены были смолчать и проглотить обиду — в историю с феей не поверили бы и люди, жившие в здешних краях с рождения, что уж говорить о чужаках-иностранцах!..

Закончилось все тем, что Клариза попросту указала Одерику и Маргарете на дверь. Ссора вышла настолько громкой, что юный Ашвин спустился в гостиную из своей комнаты и обеспокоенно спросил, что происходит. Даже в домашней одежде он был изящен и хорош собой, а манеры — так же приятны, как и на балу.

Увидев, как доброжелательно и простодушно выражение его лица, потерявшая голову Маргарета решилась на крайность: бросившись к нему, она принялась умолять спасти ее дочь, отчего юноша вконец растерялся.

— Вашу дочь? — переспросил он, силясь сообразить, о ком идет речь. — Вы говорите, я с ней танцевал?.. И из-за этого она попала в беду? Чем я мог ее обидеть? Честно сказать, я совершенно не запомнил имена девушек, которым меня представляли в тот вечер, и не уверен, что смогу их узнать в лицо, все было так суетно… Не представляю, в чем моя вина и чем я могу помочь…

Говорилось это со столь искренним растерянным огорчением, что не оставалось сомнений: Ашвин безо всякого злого умысла или высокомерия остался совершенно равнодушен к Эли, да и всем прочим здешним девушкам и волновался сейчас только потому, что от природы был наделен даром сочувствия.

— Не слушай их, Ашвин! — крикнула госпожа Клариза, багровая от возмущения и досады. — Это совершенное безумие, нам не о чем говорить с этими людьми. Пусть уходят! Помолвка? Женитьба⁈.. Что за бред, что за нелепость! Уходите, уходите немедленно!..

— Женитьба? — повторил Ашвин с еще большей растерянностью. — Но я… Я не собирался ни на ком жениться. Простите, я не помню вашу дочь… Наверняка, она чудесная девушка — все девушки в тот вечер были очень милы, хоть я в них и запутался… Дело даже не в этом — я просто не могу…

— Ашвин! — оборвала его сбивчивую речь опекунша, теперь уж побледнев до желтизны. — Тебе не нужно с ними объясняться. Не говори лишнего! Я все и так сказала. Мой воспитанник не собирается ни на ком здесь жениться — и точка. Прощайте и выбросьте из головы эти бредни, невесть откуда взявшиеся!..

Маргарете и Одерику не оставалось ничего иного, как уйти. Такого позора их семейство еще не знавало, но они об этом пока что не думали, занятые мыслями о гораздо большей беде.

— Горе нашей дочери, — всхлипывала Маргарета. — Он действительно ее не помнит! Как она мог ее не заметить? Разве может Эли кому-то не понравиться?..

— Горе нашей дочери, — эхом повторил Одерик. — С этим юнцом и вправду что-то нечисто, как и с его опекуншей. Ох, непростые это люди! Кажется, дело и вправду в проклятии феи…

Эли и фея (9)

На том беды Маргареты и Одерика не закончились: вернувшись домой, они узнали от заплаканной пожилой служанки, что Эли пришла в себя, да не просто так, а услышав от переговаривающейся над ее головой челяди, что родители ее поехали к госпоже Кларизе.

— Ох, простите, простите! — причитала бедная женщина, пристыженная и испуганная. — У нас и в мыслях не было сплетничать на потеху! Бедная маленькая госпожа лежала совсем тихо, в беспамятстве, а мы прибирались в ее комнате. Фрета только и спросила, куда на ночь глядя вы уехали и скоро ли вернетесь — а я ответила, что слышала, будто к соседке, госпоже Кларизе. И надо же такому случиться, что барышня тут же открыла глаза и заговорила! Да что там — закричала: «Зачем? Зачем⁈» — и с тех пор только плачет да стонет.

И самому простодушному человеку было бы ясно, что не одно это говорили служанки друг другу, посчитав, что Эли их не слышит. Но что проку гневаться на слуг, если они ни в чем не солгали? Правда всегда стремится выйти наружу.

Маргарета бросилась в спальню дочери. Там в душном полумраке Эли — ослабевшая, но с ясным взглядом — металась по своей постели, пытаясь подняться: она услышала, что родители вернулись и желала с ними говорить, но слабые ноги все еще не держали ее.

— Что вы наделали? — гневно и жалобно воскликнула она, едва увидев мать. — Зачем туда поехали? Разве мало мне было унижений? Разве я просила позорить мое имя перед… перед…

И она горько зарыдала, захлебываясь от нестерпимой яростной горечи. Мыши, невесть откуда сбежавшиеся в комнату и прятавшиеся в складках одеяла, дружно и грозно запищали, высунув свои крошечные носы — ох, сколько же их тут было!.. И вся эта мышиная армия, без сомнения, негодовала, обвиняя и порицая неразумных родителей Эли, предавших ее доверие.

— Ох, Эли! Мы бы ни за что не решились, если бы не… — начала Маргарета, сама чуть не плача.

— Да что за причина может быть у такого поступка⁈ — вскричала Эли, впервые в жизни перебив речь своей матушки. — С чего вы взяли, что поможете мне, поехав к тем людям? Для того ли я доверилась вам? Столько лет вы учили меня, что в семье не должно быть тайн друг от друга — и я никогда не сомневалась, что уж вы-то с отцом меня всегда поймете. Разве отправилась бы я выпрашивать для себя жениха, который знать меня не желает? Поверить не могу, что вы могли так поступить! Неужто так сильно вы хотели выдать меня замуж? Избавиться побыстрее?

— Что ты такое говоришь⁈ Разумеется, все было совсем не так!.. — Маргарета, никогда еще не видевшая свою тихую миролюбивую дочь в ярости, не знала, что и сказать. Как объяснить Эли, насколько велик был страх семьи? Как убедить, что поступок этот был соразмерен опасности?.. В страхе смотрела она на то, как задыхается, как бледнеет Эли — болезнь все еще не отступила и приступ гнева, сумевший привести девушку в чувство, грозил погубить ее окончательно. Последние слова она бессильно хрипела, но каким-то чудом продолжала оставаться в сознании.

— Она совершенно права, — тихо сказал Одерик, незаметно вошедший в комнату и молчаливо принявший все упреки Эли. — Наш поступок был нехорош. Но не это главное…

— Не это? — хором вскричали мать и дочь, глядя друг на друга глазами, полными слез.

— Именно так. Гораздо важнее то, что мы отступили от собственных правил — и сохранили в тайне то, что Эли полагается знать, — промолвил Одерик с неподдельной горечью. — Прости нас, Эли. Мы сделали это не со зла. Твоя мать надеялась, что все обойдется, а я, признаться честно, никогда до конца не верил в правдивость истории о проклятии… Нет, Маргарета! Мы не можем больше молчать! Эли должна знать правду, чтобы бороться с врагом, а не угасать в неведении!..

Как ни стыдилась Маргарета своей ошибки, принесшей столько горя ее семье, но пришлось ей рассказать, как когда-то обиженная фея пообещала погубить Эли и обрекла на муки неразделенной любви, которая рано или поздно сведет ее в могилу. Эли, хоть и тряслась из-за вернувшейся лихорадки, выслушала и запомнила каждое слово этой истории. Голубые глаза ее помутнели от страданий и темных мыслей, а лоб блестел от испарины.

— Я верю вам, — наконец прошептала она, враз посуровев: никогда еще ей, выросшей в любви и заботе, не приходилось узнавать о чьей-то тайной ненависти. Если равнодушие со стороны Ашвина нанесло ей глубочайшее душевное увечье, то известие о мстительной недоброй фее, напротив, прижгло кровоточащую рану. Случилось то, на что надеялся мудрый Одерик: Эли желала бороться за свою судьбу, раз уж выяснилось, что с ней жестоко забавляются.

— Веришь… и прощаешь? — с мольбой в голосе спросила Маргарета, склонившись над ней.

— Ах, матушка! Разве я могу сердиться на вас за то, что вы хотели мне лучшей судьбы? — ответила Эли, с трудом разлепив спекшиеся губы. — Но, если это правда, и на мне действительно лежит проклятие — я пойду в тот сад. Хочу говорить с феей, которая вознамерилась погубить меня. Я не вещь, чтобы распоряжаться моей судьбой, не сказав мне при этом ни слова! Даже феям не позволено так со мной обращаться!..

И как ни была Эли слаба — она тут же встала с постели, не обращая внимания на жар и слабость, и, не дожидаясь ничьей помощи, принялась одеваться. Если обиды на родителей оказалось достаточно, чтобы привести ее в сознание, то оскорбление, нанесенное феей, и вовсе чудесным образом подняло на ноги. Определенно, гнев придавал Эли больше сил, чем все микстуры доктора вместе взятые.

— Чего-чего, а неуважения к себе наша дочь не потерпит, — вполголоса сказал Одерик жене.

Эли и фея (10)

От старого сада к тому времени осталось только название: дурные воспоминания одних людей и неясные страхи других сделали свое дело — лес вернул себе эту землю, вплотную подступив к ограде усадьбы. Теперь здесь царили рябина и клены, слышался запах сосновой хвои, шелестела листьями беспокойная молодая осина. В кружевах высоких папоротников темнели искривленные останки старых яблонь, походившие на огромных черных ящеров, затаившихся в ожидании жертвы. На том месте, где Маргарета когда-то звала фею, осталась крохотная поляна, затянувшаяся влажным рыхлым мхом — ни одно дерево не решилось вырасти здесь.

— Злое, злое место! — шептала Маргарета, держа дочь за руку. — Не стоило нам сюда возвращаться!

Но как ни умоляли они с Одериком — Эли не согласилась вернуться домой.

— Оставьте меня здесь одну, — твердо сказала она. — Я буду звать фею до рассвета каждую ночь, начиная с этой. С места не сойду, пока она не ответит, и если умру, то не от любви, как ей хотелось бы, а от обычной простуды. Вряд ли госпоже волшебнице это понравится!

— Упрямства в тебе ничуть не меньше, чем во мне когда-то, — печально промолвила Маргарета, смирившись с тем, что не переубедит дочь. — Но хватит ли у тебя храбрости?..

— Храбрость в таком деле совершенно лишняя, — не согласился с ней Одерик. — Нашей дочери сейчас куда нужнее рассудительность!.. Но что толку говорить о рассудительности, если мы стоим здесь среди ночи? Вся эта затея — чистое сумасшествие!..

— Я останусь здесь, пока не увижу фею, — был единственный ответ Эли, и родителям ее пришлось смириться с этим решением.

Одерик и Маргарета нехотя оставили дочь, перед тем повторив бесчисленное количество раз свои напутствия — столь же искренние, сколько и бесполезные. Ни храбрость, ни рассудительность не пригодились Эли в ту ночь: говорить с феей без страха и оглядки — гибельное дело, а искать в ее словах истину, на которую можно опереться в своих рассуждениях — и вовсе глупо. Не станем тянуть беса за хвост: конечно же, дама туманов и звезд откликнулась на зов Эли, перед тем выждав положенное по фейским обычаям время. Поспешность не к лицу даже смертным людям, пытающимся казаться важными, а уж бессмертным созданиям торопиться вовсе не пристало, и фея точно угадала тот миг, когда надежда зовущего сменяется отчаянием, ослабляющим разум и тело.

Если к Маргарете в свое время она явилась созданием ночи, сотканным из непроглядной черноты, то к ее дочери пришла частицей млечного пути, мерцанием тумана, впитавшим в себя лунный свет. Будь на месте Эли человек, ничего о феях не слыхавший — наверняка бы сразу решил, что так прекрасно в ночи может сиять лишь нечто добрейшее по своей природе. Но Маргарета подробно и без утайки пересказала свой разговор с феей — тут уж не приходилось сомневаться, ведь эта простая женщина нипочем бы не смогла придумать столько злых и темных слов! — и Эли не обманулась красотой волшебного существа. Свет этот был жестоким и холодным, и горе тому, кто понадеется найти в нем спасение!..

— Славной ночи тебе, маленькая Эли, дочь малодушной Маргареты, — нежно и страшно промолвила фея. — Я знала, что ты пожелаешь со мной говорить. Болит ли твое сердце, милое дитя? Разрывается ли на части?..

И от слов этих Эли, еще недавно намеревавшаяся держаться гордо и бесстрашно, горько зарыдала, упав на колени. Была ли в речах феи особая магия — или силы самой Эли к тому времени иссякли, — но этого крошечного укола хватило, чтобы боль и отчаяние захлестнули ее с головой, заставив забыть о сопротивлении.

— Да, — только и смогла она произнести. — Так больно, больно!..

— Это только начало, — пела фея, приближаясь и окутывая свою жертву пронизывающим холодом. — Ты будешь страдать все сильнее с каждым днем. Все мысли уйдут — кроме той, что о его равнодушии. Все твое счастье — в нем, а кроме него — ни счастья, ни смысла. Жизнь будет пуста, как будто весь мир превратился в бледную тень себя прежнего. Ни солнечный свет, ни шум дождя, ни пение птиц, ни людской смех не тронут больше твое сердце, ведь оно целиком и полностью заполнено любовью к нему, и больше там нет места ни для чего…

— Как избавиться от этого проклятия? — прошептала Эли, не глядя на госпожу туманов, которая становилась все выше и ярче, словно питаясь горем и болью.

— Проклятье? — воскликнула фея. — Кто обманул тебя? Это глупая и злая клевета! Разве может любовь быть проклятием? Любовь — это величайшее счастье!

— Но вы сами говорите, что я не смогу радоваться солнечному свету…

— Какой вздор! — фея презрительно рассмеялась. — Кому нужна такая радость? Она годится только для безродных нищих, для самых глупых неудачников! Радоваться солнцу, которое и так всем светит!.. Разве не достойна ты более редкого и изысканного счастья?

Эли молчала в растерянности, не зная, что сказать на это. Ей еще не доводилось слышать слова, которые звучали правдиво и складно, но при всем том ощущались, как нечто неправильное и насквозь лживое.

— Но я хочу любить весь мир, как раньше, — наконец сказала она неуверенно.

— Любить весь мир — это все равно что никого не любить, — тоном, не терпящим возражений, ответила фея. — Особенно для девушки! Разве ты не знаешь, что главная мечта любой женщины — взаимная любовь к достойному мужчине? К лучшему из мужчин? Каждая сказка, каждая песня говорит об этом: без такой любви женская жизнь пуста и бессмысленна! Разве не затем приходила сюда твоя трусливая мать? Она не просила для тебя славы, почета, уважения — только желала выдать тебя замуж за принца! Потому что даже такая глупышка, как она, знает: высшая награда для девушки — влюбиться, ощутить взаимность, а затем — удачно выйти замуж. О каком мире ты говоришь? Он не нужен тебе! Твой мир — это твой принц, с него начинается смысл твоей жизни и на нем же заканчивается. Нет иного счастливого конца у женской судьбы, и чем бы иным она не пыталась наполниться — останется пустой! Только я могу помочь тебе получить любовь и дать смысл существованию.

— Принц? — повторила Эли еще более растерянно.

— Не так уж легко сплести судьбы в нужном порядке, когда речь идет о таком захолустье, — отмахнулась фея. — Пришлось немало постараться, чтобы исполнить свое обещание — мы не бросаем слов на ветер! Немного хитрости, немного старых секретов — и, к тому же, я чую королевскую кровь так же ясно, как люди отличают хорошее вино от плохого. Иногда приходится пользоваться подручными средствами, чтобы получить желаемое — и я искала подходящего мальчишку долгие годы. Он принц, хоть сам того еще не знает. Что мне судьбы династий и королевств, если на кону нынче мое обещание? Я сказала, что ты влюбишься в принца — и привела бы его к тебе, пусть даже для этого мне пришлось перевернуть вверх ногами десяток королевств!.. Или ты сомневаешься в моем могуществе, девочка?

Любой бы сообразил, что сомневаться в могуществе феи — смертельное оскорбление, а Эли все-таки происходила из рода людей, умевших вести разговоры с феями — то есть, умевших вовремя смолчать. Она покачала головой, хотя чувствовала, что морок, окутавший ее разум, постепенно рассеивается: фея говорила правду, но у правды этой было второе дно.

— Он не женится на тебе, если я того не захочу, — сказала фея, и мелодичный голос ее на мгновение надломился. — А ты без него не сможешь жить. Будь я не так милосердна, то удовлетворилась бы этой местью. Но я… сжалюсь. Ведь ты не виновата в проступке своей глупой матери. Попроси у меня то, на что не решилась она — и получишь своего принца.

Эли и фея (11)

Разве много нашлось бы юных девушек, способных отказаться от милости феи? Она обещала взаимную любовь, особенную судьбу, да еще, к тому же, говорила, что во всем виноваты родители — куда уж лучше? Однако и высшим существам приходится время от времени ошибаться: предлагая Эли особую судьбу, фея ожидала предсказуемого, заурядного согласия, в то время как получила совершенно неожиданный отказ — и от кого! От самой обыкновенной девчонки!..

Впрочем, поначалу Эли держалась тихо и покорно, ничем не выдавая своих сомнений.

— Что вы потребуете взамен? — только и спросила она, склонив голову.

— Все будет честно! — воскликнула фея радостно, с предвкушением скорого торжества. — Честнее не придумаешь! Мы просто-напросто исправим старую ошибку, равноценно возместив понесенный ущерб. Мой убыток невелик, что уж о нем говорить!.. А вот ты, бедная крошка, пострадала, как никто иной. Вместо блестящей судьбы — жалкое угасание! Вместо любви, о которой сложат легенды — унизительное равнодушие и одиночество. Сделка с Маргаретой не состоялась, поскольку та поскупилась и не решилась оплатить твое невероятное и волшебное счастье своей жизнью — весьма посредственной и никчемной, как видишь…

— Вы хотите взамен забрать мою жизнь? — Эли говорила медленно и потерянно, все еще мало что понимая из певучих речей.

— Как тебе это в голову пришло? — вскричала фея, возмутившись лишь самую малость фальшиво. — С чего бы мне желать смерти той, которую я хочу сделать самой блестящей и прекрасной невестой всех королевств? Что за нелепость! Мы исправим все гораздо лучшим способом! Тот договор, что мы составили с Маргаретой, хоть и не был подписан, однако имеет кое-какую силу, ведь она обратилась ко мне с просьбой — а это само по себе налагает обязательства. Да и ты, Эли, теперь имеешь право ходатайствовать за саму себя перед высшими силами и просить о помощи, раз уж тебе не дали возможность получить причитающееся.

— Ходатайствовать? — переспросила Эли, про себя невольно удивившись тому, сколько крючкотворства содержится в волшебстве.

— Разумеется! — фея лукаво и ласково засмеялась, скользя вокруг Эли в танце. — Позволь мне не приглашать всех свидетелей и сопричастных, тебе не понравится их вид — они и сейчас здесь, прячутся в тенях и слышат каждое слово, как слушали когда-то речи глупой Маргареты. В тот миг, когда смертные призывают волшебство и просят о помощи, их имена — и имена их потомков! — записываются на веки вечные в долговые книги, которые не горят в огне, не тонут в воде и не превращаются в прах, сколько бы столетий не минуло. Сейчас ты, бедняжка, выплачиваешь долг своей матери, но если тебе захочется оспорить это решение, то, скажу по секрету, все заинтересованные стороны поддержат твой голос.

— И что я должна сделать?

— О, ничего сложного! Просто скажи, что требуешь от своей матери выполнения ее обязательств, и желаешь получить те блага, которые она просила для тебя, но… не оплатила.

Все это время Эли стояла, опустив взгляд, но теперь подняла голову и взглянула на фею исподлобья.

— Что произойдет после этого?

— Все станет на свои места, — усмехнулась та. — Ты получишь любовь своего принца, богатство и славу.

— А моя мать?

— Умрет, разумеется. Всего лишь небольшое опоздание — что нам, бессмертным существам, какие-то десятки лет? Небольшое недоразумение, едва заметная проволочка. Мы сумеем закрыть на это глаза, ведь так? — и фея грациозно поклонилась кому-то, прячущемуся в ночной тьме.

— Отец?..

— Тоже умрет, — чуть раздраженно отмахнулась фея, словно дотошность Эли начала ее утомлять. — Он, кажется, любит твою мать? Обычной, разумеется, любовью, но даже этого должно хватить, чтобы она прихватила его с собой. Все сложится лучшим образом, как я и говорила Маргарете. Зря она меня тогда не послушала!..

— Умрет! Они оба умрут! — повторяла Эли, потрясенная тем, как легко и беззаботно рассуждает фея о смерти.

— Ты пришла за любовью, не так ли? — резко и требовательно спросила фея, враз прекратив свое грациозное скольжение, как будто ее остановила невидимая стена. — Сейчас твои родители живы — но не слишком-то ты счастлива, как я погляжу. Еще раз говорю: если ты не заполучишь своего принца, то вскоре погибнешь, день за днем все глубже погружаясь в отчаяние, которое отравит каждый миг твоего существования. Ты думаешь, что сейчас невыносимо больно? Забудь! С каждым днем все будет становиться только хуже! Матушка и батюшка тебе не помогут. Так зачем же тебе беспокоиться о них? Спасай себя, глупышка!

Бедная Эли! Измученная болезнью, смущенная хитрыми речами феи, сгорающая от любви — она, казалось, с трудом могла понять, что именно от нее требуется. Погибающий от жажды человек, лицо которого покрыто ранами от палящих лучей солнца, готов отдать все золото мира за глоток воды. Голод превращает людей в диких животных. Боль бывает столь невыносимой, что пациент просит лекаря отрезать ему руку или ногу, лишь бы только прекратить мучения. Голос феи нашептывал Эли: «Твоя мать обрекла тебя на безмерные страдания! Ты не просила ее об этом. Она не думала, чем это обернется для вас всех, так с чего бы тебе сейчас беспокоиться о ее судьбе? Быстрее, Эли, быстрее! Тени ждут, тени милостивы! Кто еще пожалеет тебя, кто простит долг? Они жестоки, но не злы, просто отдай им причитающееся, и получи награду…»

— Благодарю вас, госпожа фея, — с усилием над собой произнесла Эли. — Боюсь, что прогневаю вас, однако пусть все остается, как есть. Милость ваша безгранична, и, вместе с тем, не всем по плечу. Матушка совершила ошибку, но затем рассудила верно: особенная судьба того не стоит, да и сами мы для нее не годимся. Если вы не желаете попросту снять с меня проклятие — так тому и быть. Лучше уж недолго и несчастливо жить с проклятием, чем долго и славно — с милостью тех господ, что прячутся в тенях.

Эли и фея (12)

Ох и нелюбезно прозвучал тот ответ! От злости фея, не верившая своим ушам, вспыхнула, как костер, в который подбросили смолистых щепок. Млечное мерцание на мгновение стало сплошным ослепительным белым светом, от которого Эли зажмурилась, и отступила назад.

А фея, превратившись в раскаленный сгусток белизны, гневно закричала, да так пронзительно, что, казалось, от крика этого сама и лопнула — вспышки света разлетелись брызгами по всему старому саду. Но, конечно, не стоило и надеяться, что волшебное существо так легко уничтожить: то бы всего лишь гнев, плещущийся через край. Когда Эли открыла глаза, слезящиеся от яркого огня, фея стояла на прежнем месте — разве что в росте увеличилась.

— Ты отказываешь мне? — яростно закричала она, становясь все выше и выше, точно собираясь дотянуться до неба и обрушить его на голову той, что прогневала ее.

— Я смиренно сохраняю при себе вашу прежнюю милость, и не прошу иной взамен, — отвечала Эли кротко, но в кротости этой звучала такая дерзость, которой фея еще не встречала у смертных.

— В своем ли ты уме, девчонка? — голос феи стал гулким и завывающим; все человеческое уходило из него, оставляя по себе тоскливые стоны холодного ветра и скрип сухих деревьев в лесу. — Ты пошла в породу своей матери — жадной и трусливой, не способной держать ответ за содеянное!.. Людишки ценят свою жизнь куда больше, чем она того заслуживает! Но если она испугалась, узнав цену, то чего боишься ты? Твоя жизнь будет долгой, богатой — богаче, чем ты можешь себе вообразить! И любовь станет взаимной!.. Как можно отказаться⁈ Разве это не главное?

— О главном мне сказала матушка, — сказала Эли, непокорно и бесстрашно глядя на фею. — Она хорошо запомнила разговор с вами, сударыня фея. Вы говорили ей, что чудо истинной взаимной любви очень сложно наколдовать — и колдовство это должно быть очень сильным. А силу оно берет из человеческих страданий. Но о них сегодня вы не сказали ни слова — и, стало быть, страдать предназначено мне.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я опустилась до обмана? — вскричала фея, вконец обозлившись. — Да еще такого низкого?.. Обмана смертной душонки, которая должна умолять, чтобы я снизошла до разговора с ней!..

— Пожалуй, это не обман, — возразила Эли с внезапным хладнокровием, которого сложно было ожидать от существа столь юного и простодушного. — У нас, смертных, это называют умышленной недомолвкой. Вы обещали мне богатство, любовь принца, славу, но разве я смогу быть счастливой, зная, что ради этого погубила своих родителей? Вы, сударыня, смолчали об этом вовсе не потому, что думали, будто я из тех людей, которые не испытывают чувство вины и стыда за содеянное. Напротив, вы знали, что очень быстро пелена с моих глаз спадет, ум прояснится и я буду всю жизнь корить себя за чудовищное преступление. Моими руками вы принесете жертву своим покровителям — или кто там дает вам могущество? — а затем и я сама пойду им на корм, насытив их жадные до страданий утробы. Не такая уж и выгодная сделка!

Фея слушала ее молча, бесплотное ее свечение тускнело — не млечный путь приходил на ум теперь при ее виде, а зловещий свет болотных гнилушек, зазывающий путников в трясину.

— От моей милости не стоит отказываться, — наконец проскрипела она. — За эту дерзость наказание должно быть примерным и долгим. Некоторым удается вымолить пощаду или откупиться. Но девчонка, в лицо назвавшая меня лгуньей, а мое благословение — обманом, да еще объявившая, что я желаю поживиться за ее счет, достойна исключительно злой смерти! Как смела ты рассуждать о моих поступках и моих мыслях, словно я одна из твоих жалких сородичей? Ты решила, будто можешь понять намерения и суждения высшего существа? Что за немыслимая дерзость! И не думай, будто обхитрила меня, сократив свои мучения. Я позабочусь о том, чтобы обмен получился равноценным!..

Как только прозвучало последнее слово, все скрыла непроглядная чернота, от которой Эли показалось, будто она ослепла. Спустя мгновение она различила фею, принявшую свой темный облик и превратившуюся в островок тьмы, усеянный мелкой звездной пылью. Как ни была черна ночь вокруг — фея была еще чернее, и, казалось, что ее чернота — бездонная пропасть, способная поглотить весь мир.