Милость крестной феи (СИ)

Стоило ей подрасти, как вся ее одежда покрылась пятнами и дырками, зашивать которые не успевала ни Маргарета, ни служанки. Во всех карманах, за пазухой и в носовом платке Эли прятала объедки для котов и собак, набивала туфли зерном для птиц и даже в ее растрепанных волосах была припрятана корочка хлеба для лошади.

— Ох, да какая же она грязнуля! — в отчаянии повторяла Маргарета, наблюдая, как дочь ползает по траве вдоль забора, чтобы изловить потерявшегося цыпленка и вернуть курице.

— Фея же сказала, что Эли будет доброй, — невозмутимо отвечал на это Одерик. — Какая же доброта возможна без любви к бессловесным тварям?

— Но она постоянно испачкана то сажей, то золой!..

— Ты запрещаешь ей брать еду для собак и котов — вот она и пробирается на кухню исподтишка, чтобы украсть побольше.

— Вся ее одежда грязная и рваная!

— Она сбегает в лес, чтобы посмотреть на диких животных и порезвиться вволю — ни одно платье не выдержит таких испытаний.

— Запрети ей ходить в лес! — взмолилась Маргарета. — Разве не в лесу волшебство фей сильнее всего?

— Разве не в лесу принцев — да и людей вообще! — водится меньше, чем где бы то ни было? — Одерик развел руками. — Ей нравится гулять в одиночестве, и если мы запрем ее в комнате — кто знает, не сгрызут ли мыши наш дом до основания?

— Ох, эти мыши! — вскричала Маргарета, в сердцах потрясая руками. — Эти мыши!.. Весь дом уставлен мышеловками — отчего же в них никто не попадается⁈

— Оттого, что твоя дочь выбирается по ночам из кровати и портит все мышеловки, которые находит, — отвечал Одерик, добродушно похохатывая. — Если бы не коты, которые сбрелись в нашу усадьбу со всей округи, то мыши съели бы даже наши туфли!..

— Коты!.. — обессиленно повторила Маргарета. — Да, и правда. Тут полно котов, мышей, собак — и все из-за Эли…

— Подумай лучше, — сказал Одерик гораздо серьезнее, — быть может, следует говорить не «из-за Эли», а «для Эли»?

— Что ты имеешь в виду?

Одерик умолк — как это всегда бывало перед словами, которые он до того обдумывал не один день, — а затем промолвил:

— Быть может, звери и птицы лучше людей знают, как следует защищать Эли от злой воли высших существ?..

Эли и фея (3)

Так и вышло, что у Эли действительно появилось множество друзей — вот только людей среди них не водилось.

Целыми днями она пропадала в лесу, не замечая ни жары, ни холода, ни дождя, ни снега. Письмо и счет казались ей несложными, но скучными науками, и, обучившись положенным для здешних детишек невеликим премудростям, она с чистой совестью занялась тем, что было куда интереснее и важнее: подзывала лесных птиц особым свистом, чтобы потом перекликаться с ними на все голоса или бегала наперегонки с косулями. Руки у нее покрылись сеткой тонких белых и красных шрамов от укусов и царапин — Эли играла с лисятами и волчатами, словно это были домашние щенки. Иногда она засыпала от усталости около норы — и тогда лесные детеныши сворачивались клубочками рядом, показывая, что считают девочку существом, ничем от них самих не отличающимся. Взрослые лесные звери держались с Эли более недоверчиво, но никогда не причиняли вреда. Впрочем, об этом она не рассказывала дома, и даже Одерик не догадывался, как далеко она забирается в чащу.

С десяти лет она научилась крепко, по-мужски держаться в седле и ей разрешили брать из конюшни старую кобылу, когда-то верой и правдой служившую Одерику. Иной раз выходило так, что за весь день никто не видел Эли — она уезжала на рассвете, а возвращалась только под вечер, и одному только богу да лесным жителям было известно, где она пропадала.

— Помяни мое слово, зять, — как-то сказала Старая Хозяйка, неодобрительно смерив взглядом внучку, вытиравшую пот с конских боков, — ты натворил беды с воспитанием Эли! Доброта — это, разумеется, хорошо, но… не глупа ли она? Игры со щенками и котятами годятся разве что для детишек — а она уже не ребенок.

— О, Эли знает о жизни побольше нашего, — ответил Одерик. — Не заблуждайтесь на ее счет.

И в самом деле, нет более жестокого учителя, чем природа, и нет законов более безжалостных, чем законы леса — а Эли хорошо изучила их, блуждая по заброшенным тропам. Ее доброта давно уже не была детской и бездумной. Высшее милосердие, как известно, иной раз заключается в том, чтобы прекратить мучения живого существа — и она была на это способна с тех пор, как отец подарил ей острый охотничий нож.

— Скажи, Эли, — спросил он, перед тем, как отдать подарок, — не встречала ли ты в лесу что-то… странное?

— Что странного может быть в лесу? — ответила Эли вопросом на вопрос. — Там все и всегда устроено справедливо и правильно. Это люди бывают странными — вот как вы сейчас.

Одерик рассмеялся, согласился и прибавил, что нож ей все равно пригодится — даже в таком безопасном и приятном месте, как лесная чаща.

Такой была дочь Одерика и Маргареты, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Миловидное лицо ее до сих пор оставалось обманчиво-детским, с круглыми нежными щеками, но взгляд голубых глаз стал прямым и смелым, а движения — ловкими и бесшумными. Все в округе знали, что Эли принадлежит более миру леса, чем миру людей, и не удивлялись, увидев ее следы далеко от человеческого жилья.

С людьми она держалась приветливо, но сдержанно — порой родители брали ее с собой в гости к соседям, заставив перед тем вычесать как следует волосы и вымыть шею. Ей было немного скучно — разве можно сравнить чинное чаепитие с тем, чтобы гнать лошадь по воде вдоль берега, поднимая тучи брызг?.. — но она внимательно слушала все, что говорилось, и домысливала то, о чем умалчивалось. Люди ей, пожалуй, нравились, хоть и чуть меньше, чем мыши или лисы.

Но на шестнадцатом году ее жизни все изменилось — проклятие терпеливо и неспешно сплетало судьбы людей, чтобы сердце девушки, до сих пор любившей только семью и лес, разбилось именно на столько осколков, сколько нужно было фее.

В один из тех летних знойных дней, когда прочие жители лесного края спасались от жары посредством безделья, Эли пережидала самые жаркие полуденные часы у крохотного лесного озера с черной водой. Нырять с головой в темный омут куда приятнее, чем изнывать от духоты в четырех стенах — но и это может рано или поздно наскучить. Ей вспомнилось, что кто-то говорил, будто в заброшенной усадьбе у реки объявились новые хозяева — дальние родичи прежних. Чужие люди в лесном крае всегда были в диковинку, и Эли решила, что хочет на них посмотреть — чем не развлечение для летнего вечера?.. Ее любопытство было точно таким же, как у лис или хорьков, шныряющих рядом с человеческим жильем — она часто пробиралась к чужим домам и, спрятавшись в ветвях дерева, наблюдала, как бранятся и радуются люди, как похожи между собой их радости и горести, как проходят дни их мирной и тихой жизни.

Дождавшись, когда просохнет одежда, она взобралась на смирную от старости кобылу, и направила ее тихим шагом по одной из безлюдных троп.

Солнце уже клонилось к закату, но даже в тени деревьев все дышало зноем и ароматом смол. Путь выдался неблизким, и Эли несколько раз успела пожалеть, что поддалась любопытству — пот стекал по лицу, перемешиваясь с пылью, волосы, скрученные в узел, прилипли к шее.

Ограда вокруг земель той самой усадьбы была так стара, что дубовые бревна почернели и покрылись темно-зелеными полосами мха. Эли без труда взобралась наверх, подоткнув серое линялое платье, а затем спрыгнула, очутившись в заросшем саду. Слухи не лгали: здесь и в самом деле появились люди — несколько сухих деревьев были срублены под корень.

Эли шла осторожно и тихо. Ни одна здешняя собака не залаяла — впрочем, собаки никогда на нее не лаяли и не рычали. Она не знала, на что именно хочет посмотреть, и не знала, зачем вообще пришла сюда.

Пожалуй, лесная фея могла бы ей все объяснить, но время еще не пришло.

— Что ты тут делаешь? — строго, но беззлобно окрикнул ее юный голос. — Зачем сюда забралась?

Эли вздрогнула, повернулась и увидела, что с ней говорит юноша — ее ровесник.

Эли и фея (4)

До того самого мгновения Эли была знакома с несколькими молодыми мужчинами из числа дальних и ближних соседей, но была настолько невнимательна к ним, что они из обиды относились к ней как к пустому месту — то есть, отвечали ей тем же. Это одновременно и радовало, и огорчало ее родителей. Одерик говорил, что все к добру и девушке, не забивающей свою голову любовными бреднями, никакое приворотное наваждение не страшно. Маргарета и Старая Хозяйка, напротив, считали, что будь Эли влюбчивее, то давно уже нашла бы себе жениха, а занятое обычной человеческой любовью сердце не вместит еще и любовь колдовскую.

Но эти споры, отголоски которых доносились то из одного угла дома, то из другого, не интересовали Эли — она считала их бессмыслицей, свойственной старшим людям, отчего-то утратившим способность видеть мир за пределами человеческих подворий. Ей искренне было невдомек, отчего нужно запоминать имена и лица скучных мальчишек? Ни один из них не умел говорить с лесными птицами, не возился с волчатами, не умел часами смотреть в озерную воду, где плавно кружили рыбы с алыми плавниками и шныряли изумрудные лягушки.

Но незнакомый юноша, рассматривающий ее с несколько высокомерной доброжелательностью, оказался совсем другим, и Эли не могла отвести от него глаз — и не могла произнести ни слова, хоть он терпеливо ждал ответа.

— Ты хотела что-то украсть? — спрашивал он, хмурясь, и стало заметно, что выговор у него странный, нездешний. — Из-за голода? У тебя очень грязное платье и лицо все испачкано — ты бродяжничаешь? Не бойся, я не стану звать слуг…

Разумеется, он принял ее за воровку-нищенку — что он еще мог подумать о грязной растрепанной девчонке? У него самого одежда была настолько чистой и аккуратной, что, казалось, вот-вот захрустит, как бумага! Рубашка была белоснежной, чулки — без единой морщинки, панталоны и жилет — идеально подогнаны по фигуре. Не слишком высокий, но отнюдь не низкорослый, стройный и широкоплечий, с гордой осанкой — пожалуй, такой Эли еще ни у кого не видела. Приятное открытое лицо с правильными чертами — он не улыбался, но Эли сразу поняла, что улыбка у него должна быть широкая и белозубая. И волнистые пепельные волосы расчесаны так тщательно, как сама Эли никогда в жизни не вычесывала ни одну из дворовых лошадей, не говоря уж о своей собственной копне!..

— Ну же, не бойся! — терпеливо повторил незнакомец. — Я никому не расскажу, что застал тебя здесь. Если ты голодна, то просто скажи об этом.

Но Эли, так и не найдя в себе сил заговорить, покачала головой, пятясь от него.

— Как тебя зовут? Ты умеешь говорить? Ты из этих мест?

Не дождавшись ответа, незнакомец шагнул вперед, и Эли, окончательно потеряв голову от волнения, бросилась бежать, да так быстро, что юноша только руками всплеснул от удивления: ему и в голову не приходило, что девчонки бывают настолько ловкими и проворными: не успел он и глазом моргнуть, как она по-кошачьи перемахнула через ограду и была такова.

Про встречу эту ни он, ни она никому, разумеется, не рассказали. Но если юноша промолчал просто потому, что счел этот случай незначительным, то для Эли тот вечер стал воистину роковым. Из нее словно дух вышибло ударом, и мать с отцом поначалу решили, что она разбилась, упав с лошади или еще как-то ударилась. Действительно, Эли выглядела так, словно терпела какую-то постоянную боль, сосредоточившись лишь на том, чтобы не поддаться ей.

— Не заболела ли ты? — спрашивала Маргарета, но дочь упрямо качала головой и пыталась спрятаться от взглядов в самый дальний и темный угол.

Заброшены были веселые лесные прогулки — напрасно птицы распевали самые веселые песни у окна спальни Эли, а молодые лисы тявкали по ночам у забора. Она то лежала, отвернувшись к стене, то задумчиво смотрела в пустоту, разглядывая и изучая что-то, видимое ей одной.

Единственным, что вызвало ее внезапный интерес, стал вечерний разговор Одерика с Маргаретой у камина. Почтенные супруги обсуждали новых соседей, поселившихся в усадьбе Терновый Шип (именно так называлось имение, в которое наведалась Эли).

— Говорят, они иностранцы! — сказала Маргарета. — Подумать только — переехать в такую даль!

— Какой смысл переезжать в недалекие края? — заметил на это Одерик. — Никаких перемен, скука смертная.

— Говорят, новая хозяйка усадьбы — дама строгих правил, ругает слуг день-деньской, и шагу в сторону не дает им ступить, — продолжала Маргарета. — Зато ее воспитанник — славный юноша, хоть и нелюдимый, если верить слухам.

И далее разговор этот вывел на то, что чужаков-отшельников по очереди пытались выманить к себе в гости почти все соседи, но только недавно строгая дама из Тернового Шипа согласилась нанести визит одной из здешних кумушек. Туда же немедленно напросилась в гости вся округа — уж очень любопытно посмотреть на новых людей! — и само по себе так вышло, что скромное вечернее чаепитие превратилось в светский прием, да еще и с танцами для молодежи.

— Конечно, столько девиц на выданье к этой осени! — сказала Маргарета с затаенным давним беспокойством. — Почти в каждой усадьбе есть невеста, а то и две. А женихов-то не так и много — вот всем и интересно, что за юноша появился в наших краях. Говорят, он хорош собой, как принц!..

Сказав это, она вдруг испуганно смолкла, словно язык прикусила. Столь страшное для Маргареты слово впервые было произнесено громко и ясно — и кем? Ею самой! — под крышей этого дома, дождавшись своего часа. Было в этом что-то хитрое, истинно колдовское!..

— Я тоже хочу пойти на танцы, — сказала Эли тихо, но решительно.

Эли и фея (5)

Сказать, что Одерик с Маргаретой удивились — значит, ничего не сказать. Впервые Эли выказала желание навестить кого-то из соседей, да еще и выбрала для этого едва ли не самое многочисленное шумное сборище года! У такого удивительного события наверняка должно найтись не менее удивительное объяснение!

— Милая, ты уверена? — осторожно спросила Маргарета. — Там будет полным-полно народу! Ты всегда дичилась таких вечеров…

Эли вспыхнула и отвернулась. Но так как она не была приучена врать родителям, а те слишком хорошо знали свою дочь, чтобы не суметь ее разговорить — спустя полчаса девушка смущенно и сбивчиво призналась, что все дело в юноше из Тернового Шипа, которого она на днях увидала.

— Ох, да это же просто замечательно! — вскричала Маргарета, едва ли в ладоши не хлопая. — Я и надеяться не смела!.. Одерик, разве не чудесно — наша дочь наконец-то хочет потанцевать с красивым мальчиком, а не бродить по лесу!

— Не вижу здесь ничего чудесного, — проворчал Одерик. — Впрочем, и дурного в этом, кажется, ничего нет. Если он и в самом деле понравился Эли, то куда разумнее искать встречи с ним на танцах, чем шнырять без приглашения по чужим подворьям — тут я спорить не буду.

— Да есть ли у нее хотя бы одно нарядное платье? — счастливо и взволнованно восклицала Маргарета, обнимая раскрасневшуюся дочь и не прислушиваясь к замечаниям мужа. — Настоящая беда! Успеем ли мы перешить какой-то из моих нарядов?.. Где все служанки? Пусть немедленно откроют сундуки и шкафы — у Эли должно быть самое красивое платье в округе!..

От смущения Эли не заметила никаких странностей в этой беседе. Да и что могло быть более естественным, чем желание Маргареты выдать дочь замуж? Здешние достойные родительницы только и мечтали, как бы пристроить дочерей, едва те только начинали ходить — о том были все их разговоры, огорчения и надежды. Эли витала в мечтах, впервые влюбившись, и не слышала даже слов, обращенных к ней самой, что уж говорить о радостных перешептываниях Маргареты, Одерика и Старой Хозяйки.

— Все к лучшему! — умиленно говорила старуха, враз растеряв свою обычную строгость. — Она спасена! Если бы проклятие было в силе — разве влюбилась бы Эли в какого-то мальчишку по соседству? Нет, ей бы нипочем не удалось! Стало быть, проклятие бессильно.

— Ох, матушка, хоть бы вы оказались правы! — вторила ей Маргарета. — Но полюбит ли он Эли?

— Да разве возможно ее не полюбить? — Старая Хозяйка возмущенно закрутила кончиком острого носа. — Пусть только расчешется как следует и умоет лицо — красивее девушки в наших краях не сыщешь! В рваном грязном платье и принцесса покажется простушкой, а Эли, если принарядится, будет не хуже иной принцессы. Люди вскоре забудут про ее чудачества. Семья наша точно не хуже прочих, а если составить вместе ваше поместье да мое — Эли самая богатая наследница от земель Волчьего Воя до Черных Топей. Если тот мальчишка не сообразит, что лучшей невесты здесь ему не найти — значит, он круглый дурак!..

— А вот об этом мы ничего не знаем, — задумчиво заметил Одерик, по-прежнему не разделявший их бурной радости. — Что они за люди? Откуда сюда прибыли? Надолго ли собираются оставаться?..

— Если мальчишка женится, то останутся надолго, куда ж им деваться тогда, — отрезала Старая Хозяйка. — Все, что можно, я разузнала: прибыли они с восточной стороны, денег при них ни много, ни мало. Слугам платят исправно, держатся благородно. Друг другу приходятся теткой и племянником, хотя кое-кто говорит, что родство у них неблизкое. Но совершенно точно они не выскочки из торгового сословия и не простолюдины. А что род их зовется непривычно нашему уху — так разве в том есть беда? Главное, чтобы кровь была хорошая!

И хоть Одерик видел в рассуждениях тещи известные недостатки, но смолчал, поскольку понимал, что легкомысленная торопливость эта происходит из страха перед проклятием. Долгие годы Маргарета и ее мать жили в ожидании неотвратимой кары — и теперь изо всех сил убеждали себя, что беды удалось избежать.

Эли и фея (6)

Ни одну здешнюю девушку не готовили к балу в таком волнении, как это было с семейством Эли. Маргарета не спала ночи напролет и все перешивала свое свадебное платье, про себя приговаривая: «Выйдет не хуже, чем подарок от феи!» — но при этом вздрагивала от каждого шороха за окном.

Старая Хозяйка по такому случаю одолжила зятю свою новую коляску — а она была самой нарядной в округе! — и десять раз повторила, чтобы в нее запрягали только самых лучших лошадей, иное будет оскорбительно для столь великолепного средства передвижения!..

И вот настал тот самый день. На прическу Эли потратили столько шпилек и лент, что она боялась лишний раз кивнуть или повернуть голову. Все эти дни и ночи лицо ей мазали то кремом от веснушек, то настойкой, сулящей фарфоровую гладкость кожи, то мазью, способствующей исключительно нежному цвету румянца. Но, честно сказать, почтенные секретные рецепты красоты мало что могли улучшить во внешности юной девушки, отродясь не знавшей никаких болезней (если не считать тех случаев, когда она объедалась вишнями или разбивала колени) и выросшей на свежем воздухе.

В своем пышном розовом платье Эли была невероятно мила, любой бы улыбнулся, увидев столь очаровательное создание, да и сама она без конца улыбалась то беспокойно, то счастливо. Возможно, в столице ее лицо сочли бы чересчур круглым, румянец — слишком ярким, а рост — недостаточно высоким, но мнение всех слуг было единогласным: принарядившаяся дочка Одерика и Маргареты оказалась самой завидной невестой на всю округу. Ну а что о новом облике Эли подумали ее лучшие друзья — птицы и звери, — знали только они сами. Все эти дни воробьи, голуби и вороны бились в окна, по вечерам лисы бесстрашно подходили к самой ограде усадьбы и жалобно тявкали, собаки выли, а коты скреблись в двери, тоскуя по прежним временам, но Эли ничего не видела и не слышала, поглощённая мечтами о будущем счастье.

К дому, где тем вечером давали бал, Одерик с семьей добрались безо всяких приключений. Стоило им только порог переступить, как все почтенные матери семейств принялись толкать своих мужей локтями в бок, а сыновей — в спину. И до того все знали, что за Эли дают хорошее приданое, однако никто не верил, что лесная чудачка когда-то согласится пойти под венец. Но теперь-то все стало предельно ясно: у девушки, не желающей замуж, глаза нипочем так ярко блестеть не будут! Хозяйка дома, госпожа Исабо, бросилась навстречу Одерику и Маргарете, всплескивая руками, точно не видала их десять лет и соскучилась больше, чем по своим родным детям. Вскоре пылающая румянцем Эли оказалась в самом центре большой гостиной, став, согласно расчётливой воле госпожи Исабо, главным ее украшением.

Юноши, в отличие от своих родительниц, отнеслись к преображению Эли с некоторой опаской, однако то один, то второй задерживали взгляд на ее милом личике, а затем, заслышав насмешки товарищей, краснели и бормотали, будто ничего особенного не видят и не собираются угождать сумасшедшей девице только потому, что та надела нарядное платье. В этом их охотно поддержали девушки, обиженные тем, как мало внимания им уделяют в сравнении с Эли. Впрочем, чуть позже и смущенные, и насмешничающие устроили настоящее сражение за право станцевать с дочерью Одерика и Маргареты первый танец. Маргарета раскраснелась еще сильнее дочери, а Одерик, напротив, помрачнел, и заметил вслух, что ему больше нравились прежние выходы в свет — когда на них не смотрели с ненавистью десятки девичьих глаз.

Переполох из-за Эли затмил и настоящих героев этого вечера — тетушку с воспитанником, которые прибыли с порядочным опозданием. Казалось, все разом позабыли о том, что собирались сегодня вволю поглазеть на загадочных новых соседей, и оттого поначалу возникла неловкая заминка — опоздавшие замерли у дверей, не зная, куда им следовать далее, а разгоряченные обсуждениями гости недоуменно косились на них, словно спрашивая: «А это еще кто?» — что, разумеется, выглядело совершенно невежливо. Но к чести хозяев вечера досадная оплошность была быстро разрешена: госпожа Исабо, теперь уж прихватив с собой для верности супруга, радушно приветствовала их, и, не теряя времени, начала представлять новых гостей всем, кто только попадался ей на пути.

Вскоре очередь дошла и до семейства Одерика. Тетушку, суровую сухощавую даму, звали Кларизой, а ее воспитанника — Ашвином. Будь Эли чуть малодушнее, то побоялась бы поднять на него глаза, но, несмотря на жар влюбленности, испепеляющий ее изнутри, она все еще сохранила присущую ей рассудительность и сказала себе: «Быть может, теперь он покажется мне не таким уж красивым!» — что-то в ней до сих пор сопротивлялось внезапной любви, искало выход из ловушки, в которую угодило сердце.

Но, увы, Ашвин и этим вечером был хорош собой так, что дух захватывало — его не портила ни скромная одежда, ни сдержанность речей. Все в его движениях, жестах, скупых словах выдавало хорошее воспитание и умение держать себя в обществе. Даже Одерик, ставший к тому времени мрачнее тучи, не смог ни к чему придраться, хоть и проворчал: «Наверняка парень глуповат, но не настолько, чтобы это показывать».

Разумеется, вежливость и правила приличия требовали, чтобы Ашвин пригласил кого-то из здешних девушек на танец. Но без милости феи все сложилось самым обыденным образом: поначалу он станцевал вовсе не с Эли, а с рыжей Анисс — тоже весьма миловидной девицей, — затем пригласил по очереди долговязых сестер Эльму и Линту, ну а дальше все присутствующие со счету сбились, и немудрено — музыканты играли без устали! Впрочем, к этой истории перечисление имен ничего не добавило бы, ведь самое важное заключалось именно в том, что ничего важного не произошло — и такое бывает!

Любезный Ашвин в конце концов станцевал и с Эли, сделав ей пару весьма уместных комплиментов — ровно таких же, какие он делал Анисс, Эльме, Линте и еще доброму десятку девушек. Она, не зная, что ответить, точно так же вежливо поблагодарила его, так и не решившись ни о чем спросить. Вечер пошел своим чередом — и итогом его было то, что Эли оказалась для Ашвина одной из множества местных девиц, не хуже, но и не лучше прочих. Да что там — можно было спорить на что угодно: он даже лица ее не запомнил, не говоря уже об имени! Влюбленное сердце чует равнодушие так остро, как будто оно режет глубже любого ножа — и Эли не составило труда вынести себе безжалостный приговор. Насколько внезапна и сильна была ее влюбленность в Ашвина — настолько же естественным и спокойным оказалось его безразличие.

Эли и фея (7)

По дороге домой она не проронила ни слова, и в комнату свою поднялась молча — как будто увидала что-то пугающее, неведомое, лишившее на время дара речи. Внутреннее сияние, еще недавно освещавшее ее лицо и распалявшее на щеках горячечный румянец, погасло, а вместе с ним поблекла вся ее красота — даже платье, казалось, в единый миг выцвело, измялось и перекосилось, словно не его все эти дни старательно ушивали и подгоняли по фигуре.

Маргарета поспешила за ней, желая утешить, но дочь не слышала ее, глубоко погрузившись в свои размышления и невпопад кивая растрепанной головой в ответ на вопросы встревоженной матери. Лишь когда та собиралась уходить, так и не сумев утешить свое бедное дитя, Эли негромко, но отчетливо воскликнула, споря с одной ей слышимым голосом:

— Но ведь это неправильно! Так не должно быть!..

Слова эти испугали Маргарету куда больше, чем все остальное. Вместо того, чтобы отойти ко сну после утомительного вечера — а время было позднее, глубоко за полночь, — она ходила взад-вперед по гостиной и повторяла на все лады:

— Как же ей помочь? Отчего ничего не вышло?..

Одерик терпеливо слушал ее причитания, соглашаясь с тем, что проклятие феи если и сбылось, то наполовину — Ашвин был славным юношей, вполне достойным любви Эли, но вряд ли мог оказаться особой королевских кровей. С чего бы принц угодил в столь стесненные жизненные обстоятельства и очутился безо всякой свиты в старой усадьбе на краю света с одной лишь теткой-опекуншей? Да и манеры юноши хоть и произвели превосходное впечатление на здешний высший свет, свидетельствовали о хорошем воспитании, но отнюдь не о привычке к власти и богатству. Ашвин держался очень скромно, и сдержанность его совершенно не походила на высокомерие, а любезность была скорее сердечной, чем светской. Совершенно ничего королевского!..

— А если он не принц, а любовь Эли — не проклятие, — подытожил Одерик, обнимая заплаканную жену, — то все еще можно исправить!

Но, увы, его надежды не оправдались — утром оказалось, что Эли впервые в жизни заболела. Жар сменялся ознобом, сознание путалось, и спешно прибывший доктор сказал, что видит явные признаки горячки.

— Не случалось ли у барышни нервических приступов накануне? — спросил он, утомившись слушать о том, как крепко обычно здоровье Эли и как странно выглядит ее внезапное недомогание.

Пришлось признать, что старый врачеватель прав: девушка слегла от переживаний. Были ли внезапно вспыхнувшие чувства проклятием или же нет — но они оказались не из тех, что тихо угасают, не найдя взаимности. Несчастная влюбленность Эли переродилась не в тихую тоску, а в злейшую лихорадку, грозящую выжечь изнутри ее тело. К вечеру того же дня она почти что впала в беспамятство, да и наутро чувствовала себя не лучше.

— Должно быть, юная барышня с непривычки слишком много танцевала, заполучила испарину, затем ее продуло по дороге домой — вечера не такие уж теплые, — рассуждал доктор, почесывая лысину с огорченным видом, свойственным людям, которые не знают, с какой стороны браться за дело. — Тут добавились переживания, огорчения — и вот! Сильнейшая горячка — чего и стоило ожидать! Как неосмотрительно!.. Луна нынче переходит в созвездие Совы, самое опасное время для людей, склонных к нервическим приступам…

Но его умозаключения, конечно же, не успокаивали бедных родителей, а, напротив, повергали в страх: кто бы ни был виноват в болезни Эли — танцы, феи или сочетания небесных светил — девушке становилось все хуже.

Наконец, Маргарета, доведенная отчаянием до крайности, взмолилась:

— Одерик, давай поедем к этим людям! Я знаю, что Эли может спасти только этот мальчик, кем бы он ни был: принцем, нищим или выходцем из преисподней! Пусть он приедет к ней, пусть поговорит… Еще ничего не пропало — они виделись всего лишь раз. Пусть он не выказал к ней тогда интереса — и что с того? Столько суеты, столько людей вокруг! Наша бедная дочь приняла все слишком близко к сердцу, ей просто не доводилось бывать на таких сборищах, вот она и придумала себе невесть что. Мы объяснимся с тетушкой-опекуншей, и, быть может, окажется, что ничего не потеряно… Людям со стороны нипочем не понять, как страшно то, что происходит с Эли, но мы-то знаем о проклятии! Все наши несчастья происходят неспроста, и нам нужно во что бы то ни стало заполучить для Эли этого Ашвина!

— Но если мы пойдем сватать Эли к едва знакомым людям — они подумают, что мы сошли с ума, — отвечал на это Одерик, который был огорчен едва ли не сильнее жены, однако даже в горе сохранил некоторое здравомыслие.