Деяния архиепископов Гамбургской церкви

23 (20). Всего сказанного о славянах и их родине вполне достаточно, ибо доблестью Оттона Великого все они в это время были обращены в христианство. А теперь обратим наше перо к тем событиям, которые произошли после смерти императора в последние годы нашего владыки.

24 (21). В 39-й год владыки Адальдага великий император Оттон, укротитель всех северных народов, счастливо отошёл к Господу[335] и был погребён в своём городе Магдебурге. Ему наследовал его сын — Оттон Средний[336], который деятельно управлял империей в течение 10 лет. Сразу же подчинив Лотаря и Карла[337], королей Франции, он перенёс войну в Калабрию и, то побеждая, то терпя поражения от сарацин и греков, умер в Риме[338]. Вместо него на трон вступил Оттон III[339], тогда ещё ребёнок, и в течение 18 лет украшал престол храбрым и справедливым правлением. Трое этих храбрейших и справедливейших императоров настолько любили и ценили святого Адальдага за его заслуженную доблесть и учёность, что тот лишь изредка покидал особу императора, как то видно из грамот императоров, составленных по настоянию архиепископа. Среди них следует также отметить ту грамоту, которую Оттон III составил, будучи в Вильдесхаузене[340]. В это же время умер Герман, герцог Саксонии, оставив наследником своего сына Бенно[341], который также был добрым и храбрым мужем, но не в пример отцу угнетал народ тяжкими поборами. В Магдебурге скончался владыка Адальберт; ему на престоле наследовал Гизилер[342], также святой муж, который учением и добродетелями просветил новообращённые племена винулов.

25 (22). Харальд, король данов, знаменитый благочестием и храбростью, уже давно охотно принял в своём королевстве христианство{20} и твёрдо держался его до самого конца. Поэтому, укрепив своё королевство святостью и справедливостью[343] с, он распространил свою власть по ту сторону моря на англов и норманнов[344]. В Швеции тогда правил Эдмунд[345], сын Эрика. Он был союзником Харальда и благоволил приходившим к нему христианам. В Норвегии же правил Хакон[346], которого норманны свергли с трона за высокомерие, но Харальд восстановил его своей властью и побудил быть терпимым к христианам. [Этот Хакон был чрезвычайно жесток; он происходил из рода Ингвара и от крови гигантов, и первым среди норманнов захватил королевскую власть, тогда как прежде те управлялись ярлами. Итак, проведя на троне 35 лет, Хакон умер, оставив наследником престола Хартильда[347], который владел и Данией, и Норвегией]. Англия, как мы говорили выше и как записано в «Деяниях англов», после смерти Гудреда и со времени его сыновей Аналафа, Сигериха и Регинольда в течение почти 100 лет оставалась под властью данов[348]. Тогда же Харальд послал в Англию с войском своего сына Хиринга[349]. Подчинив остров, он был, наконец, предан и убит жителями Нортумбрии.

26 (23). Итак, архиепископ Адальдаг назначил в Данию много епископов, чьи имена мы нашли, но не смогли в точности выяснить, кого на какую кафедру он поставил{21}. Я думаю, причина кроется в том, что при неокрепшем ещё христианстве епископам не были выделены определённые кафедры, но каждый в стремлении к насаждению христианства отправлялся как можно дальше и все они соревновались друг с другом в проповеди слова Божьего своим и чужим. Так и сегодня, кажется, происходит за пределами Дании, в Норвегии и Швеции. Итак, в Данию были назначены следующие епископы: Хоред, Лиафдаг, Регинбранд[350], а после них: Хариг, Стеркольф, Фолькбрахт[351], [Адальберт], Мерка[352] и другие. Передают, что Одинкар Старший[353], поставленный Адальдагом в Швецию, деятельно завершил там свою миссию среди язычников. Ибо он, как говорит нам предание, был святейшим и сведущим во всём, что касается Бога, мужем, и происходил из знатного датского рода. Поэтому он и смог легко убедить варваров в преимуществах нашей веры. Их прочих епископов древность не знает никого, кто мог был сравниться с ним по славе, кроме Лиафдага Рибенского, который, как говорят, был знаменит чудесами и проповедовал в заморских краях, [то есть в Швеции и Норвегии].

(24). В Ольденбург архиепископ, как мы уже говорили, поставил сначала Эгварда или Эварга, затем — Ваго, а позднее — Эзико[354], во времена которых славяне оставались христианами. Гамбург также пребывал тогда в мире. В стране славян повсюду строились церкви, сооружались многочисленные монастыри служащих Богу мужчин и женщин[355]. Свидетелем тому является датский король Свен, который и ныне жив; говоря о том, что страна славян была разделена на 18 округов, он уверяет нас в том, что не считая трёх, во всех остальных округах славяне были обращены в христианскую веру, и называет князей того времени: Мстислав, Накко и Седерих[356]. «При них, — говорит он, — постоянно был мир, и славяне платили дань».

27 (25). В последние годы архиепископа дела наши среди варваров пошатнулись, христианство в Дании было поколеблено и «враг людской, завидуя прекрасным началам божественной религии, попытался посеять тернии»[357]. Ибо тогда Свен-Отто, сын великого Харальда, короля данов, предпринял многочисленные интриги против своего отца, уже пожилого и слабого, и, намереваясь свергнуть его с трона, вступил в сговор с теми, кого отец заставил креститься против воли. Итак, внезапно возник заговор, в результате которого даны отреклись от христианства, поставили королём Свена, а Харальду объявили войну[358]. Последний с самого начала правления все свои надежды возлагал на Бога, а теперь в особенности вверил исход дела Христу и, хоть и ненавидел войну, решил защищаться с помощью оружия. И вот, идя на войну, как второй Давид, он печалился о своём сыне Абсалоне[359], скорбя более о его преступлении, нежели о собственных опасностях. В этой несчастной и «большей, чем гражданская война»[360] схватке партия Харальда потерпела поражение. Сам король был ранен и бежал с поля боя; сев на корабль, он отправился в славянский город под названием Юмна.

28 (26). Вопреки ожиданиям, — ибо тамошние жители были язычниками, — он был ими радушно принят, но через несколько дней умер от этой раны и отошёл в исповедании Христа[361]. Тело его было доставлено на родину и погребено войском в городе Роскилле, в церкви, которую он первой соорудил в честь Святой Троицы. Когда я хотел расспросить о его кончине Свена, правнука этого Харальда, который ныне правит в Дании, он, как второй Тадей, ничего не сказал мне о преступлении деда; когда же я стал восхвалять отцеубийцу, он сказал: «Это то, о чём мы, потомки, весьма сожалеем; впрочем, названный отцеубийца заплатил за это своим изгнанием». А наш Харальд, который впервые ввёл христианство в народе данов и весь север наполнил проповедниками и церквями, тот, говорю я, кто пострадал невинно и был изгнан ради Христа, «не будет, как я надеюсь, лишён пальмы мученичества»[362]. Правил он 50 лет, а умер в праздник всех святых. Память о нём и его жене Гунхильде будет вечно жить в наших сердцах. Вот то, что по нашим сведениям произошло во времена Адальдага, хотя не обо всех достоинствах [этого короля] мы смогли узнать. Так, некоторые уверяют, что через него люди получали исцеление как при его жизни, так и после смерти, у его могилы, и прочее. [Часто прозревали слепые; случались и многие другие чудеса]. Известно также, что он как для нашего народа, так и для народа трансальбианов и фризов установил права и законы, которые те до сих пор стараются соблюдать ввиду высокого авторитета этого мужа. Между тем, Адальдаг, верный старец, завершив, как хотел, свою миссию и добившись успеха во всех своих делах как дома, так и вне его, в доброй старости отошёл к Господу в 54-й год своего славного пребывания в должности. Его смерть наступила в 988 году Господнем; похоронили его в Бременской церкви, в изголовье епископа Леудерика, с южной стороны. Он умер 29 апреля, первого индикта.

29 (27). Лиавицо пребывал в должности 25 лет. Паллий он получил от папы Иоанна XV, а пастырский посох — от Оттона III. Первым из всех он был посвящён зависимыми от него владыками. Этот весьма начитанный и украшенный множеством добродетелей муж некогда прибыл из Италии, последовав за владыкой Адальдагом[363]. Соревнуясь с ним в образе жизни и наставничестве, он единственный по решению этого великого отца был признан достойным того, чтобы доверить ему заботу о Гамбургском приходе. Говорят, что викарию Отто{22}, который гордился тем, что доводился Адальдагу племянником, пришлось уступить[364] Лиавицо ввиду указанного выбора, ибо даже врагам не в чем было его упрекнуть. [Говорят, что он был настолько целомудрен, что редко когда показывался в присутствии женщин, настолько воздержан, что «лик его был бледен от постоянных постов»[365], настолько смирен и полон христианской любви, что жил в монастыре как один из братьев]. Многочисленны были его достоинства. Так, довольствуясь уже приобретённым, он редко являлся ко двору, чтобы приобрести ещё что-нибудь. Сидя в покое дома, он проявлял деятельнейшую заботу о своём приходе, все усилия направляя на приобретение душ, и, как говорят, поддерживал самый строгий устав во всех своих духовных общинах. [Архиепископ проявлял также личную заботу о госпитале, ежедневно прислуживал там братьям и больным, но в последствии передал свои обязанности в странноприимном доме племяннику — Лиавицо][366]. Пока в земле славян царил мир, он часто посещал заэльбские племена и с отеческой любовью заботился о матери-церкви в Гамбурге. Как и его предшественники, он, несмотря на неблагоприятные времена, с большим усердием осуществлял свою миссию к язычникам. В то время, когда король Свен открыл в Дании жестокие гонения против христиан, архиепископ через смиренных послов и щедрые подарки пытался, как говорят, склонить душу жестокого короля к милосердию в отношении христиан. Но тот всё отверг и продолжал свирепствовать в своей жестокости и нечестии. Впрочем, мятежного короля вскоре постигла Божья кара. Ибо, когда он начала войну против славян, то дважды попадал в плен и уводился в землю славян, а затем столько же раз выкупался данами за огромные суммы золота. Однако он по прежнему не желал возвратиться к Богу, которого сначала оскорбил смертью отца, а затем разгневал убийствами верующих, так что «воспылал гневом Господь, и предал его в руки врагов его»[367], чтобы «научился он не богохульствовать»[368].

30 (28). Тогда же могущественный король шведов Эрик[369], собрав «войско, бесчисленное, как песок морской»[370], напал на Данию[371]; против него выступил Свен, но, оставленный Богом, напрасно надеялся на своих идолов. После многочисленных морских сражений, — ибо так обычно сражается этот народ, — вся сила данов была уничтожена. Король Эрик вышел победителем и захватил Данию. А Свен был изгнан из королевства, получив от Бога ревнителя достойную награду за свои деяния. О том, что случилось с его дедом по справедливому Божьему приговору, — ибо он отрёкся от Того, кто был добрым защитником его отца, — нам рассказал Свен Младший.

31 (29). Говорят, что в это самое время[372] в Саксонию прибыл флот пиратов, которых наши зовут аскоманнами, и разорил всё побережье Фризии и Хадельна. Когда они, войдя в устье Эльбы и поднявшись вверх по реке, вторглись во внутренние районы страны, саксонские вельможи собрали против них войско и, несмотря на его малочисленность, расположились в ожидании покинувших суда варваров возле Штаде, который представляет собой крепость и в то же время удобную гавань на Эльбе. Великим, памятным и одновременно чрезвычайно несчастным было это сражение, в котором обе стороны сражались с одинаковым мужеством, но наши в конце концов потерпели поражение[373]. Шведы и даны, одержав победу, уничтожили всю силу саксов. В плен попали маркграф Зигфрид{23}, граф Дитрих[374] и другие сиятельные мужи; связав им руки за спиной, варвары увели пленных к кораблям, после чего сковали цепями их ноги и безнаказанно разграбили всю эту провинцию. Когда же один из пленных, а именно, маркграф Зигфрид тайно бежал однажды ночью с помощью какого-то рыбака, пираты пришли в страшную ярость; наиболее знатных из тех, кого они держали в оковах, они подвергли поруганию, отрубили им руки и ноги и, отрезав также носы, полуживых выбросили на берег. Среди них были некоторые благородные мужи, которые долгое время потом жили к позору империи, представляя собой жалостное зрелище для всего народа.

32 (30). Вскоре после этого неожиданно пришли с войском герцог Бенно и маркграф Зигфрид и отомстили за это поражение. Те пираты, которые, как мы говорили, остались возле Штаде, были ими уничтожены.

А другая часть аскоманнов, которые поднялись по реке Везеру и разорили пределы Хадельна вплоть до Лезума[375], с большой толпой пленных добрались до болота, что зовётся Глиндесмор[376]. Там на них напали наши, которые следовали за ними по пятам, и всех до единого перебили. Численность их равнялась 20 000 человек. [Один пленный сакс, которого они заставили быть у них проводником, завёл их в эти опасные и болотистые места; долго блуждая там, они страшно устали, а потому с тем большей лёгкостью были побеждены нашими. Звали его Херивард; слава о нём вечно живёт в сердцах саксов].

33 (31). С этого времени происходили частые и жестокие вторжения пиратов в этот край. Все города саксов охватил страх. Даже Бремен [начали] укреплять очень мощным рвом. Тогда же, как вспоминают старики, архиепископ Лиавицо велел перевезти богатства церкви и всё церковное имущество в Брюккенское приорство; такой страх был во всех концах этого прихода. А тех пиратов, которые разграбили епископство, Лиавицо поразил мечом анафемы. Один из них, как говорят, умер в Норвегии, но тело его в течение 70 лет, вплоть до времён архиепископа Адальберта не находило себе покоя; только когда епископ Адальвард, придя туда, снял с мертвеца отлучение, оно тут же рассыпалось в прах.

34 (32). После наказания за преступления, которые он совершил против церкви Божьей и христиан, [король Свен, побеждённый] и брошенный своими людьми, ибо его покинул Господь, блуждая и не имея ни от кого помощи, пришёл к норманнам, которыми тогда правил Трукко[377], сын Хакона. Однако тот, будучи язычником, не выказал ни капли милосердия к изгнаннику. В итоге, этот несчастный и отвергнутый всем миром король отправился в Англию, напрасно ища милости у врагов. В Британии в то время правил Этельред[378], сын Эдгара. Не забыв тех обид, которые даны издавна причиняли англам, он отказался принять изгнанника. Наконец, сжалившись над его несчастьем, его радушно принял король Шотландии, так что Свен провёл там четырнадцать лет, вплоть до смерти Эрика. Об этих приключениях своего преступного деда нам поведал король Свен. А теперь вернёмся к рассказу о победоносном Эрике.

35 (33). «Эрик{24}, — говорил он, — правил сразу двумя королевствами — Данией и Швецией. Он был язычником и крайне враждебно относился к христианам». Говорят, что к нему был отправлен в качестве посла цезаря и епископа Гамбурга некий Поппо[379], муж святой и мудрый, тогда же рукоположенный в Шлезвиг, чтобы от имени цезаря просить за датское королевство и о мире для христиан. Говорят также, что когда варвары по своему обыкновению потребовали у него доказательств истинности христианства, он, не колеблясь, тут же взял в руку раскалённое железо и остался невредимым. И, хоть этого казалось достаточно для устранения у язычников всяких сомнений, этот Божий святой показал им ещё одно великое чудо, чтобы полностью искоренить в этом народе язычество. Облачённый в вощёную тунику, он, стоя посреди народа, велел поджечь её во имя Господа. Сам же, устремив глаза и руки к небу, столь терпеливо выносил лизавшее его пламя, что хотя одежда его сгорела и обратилась в пепел, он с весёлым и радостным лицом уверял, что не почувствовал даже дыма от огня. Благодаря необычности этого чуда многие тысячи уверовали тогда его стараниями, и до сих пор в датском народе и в его церквях почитают имя Поппо. (34). Однако, где именно это произошло — то ли в Рибе, то ли в Хедебю, то ли в Шлезвиге — в точности неизвестно.

36. В Дании тогда славился также блаженной памяти Одинкар Старший, о котором мы говорили выше[380] и который, проповедуя на Фюне, в Зеландии, Сконе и в Швеции, обратил в христианскую веру очень многих. Его учеником и племянником был другой Одинкар, Младший[381], тоже знатный муж, происходивший из датского королевского рода, богатый землями, так что, как рассказывают, его владения легли в основу Рибенского епископства{25}. Говорят, что уже раньше, когда он был отдан учиться в Бременскую школу, владыка Адальдаг крестил его своими руками и назвал его собственным именем — Адальдаг. Теперь же архиепископ Лиавицо поставил его епископом для язычников с престолом в Рибе. Ибо он был «угоден Богу и людям»[382] своим святым образом жизни и отважно защищал христианство в Дании. Эти мужи, как мы узнали, пользовались тогда наибольшим влиянием в этом крае; но и другие из тех, кто всё ещё оставался в живых со времён Адальдага, не сидели без дела. Продвинувшись в Норвегию и Швецию, они обратили к Иисусу Христу множество народа. Передают, что Олаф, сын Трукко, который тогда повелевал норманнами, был крещён ими и первым из своего народа стал христианином[383]. [Олаф, сын Трукко, будучи изгнан из Норвегии, прибыл в Англию и там принял христианство, которое первым принёс на родину; он взял в жёны датчанку, высокомернейшую Тору[384], по наущению которой начал войну с данами].

37 (35). Другие говорят, что тогда или ещё раньше некоторые епископы и священники, покинув Англию, отправились проповедовать слово Божье; они-то и крестили Олафа и прочих. Наиболее известным среди них был епископ Иоанн; другие же будут названы позже[385]. Если это и правда, то я заявляю, что Гамбургская мать-церковь без всякой зависти относится к тому, если её сыновей благословляют чужаки, говоря вместе с апостолом: «Некоторые проповедуют по зависти и любопрению, а другие — с добрым намерением и ради любви. Но что с того? Как бы ни проповедовали Христа, притворно или искренне, я и тому радуюсь и буду радоваться»[386].

38 (36). Итак, король шведов Эрик был обращён в Дании в христианство и там же крещён. Пользуясь этим, из Дании в Швецию отправились проповедники, смело проповедуя во имя Господа. Я слышал от мудрейшего короля данов, что после принятия христианства Эрик вновь вернулся к язычеству. От других я узнал, что он воевал с Оттоном III и был им побеждён[387]; но король об этом ничего не говорил.

39 (37). После долгожданной смерти Эрика Свен вернулся из изгнания и принял королевство своих отцов в 14-й год своего изгнания или странствия. Он взял в жёны вдову[388] Эрика, мать Олафа, которая родила ему Кнута[389]. Но не имеет выгод в браке тот, на кого гневается Господь[390]. [Олаф, король шведов, был христианином; он женился на Эстрид, славянке из племени ободритов, а та родила ему сына Якова[391] и дочь Инград[392], которую взял в жёны святой король Герзлеф из Руси]. После смерти своего отца Эрика Олаф стал королём шведов. Внезапно явившись с войском, он прогнал несчастного Свена из его королевства и овладел Данией. И узнал Свен, что Господь есть Бог[393]; придя в себя и имея перед глазами свои грехи, он покаялся и обратился с молитвой к Господу. А тот услышал его и даровал ему свою милость ввиду его врагов[394]. В итоге Олаф восстановил Свена на престоле, поскольку тот был женат на его матери. Они заключили друг с другом договор сохранять в своём королевстве насаждённое там христианство и способствовать его насаждению среди прочих народов.

40 (38). Когда король норманнов Олаф, сын Трукко, услышал о союзе этих королей, то разгневался на Свена, полагая, что с помощью своего войска без труда сможет изгнать его, будто бы оставленного Богом и столько раз уже изгнанного. Итак, собрав бесчисленный флот, он объявил королю данов войну[395]. Это случилось между Сконе и Зеландией, где короли обычно вступают в морские битвы[396]. Пролив Балтийского моря у Хельсингборга, в том месте, где со Сконе видно Зеландию, весьма узок и служит излюбленным прибежищем для пиратов. Так вот, вступив там в сражение, норманны были разбиты и рассеяны данами. Король Олаф, который случайно остался один, бросился в море и нашёл там достойный конец своей жизни. [Его жена после смерти мужа нашла жалкую смерть от голода и нужды, как того и заслуживала]. Одни говорят, что Олаф был христианином, но другие уверяют, что он отрёкся от христианства; так или иначе, но все согласны в том, что он был сведущ в гадании, обращался к оракулам и все свои надежды возлагал на предсказания птиц. За это его и прозвали Олаф «Воронья нога»{26}. Он, как говорят, был также весьма предан магии, принимал у себя всех чародеев, — которыми тогда изобиловало его отчество, — и погиб, обманутый их лжеучением[397].

41 (39). После смерти «Вороньей ноги» Свен стал править двумя королевствами. Вскоре после этого он уничтожил идолопоклонство и собственным указом ввёл в Норвегии христианство[398]. Тогда же он поставил в Сконе наставником епископа Готебальда[399], некогда прибывшего из Англии. Последний, как говорят, иногда проповедовал также в Швеции, но чаще в Норвегии.

42 (40). Между тем, счастливо миновал 1000-й год от воплощения Господня, который был 12-м годом архиепископа. В следующем году храбрейший император Оттон, который уже покорил данов, славян, а также франков и италийцев, в третий раз вступив победителем в Рим, умер, поражённый внезапной смертью[400]. После его смерти в государстве вспыхнула смута. Тогда же и славяне, терпевшие несправедливости от христианских судей, сбросили, наконец, иго рабства и вынуждены были оружием защищать свою свободу{27}-{28}. Князьями у винулов были тогда Мистуи и Миззидрог; под их руководством и вспыхнул мятеж. Восстав во главе с этими вождями, славяне сначала огнём и мечом разорили всю Нордальбингию, а затем, пройдя по прочим славянским землям, сожгли, разрушив до основания, все церкви; они мучили различными казнями священников и прочих церковнослужителей, и не оставили по ту сторону Эльбы и следов христианства.

43 (41). В Гамбурге в то время и позже многие из духовенства и горожан были уведены в плен, а ещё больше людей убито из ненависти к христианству. Король данов, которого мы ещё долго будем поминать и который сохранил в памяти все деяния варваров, так, словно они были записаны, рассказал нам о том, что произошло с христианами в Ольденбурге, весьма многолюдном городе{29}: «После того, — говорил он, — как прочие были зарезаны, словно скот[401], 60 священников были оставлены ради забавы{30}-{31}. Старшим из них был Оддар, приор этого места и наш родственник. Его вместе с прочими подвергли такому мучению: кожу с головы им срезали ножом в виде креста так, что обнажился мозг. Затем, связав им руки за спиной, исповедников Божьих возили по славянским городам, [били и мучили разными способами] до тех пор, пока они не умерли»{32}. Так, «явив собой зрелище и ангелам, и людям»[402], они с победой испустили дух в самый разгар битвы. Рассказывают о многих событиях такого рода, которые случились тогда в разных славянских областях и за недостатком сказителей почитаются ныне сказками. Когда же я продолжал спрашивать о них короля, он сказал: «Сын мой! Перестань! У нас в Дании, да и в земле славян так много мучеников, что едва ли можно вписать их имена в одну книгу».

44 (42). Итак, все славяне, которые жили между Эльбой и Одером и в течение более 70 лет, во времена Оттонов исповедовали христианство, отпали таким образом от тела Христова и церкви, к которой прежде были привязаны. Воистину, неисповедимы пути Господни над людьми! Господь милует кого хочет и кого хочет карает![403] Удивляясь Его всемогуществу, мы видим, что к язычеству вернулись те, которые уверовали первыми[404], а те, которые казались последними[405], напротив, обратились ко Христу. Он, «справедливый, храбрый и терпеливый судья, который некогда истребил перед Израилем семь народов Ханаана, оставив одних лишь чужаков»[406], чтобы через них карать преступников, ныне пожелал укрепить небольшую часть язычников, чтобы через них карать наше вероломство[407].

45 (43). Вот что происходило в последние годы Лиавицо Старшего, при герцоге Бернгарде, сыне Бенно[408], который жестоко угнетал славянский народ. В это же время в присутствии папы Сергия завершилась тяжба верденского епископа Бернхара[409] по поводу Рамельсло{33}.

46 (44). В 22-й год архиепископа умерли Бенно, герцог Саксонии, и его брат Лиутгер, который вместе со своей женой, достопочтенной Эммой, сделали Бременской церкви очень много добра[410]. А в Магдебурге архиепископу Гизилеру наследовал Тагино[411], после которого кафедру получил Вальтард[412]. Между тем наш архиепископ, заботясь о своей миссии к язычникам, рукоположил очень многих епископов, чьи имена и престолы нам неизвестны, ибо продолжалось время гонений. Как мы узнали из рассказов отцов, Поппо в Шлезвиге наследовал Эзико[413], а Одинкар, о котором мы говорили выше, был поставлен в Рибе. Как говорят, после смерти архиепископа Адальдага и вплоть до нашего времени вся территория Ютландии оставалась разделённой на две епархии, ибо третья в Орхусе была ликвидирована. В землю славян архиепископ рукоположил Фолькварда[414], а затем Регинберта[415]. Первый из них был изгнан из земли славян и отправлен архиепископом в Швецию или Норвегию; там он привлёк к Господу очень многих и радостный возвратился назад. После этого, уладив все свои дела, блаженный архимандрит Лиавицо умер вместе с епископом Верденским[416] в 1013 году Господнем, и был погребён посреди хора, перед ступенью санктуария; это было 4 января, 11-го индикта.

47 (45). Архиепископ Унван[417] пребывал в должности 16 лет. Посох он получил от Генриха, а паллий — от папы Бенедикта Старшего{34}. Он был взят из Падерборнского хора и происходил из славнейшего рода Иммедингеров[418]. Он, кроме того, был богат и щедр, угоден всем людям, но особенно благоволил к духовенству. Последнему он по указанию Лиавицо, тогдашнего приора, передал поместье Баден[419], повинности которого приходились на дни рождества апостолов.

48 (46). Унван первым из всех привлёк духовные общины к каноническому уставу, ибо прежде они жили по смешанному уставу — не то монахи, не то каноники. Решив полностью уничтожить все языческие обычаи, которые ещё оставались в этом крае, он велел пустить на восстановление церквей по всему диоцезу те рощи, которые из глупого почтения посещали жители наших болот. Так, он приказал построить из них базилику св. Вита вне городских стен и восстановить сгоревшую часовню св. Виллехада.

В это время, как говорят, вокруг Бременской крепости был воздвигнут очень укреплённый вал для защиты от козней и вторжений вражеских королей и, в особенности, из-за того, что герцог Бернгард, дерзнув восстать против императора Генриха, устрашил и обеспокоил все церкви в Саксонии[420]. Ибо с того времени, как этот герцог был поставлен во главе названного края, между двумя домами, а именно, между домом архиепископа и домом герцога никогда не прекращались раздоры; последний нападал на короля и церковь, а первый, напротив, сражался за благо церкви и верность королям. Это соперничество сторон, прежде незаметное, с этого времени обрело силу и возросло неимоверно. Ибо герцог Бернгард, забыв о дедовском смирении и отцовском благочестии, сначала из жадности жестоко притеснял народ винулов, чем вынудил их вернуться к язычеству, а затем из гордыни, не помня благодеяний, вместе с собой подвигнул на восстание против цезаря всю Саксонию. Выступив в конце концов против Христа, он, не колеблясь, напал на церкви своей родины, в особенности же на нашу, которая была в то время богаче прочих и находилась вдалеке от императора. Однако, наш архиепископ Унван со свойственным ему великодушием дал, как говорят, такой отпор названному мужу, что тот, устыдившись мудрости и щедрости епископа, вынужден был примириться с церковью, с которой прежде враждовал, и уступить ей во всём. Итак, воспользовавшись советом нашего владыки, этот мятежный князь склонился, наконец, в Шальксбурге[421] и смиренно подчинился цезарю Генриху. (47). Вскоре благодаря поддержке Унвана он подчинил славян и, обложив их данью, восстановил мир между нордальбингами и Гамбургской матерью-церковью.

49. Говорят, что после поражения достопочтенный митрополит построил в знак восстановления мира новый город и новую церковь; в то же время, избрав от каждого из своих мужских монастырей по три брата, — так что в целом их набралось 12, — он велел им жить в Гамбурге по каноническому уставу и отвращать народ от идолопоклонства. После смерти Регинберта он рукоположил в землю славян Бенно[422], мудрого мужа, который был избран из братьев Гамбургской церкви и своей проповедью «принёс много плодов в славянском народе»[423]. В Дании тогда всё ещё были живы богослов Поппо и тот благородный епископ Одинкар{35}, которого архиепископ весьма ценил за веру и святость его жизни. Насколько удалось выяснить, в Ютландии тогда, прежде чем на престол вступил Кнут, были только эти два епископа. Из наших только Одинкар навещал иногда заморские церкви; Эзико сидел дома[424], а прочих сдерживали гонения. Архиепископ рукоположил в Норвегию и Швецию также других весьма учёных мужей; тех же, которые были рукоположены в Англии, он, после того как они признали его права[425], из расположения к королям использовал для создания местной церкви. Многих из них он оставил у себя; когда же они уходили, Унван осыпал их всех подарками, чем добровольно привлёк к подчинению Гамбургской церкви.

50 (48). Итак, будучи благороднейшим и в то же время знатным и щедрым мужем, Унван по праву получил это епископство, так что мог и проявлять величие души, и приносить церкви пользу в случае необходимости{36}. Поэтому церковные богатства, которые собирались долго и тщательно, но были не слишком полезны, если бы их держали внутри стен, он постарался использовать ко благу своей миссии, так что благодаря щедрости своих даров он всегда склонял к тому, чего хотел, самых суровых королей севера и усмирял их. Думаю, что он в этом деле не совершил ничего дурного, ибо «сеял телесное, чтобы пожать духовное»[426]. Более того, его щедрость к недавно обращённым язычникам оказалась весьма полезной, и уж никак не повредила церкви, которая благодаря осмотрительности предыдущих отцов была чрезвычайно богата. Я верю также, что он следовал примеру св. Анскария[427] и упомянутого в «Церковной истории»[428] Теотима, из которых первый, как пишут, смирял дарами безбожных королей, а второй славился тем, что пирами и подарками укрощал диких по природе варваров. Думаю, что в оправдание епископа сказано вполне достаточно. А теперь вернёмся по порядку к церковной миссии, которая, как известно, развивалась во времена Унвана весьма успешно.

51 (49). Свен, король данов и норманнов, желая отомстить за старые обиды, а именно, за убитого брата и за своё изгнание[429], отправился в Англию с большим флотом, ведя с собой своего сына Кнута и Олафа[430], сына «Вороньей ноги», о котором было сказано выше. Итак, проведя в течение долгого времени множество сражений против англов, он изгнал старого короля Этельреда и установил над островом свою власть. Однако, ненадолго, ибо через три месяца, после того как он одержал победу, Свен умер внезапной смертью[431].

52 (50). Кнут, сын короля, возвратившийся уже с войском на родину, вновь начал войну против англов{37}. А Олаф, которого норманны избрали себе в правители, отложился от Датского королевства[432]. Тогда Кнут, обеспокоенный этой опасностью, заключил договор со своим братом Олафом, сыном Эрика, который правил в Швеции[433], чтобы, опираясь на его поддержку, подчинить сначала Англию, а затем Норвегию. Итак, снарядив 1000 больших кораблей, Кнут переплыл Британский океан, по которому, судя по рассказам моряков, из Дании до Англии при попутном ветре можно добраться за три дня. Это большое и чрезвычайно опасное море по левую сторону имеет Оркадские острова, а справа примыкает к Фризии[434].

53 (51). Три года Кнут воевал в Британии. Этельред, король англов{38}, умер[435], осаждённый в Лондоне, потеряв жизнь вместе с престолом[436], — по справедливому приговору Божьему, ибо он замучил своего брата[437] и 38 лет пятнал кровью престол. Поплатившись таким образом за братоубийство, он оставил малолетнего сына по имени Эдуард[438], которого ему родила его жена Эмма. Брат Этельреда Эдмунд[439], воинственный муж, был отравлен ядом в угоду победителю; его сыновья были осуждены на изгнание [и ушли] на Русь.

54 (52). Кнут овладел королевством Этельреда и его супругой по имени Эмма[440], которая была сестрой Ричарда, графа Нормандии. Во имя союза король данов отдал в жёны этому Ричарду свою сестру Маргариту[441]. Затем, когда граф прогнал её, Кнут отдал Маргариту{39} в жёны Вольфу, герцогу Англии, а сестру[442] этого Вольфа выдал замуж за другого герцога — Годвина[443], хитроумно рассчитывая с помощью этих браков сделать англов и норманнов более верными данам; и не обманулся в этом. А граф Ричард{40}, спасаясь от гнева Кнута, отправился в Иерусалим и там умер, оставив в Нормандии сына Роберта, чьим сыном является Вильгельм, которого франки называют «Бастардом»[444]. Вольф имел от сестры короля Кнута сыновей — ярла Бьорна[445] и короля Свена[446], а Годвин от сестры герцога Вольфа — Свена[447], Тости[448] и Гарольда[449]. Мы сочли целесообразным изложить здесь их родословную, поскольку она кажется необходимой для лучшего понимания последующего.

55 (53). Вернувшись с победой из Англии, Кнут в течение многих лет владел Датским и Английским королевствами[450]. В это время он привлёк в Данию многих английских епископов. Так, в Сконе он поставил Бернгарда, в Зеландию — Гербранда[451], а на Фюн — Регинберта. Наш архиепископ Унван был очень недоволен всем этим и, как говорят, велел схватить вернувшегося из Англии Гербранда, который, как ему стало известно, был рукоположен английским архиепископом Эльнодом[452]. А тот, смирившись с необходимостью, принёс ему свои извинения и, обещав должную верность и подчинение Гамбургской кафедре, стал в последствии самым близким к архиепископу человеком. Через него Унван отправил к королю Кнуту своих послов с подарками и, поздравив короля с достигнутыми в Англии успехами, высказал ему своё порицание за дерзкое поведение в отношении епископов, которых он привёл из Англии. Король, любезно приняв посольство, в последствии вошёл в такой тесный контакт с архиепископом, что готов был сделать по его указанию всё, что угодно. Вот что нам сообщил о своём дяде король данов, не умолчав также о пленении Гербранда.

56 (54). В 12-й год владыки Унвана император Генрих, знаменитый своей «справедливостью и святостью»[453], после того как уже подчинил своей власти саксов, италийцев и бургундцев, отошёл в небесное царство[454]. Ему на престоле наследовал храбрейший цезарь Конрад[455], который вскоре после этого с великой доблестью усмирил поляков и их короля Мешко, а их помощников — чехов и прочие славянские народы — заставил платить дань[456]. С королём данов и англов он при посредничестве архиепископа заключил мир[457]. Сосватав в жёны своему сыну его дочь[458], он в знак дружбы передал этому королю город Шлезвиг вместе с маркой по ту сторону реки Эйдер. С этого времени она принадлежит королям Дании.

57 (55). Между Кнутом и Олафом, королём норманнов, шла постоянная война, которая не прекращалась в течение всей их жизни[459]: даны «сражались за власть, а норманны — за свободу»[460]. Более справедливым в этих обстоятельствах мне кажется дело Олафа, который вёл войну скорее по необходимости, нежели по собственной воле. Если же посреди битв выдавалось спокойное время, то Олаф управлял королевством в соответствии с правом и справедливостью. Говорят, что среди прочих достойных дел он имел такое рвение к Богу, что изгнал из страны всех чародеев, которых всегда было очень много среди варваров, а Норвегия прямо таки кишела этими злодеями. Ибо там живут прорицатели, авгуры, маги, заклинатели и прочие слуги антихриста, прорицания и чудеса которых делают души несчастных игрушкой демонов[461]. Блаженнейший король Олаф решил сурово преследовать их всех и подобных им, чтобы устранить внутренние конфликты и тем крепче укоренить в своём королевстве христианскую религию. Он имел при себе многих епископов и священников из Англии, по совету и наставлению которых он «расположил своё сердце к Богу»[462], поручив им управление подчинённым народом. Среди них учёностью и добродетелями отличались Зигфрид, Гримкиль, Рудольф и Бернгард. По приказу короля они посещали Швецию, Готию и все острова, расположенные за Норвегией, проповедуя варварам слово Божие и царствие Иисуса Христа. Олаф отправил также послов с дарами к нашему архиепископу, прося его с радушием принять этих епископов и прислать ему своих собственных ради укрепления в христианстве грубого народа норманнов.

58 (56). Такую любовь к вере проявлял, говорят, и другой Олаф[463] — король Швеции. Желая обратить в христианство подвластные ему народы, он приложил много усилий к тому, чтобы разрушить Упсалу — святилище идолов, расположенное в самом центре Швеции. Опасаясь этого его намерения, язычники, как говорят, постановили на народном собрании, что если король хочет быть христианином, то пусть возьмёт по своему выбору лучшую область Швеции и управляет ей по своему закону. Пусть он заложит в ней церковь и введёт христианство, но не станет никого из народа силой заставлять отказываться от почитания языческих богов, если, конечно, кто-нибудь не пожелает обратиться ко Христу добровольно. Король, довольный этим решением, тут же основал в западной части Готии, на границе с данами или норманнами, церковь Божию и епископский престол. Престол находился в крупном городе Скаре[464]. По просьбе христианнейшего короля Олафа архиепископ Унван поставил туда первым епископом Тургота[465]. Этот муж исполнял свою миссию к язычникам весьма усердно; так, его трудами ко Христу обратились два главных готских племени. (57). Через этого епископа король Олаф послал митрополиту Унвану дорогие подарки.

59. Кроме того, говорят, что у этого короля было двое сыновей, которых он велел крестить вместе с женой и всем своим народом. Один из них, который был рождён от наложницы, звался Эдмунд[466]. Второй — Анунд, рождённый от законной супруги, был назван в знак веры и милости Яковом[467]. С юных лет он «мудростью и благочестием превосходил всех своих предшественников»[468], и никто из королей не был столь любезен народу шведов, как Анунд.

60 (58). В то время, когда между славянами и трансальбианами был крепкий мир, архиепископ Унван вновь отстроил свою столицу — Гамбург и, собрав рассеявшееся духовенство, опять поселил там большое количество горожан и братьев. Итак, часто живя в этом месте вместе с герцогом Бернгардом, он неоднократно по полгода проводил в Гамбурге, приглашая туда для переговоров славнейшего короля Кнута и славянских князей Уто[469] и Седериха. Таким образом владыка Унван блестяще исполнял свою миссию к язычникам и дома, и вне его. Теперь же осталось сказать ещё то, что мы благодаря крылатой молве узнали о мученичестве короля Олафа.

61 (59). Итак, Олаф, славнейший король норманнов, вёл постоянную борьбу против Кнута, короля данов, который напал на его королевство{41}. Наконец, в результате возмущения вельмож, чьих жён он удалил из-за их увлечения ворожбой, блаженнейший король Олаф был изгнан из Норвежского королевства. Так что теперь Кнут правил одновременно в Норвегии, Дании и, — чего никогда не случалось прежде ни с одним из королей, — в Англии. Олаф же, все свои надежды возложив на Бога, вновь возобновил борьбу ради сокрушения идолов. Собрав неисчислимое войско из подданных короля Швеции, на дочери которого он был женат[470], и исландцев[471], он силой оружия вернул себе королевство отцов. Итак, христианнейший король, знаменитый храбростью по отношению к врагам и справедливостью к своим людям, настолько поверил в то, что именно Бог восстановил его на троне, что не желал более терпеть никого, кто либо хотел остаться чародеем, либо не хотел становиться христианином. Он уже по большей части осуществил своё намерение, когда немногие из чародеев, которые ещё уцелели, мстя за тех, которых король осудил, не поколебались убить его самого[472]. Одни говорят, что он был убит в бою, а другие — что его замучили в самом народном собрании. Наконец, третьи утверждают, что он был тайно убит в угоду королю Кнуту, что, по нашему мнению, гораздо ближе к истине, ибо именно Кнут овладел его королевством. Итак, король и мученик Олаф принял, по-видимому, именно такую смерть. Тело его было с подобающими почестями погребено в крупном городе его королевства — Тронхейме[473]. Там, благодаря чудесам и исцелениям, которые совершаются через него, Господь и ныне являет, насколько уважаем на небе тот, кто так славился на земле[474]. Его достойное вечной памяти мученичество отмечается всеми народами северного океана, а именно, норманнами, шведами, готами, [самбами], данами и славянами, 29 июля.

62 (60). Рассказывают, что в это же время, движимый любовью к Богу, в Швецию из Англии прибыл некто по имени Вольфред и принялся весьма энергично проповедовать язычникам слово Божие. Когда он своей проповедью обратил в христианскую веру очень многих, то, стоя в собрании язычников, начал предавать анафеме идола тамошнего племени по имени Top. Схватив секиру, он разбил идола на куски. Однако, за такую дерзость на него тут же обрушилась тысяча ударов, и достойная венца мученичества душа отлетела на небо. А его растерзанное в результате долгих издевательств тело варвары сбросили в болото. Всё это, что мне удалось узнать, я правдиво передал памяти, хотя есть и другие, достойные описания события. Однако, об Унване и о событиях, которые произошли в его время, сказано достаточно и, как я полагаю, вполне достоверно. В это время Вальтарду в Магдебурге наследовал Геро[475], а последнему — Хунфрид[476]. Оба они были святыми мужами, достойными епископского звания. Вскоре после этого, а именно, 27 января 1029 года Господнего, 12-го индикта, умер наш славный архиепископ и был погребён по левую сторону от своих предшественников.

63 (61). Лиавицо[477] пребывал в должности почти четыре года. Будучи племянником первого Лиавицо и приором кафедрального собора, он благодаря содействию императрицы Гизелы[478] получил от цезаря Конрада посох, а от папы Иоанна XIX[479] — паллий. Он был смиренным, правдивым и богобоязненным мужем{42}. Лиавицо был любезен со всеми, но особую любовь питал к духовенству и всем сердцем сочувствовал бедным в их нужде. Он купил у местных жителей селение[480] по ту сторону реки и, пожертвовав его братьям, велел им давать с него по 30 обедов [в год]. К странноприимному дому он проявлял такую заботу, что казалось, будто он исправляет в этой части упущения со стороны всех своих предшественников. Он настолько обогатил епископство, приорства и странноприимный дом, что вряд ли можно было найти там хоть одного бедняка. Возможно, это покажется невероятным тем, которые видят бедность нашего времени, но и тогда, пожалуй, вряд ли бы кто-нибудь поверил в то, что события, которые случились ныне, произойдут в будущем.

64. Итак, Лиавицо, бывший хорошим приором и ставший ещё лучшим епископом, со всем пылом души взялся за выполнение своей миссии среди язычников. (62). Прежде всего, расположив к себе Кнута, короля данов, он вместо Гербранда поставил в Зеландию Авоко[481], в Ольденбург рукоположил Мейнхера[482], а преемником епископа Тургота сделал Готшалка[483] из Рамельсло. Ибо в эти дни блаженнейший епископ Тургот{43}, который в интересах своей миссии долгое время пребывал в Бремене вместе с архиепископом, был поражён тяжелейшим недугом — проказой, и с величайшим терпением ждал дня, когда Господь призовёт его к себе. Наконец, он почил доброй смертью и был погребён в базилике св. Петра, где покоились в мире Фольквард, Хариг, а также великий Одинкар и Поппо{44}-{45}. К архиепископу тогда съехались славные проповедники — епископы: Одинкар Младший из Дании, Зигфрид из Швеции, и Рудольф из Норвегии, чтобы «рассказать ему, что сотворил Господь ко благу язычников»[484], которых с каждым днём обращалось всё больше. Владыка принял их с великой честью, как то и следовало, и вновь отправил проповедовать.

65 (63). В это время император Конрад взял в жёны своему сыну Генриху дочь короля Кнута[485]. Вместе с ними он с королевским величием тут же отправился в Италию, чтобы дать этому королевству правосудие[486]; король Кнут, который внушал варварским народам страх силой трёх королевств, сопровождал его в этом походе[487]. Имея трёх сыновей[488], он каждому из них выделил по королевству; сам же, посещая периодически то данов, то норманнов, чаще всего находился в Англии.

66 (64). Итак, архиепископ часто посещал столицу — Гамбург. Ибо в то время благодаря доблести короля Кнута и герцога Бернгарда по ту сторону Эльбы был крепкий мир, особенно, после того, как цезарь усмирил в войне винулов{46}. Их князья Гнев и Анатрог были язычниками, а третий — Уто, сын Мстивоя, — плохим христианином. Он за свою жестокость был убит неким саксонским перебежчиком, оставив после себя сына — Готшалка[489], который в это время получал образование в герцогством монастыре в Люнебурге; руководство этой обителью осуществлял тогда другой Готшалк — епископ готов. Узнав о смерти родителя, Готшалк воспылал гневом и яростью; оставив учёбу и веру, он взял в руки оружие и, перейдя через реку, присоединился к врагам Божьим — винулам. Нападая с их помощью на христиан, он, как говорят, в отмщение за отца перебил многие тысячи саксов. Наконец, герцог Бернгард схватил этого предводителя разбойников и поместил его под стражу. Но, зная Готшалка, как храбрейшего мужа, он заключил с ним договор и отпустил на волю. А тот пришёл к королю Кнуту, отправился вместе с ним в Англию и оставался там долгое время.

67 (65). Между тем, наш архиепископ, постоянно стремясь в благочестивых трудах к небу, как добрый пастырь украсил свою церковь и воспитал сынов церкви, угодный всем и даже, — что очень трудно, — князьям. В своё время герцог Бернгард и его брат Титмар[490] сделали нашей церкви много добра, вняв уговорам блаженнейшей Эммы{47}, которая очень любила Бременскую церковь и почти все свои богатства передала Богу, Его матери и св. исповеднику Виллехаду. Из любви к владыке она также заботилась обо всех сынах церкви так, словно те были её собственными. Однако, «завистливая судьба не дала нам долго радоваться такому пастырю»[491], каким был Лиавицо, «угодный, говорю я, Богу и людям»[492]. Будучи больным, он, как говорят, отслужил две мессы в день святого апостола Варфоломея и, окончив по обыкновению псалтырь, в тот же день, радуясь, отошёл ко Христу, к вечной печали для своих людей. Он умер 24 августа, в 1030 году Господнем, 13-го индикта[493].

68 (66). Герман[494] пребывал в должности всего три года{48}. Пастырский посох он получил от цезаря Конрада, а паллий — от папы Бенедикта Младшего[495]. Избранный Хальберштадтским капитулом, он был приором этой церкви. Он, как говорят, «был прост, как голубь, но не обладал мудростью змеи»[496], а потому подданным легко удавалось его обманывать. Он редко посещал свой приход. Так, только однажды он побывал в Гамбурге; придя туда с войском, он разграбил епископство, словно оно не было его собственностью, а при уходе насмеялся над страной, как над пустыней. Зачинщиком этого грабежа и виновником прочих дурных советов был Макко, викарий этого архиепископа. Впрочем, капелланами у него были благородные мужи — Дитрих и Свитгер[497], который в последствии, вступив на римский престол, принял имя Климента{49}. Иподьяконом у него был Адальберт[498], ставший позднее архиепископом Бременским, уже тогда имевший грозный взор и манеры и своими речами вызывавший неудовольствие тех, кто его слушал. Итак, считая маловажным{50}-{51} всё, что он нашёл в епископстве, владыка первым делом привёл в Бремен некоего музыканта Гвидо и по его настоянию исправил церковную музыку и монастырскую дисциплину. Это было его единственным успешным деянием. Затем, разрушив древнейшую часовню св. Михаила, он перенёс из этого места тела трёх своих предшественников, а именно, Адальгара, Хогера и Регинварда, и захоронил их в соборной церкви, под самим трибуналом. После этого, намереваясь взяться за великое и весьма полезное дело — обвести город стеной, он, едва успев вырыть фундамент, умер, после чего и всё это дело заглохло. Поскольку он, как великий владыка Илия, не сумел удержать своих людей от грабежа[499], то оказался не угоден карающему Богу также и в добрых делах. Он скончался в Хальберштадтском епископстве, в своём поместье Хюттенроде[500]. Тело его было доставлено в Бремен и предано земле посреди хора. Он умер 18 сентября.

69 (67). Бецелин[501] по прозвищу Алебранд пребывал в должности 10 лет. Муж, украшенный всякого рода добродетелями, достойный звания епископа, он был «угоден Богу и людям»[502]. Нам дала его Кёльнская церковь. Император Конрад вручил ему посох, а папа Бенедикт передал паллий. Он был с великой славой посвящён в сан семью епископами Саксонии, как зависимыми от него, так и прочими, в столичном городе Гамбурге. Однако, сказанного нами слишком мало для похвалы этому блаженному мужу; я вообще никогда не слышал, чтобы можно было в чём-то его упрекнуть. Чтобы сделать краткий очерк его добродетелей, скажем, что он был отцом отечества, украшением духовенства и благом народа, ужасом для могущих творить зло и примером для добрых людей; славный благочестием, он всегда доводил до конца то, что задумал. Всё сказанное и сделанное им вечно живёт в памяти потомков. Он ко всем относился так, как они того хотели, но особую заботу и любовь Бецелин проявлял к клирикам{52}, и «с трудом переносил, если о них говорили дурно»[503].{53} Он восстановил монастырь и первым учредил для каноников общественные трапезы. Ибо, когда прежняя пребенда, — те 30 обедов, которые раз в год распорядился давать епископ Лиавицо[504], — стала казаться чуть ли не скудной, он, прибавив к ней от себя несколько десятин, уладил дело таким образом, что братьям сверх обычной анноны каждый день стали выдавать белый хлеб, а по воскресным дням каждый из них получал двойную порцию мёда. Он решил также выдавать братьям вино, которого не было в Саксонии, и практически выполнил в свои дни это намерение. Организовав общественную трапезу, он взялся за монастырь и построил на месте прежнего деревянного сруба каменное строение обычной четырёхугольной формы, украшенное резными решётками и приятное на вид. Затем, построив вокруг города начатую его предшественником Германом стену, он в некоторых местах довёл её до самых зубцов, а в других — оставил незавершённой на высоте 5 или 7 локтей. С запада, напротив рынка в ней были большие ворота, а над воротами располагалась чрезвычайно прочная башня, укреплённая по итальянскому образцу и оснащённая семью складскими помещениями для различных городских надобностей.

70 (68). Оставив в Бремене эти памятники своей деятельности, он тут же со всей любовью своего сердца взялся за восстановление Гамбургской церкви. Ибо там после устроенного славянами погрома, о котором мы сообщали выше, архиепископ Унван вместе с герцогом Бернгардом возвели на руинах старого города внушительную крепость, а также построили церковь и бараки, всё — из дерева. Ввиду слабости этого места владыка Алебранд счёл необходимой более сильную его защиту против частых вторжений врагов и прежде всего соорудил из четырёхугольных камней церковь, которая была основана в честь Матери Божьей. А затем построил себе ещё и каменный дворец, сильно укреплённый башнями и бойницами. Герцог, видя для себя угрозу в этой постройке, также построил в названном городе замок для своих людей. Так, в восстановленном городе с одной стороны базилики вновь появился дворец епископа, а с другой — замок герцога. Благородный архиепископ хотел также обвести Гамбург, — свою столицу, — стеной и укрепить башнями, но преждевременная смерть помешала этому его намерению{54}.

71 (69). В его времена по ту сторону Эльбы, да и по всему королевству был крепкий мир. Славянские князья Анатрог, Гнев и Ратибор, мирно приходя в Гамбург, служили герцогу и епископу. Но и тогда и ныне герцог и епископ по разному проявляли свой интерес к народу винулов. Так, герцог заботился лишь о взимании с них дани, а епископ пёкся о распространении христианства; и мне кажется, что этот край давно бы уже был крещён усилиями священников, если бы обращению этого народа не мешала жадность князей.

72 (70). Итак, архиепископ, заботясь по примеру своих предшественников о вверенной ему миссии среди язычников{55}, поставил своих помощников в миссионерской деятельности епископами: капеллана Рудольфа[505] — в Шлезвиг, Абхелина — в землю славян, а Вала[506] — члена Бременского капитула — он посвятил в Рибе; прочие епископы, о которых мы упоминали выше, также были ещё живы и не сидели без дела в винограднике Божьем.

73 (71). В шестой год владыки умер храбрый император Конрад[507]; ему наследовал его сын Генрих[508], тот, который усмирил венгров. В это же время умерли достопамятные короли севера Кнут и Олаф, родные братья. Одному из них, а именно, Олафу, королю Швеции, на престоле наследовал его сын Яков, о котором мы говорили выше. При нём в Швеции в течение 12 лет нёс военную службу Свен Младший[509], сын Вольфа, который сообщил нам, что в правление Якова христианство широко распространилось по всей Швеции. Второй брат, то есть Кнут, умер в Англии; он в течение 22-х лет держал в своей власти королевства данов, англов и норманнов.

74 (72). Согласно его воле ему после смерти наследовали на троне его сыновья: Харальд — в Англии, Свен — в Норвегии, а Хардекнут — в Дании. Последний был сыном королевы Иммы, и имел сестру, которую позднее взял в жёны цезарь Генрих. Впрочем, Свен и Харальд, которые были рождены от наложницы, получили, согласно варварскому обычаю, равную с законными сыновьями Кнута часть наследства. Харальд правил в Англии три года. Против него пришёл из Дании его брат и собрал во Фландрии флот. Однако, король англов внезапно умер, и до войны дело не дошло. Так что Хардекнут теперь владел и Англией, и Данией.

75 (73). В это время Свен Младший пристал по пути в Англию к берегам Хадельна. Когда он по обыкновению пиратов разорял окрестности, рыцари архиепископа схватили его и привели к своему господину. А тот, с честью приняв пленника, отвёл его в Бремен, заключил с ним дружбу и, одарив по царски, спустя несколько дней разрешил удалиться. Всё это нам рассказал о себе сам Свен, с величайшей похвалой отозвавшись об этом архиепископе, который пользовался всеобщей любовью за обхождение и щедрость своей души. Он также поведал окружающим о царском облачении этого владыки, о несметных церковных богатствах, которые он видел в Бремене, и о многом другом.

76 (74). Архиепископ Алебранд, любимый всеми, пользовался большим уважением со стороны герцога Бернгарда и брата герцога Титмара за щедрость своей души. Он был ненавистен только злодеям, как, например, маркграфу Удо[510], гордыню которого он обличал со свойственным ему великодушием.

77. Между тем, Свен, второй из сыновей Кнута, который правил в Норвегии, умер. Тогда норманны избрали королём Магнуса[511], который был сыном мученика Олафа от наложницы. Магнус тут же напал на Данию и владел теперь двумя королевствами, а Хардекнут, король данов, вместе с войском находился в то время в Англии. Намереваясь начать войну против Магнуса, он поставил во главе флота своего родственника — Свена. Однако Свен был разбит Магнусом, а когда возвратился в Англию, то застал Хардекнута уже мёртвым. [В это же время аскоманны и пираты, войдя в устье Везера, внезапно добрались до Лезума и разорили его окрестности. Но, когда они возвращались оттуда к кораблям, им возле Аумунда[512] была дана битва, в которой большинство их было истреблено].

78. На место Хардекнута англы избрали сначала его [сводного] брата Эдуарда[513], которого Эмма родила от своего первого супруга, «святого и богобоязненного мужа»[514]. Питая недоверие к Свену и боясь, как бы тот не потребовал для себя английской короны, он заключил с этим тираном мир, признав его ближайшим наследником английского трона после своей смерти, даже в том случае, если у него родятся сыновья. Успокоенный этим договором, Свен возвратился в Данию, где провёл с Магнусом множество битв. Но всякий раз он терпел поражения и, наконец, бежал к королю Швеции Анунду.

79 (75). Одержав победу, Магнус укрепил свою власть над Данией и Норвегией. Наш архиепископ прибыл в нему для переговоров в Шлезвиг[515], имея в своей свите герцога Бернгарда, Титмара[516], епископа Хильдесхайма, и Рудольфа, епископа этого города. Этот Титмар был родом из Дании и прибыл к нам вместе с королевой Гунхильдой, благодаря покровительству которой и получил Хильдесхаймское епископство. Среди варваров он звался Тиммо. В ходе этих переговоров сестра[517] короля Магнуса была обручена с сыном герцога — Ордульфом[518]. Едва прошли свадебные торжества, как он в угоду своему родичу убил по ту сторону Эльбы некоего Харальда[519], датского вельможу, который возвращался из города апостолов и был ни в чём неповинен. Причиной же, по которой его убили, было то, что он происходил из датского королевского рода и имел гораздо больше прав на трон, чем сам Магнус[520]. Это событие стало началом великих бедствий в семействе герцога.

Король Магнус был любим данами за свою справедливость и храбрость, но страшен для славян, которые после смерти Кнута беспокоили Данию. Ратибор, славянский князь, был убит данами. [Этот Ратибор был христианином и считался среди варваров мужем великой силы. У него было 8 сыновей, славянских князей, которые все до единого были убиты данами, когда пытались отомстить за отца]. Желая отомстить за его смерть, винулы уже тогда явились со всем своим войском и, разоряя окрестности, дошли до самого Рибе. А король Магнус, возвращаясь в это время из Норвегии, случайно высадился в Хедебю. Тут же собрав отовсюду датские силы, он встретил покидавших Данию язычников на полях Хедебю{56}. Там, как говорят, было убито 15 000 человек[521], после чего мир и радость были обеспечены христианам на всё время правления Магнуса. В это же время Готшалк, возвратившись из Англии после смерти короля Кнута и его сыновей, как враг вступил в землю славян и, нападая на всех, внушил язычникам сильный страх. Впрочем, о его храбрости и силе, которые он проявил в отношении варваров, мы расскажем позднее.

80 (76). В то время как повсюду в мире происходили столь разнообразные события, в Бремене «положение дел стало весьма шатким»[522], ибо судьба, завидуя нашим успехам, «не позволила великому долго выстоять»[523]. В эти же дни скончалась благороднейшая княгиня Эмма, жена графа Лиутгера и сестра Мейнверка, епископа Падерборна, которая овдовела ещё 40 лет назад и почти все свои огромные богатства раздала бедным и церкви. Тело её покоится в Бременской церкви, а душа пусть наслаждается покоем на небе. Ещё при жизни она передала Бременской церкви поместье Штипель[524] возле Рейна. А Лезум, — уж не знаю за какой проступок своей дочери, — отдала императору Конраду. По этому делу императрица Гизела посетила в то время названный Лезум[525].

81 (77). В предпоследний год архиепископа в Бремене сгорел собор св. Петра; пламя пожара уничтожило также весь монастырь вместе с мастерскими и весь город с его строениями, так что от старых построек не осталось и следа. Там погибли богатства святой церкви, книги и одежды, а также всё священное убранство{57}. Но весь этот материальный ущерб легко можно было бы восстановить, если бы мы не потерпели ещё большего ущерба в нравах. «Ибо, — как говорит некто, — порча нравов гораздо хуже потери материальных богатств, так как последние являются чем-то внешним, а первые — нашей внутренней сутью». С этого времени братья, прежде жившие по каноническому уставу за стенами монастыря, сперва стали пренебрегать нормами устава святых отцов, которые свято соблюдались в течение многих веков, а затем вообще отказались от них и устав вышел из употребления. От рукоположения св. Виллехада, когда была основана Бременская церковь, до смерти Алебранда, когда эта церковь сгорела, прошло почти 270 лет. (78). А сгорела она в начале осени, 11 сентября.

82. Архиепископ в это время направлялся во Фризию{58}. Однако, услышав о пожаре храма, он тут же вернулся назад; вырыв следующим летом фундамент, он решил придать нашей церкви большее величие, построив её по образцу Кёльнского собора. Мы верим, что если бы судьбе было угодно отпустить ему ещё несколько лет жизни, то он, конечно, довёл бы до конца строительство этой церкви. Настолько велики были энергия и упорство епископа в этом деле и, особенно, в строительстве храма. В течение одного лета, когда он начал этот труд, был вырыт фундамент, возведены колонны, арки и боковые стены.

По окончании зимы, когда близился уже праздник Пасхи, блаженнейший владыка Алебранд, — очевидно, уже чувствуя свой близкий конец, — [накануне вечери Господней][526] босиком отправился из церкви в Шармбеке[527] в Бремен. Там, совершив со слезами молитву, он вверил Богу и его святым свою церковь. Поскольку его уже терзала лихорадка, он на лодке был доставлен в приорство Бюкен и прожил там ещё семь дней. Так, «поменяв земные куличи на небесные опресноки»[528], его душа, радуясь, отошла к Господу. Тело епископа при величайшей скорби следующей за ним свиты и встречавшихся по дороге путников было доставлено по течению реки Везер в Бремен и погребено посредине недавно начатой им базилики, а именно, на месте прежнего главного алтаря, рядом с мавзолеем святого отца Виллехада. В это время в Магдебурге умер блаженной памяти архиепископ Хунфрид. Ему наследовал Энгельхард[529], после того как был отвергнут Винтер[530], отказавшийся от епископства. Погребение нашего возлюбленного отца Алебранда состоялось 15 апреля 1043 года Господнего{59}, 11-го индикта. Прощай и здравствуй во Христе, любимый пастырь, которого никогда не забудет твоя паства! Иди к небесной Пасхе, где «вместе с пасхальным агнцем ты будешь вкушать опресноки чистоты и истины!»[531] «Пусть тебя достойно примут в вечной обители»[532], где ты вместе с ангелами будешь радоваться вечному блаженству. Ибо пока ты наслаждался вместе с нами земной жизнью, ты прекрасно справлялся со своими пастырскими обязанностями. Твоя жизнь и учёность были по нраву всем нам. Ныне же ты отнят у нас, чтобы злоба не успела изменить твой дух. Поэтому милосердный Господь и поспешил забрать тебя из недр враждебности, чтобы ты получил более полную награду за свои труды, даже если ты и не успел довести до конца все свои добрые намерения. Итак, правда твоя пребывает с нами, а память о тебе не умрёт во веки вечные!

КНИГА ТРЕТЬЯ

Третья часть нашего повествования посвящена деяниям Адальберта.

1. Архиепископ Адальберт пребывал в должности 29 лет. Пастырский посох он получил от императора Генриха, сына Конрада, который был 90-м на престоле римских императоров от Цезаря Августа, не считая соправителей. А архиепископский паллий он, как и его предшественники, принял через послов от вышеназванного папы Бенедикта[533], который, как мы выяснили, был 147-м в ряду римских понтификов, считая от апостолов. Рукоположение его состоялось в Ахене, в присутствии цезаря и князей и при содействии 12 епископов, возложивших на него свои руки. Впоследствии Адальберт неоднократно указывал на такой избыток благословения тем, которые его проклинали, и, смеясь, говорил, что никто не может отлучить от церкви того, кто изначально был посвящён в сан столь торжественно и принял благословение от стольких церковных патриархов.[534] О деяниях и нравах этого мужа трудно написать что-либо достойное; тем не менее, написать об этом нас вынуждает необходимость, ибо мы, о достопочтенный епископ Лиемар, обещали довести сей труд до дней твоего вступления в должность. Пустившись раз по своему безрассудству и дерзости в это море, я считаю благоразумным вновь поспешить к берегу; не вижу только подходящей гавани, где бы мне, неопытному, можно было спокойно пристать. До того всё преисполнено подводных камней зависти, до того всё мелководно, что если ты вздумаешь что-нибудь похвалить, тебя назовут льстецом, если же осудишь дурное, объявят злым человеком[535].

Тем не менее, этот замечательный человек может быть превознесён всякого рода похвалами, поскольку он был знатен, красив, мудр, красноречив, воздержан и целомудрен; всё это он соединял в себе, но имел ещё и другие достоинства, которые люди обычно приобретают извне, а именно, богатство и счастье, посредством чего добывается слава и власть; всем этим Адальберт обладал в избытке. Кроме того, в осуществлении миссии среди язычников, — что является первым долгом Гамбургской церкви, — он был столь деятелен, как никто до него. Относительно торжественности богослужения, уважения к апостольскому престолу, верности государству, забот о своём приходе ему не было равных, и вряд ли кто-нибудь в звании духовного пастыря действовал с большим рвением, чем он, — о если бы он оставался таким до конца! Ибо, будучи таковым в начале, под конец жизни он производил гораздо менее благоприятное впечатление. Правда, подобное ухудшение нравов этого не слишком предусмотрительного мужа произошло не только из-за его собственной небрежности, но и под влиянием злобы других. Подробнее об этом будет сказано позже на своём месте. Поскольку мне трудно изложить все деяния этого мужа с надлежащей полнотой, обстоятельно и по порядку, то я желаю, коснувшись лишь самых главных сторон его деяний, перейти с болезненным чувством к описанию тех бедствий, вследствие которых пала знатная и богатая Гамбургская и Бременская епархия, ибо Гамбург был опустошен язычниками, а Бремен разграблен лжехристианами[536]. Итак, я начну свой рассказ с описания нравов Адальберта, которые объяснят нам и всё остальное.

2. Он происходил из очень знатного рода[537]; его первой должностью было звание приора Хальберштадта; он был остроумен, находчив и обладал множеством разных талантов. В делах мирских и церковных Адальберт обладал большой мудростью, славился своей памятью, хранившей всё, что он раз слышал или серьёзно изучал, и необыкновенным даром красноречия в изложении однажды усвоенного. Отличаясь прекрасной наружностью, он был большим любителем целомудрия. Его щедрость была такова, что он с большой готовностью и радостью награждал даже таких, которые о том не просили, но сам считал недостойным просить о чем-либо других, с затруднением принимал подарки и чувствовал себя при этом униженным[538]. Смирение его вызывает сомнение, ибо он обнаруживал его только в отношении рабов Божиих, бедных и странников, причём в такой степени, что, отправляясь ко сну, он часто мыл, став на колени, ноги у тридцати и более нищих; зато перед светскими князьями и равными ему по званию людьми он отнюдь не желал смиряться. Более того, он обличал их с таким рвением, что одних укорял за расточительность, других — за жадность, третьих — за неверность, и не щадил никого, если знал за ним какой-либо грех[539]. При столь редком соединении в одном сосуде стольких добродетелей Адальберта можно было бы назвать счастливым[540], если бы не один порок, ненавистность которого омрачала весь блеск славы, которой мог бы сиять архиепископ, а именно, тщеславие — обычный спутник богатых людей. Оно породило такую ненависть к этому мудрому мужу, что многие говорили, будто даже добрые дела, которых он сделал очень много, были сделаны им ради мирской славы[541]. Однако, пусть те, кто так говорит, не судят его столь безрассудно, зная, что в сомнительных случаях не следует выносить решительного приговора, ибо «тем же судом, каким судишь другого, ты осуждаешь самого себя»[542].

Нам же, которые жили вместе с ним и каждый день наблюдали образ жизни этого мужа, известно, что как человек он делал кое-что для мирской славы, но как человек добрый многое совершил из страха Божьего[543]. Хоть его щедрость и превышала всякую меру, но я всегда находил, что она имела хорошие побуждения. Так, чтобы обогатить свою церковь, он щедростью располагал к ней одних, как то королей и их ближайших советников; и преследовал лютой ненавистью других, сколько-нибудь опасных для церкви, как, например, наших герцогов и некоторых епископов. Мы часто слышали, как он говорил, что для блага церкви готов пожертвовать собой и своими родными. «Ибо, — заявлял он, — я никого не пощажу, ни себя, ни братьев, ни денег, ни саму церковь, только бы свергнуть иго с моего епископства и сделать его равным другим». Впрочем, лучше будет всё это изложить по порядку, чтобы люди умные увидели, насколько вынужденно и отнюдь не легкомысленно, но скорее разумно действовал он в тех или иных делах, в которых, как кажется глупцам, он поступал глупо и неразумно.

3. В первый год своего вступления в должность, после того как владыка был торжественно посвящён в сан и обвенчан с Бременской церковью, он, видя, что масштабное строительство недавно начатой базилики требует значительных средств, и пользуясь довольно неразумным советом, велел разрушить начатую предшественниками городскую стену и использовать её камни для постройки храма. Тогда же до основания была разрушена та замечательная башня, которая, как мы говорили, была оснащена семью складскими помещениями. Стоит ли говорить о монастыре, который был сложен из отделанных камней и своей красотой радовал взоры окружающих? Его епископ также приказал без промедления разрушить, намереваясь вскоре построить нечто более прекрасное. Ибо, когда мы спросили его по этому поводу, он открыл нам, что намерен построить столовую, спальню, погреб и прочие помещения братии целиком из камня, если позволят время и обстоятельства[544]. Он хвалился, что у него под рукой есть всё необходимое, причём в избытке, но, — если позволит сказать братия, — [часто] жаловался, что не хватает лишь клириков и камней. Между тем, дело спорилось, а стены церкви росли[545]; правда, Алебранд начинал строить её по образцу Кёльнской, а Адальберт решил завершить церковь по примеру Беневентского собора.

4. Наконец, на седьмой год после начала строительства фасад строения был завершён, а главный алтарь святилища посвящён в честь св. Марии[546]. Ибо второй алтарь в западной апсиде епископ решил посвятить в честь св. Петра, под покровительством которого, как мы читаем, была выстроена прежняя базилика. Однако, ввиду многочисленных трудностей, которые то тут, то там возникали перед архиепископом, строительство оставалось незавершённым вплоть до 24-го года его пребывания в должности, когда я, недостойнейший слуга церкви Божьей, прибыл в Бремен. Только тогда стены храма были побелены, а западная крипта посвящена св. Андрею[547].

5. Поскольку великий владыка видел, что церковь и его епископство, которое стало свободным благодаря мудрости его предшественника Адальдага, вновь терпят притеснения от нечестивой власти герцогов, то изо всех сил попытался вернуть этой церкви прежнюю свободу, чтобы ни герцог, ни граф, ни какой-либо иной судебный чиновник не имели в его епископстве ни власти, ни каких-либо полномочий. Он не мог это сделать, не вызвав к себе ненависти, ибо обличаемые им в дурных намерениях князья воспылали против него сильным гневом. Рассказывают, что герцог Бернгард, питавший к епископу недоверие за его мудрость и благородство, часто говорил, что он — «соглядатай, направленный в эти края для того, чтобы высмотреть слабость земли и выдать её чужакам и цезарю»[548]. Поэтому, мол, пока он или кто-либо из его сыновей будут живы, епископ ни дня не будет знать покоя в своём епископстве. Эти слова запали епископу в сердце глубже, чем можно было подумать. И с этого времени он, охваченный гневом и опасениями, замышлял и таил в душе лишь одно — мешать всем начинаниям герцога и его людей. Скрыв на время душевную боль, он, не находя иного выхода, прибегнул к помощи двора и не щадил ни себя, ни своих людей, ни самого епископства, чтобы добиться расположения цезаря и придворных и сделать с их помощью свободной свою церковь. Он выполнял при дворе самые трудные поручения и добровольно участвовал со своими людьми в стольких походах, что цезарь был удивлён неутомимостью и упорством этого мужа и предпочитал иметь его первым советником по всем государственным делам.

6. Велико было число походов, которые епископ совершил вместе с цезарем в Венгрию[549], против славян[550], в Италию[551] и Фландрию[552]. Каждый из них требовал от епископа больших расходов и многочисленных жертв среди его вассалов; однако, мы вынуждены будем упомянуть только о двух из них, а именно, о первом — в Италию, и о последнем — в Венгрию, поскольку оба были значительнее прочих и окончились неудачно для нас. О венгерском походе мы скажем в конце[553], а сейчас рассмотрим итальянский.

7. Укротив или подавив венгерский мятеж, король Генрих отправился в Рим, как говорят, по церковной необходимости. Наряду с прочими магнатами империи его сопровождал в походе и наш архиепископ. После того как были устранены раскольники — Бенедикт, Грациан и Сильвестр, который боролись друг с другом за апостольский престол, папой должны были избрать епископа Адальберта, но он предложил вместо себя своего коллегу — Климента. Король Генрих был коронован им на Рождество Господне императором[554] и провозглашён августом.{60}

8. Вскоре после этого наш архиепископ пригласил возвратившегося из Италии императора к себе в Бремен под предлогом необходимости посетить Лезум или пригласить на переговоры короля данов, а на самом деле — для того, чтобы испытать верность герцогов. Император, как то и подобает, был принят в Бремене с королевским великолепием[555], пожаловал братьям поместье Балгу[556], а церкви передал Фризское графство, которым прежде владел Готфрид[557]. Оттуда цезарь пришёл в Лезум и там, как говорят, едва не попал в устроенную графом Титмаром западню; но бдительность нашего архиепископа уберегла его. По этой причине граф был вызван цезарем в суд и, пожелав очиститься от обвинения поединком, был убит своим вассалом Арнольдом[558]. Через несколько дней этот Арнольд был схвачен сыном[559] Титмара и, повешенный за ноги между двумя псами, окончил свою жизнь. Сын Титмара, в свою очередь, был схвачен императором и осуждён на пожизненное изгнание. Смерть Титмара наполнила герцога, родного брата убитого, и его сыновей лютой яростью против архиепископа, так что с того времени они преследовали его самого, его церковь и людей этой церкви смертельной ненавистью. Даже когда обе стороны, казалось, примирялись иногда друг с другом, то и тогда люди герцога, помня о старинной ненависти, которую питали к церкви их отцы[560], не переставали нападать на наших, притесняя их всеми способами. «Восстань, Господи, и защити дело твоё! Вспомни поругание рабов твоих!»[561].

9. Митрополит же, напротив, сражаясь с добрым намерением и «дорожа временем, ибо дни лукавы»[562], заключил с герцогами мир. Затем, проявляя заботу о своём приходе, он задумал оставить в нём великий и достойный памятник своего величия. Отвергая поначалу «золотую умеренность предшественников»[563], он презирал всё старое и старался заменить его новым. Итак, строя большие планы и не скупясь на расходы, он, желая сделать Бремен равным прочим городам, тут же учредил на приобретённых поместьях два приорства: первое — в честь св. Виллехада, чьё тело покоилось там или было туда перенесено; а второе — в честь св. Стефана, чьим слугой неоднократно называл себя этот архиепископ. Вначале он основал эти два приорства, а позднее учредил ещё и другие. Так, третье приорство — в честь св. Павла — он основал[564] в Бремене на землях, которые принадлежали Госпиталю; четвёртое — в Лезуме — на землях названного поместья. Пятое он решил создать в Штаде, а шестое — по ту сторону Эльбы, в Зюльберге[565]. Седьмое приорство он заложил в Эсбеке[566], лесистой и горной местности в Минденской епархии. Восьмым было аббатство Гозек[567] на реке Заале, основанное родителями архиепископа.

10. Он начал также в разных местах множество других построек, но ещё при его жизни, когда он был слишком занят государственными делами, большая часть их разрушилась, как тот каменный дом, который внезапно рухнул в Эсбеке в его же присутствии. Прочие постройки рухнули из-за хищений и небрежения со стороны приоров, которых, впрочем, архиепископ сурово карал, если узнавал об их хитрости. В этом деле можно видеть, как из-за нерасторопности тех, кому епископ доверял больше, чем следовало, его добрые намерения часто имели совершенно противоположный результат.

11. О делах своего прихода названный муж изначально заботился с достойным и заслуживающим похвалы рвением. А то, что было им сделано вне прихода в деле обращения язычников, будет кратко изложено в следующем отрывке. (11). Как только Адальберт стал архиепископом, он тут же отправил послов к королям севера для установления дружбы. Он также разослал по всей Дании, Норвегии и Швеции, «вплоть до краёв земли»[568], увещевательные письма, в которых побуждал живущих в этих странах епископов и священников верно оберегать церкви Господа нашего Иисуса Христа и, отбросив страх, приступить к обращению язычников.

12. В это время Магнус правил двумя королевствами{61}, то есть Данией и Норвегией, а Яков по прежнему занимал трон в Швеции. С его помощью и при поддержке ярла Туфа[569] Свен изгнал из Дании Магнуса. Последний вскоре возобновил войну, но умер на кораблях. Свен овладел двумя королевствами[570] и, как говорят, снарядил флот, чтобы подчинить своей власти ещё и Англию. Однако, святейший король Эдуард, справедливо управлявший этим королевством, избрал мир и, заплатив победителю дань, как было сказано выше, признал Свена своим наследником. И вот, поскольку юный Свен правил теперь по своему произволу тремя королевствами, он по мере возрастания успехов стал забывать[571] царя небесного и вскоре взял в жёны свою родственницу из Швеции[572]. Это очень разгневало господина архиепископа; отправив к сумасбродному королю послов, он сурово укорял его за этот проступок, а под конец пригрозил поразить его мечом отлучения, если тот не исправится. А Свен, выйдя из себя, в свою очередь, пригрозил разорить и сжечь всю Гамбургскую епархию. Однако, наш архиепископ не испугался этих угроз; обличая и увещевая, он продолжал стоять на своём, пока, наконец, датский тиран не склонился перед письмами папы[573] и не дал своей кузине разводное письмо. Тем не менее, король так и не внял увещеваниям священников и вскоре после того как отослал от себя кузину, взял себе новых жён и наложниц. И поднял Господь против него со всех сторон множество врагов, как он поступил с Соломоном и его рабами[574].

13 (12). Некто Харальд[575],{62} брат короля-мученика Олафа, ещё при жизни брата покинул родину и ушёл изгнанником в Константинополь. Поступив на службу к императору, он участвовал во многих битвах с сарацинами — на море и со скифами — на суше, прославившись храбростью и приобретя огромное богатство. Когда умер его брат, он был призван на родину, но застал там на троне своего родственника — Свена{63}. Говорят, что он принёс победителю клятву верности и получил от него в лен отцовское королевство в качестве герцогства. Однако вскоре после того как он пришёл к своим и удостоверился в верности норманнов, он легко дал склонить себя к мятежу и огнём и мечом разорил всё побережье Дании. Тогда же сгорела церковь в Орхусе и был разграблен Шлезвиг. А король Свен обратился в бегство. Война между Харальдом и Свеном продолжалась на протяжении всей их жизни.

14 (13). В это же самое время от Датского королевства отделились англы. Зачинщиками мятежа были сыновья Годвина{64}, которые, как мы уже говорили, были детьми тётки короля данов и чью сестру взял в жёны король Эдуард. Составив заговор, они напали на братьев короля Свена, которые были ярлами в Англии, и одного — Бьорна — тут же убили, а второго — Осбьорна — изгнали из отечества вместе с его людьми[576]. И подчинили Англию своей власти, а Эдуард «сохранил лишь жизнь и ничего не значащий королевский титул»[577].

15 (14). Пока всё это происходило в Англии, христианнейший король Швеции Яков ушёл из этого мира, и ему наследовал его брат Эдмунд Негодный[578]. Он был рождён Олафу наложницей и, хоть и принял крещение, но мало радел о нашей вере. При нём был некий епископ-схизматик по имени Осмунд[579], которому Зигфрид, епископ норманнов, в своё время доверил преподавание в бременской школе. Однако позднее, забыв об оказанных ему благодеяниях, Осмунд отправился за рукоположением в Рим, но, ничего не добившись, начал скитаться по разным местам и только тогда получил рукоположение от архиепископа Польши. Затем, придя в Швецию, он провозгласил себя посвящённым папой в эти земли архиепископом. А когда наш архиепископ отправил своих послов к королю Гамулану[580], те застали там ходившего вокруг да около Осмунда, который носил перед собой крест по обыкновению архиепископа. Они также узнали, что он заразил ересью только недавно обращённых варваров. Испугавшись присутствия этих послов, Осмунд обычными неправдами убедил короля и народ изгнать их, как якобы не имеющих папского утверждения. Они же пошли из собрания, радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестье[581]. Этими послами были братья Бременской церкви, а возглавлял их Адальвард Старший{65}, некогда декан нашего монастыря, а в то время назначенный епископом шведского народа[582]. О добродетелях этого мужа можно было бы сказать очень многое, если бы мы не спешили к иному. Изгнанных шведами таким образом послов со слезами проводил не то племянник, не то пасынок короля, смиренно вверив себя их молитвам. Звали его Стенкиль[583]. Он был единственным, кто сжалился над братьями, одарил их и благополучно довёл через горы Швеции к святейшей королеве Гунхильде{66}, которая из-за близкого родства получила от датского короля развод[584] и жила в своих имениях за пределами Дании, посвятив себя гостеприимству и благотворительности, а также прочим благочестивым занятиям. Приняв послов с большой честью, словно они были посланы самим Богом, она отправила через них архиепископу богатые подарки.

16 (15). Между тем, шведов, изгнавших своего епископа, постигла Божья кара. Сначала сын короля Анунд, отправленный отцом для расширения границ империи, добравшись до «Края женщин», которых мы считаем амазонками[585], погиб вместе со всем своим войском от яда, подмешанного теми в водные источники. А затем, наряду с прочими бедствиями, шведов поразила такая засуха и неурожай[586], что они, отправив к архиепископу послов, просили его вернуть им их епископа и наряду с удовлетворением обещали верность своего народа. Радуясь этому, владыка дал пастве просимого ею пастыря. Прибыв в Швецию, Адальвард был принят там с такой всеобщей радостью, что привлёк ко Христу всё племя вирмиланов[587], а также, как говорят, совершил в народе множество чудес{67}. В это время умер король Швеции Эдмунд; после него на трон был возведён его племянник Стенкиль, о котором мы говорили выше. Стенкиль был верен Господу Иисусу Христу, и все наши братья, которые бывали в тех землях, свидетельствовали о его благочестии. Архиепископ Адальберт, описывая, как обычно, в блестящей речи всё, что в то время происходило в Швеции, упомянул и о видении епископа Адальварда, в котором последний получил наставление не мешкать и продолжать проповедовать Евангелие.

17 (16). В Норвегии также происходили великие дела в то время, когда король Харальд превзошёл своей жестокостью все безумства тиранов. Много церквей было разрушено этим мужем, множество христиан предано мучительной казни[588]. Это был могущественный и славный победами муж, который ранее выиграл много сражений против варваров в Греции и в землях Скифии. Вернувшись на родину он, молния севера и роковое зло[589] для всех датских островов, не знал покоя от войн. Этот муж опустошил все приморские земли славян, подчинил своей власти Оркадские острова, распространил свою кровавую власть до самой Исландии. Итак, повелевая многими народами, он был всем ненавистен из-за своей алчности и жестокости. Этот несчастный был также привержен чародейству[590] и совсем не думал о том, что его святейший брат искоренял в королевстве подобные мерзости[591], до смерти сражаясь за распространение христианского учения. О выдающихся заслугах [Олафа] свидетельствуют те чудеса, которые ежедневно случаются на могиле короля в городе Тронхейме. Видел их и этот оставленный Богом человек[592], но они не произвели на него особого впечатления, так что Харальд кривой рукой сгрёб те пожертвования и богатства, которые с величайшим благоговением были собраны верующими у могилы брата, и раздал их воинам. Движимый рвением Божьим, архиепископ отправил к королю по этому поводу послов, укоряя его в письмах в тиранической дерзости и особенно упирая на пожертвования, которые нельзя использовать в мирских целях, и на епископов, которых он вопреки праву велел посвятить в Галлии и Англии, проигнорировав тем самым того, кто только и должен рукополагать их властью апостольского престола{68}. Эти упрёки вызвали гнев тирана; Харальд велел с позором прогнать послов Адальберта и заявил, что не знает в Норвегии иного архиепископа и владыки, кроме самого себя. В последующем он сделал и сказал ещё много такого, что привело его гордыню к скорой гибели[593]. Ибо и папа Александр[594] вскоре отправил к этому королю письма{69}, в которых велел ему и его епископам оказывать должное уважение и послушание викарию апостольского престола.

18 (17). Ввиду этих событий в Норвегии, архиепископ настойчиво старался примириться с королём Дании, которого прежде сильно обидел, потребовав его развода с кузиной. Ибо он знал, что если сумеет привлечь на свою сторону такого мужа, то ему гораздо легче будет решить и прочие свои замыслы. Итак, действуя посредством щедрости, которую он проявлял ко всем, он вскоре явился в Шлезвиг[595]. Там, легко вступив в переговоры и примирившись с гордым королём, он с помощью подарков и пиров постарался затмить королевские богатства блеском своей архиепископской власти. Затем, согласно обычаю, принятому среди варваров, обе стороны для скрепления договора попеременно давали в течение восьми дней обильные пиршества. Там тогда были приняты решения относительно многих церковных дел; в частности, говорилось о мире для христиан и об обращении язычников. В итоге, владыка с радостью возвратился домой и убедил цезаря пригласить датского короля в Саксонию и заключить с ним договор о вечной дружбе[596]. Благодаря этому договору наша церковь приобрела множество выгод, а миссия среди северных народов благодаря содействию короля Свена получила дальнейшее распространение.

19 (18). По ту сторону Эльбы и в землях славян наши дела по прежнему имели большой успех. Ибо Готшалк, о котором было сказано выше[597], муж, знаменитый мудростью и храбростью, взяв в жёны дочь короля данов[598], настолько усмирил славян, что они боялись его как короля, платили дань и, оказывая подчинение, просили о мире. При таких обстоятельствах наш Гамбург наслаждался миром, а в земле славян было полно и священников, и церквей. Итак, Готшалк, благочестивый и богобоязненный муж, находился в дружеских отношениях с архиепископом и почитал Гамбург как свою мать. Он имел обыкновение часто приходить туда для исполнения обетов. В землях славян по эту сторону реки никогда не появлялось более сильного и пылкого распространителя христианской религии. Ибо он решил обратить в христианство всех язычников, — если ему будет дана более долгая жизнь, — и уже обратил почти третью часть тех, которые прежде отпали к язычеству при его деде [Мстивое].

20 (19). Итак, при этом князе христианскую веру смиренно почитали все славянские племена, которые относились к Гамбургскому диоцезу, а именно, вагры, ободриты, рароги и полабы; а также глиняне, варны, хижане и черезпеняне вплоть до реки Паны{70}, которая в грамотах нашей церкви именуется Пеной. Провинции были полны церквей, а церкви — священников. Священники же свободно действовали во всём, что касается Бога[599]. Их служитель, князь Готшалк, как говорят, настолько пылал религиозным рвением, что часто, позабыв о своём сане, обращался в церкви с увещевательными речами к народу, желая на славянском языке растолковать людям то, что во время мессы говорилось епископами и священниками{71}. Количество тех, которые ежедневно обращались, было столь велико, что приходилось посылать за священниками во все страны. Тогда же во всех городах были основаны обители живущих согласно канонам святых мужей, а также монахов и святых дев, как то свидетельствуют те, которые видели их в Любеке, Ольденбурге, Ленцене, Ратцебурге и других городах. В Магнополе же, славном городе ободритов, как говорят, было три общины служивших Богу людей.

21 (20). Образование новых церквей весьма обрадовало архиепископа, и он послал к этому князю мудрых мужей из числа своих епископов и священников, чтобы они укрепили в христианстве новообращённые племена. В Ольденбург он вместо умершего Абхелина посвятил монаха Эццо[600]; Иоанна Скотта[601] поставил в Магнополь; в Ратцебург рукоположил некоего Аристо, который прибыл из Иерусалима, а прочих — в другие места. Кроме того, когда он пришёл в Гамбург, то пригласил на переговоры князя Готшалка, убеждая его последовательно довести до конца начатые ради Христа труды и обещая будущую победу во всём, а также блаженство в том случае, если он потерпит во имя Христа какой-либо ущерб. Великая награда уготована ему на небе за обращение язычников, многочисленные короны увенчают его за спасение отдельных душ. Теми же словами и к тому же самому побуждал архиепископ и короля данов, который неоднократно встречался с ним возле реки Эйдер, когда Адальберт был в тех местах. Всё, что тот говорил ему, опираясь на слова Писания, король старательно замечал и запоминал; только в том, что касалось чревоугодия и женщин{72}, грехов, которые лежат в самой природе этих народов, епископ не смог его исправить. Во всём остальном король был послушен и покорен архиепископу.

22 (21). В это же время[602] в земле славян произошли крупные события, о которых ради славы Божьей не следует умалчивать перед потомками, ибо «Бог мести восстал и воздал возмездие гордым»[603]. Итак, хоть и многие племена винулов были знамениты своей храбростью, но только четыре из них, которые у них зовутся вильцами, а у нас лютичами, спорят между собой за первенство и власть. Это — хижане и черезпеняне, которые обитают по эту сторону Пены, а также доленчане и ратари, которые живут по ту сторону этой реки. Когда их соперничество дошло до открытой войны, доленчане и ратари, несмотря на поддержку со стороны хижан, были разбиты черезпенянами. Во втором сражении ратари вновь потерпели сокрушительное поражение. Наконец, из третьей битвы черезпеняне также вышли победителями. Тогда побеждённые, призвав к себе на помощь князя Готшалка, а также герцога Бернгарда и короля данов, напали на врагов и в течение семи недель содержали за свой счёт огромное войско трёх королей, ибо черезпеняне оказали мужественное сопротивление. Много тысяч язычников было тогда перебито с обеих сторон, и ещё большее количество уведено в плен. Наконец, предложив королям 15 000 талантов, черезпеняне добились мира. Наши с триумфом вернулись домой; о христианстве не было и речи; победители «думали только о добыче»[604]. Такова доблесть черезпенян. Об этих и других тамошних событиях мне правдиво рассказал один благородный человек из трансальбианов.

23 (22). Я слышал также, когда правдивейший король данов коснулся в разговоре этой темы, что славянские племена вне всякого сомнения уже давно можно было бы легко обратить в христианство, если бы этому не мешала жадность саксов. «Их помыслы, — говорил он, — направлены более на взимание дани, нежели на обращение язычников». Эти несчастные не думали о той грозной опасности, которую повлекла за собой их жадность. Ибо сперва они своей жадностью поколебали христианство в славянских землях, затем жестокостью вынудили подданных к восстанию, а ныне, требуя исключительно денег, пренебрегли спасением тех, которые хотели уверовать. Поэтому мы и видим ныне, что они по справедливому приговору Божьему одержали над нами верх, ибо Господь укрепил их для того, чтобы с их помощью наказать наше нечестие{73}. Воистину, мы видим себя побеждёнными тогда, когда грешим, но, исправившись, конечно, одержим верх над врагами. Ведь если бы мы потребовали у них только веру, то они были бы уже спасены, а мы наслаждались бы миром.

24 (23). Пока всё это происходило таким образом за рубежом в сфере миссии нашей церкви, господин архиепископ Адальберт, не сидя без дела, энергично и всеми силами старался ни в чём не умалить своим нерадением пастырского долга, прежде всего в заботе обо всех церквях, в том, чем хвалится апостол[605]. Итак, дома и вне его он действовал столь славно, что будучи равен богачам и выше магнатов, старался быть также отцом сирот и судьёй вдов[606], проявляя обо всём такую заботу, что даже самым малым оказывал самую надёжную помощь в их бедах. Когда, погрязнув в мирских делах[607], он вынужден был меньше внимания уделять духовному, то лишь в обращении он оставался по прежнему неутомимым, безукоризненным и таким, какого требовали времена и нравы людей. Он был столь приветлив, щедр, гостеприимен и так жаждал божественной и человеческой славы, что наш маленький Бремен стал благодаря его доблести подобен Риму и смиренно почитался во всех концах света, особенно же у всех народов севера. Среди прочих сюда приходили также самые крайние народы — исландцы, гренландцы и послы от оркнейцев, прося, чтобы он послал туда проповедников; что он и сделал[608].

25 (24). В эти дни из мира ушёл Вал, датский епископ. Король Свен, получив согласие архиепископа, разделил его диоцез на четыре епархии, а Адальберт в каждую из них поставил по епископу[609]. Тогда же наш владыка послал в Швецию, Норвегию и на острова моря «делателей на жатву Господню»[610]. О поставлении каждого из них более подробно будет сказано под конец[611].

26 (25). Проявляя осмотрительнейшую заботу обо всём своём приходе, во главу угла архиепископ ставил всё таки столицу — Гамбург, называя его плодороднейшей матерью язычников, которую следует почитать с величайшим благоговением, и заявляя, что ей следует оказывать тем большее уважение, чем тяжелее были наносимые ей удары, ближе угрозы и длительней враждебность язычников. Итак, когда наступило мирное время, он, неоднократно собираясь укрепить и украсить гамбургскую топархию, начал строительство весьма полезного сооружения против варварских набегов, которое должно было служить надёжной защитой народу и церкви нордальбингов. Вся провинция штурмаров, в которой расположен Гамбург, представляет собой равнину, а в той её части, что примыкает к землям славян, нет ни гор, ни рек, которые могли бы служить защитой для её жителей; только леса раскинулись повсюду, и под их покровом враги совершают внезапные набеги; застав наших врасплох, они либо убивают их, не ожидавших ничего подобного, либо уводят в плен, что для тех хуже самой смерти. В этой области над Эльбой возвышается только одна гора, хребет которой протянулся в западном направлении; местные жители называют её Зюльберг[612].{74} Считая её вполне подходящей для того, чтобы построить там крепость для защиты народа, владыка велел вырубить лес, который покрывал склон горы и укрепить само это место. Итак, понеся большие расходы и пролив много людского пота, он добился поставленных целей и сделал обитаемой эту дикую гору. Учредив там приорство, он собирался сделать его общиной служащих Богу людей, но оно вскоре превратилось в разбойничий притон. Ибо наши начали грабить и преследовать из этого замка живущих в округе людей, которых они призваны были защищать. Поэтому позже, в результате возмущения местных жителей это место было разрушено, а народ нордальбингов отлучён от церкви. Как нам стало известно, всё это было сделано в угоду герцогу, который по своему обыкновению завидовал успехам церкви.

27 (26). В это самое время герцог, оставив старый замок в Гамбурге, основал для себя и своих людей новую крепость[613] между рекой Эльбой и небольшой речкой под названием Альстер. После того как окончательно разделились их сердца и земли, герцог стал жить в новом замке, а архиепископ предпочитал старый. Ибо владыка, как и все его предшественники, любил это место за то, что оно было митрополией для всех северных народов и столицей его епархии. До тех пор, пока за Эльбой был мир, он почти все праздники Пасхи, Троицы и Матери Божьей предпочитал праздновать именно там, собрав в Гамбурге большое количество духовенства из всех монастырей и, особенно, тех, которые могли радовать народ своим голосом. Радуясь большому количеству служителей, он велел с величайшим почтением и исключительной славой исполнять все богослужебные обязанности. Он настолько был предан этой славе{75}, что желал исполнять церковные таинства уже не по латинскому обряду, но опираясь на какие-то, не знаю уж, римские или греческие обычаи, и во время трёх месс, на которых присутствовал, он велел исполнять по 12 литургий. Он стремился ко всему великому, удивительному и блестящему как в духовных, так и в светских делах; особенно его, как говорят, радовал дым благовоний, сияние свечей и колокольный звон. Всё это он почерпнул из чтения Ветхого завета, где величие Господа явилось на Синайской горе[614]. Он имел обыкновение делать также и многое другое, что может показаться странным современникам и не знающим грамоты людям. Тем не менее, он ничего не делал помимо Писания, и уже тогда задумал богатствами и славой возвысить свою церковь над прочими, если только ему удастся склонить на свою сторону папу и короля. Их-то расположение он и старался приобрести всеми способами.

28 (27). В это же время цезарь Генрих, употребив несметные государственные сокровища, основал в Саксонии Гослар, счастливо и быстро превратив его, как говорят, из маленькой мельницы, или охотничьего шалаша, в тот великий город, каким мы теперь его видим. Построив в нём для себя дворец, он также учредил здесь во славу всемогущего Бога два монастыря[615]; управление и высший надзор над одним из них он поручил нашему владыке, ибо тот был его неразлучным спутником и сотрудником во всех делах. Тогда же ему была дана надежда на приобретение или покупку графств, аббатств и поместий, которые впоследствии действительно были куплены им к великому несчастью для церкви, а именно, монастыри Лорш и Корвей, графства Бернгарда[616] и Экберта[617], поместья Зинциг[618], Плессе[619], Гронинген[620], Дуйсбург[621] и Лезум. Приобретя сомнительными путями эти владения, митрополит решил, как то прекрасно сказано о Ксерксе, «перейти море и переплыть землю», и думал, что он может сделать всё, что бы ни захотел.

29 (28). Особенно он рассчитывал при этом на то обстоятельство, что в Германию ради требующих исправления церковных дел прибыл могущественный папа Лев[622]; Адальберт был уверен, что папа по старой дружбе не откажет ему ни в чём, чего можно добиться в законном порядке.

30 (29). Тогда же в Майнце под председательством господина папы и императора Генриха был проведён генеральный собор[623], в котором приняли участие Бардо[624] Майнцский, Эберхард[625] Трирский, Герман[626] Кёльнский, Адальберт Гамбургский, Энгельхард Магдебургский и прочие провинциальные епископы. На этом соборе епископ Шпейерский Сибико[627], которого обвиняли в прелюбодеянии, очистился посредством испытания святым причастием. Кроме того, там было принято множество направленных ко благу церкви постановлений, в том числе собственноручной подписью всех членов собора навсегда осуждены нечестивые браки священнослужителей и ересь симонии. Придя домой, наш епископ, естественно, не стал молчать об этом. Относительно женщин он подтвердил то решение, которое было вынесено его предшественником, достопамятным Алебрандом, и ещё ранее Лиавицо, а именно, удалить их из синагоги и города, дабы соседство обольстительниц с их вольными речами не оскорбляло целомудренных взглядов{76}. Этот собор состоялся в 1051 году Господнем; это был седьмой год архиепископа. Тогда же в честь Матери Божьей был посвящён главный алтарь.

31 (30). Об этом соборе я упомянул потому, что господин Адальберт в то время, когда в церкви были столь видные люди, по праву превзошёл своей мудростью и дарованиями почти всех. Он пользовался таким уважением у папы и у цезаря, что в государственных делах ничего не делалось без его совета. Поэтому даже в военных делах, в которых клирику едва ли пристало принимать участие, король не желал лишаться советов этого мужа, чья непревзойдённая мудрость не раз приводила к победе над врагами. Всё это на себе испытали весьма ловкий итальянский герцог Бонифаций[628], а также Готфрид[629], Отто[630], Балдуин[631] и прочие, которые, наводнив королевство мятежами, казалось, пытались утомить цезаря тяжёлой борьбой, но, в конце концов, усмирённые, хвалились тем, что потерпели поражение только благодаря мудрости Адальберта.