Помоги проекту - поделись книгой:
— Слу-шай… — Меня осеняет. — А помнишь, он нами дирижировал?
— Точно! — Марасанов даже подскакивает на низенькой скамеечке.
Действительно, около месяца назад нас ни с того ни с сего заставили петь хором. И не в строю на прогулке, а в помещении, ставши в два ряда: кто пониже — впереди, кто повыше — сзади. О причинах можно только догадываться. Вероятно, какое-нибудь начальство собиралось нагрянуть музыкальное.
Ответственным за мероприятие назначили майора Кривенюка — и мы впервые увидели нашего командира дивизиона радостным живчиком. Он прослушал каждого, определил кому на какой голос петь, репетировал с отдельными группами и с хором как таковым, он настолько утратил осторожность, что потребовал исполнить какую-то строку «с акцентом». Можете себе представить реплики хора:
— Я с армянским могу…
— А я с еврейским…
Беседу нашу я здесь, понятное дело, привожу в сильно сокращённом виде, но сути это не меняет. Майор Кривенюк изобличён. Сначала мы с Марасановым ликуем, потом спохватываемся, смотрим, сколько осталось вина. Примерно треть бутылки. Как раз хватит на то, чтобы детально обсудить жизненную трагедию бедолаги, мечтавшего стать когда-то певцом, может быть, даже дирижёром, а вместо этого тянущего служебную лямку во втором огневом дивизионе.
Возвращаемся довольные собой, своими интеллектуальными способностями, даже, если хотите, ощущая ласковую снисходительность к собственному начальству.
Отрывок № 7
«Танталом» нас пугали ещё в карантине. Наслушавшись страстей, новобранцы озабоченно перешёптывались на койках после отбоя:
— На «Айсберг» бы попасть…
— Или на «Таблетку»…
— Не дай бог «Тантал»…
Место, по слухам, крайне суровое. По условиям жизни худшее во всём Узбекистане. Ни клуба, ни магазина, ни библиотеки. Вообще ничего. Вода — и та привозная. Начальство — звери, увольнительных в город — нет. Даже казармы нет — живут в ангаре. Кроме того, там дедовщина.
Очень я боялся туда угодить. А ещё боялся стартовой батареи.
— «Старт», — с плотоядной ухмылкой говорил нам сержант, породистый красавец-казах, сам с «Тантала», — это два года бега по пересечённой местности за заряжающей установкой.
Никогда не любил бегать. Тем более в сапогах.
К счастью, приврал сержант, крепко приврал. Ну бег от солдатского городка до боевых позиций под аккомпанемент сирены — это ладно, это святое. Но бежать за заряжающей установкой, да ещё и по пересечённой местности? Начнём с того, что нет никакой заряжающей установки. Есть пусковые установки, и есть заряжающие машины, но стоят они в капонирах, откуда и выезжают по рельсам.
Странная неосведомлённость для человека второго года службы. Видимо, наш красавец-казах, принадлежа к радиотехнической батарее («геморрои»), с пренебрежением относился к стартовикам («желудкам») и не слишком вникал в детали их службы. Речь шла, скорее всего, о транспортно-заряжающей машине, но подобных устройств у нас не было, а если и было, то наверняка покоилось законсервированное на территории технического дивизиона. В это сложно поверить, однако лишь на втором полугодии я узнал, что «Тантал» — строящийся объект и что вместо настоящих боевых изделий в капонирах стоят макеты. Но мы делали вид, будто это не так. Тем более что с виду их хрен отличишь.
А с сержантом-казахом нам в карантине, я считаю, повезло. Его хотя бы можно было понять — изъяснялся почти членораздельно.
— Я вам обращаюсь мерами убеждения, — говорил он, явно пытаясь кого-то копировать, — я вас убеждаю. А есть ещё меры принуждения…
Соседним же взводом повелевал славянин, возможно, даже русский, однако, ловя краем уха его команды, я впадал в панику.
— С утр-ра!.. — свирепо рычал он перед строем.
Господи, да что же это значит? Потом оказалось, всего-навсего: «Взвод, равняйсь!»
Но его понимали.
Отрывок № 8
И вот распределение. Ну так и есть! Чуяло моё сердце! На «Тантал». Слава богу, хоть в радиотехническую батарею.
Проехали пыльный зелёный городишко Янгиюль — единственное место, куда можно будет сбежать в самоволку, но, как нас предупредили заранее, лучше не бегать. Городок беспокойный — очень много высланных лиц. Потом, разумеется, оказалось, что лица, хотя бы и высланные, а симпатичные, порой даже улыбчивые. Радушные.
Довезли нас до КПП, выгрузили, построили, произвели перекличку и повели в казарму, в самом деле оказавшуюся дюралевым ангаром с напрашивающейся кличкой «консервная банка». Внутри двухэтажные шконки и финская дизельная печь, гоняющая с воем горячий воздух по всему помещению (в зимнее время, разумеется). Когда она ломалась, температура снаружи и внутри немедленно выравнивалась, так что спать приходилось меж двух матрасов, позаимствовав второй с койки того, кто убыл в караул.
Должен признаться, ангарная экзотика меня скорее привлекла, нежели ужаснула. Будет о чём рассказать. Так оно потом, кстати, и вышло. «Это у вас не служба, это у вас „гражданка“ была, — говорил я со снисходительной усмешкой бывшим сокурсникам. — Казарма из кирпича, паровое отопление, пол деревянный… А ты поди в ангаре поживи!»
Но всё это потом…
Ну «Тантал», утешал я себя. И на «Тантале» люди служат. Главное — радиотехническая батарея, а никакой не «старт».
Недолгим было утешенье.
На второй или на третий день (кажется, я тогда вырубал янтак неподалёку от локатора) прибежал испуганный «салажонок» из моего призыва.
— Там тебя майор вызывает!
— Командир батареи?
— Нет. Чужой какой-то…
Всполошился, оправил френч, подтянул ремень — и проследовал по наклонному бетону в неглубокое подземелье, где обнаружил нескольких офицеров-радиотехников. Они стояли и смотрели на меня со странным выражением. То ли сочувствие сквозило в их взглядах, то ли насмешка.
А посреди подвала на табуретке, уперев кулаки в колени, действительно, сидел некто незнакомый, коренастый, громоздкий и весьма странно экипированный: сапоги, галифе, майка и фуражка, из-под козырька которой виднелся крупный бугристый нос. Глаз я не увидел, но почему-то ощутил, что козырёк нисколько не мешает сидящему разглядывать меня.
Прочие офицеры играли свиту.
Кое-как я отрапортовал о прибытии и даже догадался добавить «товарищ майор».
— А расскажи-ка подробно, — с задушевной скукой начал сидящий на табурете. — Кто ты, что ты… Какое образование… Кем был на «гражданке»…
Голос его звучал довольно-таки глумливо.
Пришлось докладывать. Услышав, что в сельской школе я преподавал русский язык и литературу, декольтированный майор кивнул.
— То, что надо, — объявил он. — Значит, так… Я тебя забираю к себе на «старт»…
В горле у меня пискнуло.
— Да ты не бойся, — успокоил он. — На «пушки» я тебя не пошлю. На «старте» у меня есть кабина управления. Такая же, как здесь, даже лучше. Будешь в ней сидеть… Есть вопросы?
— Так точно, товарищ майор! — отважился я.
— Ну?.. — Похоже, отвага моя слегка его позабавила. — Задавай тогда…
— Какое отношение имеет преподавание языка и литературы к управлению «стартом»?
Отозвался не сразу.
— А вот какое… — раздумчиво отвечал он. — Есть у меня сын. Яшка. — И майор отмерил ладонью рост сына. Подумал и переместил ладонь чуть выше. — Так вот у него оч-чень хреново с русским языком и литературой…
Да уж, что-что, а морочить голову командир стартовой батареи майор Сапрыкин умел виртуозно. До сих пор восхищаюсь достоверностью его вранья. У него действительно был сын Яшка. И у Яшки действительно было очень хреново с языком и литературой. Но в репетиторы я так и не попал. Я был нужен майору для других целей. Скажем, для грамотного оформления документов. Но скорее всего просто про запас. Проплыть мимо загребущих рук комбата редко чему удавалось: будь то щепочка или же единственный на весь дивизион рядовой с высшим образованием.
Отрывок № 9
Есть в ракете такая хрень — гироскопы называются. Массивные волчки, мгновенно раскрутить которые возможно лишь с помощью мощного импульса. Проработай моторы в подобном режиме хоть несколько секунд — сгорят. Поэтому напряжение спешно падает до нормального. Так мне, во всяком случае, объясняли.
Нечто похожее и с карантином, где новобранцы живут строго по Уставу, чего я бы, например, свыше месяца, просто не выдержал. Личного времени не существует. Скажем, на письмо родным и близким полагается десять минут (однажды поощрили двадцатью).
Поэтому можно представить себе оторопь «салажонка», принявшего наконец присягу и распределённого в дивизион, где служба представлена отнюдь не в идеале, но максимально приближена к действительности.
— Товарищ сержант, разрешите присутствовать? — чеканит он, как учили.
— Иди ты на фиг!.. — утомлённо отзывается сержант. — Карантин кончился, меня зовут Лёша.
А дедовщина… Да, была и дедовщина, однако какая-то, знаете, не такая, о которой потом будут слагать литературные ужастики. Вполне терпимая. Поначалу она меня даже восхитила. Уже в первую ночь было дано дивное представление.
Таинственный вид принимает наша «консервная банка» ночью. Свет исходит лишь из закуточка для хранения оружия — снизу вверх сквозь решётку. Представьте себе ребристые, как стиральная доска, алюминиевые своды ангара, тигровые от косо ложащихся теней и бликов.
Впрочем, кто их сейчас помнит, эти стиральные доски?
И вот спустя полчаса после отбоя раздаётся задумчивый голос:
— Так кто же сегодня «дедушек» порадует?..
Пауза, затем на одной из верхних коек вздымается по стойке «смирно» атлетически сложённая фигура. В ночном освещении мышцы восставшего с ложа особенно рельефны. Должно быть, кто-то из «черпаков».
— «Салаги», смирно! — зычно командует он. — Равнение на потолок!
И «салаги» принимают лежачую стойку «смирно».
— Дорогие «деды»! Все дома?
В ответ оглушающий рёв:
— Все-э!..
— Дорогие «деды»! До приказа министра обороны товарища Гречко осталось сто семь дней!
И троекратный вопль сотрясает в ночи дюралевые рёбра ангара:
— Ура! Ура! Ура-а!..
— «Салаги», смирно! Равнение на потолок! Дорогие «деды»! Спокойной ночи! Остальные — отбой!..
Мне понравилось. Всё это выглядело настолько театрально, что даже захотелось самому воздвигнуться на койке под ребристыми сводами ангара, напрячь грудные мышцы и зычно гаркнуть что-нибудь подобное. Потому-то, наверное, мне так относительно легко и далась срочная служба — я просто принял правила игры. Кроме того, возраст. Двадцать три года — не восемнадцать. Тут уже кое-что соображаешь.
Не помню, чтобы кто-либо из «дембелей» использовал «салажат» в качестве денщиков, о чём я впоследствии неоднократно читывал. Мало того, со дня оглашения приказа «деды» на завтраке отдавали «шнуркам» своё утреннее масло.
А мне не верят! Говорят: это у вас «весёлая дедовщина» была. Что ж, возможно… Если у меня вся жизнь нетипичная, то с чего бы мне не угодить в «весёлую дедовщину»? Опять же следует учесть, что призван-то я был ещё до Афгана, и, возможно, народ просто не успел как следует озвереть.
А вот что «деды» особенно любили, так это дурачить прибывшее пополнение.
Я ещё приписан к радиотехнической батарее, и майор Сапрыкин не проведал пока о моём существовании. Уничтожаю сорную флору вокруг локатора. На горбу капонира, под которым таится кабина, появляется молодой боец. Рядовой Клепиков. Утверждается в некой точке — и вопит. Не что-то членораздельное, а просто истошно вопит: «А-а-а!..» Причём в течение довольно-таки долгого времени.
Я прерываю борьбу с верблюжьей колючкой и пытаюсь понять происходящее. Откуда-то возникает командир дивизиона майор Кривенюк. От греха подальше прячусь в заросли янтака. Смотрю оттуда.
Кривенюк тоже в недоумении. Вроде бы имеет место нарушение дисциплины. Вроде бы… Только вот непонятно, в чём его суть.
Майор заглядывает в бетонное подземелье. Там на раскладушке корчится от беззвучного хохота один из «дедов» — рядовой Неумоюшкин. Тогда майор возвращается в исходную позицию и пальцем сманивает крикуна с капонира.
Тот сбегает вниз, вытягивается, отдаёт честь.
— В чём дело?
— Рядовому Неумоюшкину, — задохнувшись от усердия, рапортует доверчивый «шнурок», — приказали пробить в потолке дырку для кабеля, а разметку сделали сверху. А бить надо изнутри. И рядовой Неумоюшкин приказал мне покричать, а он будет пробивать на звук…
Отрывок № 10
В траве рядом с гравийной дорожкой возлежит на спине старший сержант — и читает книгу. Зрелище настолько невероятное, что я замедляю шаг, а там и вовсе останавливаюсь, остолбенев. Точнее, сначала останавливаюсь, а столбенею мгновение спустя, увидев, чтó именно он читает. Старший сержант читает «Подростка» Достоевского.
Принадлежность библиофила к «дембелям» сомнению не подлежит — подобную пощёчину общественному вкусу у нас не простили бы даже «черпаку».
Наконец старослужащий понимает, что над ним стоят и смотрят. Он опускает книгу и видит перед собой озадаченного «салабона».
— Чего надо, воин? — ласково осведомляется он.
У него полное, чуть приплюснутое лицо, и чем-то он вообще напоминает Швейка.
Судорожно отдаю честь.
— Никак нет, товарищ старший сержант! Ничего не надо!
— Тогда свободен. — И глазам моим вновь предстаёт обложка классика.
Естественно, что я начинаю высматривать в казарме этого удивительного книгочея, но высмотреть нигде не могу. Да уж не привиделось ли мне?
Нет, не привиделось. Вскоре «дед» Сапрыкин забирает меня на «старт» — и мы встречаемся вновь. Старший сержант Боря Котов. Любимчик комбата. Оба помешаны на строительстве. Ну и на технике тоже.
Считается, что «дембеля» ноябрьского призыва — самые хреновые люди. Пример — рядовой Горкуша. Однако Боря Котов тоже «дембель», тоже выслужил полное право на безделье, но безделья он не выносит. Не нашлось под рукой «Подростка» Достоевского — пойдёт варить арматуру. Позже я прочту у Аристиппа: «Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему». Это он о себе и о старшем сержанте Котове.
Воскресенье. Зевотный день. Солдаты бродят по жаре, спят в теньке, только что от мух зубами не отщёлкиваются. Сидим в курилке. Боря с отвращением давит окурок: «Не могу без работы. Сейчас соберу нарядчиков — и бетон месить».
Спасибо тебе, Боря Котов! Ты думаешь, почему я, пенсионер, сейчас всё это пишу? Потому что иначе осатанею от безделья.
Очень мне хотелось с ним подружиться. Но особой дружбы не вышло. Хотя откровенные разговоры случались.
Поделиться книгой: