— А кстати, почему ваш гараж пустой?
— Так мы машину продали после того, как отец, ну… Деньги были нужны, а за руль мама сроду и не садилась. Да и как-то не до поездок стало…
— Прости. А вам с мамой, значит, теперь приходится дом сдавать? Постояльцев-то хоть хватает?
— Летом — отбоя нет, с материка наезжают. У нас тут вроде курорта. Винные туры, ну и до моря — рукой подать…
Пётр хмыкнул:
— Винные туры — звучит заманчиво.
— Ну, ещё бы. — Настя хихикнула. — Виноградники-то у нас непростые. Ну, в смысле, у графа нашего…
— Да, я знаю. В почве есть пси-руда — в мизерных количествах, правда, но тем не менее. Знатокам ваши вина нравятся.
— Нравятся — не то слово. Некоторые на острове торчат по полгода. Ну, из аристократов которые. Или купеческие сынки. Работать-то им не надо, деньжата есть — гудят каждый день… Правда, аристократы обычно виллы снимают на берегу. А к нам в городок едет кто попроще. Поэтому я так удивилась, что богачка твоя — аж с графом на короткой ноге…
— Слушай, а этот граф… Понятно, что он у вас — самая влиятельная персона. Ты смотришь на него снизу вверх, привыкла с рождения. Но мне желательно знать детали. Хочу подробнее разобраться в ваших раскладах. Может, у графа всё-таки есть враги среди местных? Недоброжелатели? Ну, чтобы могли сорвать его планы…
— Не знаю, — сказала Настя поспешно. — Ты, пожалуйста, не злись, но я в такие дела не лезу. Кто там у графа в друзьях, а кто во врагах — меня не касается. Даже отец мой, помню, ругался — аристократы, мол, его в грош не ставят, если по службе сталкивается. А ведь он при должности был, хоть и из простого сословия…
Чувствовалось, что вопрос её напрягает и она готова уйти. Поэтому Пётр примирительно поднял руки:
— Всё-всё, не трогаем графа. Давай лучше о тебе. Ты говоришь, летом постояльцев хватает. Ну а зимой?
— В сентябре-октябре ещё приезжают. Сам же видишь — теплынь и сухо. Погода чуть ли не летняя. А как похолодает — уныло тут, врать не буду. Подработка ещё находится иногда — мама шьёт, я тоже. Ну и вяжу по мелочи. Но вообще, конечно, тоска…
— На материк не хочешь уехать? Там работа найдётся. Плюс училища есть, женские курсы.
— Страшновато, — призналась Настя. — Да и мамку я как оставлю? Дом-то немаленький, пригляд за ним нужен. В одиночку она с ног с ним собьётся… В общем, мне тут одна дорога — жениха найти поприличнее…
При этих словах Настя рефлекторно глянула на бумажку, которую сжимала в ладони. Пётр спросил:
— А это что у тебя? Любовная записка для тайного жениха?
— Эх, если бы… — вздохнула она. — Наоборот совсем…
— В каком смысле? Ты меня заинтриговала. Но если это страшный секрет, то не говори, конечно, я не настаиваю.
— Не то чтобы прям секрет. Обычай просто такой. Ты на календарь-то смотрел сегодня?
— Число я помню — двадцать второе сентября. И что? Хотя подожди — осеннее равноденствие…
— То-то же.
— Увлекаешься народными приметами, значит? Подготовила ритуал?
— Ой, только не подначивай. Понимаю, конечно, что всё это — баловство, но как-то, знаешь, привыкла…
— Да я тебя и не отговариваю. Мне даже интересно. Постою, если не возражаешь, понаблюдаю.
— Наблюдай, чего уж там. Дел-то на полминуты.
Кроме записки у неё был спичечный коробок. Настя чиркнула спичкой и подожгла бумагу. Пламя заплясало под ветерком, пожирая свою добычу. Ещё несколько секунд — и пепел развеялся над дорожным асфальтом.
— Вот, — сказала она. — Глядишь, и правда поможет…
— Знаю это поверье, — подтвердил Пётр. — Ты записала на бумажке проблему, которая тебя беспокоит. И теперь она якобы должна разрешиться. Что за проблема хоть? Может, я смогу что-нибудь подсказать?
— Подсказок наслушалась — выше крыши. Все подружки наперебой советуют. А что толку? Этого козла не отвадишь…
— Надоедливый ухажёр?
— Викентий, сынуля здешнего бакалейщика. На лицо-то вроде и не урод, смазливенький даже. Но смотрит так, как будто липкое что-то по мне ползёт…
Она передёрнулась, обхватила себя руками.
— Гм, — задумался Пётр. — Могу предложить сугубо интеллектуальный способ решения — дать твоему Викентию в жбан.
— Кто бы сомневался, — фыркнула Настя. — В жбан — это ты сумеешь. И в брюхо, и по загривку. Весь из себя герой. Только потом ты свалишь обратно на материк, а я останусь. С Викешей. То-то радости будет…
— Ну, как бы да. План уязвим для критики… Слушай, а нормальных поклонников у тебя разве нет? Красивая же…
— Где ж их взять-то — нормальных? — Она стрельнула глазками. — Приезжают вот иногда, слова говорят приятные — а с собой почему-то и не зовут. Такая вот невезуха.
Она стояла, почти касаясь его худеньким плечиком. Глаза у неё были огромные, зеленовато-серые, с длинными густыми ресницами и затаённой смешинкой.
— Настя! — послышался голос матери со двора. — Где ты запропастилась? Вот же гулёна…
— И так всегда, — пожаловалась девчонка. — Только расслаблюсь, и сразу — раз! Опять запрягли.
— Сочувствую. Хотя у меня сейчас — не намного лучше.
— Ну, не скажи. Такую фифу богатую наши парни тоже поохраняли бы, уж поверь. От желающих отбою бы не было… Да, и кстати, раз речь зашла…
Воровато оглянувшись на дом, она шёпотом спросила:
— Сколько ей лет? Я никому не скажу, вот честное слово! Помираю от любопытства просто — она ведь старше, чем кажется? Так-то по ней не видно, но что-то такое есть, я даже не знаю…
— Ладно, — сказал Пётр зловеще, — открою тайну. Но если разболтаешь — пожалуюсь твоей маме. А у неё отцовский ремень припрятан…
— Вот гад! — Настя легонько стукнула его кулачком. — Наслушался, а теперь издевается. Пообещала же — буду молчать, как рыба. Давай уже, не тяни!
— Сорок четыре года.
— Да ладно?! Я думала, что под сорок… Ёлки-морковки, я же от зависти теперь лопну! Везёт богатеньким…
Настя, сражённая этой новостью, поплелась обратно во двор. Он посмотрел ей вслед, задержавшись взглядом на гладких ножках. Потом, тряхнув головой, напомнил себе — он тут не на каникулах. Ему предстоит работа, очень серьёзная, причём в ближайшее время…
Из памяти, как из мутной воды, поднялась какая-то мысль по поводу разговора с девчонкой. Как будто Настя случайно упомянула нечто принципиально важное, а он пропустил…
Пётр сосредоточился, но додумать не удалось — из окна махала Зарницына, призывая его к себе.
Глава 4
— Развлекаешься? — спросила Зарницына ядовито, когда он вошёл к ней в комнату. — Охмуряешь юных пейзанок? А ты, Петруша, часом не позабыл, зачем ты сюда приехал?
— Я выполняю свою работу. Пытаюсь, по крайней мере. Вы нас поставили в невыгодные условия — игнорируете опасность и лезете на рожон, простите за выражение. На острове что-то зреет, но информации катастрофически не хватает. Вот и пытаюсь хотя бы тех расспросить, с кем мы находимся в одном доме.
— Ага-ага, я так и поняла. И многое ли тебе рассказала девочка Настя?
— Ничего конкретного, — буркнул Пётр. — Хочу понять, например, кто из местных может подгадить графу и сорвать его сделку с вами. Попробовал Настю подвести к этой теме, но она ничего не знает. Или боится. Граф для неё — запредельно важная шишка, былинный персонаж просто…
— А ты как думал? Это ещё спасибо, аристократов чуть поприжали за последнее время. Лет тридцать-сорок назад картина была другая. Папаша этого графа, подозреваю, мог бы любого тут отходить батогами — и бургомистра, и полицмейстера… Ладно, то дела прошлые, а меня волнуют сегодняшние. Ты, значит, полагаешь, что подлянку хотят устроить не мне, а графу? А я просто подвернулась под горячую руку? Так себе версия…
— Это просто предположение, одно из возможных.
— А пси-фон тебе что сигналит?
Пётр признался:
— Тоже не очень ясно. Наши противники, похоже, не дураки. К прямой слежке не прибегают, иначе я бы почувствовал. И до сих пор не атаковали. Скорей всего, им выгоднее напасть во время переговоров, поэтому пока затаились. Хотя опять же — это только догадка.
— В общем, толку от тебя — по-прежнему ноль. А шофёра я могла бы и подешевле найти.
Зарницына встала, прошлась по комнате. Остановившись у окна, хмуро посмотрела на улицу:
— Терпеть не могу, когда надо сидеть и ждать. И когда ситуация от меня не зависит. Лучше делать ошибки, чем торчать на месте, как пень… Да, кстати, что там твоя поклонница подожгла? Ну, возле дороги? Меня аж любопытство взяло…
— Народный обычай, разве не знаете? Записать проблему и сжечь бумажку — в день осеннего равноденствия, утром.
— Я с севера, ваши южные развлечения мне — до лампочки. Хотя идея забавная. И вообще, равноденствие — это мысль…
Она подсела к столу, покопалась в сумочке и вытащила карточную колоду. Подмигнула:
— Ну что, Петруша, сделаем передышку на пять минут? Раскинем пасьянс? Пристрастила меня недавно одна подружка в столице. Экзальтированная барышня — с прибабахом, если говорить по-простому. Держит свой гадальный салон.
— Гадальный? А смысл? Есть же пси-прогноз.
— Так и я о чём. Говорю же — малость ку-ку. У неё — никакого пси, всё только на картах. Весело с ней… Так, ладно, давай подумаем. Равноденствие, равновесие… Ага, вот. Смотри и учись — пасьянс «Аптекарские весы»…
Она быстро перебрала колоду, вытащила червонную даму и положила её посреди стола:
— Это буду я. Гадаем на меня, разумеется.
— А почему вдруг красная масть? Вы же брюнетка вроде.
— Ничего ты не понимаешь, Петруша, — снисходительно сказала она. — Цвет волос у современной дамы — не догма, а настроение. Перекрашусь хоть в рыжую, хоть в блондинку, если будет такая блажь. Но дело даже не в этом. Важно не то, какой меня хотят видеть, а то, кем я себя ощущаю. Сама решу и назначу, кто я по жизни. Понял?
— Как скажете.
— Дама есть, теперь — её контрагент. Тут тоже всё ясно — дорогой наш граф Семияров. Пиковый туз. Ну и, наконец, спутник дамы… Ладно уж, так и быть. Раз бегаешь за мной хвостиком — тебя и возьмём. Бубновый валет, пожалуй…
Туза она поместила справа от дамы, валета — слева. Тщательно перетасовала колоду. Несколько верхних карт отложила, не глядя, в сторону. Остальные же принялась выкладывать на столешницу рубашками вверх, следуя определённой системе.
Получилось два больших круга, в каждом по двадцать карт. Левый включал в себя валета, правый — туза, а между ними расположилась дама. Всё это, как догадался Пётр, символизировало две чаши весов. Аптекарских, да.
— Исходное позиция — равновесие, — пояснила Зарницына. — А что вокруг дамы начнётся дальше — сейчас узнаем. Для этого нам понадобится секретное число от валета и от туза. То бишь от тебя и от графа. Твоё число я даже не спрашиваю — предсказуемо до оскомины…
Начав с валета, Зарницына отсчитала по кругу семнадцать карт. Выдвинула ту, на которой счёт завершился, но переворачивать не спешила.
— Итак, — сказала она, — семнадцать. Валет нам задал число. А туз… Гм, надо подумать… Три? Граф вроде намекал, что три миллиона хочет за сделку, но шиш ему… Там два с половиной — красная цена, но я и до двух собью…
Пётр уставился на неё, замерев. Опять показалось, что он вот-вот ухватит очень простую, но важнейшую мысль.
— Ау, Петруша. Чего застыл?
— Погодите минуту… Не отвлекайте, пожалуйста…
Он лихорадочно вспоминал.
Вот они рано утром прибыли в городок…
Начиная с того момента, произошло два важных события. Первое — согласована встреча с графом. Второе — мимо дома проехал, вероятно, тот самый мотоциклист, что был на пароме.
Если мотоциклист — враг, то что получается?
Активность начали проявлять и те, кто готовит сделку, и те, кто хочет её сорвать. События ускоряются.
Да, но это — внешние проявления. Видимая часть айсберга, который прёт на Зарницыну, образно говоря…
Были ещё и мелочи, которые вроде бы не имеют отношения к сделке, но почему-то застряли в памяти.
Мелочь номер один — дежавю, возникшее в ту секунду, когда Пётр увидел фото комиссара полиции с сослуживцем.
Мелочь номер два — сожжённая бумажка на улице. И Настины комментарии, в которых ему почудилось что-то важное.
Мелочь номер три — «секретное число» графа. Сам по себе пасьянс — ерунда, естественно, но…
Есть стойкое ощущение, что эти крупинки смысла можно соотнести друг с другом, использовав как подсказку. Надо только подобрать ключ, увидеть их в нужном ракурсе…
— Слушай, парень, — произнесла Зарницына с недовольством, — хватит строить умную рожу. Я тебе плачу не за то, чтобы ты отмахивался и затыкал мне рот. Если надумал что-то — рассказывай. Чётко, внятно.
— Вы опять меня сбили с мысли. Неужели нельзя было потерпеть минуту-другую? Я пытаюсь сложить мелкие детали в одну картину. Может, нам это жизнь сегодня спасёт…
— Конкретнее!
— Госпожа Зарницына, давайте договоримся — не повышайте на меня голос. Я не ваш крепостной, не надо устраивать мне допрос. И ваши уничижительные ремарки — они вообще-то не слишком на пользу делу.