Помоги проекту - поделись книгой:
Этимологически слово
В данном афоризме «нирвана» означает состояние сознания, в котором «я» не связано с объектами; оно не противопоставляется им и не сознает их. В этом афоризме говорится только об одной стороне значения термина «нирвана» – об отсутствии объектов. Однако здесь не предполагается, что субъект сознания аннулирован в более глубоком смысле. Кое-что от этого качества сознания (но обычно не в полной его чистоте) можно найти даже в мистицизме Запада. Это проявляется в выражениях мистиков, которые заявляют об осознании своего тождества с содержанием сознания. Содержание это так часто смешано с каким-то объективным значением, что обсуждаемые мистические состояния следует считать не чистыми, а, скорее, своего рода смесью определенной степени нирванического состояния с типичным сознанием мира объектов. И все же у мистика всегда имеется некий невыразимый субстрат, который ему не удается передать в своем выражении иначе чем намеком. Нередко его попытки как-то выразить этот субстрат приводят к формулировке, которая просто не имеет смысла – если судить о ней по канонам субъектно-объектного языка. В результате мистика понимает только другой мистик.
Невыразимость подлинно мистического сознания не связана с тем, что мистик плохо владеет языком. Хотя многие мистики действительно весьма неважно знали язык, из-за чего их выражения были особенно неясными, другие не были столь инструментально ограничены. Но элемент невыразимости и неясности остается в любом случае. Дело в том, что с помощью языка передать эту невыразимость можно ничуть не больше, чем установить совершенное равенство числа иррационального числу рациональному[98]. Весь наш язык как таковой основан на субъектно-объектных отношениях. Поэтому сознание, выходящее за пределы этих отношений, невозможно точно передать языком, выстроенным на данной основе. Так что выражения мистиков следует считать скорее символами, чем теми понятиями, которые значат не более того, что им определено означать.
С точки зрения относительного субъектно-объектного сознания исключительно нирваническое состояние сознания есть некая пустота, мрак и безмолвие. Но на своем уровне это чрезвычайно богатое состояние сознания, которое является каким угодно, но уж никак не пустым. Его невозможно понять; чтобы иметь знание о нем, нужно воспринять его непосредственно.
При поверхностном рассмотрении ничто не может показаться более непостижимым, чем состояние сознания, в котором два столь несхожих состояния, как Мир и Нирвана, становятся одним и тем же. Но если анализ уже позволил понять, что сознание как таковое не подвержено влиянию налагаемых на него состояний или форм, то трудность не столь велика, как казалось. Ни
Есть глубокий Уровень Осознания, где эти два состояния – нирваны и Вселенной объектов – вместо того, чтобы казаться чем-то вроде навеки разделенных областей, становятся взаимопроникающими сосуществованиями. Иными словами, на таком уровне Познания сознание объетов и сознание отсутствия объектов познаются как взаимно дополнительные состояния, зависящие одно от другого, – точно так же, как понятие отрицательных чисел зависит от понятия чисел положительных, и наоборот. И как изучающий математику очень скоро понимает, что понятие числа как такового объемлет положительное и отрицательное значения числа, и больше уже не мыслит в категориях двух различных числовых областей, так и на высшем уровне Постижения нирвана и Вселенная объектов суть просто фазы какой-то высшей Реальности.
Безобъектное Сознание – это не просто сознание отсутствия объектов. Это То, что нейтрально по отношению к присутствию или отсутствию объектов. Ему как таковому безразлично их присутствие или отсутствие. В отличие от него сознание отсутствия объектов, как и сознание их присутствия имеет определенную эмоциональную окраску и не является состоянием беспристрастности. Реальность определенного эмоционального качества, проявляющегося как в присутствии объектов, так и при их отсутствии, способен подтвердить эффект, возникающий после исполнения какого-нибудь хорошего музыкального произведения. Если после прослушивания некоторое время пребывать в тишине, можно заметить, как она воздействует на сознание. В этой тишине присутствует определенное развитие музыкального содержания. Фактически, это содержание гораздо больше обогащает чувства, чем слышимая музыка. Эта тишина не похожа на всякую иную тишину; она имеет эмоциональное значение, конкретно связанное с исполнявшимся сочинением. Мы можем назвать это нирваническим аспектом данного музыкального фрагмента. И нирвана как целое аналогичным образом соотносится со всей Вселенной объектов. Вселенная объектов есть некое отсутствие эмоционального наполнения, которое становится соответствующим эмоциональным богатством в аспекте нирваны. Точно так же порабощенное формой знание Вселенной объектов становится свободно текущим гнозисом, имеющим непостижимо богатое духовное содержание. Но Безобъектное Сознание нейтрально в отношении обоих этих аспектов.
С позиций Безобъектного Сознания объекты, строго говоря, и не присутствуют, и не отсутствуют. Присутствие или отсутствие имеют смысл лишь на более низком уровне. Помочь понять эту идею может понятие (устаревшее[101]) пространства как чего-то не подверженного влиянию ни присутствия, ни отсутствия тел.
Хотя сознание как восприятие зависит от времени, Сознание как таковое выше его. То, что это так, обнаруживается в способности интеллектуального сознания изолировать и познать время, а затем, в свою очередь, разложить его на составные части – как прошлое, настоящее и будущее. Это явствует также из теоретической механики, в которой время выступает как одна из рассматриваемых величин. Невозможно анализировать то, что выше уровня, на котором в данном случае в данное время действует сознание. Истоки любого вида (или фазы) сознания неявны для этого конкретного вида или фазы. Если же в каком-то случае сознание сознаёт эти истоки и анализирует их, это неизбежно подразумевает, что принцип сознания обрел перспективу, выходящую за пределы рассматриваемого вида сознания. Таким образом, хотя сознание как восприятие связано временем, как мысль оно поднялось до уровня, где может постичь истоки порабощающего времени. В данном случае для перехода на более высокий уровень нам нет необходимости обращаться к глубоким мистическим состояниям сознания – достаточно философии и механики, которые показывают, что Сознание как таковое (в отличие от сознания как восприятия) не связано временем.
Таким образом, время рассматривается как определенная форма, в которой действуют некоторые виды сознания, а не как некое явление, внешнее сознанию (в любом смысле). Эта идея достаточно известна еще со времен Канта, так что подробно останавливаться на ней не будем. По Канту, время является трансцендентальной формой, налагаемой на феномены. Но из этого следует, что то сознание, которое не занято феноменами, не подвержено ограничению временем.
Это «семя времени» можно понимать как возможность времени. Время есть вечная возможность в Безобъектном Сознании. Не надо думать о времени как о чем-то, что вдруг возникло, – само понятие «вдруг» предполагает наличие времени. На уровне, ограниченном временем, время не имеет мыслимого начала или конца. Оно трансцендируется в глубинах сознания. Вполне можно погрузиться в эти глубины настолько, что понятия «мгновение» и «неисчислимые эпохи» не будут ничем отличаться друг от друга. Тем не менее на своем уровне время продолжает быть некой ограничивающей формой. Здесь мы имеем одну из величайших тайн.
С помощью времени можно примирить суждения, которые иначе были бы несовместимыми. Данный принцип настолько известен, что не требует пояснения, но тот, кто приходит в Постижении к Безобъектному Сознанию, обнаружит, что логический закон противоречия больше неприменим[102]. Суждения, которые иначе оставались бы противоречивыми, согласовываются без посредничества времени. Это даже большая тайна, чем тайна времени.
Этот афоризм – еще один пример применения принципа, управляющего деятельностью сознания, который обсуждался в комментарии к восьмому афоризму. Мы способны опознать время как некую определенную форму только тогда, когда можем изолировать его от того, чем оно не является. Так делается не только в философии, но и во многих теоретических построениях науки. Однако в этих случаях мы имеем определенную изолированность мысли. Тогда возникает бесконечно важный философский вопрос: насколько (или как) то, что необходимо или возможно для мысли или разума, отвечает реальности? Вопрос этот настолько фундаментален, что представляется целесообразным несколько задержаться на нем.
Затрагиваемая здесь проблема, по сути, идентична той, что представлена в онтологическом аргументе в пользу существования Высшего Существа. Аргумент этот основывается на допущении, что существование какой-либо идеи подразумевает и существование реальности, ей соответствующей. Отсюда якобы следует, что идея о Высшем Существе доказывает реальность Его существования. Анализ, которому Кант подверг данный аргумент, является классикой философской критики. Похоже, что Кант раз и навсегда подорвал силу этого аргумента. И все же такая аргументация продолжает иметь психологическую силу; она неоднократно использовалась и после Канта.
Эти афоризмы и сопровождающая их философия не пользуются понятием Высшего Существа, хотя и оставляют открытым вопрос о существовании развитых Сущностей, которых в сравнении с человеком вполне можно считать богоподобными[103]. Но данная философия утверждает свое основание на реальности определенного Трансцендентного Принципа. Потому главная проблема, характерная для анализа этого онтологического аргумента, возникает именно здесь. Чтобы придать рассматриваемому вопросу четкие очертания, приведем следующую цитату из Канта:
Таким образом, наше представление об объекте может включать в себя что угодно и сколько угодно; тем не менее, чтобы наделить это представление существованием, сами мы должны стоять в стороне. С объектами органов чувств это происходит в соответствии с эмпирическими законами вследствие связи с соответствующими органами чувств; но для объектов чистой мысли нет таких средств восприятия их существования, поскольку они могут быть познаны исключительно
Давайте для нашей теперешней задачи признаем данный аргумент в целом обоснованным. Тогда, говоря более простым языком, из него следует, что дабы некий объект разума или мысли имел какое-то существование (или соответствовал какому-то существованию – в любом смысле), в его существовании следует убедиться посредством иного вида сознания. В случае эмпирического опыта эту необходимую функцию осуществляют органы чувств: чтобы удостовериться в существовании чего-то, нужно его ощутить. В конце цитаты Кант допускает, что нельзя отрицать возможность существования, не данного в опыте, но заявляет далее, что мы не располагаем средствами для подтверждения этого предположения. До тех пор пока область знания вполне соответствует сфере приложения физики, заключение Канта представляется достаточно обоснованным. Но область сознания, относящаяся к науке, является всего лишь частью полной суммы всего возможного сознания. Признав это, следует допустить, что предположение о внеэмпирическом (трансцендентном) существовании или реальности в принципе может быть вполне оправданным. Гносеологическая логика не исключает этой возможности, она просто утверждает, что реальность трансцендентного существования нельзя доказать с помощью одних лишь чистых понятий и логики.
В предлагаемой философии отброшены все попытки осуществить подобное доказательство. Логика и анализ сознания используются просто для построения разумного допущения без всяких претензий на убедительную демонстрацию. Однако утверждается, что возможно прямое внелогическое и внеопытное подтверждение. Все это подразумевает, что есть способ познания, который нельзя рассматривать как преподнесение материала органами чувств, с одной стороны, или как теоретические рассуждения – с другой. Также нельзя считать, что этот способ ограничен рамками эмоций и побуждений. Скорее, это способ познания, который дремлет у большинства людей, но пробудился и стал активным у определенного меньшинства, представленного личностями, довольно редко появляющимися на сцене истории человечества. Этот способ познания известен под разными наименованиями, но на Западе его чаще называют «мистическим озарением».
С введением этого понятия об ином способе познания, называемом «мистическим озарением», возникают определенные очевидные трудности, вызванные тем, что обычно данный вид сознания не активен. Индивидуум, в котором это озарение дремлет, неизбежно будет совершенно неспособен оценить его непосредственно. Конечно, он может (как некоторые психологи) изучить связанные с этой мистической функцией феномены, представленные историческими личностями. Но это нечто совсем иное, чем прямая гносеологическая оценка интеллектуального содержания мистического озарения[104]. Такой анализ, как «Критика чистого разума» Канта, может осуществляться только человеком, который находит изучаемое содержание в деятельности своего собственного сознания. Изучение форм сознания и характера протекания его процессов неизбежно является лишь второстепенным предметом наблюдения. В данном случае оно зависит преимущественно от интроцептивного проникновения[105]. В результате психолог, который сам не является мистиком, не компетентен в этой сфере, так как он неизбежно судит о предмете познания лишь исходя из сознания, действующего посредством органов чувств и форм интеллектуального понимания. Признавая это затруднение, я оставил в настоящей работе попытки прийти к согласию посредством логики и апелляции к общеизвестной сфере опыта.
Однако следует указать на
Здесь указывается на одно из важных следствий: можно непосредственно, минуя ошибку онтологического аргумента, доказать существование реальности, недосягаемой для органов чувств. А отсюда следует, что «Критика чистого разума» Канта обоснована лишь в отношении связей понимания с эмпирическим материалом, поставляемым чувствами. Но мистическое озарение предоставляет материал или перспективу иного рода, что в сочетании с пониманием имеет и интеллектуальную ценность. Несомненно, тут присутствует проблема достоверности или ложности интерпретаций – аналогичная той, которую Кант так отчетливо выявил в отношениях между пониманием и эмпирическим материалом. Но квалифицированно разобраться в данной проблеме мог бы только философ-критик, являющийся мистиком. Кант в этой области едва ли окажется компетентным, так как его ум скорее научный, чем мистический.
Поскольку здесь допускается, что помимо сферы чувств есть еще одна область, материалом которой может оперировать концептуальное сознание, то сфера познания будет иметь уже не две, а три грани. Тогда область чистого понимания (концептуального мышления) будет как бы занимать нейтральное положение, а по разные стороны от нее окажется эмпирический материал органов чувств и то, что вынесено из мистического озарения. Это в свою очередь выльется в нечто вроде разделения понимания на уровни, которые можно назвать низшей и высшей фазами познания. Другим следствием станет то, что, хотя у некоторых людей может оказаться высоко развитым низший уровень познания (оперирующий материалом, поступающим от органов чувств), в отношении высшей фазы они могут быть совершенно слепы. Чтобы познать эту высшую фазу, требуется нечто большее, чем богатая эрудиция или выдающиеся способности в области науки. С другой стороны, тем, кто пробудился к высшему уровню познания, обычно явно не хватает интеллектуальной искушенности (хотя история знает и блестящие исключения из этого правила). Поэтому весьма немногие понимают, что для критической философии и здесь тоже открыто поле деятельности.
В любом случае, афоризмы следует воспринимать как материал, извлеченный из мистического озарения. Поэтому подтверждение (в полном смысле слова) их возможно только с перспективы такого же прозрения. Логика и опыт могут в лучшем случае дать лишь повод для допущений – и это все, на что претендуют данные комментарии.
Этот афоризм подчеркивает взаимозависимость сознания, подчиненного времени, и сознания объектов. В те дни, когда наша научная мысль руководствовалась механикой Ньютона, мы привыкли считать время, пространство и материю тремя независимыми явлениями. Очевидно, что Ньютон не считал их взаимозависимыми. Однако с развитием знаний о более тонких аспектах физической природы стало ясно, что на такие воззрения больше нельзя полагаться. Новая теория относительности (которая возникла, в основном, благодаря интуиции и последовательному мышлению Альберта Эйнштейна) недвусмысленно свидетельствует о взаимозависимости этих трех понятий: времени, пространства и материи[106]. Хотя эта объединяющая концепция была создана для упорядочения реально известных физических фактов, она в то же время отражает глубокий метафизический принцип. Понятие времени бессмысленно вне понятия изменения, а изменений не бывает иначе как в связи с объектами. Таким образом, становится ясно, что осознание объектов подразумевает изменение, а следовательно – время, тогда как время, в свою очередь, становится существующим только в связи с объектами. Следует отчетливо понимать, что данный афоризм опирается не на вышеупомянутые математические выкладки физиков, а на подлинно трансцендентное основание. И все же физическая теория прекрасно иллюстрирует эту идею.
В данной работе термин «постичь» употребляются в особом смысле; его значение весьма отличается от понятий «восприятие» и «рассуждение». Если последние два термина прилагаются к отношениям «я» с объектами (эмпирическими или умозрительными), то термин «постичь» используется в отношении такого сознания, в котором имеется тождество «я» и содержания; иными словами – состояния сознания, не вовлеченного в объективную связь с объектами. Это «постижение» представляет собой мистическое состояние. Хотя сама нирвана не является чем-то, что можно понять или воспринять, можно понимать или воспринимать
Постижение Вневременного не следует путать с концепцией вневременности, которая часто встречается в философии, или с используемым в классической теоретической механике понятием синхронности. В случае простого принятия концепции вневременности мыслящее и воспринимающее «я» фактически находится (в смысле сознания) во временнóм мире объектов. Таким образом, создание им понятий есть временной процесс. В этом случае «я» не слито в тождество с тем, что им понято. Когда же достигается подлинное постижение, тогда «я» оказывается тождественным вневременному. Это различие имеет важнейшее значение, хотя его и трудно адекватно представить с помощью идей. Это не только не обычное «знание
Все восприятия и представления имеют дело лишь с поверхностями, и всякое выражение носит исключительно такой характер – независимо от того, что им символизируется. Но постижение сразу же открывает «глубинную суть». Потому его можно назвать субстанциональным в том смысле, какой никак не приложим к восприятиям и представлениям. Этот «глубинный смысл» фактически подпитывает то, что некоторые современные психологи называют термином
Достичь Состояния Нирваны – значит прийти к источнику, питающему psyche. Именно это является истинной целью религиозных усилий (хотя в большинстве религиозных представлений и программ она проявляется весьма неадекватно). Суть религии в предоставлении пищи душе; это – поиск вечной «манны»[107].
Постичь Вневременное – значит преодолеть трагическую драму Времени. Время трагично потому, что оно разрушает любимый объект, и потому, что постоянно аннулирует неиспользованные возможности. Во Вневременном Состоянии нет такой трагедии, отсюда и неомраченное состояние Блаженства. Но «неомраченное Блаженство» – просто другое название нирваны.
Это еще один случай, когда смысл становится яснее при рассмотрении того факта, что Сознание как принцип не подвержено воздействию характера его содержания или состояния. Но это не все значение афоризма, так как Безобъектное Сознание не есть просто аналитическое абстрагирование от всей полноты обычного сознания. Афоризм является также символом Того, что можно осознать непосредственно. На уровне Того нет никаких разграничений Смысла. Иными словами, Оно так же нейтрально в отношении Смысла, как и по отношению к эмоциональным ценностям. Это уровень, который выше всякой относительной оценки (как эмоциональной, так и интеллектуальной). Выражаясь иначе, всякое разграничение имеет здесь один и тот же смысл, и смысл этот просто неуместен.
Безобъектное Сознание предоставляет все возможности, но не тождественно ни одной конкретной возможности. Если бы Оно было особенно близко к какой-то тенденции, то Оно перестало бы быть совершенно нейтральным. Таким образом, всякое суждение или оценка относятся к более низкому уровню, на котором действует принцип относительности. Но все возможности этого низшего уровня (и само его существование) зависят от высшего.
«Пространство» – понятие общее, поскольку существует много видов пространства. Так, «пространство» как зрительная перспектива имеет совершенно иные характеристики, чем то «пространство», с каким работает инженер. Последнее обычно является знакомым евклидовым пространством[108]. Но хотя раньше мы считали, что евклидово пространство есть единственное реальное пространство, сегодня мы знаем, что имеется много видов пространства. Большинство из них существует лишь для математиков, но уже в наши дни мы видели, как одно из чисто математических пространств стало применяться в целях математической физики[109]. Так что ныне понятие множественности типов пространства определенно вышло за пределы чистой математики.
В данном афоризме речь идет о пространстве, в котором все объекты кажутся существующими. В самом широком смысле это не единственное пространство, а несколько видов пространства, а общее их свойство – содержать объекты. Из таких пространств всем хорошо известны два: (а) обычное пространство бодрствующего сознания, в котором пребывают все физические тела – от звезд до электронов; и (б) пространство мира снов, где расстояние обретает совсем иной смысл. Наше знакомство с этими пространствами позволяет сделать вывод, что их характерной чертой являются понятия расстояния и количества. Однако данные понятия несущественны для пространства как такового (это обнаруживается в математической интерпретации пространства как «степеней свободы»)[110].
Пространство следует рассматривать как обрамление или сферу каждого конкретного уровня дифференцированного сознания. Пространство, содержащее в себе мир, является полем, на котором проявляются объекты. В состоянии сна привычное пространство бодрствующего сознания пропадает, а его место занимает пространство, имеющее явно иные свойства. Последнее наполнено объектами, совершенно отличающимися от объектов, заполняющих пространство бодрствующего сознания (хотя эти два типа объектов и могут быть взаимосвязаны). Отношения и действия здесь подчиняются разным законам.
То, что сознание шире специфического пространства, обнаруживается фактом аннулирования внешнего пространства бодрствующего сознания при погружении в сон. Пространство же снов аннулируется обратным процессом – пробуждением и вхождением во внешнее пространство. Этот широкоизвестный факт имеет глубокий смысл, так как он свидетельствует о том, что принцип сознания стоит над этими двумя видами пространства. Это постоянное напоминание о том, что на самом деле человек как сознательная сущность не привязан к пространству, которое определяет форму его восприятия или мышления в каком-то конкретном состоянии. Иллюзия зависимости является поистине своего рода самогипнозом: человек налагает на себя (на субъективный принцип сознания) ту пространственную обусловленность, которая относится лишь к объектам (включая и его тело). На самом деле именно принцип сознания поддерживает и содержит в себе Вселенную – а не наоборот, как обычно полагают.
Пространство, содержащее в себе мир, исходит из Безобъектного Сознания и зависит от него. Последнее включает в себя первое и как возможность, и как реальность.
Поскольку отраженный здесь принцип дополнительного или противоположного осознания уже обсуждался в комментариях к восьмому и тринадцатому афоризмам, мы больше не будем его рассматривать. Обратим внимание на значение Пространственной Пустоты.
Пространственная Пустота пребывает в полярных отношениях с Пространством, содержащим в себе Мир. Последнее является исключительно пространством, предполагающим понятия количества и расстояния. Пространственная Пустота ничем не заполнена и не связана с понятиями количества и расстояния. Данную идею могут проиллюстрировать математические пространства более высокого порядка. Это преимущественно Пространство как Свобода, а не пространство как сдерживающая и ограничивающая форма. Всякое разграничение, какое здесь можно было бы провести, было бы аналогичным тому, которое прилагается к понятию трансфинитных чисел[111], а не к четко очерченным признакам конечных множеств.
Прямое постижение Сознания как Пространственной Пустоты имеет чрезвычайно большое значение. Это состояние, в котором одинокое «я» обретает свое дополнение в самом всеохватывающем из всех возможных смыслов. Выражаясь символически, одинокое «я», рассматриваемое просто как некая точка, вдруг превращается в безграничное пространство, в котором содержание и субъект («я») полностью слились и стали одинаково пространны. Чаще всего это называют единением с Богом. Последнее утверждение вполне приемлемо, если его понимать как символ и не допускать произвольного толкования. Осознанная Реальность есть Непосредственная Близость в смысле погруженности в Вечное Иное. Здесь окончательно решаются все проблемы трагической жизни в мире. Это Высшая Ценность, в отношении которой всякое сознание, связанное с объектами, имеет лишь инструментальное значение.
В этом афоризме говорится о взаимозависимости нашего обычного пространства и содержащихся в нем объектов. Это подразумевает отход от прежнего ньютоновского взгляда на пространство как независимое от присутствия или отсутствия в нем объектов. Хотя и можно представить такое пространство, это было бы пространство, понимаемое в ином смысле, чем Пространство, содержащее в себе мир. Данному афоризму созвучна новая точка зрения, возникшая с созданием теории относительности, в которой материя и пространство рассматриваются как взаимозависимые. Это пространство не является просто некой пустой абстракцией; ему присуще то, что можно назвать субстанциональностью. Таким образом, на саму геометрию или «характеристики» этого пространства влияет степень концентрации материи в разных его частях. Вблизи крупных звездных тел оно искривляется, так что кратчайшим расстоянием между двумя точками будет не прямая (в прежнем смысле) линия, а кривая, аналогичная дуге большого круга на поверхности сферы. В современной астрофизике даже появилась идея расширяющегося пространства, подразумевающая возможность пространства сжимающегося. Теория пульсирующей Вселенной выражает в терминах физики древнее представление о Великом Дыхании[112].
Если у нас есть понятие пространства, расширяющегося вместе с сопряженной с ним материей, и сопутствующая возможность его сжатия в другой фазе жизненного цикла материи, тогда сразу возникает еще одна идея: о зависимости материи-пространства от чего-то высшего. Пульсация подразумевает какую-то среду, в которой она осуществляется. В данных афоризмах эта среда символизируется Безобъектным Сознанием. Объективная фаза пульсации, которая отмечена расширением Вселенной, есть состояние сознания, направленное на объекты. Фаза сжатия возникает, когда сознание последовательно отстраняется от объектов. Для начала это можно рассматривать как макрокосмическую картину – как некий процесс в большом космосе. Но тот же принцип применим и к микрокосмическому индивидуальному сознанию.
В данных комментариях два вышеприведенных значения в большинстве случаев не разграничиваются, поскольку речь идет об общих принципах, которые могут применяться и в том, и в другом смысле. Таким образом, сказанное можно интерпретировать либо в связи с индивидуальным человеческим сознанием, либо с сознанием в более широком смысле.
Этот афоризм позволяет углубить понимание нирваны. Ее можно рассматривать как сознание пространственное (но не в смысле Пространства, содержащего в себе мир). Сознание Нирваны не следует считать просто интегральным сознанием проявленного мира. Если бы имелась в виду такая полнота сознания, то самым подходящим названием для нее было бы «Космическое Сознание» и оно как целое противостояло бы Сознанию Нирваны. Сознание Нирваны и Космическое Сознание отличались бы полярностью (аналогично знакомой нам поляризации субъекта и объекта). В пространственной же символике – это полярность Пространства, содержащего в себе мир, и Пространственной Пустоты.
Теперь можно полнее интерпретировать ту пульсацию, которая упомянута в предыдущем комментарии. Расширение Пространства, содержащего в себе мир, соответствует сжатию сознания как Пространственной Пустоты, то есть является сужением сознания, связанного с «Я», и расширением сознания в мире объектов. Говоря языком психологии, это преимущественно экстравертная фаза. Хотя в такой космически расширенной фазе состояние человеческого сознания (как и всех иных сознаний) должно быть преимущественно экстравертированным, тем не менее отдельные индивиды могут быть сравнительно менее экстравертны. В такой среде эти так называемые интровертные индивидуумы интровертированы лишь относительно; пока у них есть физическое тело, они не могут быть преимущественно интровертными. Достичь преимущественной интровертированности – значит сосредоточить сознание в Пространственной Пустоте (нирване) и перестать существовать объективно.
Для большинства индивидов эта сосредоточенность сознания в Пространственной Пустоте является состоянием, похожим на сон без сновидений, или, иными словами, – на психическое состояние, которому в психоанализе дали называние «бессознательное». В данной же философии это состояние не считается безусловно бессознательным, но понимается как состояние сознания, которое не сознает себя, а потому с субъектно-объектной точки зрения неотличимо от бессознательности. Однако в Пространственную Пустоту можно привнести принцип самосознания, и в таком случае это больше не будет состоянием, подобным сну без сновидений. Но сделать такой шаг нелегко, поскольку это требует высокого развития принципа самосознания в соединении с отстраненностью от объекта. Если у некого индивида эта способность достаточно развита и превышает средний уровень всей человеческой расы, тогда у него есть возможность сосредоточиться на Пространственной Пустоте, опережая всю расу в целом. Если такое действительно произойдет, то перед этим индивидом откроются две возможности. Он может либо замкнуться в Пространственной Пустоте (в смысле, аналогичном поглощенности большинства людей миром объектов), либо обрести способность свободно перемещать свое сознание между Пространством, содержащим в себе мир, и Пространственной Пустотой. В последнем случае индивид будет опираться не на мир объектов и не на нирвану, а на То, что объемлет и то, и другое. Эта опора символизируется здесь Безобъектным Сознанием, которое не является ни интровертированным, ни экстравертированным, но занимает как бы нейтральное положение между этими двумя крайностями.
В каком-то смысле отличий нет потому, что просто неуместно говорить о Сознании (в любом смысле) и Пространстве. С глубокой метафизической перспективы неуместны оба – как только что забытый сон неуместен для сознания человека, который проснулся. Но когда он спит, сон для него довольно реален. Таким образом, можно определить, в каком смысле мы говорим, что сновидения нет: его нет в перспективе пробужденного сознания (для которого он забыт). Но при этом в другом смысле (для видящего сон) сновидение – реальное существование. Обратившись здесь к высшему трансцендентному смыслу, мы можем сказать, что Пространство, содержащее в себе мир, и Пространственная Пустота одновременно и существуют, и не существуют. И так как на уровне Безобъектного Сознания нет ни мира объектов, ни нирваны, то между ними нет никаких отличий.
Индивид может достичь своего рода разделенного состояния сознания, сознавая частью сознания неуместность (или, по сути, несуществование) и Нирваны, и мира объектов, в то время как другой аспект его сознания принимает относительную и взаимозависимую реальность этих двух крупных фаз сознания. На этом уровне двойственного сознания синтезирующим было бы такое суждение: «Мир объектов и нирвана и существуют, и не существуют». В этом утверждении присутствует нечто, что можно постичь непосредственно, но все попытки интеллектуального сознания уловить этот смысл и передать его в по-настоящему вразумительных терминах неизменно терпят крах. Однако те индивиды, которым знакомо это Состояние Осознания, не сомневаются в его высшей авторитетности. Конечно, интеллектуальная полемика может спутать и затуманить память о безграничной убедительности этого Осознания, но такое затуманивание имеет не больше значения, чем способность обычного сна затуманивать суждение состояния бодрствования. Сновидение обычно стоит ниже интеллектуального суждения бодрствования, тогда как Осознание имеет трансцендентное превосходство в отношении суждений. Но может ли быть уверено в этом интеллектуальное сознание человека, не имевшего проблеска такого Осознания? Спящему весьма непросто осознать во сне сугубую относительность существования своих сновидений. Однако разве интеллектуальное суждение бодрствования наделено высшей компетентностью в суждениях о своих Трансцендентальных Корнях?
Само по себе Безобъектное Сознание не связано законом и не детерминировано им. Наоборот, Оно есть Первоисточник всякого закона, как и всего прочего. И когда благодаря Постижению индивидуальное «я» приходит к прямому осознанию Безобъектного Сознания, оказывается, что больше не применим самый фундаментальный из всех законов – закон противоречия. Здесь никакое утверждение не является отрицанием своей противоположности. Само Безобъектное Сознание является исключенным средним, которое не есть ни
Всякий закон, понимаемый как закон природы, или как закон сознания в разных его формах и состояниях, или как закон отношений, зависит от закона мышления. Для тех возможных состояний сознания, в которых нет мысли (в любом смысле), нет и осознания закона, а следовательно, в содержании таких состояний нет места закону. Но мыслящее сознание, входящее в эти состояния или связанное с ними, сознаёт действие закона. Таким образом, мы можем считать сферу, обусловленную законом, сферой, обусловленной мыслью, – хотя такая мысль не обязательно ограничивается общеизвестными формами. Это, помимо всего прочего, подразумевает, что Вселенная не существует иначе, кроме как для мыслящего.
Английская школа эмпиризма оказала существенную услугу (медвежью) философии своей попыткой интерпретировать ум как «чистую доску», на которую непосредственным образом наносятся впечатления от объектов. Вершины этого направления мысли достиг Кант, продемонстрировавший, что единственным способом избежать абсолютного агностицизма является признание положительного вклада самого ума, то есть вклада, не извлеченного из опыта (хотя для пробуждения активности этого фактора может потребоваться немалый опыт). Кант показал, что pari passu[113] с освидетельствованием объектов органами чувств возникает знание формы, внутри которой объекты организуются как целокупность опыта. В широком смысле эта «организация целокупности опыта» и есть принцип закона.
Основным назначением Закона является равновесие, которым космос отличается от хаоса. Сама суть понятий «закон» и «равновесие» содержится в понятии «инвариант». Противоположным ему является понятие «абсолютно бесформенный поток». Если мы удалим из опыта все представления о законе, тогда все, что останется, будет таким бесформенным потоком, лишенным всякого смысла. Это было бы состоянием абсолютного неведения. Следовательно, существование всякого знания или любой определенности в сознании подразумевает присутствие закона. Но в тот момент, когда мы воспринимаем какой-то объект как объект, появляется и знание, и определенность. Это обнаруживается в том факте, что восприятие объекта подразумевает наличие связанного с ним субъекта. Таким образом, закон проявляется как субъектно-объектные отношения. И здесь очевиден фактор равновесия, поскольку объекту противостоит дополняющий принцип: субъект.
В природе, взятой как нечто отдельное от всякого сознания, законов не найти. Было бы вернее сказать, что организованная природа есть продукт мыслящего сознания. В определенном глубинном смысле Закон известен еще до того, как он открыт эмпирически. Это обнаруживается в том отмеченном психологией факте, что определенные законообразные структуры возникают в процессе «фантазии». В некоторых известных случаях, как, например, у Римана[114], принцип формы возник в виде сугубо фантастической геометрической конструкции, которая несколько десятилетий спустя позволила оформиться общей теории относительности Эйнштейна – теории, в которую нынешний физический опыт вписывается полнее, чем в любую прежнюю. Форма, которую данный закон принимает, когда формулируется в отношении определенного сегмента эмпирической детерминированности, может быть неадекватной (и обычно кажется именно такой). Но из-за этого не следует думать, будто закон сам по себе носит приблизительный или прагматический характер. Скорее, это нужно понимать как несовершенное представление в объективной сфере закона, «известного» прежде опыта. Истинное Знание Закона пребывает где-то в той области, которую психоаналитик называет «бессознательным». Человек рождается с этим скрытым знанием, которое более или менее несовершенно проявляется в качестве интуиции. Даже когда научные законы интерпретируются как результат какой-то относительной задачи, предполагается понятие глубинного закона, так как заявление о продуктивной связи какой-то задачи с научным законом подразумевает наличие более глубокого закона, на котором держится вера в эти продуктивные отношения. Даже прагматик опирается на основание непрагматичной уверенности – каким бы малым ни было ее проявление на переднем плане сознания.
Иллюстрацией затрагиваемого здесь принципа может быть психологическое понятие
Действие этого принципа можно наблюдать довольно широко. Так, развитие уравновешивается упадком, рождение – смертью, свет – тьмой, эволюция – обратным процессом инволюции и так далее. Особенно впечатляющий пример дает взаимодействие электронов и позитронов в процессе столкновения: здесь мы имеем перетекание фазы в противофазу, приводящее к взаимоуничтожению и образованию иного состояния материи[116]. Систематическим применением этого принципа видится и диалектическая логика Гегеля.
Ни один объект сознания не является стабильно неизменным. Напротив, все объекты представляют собой напряженное состояние, которое стремится перейти в свою противоположность. Безобъектное Сознание – это «универсальный растворитель», являющийся полем действия центров напряжения (объектов). Всякая тенденция в этом действии уравновешивается ее противоположностью, а конечным результатом становится выражение, равное нулю. Именно нуль символизирует неизменную Реальность – Безобъектное Сознание. В поле Безобъектного Сознания в принципе можно вызвать любое творческое напряжение, но неизбежно будет создано и контрнапряжение. По этой причине всякое творчество влечет за собой определенное сопротивление, которое делает любое построение чем-то большим, чем было задумано. Из этого следует, что любое построение (даже самое фантастичное), взятое в сочетании со своей противофазой, является верным, тогда как всякая конструкция, взятая в изоляции от своей противофазы, – ложна. Таким образом, если начальное построение немыслимо фантастично и беспредельно далеко от того, что обычно считается реальностью, но при этом полностью признается его противофаза, то результатом будет неизменная Истина. С другой стороны, если первоначальное построение выражено языком общепризнанного объективного материала и основывается на самом тщательном наблюдении, но не берется в сочетании с противофазой, то результатом станет ложная концепция. Если в нее поверить, она введет в самую настоящую иллюзию. Таким образом, не исключено, что так называемый практичный и ученый человек будет занимать, по сути, ложную позицию, тогда как некий крайне интровертированный поэт, живущий вдали от мира «реального опыта» и предоставляющий полную свободу порывам своего воображения, уделяя при этом внимание и противофазе своей фантазии и приемля ее, будет выражать глубокую и вечную Истину.
Все это приводит к очень важному выводу: к высшей и вечной Истинной Реальности можно прийти, отталкиваясь от какого угодно состояния сознания – при условии, что в нем сознаю́тся ресурсы его противофазы. Таким образом, конкретный экстравертный тип сознания так называемого практичного и ученого человека в качестве отправного пункта для достижения Реального не имеет никаких особых достоинств. Это основание может служить эффективной стартовой площадкой, но не более, чем любое другое. Не исключено, что какой-нибудь нынешний обитатель психиатрического заведения сможет превзойти в этом отношении всех гордящихся своим здравомыслием обывателей мира.
Здесь уместно привести в качестве примера позитрон с электроном. Состояние каждой из этих частиц само по себе можно считать состоянием напряжения, поскольку один называется положительным, а другой – отрицательным зарядом электричества[117]. Для таких изолированных зарядов не может быть покоя, так как каждый непрестанно притягивается к своей противоположности. Пока взаимное слияние не достигнуто, они действуют как динамические силы, лежащие в основе существования вещества. Но поскольку эти частицы находятся в напряженном состоянии, никакая осязаемая материя не может оставаться устойчивой. Она подвержена распаду, который происходит, когда положительный и отрицательный заряды соединяются. Устремленность этих зарядов к слиянию можно считать одним из аспектов динамической силы, проявляющейся как эволюция. В той мере, в какой это слияние происходит, видимая эволюция завершается и весомая материя исчезает. Результатом слияния становится вспышка излучения. Последнее можно считать нирваническим состоянием материи, так как лучистое состояние есть состояние свободы и равновесия.
«Лучистое состояние материи» – просто иное наименование света. Хотя в известной шкале световых октав имеется огромный спектр длин и амплитуд волн, есть один неизменный элемент, который в современной теории физики приобрел огромное значение. Им является скорость света. Независимо от длины волны, свет распространяется с одинаковой скоростью. Здесь мы имеем факт, тесно связанный с самым важным инвариантом – принципом равновесия. Когда весомая материя исчезает, она входит в состояние, подвластное этому инварианту. Длина волны так уравновешивается ее частотой, что результат всегда один и тот же[118].
Как явствует из современной теории относительности, постоянная скорость света становится определяющим фактором формы физической Вселенной. Этот постулат приводит к представлению о замкнутости пространства, содержащего в себе мир[119]. Хотя с точки зрения сознания, связанного объектами, высокая скорость создает впечатление колоссальной подвижности, в сравнении с которой мир объектов кажется сравнительно устойчивым, тем не менее если мы поменяем перспективу и поместим свое сознание как бы в море лучистой энергии, то мир осязаемой материи будет выглядеть чрезвычайно суетливым[120]. Для сознания, центрированного таким образом, высокий потенциал лучистого состояния имеет значение покоя и равновесия. Кроме того, излучение, благодаря постоянству своей скорости, оказывает на Вселенную объектов ограничивающее воздействие.
Если говорить на языке психологии, то согласно закону энантиодромии одно психическое состояние вызывает свою противоположность. Обычно вследствие напряжения этих двух фаз поддерживается непрестанная активность воплощенного сознания. Это формирует жизнь как опыт. Деятельность «я» направляется проблемами, которые, по сути, неразрешимы, но, вечно стремясь к миражу удовлетворительного решения, «я» развивает потенциал своих психических способностей. И когда фаза и антифаза психических состояний, вместо того чтобы поддерживать состояние, похожее на погоню собаки за собственным хвостом, сливаются в «Я», тогда состояние напряжений растворяется в равновесии. Как электрон и позитрон исчезают, когда соединяются, так и в этом случае фаза и противофаза перестают существовать и на их месте появляется состояние сознания совершенно иного порядка. В мистической литературе часто встречается упоминание об этом состоянии как о Свете. Разве это не прекрасное завершение аналогии с лучистым состоянием материи?
К такому выводу приходишь сразу, как только осознаешь, что объект существует как определенное напряжение. Хотя, по большому счету, всякое напряжение уравновешивается своей противоположной фазой, так что на самом деле равновесие никогда не нарушается, тем не менее сознание, взятое в каком-то частном аспекте, может воспринимать лишь одну фазу (или сознавать противофазу лишь частично). Для этого частного аспекта равновесия не существует. Сознание Вселенной объектов, взятое более или менее отвлеченно от всей полноты сознания, является преимущественно сознанием в сфере напряжений. Одним из результатов этого становится то, что взгляд на любой сегмент Вселенной объектов создает впечатление развития в каком-то направлении. Обычным научным наименованием такого вроде бы направленного развития является «эволюция», а известная социальная интерпретация этого процесса называется «прогрессом». Оба эти термина свидетельствуют о признании наличия в сфере сознания, или жизни, напряжений, вынуждающих любое нынешнее состояние сменяться другим. К тому же тот факт, что эти перемены можно описать как эволюцию или прогресс, подразумевает возможность усмотреть в этом изменении определенную направленность.
Эволюцию и прогресс чаще всего представляют в как бы «линейной» форме. Под этим подразумевается движение, которое можно приблизительно представить прямолинейным вектором, причем направление обычно задается не только в сторону будущего, но и с отклонением вверх. Когда наблюдаемый отрезок достаточно невелик и выбран соответствующим образом, линейная форма интерпретации как будто подтверждается. Но такие более крупные отрезки, как геологические эпохи, более или менее явно обнаруживают периодичность. Таким образом, становится ясно, что линейную интерпретацию следует видоизменить.
Более глубоким было бы представление о форме изменений как сходной с пульсирующим дыханием или сердцебиением, где одна фаза – диастола, другая – систола[121]. В результате нельзя говорить о «прогрессе» в отношении всего процесса, взятого как целое. Хотя индивид экстравертного типа и мог бы считать прогресс характеристикой диастолы, он был бы склонен считать фазу систолы регрессом, тогда как интроверт, скорее всего, дал бы противоположную оценку. Чтобы считать нечто «прогрессом», нужно принять определенную систему оценок. Однако нет основания, которое было бы общим для всех индивидуальных оценок. Поэтому говорить об эволюции и прогрессе (или инволюции и регрессе) можно только для ограниченных сегментов опыта и на основе частной оценки.
Но как бы ни оценивать тенденцию изменения в каждом конкретном случае, из опыта общеизвестно, что объекты и объективные состояния сознания подвержены напряжению, следствием которого является постоянная трансформация (быстрая или медленная). Иными словами, во Вселенной объектов, взятой отвлеченно, нет ни покоя, ни равновесия. Для тех индивидов, которые находятся в более активной фазе собственных интересов, в этом факте может и не быть ничего слишком неприятного, но когда они начинают ощущать потребность в стабильности и покое, тогда жизнь во Вселенной объектов воспринимается как трагедия. Может быть, эти различия больше, чем что-либо иное, объясняют, почему некоторые люди в своем отношении к миру объектов являются оптимистами, тогда как другие – пессимисты. Это же различие, в общем, присуще настроению молодежи и людей зрелого возраста. Следует заметить, что пессимизм и оптимизм суть отношения к той или иной фазе сознания и их не следует интерпретировать как общую позицию в отношении всех фаз.
Применительно к данному афоризму концепция нирваны не является понятием с исключительно религиозным значением. Конечно, исторически сложилось так, что в это понятие вкладывалось преимущественно религиозное и религиозно-философское содержание. Тому есть две основные причины. Во-первых, данное понятие пришло на Запад с Востока, а основной фокус устремлений Востока преимущественно религиозный. Во-вторых, Состояние Нирваны более доступно для интровертного типа индивидуальной направленности сознания, а типичный центр внимания интроверта скорее религиозный, чем научный. В результате полное значение понятия «нирвана» до сих пор не было вполне раскрыто, хотя для науки оно представляет интерес не меньший, чем для религиозного сознания. Фактически, развитие науки подразумевает наличие идеи нирваны – хотя здесь она скрыта в так называемом «подсознании» гораздо глубже, чем в тех случаях, где центром внимания является направление, естественно избранное более интровертным религиозным типом. Научная важность этого понятия нигде не обнаруживается так ясно, как в том значении, какое имеет для научного мышления идея равновесия. Этот факт ярко проявляется в глубинной тенденции выдающихся ученых-мыслителей обобщать эмпирические факты и находить равновесие в гипотезе, теории или законе. Объективный материал, которым занимается наука, сам по себе не дает этих гипотез, теорий и законов. Они создаются творческой фантазией – если пользоваться последним термином в том смысле, в каком он употребляется в психоанализе. Конечно, выбор формы фантазийного творчества осуществляется с учетом опытных данных, но именно творческий акт, приложенный к чистому опыту, обеспечивает эту форму.
Если рассмотреть гипотезы, теории и законы всех разделов науки, можно заметить одну важную тенденцию в выборе формы. Эта тенденция приобретает наиболее явное и совершенное выражение в математике и математической физике, но тем не менее она узнается и в других науках. Это – стремление выражать единство исходной массы научных данных в виде уравнений. В современной физике – самой фундаментальной из естественных наук – итоговые утверждения все чаще и чаще принимают форму дифференциальных уравнений, а чувственно постигаемые модели становятся все менее важными. Каково же психологическое значение уравнения как такового? В уравнении проявляется ощущение равновесия. Пока какой-то раздел опыта не сведен к некому уравнению, сознание пребывает в состоянии напряжения и беспокойства, а не уравновешенности. Исследователь продолжает поиск, потому что оказался в ситуации, которая не оставляет ему места для отдыха и покоя. Если же найдено подходящее уравнение, то возникает ощущение победы, умиротворенности и покоя. У человека нет потребности, которая была бы глубже этой. Если бы нельзя было преуспеть в данном направлении, жизнь рано или поздно стала бы невыносимой. Стремление найти уравновешивающее уравнение есть просто одна из фаз жажды нирваны – того внутреннего Ядра, которое поддерживает весь мир опыта.
Поделиться книгой: