Философия сознания без объекта. Размышления о природе трансцендентального сознания

Чем меньше сознается равновесие, тем невыносимее становится жизнь, и наоборот, чем выше степень осознания равновесия, тем больше радости и мира. Без чувства равновесия жизнь является всего лишь мучительной борьбой и бурей конфликтов, которые никуда не ведут. Это Страдание с большой буквы. С другой стороны, чем полнее осознание равновесия, тем меньше страдания, а в завершающем состоянии исключительно нирванического Сознания налицо будет полное отсутствие страдания. Но огромным затруднением является тот факт, что если страдание имеет тенденцию пробуждать самосознание ко все большей и большей полноте, то состояние равновесия имеет тенденцию его усыплять. Последнее в чистом виде обычно является состоянием сна без сновидений. Но когда самосознание развито настолько, что может противиться усыпляющему действию равновесия, тогда можно войти в чистое Состояние Нирваны, не утрачивая самосознания. Это великая Победа, награда за века страданий в мире формы.

Некоторые авторы представляют нирвану чем-то вроде состояния новорожденного младенца, который сознает себя в малой степени (или не сознает вовсе). Таким образом, она кажется возвратом к зачаточному сознанию новорожденного, которое значительно ниже сознания взрослого. В этой точке зрения есть часть истины и огромная доля заблуждения. Без полного самосознания Состояние Нирваны можно сравнить с зарождающимся сознанием того типа, который предшествовал развитию организованного сознания. Индивид, который недостаточно развит в смысле организованного сознания, вполне может быть отброшен на стадию зарождения. Поэтому для незрелых людей нирвана не является непосредственной целью. Собственно, незрелое вхождение в это состояние будет своего рода неудачей. Но ситуация становится совершенно иной, когда долги жизни в основном заплачены. Если некое человеческое существо достигло этапа, на котором опыт по существу перестал быть источником жизненных ценностей, если пастбище эмпирики стало пустыней с редкими кустиками жухлой травы и если к тому же высоко развито самосознание, тогда единственный оставшийся значимым Путь лежит в Нирваническую Сферу Сознания (или через нее). В этом случае нирвана, вместо того чтобы быть зародышем сознания, превращается в высшую цель человека, с достижением которой неразрешимые жизненные проблемы наконец получают окончательное решение, а на смену нищете приходит величайшее богатство сознания.

Эта работа написана не для незрелых людей. Предполагается, что сама интеллектуальная сложность предмета послужит средством отбора, так что прочтут книгу лишь те, кто к этому готов. У других же (незрелых) людей есть иные нужды, которые, как кажется, часто ведут в совершенно ином направлении. Данный труд посвящен не им. Функции поводыря незрелых в значительной мере осуществляют амбиции и бич обстоятельств.

Но те, кто достаточно созрел (в плане науки или религии), рано или поздно зайдут в тупик, где дальнейшее развитие в прежнем направлении будет просто топтанием на месте. Действовать в такой ситуации по-прежнему – значит толочь воду в ступе. Когда наступит такое время, единственной надеждой избежать жизни в крайней скудности ценностей сознания будет смещение его фокуса. В конце концов это изменение приведет к неизменным и надлежащим результатам, которые достижимы лишь благодаря вхождению в нирвану с полным самосознанием.

28. Но для Безобъектного Сознания нет ни напряжения, ни равновесия.

Это верно по той простой причине, что Безобъектное Сознание не вмещается ни в одну частную фазу сознания. Любая фаза подразумевает свою противоположность, а Безобъектное Сознание – это вместилище их обоих, или, вернее, концептуальный символ той вечно непостижимой Реальности, которая лежит в основе всех частных аспектов и объемлет их. Там, где не ощущается напряжения, равновесие не имеет смысла. Здесь мы можем считать математический знак равенства символом равновесия, а нуль воспринимать как символ Безобъектного Сознания. В реально обретенном состоянии сознания данное различие является чрезвычайно тонким, но тем не менее весьма важным. Мистик запросто может объединить эти два состояния в одно, дав им общее название «нирвана». Похоже, что в литературе по данному вопросу чаще всего (но не всегда) сделано именно так. В результате такие тексты в целом кажутся (по крайней мере, уму Запада) сбивающими с толку. Эта трактовка дает Реальности слишком интровертированное толкование, что, естественно, не подходит крайне экстравертированному Западу. Но если Безобъектное Сознание отличать от чисто субъективной фазы нирваны, то появляется своего рода математическая ясность. Субъективное и объективное видятся тогда аспектами некого нейтрального и более существенного принципа и тем самым появляется более понятная перспектива. В конечном счете, это означает, что ни гений, характерный для Востока, ни гений, свойственный Западу, не опередили друг друга на пути к высшей Реальности. Оба видятся представляющими частные фазы более емкого целого. Каждый владеет полуистиной, которая неизбежно смешана с заблуждением, если принимается лишь в этой частичной форме. И каждому нужно добавить к признанной половине то, что упущено, – чтобы обрести окончательно неизменное.

29. Состояние напряжений есть состояние вечного становления.

Состояние напряжений есть состояние неустойчивости, поскольку оно подразумевает тенденцию стать иным, чем оно есть. Любое состояние относительного равновесия, в котором имеется напряжение, не может длиться бесконечно, поскольку постоянное стремление выйти из равновесия реализуется при первой же возможности. Всякое равновесие, какое мы находим во Вселенной, именно такого рода, и это становится очевидным, если учесть, что атом существует как состояние напряжения между ядром и окружающими его электронами.

Поскольку напряжение – это тенденция стать иным, то понятно, что состояние напряжения подразумевает становление. Ничто в мирах опыта или мысли не остается всегда неизменным; все постоянно переходит во что-то иное. Одни элементы остаются сравнительно устойчивыми, другие меняются быстро. Но анализ показывает, что любой объективный инвариант неизменен лишь в том смысле, в каком на определенной фазе математического анализа является фиксированным параметр, который с позиций полного анализа также меняется. Таким образом, всякая объективная жизнь и весь опыт есть процесс превращения в иное. Взятый отвлеченно этот процесс сам по себе является становлением, которое никуда не ведет.

30. Вечное становление есть бесконечное умирание.

Становящееся перестает быть тем, чем было. Вспышка радиации, порожденная соединением электрона с позитроном, подразумевает смерть частиц весомой материи. Становясь дубом, желудь перестает быть желудем. Когда формируется мужчина, больше нет ребенка, которым он был. Когда на авансцену истории выходит новая социальная организация, прежнее общество оказывается погребенным в перевернутых страницах исторического прошлого. В эмпирической сфере ни одна фаза и ни одно состояние не постоянны; они всегда переходят во что-то иное. Изменения могут происходить медленно и незаметно, как в процессе крупных геологических преобразований или в рождении и распаде звезд, но скорость их протекания может быть и непостижимо большой – как в распаде самых неустойчивых изотопов радия. Но в любом случае все меняется. Таков неотвратимый закон всего эмпирического существования.

Каждый миг умирающее прошлое рождает новое дитя. Но если смерть подразумевает рождение, то в равной степени верно, что новое рождение подразумевает смерть. То, что было в прошлом хорошим и ценным, умирает вместе с тем, что плохо и неценно. До тех пор пока мы ограничены объективным сознанием, умирание будет трагическим финалом.

31. Так что состояние восприятия объектов есть состояние вечно новых надежд, которые гибнут в момент осуществления.

Вследствие закона становления то, чего мы желаем и ради чего работаем, в конечном счете наступит. Но, вследствие этого же закона, обретенное не удастся сохранить навсегда. Поскольку становление и разрушение никогда не прекращаются, момент рождения человека становится и началом его умирания. Любимая покидает нас в тот же миг, как только мы ее нашли: она уже никогда не будет именно тем существом, которое мы полюбили.

Мы с большим усилием взбираемся на высокую гору. В то самое мгновение, когда мы достигаем вершины и восклицаем: «Эврика, я достиг цели!», – уже в этот миг нашему взору предстают одни лишь глубины, уходящие во мрак. После достижения предельных высот возможен только спуск. За достижениями всегда следует падение.

В нас бьет оживляющий родник воплощенной жизни, нашептывающий: «Взгляни-ка туда – и увидишь образ моих новых обещаний». Мы смотрим – и видим именно то, чего желаем, то, что нам так дорого. И мы устремляемся к нему. Поначалу путь может быть не так уж и труден, однако со временем появляются затруднения, которые приходится преодолевать. Но образ остается и кажется вполне стоящим затраченный усилий. Однако за одной трудностью скрывается другая, и еще одна… Они становятся все масштабнее, и, наконец, для преодоления их нам приходится напрягать последние силы. И вот видение воплотилось в нашем свершении. Мы говорим: «Ах как хорошо!» – и застываем в созерцании заработанного тяжким трудом. Но, держа вожделенное в своих руках, услаждая им сердце, мы чувствуем, что оно уже тает прямо в наших ладонях – как прекрасная ледяная статуэтка в теплом месте. Оно тает и тает, и сердце наше скорбит, и мы взываем ко всем силам, какие только есть, моля, чтобы этот восхитительный желанный объект не оставил нас. Но все тщетно. Несмотря ни на что, он все тает и тает. Заканчивается тем, что этого воплощения надежд и обещаний больше нет. Тогда нас охватывает уныние – на какое-то время, пока вновь не забьет родник воплощенной жизни и не велит нам взглянуть снова и узреть еще один образ. И мы снова, как прежде, устремляемся к нему, чтобы, как прежде, достичь и, как прежде, потерять. И так – всю эту внешнюю жизнь, а быть может, и долгий ряд внешних жизней.

По прошествии столетий странствующая душа в конце концов усваивает суть урока: надо оставить все надежды. Но этот час глубокого отчаяния приближает душу к Вечному. И начнет вырисовываться образ иного Пути.

32. Таким образом, пока сознание привязано к объектам, страдания рождения и смерти не прекращаются.

То, что рождение и смерть не имеют конца, следует из афоризмов 29–31. Но рождение и смерть суть страдания. В биологическом смысле этот факт весьма хорошо известен. Все существа обычно рождаются в страдании и умирают страдая. Но за этим физически ощутимым страданием есть страдание более тонкое, которое объемлет все становление: как физическое, так и идеальное. Утрата ценимого объекта есть страдание, и точно так же страданием является умирание по отношению к миру ценимых объектов. Новые идеалы тоже рождаются в муках. Одна из сторон смысла всей драмы становления видится сплошной грандиозной симфонией страдания.

Обретение желаемого объекта является рождением объекта для того «я», которое его добивается. Но процесс, посредством которого этот объект рождается, имеет место в поле напряженности желания. Когда есть желание, есть жажда и голод, а это состояние страдания. Затем, когда желаемый объект родился (возник для данного индивидуума, став собственностью), он тут же начинает умирать, ибо его больше уже не желают. Обретение становится скукой. А это опять страдание.

Привязанность к объектам в любом случае является состоянием страдания, которое лишь ненадолго озаряется удовлетворением в момент успеха. Но удовлетворение это родилось, чтобы цвести лишь быстротечное мгновение, а затем увядать в долгом умирании скуки. Над сознанием, сосредоточенным на мире, страдание властвует безраздельно.

33. В состоянии равновесия, где рождение отменяет смерть, познаётся бессмертное блаженство нирваны.

Рождение и смерть нанизаны на непрерывность Жизни, которая не рождена и никогда не умрет. Жизнь не приходит в бытие с рождением и не прекращается со смертью. Рождается и умирает лишь живущий объект[122]. В конце концов, смерть просто уравновешивает собой рождение, а то, что лежит в их основании, остается незатронутым. Здесь вечно и неизменно царит равновесие. Когда самосознание пребывает в Жизни, являющейся основой всего, рождение и смерть воспринимаются просто как аннулирующие друг друга и поэтому не имеющие реальности. Так что страданий нет – есть лишь вечное блаженство неумирающей жизни. Это и есть нирвана.

34. Но Безобъектное Сознание – это не страдания и не блаженство.

Страдания и блаженство суть ощущаемые или воспринимаемые состояния, но само ощущение и восприятие принадлежат чистому Сознанию, на которое не влияет его содержание. Это универсальная опора; подобно Пространству, она остается той же, какой бы ни была природа поддерживаемого. Когда самосознание сливается с чистым Сознанием, исчезают все разновидности и специфические цвета сознания. А следовательно, нет ни страдания, ни блаженства, но – лишь вечная возможность.

35. Из Великой Пустоты, которая есть Безобъектное Сознание, творчески проецируется эта Вселенная.

То, символом чего здесь является «Безобъектное Сознание», издревле называли «Великой Пустотой». Это шуньята[123] буддистов и «Ничто» Якоба Бёме[124]. Это то, что при точном определении (а не в символическом представлении) обозначается лишь отрицанием всякого возможного утверждения. Но то, в отношении чего, строго говоря, верны лишь отрицания, кажется относительному сознанию просто ничем. Так что То неоднократно называли «Пустотой» или «Ничем». То не может быть содержанием какого бы то ни было понятия. Для мысли и органов восприятия оно воистину Ничто. Но заявить на этом основании, будто То – ничто в полном смысле слова, – значит утверждать, будто всякое бытие есть непременно бытие для чувств или мысли. Ни один человек не располагает знанием, которое дало бы основание заявить, что мысль и чувства объемлют все возможности Бытия. С другой стороны, есть те, кто знает о реальности Бытия, запредельного возможностям чувств и мысли. Кант намекал на такое Бытие своей «вещью в себе», фон Гартман поместил его в коллективное «Бессознательное», а Шопенгауэр называл его «Волей». Мистики возвестили о нем еще в самых древних трудах и периодически напоминали о нем вплоть до наших дней.

«Творческая проекция», как она здесь понимается, есть нечто совершенно иное, чем теологическая концепция «сотворения». Речь не идет о творческом акте некого Божества, сущностно и субстанционально пребывающего отдельно от сотворенного; не создает творческая проекция и душ из ничего.

По существу, эта творческая проекция тождественна понятию «эманация», но с дополнительным смысловым оттенком: данная эманация зависит от инициирующего волевого акта, который не является необходимым. То есть акт воли не является необходимым в том смысле, что его могло и не быть, но он необходим для проявления Вселенной. Абсолютно необходимая эманация не была бы творческой проекцией.

Данная точка зрения по сути совпадает со взглядами фон Гартмана в том, что Вселенная как ее возможность предопределяется идеями, которые в отсутствие формы вечно пребывают в Том, но что касается ее проявленного состояния, то она результат свободного акта Воли. Поскольку Воля свободна, она могла бы и не возжелать актуализации. Но Она возжелала, и этим вызвала необходимость как закон, который определил форму Вселенной. Наука открывает, а точнее, раскрывает эту необходимость во Вселенной, но никогда не находит То, без чего ничего бы не было.

Эта творческая способность не выше человека – если человек доводит свое самосознание до своих предельных истоков. Но пока человек находится в состоянии сознания как бы оторванном от этих Корней, он кажется лишь следствием причин, которые выше его. Поэтому только для человека, пребывающего в такой оторванности, – для этого Великого Сироты – Божество кажется запредельным, находящимся на каком-то расстоянии. Когда человек приводит свое самосознание к изначальному Истоку, он по праву становится потенциальным центром творческой проекции, причем осознанно. В этом сокровенном состоянии сознания он может предпочесть явить волю к актуализации либо воздержаться от такого волеизъявления. Если он выбирает актуализацию, то осуществляет творческое проецирование в соответствии с идеей, которую мыслит. Поэтому в конечном счете становится очевидно, что человек сам себе творец.

Как сознательный творец, человек есть Богочеловек; как сотворенное – он «тварь» (в том смысле, который издавна вкладывали в это слово мистики). На мистическом Пути отречение от человека тварного есть не что иное, как подготовка к превращению в Богочеловека. Теистическое предубеждение привело многих христианских мистиков к неверному толкованию истинного смысла самой глубокой фазы их постижения, но схематическую модель они описывали верно. На самом деле в состоянии высшего Постижения не некто Другой (Бог) замещает человека, а истинное естество человека приходит на смену ложному образу, заставляющему людей считать себя лишь тварью. Поистине верно, что мистическое озарение есть откровение скорее Человека, чем откровение Бога, – при условии, что значение понятия «человек» достаточно углубилось. Но должным образом понимаемый «Человек» для объективной психологии так же недоступен, как Бог теистов.

36. Воспринимаемая Вселенная есть сотворенное отрицание, которое вечно противится.

Творческий акт совершенно свободен и спонтанен, но сотворенное подвластно закону необходимости. Можно избрать творческий акт вполне осознанно, тем не менее вызванная им необходимость может быть понята несовершенно. В таком случае я обнаружу, что «Я» пожелало большего, чем мне известно; в среде, которую творчески произвело «Я», я столкнулся с неодолимой необходимостью. В результате дальнейшее проявление воли обусловливается уже этой необходимостью. Таким образом, творческая проекция мне противится. Я вынужден соответствовать ее условиям, хотя источником ее было «Я».

37. Творческий акт есть блаженство, сопротивление – нескончаемая боль.

В творчестве поток Жизни струится свободно, и это вольное течение есть Радость. Блаженство мистика представляет собой сознание, слитое со свободным потоком Жизни. Этот свободный поток Жизни был прежде появления жизни воплощенной. Хотя кажется, что существует воплощенная жизнь, свободный поток Жизни продолжает беспрепятственно струиться. И когда воплощенной жизни больше нет, свободный поток Жизни остается тем же, что всегда. Обычное сознание принадлежит соматической, телесно-физической жизни, но сознание мистическое есть неотъемлемая часть Жизни порождающей. Творчество – от самой сути порождающей Жизни, тогда как соматическая жизнь связана ограничением формы. Одна есть всеблаженство, другая является всеобъемлющей болью. Поскольку сознание конкретного человека главным образом (но не исключительно) соматично, в обычной жизни бывают лишь краткие моменты радости, а всецело господствует боль. Это может видеть каждый – если посмотрит на свою эмпирическую жизнь объективно и реалистично, без всяких прикрас, создаваемых надеждой.

38. Бесконечное сопротивление есть воспринимаемая Вселенная; муки распятия.

Разочарование – сама суть объективного существования. Однако воплощенный человек не всецело разочарован и расстроен, и это объясняется тем фактом, что в действительности обычное сознание является объективным не полностью. Время от времени бывают смутные проблески от Истоков, бросающие мимолетные отсветы радости на объективную сферу. Но обычно источник этих проблесков не признается за то, чем он является, поэтому объективная сфера наделяется ценностью, которой она сама по себе, взятая отвлеченно, не обладает. Сугубо объективное – это цепи и ограничения, отрицающие и подавляющие душевные устремления. Внутренний творческий порыв может найти себе место в объективном, лишь сорвав ограничивающую форму. Поэтому за свежее проявление Духа всегда приходится платить распятием. Рождение Христа в человеке всегда происходит ценой уничтожения ветхого мирского человека.

39. Непрерывное творчество есть нирвана, блаженство, превосходящее человеческое разумение.

Творчество, взятое изолированно от сотворенного, есть неомрачаемое блаженство. Состояние Нирваны, взятое совершенно обособленно, является чистым блаженством, абсолютно недоступным пониманию обычного сознания. Но нирвана – это частное сознание, выступающее как противоположность изолированного объективного сознания. Она не есть высшее Состояние синтеза и поэтому не является конечной целью мистического Пути. Но это возможное местопребывание; мистик может прийти к Состоянию Нирваны и замкнуться в нем так же, как обычное сознание связывается объективным миром. В каком-то смысле можно быть не только рабом страдания, но и рабом Блаженства. Конечно, это гораздо более желанное рабство, чем порабощенность мрачной сферой объектов, но связанный нирвани еще не вполне Хозяин[125]. Да, он одолел одну зависимость и обрел некоторые силы, но остается неразрешенной еще большая проблема – власти над собой.

Достижение нирваны предполагает успешное прохождение всех мрачных испытаний Пути. Борьба с личным эгоизмом завершилась благоприятным исходом. Привязанность к объектам устранена. Битва с искушениями и грозными тенями на Пути с успехом выиграна. Твердая решимость не потеряна. Но остается еще задача подняться выше Славы. Обычно мало кто понимает, что «Я» может попасть во власть Цели устремлений и прежний личный эгоизм может смениться чем-то вроде эгоизма духовного.

Понять, что темные тенденции в душе следует превозмочь, сравнительно нетрудно, так как у многих свет совести, по крайней мере, теплится в сознании. Возможно, преодоление этих темных тенденций кажется сложным делом. Мы довольно часто обнаруживаем, что делаем то, чего не надо бы делать, и оставляем несделанным то, бесспорную необходимость чего чувствуем. Нежелательность подобных тенденций мы признаем, но нам бывает трудно понять, как с ними бороться. И все же лучшая сторона нашего врожденного чувства нравственности поддерживает дисциплину Пути, ведущего к нирване. Но за этим лежит неожиданная и в основе своей более трудная проблема.

Мы можем считать нирвану состоянием достижения высшего совершенства и наивысших ценностей, причем это состояние не омрачается чувством всеобщей бренности. Поистине, это – Божественное Присутствие христианских мистиков. И вполне естественно считать это пределом, за которым больше ничего нет. Но такое представление неверно, ибо в данном случае имеется состояние, которым я наслаждаюсь и к которому склонен привязываться. Таким образом, в него входит своего рода эгоизм (пусть и духовный). Так что я одержим – хотя и Тем, чему придаю высочайшую ценность и к чему испытываю высочайшее почтение.

Кроме того, Блаженство является высоко ценимой модификацией сознания. Но там, где есть оценка, еще есть двойственность – различие между тем, чем дорожат, и тем, чем пренебрегают. Высшее Состояние превосходит даже саму возможность высокой оценки и ее противоположности – обесценивания. Высочайшее Совершенство не делает таких различий. Это Состояние, в котором нет никакого «Я» (личного или духовного) и нет никакого воплощения Высших Ценностей или Бога. Это – Безбрежная Уединенность, Пустыня Изобилия.

Отвратиться от самого лучшего гораздо труднее, чем отвернуться от тех вещей и качеств, которые довольно легко порицаются нравственным суждением и лучшими чувствами. Но не достаточно дойти до того Места, что за пределами зла; нужно также выйти и за Добро. Это утверждение туманно, и его трудно понять, но всё именно так. Однако обретший нирвану спасен.

40. Но для Безобъектного Сознания нет ни творчества, ни сопротивления.

Можно сказать, что Оно и творчество, и противостояние, но в высшем смысле это было бы искажением Реальности. Конечно, Оно допускает обе возможности, но, осознанное непосредственно, Оно – Сознание, настолько отличающееся от всего, что может представить сознание относительное, что о Нем допустимы лишь отрицательные высказывания. Сам процесс творения и сотворенное просто аннулируются. С этой точки зрения одинаково верно заявить и что Вселенная есть, и что ее нет, не было и никогда не будет. И в равной степени следовало бы сказать, что нет, не было и никогда не будет никакого творчества. (Пытаться понять это бесполезно, поскольку ничто не заменит Прямого Осознания.)

41. Вечное становление и разрушение суть бесконечная деятельность.

То, что вечное становление и вечное прекращение есть деятельность, самоочевидно. Но в афоризме имеется в виду нечто большее. Здесь определяется природа деятельности. Деятельность – это не просто передвижение «оттуда» «сюда»; это умирание «там», сопровождающееся рождением «здесь». Действие подразумевает разрушение и созидание. Хотя действие и заменяет старое чем-то новым, все же действовать – значит терять то, что было.

42. Когда вечное становление отменяет вечное разрушение, тогда постигается покой.

Это кажется самоочевидным, поскольку покой – очевидная противоположность всякой деятельности (и в позитивном, и в негативном смысле). Но можно ошибочно решить, что покой и деятельность имеют место исключительно в разные периоды времени. На самом же деле можно действовать, пребывая в покое. На достаточно глубоком уровне осознания непрестанная деятельность оставляет вечный покой незатронутым. Разделение этих двух взаимодополняющих частей имеет смысл лишь для фрагментарного сознания.

43. Непрерывная деятельность – это Вселенная.

Вселенная, или Космос, – это активная фаза Того, чему (взятому в полноте) нельзя приписывать ни деятельности, ни покоя.

44. Бесконечный покой – это нирвана.

Нирвана, как она понимается здесь, всегда выступает в отношении Вселенной как дополняющее ее «иное». Поэтому нирвана есть то, чем Вселенная не является. Таким образом, если говорить о деятельности, то нирвана имеет значение покоя.

Надо четко понимать, что в данном афоризме понятие «нирвана» не обязательно соответствует употреблению этого слова на Востоке (хотя поля их значений в немалой степени пересекаются). Данный термин используется здесь для передачи смыслов, родившихся в непосредственном Осознании, которые могут быть не вполне идентичны другим формулировкам.

45. Но Безобъектное Сознание – это не деятельность и не покой.

И деятельность, и покой укоренены в Том, но Тому в целом нельзя приписывать ни деятельность, ни покой. Оно всеобъемлюще, но необусловленно. Позитивное утверждение всегда накладывает ограничения, так как оно дает определение, в соответствии с которым очерчивает качества и характер, тем самым подразумевая наличие отличающегося «иного». Отсюда следует, что позитивное утверждение не может быть правомерным. В то же время негативное высказывание правомерно – если ясно понимать, что отрицается некое ограничение, а не какая-то возможность.

46. Когда сознание привязано к объектам, оно ограничено формами, налагаемыми пространством, содержащим в себе мир, временем и законом.

Время, пространство и закон обусловливают содержание сознания, но не само сознание. Однако когда некий центр сознания привязан к своему содержанию (к объектам) и отождествлен с ним, он выглядит тоже обусловленным. Так что, в какой степени человек привязан, настолько он несвободен и детерминирован. Следовательно, доктрина детерминизма выражает частичную истину – истину, имеющую прагматический, а не трансцендентный смысл. Тот, кто чувствует себя полностью обусловленным, очень привязан. Но конкретное сознание может находиться в любом состоянии: от самой малой степени привязанности до весьма большой. Таким образом, выявляется наличие свободы, которую можно рассматривать как детерминированность субъектом, а не обусловленность объектом или средой. Человечеству как целому мало что известно о подлинной свободе: оно обусловлено отчасти объективной средой, а отчасти – психологическими факторами, утонченность которых не делает их менее объективными. Но подлинная свобода возможна.

47. Когда сознание освобождается от объектов, достигается освобождение от форм пространства, содержащего в себе мир, времени и закона.

Свобода от объектов не обязательно подразумевает отсутствие сознания объектов. Здесь имеется в виду непривязанность – отсутствие ошибочного отождествления себя с объектами. Можно воздействовать на объекты и оперировать ими, оставаясь столь отстраненным, что это не будет связывать. Таким образом, деятельность не является несовместимой с Освобождением. Достигший этого Состояния сознания и поддерживающий его может действовать по-настоящему свободно.

48. Привязанность к объектам есть сознание, порабощенное Вселенной.

Сознание здесь следует понимать в смысле конкретного индивидуального центра, а не в абстрактном или универсальном значении. И здесь вовсе не утверждается, будто привязанность к объектам создает Вселенную. Просто сказано, что сознание (в смысле индивидуального центра сознания) порабощено Вселенной. Таким образом, из данного афоризма не следует, будто Вселенная как таковая непременно является иллюзией, лишенной какого-либо реального значения. Речь идет о том, что привязанность приводит индивидуальное сознание в состояние порабощенности. Несомненно, следствием этого будет иллюзия как заблуждение, но это не более чем форма индивидуального сознания, и выносить суждение о том, будто Вселенная как таковая нереальна, – неоправданная экстраполяция.

49. Освобождение от такой привязанности есть состояние безграничной свободы нирваны.

То, что нирвана как состояние сознания есть Освобождение или Свобода, давно является традиционным учением. Афоризм акцентирует тот факт, что эта Свобода зависит от непривязанности к объекту, но не подразумевает, что такая отрешенность составляет все значение Свободы нирваны. Имеется в виду, что, хотя достижение нирваны зависит от непривязанности к объекту, оно не зависит от несознавания объекта – ибо восприятие объекта не обязательно влечет за собой возникновение привязанности к нему. Таким образом, достижение нирваны в принципе совместимо с продолжающимся восприятием мира (при условии непривязанности к нему).

Если нирваническое состояние сознания достигается в чистом виде, то наравне с отрешенностью от Вселенной объектов оно предполагает и невосприятие ее. Возможно, нирвана чаще познается именно в такой форме, и существует точка зрения, согласно которой эта форма – единственная. Но это заблуждение. Если бы это было правдой, тогда войти в нирвану можно было бы лишь в полном трансе объективного сознания или после физической смерти. Но есть возможность более полного Осознания, выражающаяся в том, что можно познать Состояние Нирваны, воспринимая мир и даже действуя в нем, – при условии наличия непривязанности. Подтверждение этому можно найти в некоторых сутрах[126] северного буддизма и в трудах Шри Ауробиндо.

Непривязанность – отрицательное условие Осознания, но, чтобы это осознание смогло дойти до сознания относительного, требуется еще нечто положительное. Следует задействовать новый способ познания, иначе осознание будет неполным. Новая способность познавать возникает спонтанно, хотя для настройки на нее относительного сознания может потребоваться какое-то время. Однако, как бы ни было велико сугубо человеческое значение психологических деталей такого рода, данное афористическое выражение не связано с ними. Фактически, эти афоризмы – своего рода духовная математика, имеющая дело скорее с сущностными взаимоотношениями, а не с гуманистическими факторами.

50. Но Безобъектное Сознание не есть ни порабощенность, ни свобода.

Это верно прежде всего потому, что чистое Сознание не обусловлено ни одним из членов любой пары противоположностей. В то же время без этого чистого Сознания не могло бы быть ни порабощенности, ни Освобождения. Освободиться может лишь тот, кто был несвободен. Подобным образом, нельзя почувствовать себя в рабстве, не зная прежде свободы. Движение, развитие, процесс представляются нашему относительному сознанию либо как детерминированные законом, либо как некое проявление свободной спонтанности, но это всего лишь альтернативы относительного сознания, а вовсе не онтологические формы. Любому конкретному центру сознания Бытие может представляться и абсолютно обусловленным, и свободно играющим спонтанностью. Но тот факт, что оно именно так представляется этому центру, говорит нечто о его индивидуальной психологии, а вовсе не раскрывает нам природу Высшего, каким оно есть в себе самом.

51. Безобъектное Сознание может символизироваться ПРОСТРАНСТВОМ, на которое не влияет присутствие или отсутствие объектов, для которого нет ни времени, ни вневременности; ни пространства, содержащего в себе мир, ни пространственной пустоты; ни напряжения, ни уравновешенности; ни сопротивления, ни творчества; ни страдания, ни блаженства; ни деятельности, ни покоя; ни ограничения, ни свободы.

В этом и следующих афоризмах для Безобъектного Сознания вводится альтернативный символ – ПРОСТРАНСТВО. Всеобъемлющую Высшую Реальность нельзя адекватно представить никакой концептуальной или эстетической формой, являющейся частью, а не целым. Но форма может указать на то, что стоит за ней, и тем самым оказать услугу человеческому сознанию, направив его вглубь. Действенный символ должен отвечать двум условиям: (а) быть в какой-то мере понятным человеческому сознанию и (б) выходить за пределы возможности человеческого понимания. В литературе, посвященной Осознанию, можно найти немало таких символов. Но по мере развития человеческого сознания, начинающего понимать символы, они постепенно теряют свою силу. Тогда приходится взамен старых образов искать новые, более глубокие. Для человека субъективной ориентации таким символом является «Безобъектное Сознание», тогда как для ориентированного более объективно символом может служить термин «ПРОСТРАНСТВО». Прежде использовалось понятие «Пустота», но его слабость в том, что для многих пустота ассоциируется с полным уничтожением. Поэтому здесь используются более позитивные символы: «Безобъектное Сознание» и «ПРОСТРАНСТВО».

Символика Пространства использовалась и раньше. Одно из лучших его объяснений можно найти в книге «Тибетская йога и тайные учения» Эванс-Вентца:

Порождающее Пространство есть вечная неизменная Причина всего – непостижимое Божество, чьи «Незримые Одеяния» суть тайный Источник всей материи и этого мира. Пространство есть единственное вечное, которое нам легко представить. Оно непоколебимо в своей отвлеченности и не подвержено влиянию ни присутствия, ни отсутствия в нем объективной Вселенной. Оно во всех смыслах безразмерное и самосущее. Дух является первым проявлением Того – Беспричинной Причины и духа и материи. Как говорится в эзотерическом вероучении, это не «безграничная пустота» и не «обусловленная полнота», но и то, и другое. Оно было и вечно будет.

Пространство как символ не следует отождествлять ни с каким из наших теоретических или обывательских представлений о пространствах, как наделенных некими специфическими свойствами («трехмерное», «искривленное» и т. д.). Это понятие следует воспринимать в самом отвлеченном смысле как источник или основание любого конкретно представляемого пространства. Не следует понимать его и как «полноту» или «пустоту»; скорее, оно объемлет оба этих понятия. Так что этот символ лучше, чем «пустота» и «полнота».

Но, хотя по большому счету неправомочно интерпретировать То как пустоту или полноту, тем не менее применительно к потребностям разных типов человеческого сознания этот символ более эффективен, если брать его в том или ином из этих двух аспектов. Если подход относительного сознания преимущественно негативный, то данный символ естественно понимать в смысле Пустоты, подобной шунье буддистов. Но в настоящей работе акцент позитивный, поэтому символ «ПРОСТРАНСТВО» (или «Безобъектное Сознание») условно считается субстантивным – с оговоркой, что такая интерпретация не является исчерпывающей.