Помоги проекту - поделись книгой:
Глава 5
Общие замечания относительно безобъектного сознания
Афоризмы, составляющие материал предыдущей главы, следует рассматривать как символическое выражение завершающего этапа Постижения, описанного в первой части книги (глава 2). Непосредственный смысл этого Постижения невыразим и непостижим в смысле понятий, означающих не более того, что им предназначено означать. За всеми понятиями обязательно стоит какое-то содержание, поскольку они возникли из стремления субъекта познать объект и относятся к объектам. На том уровне, где постигается Безобъектное Сознание, оно не является объектом. Но как только мы попытаемся описать его словами, вместо реальности получается нечто вроде смутного отражения. Данное отражение может быть полезным как символ, указующий на Реальность, но было бы ошибкой считать его исчерпывающей концепцией. На основе такого исходного знака можно сделать вполне вразумительные выводы, но для полного осознания Того, что скрыто за символом, требуется растворение самой способности выражения.
Есть два пути подхода к этим афоризмам и два способа их использования. Их можно считать как бы семенами, которые следует взять с собой в медитативное состояние, – в таком случае они будут способствовать Осознанию скрытого в них и по сути невыразимого Смысла. Это можно назвать мистическим назначением афоризмов. С другой стороны, их можно рассматривать как некие исходные постулаты, позволяющие построить на их основании стройную философию этого мира и его отрицания – нирваны. В этом случае афоризмы можно воспринимать как базовые понятия, которыми оцениваются все мысли и весь опыт. С точки зрения строгой логики их следовало бы считать произвольными – в том же смысле, в каком логически произвольны основные допущения любой математической системы. Чтобы определить, являются ли они не просто произвольными, всякому индивиду потребовалось бы непосредственное Гностическое Осознание символически выраженной Истины. Тот, кому такое Осознание недоступно, может оценивать их так, как обычно оценивают любую систему чистой математики или произведение искусства. В последнем случае существование афоризмов будет оправданным, если они обогатят сознание человека – совершенно независимо от какой-либо оценки их онтологического значения. Я предлагаю вам воспринимать афоризмы таким образом в том случае, если вы не сможете найти в них чего-то большего.
Фундаментальный принцип данной философии состоит в том, что эти афоризмы основаны не на опыте. Употребляя здесь термин «опыт», я ограничил его тем значением, которое дает «Словарь философии и психологии» Болдуина. Это определение исключает принятие в качестве «опыта» любого состояния сознания, носящего абсолютный, вневременный характер. Исходно предполагается, что опыт следует определять как состояние сознания, обусловленное временем, в котором происходят какие-то события или процессы. Можно ли считать мысль и ее плоды частью опыта или следует ограничивать «опыт» исключительно «непосредственными» феноменами, которые подвергаются анализу рефлексивного мышления, – все это для моих теперешних целей не имеет значения. Важно лишь, чтобы «опыт» понимался как обусловленный временем. Данное требование находится в достаточном согласии с тем значением, которое вкладывается в этот термин при использовании его в разных эмпирических философиях. Так что, когда утверждается, что эти афоризмы не извлечены из опыта, это значит, что они суть производные сознания, не обусловленного временем. Конечно, их формулирование было неким событием, протекавшим во времени, но они обусловлены временем лишь как символы. Их смысл и сила кроется в том, что за пределами опыта.
Мне хорошо известно, что некоторые философии утверждают (или подразумевают), будто всякое сознание по необходимости обусловлено опытом. Но поскольку данное мнение недоказуемо, оно имеет ценность лишь произвольного утверждения, которому можно противопоставить его отрицание. Такое утверждение или допущение не совместимо с основаниями и ключевыми положениями, принятыми в этой книге, – как бы все это ни воспринималось. В данный момент я просто отвергаю необоснованное утверждение и заявляю, что есть Изначальное Сознание, которое не ограничено рамками времени. Можно было бы довольно обоснованно утверждать, что сознание человека как человека всегда обусловлено временем, но тогда это было бы равносильно лишь частному определению того, что подразумевается под человеческим сознанием. В таком случае сознание, не обусловленное временем, было бы нечеловеческим, или сверхчеловеческим. Я вполне готов принять такую точку зрения, но добавлю, что человек способен преодолеть пределы человеческого сознания и прийти к более или менее полному пониманию факторов, которые ограничивают сферу человеческого сознания тем, что свойственно обычному человеку. Тогда термин «человеческий» будет определять какой-то диапазон на шкале сознания – нечто вроде октавы на шкале электромагнитных волн[63]. В предлагаемой системе подразумевается, что в таком случае сознательная сущность в принципе сможет перемещать свое поле сознания по этой шкале вверх и вниз. Когда подобная сущность сосредоточивается внутри человеческой октавы, можно согласиться называть ее человеком, но она – нечто иное, чем человек, который сфокусирован в иных октавах. В смысле логики это просто вопрос терминологии, и я более чем готов считать человека какой-то ступенью в сознании – если при этом не заявляется догматически, что сознание и «я» не способны переходить со ступени на ступень. На основании такого определения данная философия будет вкладом не в гуманизм, а в трансгуманизм[64].
Я считаю «Критику чистого разума» Канта чрезвычайно важной философской работой. Самым значительным ее выводом представляется то, что чистый разум, действующий сам по себе, не в состоянии справиться с онтологическими проблемами. Разум может работать на наличном материале, но сам не способен обеспечить поступления свежего материала. Если же сырье дано через опыт, то разум может сделать только такие выводы, которые, соответственно, применимы лишь к сфере опыта. Однако разум действует в среде, имеющей трансцендентную основу; он является чем-то большим, чем опыт (хотя до того, как данная сознательная сущность получила опыт, как-то распознать и выделить собственно «разум» было бы невозможно). Это трансцендентное основание есть нечто предсущее, определяемое после факта опыта. Если мы будем считать критику Канта своего рода описанием определенной сферы сознания, труд его (в главных принципах) вполне может иметь непреходящее значение. Я склонен думать, что это так и есть. Но я спрашиваю: был ли его анализ достаточно полным, чтобы объять всю сферу человеческого сознания? Кажется, что он более подходит для той конкретной фазы человеческого сознания, к которой относится научное знание Запада. Во всяком случае, Кант не анализировал дочеловеческое сознание (сознание животного), и его анализ не компетентен в роли исследования форм сознания, реализуемых в разных мистических состояниях.
Я, со своей стороны, не утверждаю, что чистый разум может продемонстрировать трансцендентную реальность в смысле строго формальном или на материале, полученном опытным путем. Напротив, чтобы признать существование этой реальности более чем гипотетическим, ее следует осознать непосредственно. Но если допустить, что данный индивид пробудился к трансцендентному осознанию, то он сможет отразить трансцендентное в каких-то понятиях, которые берутся в качестве символов. Затем подобные понятия могут послужить исходным материалом, с которым будет работать и делать соответствующие выводы разум. Некоторые из этих выводов (или все они) вполне могут оказаться ценными для сферы относительного сознания, включая опыт. Я не говорю, что такая система непременно окажется достаточной, чтобы сделать опыт, как таковой, ненужным. Она лишь может предложить то, чего сам по себе опыт обеспечить не может: объединяющую структуру, способную включить в себя любой возможный опыт, каким бы непредсказуемым ни было его quale[65]. Как исходный материал, опыт сам не определяет своего значения. «Непосредственные» факты, помещенные в рамки традиционной христианской теологии, приобретают смысл, который кардинально отличен от того, что выявляется при рассмотрении их на основе принципов, принятых в физических науках. Ни одна из этих двух парадигм не извлекается из опыта и не подтверждается им. С точки зрения логики они суть просто исходные допущения, от которых и отталкиваются при наблюдениях, анализе и интерпретациях. Исторически каждая из них обогащала человеческое сознание определенными позитивными ценностями, и по этой причине сохранялась в течение продолжительного периода времени. Но сегодня мы знаем, что и та, и другая неадекватны. Наука даровала нам власть над внешней природой (чего старая теология достичь не смогла), но она, в свою очередь, оставляет не удовлетворенной весьма важную часть запросов человеческого сознания – факт, который подтверждается ростом числа психозов и других расстройств психики.
Существование трансцендентной реальности нельзя доказать логически или обнаружить экспериментально (в смысле, ограниченном рамками времени), но эту реальность можно
Человек, не осознавший (в мистическом смысле) трансцендентного, не свободен от необходимости действовать так, словно его взгляд на жизнь имеет какое-то трансцендентное основание. Если не говорить о мистической уверенности, то об относительных достоинствах чьего-то «словно» следует судить по тем благам, какие оно (в сравнении с другими мировоззрениями) приносит реальной жизни. Никакой догматик (церковного или научного толка) не имеет права оспаривать свободу любого человека жить так, словно мировоззрение его имеет чисто трансцендентную основу. Такое основание никак не может противоречить чистой непосредственности опыта, поскольку оно связано с сутью смысла, а это – совсем иное измерение сознания. Например, научно определенный факт отклонения от нормы выделений желез внутренней секреции конкретного индивида ничего не говорит о ценностях, которыми оперирует сознание данного индивида. Отклонение от нормы может способствовать или препятствовать долголетию, но в любом случае это не имеет отношения к делу, когда исследуются ценности сознания. Мы просто имеем дело с совершенно иным измерением сознания.
Эти афоризмы можно рассматривать как определенное основание для мировоззрения, объединяющего (в смысле ценностей) всю полноту относительного сознания. В этом случае не встает вопрос, истинны ли они или ложны в научном смысле. Если суждениями «истинность» и «ложность» пользоваться так, как принято в физике, то афоризмы – не то и не другое. Они просто становятся основанием для интеграции относительного сознания. Хотя у меня нет сомнений относительно их положительно метафизических корней, афоризмы можно считать и имеющими лишь психологическое значение. В целях обсуждения я вполне готов как минимальное основание допустить для них статус «словно» – хотя для меня это не просто теоретические постулаты. Однако, совершенно независимо от вопроса метафизической реальности, остается верным, что есть огромное практическое различие между «я», которое не находится в согласии с «не-я», и тем «я», которое достигло гармоничного единства с «не-я». К такой гармоничной интеграции ведут ступени, которые называются «обращение» (менее емкая фаза) и «мистическое пробуждение» (при более глубоком проявлении). В лице других людей я уже имел эмпирическое подтверждение того, что эти афоризмы способны вызывать такие трансформации сознания. Одного этого факта достаточно, чтобы оправдать их использование (по крайней мере, в принципе) в качестве мировоззренческого основания.
Хэвлок Эллис[66] в своей книге «Танец жизни» выдвигает тезис о том, что и наука, и философия суть виды искусства и, следовательно, имеют, как минимум, то же оправдание, что и всякое иное искусство. То есть и то, и другое суть творческие построения, чем бы они ни были еще. Я придерживаюсь сходного мнения. Это попросту означает, что истинная философия – Образ Жизни, хотя во многом она может быть и системой понятий. Я считаю, что эти афоризмы способны служить основанием и в том, и в другом смысле. Однако, в зависимости от приданного смысла, критика может дать им совершенно другую оценку. Во всяком случае, я настаиваю на их ценности в определении Образа Жизни. А это значит, что они, прежде всего, определяют некую религиозную позицию. Меня лично не удовлетворяет никакая религиозная позиция, если она не является, по меньшей мере, философски и математически адекватной и, в конечном счете, не охватывает соответствующим образом все фазы сознания. Но я прошу читателя, даже если он и не сможет пойти дальше, рассматривать и, если возможно, принять данную философию так, как смотрят на произведение искусства.
Афоризмы предлагают в качестве основы интеграции принципиальное признание первичности сознания. Данный тезис противоречит положению так называемых научных философий, согласно которым первичными признаются материя, предметы и их отношения. Такой подход превращает сознание в проблему: «Как в этой вселенской машине образовалось сознание?» Это становится самой обескураживающей из тайн. Я утверждаю, что данная таинственность чисто искусственная и вызвана допущением, которое отталкивается от неадекватного основания. Ведь «материя», «предмет» и «отношение» – это творчески выстроенные понятия, а ни в коем случае не исходный материал. Сознание же, напротив, изначально; его наличие предполагается в самой способности признавать и формулировать какую-либо проблему. Рассуждениям о том, что как бы извечно пребывает вне сознания, присуща некая бесплодность. Как свет никогда не может постичь тьму по той простой причине, что тьма пропадает, лишь только в нее проникает свет, так и бессознательное пропадает, когда в него проникает сознание. Таким образом, любой рассматриваемый как-либо элемент неизбежно пребывает в поле сознания. Во всяком случае, это «вечно бессознательное» неотличимо от абсолютного «ничто» (если не тождественно ему). Его попросту
А вот что нам известно, даже если мы не знаем ничего иного: «Есть Сознание». Ибо оно предполагается даже в случае признания неведения, в позициях агностика и скептика. Но хотя каждый человек есть живая демонстрация себе самому, что «есть сознание», не каждый осознал, что «есть Безобъектное Сознание». В этом главное отличие состояния сознания, которое лишь относительно (то есть находится целиком во власти непосредственно воспринимаемых объектов), и тем сознанием, которое включает в себя глубокое мистическое прозрение. Однако сознание является общим знаменателем, лежащим в основе возможностей любой философии, науки и религиозной позиции, любого мировоззрения и искусства. Потому я и отстаиваю принципиальную первичность сознания как такового.
До тех пор пока сознание связано с объектами, приходится иметь дело со взаимоотношениями и прочими сложностями и, соответственно, – со всякого рода различиями. Если устранить содержание, то общим знаменателем останется лишь Безобъектное Сознание. Будь подход исключительно теоретическим, это имело бы вид чистой абстракции. Я убедился в реальности Безобъектного Сознания благодаря прямому осознанию, которое, если отталкиваться от рефлексивного сознания, является самым трудным из всех достижений. Однако после постижения оно проще простого. Когда я говорю, что есть Безобъектное Сознание, я подразумеваю его независимость и самодостаточность. Все иное может быть лишь символом. Проблемы, касающиеся происхождения специфических символов, бывают очень сложными, требующими мобилизации всех интеллектуальных ресурсов. Но непоколебимым основанием является Безобъектное Сознание, которое дает уверенность, превосходящую и слепую веру, и относительное знание.
Заявив о зависимости всякого содержания от Безобъектного Сознания, я должен признать также зависимое положение высшего «Я» (и вообще всех «я») – потому что существование «я» подразумевает существование объектов (тонких или грубых), а существование объектов так же подразумевает присутствие какого-то «я», которое их сознает. Объект и «я» суть взаимозависимые полярные явления. Понятие о сознательном «я», которое ничего не сознает, не соотносится ни с каким из возможных видов реальности. Объект может быть весьма абстрактным (таким, как просто какая-то сфера сознания, рассматриваемая в качестве объекта), но анализ всегда обнаружит некое полярное отношение. Субъект – это противоположность и дополнение объекта, или, другими словами, его «иное». Так, например, объектом является вся полнота возможного опыта, а он – явно многообразен и неоднороден. Чистое же «я», понимаемое как концентрированная способность сознавать, единично и однородно. Взятый отвлеченно, объект, как таковой, не является Вселенной; он – просто некое несвязанное множество, а поэтому – даже и не совокупность. Вселенная есть продукт взаимодействия «я» и его объекта: несвязанная множественность, объединенная единством этого «я».
Похоже, что метод высшей йоги подразумевает изоляцию чистой субъективности в качестве сознания «Я», полностью лишенного содержания. Однако истинный смысл этого метода – смещение фокуса сознания
Кандидат в йогины начинает с сознания, действующего в мире опыта и мысли; его «я» связано с объектами. Таково обычное состояние человеческого сознания. Связь с объектами приводит к тому, что на «я» налагаются качества, на самом деле присущие только объектам. Это состояние сродни гипнозу и является настоящим рабством – великой причиной страдания. Первые шаги в йоге призваны постепенно высвободить «я» и дегипнотизировать сознание. Это метод полного отделения «я» от объектов. По завершении первого этапа «я» оказывается противопоставленным миру объектов и чем-то отличным от него. Объекты теперь выступают как нечто внешнее, и отождествление исчезает. Этот этап можно представить суждением: «Я – нечто иное, чем то», где «то» относится ко всем возможным объектам. Второй этап сопровождается коренной перестройкой, в процессе которой «я» переходит на иной план, где отношения пропадают, а «я» сознается тождественным содержанию сознания. Внешне это может выглядеть как возврат к первоначальной вовлеченности во внешний мир, но это не так, поскольку произошла смена основания. Содержание сознания теперь противоположно тому, с которого кандидат в йогины начинал. Понять различие нам может помочь представление о первоначальном состоянии всех объектов как о своего рода завихрениях или пустотах в некоем не воспринимаемом чувствами непрерывном пленуме[68]. Сознание, с которого приходится начинать занятие йогой, сознаёт исключительно эти пустоты (весь мир предполагаемых вещей), тогда как итоговое сознание функционирует в этой сверхчувственной субстанции. Она сознается как «Я», идентичное содержанию сознания, – состояние, постоянно отмечаемое мистиками. «Я», которое в исходном состоянии было чем-то вроде точки внутри этого мира, окруженной объектами, вдруг как бы превращается в пространство, вмещающее все объекты. Но здесь все еще остается сознающее «я», которое сохраняет самоидентификацию; можно сказать, что его содержание как бы обратно опыту. Это «я» определенно сознаёт такие ценности, как блаженство, умиротворенность и свобода. Более известное наименование этого состояния –
В большей части литературы по данному вопросу нирвана представлена как последняя вершина, но это ошибка. Нирвана является просто противоположностью миру, поэтому она не может быть окончательным выходом из сферы двойственности. В йоге есть более высокая стадия. Чтобы облегчить понимание этого этапа, пересмотрим значение первой ступени в свете эмоционального преображения. На языке эмоций первый этап часто называют отречением от мира, что есть избавление от привязанности к объектам. Успешное завершение первой ступени приносит огромную награду: сознание начинает действовать в инверсированном (субъективном) смысле. Такое состояние крайне привлекательно, но привлекательность подразумевает наличие «я», которое поддается идентификации и все еще подвержено процессу оценки.
Последний этап йоги включает в себя отречение от нирваны, а это значит – отказ от любой награды и всего привлекательного. Такое отречение подразумевает полное снятие всех претензий «я» на любого рода исключительность. И сознание как объект, и сознание как субъект теперь аннулированы. Остается просто Безобъектное Сознание, которое содержит в себе (в качестве потенциальных возможностей) и мир, и нирвану. Эта стадия – вершина йоги.
В современной физике и астрономии возникла умозрительная концепция, которая в некоторых отношениях является перевернутым отражением развиваемой здесь точки зрения. Интерпретация эта основывается на некоторых фактах, которые были обнаружены за последние десятилетия, и частично обязана своим появлением прогрессу в области инструментальных средств наблюдения, а отчасти – развитию интерпретирующих теорий. Ныне представляется вполне очевидным, что в прежнюю концепцию материи, состоящей из неизменных и неуничтожимых атомов, не вписываются некоторые опытные факты[69]. Возникла необходимость представлять атом состоящим из еще более мелких элементов: электронов, протонов, позитронов и т. д., которые в соответствующих условиях тоже претерпевают превращения. Когда такое превращение имеет место, оказывается, что вещество переходит в состояние лучистой энергии. Похоже, что этот процесс постоянно происходит в звездах и является источником энергии, достигающей поверхности Земли. Тогда очевидно, что звезды распадаются – в том смысле, что материя, сконцентрированная в физических телах, находящихся в точках пространства, далеко отстоящих друг от друга, превращается в лучистую энергию, которая распространяется по всему пространству. Все это наводит на мысль, что разнообразные звездные системы в конечном счете исчезнут как масса вещества, а на их месте окажется пространство, равномерно наполненное излучением. С другой стороны, наблюдение за многочисленными внегалактическими туманностями очень убедительно подсказывает, что и звезды, и системы звезд порождаются сгущением более или менее однородной и аморфной материи в концентрированную и более или менее организованную форму. Эти эмпирические факты в соединении с теорией подталкивают к следующим выводам:
а) Что, если, проследив историю звездной Вселенной до достаточно далекого прошлого, мы обнаружим этап, когда звезд не было, а были лишь более или менее однородная материя и излучение, равномерно распределенные по всему пространству?[70]
б) Что, если, проследив существование звездных систем достаточно далеко в будущее, мы придем к такому времени, когда большая часть материи (если не вся) перейдет в излучение, распределенное по всему пространству?
в) Не объединить ли законы сохранения массы и энергии в понятии неизменного количества Энергии[71], которая может проявляться либо как вещественная масса, либо как энергетическое поле (к последнему относится и то, что называют «излучением»)?
Вышеозначенные концепции оставляют нам одну-единственную константу или инвариант[72] – Энергию, которая может иногда проявляться как вещество, а иногда – как излучение[73]. Если теперь мы заменим словосочетание «Безобъектное Сознание» понятием «Энергия», а «Вселенная» (в смысле «совокупность объектов») поменяем на «вещество» и к тому же вместо «Нирвана» поставим «излучение», то сможем переформулировать наши первые афоризмы следующим образом:
С теоретической точки зрения данная физическая концепция весьма красива, и я считаю ее одним из самых утонченных произведений научного искусства. Она приводит к весьма значительному понятийному упрощению и позволяет отразить в весьма простой теоретической структуре широкий спектр природных превращений. Но это определенное построение творческого интеллекта, отчасти оперирующего экспериментальным материалом, а отчасти обусловливающего процесс наблюдения. Мы не имеем права заявлять, будто эта теория (или любая ее модификация, которая может появиться в будущем) является природой, как она есть, независимой от сознания мыслителя. Любой вопрос об истинности или реальной ценности теории следует обсуждать в связи с мыслящим сознанием. Даже если наша наука в конце концов примет эту теорию как обоснованную, мы будем не вправе догматически заявлять, что любой компетентный мыслитель сочтет ее обоснованной. Вполне возможно (более того, весьма вероятно), что ученые совсем иной культуры, хотя бы и вполне соизмеримых возможностей и имеющие в распоряжении соизмеримые ресурсы для исследования, все же выстроят для интерпретации фактического материала совершенно иную теоретическую структуру. Однако это не лишает вышеупомянутую теорию сравнительной значимости в рамках нашей теперешней культуры.
Ценность теории или любой концептуальной формулировки в том, что она дает интеллектуальному сознанию основание для ориентации и позволяет целенаправленно оперировать элементами океана бытия (или хотя бы понимать их). Но в строго метафизическом смысле (при допущении о независимости от любого конкретного мыслителя) ни одна концептуальная формулировка не является ни истинной, ни ложной; вопрос об истинности просто неуместен. С другой стороны, опыт тоже не может доказать истинность или ложность любой фундаментальной теории (хотя возможна экспериментальная проверка разных производных теорий)[75].
Если мы рассматриваем фундаментальные теории – самые первоосновы, отправные пункты – как всего лишь допущения, тогда вся наука оказывается основанной на неопределенности и не дает никаких гарантий. Но если эти основные теории основываются на интуитивном прозрении – функции мистической, – тогда у науки будут основания продвигаться далее с определенной уверенностью, которая, по сути, имеет ту же природу, что и обретенная в мистическом пробуждении. Все это попросту означает, что наука вовсе лишенная религиозного духа – не более чем бесплодная формальность. На самом же деле многое в нашей науке совсем не бесплодно. Следовательно, в ней немало подлинной религии. Этот фактор нуждается в большем теоретическом признании, а значение его – в более адекватной оценке.
Нетрудно увидеть, что природой фундаментальных теорий науки является сознание, поскольку их существование для нас заключается в одной лишь мысли – сознательной мысли. Но эти теории содержат термины, указывающие на референты, имеющие в каком-то смысле объективное существование. Поначалу человек может думать, будто такие объекты пребывают вне сознания. Однако легко показать, что даже здесь мы фактически не добыли никакого материала извне сознания – хотя он и расположен не в том отделе сознания, где пребывает интерпретирующая теория. Мы можем это проиллюстрировать на примере одного из самых объективных понятий всей физики. Это понятие «масса»[76].
Спросив «Что такое масса?», мы обнаружим, что она определяется двояко:
1. Как «инерционная масса», которая служит мерилом инерции в поле какой-то силы.
2. Как «гравитационная масса», которая определяется весом в гравитационном поле стандартного материального тела – Земли.
«Инерция» – название, данное тому сопротивлению, которое тело противопоставляет попыткам некой «силы» ускорить или замедлить его движение. «Вес» же – наименование «силы», требуемой для удерживания тела, на которое действует так называемая сила тяжести. Но что мы подразумеваем под «сопротивлением» и «силой»? Тут мы выходим за рамки концептуальной системы и вступаем в сферу опытных данных. «Сопротивление» и «сила» – сенсорные ощущения, включающие в себя, в частности, кинестетическое чувство. Таким образом, обе «силы» являются (по крайней мере, в связи с человеком) чем-то, присутствующим в сознании. Утверждать, будто они существуют вне сознания и независимо от него, – значит создавать некую умозрительную догму, которая по самой своей природе не может быть подтверждена – ибо подтверждение действует исключительно внутри сферы сознания. Это просто еще один пример того принципа, что сознание никогда не может знать абсолютной бессознательности, так как там, где есть сознание, бессознательности нет. Несомненно, умозрительная теория может строиться так, словно вне сознания в каком-то смысле есть что-то, но это будет допущением типа «словно», которые никак невозможно подтвердить – ни мистически, ни любым другим путем. Это допущение может иметь некую относительную ценность, но ему недостает основания и, строго говоря, его нельзя использовать в качестве аргумента, противопоставляемого чьему-то разумному праву отказаться его принимать.
Мы непосредственно знаем, что есть сознание; но у нас нет непосредственного знания о том, что есть масса. Все, что мы знаем относительно последней, так это что можно создавать логические построения, включающие в себя понятие массы, которые дают человеку больше власти над природой и могут помочь гармонизировать отношения сознательного человека с видимой средой, в которой он находится. Но и то, и другое суть ценности сознания[77].
Если принять в качестве основы Безобъектное Сознание, то отпадает необходимость предполагать существование абсолютно бессознательного. Остается разграничить разные виды и уровни сознания, в частности – сознание, которое себя не сознаёт, и сознание, которое себя сознаёт. Это оставляет много места для существования чего-то за пределами «сознания, которое себя сознаёт»; чего-то, что находится за рамками «сознающего “я”». Таким образом, здесь можно входить в сферу рефлексивного сознания и выходить из нее. Это, как я утверждаю, и есть все, что нужно науке, чтобы интерпретировать фрагментарный характер опытных данных. К тому же предлагаемая мной точка зрения устраняет вопрос: как появляется сознание в том, что во всех смыслах всецело бессознательно? Изначальное Сознание объемлет все, а речь должна идти просто о проявлении сознания «я».
Согласно теоретическим предпосылкам, сознание не может постичь то, что находится абсолютно вне сознания (в любом смысле), тем не менее нет никакого теоретического барьера, который стоял бы на пути сознающего «я», расширяющегося в Первичном Сознании беспредельно, ибо «я» имеет ту же природу, что и само сознание. Возрастание степени охвата Первичного Сознания сознанием «я» можно сравнить со светом, вбирающим в себя Свет. Свет не может познать тьму, потому что там, куда проникает свет, тьма пропадает; но свет может (в принципе) познать свет, поскольку по своей природе он такой же.
Сознанию как единственной реальности противостоит противоположное понятие – пустота. В данном смысле пустота есть нечто, что не является субстанцией (или нечто, в чем субстанции нет). Но без пустот в Изначальной Полноте Сознания не было бы ничего, что привело бы в действие сознание «я». Эти пустоты можно рассматривать как определенные зоны напряжения, в которых сознание отрицает себя и тем самым в большей или меньшей степени себя опустошает. Подобные пустоты являются нарушением первоначального равновесия. Мы можем считать это нарушение действующим подобно какому-то раздражителю, который имеет тенденцию побуждать сознание к осознанию себя. Это пример
Теперь мы в состоянии понять метафизическую функцию науки. Она связана с постепенным развитием какой-то системы символов, сырой материал для которых дается опытом. Наука (во всяком случае, физика) не связана с изучением чего-то реально существующего. Ее исходный материал представляет собой пустоты, отсутствия. Они оформляются в некую систему связей, расширяющих самосознание и составляющих символы скрытого Смысла. Так что с точки зрения данной философии научный труд вполне обоснован, независимо от формы используемых рабочих гипотез. Эта точка зрения может вступить в противоречие с мыслью любого индивидуального ученого только в том случае, если он налагает на материал, с которым работает, и на свои заключения ненаучную интерпретацию. Технические функции науки не требуют, чтобы ее материал был вещественной реальностью. Нужно лишь, чтобы у этого материала имелась поддающаяся разумному определению система взаимосвязей.
Фундаментальнейший принцип данной философии состоит в том, что сознание как таковое изначально и первично и поэтому не является просто атрибутом чего-то иного[79]. Но в таком понимании «сознание» не есть синоним «духа», поскольку философы-спиритуалисты или идеалисты обычно считали «дух» первичным и представляли сознание как некий его атрибут. Это оставляет возможность для духа быть (в какой-то фазе своей природы) бессознательным, так что сознание сводится к частному и производному аспекту. Давайте уясним, что здесь не утверждается, будто какое-то духовное (или любое иное) бытие является первичным. Напротив, Сознание было до того, как возникло какое-либо бытие. Так что «Бог» – считать ли его некой реальностью или просто объединяющим понятием – в любом случае является вторичным. Мы справедливо можем рассматривать некоторые уровни сознания, превосходящие сознание человека, как божественные. Все термины, производные от понятия «Божественное», конечно же, имеют чрезвычайно большое значение (по меньшей мере, психологически), и я пользуюсь ими, но не считаю, что за ними стоят
По-видимому, в соответствии с установившейся философской традицией можно считать понятие «дух» имеющим тот же оттенок значения, что и «высшее Я» или «Бог». Следуя этой традиции, мы можем сказать: когда рождается сознание субъектов, возникает и дух как дополнительный субъективный принцип. Если объекты принимаются за эквивалент материи, тогда дух и материя оказываются взаимозависимыми понятиями. Ни один из них не возможен без другого, хотя дух можно считать положительным полюсом, а материю – отрицательным.
Утверждать, что сознание первично и самосуще, не значит подразумевать зависимость
Быть познаваемым – значит быть объектом. Поскольку под «Вселенной» я подразумеваю сумму всех возможных объектов, следовательно, существование Вселенной зависит от ее познания. Вселенная существует для того, кто ее воспринимает или думает о ней, и не для кого иного. Даже натуралист, заявляющий, что
Все предметы существуют как объекты, и только так. Это особенно верно для того, кто их воспринимает или думает о них. Исключить способность восприятия и мышления – значит разрушить Вселенную. Но это не подразумевает уничтожения сознания в гностическом смысле. Сознание остается в Состоянии Нирваны. Если самосознание развить до такой степени, что оно сможет сохраниться в процессе исключения восприятия и мышления, тогда результатом станет пробуждение к осознанию Состояния Нирваны. Иначе это Состояние будет подобно сну без сновидений. Но глубокий сон следует считать просто состоянием сознания, в котором сознание «я» (сознание, которое сознает себя) не пробудилось. В глубине своего сознания все люди пребывают в Нирване.
Здесь я не выдвигаю положений, которые нельзя было бы подтвердить: предприняв соответствующие шаги, люди действительно могут переместить свое «я» в эту глубину. Конечно, сделать это нелегко. Это требует гораздо большего, чем метод подтверждения, достаточный для проверки обычной научной гипотезы. Но это делалось. Я сделал это и обнаружил, что есть обширная литература, предоставляющая свидетельства других людей, которые заявляли, что сделали это. Литература эта охватывает все периоды истории, от которых сохранились письменные памятники, и через всю нее проходит общая нить смысла, скрывающегося за широкой сферой более или менее несовместимых крайних убеждений. Это общее свидетельство предоставили представители всех культур, рас и верований. Они соглашаются в отношении определенного качества сознания и того, что основанием этого сознания является прямое индивидуальное осознание, выходящее за пределы и веры, и авторитетности. Таким образом, в настоящем тезисе нет никакого нарушения научного принципа, согласно которому суждение о подлинности или реальности должно поддаваться проверке. Но эта проверка требует выхода за обычные формы сознания и тем самым выходит за рамки второго требования физических наук Запада. Однако это второе требование низводит нашу науку до некой ограниченной сферы и имеет лишь прагматическую ценность – поскольку невозможно доказать, что обычные формы человеческого сознания являются единственно возможными. Такого доказательства не существует, этого нельзя доказать, поскольку самое сильное заявление, которое может сделать любой человек, – сказать, что лично он до сих пор не нашел никаких иных способов сознавать. Но это ничего не доказывает относительно сознания самого по себе.
Современная психология делает различие между объектами, которые она считает реальными, и теми, которые называет галлюцинациями. С точки зрения Безобъектного Сознания между этими двумя группами объектов нет существенной разницы. Так называемые реальные объекты воспринимаются группами людей совместно, тогда как галлюцинации обычно дело частное. Это просто социальный критерий реальности, который не имеет логической силы. Пользоваться таким критерием, по сути, так же бессмысленно, как определять физические законы всеобщим голосованием. Если бы Ньютон со всем своим пониманием и несравненными интеллектуальными способностями был перенесен в среду какого-то первобытного общества и все это окружение судило бы о нем, его, несомненно, сочли бы за дурачка, чье сознание наполнено галлюцинациями. Общественное представление о реальности было бы против него. Наше общество уже достигло такого уровня, на котором в значительной степени может подтвердить понимание Ньютона, но обоснованность этого понимания имеет место независимо от способности общества подтвердить его. Все это попросту означает, что факт существования объектов
Объекты (как общесоциального типа, так и «галлюцинации») существуют для способности восприятия и мышления. Поэтому они вторичны. Если под «реальностью» мы подразумеваем нечто непроизводное, тогда нереальны оба типа объектов. В более узком прагматическом смысле объекты одного типа могут быть более реальны, чем иные, – если рассматривать их в связи с какой-то заданной целью. Вполне может быть, что в узком смысле задач физических наук Запада социальный объект более реален, но с точки зрения религиозной вполне вероятна (хотя бы в некоторых случаях) обратная оценка. Но здесь мы имеем не более чем оценку в отношении какой-то частной цели.
Некоторые мистические состояния (возможно, большинство) включают в себя восприятие тонких объектов такого типа, какие психолог называет галлюцинациями. Практическим следствием этого стало то, что мистиков помещают в разряд психически больных, к которым следует относиться с пренебрежением. Такое положение дел вызвано и интеллектуальной ленью, и неспособностью различать психические состояния. Поскольку «галлюцинацией» называют просто частный опыт, противопоставленный опыту социальному, такое суждение не является по-настоящему ценным. Нередко одну так называемую галлюцинацию отделяет от другой целый мир различий. Между состоянием сознания какого-нибудь пьянчужки, страдающего от белой горячки, и состоянием сознания такого провидца, как Сведенборг[81], расстояние такое же, как между противоположными полюсами. Но слишком часто психолог называет и то, и другое состояниями галлюцинации – будто, дав явлению какое-то название, можно решить всю проблему. Но истинная проблема здесь (как и в случае с объектами социальными) является проблемой оценки. Главный вопрос и в том, и в другом случае таков: «Насколько и на каком уровне эти объекты приводят к осознанию Смысла?» Объекты, которые вызывают его в более высокой степени и на более высоком уровне, можно справедливо считать имеющими большую сравнительную реальность. В конкретной ситуации так называемая галлюцинация по своей сравнительной ценности может далеко превосходить любой социальный объект. Во всяком случае, тип объекта (социальный или частный) не есть сам по себе мера его ценности или реальности. Ни тот, ни другой тип не являются исходным Смыслом или непроизводной Реальностью.
То, что в каком-то смысле
То, что существование предмета продемонстрировать невозможно, очень легко доказать. Демонстрация никогда не дает нам ничего, кроме какого-то существования, отношения, значения и так далее
Как же быть с утверждением, будто не существует ничего, что не имело бы адекватной причинной предпосылки, то есть что не может быть никакого существования
Здесь можно возразить, что введением понятия психологического бессознательного как причинной предпосылки появившегося объекта мы просто подставили логический эквивалент для предмета, существующего во всех отношениях независимо от сознания. Но это не так. Уже было в какой-то мере показано, что психологическое бессознательное не тождественно совершенно бессознательному. Оно просто не сознаётся обыденным бодрствующим сознанием, а это совсем не то же самое, что заявить, будто оно не сознаётся сознанием вообще. Ибо ясно, что сознание, которое не сознаёт себя, неотличимо от бессознательности. Таким образом, с философской точки зрения
Из вышесказанного должно быть ясно, что продемонстрировать существование независимого предмета нельзя. В то же время в последней части вышеприведенного аргумента было показано, что существование такого предмета не является необходимым допущением для логики, опыта или убеждения в том, что всякое существование должно иметь соответствующую причинную предпосылку. Я упомянул о возможной этиологии, которая обеспечивает все необходимое и, тем не менее, обходится без понятия предмета, существующего абсолютно независимо от сознания. Это завершает формальную аргументацию. Давайте теперь исследуем внелогические соображения, которые могут опираться на эту предлагаемую этиологию.
Требования физической науки в основном просты. Главные из них таковы: (а) объективное содержание науки должно быть такого характера, чтобы его можно было наблюдать с помощью объективных же органов чувств, прямо или косвенно (при посредстве инструментов), и эти органы чувств должны быть именно теми, которые активны у типичного представителя нашей культуры, или человечества; (б) этот материал становится наукой тогда, и только тогда, когда он организован в какую-то рациональную систему представлений, которая отличается внутренней связностью и к тому же делает возможным такое предсказание будущих объективных событий, какое можно проверить наблюдением или опытом. Это два основных требования чисто физических наук. Прикладная же наука требует в дополнение, чтобы организация сырого материала науки позволяла хотя бы в какой-то степени осуществлять практический контроль над данным объектом. Любая теория об истинной природе объектов, являющихся содержанием науки, не противоречащая этим фундаментальным требованиям науки, предоставляет науке столь полную свободу, на какую эта наука как наука может претендовать. Если бы поведение объекта было совершенно произвольно или во всех отношениях иррационально, то никакая наука – ни чистая, ни прикладная – не была бы возможна. Наука возможна лишь в той степени, в какой наблюдаемый объект может войти в какие-то отношения с определенной рационально задуманной системой. Вовсе не нужно, чтобы такая система была единственно возможной или чтобы она была окончательно верной или вполне совершенной. Физика ставит перед собой частные задачи. (а) Она не притязает на полноту знания (то есть на познание всего). Это очевидно из того факта, что она произвольно исключает весь материал, который нельзя наблюдать прямо или косвенно объективными органами чувств типичного представителя нашей культуры (человечества). Так что возможный материал сознания, получаемый только при посредстве иных «врат», иных видов сознания, не имеет отношения к науке, как она понимается на Западе, – даже если подобный материал является весьма важным объектом познания. (б) Она не включает в свою структуру те формы или аспекты сознания, которые нельзя классифицировать как знание объективного содержания. Таким образом, самопознание или чувство любви не являются частью структуры никакой физической науки.
В отличие от особых требований физики, философия рассматривает в своей области все возможные аспекты сознания. Она имеет дело с религиозными, этическими и эстетическими ценностями точно так же, как с обычными проблемами, важными для науки. Проблемы физических наук интересуют философию не больше, чем подобные же проблемы науки любого иного возможного типа. То, что существование наук, отличных от физики, является более чем академической возможностью, обнаруживается в создании разного рода психологий с признанием
Любой философии присущ такой недостаток, как принятие во внимание не всех потенциальных возможностей сознания, а также непредоставление этим возможностям полной свободы в области их компетенции. Такие современные школы философии, как натурализм, неореализм и прагматизм, безоговорочно признают естественную науку. Что касается проблемы этической как предмета социальных отношений, то ценный вклад в теорию и интерпретацию этики сделан прагматизмом. Но всем этим философиям не удалось (некоторым из них – совершенно) прийти к признанию необходимости религиозных и мистических состояний сознания. Поэтому они имеют значение лишь как частные философии. Многие из ценностей сознания они либо отрицают, либо манипулируют ими недопустимо грубо. Все они психологически односторонни. В индивидуальной и социальной психологии они представляют исключительно или преимущественно экстравертированную позицию. Они либо вовсе отрицают те ценности, которые непосредственно очевидны с интровертной позиции, или относятся к подобным ценностям со снисходительностью гордыни экстраверта, которая для всякого вполне развитого интроверта совершенно неприемлема. Системы же философии, классифицируемые как идеалистические, хотя и уделяют более или менее подобающее внимание ценностям интроверта (ценностям религиозным и мистическим), тем не менее не оправдывают ожиданий в отношении экстравертированной точки зрения. Поскольку эти четыре типа философии вмещают в себя всю философскую мысль Запада, мы вынуждены сделать вывод, что адекватная философская система на Западе еще не создана.
Отчего западный ум столь настойчиво приписывает реальность материалу, который является специфической заботой физики? Это происходит не просто оттого, что такой материал представлен как объективно воспринимаемый: обычная фантазия часто порождает объекты, которые очевидны для восприятия, тем не менее обычно эти объекты считаются нереальными. И не оттого также, что научный материал поддается логически систематизированному изложению. Существуют основанные на свободно сконструированных основных допущениях математические системы, имеющие характер логически связанного системного целого. Однако качество реальности им обычно не приписывается. Как уже было показано, нет прямого доказательства тому, что наука имеет дело со знанием о предметах, существующих независимо от всякого сознания как такового. Похоже, что есть лишь один опытный факт, который дает объяснение приписыванию реальности материалу физических наук: этот материал сравнительно общий и постоянный для значительного большинства наблюдателей; поскольку это общеизвестно, ни один человек не может с успехом действовать так, будто этого материала нет. В нем, кажется, есть нечто объективное, с чем сознательное существо вынуждено считаться, дабы устроить жизнь свою так, чтобы жить более или менее благополучно.
Конечно, в каком-то смысле есть нечто, с чем индивид должен считаться. Но этот факт вовсе не подразумевает, что это «нечто» есть какая-то независимая самосущая реальность. Мы можем дать иную интерпретацию, которая, хотя и отрицает независимую самосущность, тем не менее, сохранит для этого «нечто» определяющий характер в отношении функционирования сознательных существ. Мы можем считать «объективную реальность» какой-то коллективной фантазией, спроецированной из коллективного бессознательного и принявшей относительно застывшую стабильную форму, которая просто свидетельствует о стабильности коллективного бессознательного. Это придаст такой спроецированной фантазии характеристику некого объективного фактора, и нам будет легко понять, отчего он должен был обрести видимость первичного эквивалента реальности.
Разве вышеприведенная интерпретация этого объективного «нечто» была бы в каком-то отношении несовместима с опытными фактами? После такого исследования вроде бы не остается никакого основания для возражений. Объективный материал сознания поступает через органы чувств, и только через них. Но то, что предоставляется органами чувств, – это лишь формы одной из функций сознания, а именно функции восприятия. Тут мы навсегда ограничены материалом, который сводится к восприятию, – пока к нему не прибавится материал и от других функций сознания. Много материала, который имеет объективную видимость, дает самая обычная фантазия – хотя, по общему мнению, подобная видимость не является объективным существованием. Подобного рода видимости создаются в сознании субъекта в результате гипнотического внушения. И здесь, опять-таки, речь не идет о стоящем за видениями некоем объективном предмете, который существовал бы независимо, сам по себе. Придайте такому гипнотическому проявлению, этой видимости, характер коллективной составляющей всякого человеческого сознания, и тогда можно будет спросить: чем это отличается от материала, полученного путем обычного экстравертированного наблюдения? По-видимому, все существующие ныне возможности естественной науки сохранятся. Изменится лишь смысл научного результата. Но этот уровень (смысловая оценка) лежит вне сферы научного анализа как такового. Поэтому не будет никакого покушения на свободу естественной науки в предоставленной ей сфере или секторе сознания.
Мы будем вынуждены интерпретировать факты и законы науки как чисто психическое явление, хотя и отличающееся сравнительной стабильностью. Законы, а также факты займут свое истинное место в психологическом коллективном бессознательном.
Я полагаю, что данная философия предоставляет науке полную свободу, необходимую для развития науки в ее собственном измерении. Меняется лишь интерпретация смысла ее фактов, методов и результатов. Я только оспариваю мнимое право ученого гипостазировать[84] материал его науки в качестве предположительно субстанциального и независимого предмета. Если отказаться от этого, то не будет и права претендовать на какую-то особую реальность объекта науки или вообще ощущений. Остается некий относительный, прагматический эквивалент реальности, который обоснован для ограниченного сектора затрагиваемого им сознания, – но только такой. Одним словом, обвинения в том, что данное содержание сознания имеет своим источником фантазию, самого по себе будет уже недостаточно, чтобы говорить о его меньшей реальности по сравнению с продуктом физических наук, поскольку и он опирается, по существу, на то же основание. Таким образом, аргумент, которым дискредитируют реальность религиозного или мистического гипостазиса, будет обоюдоострым мечом, который точно так же подрывает реальность гипостазиса научного или сенсуалистического. Так что содержание мистического прозрения будет вправе претендовать на не меньшую реальность, чем та, о которой может заявить в отношении своего материала ученый или экстравертированное сознание. Одним словом, экстраверт должен отказаться от своей претенциозной заявки на особое обладание чувством реальности. Он сориентирован на сектор относительной реальности – вот и все. Вовсе не очевидно, что этот сектор в конечном счете более важен. Во всяком случае, этот вопрос становится открытым.
Главным следствием представленного тезиса будет то, что если есть какая-то сила, которая может сознательно оперировать психологическим коллективным бессознательным, то она будет стоять над всеми продуктами фантазии – как религиозной, так и научной. Это будет сила, действующая на сам источник любого содержания сознания. Теоретически такая сила могла бы посредством процесса, не поддающегося объективному выявлению, заставить весь материал объективного восприятия, а также религиозной фантазии исчезнуть или трансформироваться. Надо понять, что такая сила не подразумевает способности уничтожить сознание как таковое; она бы просто уничтожила или, скорее, преобразила все его содержание. Должно также быть ясно, что такая сила будет ближе к высшей Реальности, чем любое содержание сознания, над которым она имеет власть.
Практический вопрос: существует ли такая сила? Я не нахожу (по крайней мере, пока) возможным дать объективно удовлетворительный ответ на этот вопрос. К своему собственному удовлетворению, я убедился в ее существовании, но в отношении иных эмпирических центров сознания я не нахожу возможным сделать что-то большее, чем выстроить более или менее удовлетворительное предположение о ее существовании. По-видимому, есть Трансцендентное Нечто, которое можно, по крайней мере, попытаться познать. Хотя я и заявляю о реальности этого Трансцендентного Нечто и о существовании сознательной Силы, которая может манипулировать «коллективным бессознательном» психологии, я не претендую на способность заставить кого-либо признать то или другое.
Термин «Вселенная» используется здесь в значении буддийского понятия
Но чем далее мистик продвигается в своем проникновении в эти субъективные глубины, тем меньше он может сказать на языке, понятном обычному сознанию, пытаясь описать смысл своего прозрения. Чем выше точка достижения, тем менее эффективным в качестве символа ее значения становится конкретно представляемый образ. Абстрактные понятия остаются эффективными символами дольше, но, в любом случае, все, что можно сказать, имеет ценность лишь как символ. Это неизбежно, поскольку выражение должно происходить в терминах объектов чувств или концепций, тогда как реальность объектом не является. В данном случае какая-нибудь так называемая галлюцинация или фантазия может предложить более верный символ, чем тот, который составлен из материала социального опыта. Конечно, так бывает не всегда. Во всяком случае, главное в том, что с точки зрения Сознания Нирваны все, что предлагает Вселенная (
Западная наука лишь недавно начала подходить к разумному пониманию состояния сознания, называемого
Критическое исследование употребления терминов
В период проявления более глубокого уровня Постижения, которое произошло у меня спонтанно восьмого сентября, я был совершенно поражен. До того времени я не обнаружил в литературе ничего, что как-либо намекало бы мне на существование такого состояния. Я дал ему условное название по его эмоциональной особенности – качеству полной беспристрастности. Оно, казалось, превосходило нирвану в обычном смысле, которая всегда представлялась неземным Блаженством. Подобное Состояние было мне прежде знакомо, но на уровне Высокой Беспристрастности я осознал, что Блаженство пребывает ниже меня; оно было чем-то, в чем я мог принимать участие и от чего мог воздержаться по своей воле.
Поделиться книгой: