Помоги проекту - поделись книгой:
Обоняние и дыхание
Обоняние, способность ощущать запахи – чувство, сопряженное с мгновенными, непосредственными переживаниями. Исследователи утверждают, что наша память лучше всего хранит именно обонятельные ощущения. Мы можем помнить запахи, окружавшие нас в детстве. Поразительно, как какой-нибудь аромат, который мы вдруг улавливаем на улице или в комнате, может воскресить в нашей памяти давно забытые переживания. Животные, конечно, в полной мере используют свое обоняние. Выгуливая собаку, мы понимаем, насколько иначе она воспринимает окружающий мир. Она идет по следу, и ей доставляет удовольствие всюду выискивать эти невидимые тропинки, проложенные запахами. Каждый день мы делаем 23 040 вдохов; у нас 5 000 000 обонятельных клеток. У овчарки их 220 000 000. Развитый нюх предупреждает животных об опасности и помогает выжить.
Принято считать, что именно благодаря дыханию в тело вошла душа. Дыхательные движения всегда идут парами – вдох и выдох, кроме первого и последнего вздоха. Если смотреть глубже, дыхание родственно духу. Одно из древнейших слов для обозначения духа – еврейское «руах»; оно также означает «воздух» или «ветер». «Руах» выражает чувство, страсть, эмоцию – состояние души. Это слово наводит на мысль, что Бог подобен дыханию и ветру, потому что божественное исполнено величайшей страсти и чувства. Тайна Троицы в христианской традиции тоже заставляет предположить, что Святой Дух, третье Лицо Троицы, возникает из дыхания Отца и Сына, которое обозначают термином
Когда человек приобретает знания, занимается научной работой или художественным творчеством, он последовательно пытается развить в себе это чувство готовности, чтобы к нему приходили прекрасные образы или мысли, а он был бы в состоянии их принять. Обоняние предполагает чувственное восприятие запаха, но с дыханием связана и таинственная сфера молитвы и медитации, во время которых ритм дыхания возвращает нас к первоистокам нашей души. Дыхательная медитация помогает нам ощутить в себе полноту близости к божественному. Наше дыхание и его ритм могут вернуть нас к древнему единению, к дому, который, по словам Мейстера Экхарта, мы никогда не покидали, где жили всегда, – дому духовного единения.
Подлинное слушание – это благоговение
Слух позволяет нам воспринимать звуки мироздания. Одна из главных границ, существующих в нашей реальности, – граница между звуком и тишиной. Рядом с прекрасными звуками, за ними, в них всегда таится тишина. Первый звук, который доходит до слуха каждого человека, – биение материнского сердца в темной заводи утробы. Вот почему такой музыкальный инструмент, как барабан, издревле вызывал у человека живой отклик. Барабанный бой ободряет нас, потому что напоминает о времени, когда нашим ритмом было биение сердца матери. То было время полного единения. Ни о каком разделении еще и речи не шло – мы находились в совершенном единстве с другим человеком. Пи-Джей Кёртис, которого в Ирландии считают признанным виртуозом ритм-энд-блюза, часто говорит, что за поиском смысла на самом деле стоит поиск утраченного созвучия. Когда человечество найдет этот потерянный аккорд, исчезнет царящий в мире диссонанс и симфония вселенной зазвучит во всей полноте своей гармонии.
Дар слуха прекрасен. Говорят, что глухота хуже слепоты, потому что человек оказывается замкнутым в страшном внутреннем молчании. Видя людей и мир вокруг, но не слыша ни звуков, ни голосов, глухой человек чувствует себя очень одиноким. Важно понимать разницу между «слушать» и «слышать». Иногда мы слушаем, но не слышим. Умение слушать позволяет нам прикоснуться к тому, что не сказано и несказанно. Иногда величайшие тайны открываются на пороге молчания. Подлинная духовность подразумевает глубочайшее уважение к возможностям тишины и к самому ее присутствию. Мартин Хайдеггер утверждает, что подлинное слушание – это благоговение. Когда мы слушаем душой, мы чувствуем ритм музыки вселенной. Дружба и любовь учат нас настраиваться на тишину, подходя к границе тайны, где наша жизнь и жизнь дорогого нам человека проникают друг в друга.
Поэты – люди, всецело посвящающие себя исследованию границ между молчанием и речью. Одна из главных задач, которые встают перед поэтом, – найти собственный голос. Когда вы начинаете писать стихи, вам кажется, что вы пишете хорошо; затем вы читаете других поэтов и видите, что они уже написали нечто подобное. Вы понимаете, что неосознанно подражали им. Проходит немало времени, прежде чем сквозь более поверхностные голоса собственного таланта вы прорываетесь к голосу другого в себе, к его неповторимому стилю и интонациям. Позволяя звучать этому идущему из глубин внутреннему голосу, вы на самом деле позволяете звучать неповторимому голосу собственного бытия. В вас живет голос, которого прежде не слышал никто, даже вы сами. Дайте себе немного побыть в тишине и начните развивать в себе умение слушать, чтобы глубоко внутри услышать музыку собственного духа.
В конце концов, музыка – лучший из звуков, которыми можно откликнуться на тишину. Внимательно слушая музыку, мы слышим, как она пронизывает тишину и вплетается в нее, как она подводит к тайне молчания. Мы улавливаем дрожание тонкой мембраны, на которой звук соприкасается с тишиной. Музыка – один из прекраснейших даров человека этому миру. В великой музыке звучит древняя тоска Земли. Дирижер Серджу Чилибидаке сказал: «Мы не создаем музыку, мы создаем лишь условия для ее появления». Музыка созвучна тишине и уединению природы, она – один из источников наиболее сильных, непосредственных и личных переживаний. Вероятно, из всех искусств именно музыка подводит нас ближе всего к вечности, в одночасье необратимо меняя наше восприятие времени. Когда мы слушаем прекрасную музыку, время для нас уподобляется вечности. Исчезает преходящее, фрагментарное линейное время, и мы вступаем в круг единения с вечностью. Как сказал ирландский писатель Шон О’Фаолейн, «великая музыка не оставляет нам иного выбора, кроме достойной жизни».
Язык прикосновений
Осязание дает нам возможность интимного контакта с миром. Зрение, рождающее расстояния, показывает нам, что мы вне окружающих предметов. У Родена есть необыкновенная скульптура под названием «Поцелуй». Она изображает мужчину и женщину, которые устремлены друг к другу и готовы слиться в поцелуе. Магия поцелуя уничтожает все расстояния, двое разделенных наконец соединяются. Касания и осязание позволяют нам преодолеть обезличенность расстояний и достичь единения в близости. Руки служат людям, чтобы трогать – исследовать, ощупывать, осязать окружающий мир. Руки красивы. Кант считал, что человеческая рука – физическое воплощение разума. Мы протягиваем руки к окружающим предметам, чтобы прикоснуться к ним. Касаясь другого человека, мы осязаем его руки, лицо или тело. Осязание наполняет нас бытием. Прикосновения приближают нас к миру другого. Осязание противоположно зрению, которое представляет нам все видимые объекты в умственных категориях. У зрения своя логика восприятия. Осязание же убеждает нас в инаковости предмета, к которому мы прикасаемся. Оно не способно представить нам объекты логически – оно может лишь всё сильнее приближать их к нам. Когда нас задевает за живое какой-то рассказ, мы называем его
Сейчас общеизвестно, как для ребенка важны прикосновения. Прикосновение передает близость, нежность и тепло, благодаря которым ребенок учится верить в себя, ценить себя и обретает внутреннее равновесие. Прикосновение оказывает такое сильное воздействие, ибо мы живем внутри удивительной оболочки – нашей кожи. Кожа живет и дышит, она всегда чувствительна, всегда с нами. Люди – такие уязвимые и хрупкие существа именно потому, что у них нет раковины или панциря, а есть только кожа, неизменно чуткая к внешнему воздействию, прикосновению и присутствию окружающего мира.
Осязание – самое непосредственное и конкретное из наших чувств. Язык прикосновений – особый язык. Кроме того, осязание – тонкое, отточенное чувство, и осязательная память может достигать необычайного совершенства. Один профессиональный пианист пришел в гости к своей знакомой. Он спросил, хочет ли она, чтобы он сыграл что-нибудь. «Сейчас, – сказал он, – у меня в пальцах прекрасное произведение Шуберта».
Мир прикосновений включает в себя и сексуальность, а это, пожалуй, та сторона человеческой жизни, где нежность достигает наивысшей точки. Вступая с другим человеком в сексуальную близость, вы впускаете его в свой мир. Сфера сексуальности – священная сфера бытия. Современная эпоха, которой правят выгода и алчность, разрушила мир Эроса. Об этом хорошо писал Джордж Стайнер[29]. Он показывает, как глубоко личные слова, слова нежности и страсти, звучащие по ночам, тайные слова любви оказались забыты в неоновом мире наживы и потребительства. Чтобы вернуть себе всю полноту нашей человеческой природы, мы должны воскресить эти нежные, священные слова-касания. Вглядитесь в свою душу и подумайте, как формировалось у вас чувство осязания. Как вы прикасаетесь к предметам? Способны ли вы ощутить чувственную, нежную и исцеляющую силу прикосновения и откликнуться на нее? Если вы вернете себе чувство осязания, оно может наполнить вашу жизнь новым смыслом, дать вам исцеление, силу и помочь вам приблизиться к самому себе.
Осязание – очень непосредственное чувство. Оно способно вернуть человека к себе из иллюзорного, скудного мира одиночества и ярких картинок. Вновь открывая для себя чувство осязания, мы возвращаемся к средоточию собственного духа, чтобы опять ощутить тепло, нежность, единение. В моменты наивысшего напряжения человеческих чувств слова умолкают. Тогда нет ничего выразительнее языка прикосновений. Когда мы глубоко страдаем, слова теряют силу и затихают. Единственное прибежище и утешение в таких случаях – ласковые объятия. И наоборот – когда вас переполняет счастье, прикосновения выражают ваш восторг.
В осязании – главный ключ к тайне встречи, пробуждения, единения. Оно наполняет любую связь таинственным эмоциональным смыслом. Сила, тепло, приветливость прикосновения божественны по своей сути. Святой Дух – вдохновенная, страстная ипостась Бога, осязаемый дух, прикосновение которого мы ощущаем и который приближает нас к себе и к другим. Святой Дух делает расстояния между нами прекрасными, вплетая в них ароматы близости и единения. Есть благословенные расстояния, благодаря им чужие люди становятся друзьями. Наши любимые и друзья когда-то были нам чужими. Однако в какой-то момент они преодолели это расстояние и вошли в нашу жизнь. Их появление казалось нам случайным, а теперь мы не мыслим жизни без них. Наши самосознание и мировосприятие тоже состоят из определенного набора мыслей и чувств, которые поднялись из самых глубин нашей души. Утратить их сейчас означало бы потерять себя. Мы живем и действуем в сфере божественного. Блаженный Августин писал[30]: «Бог ближе ко мне, чем я сам». Неуловимое присутствие Бога, Святого Духа, овевает нашу душу и ласково ткет наши дороги и дни.
Чувственное восприятие кельтов
Кельтская духовность никогда не расходится с ритмом и мудростью чувств. Если вы почитаете кельтские стихи о природе, то увидите, что они обращены ко всем чувствам: вы слышите шелест ветра, ощущаете вкус плодов, а главное – вы с поразительной силой чувствуете, как природа прикасается к человеческой жизни. У кельтов необычайно обострено и зрение, особенно в отношении того, что касается духовного мира. Кельты отчетливо сознавали, что между зримым и незримым существует особый, промежуточный мир. Ученые называют его «имагинальным миром» (миром воображения,
Глава 3. Свет уединения
Таинственный мир души
Я родился в известняковой долине. Когда живешь в долине, у тебя над головой свое, особое небо. Вся жизнь протекает в обрамлении горизонта. Горизонт защищает и в то же время постоянно напоминает о новых рубежах и возможностях. Близость океана придает пейзажу еще б
Здесь не найдешь двух одинаковых камней. У каждого камня – свой неповторимый облик. Косые лучи солнца, то и дело ласково касающиеся земли, выдают скромное присутствие каждого из этих камней. Кажется, что этот пейзаж создал неистовый сюрреалистический Бог. Камни, неизменно терпеливые, всегда неподвижные, по-прежнему славят молчание времени. Ирландский пейзаж пронизан памятью, он хранит руины и следы древней цивилизации. Он изобилует изгибами, а его оттенки и формы раздражают глаз, ищущий симметрии или простоты прямых линий. У. Б. Йейтс говорил, что ирландцы воспитаны суровыми красками и изящными линиями этого пейзажа[31]. Каждые несколько миль пейзаж по обеим сторонам дороги меняется, не переставая удивлять, открывая всё новые виды, которые манят глаз и поражают воображение. Этот пейзаж неистов и невозмутим одновременно. Он выражает суть кельтского мировосприятия.
Одиночная линия никогда не влекла к себе сознание кельтов; они смотрели вокруг и жили, стараясь не искать удовлетворения в определенности. Кельты с удивительным почтением относились к тайне круга и спирали. Круг – один из древнейших и сложнейших символов. Земля круглая, солнце и луна – тоже. По кругу движется даже время: есть суточный цикл, есть годичный. В более глубоком смысле циклична и жизнь каждого человека. Круг нельзя охватить взглядом или мыслью, но он доверчиво открывает путь к сложному и таинственному; он совмещает в себе глубину и высоту. Круг никогда не придает тайне конкретного направления, не сводит ее к одной-единственной возможности. Это сочетание терпения и глубины – одна из наиболее ярких особенностей кельтского сознания. Мир души – тайна. Таинственное и священное неразрывно связаны. Когда нет почтения к тайне, не может быть и ничего священного. Поэтому нельзя направлять вглубь души слишком яркий или беспощадный луч разума. Кельтское сознание пронизано ровным приглушенным светом.
Опасность неоновых прожекторов
Сегодня мы наблюдаем небывалый духовный голод. Люди всё чаще вспоминают о своем внутреннем мире. В них пробуждается жажда вечного; это новый тип сознания. Однако такой духовный голод опасен тем, что люди стремятся пролить на всё резкий, беспощадный свет. Современное сознание не источает ласковый и почтительный свет, присутствие тайны не вызывает у него благоговения – оно стремится разгадать неведомое и завладеть им. Современное сознание похоже на жесткий, ослепительный свет ламп в операционной. Этот неоновый свет слишком прямолинеен и ярок, чтобы приблизить нас к слабо освещенному миру души. Он враждебен сдержанности и тайне. Кельты обладали поразительной способностью чтить непостижимость и глубину душевного мира каждого человека.
Кельты понимали, что облик каждой души неповторим; оболочка, окутывающая душу одного человека, никогда не будет впору другому. Интересно, что английское слово
Излишняя напряженность и пристальность духовного поиска не дают проникнуть в душу. Душа не должна быть прозрачной. Она уютнее чувствует себя при таком освещении, где есть место тени. До появления электричества люди вечерами зажигали свечи. Их свет дружелюбен к темноте, он мягко прокладывает в ней тоннели и стимулирует работу воображения. Свечи не пытаются выведать у темноты ее тайны. В пламени каждой свечи есть и тень и свет. Деликатное пламя свечи лучше всего подходит для освещения внутреннего мира. Оно не стремится к полной разгадке тайны. Ему достаточно беглого взгляда. Ненавязчивый и почтительный свет, который отбрасывает пламя свечи, должен служить нам ориентиром, когда мы приближаемся к самоценному, таинственному миру души. Мы должны оставаться на пороге, не ощущая ни желания, ни потребности проникнуть на священную территорию, где обитает божество.
В наше время о душе принято говорить на языке психологии. Психология – удивительная наука. Она во многом похожа на исследователя, героические приключения которого прокладывают путь к неизведанному внутреннему миру. В нашей культуре, где все ощущения опосредованы, психология часто забывает о свойственной мифу продуктивности и деликатности и пытается направить внутрь душевного мира яркий прожектор неонового сознания, неспособный воссоздать глубину и полноту этого мира или уловить их. Кельтский мистицизм не ждет срывания с души покровов тайны, не навязывает ей нашу неумелую заботу – он позволяет душе самой найти нас и заботиться о нас. Кельтский мистицизм бережно обращается с чувствами, он лишен духовной агрессии. Язык кельтских сказаний, поэзии и молитв – дологический язык. Это язык почтительного любования. Своей ясностью он часто напоминает японские хайку. В нем нет витиеватости, которая обычно сопутствует нарциссизму и саморефлексии; сквозь предельную прозрачность слога просвечивают таинственные глубины природы и божественного мира. Кельты ценили мудрость и спокойный свет, способный защитить человека и придать его жизни глубину. Когда пробуждается душа, жизнь превращается в творчество.
Хотя судьба открывается нам медленно и постепенно, в человеческом облике ощущается ее присутствие. Меня всегда завораживало появление человека на фоне пейзажа. Когда вы, совершая прогулку в горах, встречаете другого человека, человеческое лицо поражает вас, словно икона среди дикой природы. Лицо – порог, где один мир выглядывает наружу, а другой – заглядывает внутрь, всматриваясь в себя. В лице эти два мира сходятся. За каждым человеческим лицом кроется никому не видимый мир. Красота духовного – в глубоко присущем ему дружелюбии, которое способно полностью преображать всё, к чему мы прикасаемся, что видим и чувствуем. В каком-то смысле лицо приоткрывает душевный мир человека. Однако душа ускользает, потому что лицо не в состоянии непосредственно выразить всё, что мы постигаем и ощущаем. И всё же время и память постепенно запечатлевают на лице жизнь души. Чем старше человек, тем отчетливее этот узор.
Рождение – это избранность
Если вы родились, вы избраны. Никто не приходит сюда случайно. Каждому из нас здесь уготована особая судьба. Если смотреть на вещи с духовной точки зрения, нередко открывается их глубинный смысл. Подумайте о моменте зачатия – здесь возможно бесконечное множество сценариев. Но, как правило, происходит зачатие только одного ребенка. Это наводит на мысль, что уже на данном этапе можно говорить о некой избирательности. За избирательностью стоит оберегающее вас провидение, которое придумало нас, создало и оберегает. У нас не спрашивали совета по поводу главных обстоятельств, определяющих нашу судьбу: когда мы должны были родиться, где, у каких родителей. Представьте, как изменилась бы наша жизнь, если бы мы родились в соседнем доме. Мы не выбирали, в какой среде будем расти. Иными словами, нам была уготована собственная судьба. Но вместе с тем мы получили свободу и возможность творить – не ограничиваться тем, что нам дано, выстроить новые отношения, даже сформировать новую идентичность, которая вобрала бы в себя изначальную, но не сводилась к ней. За внешней стороной нашей жизни неслышно работает таинственный механизм роста. Судьба дает человеку внешнюю форму, посылая ему жизненные обстоятельства и опыт; свобода находит содержание и меняет эту форму изнутри.
За миллионы лет до нашего появления здесь медленно созревал замысел нашей личности. Судьба дана нам как форма, чтобы мы могли воплотить особый дар, принесенный нами в мир. Иногда этот дар бывает причиной страданий и боли, которые нельзя ни понять, ни объяснить. У каждого человека – особая судьба. Каждый из нас должен сделать здесь что-то, чего не способен сделать никто кроме него. Если бы кто-то мог исполнить наше предназначение за нас, он занял бы наше место. Ту незримую необходимость, что нас сюда привела, мы можем отыскать в глубинах жизни. Когда мы начинаем понимать это, наш дар прорывается наружу. Сердце бьется быстрее, и жажда жизни дает нам новый прилив творческих сил.
Если у нас возникнет это ощущение судьбы, мы можем найти ритм своей жизни. Принижая свои возможности и талант, изменяя своему призванию, соглашаясь быть посредственностью, мы выбиваемся из этого ритма. Как только ритм утрачен, жизнь становится изнурительно надуманной или превращается в безликую рутину. Ритм – тайный ключ к равновесию и единению. Ему не подходят ложная удовлетворенность и бездействие. Ритм – это подвижное равновесие, готовность духа, устойчивость, не замкнутая на самой себе. Чувство ритма восходит к глубокой древности. Вся жизнь возникла из океана, каждый из нас появляется из утробных вод; на море прилив сменяется отливом, в нашем дыхании чередуются вдох и выдох. Когда мы в гармонии со своей природой, нам не страшны никакие разрушительные силы. Провидение за нас, оно оберегает нас и несет к новым горизонтам. Духовная жизнь – это жизнь, пронизанная ритмом.
Кельты и эхо подземного мира
Я часто думаю, что внутренний мир похож на пейзаж. Здесь, в наших известняковых долинах, то и дело натыкаешься на сюрпризы. Как прекрасно с вершины горы вдруг увидеть родник, сбегающий по массивным скалам. Долгая история этого родника теряется в темноте и тишине. Он течет из сердца горы, куда никогда не проникал человеческий взгляд. Внезапное появление родника напоминает, что и в нашем сознании существуют древние родники, готовые пробудиться. Внутри вдруг оживают новые источники, несущие нежданную свежесть.
В тишине пейзажа таится полнота бытия. Местность – не просто некий участок пространства. Местность обладает индивидуальностью. Дождь, ветер, солнце благословляют своими дарами ее травы и камни. Пейзаж сосредоточенно служит литургию времен года, безоглядно отдаваясь богине природы. Рельеф местности – древний, молчаливый образ сознания. Могущественные горы пребывают в задумчивости. Реки и ручьи поют, их воды – слезы радости и отчаяния земли. Душа переполняет мир. Плотин в «Эннеадах» пишет, что душа заботится о мироздании: «Коль скоро едина человеческая душа, то тем более следует ожидать единства и от Души, животворящей космос. И если из вселенской Души происходят все прочие души, если эта великая Душа – едина, то, следовательно, все частные души – суть одна Душа»[32].
Цивилизация упорядочила пространство. Землю разровняли, чтобы построить дома и города. Дороги, улицы, полы всюду ровные, чтобы нам легче было ходить и ездить. Изгибы естественного природного ландшафта полны покоя и призывают к нему. Озабоченность путешественника временным, преходящим заслоняет древнюю нездешнесть пейзажа. Людям ведома лишь мимолетная ночь. Под наружным слоем пейзажа земля живет в вечной ночи, в темной древней колыбели всего сущего.
Неудивительно, что источники для кельтов были священны. Источники служили границами между глубинным, темным, неведомым миром и внешним миром света и форм. В древности считалось, что ирландская земля – это тело богини. Источники почитались как особые проводники божественного. Мананнан Мак Лир сказал: «Тот, кто не пил из источника, не обретет знания». Ирландцы до сих пор совершают паломничества к священным источникам. Они несколько раз огибают родник по часовой стрелке, часто оставляя при этом рядом с ним свои просьбы. Считается, что разные источники лечат разные недуги.
Когда в сознании пробуждается такой источник, он приносит новые возможности, и мы открываем в себе глубину и радость, каких никогда не знали прежде. Об этом пробуждении говорил и ирландский писатель Джеймс Стивенс, который считал, что «единственное препятствие – наша готовность». Мы часто живем, словно изгнанники, покинувшие щедрый мир своей души. Наша задача – воспитать свои сердце и ум. Вокруг нас столько блаженства и красоты, нам предназначенных, однако они не могут проникнуть в нашу жизнь, потому что мы не готовы их принять. Дверь открывается изнутри, и открыть ее можем только мы сами. Наша неготовность часто происходит от слепоты, страха и заниженной самооценки. Если мы готовы, счастье не минует нас. В такие минуты двери сердца превращаются в райские врата. Шекспир прекрасно сказал в «Короле Лире»: «Должен каждый / Терпеть, являясь в мир и удаляясь: / На всё – свой срок»[33].
Преобразить себя – освободить душу
Иногда наши планы духовного развития препятствуют нашему единению с собственным внутренним миром. Мы впадаем в зависимость от методов и программ психологии и религии. Мы так отчаянно стремимся научиться жить, что жизнь проходит мимо, а мы не замечаем этого. Одна из прекрасных черт кельтского сознания – стихийность, которую можно назвать величайшим из духовных даров. Действовать стихийно – значит вырваться из клетки собственной личности и довериться чему-то за пределами своего «я». Эго – один из главных врагов духовного единения. Эго не отражает подлинных очертаний индивидуальности. Эго – ложное «я», рожденное страхом и стремлением к самозащите. Эго – броня, которую мы надеваем на свои привязанности. Оно возникает из нашей робости, недоверия к другому и неумения с уважением относиться к собственной неповторимости. Один из главных конфликтов нашей жизни – конфликт между эго и душой. Эго всюду видит опасность, стремится к соперничеству и находится в постоянном напряжении, тогда как душа больше тянется к удивительному, спонтанному, новому и неожиданному. В душе есть место юмору и иронии, она не смотрит на себя с преувеличенной серьезностью. Она избегает скуки, тривиальности, повторений. Образ родника, внезапно пробивающегося сквозь твердую, засохшую почву, удачно передает ту свежесть, которая может вдруг овеять сердце, если оно открыто для переживаний.
Фрейд и Юнг показали, насколько сложна человеческая душа. Человек – не простой, одномерный индивид. В душе скрыт целый лабиринт. То, что мы думаем и к чему стремимся, часто противоречит тому, что мы делаем. Под слоем наших осознанных намерений таится неведомая мощная сила, направляющая наши поступки. В нас почти умолкли древние легенды. Мы сознаём свою слепоту и навязчивые идеи, определяющие наше поведение. Мы слишком часто замечаем, что возвращаемся в одни и те же бесплодные земли, которые умаляют и истощают наше «я». Вся психическая деятельность начинается на уровне подсознания – это область скрытых желаний.
Подсознание – важный и постоянно присутствующий в нашем мышлении фактор. Каждая жизнь рождается из собственной внутренней ночи, и человек борется с этой ночью, которая набрасывает будоражащий воображение и многозначительный покров на всё, что мы думаем и чувствуем. Мы – глиняные сосуды, таящие в себе сокровище. Однако в этом сокровище есть нечто грозное и опасное, о чем мы не решаемся думать. Озаряя подсознание светом, мы вырываемся из плена его темных сил. Освобождение приходит медленно и нежданно, но именно на том пороге каждый человек – хранитель и творец собственного преображения. Жизнь окружающего нас общества вне нас: коллективное зрение не способно проникнуть внутрь, оно всё воспринимает сквозь призму представлений, впечатлений и функций.
У духовного развития не может быть плана
В наше время люди помешаны на планах духовного развития. Эти планы, как правило, очень прямолинейны. Они построены так, будто духовная жизнь – последовательность определенных этапов. Для каждого этапа нужны свои методы, у каждого из них свои отрицательные стороны и возможности. Нередко такой план превращается в самоцель. Мы оказываемся в противоречии со своим естественным бытием. Такие программы могут отделить и отрезать нас от самой сокровенной части самих себя. Прошлое забывается, потому что его нельзя исправить; настоящее воспринимается как путь к будущему, обещающему святость, целостность или совершенство. Когда время сводится к линейному прогрессу, уходит непосредственность бытия. Мейстер Экхарт ставит под вопрос саму возможность духовных планов. Он говорит, что пути духовного развития не бывает. Как ни странно, это дает шанс обновления. Если бы путь духовного развития существовал, в длину он измерялся бы несколькими сантиметрами, зато в глубину уходил бы на километры. Он заключался бы в том, чтобы уловить ритм своей глубинной природы. Это утешительная мудрость. Чтобы найти ключ к своей душе и к тайнам духовного мира, вовсе не надо уходить от себя. Вечность рядом – она внутри нас.
Вечность не где-то далеко. Нет ничего, что было бы к нам ближе вечности. Есть замечательная кельтская фраза: «Tá tír na n-óg ar chul an tí – tír álainn trina chéile», – то есть: «Страна вечной молодости – за домом, прекрасная страна, простирающаяся вглубь». Мир горний и мир дольний не находятся в параллельных плоскостях – они, скорее, переплетены друг с другом. Это прекрасно передает ирландское выражение
Под оболочкой нашей обычной жизни наши дни и пути направляет вечная судьба. Пробуждение духа в человеке подобно возвращению домой. Однако, как это ни парадоксально, наша склонность цепляться за свои привычки часто препятствует этому возвращению. Привыкая к чему-то, мы теряем энтузиазм, остроту переживаний и интерес. Гегель говорил: «Das Bekannte überhaupt ist darum, weil es bekannt ist, nicht erkannt», – то есть: «Как правило, мы не знаем именно того, что нам знакомо, как раз потому, что знаем его слишком хорошо». Это очень точная мысль. За привычными внешними обстоятельствами скрываются странные явления.
Это касается и дома, в котором мы живем, и даже тех, с кем мы живем. Из-за привычки дружба и другие близкие отношения часто словно бы застывают. Неисчерпаемость и тайну индивидуальности или пейзажа мы сводим к знакомому внешнему образу. Однако знакомы они нам лишь снаружи. Привычка позволяет нам подчинить себе тайну, получить над ней власть – и в конце концов забыть о ней. Нас устраивает поверхностная картинка, и мы стараемся избегать скрывающихся за ней инаковости и водоворота смыслов. Привычка – одна из самых неуловимых и распространенных причин отчуждения между людьми.
Плинио Апулейо Мендоса[34] вспоминает, как Габриэль Гарсиа Маркес ответил на вопрос об отношениях с Мерседес, своей женой, с которой он прожил тридцать лет: «Я знаю ее так хорошо, что не имею ни малейшего понятия, какая она на самом деле». Маркес воспринимал привычное как нечто захватывающее и непостижимое. Нам же, наоборот, окружающие люди часто кажутся настолько знакомыми, что уже не привлекают нас и не удивляют. Привычка бывает подобна незаметной смерти: события происходят по стандартному сценарию, в котором нет места вопросам и новизне.
Точно так же мы воспринимаем и пространство. Помню свой первый вечер в Тюбингене. Мне предстояло провести там больше четырех лет за изучением Гегеля, но в этот первый вечер всё казалось мне совершенно непривычным и незнакомым. Помню, что я говорил себе: внимательнее вглядись в Тюбинген, потому что таким ты его уже не увидишь. Так оно и было. Проведя в городе неделю, я узнал, где проводятся лекции и семинары, где столовая, где библиотека. Проложив необходимые мне маршруты, я постепенно привык к Тюбингену и перестал видеть его отстраненно.
Людям трудно прислушаться к своему внутреннему миру, особенно когда они слишком привыкли к собственной жизни. Им трудно обнаружить в себе что-то новое, интересное или захватывающее. Но всё, что нам нужно в пути, у нас уже есть. В приглушенном свете нашей души таится много неизведанного. Мы должны чаще всматриваться в этот неяркий свет. Первый шаг к тому, чтобы прислушаться к своей внутренней жизни и осознать, насколько плодотворно бывает уединение, – представить себе, что вы ничего не знаете о своих глубинах, что вы сами для себя незнакомец, которого вы видите впервые. Такая медитация позволяет освободиться от тяжелых оков успокоенности и привычки. Постепенно вы начнете ощущать в себе нечто таинственное, волшебное и поймете, что вы не беспомощный хозяин своей омертвелой жизни, а временный гость, получивший в дар радость и возможности, которых нельзя ни выдумать, ни заслужить.
Тело – наш единственный дом
Поразительно, что человеческое тело – это прах земной. Человек объединяет в себе четыре стихии. Бренный человек живет в стихии воздуха. По его телу бежит огонь крови, мысли и души. Жизнь и энергия неуловимо циркулируют в нем вместе с водой. Мы вышли из недр земли. Подумайте о тех толщах породы, которые никогда не смогут покинуть подземный мир. Они никогда не обретут форму, никогда не увидят света, навеки останутся в неведомом мире теней. Кельты считали, что подземный мир – это не мир тьмы, а мир духа, и в таком представлении есть своя красота. В Ирландии существует древнее поверье, согласно которому некогда изгнанные с лица земли Племена богини Дану обитают в подземном мире. Там они следят за плодородием почвы. Каждый король Ирландии заключал символический брак с богиней Дану. Управляя страной, он выступал посредником между зримой землей, с ее травами, злаками, деревьями, и подземной страной, в которой всё коренится. Для кельтов, живших на лоне природы и занимавшихся сельским хозяйством, такое равновесие играло важную роль. На подсознательном уровне взгляд сквозь призму мифологии и верований влиял на восприятие пейзажа в Ирландии. Пейзаж – не просто природа, он пронизан светом. Пейзаж полон тайны. У каждого поля – свое имя, в каждой местности происходили свои события. Пейзаж хранит в себе таинственную и молчаливую память о прошлом. В пьесе Тома Мёрфи «Концерт Джильи» безымянный герой утрачивает способность к восприятию пейзажа, а вместе с ней и связь с самим собой.
Тайна ирландского пейзажа нашла отражение в поверьях и легендах разных местностей. Существует бесчисленное множество историй о привидениях и духах. Или, например, о том, как волшебный кот сторожит на каком-то большом поле древнее золото. Эти затейливые повествования свидетельствуют об обособленности подземного мира и описывают его устройство. Из этого подземелья вышло человеческое тело. В нашем теле земной прах обрел форму. То, что наша телесная оболочка пробилась к свету, – не только бесценный дар, но и огромная ответственность.
В вашей телесной оболочке нашло воплощение то, чего раньше не существовало, то, чего не было ни в одном другом человеке. Перефразируя Хайдеггера, назвавшего человека «пастухом бытия», можно сказать, что человек – пастух своей земной оболочки. Мы олицетворяем тот неведомый мир, что хочет выразить себя через нас. Часто та радость, которую мы ощущаем, относится не к нашей личной биографии, а к земле, откуда мы вышли. Порой мы чувствуем, как нас переполняет печаль, словно мгла расстилается над землей. Пытаться подавить в себе это чувство – ошибка. Правильнее было бы понять, что оно рождено скорее нашей телесной оболочкой, нежели сознанием. Лучше всего подождать, пока эта туча пройдет: она торопится куда-то еще. Мы слишком легко забываем, что у нашего тела есть память, которая сформировалась до нашего сознания и жила своей жизнью, прежде чем мы приняли свой теперешний облик. Современные лишь с виду, мы по-прежнему принадлежим древности, мы – братья и сестры, вылепленные из одной глины. Каждого из нас озаряет своя часть тайны. Чтобы по-настоящему стать собой, человеку необходимо древнее сияние других людей.
Мы связаны с природой прекрасными исконными узами. Наше тело знает об этом единстве и стремится к нему. Оно не хочет нашего духовного или эмоционального изгнания. На земле человеческое тело ощущает себя дома. Мучительным источником нашего изгнанничества чаще всего оказывается заноза в нашем сознании. Из такого конфликта между телесной оболочкой и сознанием рождается всё творчество. В нас сталкиваются древнее и новое, знакомое и неведомое. Только воображению понятен этот ритм. Только оно помогает ориентироваться в недосягаемой области, где соприкасаются в движении столь несхожие внутренние силы. Воображение стремится восстановить целостность. В этом внутреннем конфликте оно не встанет на защиту одной из сторон, чтобы подавить или изгнать другую; оно попытается подтолкнуть их к тесному взаимодействию, чтобы возникло нечто новое. Воображение любит символы, ибо сознаёт, что высшую внутреннюю сущность можно выразить лишь в символической форме. Символ никогда не бывает понятен до конца. Он будоражит мысль именно потому, что наполовину скрыт тенью. Благодаря воображению душа созидает и перерабатывает глубинный опыт. Воображение – самое бережное зеркало внутреннего мира.
Нашему «я» не нужны одиночество и замкнутость. Цицерон прекрасно сказал: «Nunquam minus solus quam cum solus»[35]. Человек может достичь гармонии со своим «я», когда воспринимает его как глубинное проявление святости древней глины. Сознание, что наше тело причастно земле, может пробудиться с рождением подлинной любви и дружбы. Если нам хорошо знакомо тело дорогого человека, мы можем представить себе, где лежала та глина, из которой он был создан. В этой глине мы чувствуем смешение разных оттенков: быть может, часть ее взята с берегов тихого озера, часть – из тех мест, где природа одинока и беззащитна, а часть – из более уединенной и спокойной местности. Нам никогда не узнать, сколько уголков природы соприкасаются в одном человеческом теле. Пейзаж формирует не только телесную оболочку, но иногда и душу. Человеческая жизнь пронизана жизнью природы.
Глубинное, таинственное присутствие природы нашло отражение в гимне Амергина, наиболее прославленного поэта из племени Сыновей Миля, – он сложил этот гимн, вступая во владение землей от имени своего народа:
Принято считать, что это первое стихотворение, созданное в Ирландии. Все элементы стихотворения глубоко укоренены в древнеирландской литературе. Здесь нет дуализма. Всё в одном. Этот древний гимн предвосхищает и переосмысляет максиму Декарта, пронизанную беспомощностью одиночества: «Я мыслю, следовательно, существую». «Я существую, потому что существует всё остальное», – словно бы говорит Амергин. Я во всем, и всё во мне. Величественный гимн бытию проливает свет на онтологическую глубину близости с
Кельты прекрасно сознавали сложность человеческой индивидуальности. Зачастую конфликтующие между собой части нашей индивидуальности – это сошедшиеся вместе части нашей бренной памяти; заключенная в них энергия иногда остается необлагороженной, грубой или непонятной нам. Осознав свое родство с землей, мы приблизимся к исконной гармонии. Мы вернемся к древнему ритму, в котором жили, пока сознание не разделило нас. Таково одно из необыкновенных свойств души. Душа занимает промежуточное положение между разделенностью воздушной стихии и устремлением к земле. Душа – посредник между телом и сознанием, она оберегает их и поддерживает их единство. Душа наделена воображением в изначальном смысле этого слова.
Тело – часть души
Мы должны научиться доверять незримой стороне нашего «я». Душа – невидимая сторона нашего сознания и тела. Западная мысль всегда учила нас, что душа – часть тела. Считалось, что душа находится в какой-то небольшой особой, благородной части тела. Нередко полагали, что душа белого цвета. Когда человек умирал, душа отлетала от тела, и оно разлагалось. Такие представления о душе вводят в заблуждение. На самом деле в древности на отношения души и тела смотрели иначе. Тело – часть души. Ваша душа занимает больше пространства, чем ваше тело, пронизывая и тело, и сознание одновременно. Душа наделена большей чуткостью, чем ваше сознание или эго. Умение доверять этому менее очевидному измерению открывает перед нами новые грани человеческого бытия. Но чтобы быть – нам надо позволить жизни течь свободно; мы должны перестать принуждать себя, иначе никогда не прикоснемся к этому единению. В нас таится нечто древнее, что рождает новизну. Чтобы развить подлинное чувство своей духовной индивидуальности, нужно очень немногое. Здесь нельзя обойтись без тишины, а еще – без уединения.
Уединение – одно из самых драгоценных духовных сокровищ человека. Не следует отождествлять его с одиночеством. Одинокий человек остро сознаёт свою обособленность. Уединение помогает на глубинном уровне почувствовать свою целостность. Человек как индивидуальность обладает прекрасной чертой – он ни с чем и ни с кем не сопоставим. В каждом человеке есть нечто, отделяющее его ото всех и вся. Это одновременно завораживает и пугает. Не надо продолжать искать за пределами своей личности то, что можно найти внутри себя. Мы не найдем в других людях или местах блаженства, которого жаждем. Эти дары мы можем получить только от самих себя. Они – внутри нас, в глубине нашей души.
Быть собой – значит быть святым
Во многих домах Западной Ирландии есть торфяной очаг. Зимой вы долго бредете через унылую местность, пока наконец не добираетесь до очага, где вас ждут тепло и волшебство огня. Торфяное пламя напоминает о древних временах. Торф происходит из земли, он хранит память о деревьях и злаках давно минувших веков. Поразительно, что пространство дома отапливается землей. Мне нравится образ очага как дома, средоточия тепла, куда можно вернуться.
Во внутреннем уединении каждого человека горит такой же яркий и согревающий огонь. Идея бессознательного, несмотря на всю свою глубину и красоту, не раз пугала людей настолько, что им не хотелось возвращаться к собственному очагу. У нас ложное представление о подсознании как о какой-то кладовой, где скапливается всё, что мы в себе подавили, весь вред, который мы причиняем сами себе. Страшась себя, мы воображаем, что там живут чудовища. Йейтс говорил, что человек должен быть безрассудно смелым, чтобы спуститься в свою собственную внутреннюю бездну. На самом деле в подсознании живут не только демоны. Первозданная энергия нашей души полна тепла и ласки. Одна из целей нашего пребывания на земле – обрести эту связь с собой, дружбу со своим внутренним «я». Демоны будут преследовать нас, если мы испугаемся. Во всех классических легендах демоны предстают в виде некой внешней силы. В борьбе с ними герой всегда растет, поднимаясь на новый уровень творческой силы и самообладания. Каждый из внутренних демонов владеет благословением, которое может исцелить и освободить нас. Чтобы получить этот дар, надо преодолеть страх и пойти на риск потерь и перемен, которыми чревата любая встреча.
На интуитивном уровне кельты сознавали всю сложность человеческой психики. Они верили в существование разных божеств. Особенно они почитали Луга – бога света и разных искусств. «Луг» значит «сияющий». От его имени произошло название древнего праздника Лугнасад. Богиней земли была Ану (Дану), мать плодородия. Кроме того, кельты признавали божественную природу отрицательных и темных явлений. Старших богинь войны было три: Морриган, Немайн и Бадб. Эти богини играют ключевую роль в древней саге «Похищение быка из Куальнге». Боги и богини всегда были связаны с определенной местностью. Деревья, источники и реки считались особыми местами божественного присутствия. Поэтому в древности люди, чья жизнь была пронизана присутствием божественного, никогда не ощущали себя так одиноко и изолированно, в отличие от наших современников. Кельтскому сознанию была присуща интуитивная духовность, которую питало внимательное и благоговейное отношение к природе. Эту направленную вовне духовность согревала любовная энергия земли. В наше время исцелить душу нельзя без восстановления этой связи.
С теологической или духовной точки зрения область, где невозможен контакт с чем бы то ни было, можно рассматривать как святилище души, которое не получится заполнить чем-то внешним. Часто все наши приобретения, работа, убеждения – всего лишь способы заполнить пустое пространство, но им никогда не удается этого сделать. Они не удерживаются в нем, и мы чувствуем себя еще более уязвимыми и беспомощными, чем раньше. В какой-то момент мы понимаем, что больше нельзя пытаться залатать эту пустоту. Пока мы не прислушаемся к голосу пустоты, мы так и будем бежать от самих себя, прятаться то в одном, то в другом укрытии, нигде не чувствуя себя дома. Быть собой – значит быть святым, но быть собой очень трудно. Быть собой – значит чувствовать себя в гармонии с собственной природой. Если мы устремлены вовне, постоянно тянемся к чему-то внешнему, – мы не хотим услышать зов собственной тайны. Но когда мы осознаём полноту своего уединения и погружаемся в его тайну, наши отношения с другими людьми теплеют, становятся захватывающими, необыкновенными.
Духовность, которая нужна лишь затем, чтобы заглушить духовный голод, не вызывает доверия. Корень подобной духовности – страх одиночества. Если мы примем уединение мужественно, то поймем, что бояться нам нечего. Призыв не бояться встречается в Библии 366 раз. Уединение благосклонно к нам. Когда мы это поймем, исчезнет б
Танцующее сознание
Есть разные виды уединения. Бывает уединение страдания, когда нас окружает тьма – одинокая, непроглядная, страшная. Слова бессильны выразить нашу боль; то, что другие улавливают в наших словах, – на самом деле лишь бледная тень наших страданий. Такие темные полосы бывают у каждого. В народном сознании всегда существовало представление о том, что в такое время человек должен особенно бережно относиться к себе. Мне нравится образ колосящегося поля осенью. Когда ветер касается колосьев, они не стоят прямо, а клонятся в направлении ветра, иначе ветер сломал бы их. Колосья клонятся к земле, подчиняясь ветру. А когда ветер стихает, они вновь выпрямляются, обретают устойчивость и равновесие. Считается, что на открытом воздухе пауки никогда не плетут паутину между двумя неподвижными предметами, например между двумя камнями, – иначе ветер разорвет ее. Инстинкт подсказывает им плести паутину между двух травинок. Когда налетает ветер, паутина пригибается вместе с травой, а потом снова поднимается вверх и приходит в равновесие. Это прекрасные метафоры сознания, которое чувствует собственный ритм.
Мы взваливаем на свое сознание огромную тяжесть. Ограничивая его или навязывая ему закосневшие убеждения и взгляды, мы утрачиваем ту гибкость, что способна подарить нам подлинное прибежище, единение, защиту. Иногда лучший способ позаботиться о своей душе – вновь вернуть гибкость тем убеждениям, от которых очерствело и закоснело наше сознание: они не дают нам прикоснуться к собственной глубине и красоте. Творчество требует гибкости и умеренного напряжения. Здесь уместен образ скрипки. Если натянуть струны слишком сильно, они лопнут. Когда струны натянуты в меру, они способны вынести сильный нажим смычка, и именно тогда скрипка звучит особенно пронзительно и нежно.
Красота любит забытые места
Только в уединении человек может осознать собственную красоту. Каждого приходящего в этот мир Божественный Художник наделяет глубиной божественной красоты, ее светом. Часто эта красота оказывается скрытой под тусклой оболочкой повседневности. В Коннемаре, где много рыбацких деревень, есть пословица: «Is fánach an áit a gheohfá gliomach», – то есть: «Омары водятся в самых неожиданных и заброшенных местах». В пренебрегаемых нами уголках уединения можно обрести сокровище, которое нам нигде не удавалось найти. Нечто подобное имел в виду Эзра Паунд, когда сказал, что красота бежит от взглядов толпы. Она любит забытые, покинутые места, потому что только там она найдет свет, повторяющий ее очертания, достойный ее. Красота таится в каждом человеке. Современная культура одержима косметической безупречностью. Появились стандарты красоты, а сама она превратилась в товар. На самом деле красота освещает душу.
У нас в душе горит светильник, озаряющий наше уединение. Уединение – это не одиночество. Своим светом и теплом оно способно пробудить человека. Душа восстанавливает и преображает всё, потому что душа – область божественного. Погрузившись в уединение, привыкнув к замкнутости и заброшенности, составляющим его внешние границы, мы увидим, что в глубине уединения нет ни одиночества, ни пустоты – только близость и прибежище. В уединении человек часто ближе к ощущению единства и родства с другими, чем в обществе и социальной жизни. Память любит уединение. Уединение приносит урожай памяти. Вордсворт, описывая свое воспоминание о желтых нарциссах, очень точно выразил эту мысль:
Наш имидж, убеждения, роль – на самом деле только средства и уловки, необходимые для того, чтобы налаживать повседневную жизнь. Когда мы одни, когда мы просыпаемся среди ночи, перед нами может открыться подлинное знание. Мы улавливаем таинственное равновесие своей души. Когда мы проходим внутренний путь и прикасаемся к божественному, тогда внешние расстояния исчезают. Как это ни парадоксально, доверие к внутреннему единству изменяет природу единства внешнего. Если мы не обретем целостности в уединении, наши обращенные вовне устремления останутся беспомощными и несвободными.
Углубившись в себя, человек ощущает необыкновенную радость. Об этом говорит Мейстер Экхарт. По его словам, в душе есть область, неподвластная ни пространству, ни времени, ни плоти. Это область вечного внутри нас. Если мы будем заглядывать туда почаще, то сделаем себе прекрасный подарок – мы почувствуем себя утолившими жажду, окрепшими и посвежевшими. Самое сокровенное, что нам необходимо, не стоит искать где-то далеко. Его можно найти здесь и сейчас, в круге нашей собственной души. Подлинная дружба и святость дают человеку возможность часто греться у очага своего уединения; этот дар позволяет приближаться к другим в сознании их благословенности.
Мысли – наши внутренние чувства
Наша жизнь в мире протекает во времени. Поэтому наши ожидания – творческая и созидательная сила. Если мы не ожидаем найти в себе ничего, кроме подавленных, никому не нужных и постыдных воспоминаний прошлого или настойчивого голода, мы обнаружим лишь пустоту и отчаяние. Если мы не будем подходить к своему внутреннему миру с творческими ожиданиями, мы никогда ничего там не найдем. Наша жизнь зависит главным образом от нашего взгляда на вещи. Сознание определяет бытие в самых важных его аспектах.
Феноменология учит нас, что сознание всегда подразумевает наличие объекта, на который оно направлено. Мир никогда не является просто чем-то внешним. Мы созидаем его сознательно. Чаще всего это созидание происходит настолько естественно, что мы не сознаём его, хотя оно продолжается каждое мгновение. Вероятно, тот же ритм созидания действует и внутри нас. Мы сознательно созидаем свой внутренний мир. Может быть, пришло время феноменологии души. Душа создает, формирует и населяет наш внутренний мир. Механический анализ не откроет нам глубин нашего самосознания. Мы должны прислушиваться к своей душе, пытаться выразить ее мудрость – в поэтической или мистической форме. Есть соблазн считать душу вместилищем наших слабых и подавленных аналитических усилий. Не следует забывать, что с древних времен душе приписывали глубину и опасную непредсказуемость именно потому, что она считалась средоточием божественного в человеке. Если мы оторвем душу от Божественного, она превратится в безобидную фикцию. Пробудить душу – значит проделать путь к рубежу, где опыт преклоняется перед
Между тем, как мы смотрим на вещи, и тем, что мы обнаруживаем на своем пути, существует тесная связь. Если мы научимся смотреть на себя и свою жизнь ласково, творчески, с увлечением, мы удивимся тому, что увидим. Иначе говоря, мы никогда не видим вещи полностью, как они есть. Мы видим всё сквозь призму нашей мысли. Об этом прекрасно сказал Мейстер Экхарт: «Мысли – наши внутренние чувства». Нам известно, что, когда наши чувства, направленные на внешний мир, теряют свою остроту, наше восприятие мгновенно становится неполноценным. Если мы плохо видим, то всё вокруг кажется нам размытым. Если у нас плохой слух, то вместо музыки или голоса любимого человека мы слышим невнятные звуки. Точно так же, когда наши мысли притупляются, когда они полны отрицательных эмоций и самоумаления, мы не сможем найти в своей душе никакого богатства и красоты. Если мысли – наши внутренние чувства, а мы позволяем им быть скудными и бледными, мы никогда не откроем сокровищ своего внутреннего мира. Если мы хотим отдать должное творению, нам следует быть смелее в своих мыслях.
Наши мысли служат посредниками между нами и нашим внутренним миром. Если эти мысли не наши собственные, то они вторичны. Каждый из нас должен научиться неповторимому языку собственной души. В этом уникальном языке мы обретем образ мыслей, который расцветит и озарит наш внутренний мир. Достоевский говорил, что многие люди живут, так и не встречая самих себя. Если мы боимся уединения, то в уединении наша мысль оскудеет, не дав нам увидеть собственную глубину. Если мы позволим озаряющему нас свету пробудить нас, это поможет нам вырасти. Возможно, именно тогда мы впервые увидим себя такими, каковы мы на самом деле. Тайна нашего бытия не сводится к нашей роли, действиям, эго или имиджу. Мы – бессмертная сущность, и такова первопричина нашего пребывания здесь. Если мы попробуем присмотреться к этой сущности, мы начнем обретать гармонию со своей судьбой и с провидением, которое всегда направляет нас. Процесс самопознания непрост: иногда ему сопутствуют страдания, сомнения, тревоги. Но мы не должны отказываться от полноты бытия, чтобы смягчить боль.
Аскетическое уединение
Аскетическое уединение трудно. Человек удаляется от мира, чтобы лучше понять, кто он, что он делает и куда его ведет жизнь. Люди, занимающиеся этим последовательно, склонны к созерцанию. Приходя в гости, вы чувствуете, что входная дверь, порог хранят в себе память обо всех приветствиях и прощаниях, которые здесь происходили. Когда вы посещаете отшельника в монастыре, никто не встречает вас у входа. Вы заходите, звоните, и по ту сторону решетки вам навстречу выходит человек. Эти особые дома – обители уединения. Люди, живущие в них, отказались от почитания всего земного и отправились в опасное путешествие внутрь себя, где ничто не способно пробудить бурные эмоции.
Аскетическое уединение проходит в молчании. Умение молчать – одна из главных утрат современной культуры. Мы живем в назойливую и визуально агрессивную эпоху; всё направлено вовне, на восприятие картинок. Из-за того, что культура становится всё более однородной и стандартизованной, визуальные образы обретают огромную силу. Интернет играет в нашей жизни всё б
Тишина – один из главных порогов в мире. Огромное влияние на кельтскую духовность оказала духовность отцов-пустынников. Эти аскеты учились у тишины: «Брат пришел в скит к отцу Моисею; и просил у него назидательного слова. Старец сказал ему: „Поди, пребывай в твоей келье, и келья научит тебя всему“»[39]. Кельты воспринимали тишину и неизведанное как постоянных спутников человека. В «Похищении быка из Куальнге» Эмер благословляет Кухулина прекрасными словами: «Да будет твоя дорога благословенна», – а если переводить буквально, то: «Я езжу вокруг тебя на колеснице слева направо». Это путь солнца, оно сулит удачу. Для кельтской поэзии и молитв характерно ощущение, что слова возникают из глубокой, благоговейной тишины. Такой взгляд на уединение и тишину делал общение двух людей, которые были друг для друга
Если говорить в целом, наряду с языком существует великая тишина, из которой и вышли все слова. Слова, обладающие глубиной, выразительностью, способностью исцелять, многогранностью, пронизаны аскетическим молчанием. Когда язык утрачивает связь с реальностью, он становится шаблонным, нужным только для обозначения предметов, чисто рассудочным инструментом. Язык поэзии рождается из тишины и возвращается к ней. Современная культура нанесла серьезный ущерб умению беседовать. Обычно, разговаривая с людьми, мы слышим лишь поверхностные рассказы или перечень бесполезных новостей. Горько, когда люди говорят о себе так, будто речь идет о программе, частью которой они являются, или какой-то внешней деятельности, входящей в их обязанности.
Каждому человеку ежедневно приходят в голову новые мысли, каждый переживает неожиданные эмоции. Однако в общении с людьми и в том, как мы привыкаем рассказывать о себе, эти мысли и чувства не приветствуются, и мы умалчиваем о них. Это тем более прискорбно, если учитывать, что самые сокровенные знания мы получили из осмысленного общения. Кельтская традиция изначально была устной. Повествования, стихи и молитвы веками жили в памяти людей и передавались из уст в уста. Их заучивали наизусть. Благодаря тесному общению и наличию такой богатой сокровищницы памяти восприятие и речь людей сближались с поэзией. В отсутствие памяти беседа становится рассеянной, поверхностной и изобилует повторениями. Восприятие острее всего, когда оно опирается на память и опыт. Тогда беседа превращается в настоящее исследование. Подлинный разговор непредсказуем, в нем есть риск и выразительность; он может повернуть в любую сторону и постоянно балансирует на грани нежданного и неведомого. Подлинный разговор не может быть односторонним, он создает связь между людьми. В наше время люди, разговаривая, часто напоминают паука, с маниакальным упорством плетущего вокруг себя паутину речи. Своими монологами, из которых состоят такие разговоры, люди только усугубляют свою разобщенность. Молчание, порождающее слова, молчание между словами и в самих словах вызывает нетерпение. Забывая об этом молчании или пренебрегая им, мы изгоняем из своего мира таинственные и неуловимые явления. Мы больше не можем беседовать с умершими или отсутствующими.
Тишина созвучна божественному
Мейстер Экхарт говорил, что ничто в мире не похоже на Бога больше, чем тишина. Молчание – друг души, открывающий перед ней сокровища уединения. Достичь этой внутренней тишины очень трудно. Чтобы она начала работать на вас, надо освободить для нее место. В общем-то, вам не нужно осваивать весь арсенал и понятийный аппарат психотерапии и психологии или различные духовные методики. Если вы доверяете уединению и возлагаете на него надежды, вам откроется всё, что вам надлежит знать. Французский поэт Рене Шар прекрасно сказал: яркость, в отличие от ее образа, молчалива; мне нравится всё, что ослепляет меня, делая наступающую затем темноту еще более густой. Молчание предстает здесь как сила, обнажающая внутренние глубины. Тишина созвучна божественному.
Поделиться книгой: