Помоги проекту - поделись книгой:
Он прополз по прибрежному песку, таща за собой провод, и обосновался в нише, под самой песчаной кручей. Тут же выпростал из клеенчатого мешочка телефонный аппарат, и Незабудка, занятая ранеными, услышала по соседству:
— Я — «Незабудка», я — «Незабудка»! «Сирень», почему не отвечаете? Алло! «Сирень», вы мне нужны! Вот теперь слышу. Позовите к аппарату ноль третьего…
Девятая рота получила приказ окопаться над обрывом возле телеграфных столбов на самой прибрежной полосе — на случай, если противник вздумает контратаковать с флангов.
Иные счастливцы взмахивали саперными лопатками, другие выгребали песок касками, кто-то орудовал кинжалом.
А что делать, если нет под руками ни лопатки, ни каски, ни кинжала, а зарыться в песок нужно как можно быстрее? В таком случае и пряжка солдатского ремня — шанцевый инструмент.
Ну а те бедолаги и мытари, которые переправились через Неман в одном исподнем, разгребали песок голыми руками.
Младший сержант тоже углублял свою нишу руками, пока не раскровянил пальцы.
Незабудке хотелось помочь ему, но своих хлопот поверх головы. Ей приказано развернуть медпункт под защитой той же песчаной кручи: с наступлением темноты отсюда будет удобнее эвакуировать раненых. Из песчаной стены торчала узловатая коряга. Незабудка повесила на нее свою сумку. Красный крест на сумке играл роль госпитального флажка.
4
Комбат Дородных решил не отсиживаться на берегу, поскольку все командные высотки оставались в руках противника. Он правильно рассудил, что плацдарм следует сразу же расширить. Во что бы то ни стало втянуться в дубраву седьмой и восьмой ротами! Дубрава зеленеет на горизонте, а к югу от нее врассыпную разбежались молодые дубки. Окопаться на западной и южной опушке этой дубравы, взять под контроль подходы к Неману и в случае надобности прикрыть огнем девятую роту, которая остается на самом берегу!
Бывалые бойцы недоумевали, что им пришлось форсировать Неман без помощи саперов, понтонеров, на подручных средствах, выражаясь по-фронтовому, «на соплях». Некоторые последними словами ругали саперов за нерасторопность и безрукость. Но комбат Дородных никого не обвинял. Он да еще замполит батальона — двое на всем западном берегу — знали, что мы собирались форсировать Неман совсем в другом месте, ниже по течению. Еще за десятки километров от Немана «большой хозяин» отдал приказ собирать лодки на озерах, реках, речках и речушках. Но вся эта многочисленная и разношерстная флотилия застряла в расположении соседа справа.
Сосед шел в те дни головным полком и первым увидел Неман. Но лес на восточном берегу был в том месте вырублен. Скрытно сосредоточить флотилию или подвезти понтоны не удалось. А плохие дороги не позволили перебросить плавучие средства к левому соседу. Пришлось отказаться от них вовсе.
Немцы на том участке фронта не позволили застать себя врасплох, вызвали на подмогу авиацию, разбомбили флотилию, и мы вынужденно отступились от своего плана. Однако «большой хозяин» решил извлечь пользу из самой неудачи. Он отказался от мысли форсировать тут Неман, но продолжал действовать как неумный упрямец, чтобы ввести немцев в заблуждение.
Для отвода глаз на берегу оставили разбитые лодки, подвезли свежеошкуренные бревна: их наверняка обнаружат немецкие наблюдатели. А ночью саперы прилежно били чем попадя по бронированному щиту нашей пушки, искореженной бомбами, подражая перестуку плотницких топоров.
Дородных, вызванный в штаб, предложил форсировать Неман выше по течению, в том месте, где восточнобережный лес подступает чуть ли не к самой воде. Немцы держали под особенным наблюдением и огнем те участки, где река сужалась. Значит, выгоднее устроить переправу в широком месте. Особенно удобны места, где Неман растекается двумя рукавами, огибает отмели или островки, поросшие ивняком. Ведь в этом случае ближний рукав окажется под зеленой маской и будет скрыт от наблюдения.
Но было еще одно весьма существенное обстоятельство в пользу плана Дородных: он выбрал участок, где река течет строго с юга на север. Обычно форсирование водных преград начинали в предутренней полутьме. А Дородных предложил форсировать Неман после восхода солнца. Чтобы солнце вставало за нашей спиной! Восходящее солнце ослепит немецких наблюдателей, наводчиков, корректировщиков. Их стереотрубы и бинокли утратят свою дальнозоркость. К тому же противник вряд ли предполагает, что мы нахально решили переправляться через Неман при ясном свете. А после ночи всегда ослабляется бдительность.
Немцы и в самом деле заметили опасность с опозданием, а косые лучи августовского солнца помешали им вести прицельный огонь по переправе. Вот почему мы достигли западного берега с такими небольшими потерями. Теперь важно было во что бы то ни стало удержать «пятачок».
5
Дородных ушел с разведчиками вперед, а младшего сержанта оставил на берегу — к нему вскоре явится первый связной.
И тут, как назло, пропала «Сирень»! Тщетно младший сержант взывал к своей трубке, просил, убеждал, уговаривал, приказывал откликнуться, подать признаки жизни.
— «Сирень», вы мне нужны! Почему не отвечаете? Алло! Я — «Незабудка». Отвечайте! Вы мне нужны…
Видимо, снова обрыв на линии.
— Пропала «Сирень», — сообщил он себе безнадежным хриплым шепотом. — Без вести пропала.
Онемела «Незабудка» — оглохла «Сирень» — ослепнут батареи.
Младший сержант разулся, скинул с себя мокрую гимнастерку и снова двинулся через Неман. Куда поведет его провод — в заросли ивняка на острове, а может быть, еще дальше, к тому берегу?
Осколки и пули секли воду, скакали рикошетом, возмущая ее покой, подымая брызги или опасно ломая отражение берега в реке.
Взрывная волна посильнее речной. Она об дает берег внезапным ливнем брызг, выплескивает клочья воды. Прибрежный песок никак не просохнет, блестят новоявленные лужи.
Незабудка с тревогой поглядывала на реку. Она понимала, что младший сержант может не вернуться вовсе, но вернется лишь после того, как найдет и устранит повреждение.
Позже на узле связи появился артиллерийский разведчик, присланный Дородных. И младший сержант, вернувшийся после исправления линии, надрываясь, охрипшим, но веселым голосом кричал в ожившую трубку:
— Я — «Незабудка»! Соедините с ноль третьим. Алло, «Сирень»! Ноль третий? Это я, «Незабудка». Передайте соседям слева… Гранатой, взрыватель осколочный, заряд полный, угломер девять сорок, уровень тридцать ноль, прицел сто Семьдесят… Да пусть не скупятся там… Вы меня слышите? «Сирень»! Подтвердите телефонограмму — Ясно. Да, да, всем дивизионом. Не жалейте на фашистов боевого питания!..
Младший сержант достал огрызок карандаша, плюнул на ладонь, что-то записал на ней и снова спрятал карандашик в карман гимнастерки.
Гудела канонада, все вокруг потрясал тяжелый гул артиллерийской дуэли, которую затеяли наша и немецкая дальнобойные батареи. И пулеметы начали сварливую перебранку на опушке дубравы. А младший сержант все пытался перекричать разноголосицу боя и при этом поднимал руку так, словно требовал, чтобы воюющие прекратили шум и грохот, — что за безобразие, в самом деле, не дают поговорить человеку! — и снова хрипло орал в трубку что-то неслышное ему самому…
Теперь, когда солнце поднялось и немецкие наблюдатели снова прозрели, они быстро обнаружили место переправы.
Плоскодонку изрешетило осколками, и она застряла возле острова. Наши сделали грубый промах — оставили плоскодонку торчать на отмели, на самом на юру! Лучше бы спрятать ее в ивняке. По-видимому, эта посудина и послужила немецкому наблюдателю ориентиром. Теперь по острову и по реке вела сильный огонь немецкая батарея четырехорудийного состава, калибр орудий — сто пять миллиметров. Можно было подумать, что враг решил запрудить Неман осколками или нагреть ими воду.
К счастью, у противника не оказалось здесь поблизости минометной батареи или он не учел рельефа местности. А при настильном артиллерийском огне девятую роту выручал крутой берег.
Каждый разрыв снаряда, даже тот, который не приносил жертв, причинял племени полуголых людей, окопавшихся на берегу, массу хлопот. Стенки окопов неудержимо осыпались, а кроме того, следовало оберегать оружие: засыплет песком — сразу выйдет из строя. И продрогшие люди — они так и не успели отогреться и обсушиться — снимали с себя сырые рубахи, гимнастерки и завертывали в них автоматы, ручные пулеметы — лишь бы уберечь оружие.
Ну а младший сержант, тот прятал телефонную трубку за пазуху и пряжкой солдатского ремня, руками выгребал песок. Зарыться бы поглубже!
Подошла Незабудка и молча протянула связисту каску. Он поблагодарил ее взглядом, взял каску и принялся лихорадочно выгребать ею песок из-под ног, углублять полузасыпанный окопчик.
— Свою-то каску… бросить пришлось, — оправдывался он, не прерывая работы. — И саперную лопатку. Это когда Новикова окрестило… А новиковскую катушку навьючил на себя.
Незабудка села рядом на песок, руками обхватила круглые колени, поджала под себя босые ноги и молча смотрела, как трудится младший сержант. Мускулистое тело его лоснилось от пота, а мокрые иссиня-черные волосы были все в песке. Он отрыл окопчик по грудь, упрятал вниз свой ящик с телефоном, вытряхнул песок из каски, обтер ее и протянул Незабудке:
— Держите, товарищ старший сержант.
— Это тебе головной убор.
— У вас у самих голова голая. Так что мне этот головной убор не подойдет. Не мой размер…
— Каска, она еще и шанцевый инструмент. А у меня лопатка на медпункте. Видишь, раненый орудует…
Младший сержант оглянулся. И в самом деле — боец с забинтованной головой углублял окоп под санитарной сумкой-вывеской.
— Все равно такого подарка не приму. — Младший сержант решительно положил каску на край окопчика.
Незабудка раздраженно передернула плечами.
— Уговаривать некогда. — Она фыркнула, надела каску, не забыв при этом поправить вы бившуюся прядь волос, и легко вскочила на ноги. Однако уходить не торопилась, зачем-то снова сняла каску. Только что она рассердилась на младшего сержанта, — тоже мне красная девица! — а сейчас ей очень нравилось, что он отказался взять каску. И после трудного молчания произнесла запинаясь — Утром я тебя взяла на подозрение. И плавать, подумала, не умеешь… А еще подумала — из самого робкого десятка.
Он сделал вид, что последней фразы вообще не расслышал.
— Так я же родом из Керчи! Сперва научился нырять с пристани, а потом — читать и писать. Про таких ребят у нас в порту говорили: обросли ракушками… Бедняга Новиков тащил катушку и аппарат. Все имущество за ним подобрал. Идешь вброд, плывешь, а провод все тяжелее. И за все подряд цепляется…
— Еще я прицепилась без толку со своим характером. А характер у меня тяжелый…
— Фашисты не ко времени затеяли огневой налет…
Она отрицательно покачала головой, не соглашаясь с оправданием, которое ей сейчас придумал младший сержант.
— На фашистов свалить все можно…
Незабудка отвернулась и поплелась к своему окопу. Она ставила голые пятки на песок так осторожно, словно ступала по минному полю или каждый шаг причинял ей боль. Она шла с поникшей головой, держа в руке каску, от которой отказался младший сержант; даже спина ее выражала огорчение…
6
На солдатское счастье, тучи плотно затянули небо, оно стало серым, как портянка. При такой низкой облачности нечего делать немецкому корректировщику-разведчику. Хвостовое оперение у этого самолета весьма своеобразной формы, отсюда и название «костыль» или «хромая нога». А то еще бойцы, имея в виду назначение самолета, называют его «ябедником», «стукачом», «доносчиком», «табельщиком».
Нет, «костыль» сегодня не разлетается…
И вот уже с разрешения замполита и командира роты бойцы затеяли костер. Соберется дождь или нет — еще неизвестно, а пока можно обсушиться, погреться, спарить в котелке уху из рыбы, оглушенной снарядами.
В дело пошел валежник, сухой тростник, дреколье, выброшенное на берег еще весенним паводком. А костер по соседству с медпунктом взялся сразу бездымным огнем: кто-то подобрал на брошенной немецкой позиции дополнительные заряды для мин, и они пошли на растопку.
Каждое местечко у костра ценней ценного, к огню жались так близко, что от бурно сохнувшей одежды поднимался пар Того и гляди, загорятся гимнастерки, шаровары, портянки, сапоги, белье, пилотки…
— Тебе хорошо, — доносилось от костра. — Ты личность водоплавающая. А у меня, грешного, когда земля из-под ног утекла… уже не знаю, в какой части света себя числить: жив еще или утоп?..
Это исповедовался тот самый, богатырского телосложения боец, похожий на огромного младенца.
— Эх ты, сухопутная душа! Да и та еле в теле… — хохотнул белобрысый паренек, который плыл с бочкой.
— А в чем моя промашка? Проживаем мы на Алтае. Кулундинская степь. Кроме как в бане, и выкупаться негде. Места у нас безводные, засушливые. Палки для кнута не найти во всей округе…
Младший сержант с завистью поглядывал на бойцов, сидящих у огня. «А почему там нет Незабудки?» — вдруг спохватился он.
Увидел Незабудку на песке у самой воды. Она с ожесточением выкрутила портянки, намотала их на ноги. Долго, пыхтя и отдуваясь, возилась со своими сапожками. Наконец обулась и повеселевшая вскочила на ноги. Мокрая гимнастерка и шаровары прилипли к телу, четко очертив девичью фигуру. Во всем облике ее было одновременно что-то мальчишеское и очень женственное — в бедрах узка, в плечах чуть широковата, с хорошо очерченной грудью.
Незабудка подошла к костру. Раздался чей-то окрик:
— Эй, бочарник, отодвинься! А то уши пригорят.
Белобрысый паренек послушно отодвинулся от огня.
— Да суши ты свои звукоуловители!.. Уступаю место Незабудке. Пережду во втором эшелоне…
— Садись, Незабудка, загорай! У тебя даже прическа мокрая.
Как ни было тесно у огня, для Незабудки местечко нашлось. Она выжала свои льняные волосы, спутанные, потемневшие от воды, и села на корточки, протянув руки к огню.
— Я вся отсырела. — Незабудка громко засмеялась и обернулась в сторону младшего сержанта. Она говорила с вызовом, явно хотела, чтобы тот ее услышал. — Теперь никто меня не зажжет. Несгораемая!..
— А мы тебе боты подарим, — пообещал белобрысый. — И зонтик самый крупнокалиберный. До свадьбы просохнешь!
— Где уж нам уж выйти замуж, мы уж так уж как-нибудь!.. — бойко затараторила Незабудка, но, глянув на младшего сержанта, осеклась.
Закипел котелок, за ним второй, зашипели угли в костре. Поспела уха, и Незабудку стали потчевать наперебой. Несколько рук протянулось с ложками, столь дефицитными на этом берегу.
И как знать, может быть, ложка, простая алюминиевая ложка, вынутая из-за голенища и отданная товарищу в минуту, когда сытный запах ухи кружит голову, дрожат от голода руки и ты едва успеваешь проглатывать слюну, — самая точная примета фронтовой нежности; на переднем крае и нежность суровая, деловитая.
Да, в словах Незабудка не слишком разборчива. Может нагрубить, может выругать последними словами, причем чины и звания в такую минуту не играют роли. Капитану может достаться больше, чем рядовому, если дело касается раненых, если, по мнению Незабудки, кто-то недостаточно к ним заботлив.
Все в батальоне знали ее строптивый характер, вспыльчивость — «девка кипятная».
Рассказывали, как однажды к Незабудке — дело было еще на Смоленщине — привели на медпункт самострела-леворучника. Она отхлестала его по щекам, как мальчишку, а перевязать отказалась — пусть как хочет добирается до трибунала.
Рассказывали, как ей пришлось эвакуировать раненых. Они лежали в кустах, у обочины шоссе. А шоссе Орша — Витебск в том месте просматривалось и простреливалось противником, машины мчались на этом перегоне «с ветерком».
Незабудка стояла и ждала оказии.
Вот вдали показался грузовик. Он быстро приближается. Незабудка властно поднимает руку. Грузовик мчится не снижая скорости. Незабудка не уступает дороги. Водитель прет прямо на нее. Еще мгновение — задавит! Ну и отчаянная! У водителя отказали нервы, но не отказали тормоза у машины: заскрежетала, заскрипела, дернулась, даже слегка подпрыгнула и встала как вкопанная… Лейтенант, сидевший в кабине, отказался взять раненых. Он ссылался на срочное задание, но Незабудка понимала, что это он боится прицельного огня немцев. Как он вздрогнул, побледнел при последнем разрыве! Она вспрыгнула на скат, заглянула в кузов — пустой. Всех ее раненых можно погрузить! Она угрожала автоматом, кляла и проклинала водителя, а лейтенанту пожелала, чтобы он получил заражение крови и столбняк в придачу. Сейчас она вытряхнет из лейтенанта его интендантскую душу! Для убедительности взяла автомат наизготовку. Нет, не знал лейтенант Незабудки!
И когда он вскочил в кабину, крикнул водителю: «Гони!» и грузовик тронулся с места, — Незабудка едва отпрянула в сторону. Она вскинула автомат, дала длинную очередь по Скатам и прострочила камеру. Пока водитель, матерясь и чертыхаясь, но с уважением поглядывая на Незабудку, менял колесо, она погрузила в кузов раненых, да еще заставила лейтенанта помогать ей.
Рассказывали также, как Незабудка вытащила из-под огня тяжелораненого немецкого обер-лейтенанта, перевязала его и отправила в тыл вместе с нашими бойцами, под их присмотром. Она бинтовала немцу голову, а тот целовал ей руки. Потом немец снял с пальца золотое кольцо и сунул кольцо ей в руку. Незабудка брезгливо отказалась от подарка, да еще выругала немца самыми черными словами. На месте его фрау она давно отказалась бы от такого дрянного муженька, который с перепугу отдает чужой женщине свое обручальное кольцо. Выругала, отправила немца в госпиталь, а потом долго ходила мрачная. Кто знает, может, Незабудка когда-то сама мечтала надеть обручальное кольцо. Но ни суженого, ни кольца от него не дождалась и вряд ли уже дождется, а дождалась вот этой взятки от обер-лейтенанта.
Ходил слух, что Незабудка перевелась из медсанбата на передовую после каких-то сердечных неурядиц. Подробностей ее личной жизни никто из бойцов не знал, да особенно и не интересовался. Тем более что своим поведением Незабудка не давала повода для кривотолков и пересудов. Никому из здоровых она не отдавала предпочтения, а к раненым относилась в равной степени заботливо…
7
Незабудка про себя решила уступить место младшему сержанту, как только тот подойдет. Но не пришлось ему погреться у костра. Разве вправе он выпустить из рук телефонную трубку, когда немцы ведут сильный огонь по восточному берегу и линия связи уже несколько раз выходила из строя?
Пусть артиллерийский разведчик, которому младший сержант на время передал свои наушники, кричит в трубку, надрывает голос до хрипоты, а телефонист из «Сирени» весь превращается в слух — оба не услышат ничего, пока младший сержант не найдет место нового обрыва. Беда, если провод унесет течением. Нужно будет срочно вызвать огонь, а как это сделать? От многострадального провода — сколько раз пришлось его сращивать, тачать, надставлять! — зависит судьба всего плацдарма.
В такие минуты младший сержант не думал ни о чем, кроме молчащих телефонов, воедино связанных проводом, но разобщенных. Ему сейчас страшнее было бы узнать, что навсегда онемела «Незабудка», чем самому потерять дар речи.
Во что бы то ни стало «свести концы с концами»!
Он шел, плыл, нырял, при этом все время пропуская провод через кулак, боясь его потерять.
К счастью, провод оборвался на отмели, возле кривой вербы, а не на глубоком месте.
Обрыв в реке опаснее. Где и как найти второй, затопленный, конец, после того как ты уже под плыл к месту обрыва с проводом, зажатым в кулаке? Ведь очень может быть, что тот, второй, конец отнесло течением куда-то в сторону на десяток метров или еще дальше. Как же его найти под водой, да еще в надвигающихся сумерках? Ракеты не в силах надолго раздвинуть темноту. В такой вечер, когда тучи висят над рекой и чуть ли не цепляются за верхушки сосен, кажется, что ракеты теряют в яркости, укорачивается их полет.
Младший сержант работал не покладая рук. Приволок неразорвавшийся снаряд, собрал крупные осколки, нашел дырявую сплющенную каску, подобрал под телеграфным столбом два фарфоровых изолятора, нашел немецкие гранаты без взрывателей, еще какую-то железину. Все это он использует в качестве грузил. Каждое грузило следовало подвязать к проводу куском проволоки. Если провод уляжется на самое дно, его не достанут ни осколки, ни взрывная волна. Никто там провод не заденет, не порвет ненароком.
Незабудка сидела у костра и не спускала глаз с острова.
Младший сержант находился на острове, когда там разорвался снаряд. Незабудку стала бить дрожь, будто она вовсе и не сидела у огня. Но тут же с облегчением вздохнула — увидела младшего сержанта! Он сталкивал в реку плоскодонку, застрявшую на мелководье. Хорошо бы ее снесло, неприкаянную, течением. Но пробоины, видимо, были слишком велики, и плоскодонка затонула. Ну и черт с ней, лишь бы не маячила, не привлекала внимания немецких наблюдателей!
Незабудка услышала, как замполит похвалил младшего сержанта за догадливость. Она так гордилась им в эту минуту, словно имела к нему какое-то отношение.
Подоспел скоротечный августовский вечер. Вода возле крутого берега стала по-ночному черной, повеяло холодком, и те, кто не успел обсушиться, не дождался своей или не раздобыл чужой одежды, дрожали зябкой дрожью.
Поделиться книгой: