Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2

Алексей Чардынин и Владимир Высоцкий. Москва, VIII международный кинофестиваль. Июль 1973 г.

Фото В. Красникова

В те времена мы довольно часто бывали у знаменитого коллекционера Георгия Костаки. Обычно на всякие праздники. Костаки очень ценил Володю и его песни.

— Высоцкий всегда пел охотно?

— Вы понимаете, он не любил, когда его просили спеть какую-то конкретную песню. Но, если, предположим, у Абдуловых собирались на день памяти Осипа Наумовича — отца Севы, — и там Володю просили спеть Фаина Георгиевна Раневская или Ростислав Янович Плятт, то он никогда не отказывался.

А в компаниях он пел только тогда, когда сам хотел. Мог петь-петь, потом откладывал гитару, и начиналось обычное общение. Через некоторое время безо всякой видимой причины снова пел. И это происходило совершенно естественно, а не являлось заполнением паузы, как это бывает у актёров…

Два или три раза при мне Володю просили спеть какую-то песню. И я видел, как ему было не по себе — он не хотел грубо отказывать, но это его сбивало. Ведь у него было определённое настроение, он заряжался на какие-то песни.

— Высоцкий «заряжал» компанию?

— Вообще говоря, он и заряжал, и заряжался сам…

Володя моментально схватывал, как теперь говорят, эмоциональное поле. Например, в те годы, когда он вообще не пил, было такое впечатление, что он «принимал» наравне со всей компанией. У него тоже был «кураж»! И если компания ему была интересна, он мог петь часа два без перерыва. Особенно часто это бывало на Санжейке. Володя очень любил, когда Петя Тодоровский подыгрывал ему на гитаре. Он считал Петю замечательным гитаристом. Володя тогда ещё не очень хорошо владел гитарой, но когда они играли вместе — это был настоящий концерт! Я не очень большой специалист в этом деле, но когда уж очень хорошо, тогда понимаешь — это мастер!

Вот ещё одно качество Высоцкого — он просто обожал людей, которые что-то умеют делать отлично.

— Сколько времени существовала ваша компания?

— Точно не могу сказать… Было время, когда Гарик Кохановский уезжал в Магадан — у него была какая-то романтическая история. Володя сорвался к нему. Мы тогда подняли всю Москву — выясняли, куда он мог забраться. Потом кому-то стукнуло в голову — давайте позвоним в Магадан! По-моему, это предложил Сева Абдулов. Позвонили — и нашли Володю с Гариком… в бане!

А с баней связан ещё такой эпизод. В горах у меня был довольно серьёзный перелом — четыре месяца ходил в гипсе. Ребята звонят:

— Мы идём в баню… Ну и что — «в гипсе»?

Они купили целлофановый мешок, завернули ногу, и мы хорошо попарились. А потом Володя с Гариком разошлись. И наше тесное общение подошло к концу…

— А почему они разошлись?

— Не знаю. У нас не было принято лезть в душу к человеку. Не хочет сам рассказывать — значит, на то есть серьёзные причины. Но между ними пробежала кошечка — причём, не серая, а чёрная. Володя переживал этот разрыв. И не потому, что был виноват — нет! Он переживал сам факт разрыва. Ведь Володю и Гарика связывала очень давняя дружба, их очень многое связывало.

— Мы с вами познакомились в марте 1988 года, когда в Москву приезжала Марина Влади. Она вспоминала о многочисленных ваших встречах — а когда была первая?

— Они ко мне приехали почти сразу после знакомства. Володя звонит:

— Ой, Лешка, с такой женщиной познакомился! Можно мы к тебе приедем?

Приезжают часов в одиннадцать, после спектакля. Я смотрю и не могу понять — ну очень знакомое лицо! Говорит с акцентом — эстонка или латышка?.. Господи, да это же Марина Влади! Марина… Она очень многое сделала для Володи — очень!

У нас как? Два таких человека. Да не может быть, чтобы всё было чисто! У нас же умеют придумывать! А им вначале было трудно жить — просто негде. Вот они и скитались, снимали квартиры — сначала на Фрунзенской, потом на Матвеевской. Тогда мы во многих компаниях встречались…

А на Малой Грузинской я у него был всего несколько раз. Мы ходили смотреть дом, когда он ещё строился:

— Смотри, буду жить рядом с тобой…

А его дом виден из моего окна. Но заходили друг к другу очень редко, что неудивительно при его и моей разъездной жизни. У меня экспедиция, у него гастроли, поездки — это же разводит людей…

— Но в 1974 году вы были оператором фильма «Иван да Марья». Почему от песен Высоцкого в картине почти ничего не осталось?

— Володя написал в картину четырнадцать песен, сам хотел сниматься. Но тогда произошла история с автором сценария Хмеликом. Володя принёс не тексты, а уже готовые песни. Показал. Сидели: Хмелик, режиссёр фильма Борис Рыцарев и я. Хмелик сказал:

— Ты, Володя, тянешь одеяло на себя. Из сказки хочешь сделать мюзикл…

В. Высоцкий. Черновик «Серенады Соловья-разбойника» для к/ф «Иван да Марья». 1973 г.

Володя тоже что-то сказал; он ведь, если задумал, то отстаивал это дело до конца! В общем, они крупно поговорили, во многом разошлись. Володя окончательно решил не играть. Да я думаю, что тогда Володе уже не очень-то хотелось тратиться на эту работу…

Где-то у меня должна быть очень интересная кассета. Ещё до этого разговора мы сидели у Бориса Рыцарева, и Володя пел эти песни, вернее, ещё эскизы. И они всё это обсуждали — то есть крутились мозги, работала мысль. Я помню, что она всегда лежала у меня отдельно, надо будет обязательно найти. Ну а в фильме все Володины песни порезаны — много сокращений и переделок. Жаль, ведь песни были очень хорошие, без дураков.

В июле восьмидесятого я был на съёмках в Хакассии, далеко в горах. И что-то было со связью, мы не могли дозвониться не только до Москвы — до Абакана. Прилетает второй оператор: «Высоцкий умер…» Я помчался в Абазу, маленький городок в ста километрах от Абакана. И здесь началось что-то потустороннее: неделю нас не могли соединить с Абаканом, а тут мне сразу же дали квартиру Володи. Подошёл Валера Янклович:

— Завтра утром похороны. Ты не успеешь…

Действительно, первый рейс на Москву был только на следующий день. Я дал телеграмму и позвонил жене. И как она через все эти кордоны и толпы смогла пройти в театр — тоже мистика. С моей телеграммой и чёрными гладиолусами в руках. И никто её не остановил.

Александра Александровна Дикая была большим специалистом по гладиолусам. Осенью она делала срезку и приносила — почти совершенно чёрные. Я знал, что Володе нравились черные гладиолусы…

12 июня 1989 г.

Феликс Михайлович Дашков

— Представьтесь, пожалуйста, Феликс Михайлович. Вы — капитан дальнего плавания, а на каких судах вы работали?

— В течение тридцати лет командовал я различными судами: грузовыми, а последние двадцать лет — пассажирскими, плавал на теплоходе «Литва» десять лет (где мы и познакомились с Владимиром Высоцким), пять лет на «Белоруссии» и пять лет на теплоходе «Адмирал Нахимов» — до 1984 г. Последние три года работал лоцманом в Ялтинском порту. А теперь — на пенсии. Вот уже год живу в Москве — вернулся опять к своим родным «пенатам». Москвич.

— Ну, естественно, первая встреча? При каких обстоятельствах вы познакомились?

— Первая встреча произошла в Одессе, когда Высоцкий снимался в кинофильме — не то «Интервенция», не то «Служили два товарища». А я тогда находился на «Литве» — в Одессе на ремонте. И Высоцкий приехал вместе с Александром Николаевичем Назаренко. Он — тоже капитан дальнего плавания, который знал Володю немного раньше, когда плавал на «Аджарии». Вот так произошло знакомство.

— А вы уже знали Высоцкого по песням?

— Да, конечно. Уже земля полнилась слухами, и не только слухами, но и песнями, конечно. И естественно, что его направление песенное — оно очень отличалось от официально признанного, и вызывало, безусловно, вполне нормальный человеческий интерес. И сами песни, и личность автора.

Высоцкий произвёл самое благоприятное впечатление, как человек очень открытый, расположенный к людям, легко находящий с ними контакт.

Не было никакого такого налёта «звёздного» — собственно, и до последних дней у него этого никогда не было…

Мы с ним дружили до самых последних дней его жизни. При первой возможности всегда встречались — либо я приезжал в Москву, либо-когда он находился за рубежом — у меня была такая возможность пригласить его путешествовать со мной. Он совершил два таких рейса…

— Об этом потом — будем идти по порядку. Как вы думаете, почему Высоцкого тянуло к морю, к морякам?

— Я вам скажу, почему… Потому что на море люди, отрываясь от повседневной береговой сутолоки, от тех жизненных невзгод и житейской грязи, которая всегда существует в береговой среде, эти люди умеют сохранить некоторую внутреннюю чистоту.

Потому что море, в общем-то, не терпит людей хитрых или людей, которые ищут какие-то особые жизненные блага. Море от них быстро очищается. Как очищается? — Они просто уходят, не выдержав этого образа жизни.

Поэтому остаются люди более открытые, искренние, честные, которые, по-видимому, больше привлекали Владимира, чем те, которые на каждом шагу попадались ему в жизни — даже в театральной жизни.

А потом, видимо, у него было первое знакомство с дальневосточными моряками. А там это «очищение» ещё быстрее, потому что там и наиболее суровые условия плавания, и выгод всяких от плавания значительно меньше, чем, скажем, в Черноморском пароходстве. Поэтому там народ ещё более сердечный, искренний, приветливый и открытый.

И, конечно, морская экзотика. Видимо, когда он читал «морские» романы, он пропитывался этой экзотикой — потому что у всех людей, в большей или меньшей степени, есть влечение к морю. Может, не к мореплаванию, а просто к морю и морякам.

— И несколько слов о его знакомых моряках. Олега Николаевича Халимонова я хорошо знаю. А что касается Назаренко и Гарагули, то я просто не знаком.

— Гарагуля сейчас уже на пенсии. Они тоже очень дружили. И Гарагуля всегда очень тепло вспоминал о Володе. Даже вот в предпоследний раз, когда Марина была в Москве в 1988 году, она звонила Гарагуле в Одессу. Правда, неудачно — мы только его жену застали, он был в это время в санатории. Но тем не менее Марина всегда его вспоминает.

Ну, Анатолий Гарагуля — один из самых оригинальных (если можно так выразиться) капитанов. Оригинальных в каком плане? Он наиболее резко осуждал и боролся с проявлением всякой несправедливости. И он был наиболее непримиримым человеком, защищая своих матросов, своих мотористов, своих моряков от всякой несправедливости — и борясь за их права. И это, видимо, тоже привлекало Высоцкого.

— А потом, Гарагуля — бывший военный лётчик, если я не ошибаюсь?

— Да, он пошёл учиться в Высшее мореходное училище в Одессе после окончания войны, уже будучи лётчиком-офицером. Его лётная карьера была связана, в основном, со службой во время войны. А львиная доля его жизни была посвящена морю и морякам.

— Он плавал на «Грузии»?

— Он плавал много лет на «Грузии» — и на старой «Грузии», и на новой «Грузии». И там он познакомился и подружился с Володей и с Мариной… Я знаю по воспоминаниям Марины, что они у него были не раз и дома в гостях, и в плавании.

— А Назаренко?

— Назаренко принимал Высоцкого у себя на «Аджарии». Я вот пытаюсь найти те самые первые видеозаписи, которые были сделаны именно в тот момент. На борт теплохода «Аджария» был получен один из первых в Союзе видеокомплексов. И Назаренко повезло. Я не знаю, лично ли он это делал или кто-то из членов экипажа — начальник радиостанции или радиотехник, но снимали концерт Высоцкого.

— Это чрезвычайно интересно. Это какой год?

— Это, я думаю, наверно тоже 1966–1967 годы. А может быть, даже 1965. И где-то эта видеозапись должна быть. Она не может исчезнуть. Но где? В каких руках?.. Может быть, удастся хоть какие-то концы найти в Одессе… Это было бы здорово, потому что это самая первая запись. Потом был большой интервал. Я не знаю, в каких фондах сейчас есть его видеозаписи.

— Самая ранняя запись — это 1972 год. Таллинская студия телевидения… А к этому времени «морские песни» уже были?

— Да, уже были.

— И как моряки относятся ко всему этому циклу?

— Моряки относятся так же, как и все остальные люди. Ведь «морской кусок» — он ведь касается не только «морских тем». Это тоже общечеловеческие вопросы и ценности. И проблемы человеческого одиночества, и многие другие…

— А теперь о плаваниях на вашем корабле?

— Значит, в 1975 году Володя и Марина приехали ко мне в Марсель… Нет, ошибаюсь, в Геную. Мы как раз тогда работали с одной из западногерманских фирм на круизных рейсах: Генуя — Касабланка — Канарские острова — Мадейра — и обратно до Генуи. Я не все порта назвал — я сейчас просто на память уже не помню. Но, короче говоря, продолжительность круиза была две недели — они находились у меня на борту в течение двух недель.

— Да вы что! Это совершенно неизвестно…

— Я думаю, что в своей книге Марина об этом скажет… У меня есть много фотографий из этих рейсов. Например, когда мы были на острове Арисифи… Это такой вулканический остров — он совершенно весь засыпан вулканической лавой и пеплом.[4] То есть там чисто «лунный» ландшафт. Ну, и испанцы, которым принадлежат Канарские острова, использовали это для того, чтобы устроить там различные аттракционы. Там есть действующие термальные всякие источники. Например, такой фокус: отверстие в земле, берётся ведро воды, туда заливается, и через 20–30 секунд вырывается со страшным шумом гейзер! У меня снимки этих моментов есть.

Потом, ездили мы вместе с ним из Касабланки в Рабат — это столица Марокко. В Рабате тоже много фотографий на исторических всяких местах…

— Мне Нина Максимовна рассказала, что Владимир Семёнович звонил из Рабата: «Мама, мы в Марокко. Ходим по городу и по базару. Тут всё медное…» Дату она не помнит, но помнит, что по телефону был такой звенящий голос.

— Этого я не знал. Наверное, было так. Владимира, по-моему, пригласили в посольство, и из посольства он, вероятно, и позвонил.

— Что ещё запомнилось из этого круиза?

— Из этого круиза?.. Ну, мы попали потом в автомобильную катастрофу на пути от Кадиса в Севилью. Но, слава богу, у нас водитель-испанец был опытный. Получилось так, что навстречу шёл автобус, и из-за него выскочил обгоняющий автобус встречный лимузин. Его водитель, увидев нашу машину, растерялся — видимо, был малоопытным, — поставил машину поперёк дороги. Наш водитель, заметив такую ситуацию, начал тормозить и ударил его только в бок… В общем, Марина слегка повредила ногу, потому что она спала в это время и не была готова к этому удару. А мы, так сказать, отделались лёгким испугом.

— А как Высоцкий реагировал?

— Очень нормально. У меня с собой была в багажнике бутылка водки. Мы, значит, антистрессовую терапию провели…

— Какие разговоры запомнились? Вы же тогда общались, конечно.

— Общались, конечно, потому что скучно ведь две недели без общения — море. Разговоры? Ну, серьёзных таких особенно разговоров у нас не было. На темы искусства или, скажем, о жизни в стране. Просто обмен впечатлениями. То есть ничего серьёзного такого не запомнилось.

— А его восприятие заграницы?

— Владимир к тому времени достаточно побывал в других странах по приглашению Марины — и на Таити, и во Франции уже неоднократно бывал. Так что его первое удивление к тому времени уже прошло. А запомнилось вот что. Мы ездили в Касабланку в ресторан вечером и кушали омаров. Он, видимо, впервые в жизни это пробовал и часто потом вспоминал, как мы кушали омаров в Касабланке.

— Высоцкий пел у вас на корабле?

— Пел, да. Он сделал один концерт для экипажа — там всё-таки 240 человек. Он с удовольствием спел для экипажа. И многие из членов экипажа записали тогда его концерт. Есть у меня фотографии с того концерта.

— И эта запись у вас осталась?

— Нет, у меня не осталось. Меня, к сожалению, недавно обокрали и все, абсолютно все записи украли. Я уезжал во Францию, был там месяц. Вернулся, а квартира обворована. Так что у меня, к сожалению, ни одной записи сейчас. Пластинки, правда, все остались — те, что он выпускал в Канаде, во Франции… Пластинки не тронули, а кассеты — взяли все.

— А вы предварительно договаривались, что встретитесь в Генуе?