Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2

— Ваше отношение к первым песням Высоцкого?

— Может быть, это не очень скромно, но я Володю оценил чуть ли не одним из самых первых. Я не только его ценил, но и отстаивал… Однажды мы собрались у Артура Макарова — он тогда жил на Звёздном — и сидели на кухне… Я помню, что Артур и Андрей Тарковский Володю немного зажимали, а я всегда говорил:

— Да у него все хорошо, не надо лучше! Уже! У, здорово!

Артур и Андрей говорили:

— Вот ты всегда споришь. А ведь Володя мог бы куда более серьёзные вещи писать!

Левон Кочерян на съёмках к/ф «Один шанс из тысячи». 1968 г.

И мне кажется, что уже тогда Володя был крупной личностью. Если бы он не состоялся как поэт и певец — хотя этого просто не могло быть, — то он мог бы стать крупным артистом типа Райкина или Казакова, хотя несколько в другом жанре… Уже тогда Володя так здорово работал со словом, так талантливо рассказывал, мог подать самые простые вещи так, что мы все лежали. И мне тогда казалось, что он всё равно станет известным и знаменитым.

— Мне уже говорили, что два человека сразу же оценили первые песни Высоцкого, а кто был второй?

— Кочарян, конечно, Лёва.

— А вы как-то соприкасались с фильмом Кочаряна «Один шанс из тысячи»?

— Что значит соприкасался? При мне писался сценарий. Артур писал его сам, но сценарий дорабатывался, нарабатывался в разговорах. Многие что-то предлагали, особенно Лёва. И всем нам это было очень интересно. Это был первый самостоятельный фильм Кочаряна, поэтому Лёва очень серьёзно относился к этой работе. Лёва предложил мне сняться в фильме в роли немца, а я сказал, что в роли немца сниматься не буду. Принципиально. Но, вообще говоря, я был очень занят в то время. Они все уехали в Одессу, а я остался в Москве.

— В конце 60-х годов в вашей компании уже не было единства?

— Да, у нас произошла такая размолвка… Вначале между Артуром и Лёвой — какая-то меркантильная история… Я остался на стороне Артура, хотя с Лёвой не порывал. А вскоре Лёва заболел, заболел очень серьёзно и знал об этом. Он несколько раз лежал в больнице. Однажды мы приехали к нему с Андреем Тарковским. Лёвка лежал зелёный: он тогда принимал какую-то химию, и цвет лица у него был жёлто-зелёный. Мы были настроены очень решительно: расцеловали, встряхнули — и Лёва немного взбодрился… А потом, в последние дни, он уже никого не хотел видеть.

— Вы, наверное, знаете, что у Высоцкого было какое-то чувство вины перед Кочаряном?

— Чувство вины было… И было, наверное, у всех, и у меня в том числе. Лёва умер, ушёл, а нас рядом не было. Наверное, от этого… Ведь Лёва абсолютно для всех нас был человеком эпохальным. Он очень много значил для каждого из нас, и как-то не верилось, что он может так рано уйти.

— Но Высоцкий ещё до смерти Кочаряна отходил от вашей компании?

— Да, он уже стал более самостоятельным, он был весь в делах. У него пошли спектакли, концерты, и общения стало меньше — просто не хватало времени.

Примерно в это время у нас с ним был один очень интересный случай; театр гастролировал где-то в Прибалтике, кажется, в Риге. И там вдруг возникли какие-то преступления, связанные с изнасилованием, и почему-то дали словесный портрет, похожий на Высоцкого. Не знаю, что там конкретно произошло, но Володя очутился в Москве, пришёл ко мне и вот здесь, в этой комнате, жил два дня. Скорее всего, он просто уехал оттуда, потому что его могли задержать. Задержать и предъявить потерпевшим. А знаете — люди в таких случаях могут и ошибиться сгоряча. И когда Володя пришёл ко мне посоветоваться, я сказал:

— Сиди здесь и никуда не выходи!

А в это время мы вместе с Борисом Скориным наводили справки. В конце концов, мы узнали, что к Володе это никакого отношения не имеет… Вот был такой случай, когда Володя пришёл ко мне за помощью как к знающему человеку. Скорее всего, это было самое начало 70-х годов.

Вольдемар Бруйе (сын Марины Влади) и Владимир Высоцкий рядом с одной из своих BMW — 2500v SST. Москва, Малая Грузинская ул. Август 1975 г.

В это же время была ещё одна встреча. В нашей компании я был одним из первых автомобилистов. С 1955 года у меня был старый «Москвич», за рулём которого побывали многие наши ребята. Володя на машине не ездил, но знал о моем увлечении автомобилями.

И вот однажды, когда у Володи уже был «БМВ», мы встретились прямо на улице. К этому времени мы виделись уже очень редко, буквально два-три раза в год, совпадали в каких-то компаниях. У него давно уже была своя жизнь…

И вот мы с женой едем в «Жигулях», и вдруг сзади нам мигает «БМВ». Я остановился — выходит Володя. Я ему и говорю:

— Ну, у тебя и аппарат, черт возьми! Ничего себе!

— Аппарат как аппарат…

— А здорово бегает?

— А ты садись, попробуй!

И мы на этом «БМВ» мотанули по Бородинскому мосту, развернулись, поехали по набережной в сторону Воробьёвки. И я на этом кусочке сумел получить километров 170! Она, наверное, может и больше.

— Ну как?

— Вообще — ничего… Только у тебя что-то там постукивает.

— Да, я знаю, что-то с коробкой передач…

Вот так он вспомнил, что я ценитель всех этих автомобильных дел.

— А позже вы встречались?

— Да, однажды Володя пел в нашей юридической консультации. Это было в 1972 году. Наши адвокаты просто с ума сошли, когда он спел «Охоту на волков». Вот тогда я в полной мере ощутил величину его славы…

— Кто и как организовал этот концерт?

— Было это так… Заведующая нашей консультацией, Лидия Максимовна Каменева (к сожалению, её уже нет в живых), узнала, что я имею отношение к Высоцкому:

— Юра, ты не мог бы сделать так, чтобы Высоцкий пришёл к нам и попел?

И Володя пришёл… Это было на Фрунзенской набережной, наша консультация и теперь в том же месте… Мы устроили какой-то вечер — тогда ещё было можно с вином, — были самые простые закуски, и Володя просто пел… Поел с нами винегрета и пил только лимонад. А потом многие на него набросились:

— Как бы с вами договориться… А вы не могли бы поехать туда…

Володя ответил:

— Только через Юру.

Да! Он тогда сказал, что начал писать песню «Сегодня в гостях у адвокатов», и прямо там, за столом, начал что-то записывать. Это хорошо помнят все, кто там был, но насколько я знаю, Володя такой песни не написал.

— А как вы узнали про смерть Высоцкого?

— Так получилось, что я в этот день уезжал за границу. Да, это было 25 июля: у нас с женой были визы — мы на своей машине уезжали в Чехословакию. Дело в том, что я заканчивал войну в Чехословакии, в Праге, и решил съездить туда, взглянуть…

Так вот: была виза, и нужно было пересечь границу в точно определённое время. Шла Олимпиада, и все было очень строго. И вдруг позвонил Артур — жуткая совершенно вещь: умер Володя. Но мы должны были уехать — поэтому я не попрощался с Володей. Вот такая история…

И уже после его смерти со мной произошла немного странная история, связанная с Володей… Однажды я приехал в Первую тюрьму, в «Матросскую Тишину». Приехал встретиться с одним своим подзащитным — горели сроки, нужно было срочно подать жалобу. Это была пятница — приёмный день, но мне сказали:

— Сегодня приёма нет, у нас карантин. Иди в кабинет к начальнику тюрьмы…

Вижу, у него на стене висит портрет Высоцкого — такая расхожая фотография, с гитарой, честно говоря, она мне никогда не нравилась. И вот начался разговор, который у нас не получился. Откровенно говоря, я разозлился и просто «послал» этого начальника тюрьмы.

И тут он мне говорит:

— Ах, ты так?! Ну, я тебя проучу! — и к секретарю: — Давай сюда кого-нибудь из персонала! Сейчас мы этого адвоката оформим, будет знать, как здесь ругаться!

Я не выдержал:

— И у тебя, гадина, ещё портрет Высоцкого!

— А ты чего о Высоцком знаешь?

— Я-то знаю, а вот ты ничего не знаешь!

— Ну-ка, погоди чуть-чуть, — сказал он секретарю, — и оказалось, что этот начальник тюрьмы работал в МУРе и даже встречался с Володей. И когда он узнал, что я люблю Высоцкого, и даже имел к нему какое-то отношение, он моментально стал другим человеком:

— Ну, хорошо… Извини, что так получилось.

Он мне выделил специальную камеру, где я и поговорил с моим подзащитным.

— И последний вопрос, который я задаю всем: главная черта характера Высоцкого?

— Знаете, бывают такие люди, которые принимаются целиком, во всём, абсолютно. Вот Володя был именно такой парень. Я не помню никаких его поступков, которые могли кого-нибудь задеть, обидеть… Не то, чтобы его надо было защищать, он очень точно входил и выходил — в любой ситуации.

А главное, по-моему, в нём было чувство справедливости. Он хотел, чтобы всё было по-справедливому, и искренне и честно говорил об этом в своих песнях.

Декабрь 1988 г.

Михаил Иосифович Туманишвили

— Ваша первая встреча с Высоцким — когда и как это было?

— В 1960 году я уходил из Театра Пушкина, но поехал на свои последние гастроли с этим театром в Ригу. А Володя именно в это время был принят в театр и тоже поехал в Ригу. Вот тогда я и познакомился с ним. Но это было ни к чему не обязывающее общение, я из театра уходил и близких отношений ни с кем завязывать не хотел. В следующий раз я увидел Володю у Лёвы Кочаряна…

— Расскажите немного о Кочаряне.

— Кочарян работал в кино, я в театре — и друг о друге мы ничего не знали. Но после Театра Пушкина мы с Валей Куликом — моим другом по Вахтанговской студии — перешли в Театр киноактера. Валя снимался на Мосфильме, где-то познакомился, а потом и подружился с Лёвой Кочаряном. Кроме того, Валя знал, что наши отцы — Иосиф Туманов и Сурен Кочарян — были очень дружны, и счёл своим долгом познакомить и подружить сыновей.

Я тогда жил на Арбате, в Кривоарбатском переулке. Мы с мамой занимали большую комнату в коммунальной квартире. И вот однажды Валя Кулик притащил ко мне Лёвушку Кочаряна, а с Лёвой, по-моему, был тогда Толя Утевский. Вот таким образом мы и познакомились… В том прекрасном возрасте любые встречи превращались в не менее прекрасные застолья — и мы быстро сошлись.

А потом я стал бывать у Лёвы Кочаряна… И вот в этом доме на Большом Каретном я познакомился уже со всей компанией: и с Артуром Макаровым, и с Юрой Гладковым, и с Володей Высоцким. А потом — с Аркашей Свидерским, Володей Акимовым, Гариком Кохановским, — но это было уже позже. А основной состав нашей компании — это Лёва, Толя, Артур, Юра, Володя и Олег Савосин.

— Какой это год?

— Я вам могу сказать… Это был конец 1960 или самое начало 1961. В это время мы с Володей Высоцким как-то очень подружились. Правда, ближе всех мне был Лёва Кочарян. Но с Володей мы сблизились настолько, что после смерти моей мамы, он просто жил у меня. Временами, но жил… И когда ему — в силу каких-то обстоятельств — нужно было побыть одному, он приходил прямо ко мне. Да и женился он на моих глазах…

— А каким образом?

— Обстоятельства были такие… Мы были уже очень дружны, скорее всего, это конец 1961 года… В Москву приехала с Ленфильма Анна Львовна Тубеншляк — второй режиссёр картины «713-й просит посадку». И она пригласила меня пробоваться в этот фильм; в этой же картине пробовался и Володя. Кстати, позже я выяснил, что мы претендовали на одну роль. И на эту роль морского пехотинца был утверждён Володя. А когда Тубеншляк приехала забирать его в Ленинград на съёмки, я пошёл их провожать. И в окне вагона я увидел очень красивую девушку… (А в это время ни одну симпатичную девушку мы оставить без внимания просто не могли.) Я — Володе: «Ты эту девушку потом обязательно привези к нам». А Тубеншляк говорит: «Это наша актриса — Люся Абрамова. Она тоже снимается в «713-м». И Володя отвечает: «Обязательно привезу». А сам женился на ней! — там же, в Ленинграде!

Людмила Абрамова в роли Эвы Пристли на съемках х/ф «713-й просит посадку». Ленинград, сентябрь 1961 года. Первый советский фильм-катастрофа, снятый режиссёром Григорием Никулиным на киностудии «Ленфильм». Премьера состоялась 3 апреля 1962 г.

А потом были наши набеги на родильный дом, в котором рождались Володины сыновья. Мы набирали в «Арагви» какие-то кушанья — сациви, шашлыки, лаваши и буквально прорывались в этот родильный дом. Чуть ли не в родильное отделение… Остановить нас было невозможно — это была какая-то стихия.

— Высоцкого утвердили на роль, а вас нет — это не повлияло на ваши отношения?

— Ну что вы! Я был счастлив, что Володя попал на эту картину… Это было то удивительное и прекрасное время, когда каждый совершенно искренне радовался за товарища, который получил пусть даже твою роль. А сейчас это даже понять практически невозможно… Вы понимаете, в нашей компании были такие отношения, что любой успех твоего друга воспринимался как большой праздник для тебя лично! С тех пор многое изменилось — мы поскучнели, постарели, стали жёстче, — а тогда это было совершенно нормально.

— Большой Каретный — что вам особенно запомнилось из того замечательного времени?

— Мне запомнилось ощущение непрерывного, постоянного творчества. Да, был в наличии весь привычный антураж: застолье, тосты — но мы собирались не для этого. Собирались поговорить, поспорить… Многие из нас недавно закончили театральные институты, многие уже начинали работать в кино, было много друзей и знакомых в театрах и на студиях. Первые фильмы, первые роли, первые книги… А ещё собирались, чтобы послушать первые Володины песни.

Причём, на Большом Каретном бывали совершенно разные люди — от высоких интеллектуалов до настоящих блатных. А между ними — жокеи, биллиардисты, работники торговли — и вообще кто угодно. В общем, крутилась такая громадная команда, в которой могли встретиться люди совершенно разные по своим симпатиям и антипатиям. И всё это объединял, конечно, Лёва — он был человеком громадной эрудиции и сильного концентрирующего начала.