Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2

— То есть, вы продолжали общаться и после окончания школы?

— Да, когда я в 59-м году пришёл из армии, все функционировало, компания жила.

— Но началось это в 8–9 классах — встречи у Акимова в его громадной комнате?

— Да, это был целый мир, и мне казалось, что другого мира просто не существует. Это были встречи в его огромной комнате, которая существует до сих пор. Практически это не были отдельные встречи — это было ежедневное времяпрепровождение… Мы слушали музыку. Я не помню, какого склада была музыка, но джазом для нас были Утесов и Цфасман, Эдди Рознер, — ведь мы же ходили в «Эрмитаж» на их концерты. Более того, не каждый мог купить билет — просто не было денег, так что мы сидели в оркестровой яме, слушали у входа. Сад был великолепный, — это был остаток дореволюционной Москвы.

Большой Каретный переулок, 15. Дом 1900 года постройки, в котором бывал весь цвет Москвы. Тут, в квартире его отца, прошли юношеские годы Владимира Высоцкого. Здесь же проживали Левон Кочарян вместе с женой Инной Александровной (в кв. № 11), а также школьный товарищ Высоцкого — Володя Акимов.

А ещё мы прогуливали школу, сбегали на «Тарзана»… У пленных немцев, которые строили Петровку 38, мы оставляли портфели, потому что с портфелями не пускали в кино. А чуть помладше — мы сбегали в уголок Дурова и часами простаивали у говорящего ворона. На вопрос: «Как тебя зовут?» — он отвечал: «Воронок». «А как ласково тебя зовут?» — «Воронуша».

У Гороховера мы играли в карты. И сам факт, что в карты мы играли на деньги, увеличивал к ним интерес. Играть без денег казалось неинтересно. Правда, Гороховер, как мне по сей день кажется, был взрослее нас по развитию, несмотря на то, что был младше на класс — он раньше нас прикоснулся к порочным, что ли, сторонам жизни. Не в том смысле, что это плохо, а просто он больше соприкоснулся с реальной жизнью, столкнулся с её негативными сторонами.

Нам никогда не было скучно. У нас была масса интересов, не знаю — высоких ли, но уж не низких — точно. Была живая жизнь.

— О чём вы говорили, о чём спорили, чем жили?

— Вы помните, может быть, был такой процесс врачей. Лидия Тимашук, Герой Советского Союза, открыла преступную группу врачей, которые якобы хотели уничтожить всё… У меня мать была «враг народа», но некоторые преподаватели в душе были против гонения, и среди них — очаровательная Вера Александровна Дудовская, преподаватель французского языка. Так вот, я знаю, что Вера Александровна нескольких парней из нашего класса водила к себе домой обедать. Но она не говорила: «Пойдёмте ко мне обедать», — а предлагала:

— Пойдёмте у меня что-то посмотрим…

А потом:

— Ребята, давайте попьём чаю.

А чай с бутербродами — нормальная еда для мальчишки… Так что находились люди, которые хотели нас оградить, защитить.

— А были контакты с дворовыми компаниями: с Малюшенкой, с Лиховым переулком?

— Значит, была Малюшенка, Крапивинский переулок… У меня эта страница осталась как бы неперевёрнутой. Но я знал, что существуют какие-то кланы, существует какая-то вражда или, будем считать, мелкая рознь. Думаю, что Акимов, Гарик Кохановский и Володя соприкасались с ними теснее. А Петровка 26 была наша, там жили будущие конькобежцы и хоккеисты — чемпионы мира, а поскольку Деконский учился в нашем классе, его окружение было нашим окружением. И когда на каток приходил со своей шайкой Олег Домницер — предводитель лиховской шпаны, то он очень чётко знал, кто принадлежит к клану Петровки 26, и его дружки нас не трогали.

А «трогали»— что это значит? Петровка 26 — это был очень популярный каток в центре Москвы, каток «Динамо». Вдоль его освещённого забора обычно выстраивалась очередь за билетами. Билет стоил 2 рубля 50 копеек. Команда Домницера раскупала с утра все билеты. Выстраивалась очередь и… ждали, когда кто-нибудь уйдёт с катка: уйдут 5 человек, продадут 5 билетов в кассе. А чтобы долго не стоять, домницерские мальчишки продавали эти билеты желающим по 5, по 10 рублей в субботу и воскресенье.

А на катке играет музыка. Это тогда для нас!.. Мне казалось, что я окунаюсь в какую-то сказочную атмосферу — музыка, свет и ещё Игорь Владимирович Ильинский катается на фигурных коньках посредине, мы в одном дворе с ним жили. Каток — это огромная страница жизни.

А ещё эти ребята из домницеровской компании высматривали в очереди людей, одетых подороже, побогаче, и… У них точно была мафия, потому что их контролёры пропускали безо всякого — они фланировали то на лёд, то со льда. Короче, делали так: заходили на каток без коньков, подходили к тому забору, через который всё видно, — глухой забор был примерно по плечи, а выше торчали головы в зимних шапках — выбирали себе жертву и сдирали шапку.

Одноклассники у витрины магазина «Бакалея» на ул. Горького: Леонид Эгинбург, Владимир Акимов, Игорь Кохановский, Владимир Малюкин и Владимир Высоцкий. Москва, 1 мая 1955 г. Фото Аркадия Свидерского

Один раз пострадал и я. Мне отец купил шапку за 10, кажется, рублей — это было что-то фантастическое! Для меня это был праздник! И у меня стянули эту шапку. Я подошёл к Домницеру — он стоял, как адмирал Нельсон, и руководил действиями своих подчинённых, — я говорю:

— Олег, что такое?! У меня только что один из твоих шкетов стянул шапку!

Через десять минут нашли этого человека, вернули мне шапку. Я никуда не ходил жаловаться не потому, что я такой хороший, а потому, что знал отношения. И, видимо, чувствовал защиту: рядом Деконский, Кохановский, Акимов — он же их всех знает, и против не попрёт.

Что ещё связано с Домницером?.. Я помню, была такая ситуация: у нас в классе был отличник — Алик Трофимов, сын полковника КГБ. Он тоже жил на Большом Каретном. В общем, он нас пригласил к себе на день рождения. Это был 9 или 10 класс, точно сейчас вспомнить не могу. Алик Трофимов пригласил кучу мальчишек — одни мальчишки. Мы играли в пуговицы. Вы знаете эту игру? О, это была роскошная игра! У Алика, у него одного был громадный стол — полированный, с бортами, и мы пуговицами играли в футбол. Играли один на один — в бортах были сделаны ворота. У каждого было по 5 больших пуговиц и одна маленькая, которая изображала мяч. Нужно было нажатием на край большой пуговицы сделать так, чтобы эта большая пуговица стукнула по мячику, и чтобы он влетел в ворота. Довольно часто мы там собирались.

Алик нас пригласил, мальчишки пришли. Кто был? Володя Высоцкий был точно. Короче говоря, к нему пришло человек восемь мальчишек… Отец дежурил, а мать специально, чтобы дать мальчишкам отдохнуть, создать атмосферу, ушла. На столе стояли лимонад и оранжад, бутерброды с любительской колбасой, пирожные и отдельно стояли чашки для чая.

Мать уходит — гуляйте и всё такое. И тут кто-то раз — и вынул из кармана бутылочку сухого вина. В какой-то момент пришёл Домницер, притащил настоящую водку:

— Кто пить будет? Никто не будет? Ну, ладно…

Короче говоря, пили-пили-пили, а на следующий день Алик Трофимов красный прибегает в школу — исчез из письменного стола отцовский пистолет.

Началось расследование: вызывали каждого, кто там был. Все мальчишки промолчали, никто ни разу не назвал фамилию Олега, хотя все поняли, что пистолет взял он. В общем, каким-то образом раскрутили это дело, никто ни одной фамилии не назвал, но обвинили Домницера. Как это раскручивалось, я уже не помню, но точно знаю, что через короткое время после этого происшествия Домницера около школы сбил трофейный «Студебеккер». А следом шла машина — она вторично его переехала. У него была травма, практически не совместимая с жизнью: была изувечена черепная коробка, но его спасли и выходили для того, чтобы судить за кражу оружия.

— Это была случайность, этот «Студебеккер»?

— Думаю, что нет. Думаю, что это была акция, и думаю, что эта трагическая конфликтная ситуация послужила толчком для написания «Где твой чёрный пистолет?».

— А что ещё запомнилось вам из школьных лет?

— Как мы снимались в кино… 1955 год. Юрий Павлович Егоров, знаете такого режиссёра? — снимает фильм «Они были первыми». Этот фильм был недавно по телевизору, и я с гордостью показывал моей жене, что «вон мы мелькаем». Это эпизод, которого никто не помнит. А я помню. Есть документы, есть ведомости, по которым мы получали деньги. Мы едем чёрт-те куда от центра — киностудия им. Горького, где я, по иронии судьбы, потом проработал 20 лет почти. Мы прочли где-то в газете объявление:

«Молодёжь в возрасте от 16 до 20 лет приглашается на массовые съёмки кинофильма «Они были первыми». Приезжать к такому-то часу, адрес 4-й Сельскохозяйственный проезд, — это раньше он так назывался, — теперь это ул. Эйзенштейна — киностудия им. Горького».

Мы приехали на проходную. Точно помню, кто был: Гарик, Володя Высоцкий, Володя Акимов, Аркаша Свидерский и Игорь Герасимов — точно знаю, что пять человек. Нам выписывают пропуска, мы проходим и снимаемся. Восемь часов в жаре, с намазанными лицами торчали за спиной Ленина, которого играл Штраух. Это была заключительная сцена этого фильма, где Ленин на III съезде ВЛКСМ провозгласил свой лозунг: «Учиться, учиться и учиться!». А за Лениным — панорама участников этого съезда — комсомольцев, и последние три минуты камера всё время приближается, таким образом приближаются лица — и мы там стоим! По телевизору было видно, можно было отличить и Акимова, и Высоцкого, и Гарика, и меня. 20 лет назад мне это очень польстило.

— Но все ходили, смотрели фильм?

— Я — да. Я гордился, я всем рассказывал. Мне кажется, что это не запечатлелось у большинства участников этого случая, но у меня запечатлелась на всю жизнь вот эта сцена. Я помню, что мы даже получали деньги по ведомости — три рубля — спустя неделю или две. Но дело не в деньгах — сам факт, что мы были ещё раз на киностудии. Вот такой эпизод. Это был 1955 год.[1]

— А после окончания школы вы встречались с Высоцким?

— Я в 59-м году вернулся из армии, у нас уже разделилась компания, потому что пока я был в армии, Володя уже стал профессиональным актёром. Я искал себя: работал санитаром в морге, готовился поступать в медицинский… Но в конце концов я пошёл на студию Горького, где долгое время работал художником. А Володя уже распределён к Равенских, и мы с ним редко видимся:

— Вовка, ну как дела?

— Да какие дела — 70 рублей!

Не шикарно, жизнь не шикарная. У меня уже потекла какая-то своя заваруха — жизнь, закрутка… Ещё я помню эпизод по кинематографу, у нас на студии Горького — Шукшин делал фильм «Живёт такой парень». Володя тоже был приглашён в эту картину и снимался там и ездил с Василием Макаровичем на Алтай.

— Точно?

— Как «точно», когда он в кадре! Как это «точно»? Володя же в кадре — знаменитая сцена «В клубе»! Я это совершенно чётко знаю… О Василии Макаровиче рассказывать, наверное, не надо — вы всё знаете. И вот они едут на Алтай, на съёмки — это Оловянный рудник! — поселение зековское. Володя потом отлично рассказывал, как там за водкой женщины ходят. Тогда он эту сцену увидел и мне её рассказал, у меня было такое впечатление, что я пережил это.

Фотопроба Высоцкого на роль Пашки Колокольникова в к/ф «Живёт такой парень». 1963 г.

Женщина заходит в магазин, где продают железо-скобяные изделия, водку, макароны, бычки в томате — ну всё в одном помещении. И из магазина она выходит и вот так держит подол: она несёт водку: не в чем нести после работы — и она так по посёлку идёт и несёт водку в подоле.

А другая сцена — это во время съёмок в клубе, где Володя снимался. Играла музыка, местные парни и девушки танцевали. Один из осветителей пригласил местную девушку потанцевать. К нему подошли двое местных и на очень высоких тонах стали говорить, то есть затевалась драка. И в это время подошёл Володя и своим голосом, — более того, он взял обоих за руки:

— Вы чего там?

И парни мгновенно отошли. Это не со слов Володи — это со слов осветителя, который там был… Просто приходил этот человек, которому Володя помог, — и рассказал всё это, всё про картину «Живёт такой парень».[2]

Больше кинематографические пути наши не соприкасались, а соприкоснулись мы один раз у Геры Фрадкина, когда Володя уже был с Мариной. Какой это был год?.. Наверное, это начало, потому что они ещё не были мужем и женой.

Но мы уже не перекрещивались так тесно. Это всё, что я могу сказать о Володе по хронологии встреч.

Потом были встречи мельком — в Сочи, в «Спутнике» — он был с Мариной: они уже были мужем и женой. Не помню, какой это был год… Где-то 72–73–74… Потом были случайные встречи в Доме кино.

— Как дела?

— Всё нормально!

Что у нас ещё могло выпасть из разговора, о чём я не рассказал?.. Я не хочу вам ничего говорить о его творческой жизни на Таганке — эти страницы на виду у всех. Для меня дороже то, с чего мы начинали. То, с чего он начинал, в чём он рос и как он рос. А росли мы, по-моему, очень достойно. И не каждый школьный класс давал такое количество имён, да и не каждая школа в целом, я думаю, давала такой выпуск.

Март 1988 г.

Юрий Борисович Гладков

— Юрий Борисович, когда вы попали на Большой Каретный?

— В 1961 году я поступил в юридический институт и учился там вместе с Лёвой Кочаряном. Мы учились в одной группе и, как говорится, сидели за одной партой, и через Лёву я познакомился со всеми остальными — с Утевским, с Макаровым, с Туманишвили… И на дне рождения Утевского я впервые увидел Володю Высоцкого; скорее всего, это было в 1955 или 56-м году. Я хорошо помню, что Володя пришёл с гитарой и спел шуточные куплеты, посвящённые Утевскому.

После третьего курса института я ушёл работать в уголовный розыск (это было в 1955 году), а Лёва закончил институт и должен был тоже работать в милиции. Но Сергей Апполинарьевич Герасимов взял его ассистентом на «Тихий Дон», и вся дальнейшая жизнь Кочаряна была связана с кино. Потом Лёва женился на Жене Крижевской, а она жила в этом же самом доме на Большом Каретном. Вот в этой квартире и существовала наша компания. Вообще ребят было много, но постепенно сформировалось такое ядро, которое Артур Макаров называл «первой сборной».

— А каким вам запомнился Высоцкий?

— Это был совсем молодой парнишка, симпатичный и очень живой. По-моему, он уже учился в школе-студии МХАТ… С Володей мы тогда довольно много разговаривали. Понимаете, у меня так сложилась судьба, что я с 13 до 15 лет был на фронте — воспитанником, или, как говорят, «сыном полка». Потом некоторое время я учился в мореходном училище, учился и в цирковом… И только после этого поступил в юридический институт. Ребята, конечно, об этом знали, а вот Володе я рассказывал о своей жизни.

В то послевоенное время мы не сразу определились… Во всяком случае, многие из нас. Кочарян некоторое время учился в училище гражданской авиации, потом в институте востоковедения. У Артура Макарова вообще очень сложная судьба… Поэтому много разговоров было о жизни, которую мы знали к этому времени достаточно серьёзно.

— А где вы тогда работали?

— Вначале — «на территории», в 62-м отделении милиции на Тишинском рынке, а перед уходом в коллегию адвокатов — на Рижском вокзале. Насчёт «громких» дел я особенно похвастаться не могу, но дела были всякие… Ребята многие знали, и Володя — тоже. А было одно дело, в котором ребята участвовали. Мне надо было задержать такого Лапчева Женю — он скрывался. И мы его задержали вместе с Левой Кочаряном. Взяли в Электрическом переулке, прямо на улице. Был там такой знаменитый дом.

— Первые песни Высоцкого — уличные, дворовые. Как вы думаете, почему они были именно такими?

— Я не думаю, что они были именно такими потому только, что Толя Утевский и я работали в уголовном розыске. Хотя в первых Володиных песнях всё из наших разговоров, из нашего быта, из нашей жизни.

Во-первых, тогда была мода — многие пели такие песни. А ещё этот уголовный мир в нашей стране обладал какой-то притягательностью. Помню, что Володя этим интересовался. Я ему рассказывал про одну женщину, которую хорошо знал, про женщину из этого мира. Рассказывал, как она ездила в Магадан, на Колыму — прошла по тюрьмам… Володя интересовался языком, особым языком этого мира, и что могли, мы ему рассказывали.

— Вы помните сам процесс записи первых песен?

— Первым его стал записывать Лёва Кочарян. У него был старенький магнитофон «Днепр». Лёва подкладывал под микрофон книги, усаживал Володю, и они начинали записывать. Лёва делал всё, чтобы лучше получалось. И Володя тоже очень серьёзно готовился… В общем, это всегда был очень серьёзный процесс, почти как в студии.

— А вы видели Высоцкого работающим, то есть, когда он писал ручкой по белому листу бумаги?

— Нет. За исключением, пожалуй, одного случая… Я заехал за ним, Володя жил тогда у своей мамы, где-то на Профсоюзной. Я приехал, Володя мне открыл и говорит:

— Извини, мне надо дописать…

Беловой автограф песни «Большой Каретный»

И вот он при мне стал что-то писать, дописывал прямо на ходу. Я помню, что он был очень весёлый:

— Ну всё, ну сейчас…

Но это было уже позже.

— А что вам запомнилось с самых ранних лет?

— Запомнился такой случай. В 60-м году лежал я в госпитале, на Петровке. На последнем этаже поликлиники МВД было такое отделение… Это, очевидно, сентябрь или октябрь. Моё заболевание связано было с печенью, и жена приносила мне очень много винограда. А ребята приходили совершенно голодные и съедали весь этот виноград. Володя наелся винограда и пел для меня, правда, не в палате, а на балконе. Сбежались люди и слушали Володю.