Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2

И вообще, это был родной дом, куда мы могли прийти когда угодно и с кем угодно. И мне всегда было жалко жену Лёвы — Инну Кочарян. Ведь на её плечах лежали заботы о всей нашей банде. Дом был абсолютно открытым — с утра до вечера. Ей было, конечно, очень трудно — всех нас и накормить, и приютить, и со всеми справиться. Ведь были времена, когда мы встречались там почти ежедневно.

Иногда мы ходили в ВТО, рестораны тогда были гораздо дешевле и доступнее. Зарабатывали мы тогда мало, но на всё хватало. И никогда не считали деньги… Не было расчётов — сегодня ты платишь, а завтра я. Всё, что было, несли в этот дом. Жили, повторяю, как одна семья.

Причём людям, которые собирались у Лёвы Кочаряна, всегда было интересно друг с другом. Может быть, в другом доме они не сказали бы между собой двух слов. Но на Большом Каретном была такая атмосфера, что люди раскрывались. Это всем нам очень многое давало.

— И как раз в это время — самые первые песни Высоцкого…

— Первые Володины песни были чисто блатными. Хотя скорее даже не блатными, не хулиганскими, а озорными. Озорные песни на заданную — блатную тему! Ведь всегда существует такой приблатнённый мир с «романтикой», которая пленяет воображение очень молодых людей. И в этом мире якобы есть законы дружбы и кодекс чести… Хотя это существовало, может быть, только в нашем воображении. Но признаюсь, тогда всё это на нас действовало.

— А запомнились вам какие-то конкретные случаи, связанные с первыми песнями Высоцкого?

— Об одном уже рассказал Артур Макаров. Да, я вполне мог сказать, что не могу бить человека по лицу — сказывалось моё интеллигентское воспитание. А вот ещё случай… Это было у меня на Арбате… 1964 год, зима. Я уже был женат. И вдруг глубокой ночью я проснулся. Мне показалось, что чем-то кинули в окно — мы жили тогда на третьем этаже. Я подошёл к окну, оно было большое, трёхстворчатое — с подоконником. Напротив — фонари, падал пушистый снег, и вся улица была засыпана. Абсолютная тишина. И под этим фонарём стояла машина, рядом фигурка в шапке-ушанке, тоже засыпанная снегом. Это был Володя, немного пьяненький.

— Вовка, ты что?

— Мишаня, я лёгоньким снежочком бросил в стёклышко, чтобы не разбить тебе окно. Я из Ленинграда приехал. У тебя нет пятёрочки?

У меня тогда ночевал один из братьев Савосиных и ещё кто-то. У нас на всех была одна пятёрка — до зарплаты. Естественно, она перешла к Володе. Он моментально купил бутылку водки — у таксистов в то время была такая цена — и поднялся к нам…

Потом он заставил нас всех лечь спать и сел за стол. До утра он сидел за этим столом и писал. И утром он нам спел две песни, одну я прекрасно помню — это песня про китайцев, про Великую китайскую стену, а вот какая была вторая — забыл.

— И тогда же было написано четверостишие, посвящённое вам:

Туманная туманность Андромеды, Туманов Мишка тоже весь в тумане. Но несмотря на горести и беды, Всегда имеет пять рублей в кармане…

— Да, а связано это ещё вот с чем… У нас была такая приятельница — Галя Ушакова. Она работала главным администратором кинотеатра «Арс» на Арбате. Галя — человек доброжелательный и компанейский — очень полюбила всю нашу компанию. И однажды она мне говорит.

— Миша, у тебя в комнате надо сделать ремонт!

— Галка, ремонт сделать, конечно, хорошо — но где взять деньги?

— Я тебе дам художника из нашего кинотеатра, он хотя бы стены покрасит.

— Ну, хорошо.

Мы все куда-то уехали, а когда я через несколько дней вернулся домой, то не узнал свою комнату. Все стены были выкрашены в разные цвета. Одна была чёрной, вторая — темно-вишнёвой, третья — темно-зелёной. И на этих стенах маслом были изображены какие-то химические структуры, кристаллы, соединения — нечто фантастическое. Очень похоже на детскую комнату при отделении милиции. Художник почему-то решил именно так расписать мою комнату. Но смотреть на это долго было невозможно, вполне можно было «трёкнуться». И тогда Володя написал:

У меня с нервишками что-то неустроено. Надо стенки Мишкины поклеи́ть обоями!

— А когда и как вы вместе с Высоцким попали в длительную гастрольную поездку по Сибири?

— Состоялась эта поездка таким образом… Это был ноябрь 1963 года. У меня в доме были какие-то сложности, и у Володи тоже что-то не клеилось дома — он был какой-то бесприютный и неприкаянный. Тогда я ещё работал в Театре киноактёра, и мы очень часто собирались у нас, на улице Воровского. В театре был дешёвый буфет, биллиардная, и у нас там было много друзей-приятелей.

Владимир Высоцкий и Виталий Войтенко (крайний слева). Новокузнецкий драматический театр, 7 февраля 1973 г. Фото В. Богачёва

Как-то мы с Володей сидели в этом буфете и о чём-то разговаривали. Скорее всего, грустили по поводу наших «поломанных» жизней. И к нам подошёл какой-то человек — как впоследствии выяснилось, его звали Виктор Войтенко[3], который и предложил нам поехать в концертную поездку. Мы с Володей переглянулись:

— А откуда вы нас знаете?

— И почему вы уверены, что мы умеем что-то делать на эстраде?

— Ну, мне сказали, что вы — молодые талантливые актёры…

Я спрашиваю: «Володя, ты как?». Он отвечает: «А я готов». И мы согласились. То есть, авантюрное начало в нас тогда было очень сильным. Войтенко сказал, что он сегодня выезжает в Томск — там у него бригада артистов — и из Томска вышлет нам билеты. В этой бригаде работали Леонид Чубаров и Зинаида Кириенко, а мы должны были приехать им на смену. И Володя, и я, хотя и согласились, но отнеслись к этому не очень серьёзно. «Конечно, поедем!» — но через неделю об этом забыли. И очень удивились, когда по почте пришли билеты и телеграмма: «Выезжайте».

Я помню, что мы вылетели под самый Новый год — 25 или 26 декабря. И в Томск мы летели — добирались! — трое суток. Всё время — нелётная погода, везде — снегопады и метели. И мы садились на всех аэродромах, на каких только это было возможно. Я уже не помню названий городов, но сам полёт я запомнил хорошо. Перед этим я побывал в Италии, и у меня сохранились какие-то итальянские сувенирные цацки: брелочки, ручки… Кроме того, у меня было 30 рублей, и у Володи — трёшник. Но всё это мы просадили ещё перед отлётом в ресторане аэропорта Внуково. Мы же думали, что прилетим в Томск и станем обеспеченными людьми. Так вот, эти трое суток Володя дарил стюардессам итальянские сувениры, а они нас подкармливали в гостиницах, в которые нас определили ночевать. А потом, кажется, в Новосибирске, мы познакомились с каким-то военным, он летел в отпуск из Германии и вёз с собой 10-литровую канистру спирта. Конечно, от этих 10 литров ничего не осталось… И военный полетел дальше — куда-то на Дальний Восток — уже без канистры. В общем, мы прилетели в Томск небритые, заросшие и совершенно потерянные для искусства!

На фото слева направо: Владимир Высоцкий, Идея Ивановна Шеметова, Алексей Архипович Чубаров, с гитарой — Михаил Туманишвили; сидит — Владимир Ильич Шереметов. Томск, гостиница «Сибирь». 29 декабря 1963 г. Фото Ю. Рыкуна

Наш Войтенко долго нас отмачивал, отпаривал, отмывал, а потом заставил что-то быстро приготовить для эстрады — и уже на следующий день мы выступали. Я читал какие-то стихи, которые помнил ещё по Вахтанговскому. А Володя — какую-то смешную прозу. По-моему, что-то из Шолохова, про деда Щукаря. Позже мы с ним вдвоём приготовили рассказ Чапека «Глазами поэта», а Войтенко в местном кинопрокате за две бутылки водки устроил нам отрывки из фильмов, в которых мы играли. Так появились ролики. И знаете, потом мы довольно хорошо стали работать. Даже вошли во вкус — придумывали прямо на ходу какие-то хохмы, веселили друг друга со страшной силой! Мы сами получали удовольствие, и я думаю, зрители тоже.

Да, вспомнил одну важную вещь… К нам неожиданно приехал директор Калмыцкой филармонии, ведь именно от этой филармонии мы и выступали. Наша группа задолжала филармонии некую сумму. Директор был суровый такой мужчина, он прошёл всю войну, причём в штрафных батальонах. А к тому времени уже были написаны и «Штрафные батальоны», и «Мне этот бой не забыть нипочём». И Володя за столом их спел. Я тогда впервые увидел, как взрослый сильный человек может «сломаться» на Володиных песнях. Он просто сидел и плакал… Такой здоровый, мощный мужик — крепкий, кряжистый, вот фамилию, к сожалению, я уже не помню… Этот человек простил все долги нашему Войтенко. Он сказал: «Ребята, работайте, как хотите! Вы — чудные парни!». Может быть, он пошёл на какое-то служебное нарушение, но тогда он был совершенно растроган и потрясён…

— А как складывается маршрут вашей поездки?

— Мы были в Томске, потом в Колпашево — городе ссыльных, потом Бийск, Барнаул, Горноалтайск, Белокуриха, Джезказган, Караганда, Чимкент, Темиртау, Мангышлак, Гурьев… В это время мы Володю немножечко одели, обули, и он стал готовиться к поступлению на Таганку… От нас он уехал в новом пальто и в новой шапке поступать к Любимову — и поступил.

— И до какого времени продолжались ваше дружеские отношения?

— Володя начал потихоньку от нас отходить, когда появилась Марина. Он, наверное, опасался приводить её в нашу вольницу. Володя больше стал бывать у Всеволода Абдулова — там дом был более строгий. И мы все воспринимали это как небольшое, но всё же предательство нашей общности… Так что мы с Володей были близки примерно до 68 года.

А потом заболел Лёва. Когда он попал в больницу, мы не просто приходили и навещали его — мы его похищали. То домой, то в шашлычную… Лёва всё время спрашивал: «А где Володя?». А Володя в больницу так и не пришёл… Лёва это жутко переживал. Очень он переживал, когда Артур Макаров и Андрей Тарковский предложили ему другого режиссёра на фильм «Один шанс из тысячи». А Володя всё не приходил и не приходил — я думаю, поэтому он и не пришёл на похороны. В этом тоже, как мы тогда считали, был элемент предательства.

И мы не общались с Володей до 73 года, причём, вообще не встречались. На концерты мы его не ходили. Я, например, не был ни на одном концерте Высоцкого… И вот однажды совершенно случайно мы встретились — и встретились очень тепло. Он приехал ко мне на дачу во Внуково отмечать день рождения моей трёхлетней дочери.

Афиша концерта-встречи артистов кино с участием Михаила Туманишвили и Владимира Высоцкого

И в последний раз я видел Володю летом 1979 года. Эта встреча была уже на Малой Грузинской. Я попросил его написать песню в один мой фильм.

— Конечно! О чём разговор… Выпить? Мне нельзя. Выпью рюмку — какой-то красный туман в глазах.

Но он был какой-то неестественно весёлый. Я, конечно, ничего не знал о его болезни.

— Как вы думаете, почему Высоцкий во многих последних концертах вспоминал Большой Каретный?

— Я думаю, это была ностальгия по тому времени, ностальгия по юности… Ведь мы жили тогда практически одной, дружной семьёй. И у меня, например, ближе людей, чем друзья с Большого Каретного, не было. И быть не может.

Ноябрь 1988 г.

Эдуард Валентинович Борисов

С Володей Высоцким мы познакомились на Большом Каретном. Я тогда дружил с Артуром Макаровым, он меня и привёл в знаменитую квартиру Кочаряна. Поднимаемся по лестнице, заходим — большая комната, огромный диван… У нас с собой, естественно, было: ставим на стол, открываем бутылки… Но Артур говорит:

— Нет, без Вовки не пойдёт.

— А кто это?

— Да один гениальный мальчик.

«Гениальный мальчик»… — это меня тогда удивило. Мы все были тогда молоды, все что-то делали, все пробовали себя. И, в общем, были сдержаны в оценках друг друга. И вдруг — гениальный мальчик!?

Артур набирает один номер, второй, третий… В конце концов, Высоцкого нашли. Приехал небольшого роста крепкий парень. Выпили, Володя взял гитару. Всем присутствующим песни, наверное, были давно известны, но я-то их слышал впервые! Хорошо помню, что он спел тогда «Большой Каретный».

Вот с этого вечера и начались наши встречи: разные компании, разные люди, разные события… Однажды звоню Юре Гладкову, он работал тогда в отделении милиции у трёх вокзалов. А у него ЧП: два классных вора «взяли» дипломатическую почту у китайского дипкурьера. Работали «на пару» — он и она. Женщина выманила курьера из купе, а мужчина увёл два кожаных баула. Он-то думал, что там вещи. Шум был невероятный!

Компания была большая и самая разнообразная: люди появлялись и исчезали… Был основной состав или, как говорил Артур Макаров, «первая сборная». Была и вторая сборная — это ребята помладше. Приходил Василий Макарович Шукшин… В прошлые годы я был чемпионом страны по боксу, участвовал в Мельбурнской олимпиаде… Запомнил, что однажды Шукшин сказал мне:

— Эдик, вот если я тебя со всей силы ударю, неужели ты устоишь?!

Квартиры в Москве у него тогда не было, и иногда Василий Макарович оставался ночевать на Большом Каретном. А однажды нам пришлось ночевать там вместе.

Вечер Шукшина в Доме журналистов… Естественно, Большой Каретный представлен в полном составе. Я немного опоздал, стою сбоку у двери. Василий Макарович говорит о Толстом и о толстовстве… Тогда мне это казалось таким далёким и неинтересным. Стою, рассматриваю зал. В первом ряду вижу Высоцкого. Меня просто поразило, что он буквально впитывал каждое слово Шукшина. Это я очень хорошо запомнил.

С Лёвой Кочаряном мы подружились… Помню, как он провожал меня в Сибирь, я уезжал туда работать. Сидели, сидели у меня. Смотрим на часы — ну всё, опоздали! Лёва уже на ходу заталкивает мои вещи в вагон. В Сибири я прожил два года. Там познакомился и подружился с Сашей Вампиловым. Знаете, какая у него была любимая шутка? Саня говорил, что свататься лучше всего ездить на тракторе! Естественно, его спрашивали — почему? Он отвечал так:

— Во-первых, солидно. А во-вторых, надёжный задний ход!

На Большом Каретном я «специализировался» на боксёрских байках… При мне тренировался легендарный, великий боксёр Николай Королёв. И один из первых секретарей обкома якобы приглашает Королёва жить и защищать цвета его области.

— Если переедет к нам — сделаем всё. Пусть составит список.

И Королёв пишет: квартира, финская мебель, машина, скаковая лошадь, жокейская форма… Длинный список. Этот секретарь читал-читал…

— Да, но где же боксёрские перчатки?!

1956 год. Последний бой Королёва, этому я был свидетелем… Великому Королёву тогда было у же за сорок, но он решил бороться за право выступать на Первой Всесоюзной спартакиаде. Соперник — молодой парень Лёва Мухин. Они выходят на ринг, и вдруг Лёва проводит удар! И сам Королёв оказывается на полу! Медленно он становится на одно колено… Зубами медленно развязывает шнуровку… Смотрит на боксерские туфли, на пол… Крепко выругался — «так перетак»!

— Ну вот. Не могли канифоли насыпать!

Он рвался на ринг, очень хотел закончить ярко. Но после этого боя ушёл навсегда.

Беловой автограф песни «Про сентиментального боксёра»

Рассказывал я и про свои зарубежные поездки — тогда это было большой редкостью. На текущие расходы нам выдавали чисто символическое количество валюты, купить на эти деньги что-нибудь было практически невозможно. Владимира Енгибаряна помните? Так вот, у нас с ним в Риме был свободный день. А Володя говорит:

— Я тут в телефонной книге нашёл один очень богатый армянский магазин. Давай поедем, — хозяин за значок с Араратом нас обует и оденет. Это точно!

Денег на такси, естественно, нет, долго шли по раскалённому Риму. Идём, идём, блеснуло стекло. Подходим — шикарная вывеска «Казарян». На приставной лестнице стоит человек и драит эти буквы. Спрашиваем:

— Где хозяин?

Он так презрительно, сверху вниз, посмотрел на нас:

— В Нью-Йорке…

Оказалось, что у этого Казаряна была целая сеть магазинов по всему свету.

Вообще в этой компании было много блестящих рассказчиков — особенно, конечно, Володя… Я не был другом Высоцкого, просто мы встречались в этой большой компании. Это общение всем нам очень много давало, хотя тогда мы этого не понимали. А вот теперь…

Я приезжал, уезжал. А про Высоцкого доходили невероятные вещи. Что наш «Вовка-Шванц», и Марина Влади. Что у него машина загранмарки… Учтите, что в начале семидесятых годов это было большой редкостью.

Однажды я спрашиваю у Артура Макарова:

— Артур, а ребята бывают на Володиных концертах?