Помоги проекту - поделись книгой:
— Выздоравливайте побыстрее, товарищ Новосельцев.
От этого пожелания захолонуло сердце. Я что-то хотел ответить. Но девушка уже ускользнула мимолётным виденьем.
Моя кровать находилась возле двери. И я караулил свою кралю часами, глядя в общий коридор. Буйное воображение рисовало, как мы с ней встречаемся в рядом расположенном саду, беседуем о будущей — когда обязательно одолеем врага! — жизни. Тогда я обязательно сделаю ей предложение. И Наденька, конечно, согласится. Не может быть иначе! Она же не зря задерживается у моей кровати больше, чем у других больных. И чаще улыбается мне. Или это так только мнится? Меня мучили бесконечные сомнения. Я ревновал девушку ко всем без исключения. И в душе иногда ругался: «Что она так долго возится с ним? Ведь он почти здоров! А с главврачом о чём шушукается? Я же точно слышал, как она засмеялась!». Это было невыносимо.
Рана на боку почти затянулась. И я даже, вроде бы, рвался на фронт. Но перед тем готовился объясниться с Наденькой. Я видел, что она, и другие медработники недосыпают, потому старался её не сильно отвлекать.
Однако я должен был с ней поговорить. Чтобы после знать, что тебя кто-то ждёт в тылу, кто-то любит. Или?.. В любом случае казалось, что моя любовь позволит быстрее одолеть фашистов. Так хотелось, чтобы эти мерзкие фрицы передохли быстрее! Гитлера я собственными руками задушу, когда войдём в Берлин. Да, так и будет. А после мы с моей Наденькой пойдём в ЗАГС. И у нас будет по-настоящему советская «ячейка общества». Эх…
Я даже был готов ради Наденьки отдать жизнь. Правда, одно озадачивало: за кого она тогда выйдет замуж? Я ревновал её даже к призрачному мужу.
Но всё повернулось иначе.
Было раннее утро. Большинство ещё спало. Стояла относительная тишина. Лишь севернее — в трёх десятках километрах, в центре Сталинграда — не прекращалась канонада. Там наши парни едва держались на берегу, и это обстоятельство заставляло нас невольно сжимать кулаки.
От Ергенинской возвышенности послышался гул. Он нарастал. По характерному звуку я знал: летят бомбить «мессершмитты». Аккуратные, но подлые фашисты уже позавтракали и отправились убивать. Нас убивать. Или кого-то ещё. Пока было непонятно. Ведь рядом на Волге имелась крупная переправа, через которую направлялись сюда всё новые части Красной армии.
Завывание «мессеров» начало нарастать: они упали в пике. И оставалось лишь ждать, кого настигнет смерть. Я затих, как и другие. В ту же минуту послышались торопливые шаги по дощатому полу. Их я мог отличить от тысячи подобных. Это шла Наденька.
Звук пикирующего бомбардировщика заглушил всё: стервятник был уже близок. Раздался взрыв. Тотчас зазвенели разбитые стёкла. В окно полетели осколки и комья земли. Наденька взмахнула по-детски руками и стала оседать. Забыв себя, я рванул с кровати.
Где-то дальше раздались ещё взрывы. А я уже кричал:
— Доктора! Скорее!..
Увидев упавшую медсестру, закричали остальные:
— Скорее санитаров! «Сестричку» ранило!
Я подбежал первым к Наденьке и не отходил до тех пор, пока не появились санитары. Осколок ужалил девушку в живот, на её белом халате растекалось кровавое пятно.
Все были очень взволнованы происшествием. В курилке только и обсуждали:
— Бедная девчонка. Угораздило же! Нас никого не задело, а ей досталось…
К обеду по коридору проходил главный хирург. К нему сразу подступили:
— Что с «сестричкой»?
— Товарищи, мы сделали всё от нас зависящее, — ответил он устало. — Операция прошла успешно. Она будет жить.
Лишь тогда все успокоились.
Минуло четыре дня. Артиллерийские залпы доносились уже ближе. Две наши армии с трудом сдерживали напирающего противника в районе Тингуты.
С утра был обход. Когда главврач зашёл в палату, мы опять поинтересовались:
— Как наша «сестрёнка»?
— Идёт на поправку. Потеряла много крови, придётся отправлять в тыл. Кстати, попросила разрешения попрощаться с вашей палатой. После обеда зайдёт, а то ночью отправим на переправу.
Что тут началось! Все кинулись наводить порядок: подметали полы, убрали с тумбочек лишнее, поправили кровати. Я взялся бриться, моему примеру последовали остальные.
Цветы… Где их взять?! Нарвали невдалеке ромашек и цикория.
Тут меня стукнуло! В конце коридора была подсобка. Среди швабр, вёдер, лопат стоял и красный флаг. Его вывешивали в школе в праздники, но во время авианалётов полотнище разорвало в клочья.
Я оторвал кусок от флага — пусть простят меня товарищи за кощунство! — и принялся мастерить задуманное. Вспомнил, как до войны моя младшая сестра занималась детским рукоделием. Несомненно, так же должно получиться у меня.
И вот настала эта дорогая, хотя и грустная минута. По коридору раздались знакомые шаги, мы все затаили дыхание. На пороге появилась она: бледная и похудевшая, в той же белоснежной косынке. С той же несказанно привлекательной улыбкой.
— Здравствуйте, дорогие мои, — сказала Надежда.
— Сестра Улыбка, милая ты наша! — закричали раненые.
Все пытались дотронуться до неё, пожать руку. А она просто сидела на табуретке и тихо плакала. Мы стали её успокаивать, и тогда она вновь рассмеялась. Её улыбка вмиг озарила нашу палату, мужики заржали конями:
— Наконец-то, солнышко наше выглянуло! Не робей, всё будет хорошо.
Я проникновенно сказал:
— Закрой глаза, после открой.
Она послушалась. Когда открыла глаза, в них отразилось изумление:
— Ой! Это мне?
Я преподнёс ей розу из клочка красной ткани. Не спорю, я старался, и она выглядела точно живая…
Заглянул старший санитар:
— Пора ехать.
Надежда поднялась, вслед ей потянулись десяток рук. Девушка сказала:
— Большое спасибо вам, товарищи.
Мне показалось, что она быстро глянула на меня. Я глупо улыбался, ибо в моей душе царил полный сумбур: радость, гордость, нежность, отчаяние.
Я вышел проводить Наденьку. Помог подняться в «полуторку». Там же разместились больные и тяжелораненые. Моя «сестричка» села с краю, я стоял вплотную у машины, глядя вверх, прямо в её небесные глаза.
Вдруг она наклонилась и порывисто поцеловала меня в щёку. Машина тронулась, а я остался стоять ошеломлённый.
Наденька крикнула:
— Спасибо вам тоже, товарищ Новосельцев, за розу.
Я не мог поверить в происходящее: она уезжает, а я, как дурак, ничего не могу изменить. Она же не зря пришла в нашу палату! Нет, я должен найти её.
…Мысль — самая быстрая вещь на свете. Мои воспоминания уместились в несколько секунд. Я выпил стакан водки и сидел оглушённый. Зачем всё вспоминать, когда ничего не сбылось? Для меня в ту ночь случилось самое ужасное.
Катер уже преодолел половину Волги. Ночь стояла безлунная. И это внушало надежду, что всё обойдётся.
Но диверсанты не дремали. Их сбрасывали с самолётов на левобережье не просто так.
Взмыла одна ракета из темного леса, вторая. Они начали медленно опускаться на парашютах. Катер стал виден в серебрящихся волнах, как на ладони. Он стремился как можно живее к берегу. Но уже взлетали в воздух «мессеры», беря курс туда, куда их направляли лазутчики. И поднялись вокруг судна огромные фонтаны, и закипела Волга.
Одна бомба попала в катер, и его чуть не разорвало пополам. Людей швырнуло за борт. Они гибли десятками.
Едва нам сообщили утром о случившемся, я не поверил собственным ушам. Неужели сердце меня не обманывало, когда с болью сжималось при расставании? Пора, пора на фронт. Мне стало безразлично, убьют ли меня.
Но судьба была милостива. Она подаёт незаметные знаки, которые мы часто не замечаем. До конца войны я не получил больше ни единой раны. Мы сварили гитлеровцев в Сталинградском котле, а их остатки погнали к Дону. Наша легендарная 62-я гвардейская армия двинулась на Украину, после была переброшена на Берлинское направление. Моя душевная рана постепенно начала затягиваться. Ведь, когда не думаешь о болячках, они вроде сами собой исчезают.
Вернувшись на родину, я встретил замечательную женщину, которая стала моей женой. Потом было всё, как у всех в мирной жизни: дом, семья, работа, всякие заботы. К сожалению, теперь я доживал век в одиночку — супруги не стало раньше меня. Мой поезд равномерно двигался от одной остановки с чёткими цифрами до следующей. Хотя, где она — конечная станция, никто не сообщал.
Я возвращался вечером того же дня в поезде «Волгограда — Ростов». Вагон усыпляюще укачивал, однако не спалось. Далёкие события вновь растревожили душу, возвращаясь волнами. Встретимся ли мы все, ветераны, в следующем году?
В моём купе был лишь один попутчик. Он беззаботно похрапывал. За окном мелькали темнеющие лесопосадки. Раздался глухой голос проводницы, обращавшейся к кому-то:
— Сейчас будет Жутово. Приготовьтесь.
Я поднялся и вышел в коридор. Встав возле окна, приоткрыл его. Мне было душно. Поезд уже подкатывал ко второй платформе. В то же время к первой платформе подходил встречный поезд. Мелькали ярко освещённые вагоны. Наконец, состав, замедлив бег, остановился.
Прямо напротив я увидел в окне даму в строгом военном костюме; на плечах поблёскивали погоны майора медицинской службы. Чуть всмотревшись, я обомлел. Неужели…
Что нас заставляет понять — даже если человек меняется с возрастом — что это всё-таки он? Я колебался несколько секунд. Не выдержав, громко произнёс:
— Сестра Улыбка!
Дама посмотрела в мою сторону, слегка улыбнулась. Этого было достаточно, чтобы окончательно всё понять. Будто вновь возникла передо мной та самая милая в моей жизни медсестра. Я готов был выпрыгнуть из окна, и закричал:
— Наденька!
Женщина ещё пристальнее вгляделась в меня. Всплеснула руками:
— Ваня, разведчик! Дорогой мой!
Расталкивая стоявших в коридоре, побежал к выходу. Вот я уже в тамбуре. Почти в то же время Наденька показалась на площадке своего вагона. Тут оба поезда, точно сговорившись, издали пронзительные свистки и тронулись. Наши вагоны стали разъезжаться в разные стороны…
— Милая, дорогая Наденька! Я тебя никогда не забуду! — закричал я, что есть силы.
Поезд стал набирать ход.
Долетели ли до неё мои слова? Не знаю. Но судьба точно подаёт нам незаметные знаки.
Уже через несколько дней я, как безумный, взял вновь билет в Волгоград. Зачем я поехал туда, где её, без сомнения, быть не могло? Побывал в Больших Чапурниках, Светлом Яру, Жутово, других близлежащих пунктах, расспрашивал всех, кто мог хотя бы что-то знать о той, кого я так любил. Моё странное состояние не объяснить.
Ничего определённого.
И всё же я благодарен судьбе.
Да, она уехала на своём поезде туда, где так же были дом, семья и работа. Но главное — она осталась жива, моя Надежда.
Гибель королевского батальона
— До сих пор не могу вспоминать это спокойно, — произнёс осипшим голосом Сербин. Глаза ветерана повлажнели от тягостных воспоминаний.
Евгению Борисовичу, коренастому, с короткой седой стрижкой мужчине, было уже за семьдесят, но он по-прежнему выглядел крепко. Сказывалось весьма непростое прошлое в ответственной профессии, когда «физуха» имела серьёзное значение при выполнении боевых заданий.
Они сидели в канун декабрьского праздника чекистов. У ветеранов секретных служб был свой «штаб» в Доме офицеров. Там собирались его экс-коллеги по различным случаям — вечера памяти о различных событиях, дни рождения, подготовка к очередным мероприятиям. Сейчас они, уже изрядно «нагрузившись», расходились.
Напротив Сербина сидел журналист, который не однажды делал различные материалы по военной тематике. Этот тоже довольно немолодой работник СМИ с любопытством слушал собеседника, и до него доносилось эхо далёкой трагедии, происшедшей в Афганистане.
Речь шла о гибели батальона 682-го мотострелкового полка в апреле 1984 года, но, как и большинство, газетчик не слишком много придавал значение событиям, сгинувшим в дымке забвения. Сербин вдруг стал вспоминать погибших сослуживцев, и призраки трагедии начали обретать более чёткие очертания. Журналист заинтересованно глянул на собеседника после первых неясных фраз: «Что может добавить ветеран в десятки раз обмусоленной истории?». Хотя был важный нюанс, который вполне мог изменить всю картину. В прошлом этот сотрудник особо важных «органов», несомненно, по долгу службы знал больше по конкретной теме, чем кто-либо.
— Вы были участником операции в Панджшере? Ведь есть разные версии происшедшего.
— Как сказать… Я не являюсь непосредственным участником событий. Зато полностью известна вся «кухня». В бое принимал участие мой подчинённый. Этот «опер» должен был докладывать об обстановке на месте. В марте упомянутого года командование 40-й армии готовило крупную операцию против Ахмад-Шаха Масуда. «Панджшерский лев» уже сильно достал и местную власть, и «ограниченный контингент» советских войск. Сам Бабрак Кармаль слёзно умолял Политбюро ЦК КПСС начать войсковую операцию в Панджшере, чтобы уничтожить его. Этот полевой командир нарушил перемирие и принялся за транспорт по дороге Кабул — Хайратон. Командование наших сил поняло, что соблюдение дальнейшего перемирия не имеет смысла. Агентура ХАДа даже пыталась устранить Масуда с помощью теракта, но не удалось. Он имел собственных шпионов и заблаговременно получал данные о планах правительственных и советских войск.
— Сука, хитрый был и умный! Соскакивал с крючка в последний момент! — произнёс Евгений Борисович. И добавил с вынужденным уважением: — Одно хорошо — его вояки никогда не издевались над пленными, как другие «духи». Если что, сразу убивали. А из других банд… Спецназовцы взрывали себя, чтобы не сдаваться, иначе смерть будет жуткой. «Духи» уродовали наших мёртвых ребят, хотя, вроде, в том смысла нет. Кололи ножами лицо, вырезали глаза, сердце, яйца. Намеренно!.. За это, видите ли, они будут блаженствовать в раю. Ага, за зверства… Нашим солдатикам, когда попадали в Афган, поначалу трудно было это понять. После понимали: врага надо уничтожать… Ну, как шакалов. До того наши подразделения дважды заходили в вотчину Масуда, расположенную в огромном ущелье, но… Безрезультатно! Он всегда умудрялся улизнуть вовремя из своего логова. И, значит, с ним опять приходилось считаться и… опасаться. Что ни говори, негласный властелин горного края. На войне часто побеждает не только кто сильней, но и кто хитрее. А порой второе важнее первого.
Сербин взял листок из пачки на столе и стал рисовать:
— Вот здесь Кабул, здесь Баграм с аэродромом, вот ущелье, у которого стоял полк. Он рисовал схемы рваными линиями. И сквозь них будто прорывались жестокие воспоминания.
— В целом, план операции соответствовал предыдущей — в 1982 году. Предполагался отвлекающий манёвр с высадкой воздушного десанта в разных участках Панджшера. Предварительно осуществлялись бомбово-штурмовые удары по позициям противника средствами авиаполков с территории СССР. Всего для осуществления операции было привлечено двадцать советских и тринадцать афганских батальонов. В общей сложности в операции участвовало более 11 000 советских и 2600 афганских военнослужащих. Артиллерийскую поддержку осуществляли около сорока артиллерийских батарей. Казалось бы, какая мощь! Кто устоит?! Наступление началось утром девятнадцатого апреля. В течение полутора часов батареи произвели огневой удар по всем отрогам ущелья. И войска пошли в наступление. Всё вроде бы шло по плану. Масуд в ночь на 20-е апреля дал приказ отступать своим отрядам. В самом ущелье чёртов «лев» оставил лишь группы прикрытия. А с 22-го апреля просто исчез из поля зрения нашей разведки.
Да если бы бородачи в галошах воевали бы с нами лоб в лоб, тогда другое дело! — чуть махнул рукой Сербин, что выдало желание оправдаться. — Но эти дикари приноровились партизанить. Читал позже, что Масуд все книжки проштудировал про партизан в Великую Отечественную. Изучал также боевой опыт Че Гевары. Так что усвоил всё, как надо… В канун тех событий ко мне прислали новых сотрудников. Как раз с одним из них всё и случилось. Это был старший лейтенант Владислав Шендриков, рослый хлопец двадцати девяти лет из Риги. Когда он отчеканил в моём кабинете, что прибыл на место, я подошёл и аж голову задрал, удивляясь его размерам. Спросил с подколочкой: «В баскетбол, случаем, не играешь?». Нет, оказывается. Зато отлично знал своё дело, как я заметил. Весь такой оптимистичный! Тогда же было престижно отправиться в Афган и апосля бравировать, что «участвовал», знаете ли, а то и заработал награды. Одно плохо. Сразу подумал: «Успеет ли он подготовиться к началу операции. Осталось-то три недельки». Это же не просто обучиться поведению в боевых условиях! Многие, бывало, тряслись, как начиналась заварушка. Только в кино для дураков показывают: здесь стреляют враги, и ты прячешься там-то, крадёшься, потом наоборот — ты стреляешь, они прячутся. Ну-ну. В реальности же…
Первый раз не взял в толк — такой тонкий звук рядом: «Пи-у, пи-у…». Листья с веток возле уха падают. Мать твою, да это же по мне стреляют! Куда ж прятаться?! У нас говорили: «Пуля, бывает, рядом летает, а бывает — нет». Или представь себе. Вокруг раскалённое пространство голых гор, ты тихо-мирно едешь на бронетранспортёре. Вдруг эхо очередей, от чего холод кишки парализует! В следующий миг соображаешь из-за фонтанчиков в пыли, откуда примерно по тебе бьют. А некоторые и сообразить не успевают!.. И молниеносно ныряешь за камень или в «зелёнку»! Сердце словно колотушка бьёт изнутри, как по барабану. Поэтому вздохнул так: «Извини, Владислав Андреевич, времени на раскачку нет. Сейчас готовься к операции в особом отделе дивизии, почитай документы, глянь карты. Уже завтра отправишься в первый «королевский» батальон».
Он переспросил: «В «королевский»?». Я усмехнулся: «Его так называют из-за комбата Королёва».
Поделиться книгой: