Помоги проекту - поделись книгой:
Патушинский помрачнел — вдова великого князя Сергея Александровича, убитого бомбой Каляева в пятом году, приняла монашеский постриг, став настоятельницей монастыря. Вот ее то убивать вообще не имело политического смысла — но ведь в той истории умертвили, причем фактически совершив ритуальное жертвоприношение.
Выжившие дочери убитого императора тоже решили принять постриг, и он понимал желание несчастных девочек. И хотя церковные дела не в его компетенции, но в Сибири религию решили не отделять от государства, ведь идеология, пусть и религиозная нужна, памятуя, что «свято место не бывает». А оно надо такое торжество всякой разной бесовщины, которая поперла валом в начале третьего тысячелетия.
Княжны отдали в казну все драгоценности царской семьи, бог знает, на какую сумму со многими нулями по нынешним временам. Своего рода «вклад», и он отдал распоряжение принять их под опись. Единственное, что мог сделать, то гарантировать безопасность всех монастырей, находившихся под охраной государства. И разрешил перезахоронение
Глава 39
— В Сибири рабочему человеку куда лучше живется — золотом платят, Как сказывали, будто сыр в масле катаются. Хлебушка вдоволь, и не ржаного с мякиной, ситного досыта.
— Придут сибиряки, живо порядок наведут! Они люди суровые — видывал, когда с японцами воевал.
— Это надо же — воевали с германцами, воевали, замирились, а теперь сызнова с ними на брань выходить⁈
— Лучше своим кровь пускать, борода многогрешная? Так с германцем сподручнее будет, если всем миром навалимся. Кайзер уже на издыхании, говорят — слаба кишка со всем миром сражаться в одиночку.
— Голод на неметчине лютый — все, кто из плена возвращается, о том говорят. Брюкву вместо хлеба дают — у нас до такого не дошло…
— Скоро дойдет — жрать будем пареную репу и радоваться. Ничего не купишь, а то, что из-под полы продают, трудно взять — деньги не берут. Все на мену, пальто за три каравая отдай. Вот картошку копать начнут, легче станет — маслица конопляного али льняного токмо нужно.
— Какое масло⁈ Лампады и те давно пустые!
Павел Яковлевич пробивался через толпу рабочих — там вовсю судачили, причем недовольство сквозило в словах у каждого. Объявленная «диктатура пролетариата» вызывала сильнейшее недовольство у этих самых «пролетариев». Национализированные большевиками заводы закрывались один за другим, работники оставались без куска хлеба. Многие возвращались обратно в деревню, где жизнь до последнего времени была лучше — по крайней мере, не впроголодь. «Отходников» здесь везде хватало, это не Петроград, где заводских рабочих было много. Там для большевиков наступали страшные дни — потерявшим работу людям стало трудно уже не жить, выживать. А потому создавались советы фабричных уполномоченных, начались забастовки — большевики ответили закрытием заводов, насилием, запретом на выборы представителей эсеров и меньшевиков. Видимо, предчувствуя такой накал, Совнарком и перебрался из Петрограда в Москву, где так называемой «рабочей аристократии», то есть высококвалифицированных работников получавших до революции большие заработки, было относительно немного. Но и здесь та же напасть — кроме военных предприятий нигде было нельзя найти для себя работу, а для семьи пропитание.
Оставшиеся на фабриках и заводах люди оказались перед выбором — или побираться, перебиваясь случайными заработками, становится кустарями, либо идти в «красную армию» — там хоть паек семьям выдавали. Но лучше в «продотряды», что отправляли в зажравшиеся деревни, выбивать из крестьян хлеб для голодающих. И многие шли, брали в руки винтовки, хотя страшно было — на войне ведь убивают, да и сами крестьяне волками смотрели на тех, кто лишает их выращенного урожая.
Да и не хотелось драться со своими, хотя большевики без устали призывали рабочих подняться на войну. Везде были развешаны плакаты, где говорилось, что «мир капитала удушит пролетария», а помещики, спят и видят, как вернутся обратно в сожженные усадьбы, и отберут у крестьян землю. А их самих будут без всякой жалости пороть, как в «первую революцию», и потому с юга идут казачьи полки «нагаечников».
Вот только в последние дни этому уже не верили, и Михайлов радовался, что он приложил свое умение агитировать, и пускать слухи. Все же после долгих совещаний, собравшиеся в Самаре члены «Комитета Учредительного Собрания» постановили всю помещичью землю признать за крестьянами. Без всякого выкупа, и со сложением всех числящихся недоимок, но с отдачей хлебом по установленным нормам налога, если наделы захотят выделить. При этом в законе было сделано немаловажное уточнение — земля передается в первую очередь малоземельным крестьянам. А отнюдь не выделившимся из общины «пореформенным» хуторянам или зажиточным односельчанам, которых именовали «кулаками». Ведь именно последние стали главными инициаторами захвата помещичьих земель, им же и достались лучшие куски. Так что «мироеды» будут ворчать как злые псы, из пасти которых будут вытаскивать здоровенные кости.
Эта реформа была объявлена под сильнейшим нажимом Сибирского правительства, ведь все преобразования там проводились с упором на «простого» человека, благо помещиков отродясь не было, земли хватало, а капиталистов самая малость, да и те с петербургскими и московскими воротилами связаны. Так что в Самаре возникли стойкие опасения, что «Комуч» крестьяне попросту разгонят, а прибывающие на фронт сибиряки их в этом поддержат. А так как сила была за батальонами под бело-зелеными знаменами, то всем стало ясно, на кого «куры записаны».
Будучи товарищем министра внутренних дел, Михайлов хорошо знал внутреннюю ситуацию в Сибири. Большевицкое сопротивление было сломлено очень быстро, а за подполье принялись всерьез — народа не так много, все друг дружку знают, так что арестовывали большевиков одного за другим, доносов на них с избытком хватало.
Единственный пролетариат, на который можно было опереться — шахтеры Кузнецкого и Черемховского уездов, вольница анархиствующая, «забубенные головушки» — «мы из-под земли, к нам не подходи». Подошли, еще как подошли — «хулиганов» стали расстреливать, а наиболее активная часть погибла, решившись воевать. Теперь нужный для железной дороги и электростанций уголь стали добывать куда активнее, бездельников просто увольняли и высылали без всякой жалости. С железнодорожниками пришли к соглашению — те не стали начинать забастовок, осознав, что к власти пришли «умеренные левые», к которым причисляли и «областников».
А вот идеи последних, как какое-то поветрие, перехлестнулись на Урал — там тоже началась «автономизация», как в Приамурье, причем с выраженным согласием быть в рамках «большой» Сибирской Федерации. Да и заводы горного Урала не были подвержены влиянию большевиков — люди хотели трудиться, жить прежним укладом, а не воевать — ведь многие имели собственные дома с огородами чуть ли не с десятину. Так что «обещание» посадить всех на «паек» с отменой «свободной торговли» вызвало резкое неприятие, хотя были фабричные, что охотно поддержали большевиков — в основном пришлые, пришедшие в годы войны.
Сейчас под бело-зеленым знаменем находилась огромная территория, вместе с Уралом почти в двадцать миллионов человек населения, если киргизов Алаш-орды вместе посчитать. Армия возрастала стремительно — стал популярен лозунг «завершить братоубийственную войну до листопада» — пойти на Москву. Да и марш сибирских стрелков набирал популярность (там ведь угрожали, что «услышат эту песню стены древнего Кремля»), превратившись в неофициальный гимн Сибири. Мобилизацию объявили только казаков и старожилов, по три и два возраста — хватало добровольцев, матерых фронтовиков, что уже отдохнули дома. Из-за уральских хребтов эшелонами шло пополнение — армия росла как снежный ком, пущенный с горы. Благо было чем вооружать после захвата вывезенного в Поволжье военного снаряжения.
Да и сама война для большевиков стала катастрофической после мятежа «левых» эсеров — теперь у них не осталось союзников в лице других партий, все начали объединяться против их диктатуры.
И события приняли угрожающий характер — чехи и сибиряки шли на Москву, занимая Поволжье. На Каме восстали рабочие Ижевска и Воткинска — образовался новый антибольшевистский фронт, стремительно расширявшийся после подхода 1-го Сибирского корпуса. «Комуч» отрезал Царицын, лишив туда подхода подкреплений — там сгинула целая армия, погиб нарком по делам национальностей, как было объявлено вчера в газетах, убитый мятежными донскими казаками генерала Краснова.
И вот теперь все может решить один удачный выстрел…
Михайлов пристально смотрел на небольшого росточка человека в пиджаке, лысоватого, с клиновидной бородкой, что постоянно поднимал руку, громко обращаясь к собравшейся толпе. Глава Совнаркома, как и многие другие видные большевики, метался по заводам и формируемым, где постоянно выступали агитаторы. Видимо, у захвативших власть в огромной стране были шаткими позиции, раз они так деятельно старались если не переломить ситуацию в свою пользу, то хотя бы отсрочить неизбежное крушение своего режима. Но уже поздно — и Михайлов хищно усмехнулся, ожидая выстрела. И точно, приглушенный звук вряд ли услышали собравшиеся люди, зато увидели, как хлестнули красные брызги от падающего оратора. Зато второй выстрел был услышан — люди на трибуне заметались, и по ним тут же прошлись короткие пулеметные очереди, добавив суматохи.
Теперь в успехе акции Павел Яковлевич не сомневался, как и в достигнутом результате — боевики применили германские винтовки с оптическими прицелами и пули «дум-дум». Стрелки специально подбирались, лучшие из лучших, как и пулеметчик с «льюисом», что засел на чердаке заводоуправления. Хорошо подготовленная команда из ветеранов партии, имеющих соответствующие ухватки — эсеры имели большой опыт создания «боевых организаций» — знаменитых «боевок». И вот теперь одна из них, с включением офицеров МВД, из засекреченного СОБР, добилась успеха — в том что руководство большевицкой партии обезглавлено, Михайлов сейчас не сомневался. Теперь нужно было подойти поближе, смешавшись с толпою, и зафиксировать полученный результат…
Глава 40
— Ваше высочество никто из Сибири не гонит, оставайтесь с мужем, вы этого сами желаете.
Патушинский улыбнулся как можно искренней — из книксена дочери сербского короля, ее почтительного поклона ему, и внимательного взгляда при этом, он извлек бездну информации.
Принцессе осенью исполнится тридцать четыре года, на два старше супруга, выйдя за него замуж семь лет тому назад. И, судя по всему, хотела попасть в «Дом Романовых», хотя ее муж, без всякого сомнения, в нее влюблен, как и она в него. И это точно — Елена единственная кто отправилась на Урал добровольно, вместе с супругом, и ее также могли убить. Вот только в Москве прикинули последствия, и за день до казни сербку арестовали и повезли в Екатеринбург. А по дороге бросили, не стали убивать, когда нарвались на казачий разъезд. Елену Петровну немедленно взяли под охрану, стоило ей назвать свое имя. Сербы являлись союзниками России, так что к ней отнеслись с всевозможным почтением. Да и сопровождавшие ее чекисты слишком картинно бежали, даже с винтовок не стреляли.
— Титул ваш признается всеми, даже большевиками — отец король, брат Александр принц-регент при нем. В Сибири вам будут рады, если не доверяете нашим офицерам, то на фронт выдвигается сербский батальон воеводы Зорича — вам могут выделить охрану из соотечественников.
Патушинский тянул время, лихорадочно пытаясь обдумать ситуацию. Вариантов было множество, требовалось извлечь наилучший. С женой они часто говорили о будущем России, прикидывали варианты. Наилучшим оставалось устройство в виде конституционной монархии, но с выборным правительством в будущем. Но в самом начале правление должно быть в виде Директории, потом плавный переход к «Административному Совету», затем созыв Учредительного Собрания, но отнюдь не по партийным, а региональным, пропорциональным спискам. А вот там можно будет пойти на обсуждение вопроса, создать Регентский Совет лет через семь — все очень долго, и неизвестно во что вырасти может.
Это не Земской Собор, созыв которого невозможен — слишком велико влияние на одуревшие головы интеллигенции «демократических» САСШ и Франции, где президентская власть сосредоточена у выдвиженца банкиров и политиканов — «живые игрушки» власть предержащих.
Зато можно пойти другим путем, и этот вариант, как ни странно, обсуждался Директорией. Дело в том, что Сибирь не была настроена категорически против идеи монархии. Отнюдь, как говорится, недаром на Приамурском Земском Соборе в 1922 году умы заняла идея «реставрации». А в нынешнем положении можно провернуть любой фокус, нужно только правильно поставить народ перед выбором из двух вариантов. И подобрать соответственно — в этом вся штука и заключается. Нужного ответа для себя, и категорически неприемлемого для населения. Типа, желаете вы засилья политиканов, что снова доведут страну до ручки, или доброго милостивого царя, при котором наступит долгожданное процветание.
Ответ слишком очевиден — а люди сейчас не искушены и простодушны. Осталось только провести проверку кандидатов.
— Нет, ваше превосходительство, я всецело доверяю сибирякам. И мы с мужем просим вас не только о гражданстве, но и стремимся хоть как-то помочь Сибири, что так благожелательно нас приняла.
— В гражданстве вам никто не отказывает — любой человек может приехать на жительство к нам. Единственное, чего у него не будет — права избирать и быть избранным в течение определенного ценза проживания. У нас слишком суровый климат, а потому политические временщики и горлопаны тут больше не будут задерживаться, по своей ли воле, или нет. Но вот чего точно не будет — места всероссийской каторги и ссылки. Это однозначно, как и не дадим никому дальше безудержно грабить наш богатый край. Любым правительствам, Учредительному Собранию и даже царю, если он попытается кому-то потворствовать в этом. Мы больше не колония, а вполне самодостаточное государство с двадцатимиллионным населением и армией. И потому вправе решать собственную судьбу, не озираясь на любых российских политиков, чтобы они себе не придумали.
— Это совершенно справедливо, ваше превосходительство, — сербка великолепно говорила на русском языке, как и ее брат Александр, будущий король — тот учился в пажеском корпусе. — Мне говорили, что переселение крестьян в Сибирь, предпринятое покойным Столыпиным принесло для сибиряков больше вреда, чем пользы.
— Сюда нужно было переселять не сирых и убогих, половина из которых разорилась и вернулась — просто бесцельно выбросили деньги на ветер, и породили у нас социальное напряжение, которое сейчас приходится сглаживать, а это потребует огромных затрат. Тут нужны крепкие мужики, что вцепятся в землю, будут долго трудиться, и через несколько лет упорного работы станут зажиточными по нашим меркам. И мы ждем таких, как и тех, кто отдадут нашему краю свои умения и силы для его процветания. Таких людей мы ценим и всячески привечаем!
— Ваше превосходительство сказали, что в России возможно реставрация монархии, упомянув про Учредительное Собрание?
— Россия долго лет была монархией — централизации управления требует этого. Но сейчас другие времена, а потому монархия может быть ограничена конституцией и парламентом. Но то дело России, мы не собираемся вмешиваться во внутреннее управление и политические выборы. Так будет лучше для всех — политики часто не учитывают мнение регионов. Случай с переселением это ясно показывает, а такие вещи плохо кончаются, если не делаются выводы. За пятым годом последовал февраль семнадцатого…
Патушинский внимательно посмотрел на Ивана Константиновича, задавшего этот вопрос, и тот смущенно отвел взгляд. Действительно — добрый, религиозный, спокойный и умный — с таких получаются конституционные монархи, вынужденные учитывать все варианты. И тут последовал уточняющий вопрос, которого Григорий Борисович ожидал, к нему и подталкивал:
— Но если Сибирь будет иметь определенную самостоятельность, к тому же признана сопредельными странами — я имею в виду Японию, то тогда у нее будет статус доминиона, вроде Канады или Австралии, со своим правительством, деньгами и внешней политикой. И лишь корона господствует над всеми — как в британской империи король.
— Абсолютно верное замечание Игорь Константинович. Только интересы короны представляет генерал-губернатор, а нам такое не нужно. Пусть интересы представляет один из представителей Дома Романовых, который нам придется по душе, и завоюет уважение сибиряков. Учтите — есть титул царя Сибирского, а раз в России сейчас нет монарха, то мы им вполне можем распоряжаться, если придем к выводу, что нам это крайне необходимо. А верховная власть нужна — это преемственность, и не важно, что подумают за западными склонами уральских хребтов. Россия будет другой, и Сибирь вправе распоряжаться своим будущим, как Канада или Австралия. Но в лихую годину все части страны будут заедино, и мы двинем на помощь войска и дадим золото — как поступаем сейчас. Япония признала нас, и Директория уверена, что этому примеру последуют другие страны. Кто же тогда в России откажет нам в толике самостоятельности?
Намек был слишком явственным, он увидел, как загорелись глаза сербки, она все же углядела тот шанс, который он ей предоставил. Женщина даже мимолетно сомкнула пальцы на запястье мужа, передав ему какой-то сигнал. Патушинский сделал вид, что ничего не заметил и заговорил, теперь нужно было заканчивать беседу — «умному достаточно».
— Ваше высочество, в знак наших добрых отношений с сербским королем прошу вас принять шефство на формируемым Иркутским гусарским полком — мы приняли решение сохранить его в рядах нашей Сибирской армии, он будет единственным, как и Приморский драгунский полк. А вы товарищ майор, примите в этом полку эскадрон. Приказ я отдам немедленно, а вот форму себе и супруге вы подберите полевую. Правда, вам штаны пошить нужно особые, я не разбираюсь в гусарской форме, не обессудьте — капитан сибирских стрелков, призван из запаса.
— Чикчиры полевого цвета, ваше превосходительство, шифровка и выпушка малиновые, металлический прибор золотистый, — тут же отчеканил князь, даром что конногвардеец — а ведь знает такие нюансы. Да и сам Григорий Борисович это хорошо знал — просто проверил.
— Вот и займитесь, деньги на пошив выделят в канцелярии, как и подъемные. А вас, Елена Петровна, прошу провести вместе со мною смотр сербского батальона, — он сделал вид, что заглядывает в бумаги. — Он прибывает послезавтра. Потом отправитесь в Иркутск поездом, состав подготовят через четыре дня. Но можно и послезавтра вечером — вас могут принять и в санитарный эшелон, там сестрой милосердия моя супруга — случилась оказия, меня проведала на пару суток. Но там раненых солдат повезут до Иркутска, а для вас это не очень удобно — запах крови и смерти…
— Меня ничто не пугает, ваше превосходительство, после всего пережитого. Разрешите нам поехать с ранеными сибиряками — мой долг ухаживать за ними, как надлежит шефу иркутских гусар…
Глава 41
— Узкоглазым только отдай палец, всю руку откусят. И так кое-как из Владивостока интервентов выпроводили, слишком назойливые гости пожаловали… на броненосцах и крейсерах.
Патушинский лежал на спине, жена, мокрая как мышонок, но донельзя счастливая, прильнула к нему. Анна устроилась удобно — положив голову на плечо и закинув ногу чуть ли не на живот мужа, обладательница. И сейчас молодая женщина поглаживала пальчиками его широкую грудь, что уже равномерно дышала — дыхание успокоилось, а то прямо какое-то безумие, словно подзабытая давно молодость вернулась.
Не мог оторваться, пока не «насытился» теплотой и нежностью, да и горячечными ласками любимой «половинки», что отдавала себя без остатка, заботясь о том, чтобы ему было хорошо.
Наверное, устал от всего этого безумия и кровавой круговерти, хотя в последние дни поступили новости, перевернувшие ситуацию, и не сказать, что в них были неприятности, совсем наоборот. И нужно было думать, причем быстро, что делать дальше — Иркутск тоже пребывал в некоторой растерянности, и постоянный обмен телеграммами с Екатеринбургом и Самарой о том отчетливо свидетельствовал.
Японцы решили все же в войне поучаствовать, дождавшись самого выгодного момента — германские войска стали отходить из Франции под напором союзников. Токио предложил высадить в Приморье экспедиционную армию из трех-четырех дивизий, и двинуть войска по железной дороге на запад, на Москву. Тут еже понятно, что вытянувшись по Транссибу от Владивостока до Иркутска они в удобный момент могут «откусить» все Приамурье, привести там к власти марионеточное правительство, и потом их оттуда не выгонишь. И так еле удалось выпроводить атамана Семенова на Восточный фронт, где он с бароном Унгерном попали в засаду. Но видимо бесы ворожат — живые остались, паразиты, но если поправятся, то их нужно будет законопатить в такую «дыру», откуда свой норов проявить не смогут.
— Пусть наше КВЖД «пережевывают» — уж больно глаза завидущие у макак. «Терки» с китайцами у них начались нехилые, но нет же — в Приамурье лезут, словно там медом намазано.
— Нет, Гришенька — мы пока там слабы, батальоны и эскадроны стоят, а нужно полки и дивизии держать. И флота там нет — вот и наглеют. К тому же правильно говорят — аппетит во время еды приходит.
— Да понимаю все — отказали им, так сделали вид, что не больно то и хотелось. Перед ними не калитка в Китай открыта, а целые ворота, есть чем заняться к ужасу наших «союзников».
— Потому они и Сибирь начали признавать одни за другими, но первыми сербы месяц назад подсуетились. Ленка ведь сразу телеграмму в Грецию и Италию отправила, с оговоренными словами к брату. Хитрая бестия — на смотре за мной как привязанная ходила, и форму за сутки быстро пошили. В Томске «первого гражданина» посетила, старик расчувствовался, благословил. Очень энергичная особа…
— А что ей несчастной бабе делать — в чужой стране, и с мужем, что на плаху попал и выжил чудом. Саму могли изнасиловать и убить много раз, а тут шанс представляется — за корону вцепится. Так она из кожи вывернется, чтобы всем понравится — как ты говоришь…
— Политический капиталец приобрести, на елку влезть и не ободраться. Все правильно она делает — это проверка на разумность и управляемость. Елена Петровна ее прошла. И это наилучшая кандидатура — православная сербка, не немка, к тому же они с мужем молоды — их возраст всегда привлекателен. К тому же учитывай определенного рода популярность — несчастные мученики, а такое всегда вызывает сочувствие у простого народа. И жить будут скромно — простой особняк в Иркутске, и то не в центре. Это потом им Вологодский «Белый Дом» отведет — на Смольный институт похож, одного стиля с ним здание, и вполне подходящее на роль царской резиденции.
— А как все это вы проводить будете — ведь нужно проделать как можно быстрее. Через Думу или Государственный Совет?
— Ни в коем случае, депутаты в прения втянутся, из политических симпатий и антипатий исходя. А оно надо?
— Земское совещание, о котором Петр Васильевич недавно объявил, — ахнула жена, чуть отстранившись. — Значит, все эти хозяйственные дела…
— Нет-нет, это не повод, а насущная необходимость, — улыбнулся Григорий Борисович, снова прижав к себе супругу. — Видишь ли, совещание занимается чисто экономическими вопросами — сбор податей, разнарядка налогов, денежное обращение и много другое. А сейчас добавится сильнейшая головная боль — нужен хлеб, очень много хлеба, чтобы накормить голодающие российские города. Это нахлебники — для восстановления производства нужных для населения товаров потребуется как минимум год. Одно хорошо — конверсии не нужно, перевода промышленности с выпуска вооружения на товары народного потребления. Все и так встало, хвала большевикам, и едва дышит. Так что многое придется воссоздавать, и пока удовлетворять потребности изделиями кустарей и мелких предприятий. А также закупками у 'союзников, в первую очередь из САСШ, но для этого нужно золото — а запас не безграничен. И выплата займов — а вот с этим совсем плохо, а мы не будем выплачивать за всю страну, напрягаясь. Кому из сибиряков понравится, когда их снова начнут беззастенчиво грабить, прикрываясь интересами Петербурга или Москвы. Все, этого не будет, привычный уклад не вернется, и барышни на балах придворных порхать не будут. Как и жрать с хрустом французские булки, когда другие гнилую солому с крыш подъедают.
Григорий Борисович присел, потянулся за папиросой, закурил — нервы за четыре месяца поистрепались капитально. Если бы не Анна давно бы апоплексический удар шарахнул.
— Не будет этого ничего, нет к прошлому возврата — и того
Патушинский раздавил окурок в пепельнице и снова улегся на кровать — жена привычно прильнула к нему, он обхватил девушку за плечи. И продолжил негромко говорить, больше для себя, как бы убеждая.
— Мы просто навяжем свою концепцию России — деваться будет им некуда, промышленность встала, хлеба там нет — по нему губернии «присваивающие», не «производящие». А людей отберем для себя самых нужных, работящих, инициативных — десять лет упорного труда в Сибири и желанное благоденствие. Сейчас очень удобный момент воспользоваться чужими бедами — народ и так тянется в места хлебные и спокойные. Так что население будет неуклонно расти, из лучших «кадров». Всех возьмем — преподавателей и врачей, инженеров и высококвалифицированных рабочих любых специальностей, учителей и будущих фермеров, техников и мастеровых. Нужно заводы возводить, сельскохозяйственный инвентарь свой делать, главное — трактора. Тогда и крестьянства в поле много не потребуется, большая часть переработкой продукции занята будет. А Россия долго выкарабкиваться будет, там склоки и раздоры пойдут, диктатура возможно. А так мы им свои порядки навяжем, и царь имеется свой, вполне легитимный, только признавайте. Если нет — хрен вам, а не золото, сами выкручивайтесь, как хотите. Или политиканов пришибите — взяли за ноги, и головой об стенку.
— Убьют тебя, Гриша. Не лезьте в их дела. Сибирь, Урал, Приморье — вполне достаточно, пусть сами себя спасают, раз кашу заварили. Там склоки на десять лет тянуться будут, не меньше.
— Не полезу, я посмотрел, что там творится, и в «спасители» как-то не хочется. «Челябинский кордон» вместо «тарифа» ставить надобно, но уже в обратную сторону, выбрав все самое лучшее — кадры нужны, необходимы. Так и директора думают, нам бы со своими проблемами разобраться. К тому же есть один вариант, но тут даже загадывать не берусь.
— Что случилось, Гриша?
— «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону», — хмыкнул Патушинский, и негромко пояснил. — Ехать инкогнито нужно мне и великому князю Сергею в Киев, там немцы гетмана Скоропадского к власти привели. Если тевтоны сообразят, в какую задницу попали, и нам помогут, пока еще время есть, то, возможно,
Глава 42
— Никаких национальных политико-государственных образований, как делают большевики, лучше не создавать — чревато нехорошими последствиями в будущем. Но и насильственную русификацию не проводить — тоже вызовет отторжение. Что, кстати, сейчас и наблюдается — прямо-таки парад «самостийности», и при этом везде царит жуткая русофобия. И ведь все это придется утихомиривать, и отнюдь не разговорами. Но и штыки не помогут — народ просто не поймет, к тому же правящая династия Романовых полностью себя дискредитировала, доведя страну до «второй Смуты».
Слова Патушинского словно кнутом полоснули великого князя Сергея Михайловича, но он промолчал — крыть в ответ было нечем. Прекрасно понимал бывший генерал-фельдцейхмейстер, что правящая династия рассматривала огромную страну как свою родовую вотчину, вот только все оказалось совсем не так. Недальновидная политика привела к двум революциям и двум войнам, в которых Россия потерпела жуткие поражения, что привели и к распаду страны, и к показательной казни большевиками императора.
— Вообще, правящую элиту России можно считать бывшей — она себя дискредитировала полностью. Все эти блестящие сановники, придворные, банкиры — они сейчас на помойку истории выброшены. Они думают, что сибиряки для них страну возвращают, чтобы снова царствовать и всем владеть — только шиш им, вы уж меня простите, Сергей Михайлович. Принятые «установления» уже не отменить, они во благо. Нет, несомненно, попробуют, но вряд ли что выйдет — народ озлоблен, причем справедливо, на власть предержащих. Так что придется строить страну на новых условиях, с иным законодательством, на совершенно других принципах — это и есть завоевания революции. Да, многие ее воспринимают как страшную беду, но что мешало раньше проводить реформы и прислушиваться к собственному народу, а не разъезжать по парижам и лондонам. Так «матушка» довела до «пугащевщины» — считайте произошедшее затянувшейся реакцией на крепостное право. Династия и дворянство заплатило собственными головами по старым накопившимся грехам, а такие счета никогда не закрывают.
— И какой вы видите новую Россию, какой она должна быть? Что нужно сделать такое, чтобы подобное не повторилось вновь?
Великий князь не скрывал жгучего интереса — последнее время он совсем по-другому стал смотреть на происходящие события. Они выехали поездом на Дон, где их встретил генерал Краснов, имевший репутацию германофила, а на самом деле обычный казачий атаман, способный приспособится к любой ситуации. Но энергичный, в этом ему не откажешь — опираясь на вооруженную силу полуторамиллионного казачьего населения, он ухитрился создать вполне боеспособную армию. Причем полки из трех младших возрастов после взятия Царицына, двинулись на Москву, подкрепляя «подвисший» фланг сводного 1-го поволжского корпуса из частей «комуча» и уральских казаков. И этот ушлый атаман ухитрился моментально «перекрасился», чему можно уже не удивляться.
Ранее Петр Николаевич Краснов рьяно выступал за «независимость» казачества, даже создание «Казакии», а теперь резко «перекинулся» на сторону сибиряков, что вполне объяснимо. В Иркутске «подгребли» под себя семь казачьих войск, организовали еще три войска из казаков, не имевших этого статуса. И главное — утвердили новые «установления», вовлекая в войсковое сословие массы иногородних и инородцев, что проживали рядом с казаками, и давно попали под их влияние. И если под «сибирскую руку» перейдут донское, кубанское, терское и астраханское казачество, вступит в союзные отношения, а такое более чем возможно в виде «Союза казачьих войск», который возглавляет полковник Дутов — то все вместе они смогут выставить в случае крайней необходимости огромную полумиллионную армию, в основном конную, а значит маневренную, хватило бы оружия. А теперь оно имеется, и с этой силой придется любой власти считаться, казаки ведь всегда имели право на самоуправление, исстари заведено.
На Кубани только «Добровольческая армия» генерала Деникина, и как только казаки выйдут из ее состава, а они обязательно уйдут, то ее реальная сила сократится до нескольких тысяч офицеров при паре сотен генералов — величина крайне ничтожная. С которой никто из противников большевизма считаться не станет. Даже «Комуч», не говоря уже про Сибирь, которая потихоньку выдвигает стотысячную армию. Но нужно будет утихомиривать народы Кавказа, а там пойти в Закавказье — изгонять турок. Но вначале решить вопрос с немцами — брат кайзера принц Генрих Прусский ожидал их в Киеве, где была подготовлена тайная встреча.
В том, что «Четвертной союз» войну проиграет, уже не было никаких сомнений — дело к тому и шло, несмотря на то, что на востоке германские войска заняли огромные территории. Вот только времени на эксплуатацию огромных богатств не было — в Германии давно царил голод, население недоедало, даже армия уже оказалась надломлена духом. Так что кайзер цеплялся за любую «соломинку», чтобы не утонуть окончательно, отчаянно «барахтаясь», и ухватился за посредничество атамана Краснова.
А вот большевики уже потерпели поражение, их армии разваливались, началось массовое дезертирство. Последнее усугубилось воззваниями общероссийской «Директории», созданной на манер сибирской. В нее вошли по представителю «Комуча» и Сибири, при главнокомандующем союзными войсками Восточного фронта генерал-лейтенанте Болдыреве — все трое «левых» и листовки соответствующие. Великий князь их читал — призыв к миру откровенный, но с требованием к большевикам, захватившим власть силой — сложить оружие. Обещалось помилование без репрессий, кто продолжит воевать — пусть пеняет на себя. И сила имелась под рукою — примерно двухсот тридцати тысячная группировка, неимоверная мощь по нынешнему времени. И это не считая донских и кубанских казаков с частями генерала Деникина, что могли подкрепить Восточный Фронт с юга — красные войска на Северном Кавказе потерпели катастрофическое поражение…
— Политику примирения нужно вести. Отменить все большевицкие законы, ущемляющие производство и свободную торговлю. Везде ввести самоуправление, чиновники тут не нужны. Поверьте — земство быстро организуются — исправники и предводители дворянства тут лишние. Да и не будет их никогда больше, не нужны. Лет десять, не меньше уйдет, чтобы народ в себя пришел, хоть какой-то порядок наступил, спокойствие. Образование и медицина должны быть всеобщими и бесплатными — здоровый и образованный народ есть главное богатство страны. И тогда обеспечен такой рывок в развитии страны, какой и не снился.
Григорий Борисович остановился, посмотрел в окно — вагон шел мимо мазанок, железнодорожные пути охранялись германскими караулами. До Киева оставалось немного — немцы оккупировали южнорусские земли, и чувствовали себя как хозяева. Но это ненадолго — хотя было бы весьма кстати затянуть ход событий хоть немного. Он достал из пачки папиросу, закурил и продолжил говорить, чуть повысив голос из-за стука колесных пар.
— Хлеб можно взять из южных регионов, Сибирь тоже даст — накормить голодающих. Не допустить уход рабочих с предприятий, ввести гарантированный государственный заказ. И нормальные деньги нужны — можно весь золотой запас потратить, лишь бы доверие к новой власти было.
— Союзники потребуют возврата займов, — осторожно произнес великий князь, прекрасно зная сумму внешних долгов, перекрывавших золотой запас на порядок. Но Патушинский словно просчитал его мысли:
Поделиться книгой: