Лихолетье

Глава 35

— Притязания у Алаш-Орды стали куда скромнее, чем были в самом начале. Видимо, более трезво оценили свои собственные возможности, и осознали, что без участия русского населения, построить нормальную государственность у них не выйдет. Помочь мы можем, Петр Васильевич, вот только стоит ли это делать, особенно в нынешней ситуации?

Иван Иннокентьевич Серебренников вопросительно посмотрел на министра-председателя, с которым они обсуждали недавнюю встречу с прибывшими из Семипалатинска по железной дороге представителями движения казахских националистов.

— Наша помощь закончится тем, что мы потом получим националистически настроенную страну с определенной экономической базой, в создание которой мы вложим огромные деньги. Тут Григорий Борисович прав — проживающие в русских селениях должны стать русскими по духу. Но когда не желают…Нет, нет, и еще раз нет — такого не будет никогда. Если хотят помощи, то пусть отказываются от сепаратизма и вырабатываем совместное политическое соглашение. Если желают, как говорится, «и вашим, и нашим», то пусть сами по себе живут, своими порядками и традиционным укладом. Никакой русификации не будет, мы их предоставим собственной судьбе под нашим протекторатом, и это не обсуждается. Пусть они четко определятся — и только тогда будем решать!

Никогда еще Серебренников не видел министра-председателя таким раздраженным. Требования «алашевцев» передать им под управление все прииртышские земли, где туземцев проживало намного меньше половины от состава населения правобережной части, а также остановить «русификацию» и «оказачивание», вызвало у Петра Васильевича гневную отповедь. За это его тут же обвинили в «имперских амбициях», назвали, пусть и не прямо (потому что такие вещи безнаказанными не останутся) приверженцем «царских порядках», а ведь в стране произошла революция, с «дарованными» ею принципами «свободы и равенства».

Последние постулаты многие политиканы уже начинали трактовать как «вседозволенность», что было категорически недопустимо. Ведь любые обвинения не должны быть голословными, как часто делали большевики, всячески шельмуя своих оппонентов, и открыто угрожая их убийством под предлогом «защиты революционных завоеваний». И при этом не придерживаясь тех лозунгов, под которыми сами шли на выборы в Учредительное Собрание, собирая «голоса» приверженцев.

— Григорий Борисович оказался провидцем — или они с нами, и удовольствуются тем, что можно разграничить по справедливости, либо уже против, и сами желают властвовать и распоряжаться русским населением, в первую очередь переселенцами. А их управление ничего иного не вызовет, кроме ожесточенного сопротивления. Это ни к чему хорошему не приведет — тогда их большевики просто раздавят, а мы не станем защищать сепаратистов. Не завидую их положению — находится между двумя жерновами, каждый из которых их способен превратить в крошки.

Угрозы в словах Вологодского не слышалось, одна лишь убежденность в исходе возможного противостояния. Два года тому назад, подстрекаемые своими «феодальчиками» на фоне проводимой мобилизации на работы в тылу, отнюдь не на фронте, удалось взбунтовать кочевых киргизов — началась безжалостная резня русских переселенцев. Жуткие вещи сотворили в Семиречье, когда изуверским казням были преданы несколько десятков детей, которые в сопровождении учителей решили устроить лагерь бойскаутов. И такое не могло остаться безнаказанным — против повстанцев были двинуты войска и казаки. Спасаясь от репрессий, а также зная, что им будет отмщение (восток есть восток, и такое здесь норма), десятки тысяч кочевников побежали в Китай, к своим единоверцам уйгурам.

Но жизнь для них там оказалась горькой — чужбина есть чужбина, и десятки тысяч людей хотели бы вернуться назад, если бы не одно «но» — большевики из Туркестана, которые имели на этот счет совершенно иное мнение. И дело в том, что их поддержали переселенцы Семиреченской области, которым больше всего досталось от восставших казахов. Изгнав последних в Китай, они самовольно заняли пустующие земли в прошлом революционном году, и став новыми их хозяевами, ни о каком возврате прежнем владельцам и не помышляли, угрожая всех перебить.

И это было отнюдь не голословным утверждением — вкусив этой жизни, они принялись за своих соседей, завидуя их зажиточности. А таковыми являлись казаки, имевшие в своем распоряжении самые лучшие, плодородные земли с обильными урожаями.

Верно мнение, особенно в революцию, что чужое добыть намного легче, чем зарабатывать свое. А раз объявлено «равенство» то делитесь, казаки, откажитесь — штык вам в брюхо, всего дел!

Семиречье, разоренное восстанием 1916 года и неурожаем в следующем семнадцатом году, уже голодало. Особенно пострадали казахи, в основном скотоводы, а хлеб ведь нужно растить. Вот эти несчастные, лишившись скота, вымирали целыми селениями, и с радостью продавали собственных детей, чтобы их хоть так спасти, пусть даже в рабстве. Переселенцы, составляя большую часть крестьянства, не успевшие толком обжиться в благодатном краю, и тоже голодовали.

Большевицкий переворот только усугубил ситуацию — «совнарком» Туркестана решил отобрать хлеб у казаков еще в январе, и отправил первые «продотряды», которые было бы лучше именовать карательными — с артиллерией и пулеметами. И принял декреты, по которым казаков фактически изгоняли с собственной земли, с конфискацией продовольствия и всего имущества. К большевикам тут же присоединились переселенцы — ведь замаячила вполне реальная перспектива поправить свое ухудшившееся материальное положение за счет «богатых соседей».

И началось, и «поехало», да с размаху, от всей широты русской души, как говорится — кровь полилась полноводной рекой. «Бедные пошли против богатых», «голодные против сытых» — набор лозунгов имел большой выбор. С одним рекомендованным средством решения проблемы — убей и завладей, все твое будет, ведь «равенство»!

Во имя благой цели, и весьма простого метода ее воплощения в жизнь начался фактический геноцид казачества. Семиреки отчаянно сопротивлялись, но сдав винтовки еще в декабре под влиянием агитации, оказались неспособными выстоять перед пушками и пулеметами. Полдесятка самых богатых «верненских» станиц были выжжены, торжествующие победители, словно в «пьяном угаре» от безнаказанности, грабили, убивали, бесчинствовали и насиловали. Большевики вели себя хуже, чем варвары — они потворствовали самым низменным инстинктам. Дома, в которых могли бы жить переселенцы, разрушались, скотину убивали, уничтожали амбары с зерном, хотя хлеб был очень нужен голодающим. Плодоносящие сады, которыми славились казачьи станицы, вырубили — хотя это-то зачем было делать⁈

Мутная волна «революционной накипи» хлынула дальше, растекаясь заревами пожаров по всему Семиречью, продотряды рыскали в поисках хлеба, уничтожая все на своем пути, и совершенно не задаваясь мыслью, что если потоптать посевы, то откуда возьмется хлеб.

Но к чему такие низменные мысли, ведь нужно «накормить голодающих», и убить всех, кто не желает голодовать по декрету «совнаркома». Тогда траву и падаль жрать будут!

Казачество в ужасе побежало на север — больше половины из пятидесятитысячного казачьего населения стало беженцами в одночасье. Отходившие вместе с ними казачьи сотни отбивались с отчаянием обреченных, пытаясь спасти жен, стариков, детей. Большевики встали перед серьезной проблемой — хлеба, отобранного у казаков, оказалось немного. Растить хлеб долго, а раз так, то есть, у кого его можно отобрать.

Такими являлись старожилы, и перечень претензий составили быстро- живут как кулаки, бедных переселенцев притесняют. Теперь и зажиточное крестьянство помимо своей воли оказалось втянуто в кровавый водоворот. Затем снова вскипела ненависть к казахам, раздуваемая пропагандой и слухами. Причина оказалась проста — скотоводы всегда ели больше мяса, и бунтовали два года тому назад. И началось с новой силой — в бурлящем котле Семиречья все воевали против всех, шла взаимная резня, жестокая и беспощадная, в которой речь шла только о поголовном уничтожении одной из сторон конфликта. И то, что хлеб стал первопричиной — забыли все — теперь голод начал терзать все миллионное население богатого прежде края. Таковы были реалии гражданской войны, которая началась тут задолго до официальной даты ее объявления, сразу же, как только большевики взяли власть в Туркестане, и добавили проблем и без того целом клубке накопившихся противоречий, которые было решено залить кровью!

И горе той стране, где силовыми решениями пытаются распутать сложный узел проблем! Рубить ведь куда проще, чем трудится!

Вот это и испугало деятелей Алаш-Орды — территория области, а это «старший» ЖУЗ, превратилась в гладиаторскую арену, где не умеющих воевать туземцев истребляли в первую очередь. Помощь сибиряков настоятельно требовалась — пришлось умерить политические аппетиты. И сесть за стол переговоров, делая уступки ВСП.

— На территории под управлением Алаш-орды осталось вдвое больше земли, чем в наших «новых» губерниях после раздела всех пяти областей. Так что грех жаловаться и сетовать, русские являются здесь хозяевами вот уже двести лет.. Пусть живут своим укладом, не будем вмешиваться. Но попытку сепаратизма и отделения от России пресечем в зародыше…

Бронепоезд «Сибиряк» — «горячее лето» восемнадцатого года…

Глава 36

— Господа, успокойтесь — обвинения нас в «сибирском империализме» абсолютно беспочвенны. Жители Шадринского уезда сами попросились включить их в состав с Курганской губернии. Или вы не желаете брать в расчет мнение и желание народа, избранниками которого вы являетесь? Вот тогда это будет империализм в чистом виде — а как же омытые кровью страдальцев завоевания революции⁈ Но думаю, что все обстоит совсем не так — вас, видимо неправильно информировали, причем злонамеренно. Чтобы не допустить единства демократических сил в их борьбе. Объединившихся борцов за все доброе против всего плохого, которое мешает жить нашей многострадальной России, составной частью которой Сибирь и является — и неважно есть ли признание последней или таковое отсутствует.

Патушинский с самым серьезным лицом раз за разом повторял «избитые» мантры, прекрасно осознавая, что с эсеровской публикой, занимающейся «пустопорожней говорильней» только так и следует поступать. К созидательному творчеству политические доктринеры никогда не смогут приступить, какими бы декларациями не прикрывались — просто физически неспособны. Для них привычна политическая «зашоренность», и отступить от своего курса они не могут, даже если видят, что курс направлен в пропасть. Эсеры смогли «демократизировать» Россию вплоть до распада ее государственности, но вот создать что-то путное оказались не в состоянии. Впрочем, этому не стоит удивляться — сама человеческая природа всегда легче воспринимает призывы к разрушению, если есть недовольство. Потому что намного легче податься эмоциям, чем импульсу мозга, что призывает задуматься. И после переосмысления приступить к созидательному творчеству.

В этом их сходство с большевиками, ведь те тоже призывают разрушить «старый мир» до основания, чтобы затем построить «новый» по собственным лекалам. Зачастую не принимая в расчет существующие реалии, и одномоментно прыгнуть с первого месяца беременности в девятый. И целый набор мантр подобран на все случаи жизни.

Нет таких крепостей, которые бы не смогли взять большевики! Мы не можем ждать чудес от природы! Или самое бесподобное — загоним железной рукой человечество к счастью!

Людей за скот принимают, гоняют по своим замыслам и режут несогласных — ведь они бараны, не понимающие своего будущего счастья. Других аргументов просто нет! Как в народной присказке на подобный случай — ежик птица гордая, пока сильно не пнешь, не полетит!

— Однако именно большевики хотят сепаратного мира с вами, признав самостоятельность Сибири!

— Какое может быть заключение мира с тем, кому и война не объявлена? Полноте, господа — «совнарком» сейчас в таком положении, что готов дать любые обещания, чтобы избавится хотя бы от одного фронта. Они не то, что Сибирь признают, кокандского хана восстановят, если потребуется. Полноте — господа Ульянов-Ленин и Троцкий сейчас как ужи под вилами извиваются, и готовы дать любые обещания, от которых легко откажутся.

— Но ведь самостоятельность Сибири признали японцы — причем де-юре, и вы обменялись с ними дипломатическими нотами. А де-факто вас признали наши союзники по Антанте.

— И что, реки вспять потекли? Что изменилось в политике Сибири? Вы что, не желаете принять помощь от одного из наших союзников по Антанте — на которых, кстати, сами уповаете⁈

Григорий Борисович только успевал парировать сыпавшиеся на него со всех сторон обвинительные вопросы. Здесь в Самаре собралось уже почти добрая сотня эсеров, бывших членов Учредительного Собрания, отошедших от пережитых в «Совдепии» страхов, и настроенных весьма агрессивно на тех, кто не разделял их взгляды на ведущую роль их партии как главной политической силы. И особенно сибиряков, деяния которых то и дело «перемалывались» языками на разного рода бесконечных совещаниях по теме — «как нам переустроить России».

Но сейчас не он ответил на этот вопрос, а грубоватый Марков, отправленный вместе с Линдбергом, еще одним членом Учредительного Собрания от Томской губернии, на помощь «директору». В отличие от «обычных» эсеров, «сибирские», причем ее природные уроженцы, а не «навозные», оказались людьми дела, а не безответственными болтунами. Так оно и понятно — суровый климат и многолетняя каторга выковывают характер, а политических «говорунов» таежные жители просто не потерпят. Пришедшие к власти земцы и кооператоры поддержали «областничество», отказавшись на время от политических дрязг и распрей. А будучи людьми деятельными (иначе не выживешь), они того требовали и от правительства, работая в его ведомствах на ответственных постах. Потому и в той истории Сибирь очень быстро организовала свою государственность, хотя ее территория была чудовищно огромной в сравнении с любыми «образованиями» в европейской части страны. А теперь же, ввиду резкого падения Советской власти, этот процесс был значительно ускорен, настолько, что даже тлеющих очагов партизанского движения пока не наблюдалось.

— Господа, вспомните историю — тот же наместник всегда имел право дипломатических сношений, а сейчас, когда вообще нет никаких внешнеполитических связей, ваши упреки абсолютно беспочвенны. Да, Япония признала Сибирскую Федерацию, но тем и лучше для нашей совместной борьбы. Нам нужно оружие и патроны — поставки уже начались…

— Вы расплатились за это КВЖД, на что не имели права!

— Лучше было бы отдать КВЖД китайцам, причем бесплатно, когда они ввели свои войска? И вообще — эта железная дорога колониальная, и была предназначена царским режимом для закабаления Маньчжурии. А социалист ли вы вообще, если на это упираете⁈

— Нам свою Амурскую линию развивать надо, перевозки на собственной территории осуществлять, а не китайской!

У членов «СССР» (тут Патушинский хмыкнул) оказался «подвешен язык», они ловко «прикрыли» отбивавшегося до этого в одиночку министра от своих бывших однопартийцев. Григорий Борисович не без оснований полагал, что их переход на позиции «областничества» был обусловлен творящимся на европейской части бардаком. И тут уже мотивы «шкурничества» прослеживались — чтобы навести здесь порядок требовались огромные средства, которых у сибиряков не имелось, и более того — ВСП и не собиралось оказывать действенную помощь в ущерб собственному населению. И логика проста — сами навели безобразие, вот и расплачивайтесь, и сами прибирайте, это не наше дело черепицу от чужих разбитых горшков клеить.

— К тому же Шадринский уезд принадлежит Уральскому округу, и передан добровольно. Это наши внутренние дела, в которые стараетесь влезть и все опорочить с чужих слов. Вы у себя разберитесь — армии нет, крестьянство недовольно, денег тоже нет — на одной нашей поддержке держитесь. Если бы не сибиряки и чехи, вас бы тут давно большевики разогнали!

Удар был нанесен страшной силы — «обвинители» стушевались, им ясно указали, что они как неблагодарные собачонки кусают руку, которая их кормит. Обида понятна — «КОМУЧ» не отдали золото бывшей империи, захваченное в Казани на чудовищную сумму более полумиллиарда полновесных рублей чеканной монетой. И захватили этот запас, а также склады с военным имуществом, столь нужным для армии, не чехи с добровольцами подполковника Каппеля, а 3-я Сибирская бригада подполковника Гривинна, специально направленная на Казань после взятия Симбирска. И сейчас многие тонны «драгметалла», вместе с разнообразным имуществом спешно вывозились на Урал, подальше как от большевиков, так и от эсеров, правительство которых в народе уже презрительно именовали «учредилкой» и «кому чума», явственно выказывая настроение. Разогнать собравшеюся в Самаре «публику» было бы легко — никто ее защищать не будет, даже чехи. Вот только зачем подталкивать в спину падающего⁈

Ситуация на фронте кардинально изменилась, недаром сами большевики позднее считали его самым опасным временем. Красная армия только организовывалась, причем пришедшие в нее пролетарии, оторванные от неработающих станков, революционные матросы со стоящих на приколе кораблей и восторженные школьники, убежавшие на войну из прикрытых властью гимназий, не имели реального боевого опыта. А вот фронтовики-крестьяне в большинстве своем бросились в деревню — делить землю, и хоть немного отдохнуть от войны в семьях.

Спешно формируемые полки РККА сейчас били, били крепко, не давая организоваться в серьезную силу этим добровольцам, идейно сильных. Таких надо уничтожать сразу, стоит им втянутся в войну и противник станет драться всерьез. Благо у большевиков хватает оружия и боеприпасов, могут вооружить хоть миллион красноармейцев.

Вот только времени не было — их били по частям. На Урале попали в окружение, не смогли прорваться и были практически полностью уничтожены отряды Блюхера и Каширина, вожди погибли в бою, что лидер оренбургских «красноказаков», что несостоявшийся кавалер первого ордена «Боевого Красного Знамени», попавший под шрапнель.

Ситуация стала катастрофической после эсеровских мятежей — те вспыхнули одновременно во многих городах, причем в них приняли живейшее участие все однопартийцы — как враждебные к большевикам «правые», так и недавно с ними сотрудничавшие «левые». Причем акция последних была сейчас отнюдь не «театральной», как в той истории — германский посол граф Мирбах остался жить, зато убитым оказался сам председатель ВЧК…

Председатель Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем Ф. Э. Дзержинский, известный как «Железный Феликс». В «мутной истории» с «левоэссеровским мятежем» он играл какую-то роль. Но сейчас события пошли иначе…

Глава 37

Пока мозги большинству населения не «промыты», а потом «переформатированы начиная с младших классов школ, я увидел другую Россию, далекую, как ни странно от коммунистической идеологии. Это сколько же нужно было насилия, чтобы загнать народ 'железной рукою» к грядущему «счастью», которое все не приходило. Даже коммунизм обещали построить, правда вместо него организовали олимпиаду. И все потому, что человеческую сущность переделать не удалось — люди всегда остаются людьми со всеми их достоинствами и недостатками.

Взять тех же крестьян — они хотят иметь собственную землю, трудится на ней и пользоваться плодами своего труда. Но им уготована иная участь. Хотя, бог знает, как сейчас выйдет на самом деле — история начала изменятся. К плохому, или лучшему — тут сказать нельзя, посмотрим…

Мысли текли неторопливо — только оказавшись в этом мире, смог по-иному взглянуть на происходившие события. В свое время он присутствовал в державе, что вначале медленно катилась к закату, а потом стремительно развалилась прямо на глазах, оставив миллионы людей в состоянии полного непонимания того, что же случилось. Здесь же Григорий Борисович увидел исток тех будущих событий, то самое начало, и осознал, что именно тут и заключены причины будущей катастрофы конца ХХ века, когда вчерашние коммунистические руководители принялись строить капитализм, все разворовывая. А некоторые ухитрились создать под себя эмираты, где население их стало обожествлять как земных богов.

И много ли стоит идея, за которую два поколения умирали, третье превратилось в потребителей, мечтающих о полных прилавках и заокеанских штанах, а четвертое уже злорадствовало. Пятое и шестое вообще понятия не имеют, что так могли жить их пращуры, отдававшие свои жизни за непонятные идеалы в братоубийственной гражданской войне…

— Вы хотели меня видеть, Сергей Михайлович? У вас какие-то вопросы или проблемы? Если в моих силах, то попробуем решить их.

Патушинский с интересом посмотрел на великого князя Сергея Михайловича, младшего сына фельдмаршала, а потому приходившегося внуком императору Николаю Павловичу, тому, кто под первым династическим номером. Рукопожатием не обменялись — рука бывшего начальника ГАУ теперь навсегда повисла на «косынке», пуля одного из убийц перебила нерв. С поседевшими волосами, причем и бородку тронули серебристые нити, сейчас князь выглядел на все шестьдесят лет, хотя ему еще пятидесяти нет, только «подкатывает». Но даже под сюртуком была заметна военная выправка — все же по генерал-фельдцейхмейстер по «старому счету», всю жизнь провел в армии, причем знающие люди говорили, что артиллерист хороший.

— Мне хотелось бы знать, какая участь нас всех ожидает, господин министр. Потому и обратился с просьбой, чтобы ваше превосходительство уделило мне время на прием.

У Патушинского выгнулась удивленно бровь — он решил, что над ним издеваются, прибегнув к такому нарочитому титулованию. Но нет, великий князь был предельно серьезен, смотрел внимательно.

— В Сибири вы вполне в безопасности, Сергей Михайлович, как и князья молодые князья которых сбросили вместе с вами в шахту только потому, что они принадлежали к династии Романовых. Я понимаю, что вам бы всем хотелось уехать за границу, чтобы жить там…

— Прошу простить, ваше превосходительство, но если бы все хотели уехать из страны, то такая возможность для бегства была у каждого из нас. Но мы предпочли остаться на родине.

— Хм, даже не знаю, что сказать вам, но я вполне верю в то, что вы сейчас сказали — чудо спасло вас, когда всех обрекли на заклание. В России сейчас творится бедлам, и вас всех там могут убить — нравы дичают. С гражданской войной нужно заканчивать как можно быстрее, ничего кроме неимоверных бед она народу не принесет. Да, будет лучше, если вы будете обращаться ко мне по имени отчеству — я вас выслушаю как человек, а приму решение как министр и член Директории. Сами понимаете, что мне надлежит быть ответственным за свои действия перед двумя «директорами» и правительством. Но заверяю вас вполне официально — никто прогонять из пределов Сибири не будет. Живите по своему выбору, каждый человек может принести пользу своему народу. Тем более вы, люди образованные — всегда найдете жизненное поприще и достойное жалование.

Патушинский говорил осторожно — теперь он понял, что ставки подняты. И хотя такой вариант развития событий уже обсуждался с Вологодским, который постоянно отправлял в Екатеринбург шифрованные телеграммы, но принимать решение придется именно ему. И Григорий Борисович, сделав установочную паузу, негромко произнес, будто пребывая в сомнениях по поводу дальнейшей участи великого князя.

— Насколько я помню ваш чин, то он генерал от артиллерии. Мы вам можем назначить пенсию от военного министерства — так делаем по отношению ко всем ветеранам, выслужившим сроки и увечным военнослужащим. Достаточно подать рапорт на имя военного министра, приложив послужной список. Если нет оного, то составить лично и заверить в походной канцелярии — она меня сопровождает во всех поездках. Пенсия генералам начисляется сразу, пусть небольшая. Но здешние цены не «кусаются», и у вас будет примерно восемьдесят пять рублей в перерасчете на золото, вполне хватит на скромную жизнь, наем достойного жилья и прислуги. Штатные генеральские должности в Сибирской армии не предусмотрены, лишь будут введены по окончании войны — правительство посчитало что присвоение высших чинов с первого по четвертый есть прерогатива верховной Всероссийской власти, законной, по выбору всего населения бывшей Российской империи, составной частью которой Сибирь и является.

Снова последовала короткая пауза — великий князь задумался, видимо в мыслях как-то начав менять свои планы, или убеждения. И это был хороший признак — «прошлое» никогда не следует отрезать. Тем более в ситуации, когда оно может сыграть позитивную роль.

— Бывших генералов у нас немного, но чин полковника фактически равен генерал-майору, так как в расписании введен чин «майора», и чтобы не было преимуществ у тех, кто его миновал, все ступают на одну «ступеньку» вниз, так сказать. А вот бригадирами, или бригадными генералами, как именуют порой, являются лишь немногие, получившие повышение за отличие. Как видите, я сам подполковник, и следующее вверх продвижение получу не скоро, хотя являюсь военным министром. Так что подавайте прошение на пенсион, по своим заслугам вы его получите сразу — я дам делу ход немедленно, правительство проявляет особое внимание к ветеранам.

— Я военный, Григорий Борисович, служил всю жизнь честно, чтобы не говорили злые языки. И готовь также ревностно служить в рядах Сибирской армии, раз вы боретесь за сохранение единства страны. Я не политик, все решения о месте Сибири в составе России будут принимать после победы над большевиками. Но я готов послужить дальше на любой должности, на которой вы меня сочтете полезным для общего дела, и в том чине, который будет моему новому положению соответствовать.

— Вас аттестуют в полковники, Сергей Михайлович, если ваше здоровье позволяет вам служить.

— Позволит, Григорий Борисович, рука начала двигаться, врачи говорят, что будет намного лучше уже через месяц.

— Хорошо, будем надеяться на это, товарищ полковник — приказ я отдам сегодня, как только получу от вас рапорт, который вы немедленно напишите. Но скажу сразу — в братоубийственной войне вы участвовать не будете. Не нужно, чтобы большевистская пропаганда объявила это местью, — Патушинский указал взглядом на руку. И оценил, что великого князя не перекосило от обращения — хорошо осведомился уже о нововведениях. И как-то невольно подтянулся — пусть из Дома Романовых, но военная косточка, и принял его за прямое и непосредственное начальство.

— Я назначаю вас инспектором артиллерии Приамурского военного округа. Отправляйтесь во Владивосток, там проведите ревизию портовых складов на предмет хранения военных грузов. Особенное внимание обратите на боеприпасы — они очень нужны на фронте. Учтите — наши войска выкатились за Волгу, и наступление продолжается. Восточный фронт восстановлен, и впереди, как только будет нанесено поражение большевикам, освобождение нашей земли от германских оккупационных войск. Доклад кроме военного министерства отправите на комфронта генерал-лейтенанта Болдырева, он должен знать о боеприпасах, которые нам можно отправить в распоряжение войск. Ваш рапорт должен лежать через полчаса у меня на столе, Сергей Михайлович — с этой минуты вы считайтесь на службе.

— Есть, ваше превосходительство, — увидев, что Григорий Борисович встал, быстро поднялся и великий князь, глаза которого радостно заблестели. И обращался уже по уставу как положено к члену Директории и военному министру, несмотря на невысокий чин последнего…

Великий князь Сергей Михайлович, генерал-инспектор артиллерии, деятельность которого на этом посту неоднозначна — и дурное, и хорошее. Это и «французские откаты» от военных заказов на орудийных заводах «белль Франс» (проще говоря казнокрадство), и действительно полезное реформирование «бога войны», особенно после унизительного поражения от японцев в приснопамятном пятом году, после заключения позорного мира графом Витте- «Полусахалинским»…

Глава 38

Смысла убивать Константиновичей не было никакого, как и политического резона. Они даже не «императорские высочества», а «князья императорской крови», потому что только прадед восседал на престоле. Палей же хоть и сын великого князя Павла Александровича, то есть двоюродный брат убитого Николая II , но от морганатического брака и официального отношения к правящей династии не имел, так, самый «последний в очереди», как сказали бы в последние годы перестройки.

Шансов на престол никаких — даже гипотетических, и причисленных к разряду даже ненаучной фантастики!

Так что из пяти казненных князей в Алапаевске только один Сергей Михайлович мог быть вполне законной мишенью, все же возглавлял ГАУ, его можно было обвинить в казнокрадстве, как и в том, что стоял относительно близко к престолу.

Но и только — под «вышку» тут никак не тянет, не тот перечень прегрешений, на фоне олигархов и генералов из моего времени имеет практически незапятнанную репутацию, даже балерину матильду Кшесинскую не притянешь. Ведь по тому же «делу» можно Ильича притянуть, раз с балкона ее дома перед матросами выступал. Да и сейчас Сергей Михайлович на месте будет — все же по прошлому положению являлся шефом Владивостокской крепостной артиллерии, так что в городе его воспримут, особенно после известных событий. Да и интервентов он способен выпроводить восвояси — те живо почувствуют, какими ветрами потянуло.

Тем не менее, всех пятерых изначально обрекли на ритуальную казнь, уж больно многие проделанные вещи на таковую походят. Не месть, помноженная на классовую ненависть, не самоуправство местных «товарищей» — организованное и подготовленное действо, проведенное в одно время в двух местах. Да и сами казни странные — именно соблюдение каких-то правил, на которые дала разрешение именно Москва. А точнее один человек, принадлежащий, как сказал один юморист, к австрийской национальности, Яков Свердлов, имевший совсем иное имя и фамилию, и очень широкие связи в различных слоях общества. Приятель нашего уральского «кролика», что в «президенты» набивался — а тот масон из ложи «Большой Медведицы», как и мой давний знакомец Керенский.

Мерзкая персона «товарищ Яша», если посудить беспристрастно, но чьим именем в моем времени называли не только районы в любом городе, или улицы, но даже целый огромный город-«миллионник», где и было проведено ритуальное убийство детей, больного мальчика и пятерых девочек, ни в чем не виновных, кроме своего рождения. И хорошо, что хватило решимости вернуть историческое имя города обратно.

Но что же мне делать со всеми этими молодыми князьями, вместо которых в шахте умерли двое их приближенных, оставшихся верными им до конца — управляющий делами и обычный слуга из крестьянской семьи. Можно ли считать это не случайностью?

Хм, «жизнь за царя» — этот момент можно хорошо обыграть, и ведь он произведет определенное впечатление на сибиряков. В информационной войне все средства хороши, просто тут кроме большевиков никто их всерьез не принимает, за исключением Сибири, и то по моему настоянию кое-как все же взялись за агитацию и пропаганду. И первые успехи налицо — мобилизацию не объявили, все солдаты на «контракте», и золотом получают жалованье, землицы им отрежут. Да и пенсию выдадут семьям, если убьют.

Так, чего-то меня не туда понесло, а то князья присмирели, вздохнуть боятся. Паузу всегда нужно затягивать, чтобы собеседники «дозрели», но ни в коем случае не «перетягивать».

— Господа, понимаю ваше положение. Константин Константинович желает вернуться на военную службу в действующую на фронте армию — ему будет предоставлена такая возможность. Но служить будете, сидите-сидите, вы пока не мой подчиненный.

Патушинский остановил поднявшегося со стула великого князя. Мысленно усмехнулся, увидев загоревшиеся глаза у молодого человека, всего то 28 лет недавно исполнилось. Но выглядит гораздо моложе своих лет.

— Служить не в лейб-гвардии, у нас пока таковой нет, за исключением Сводно-казачьего полка. Вас направлю в формируемую в Барнауле 2-ю Туркестанскую стрелковую бригаду, помощником командира роты. Но как только войска Восточного фронта войдут в боевое соприкосновение с австрийцами или германцами, вы немедленно отправитесь в действующую армию, как и ваша бригада. Немедленно подайте рапорт на мое имя, и составьте полный послужной список — вам помогут оформить бумаги в походной канцелярии этажом ниже. Идите, товарищ капитан!

— Есть, ваше превосходительство!

Этот князь оказался строевиком в подлинном смысле слова, словно не пажеский корпус, а Павловское училище закончил. Четко повернулся, хоть и в штатском, но строевым шагом отправился из кабинета. Видимо, говорилиправду о лейб-гвардии Измайловском полку — там «шагистика» была в «почете», особенно в довоенные времена.

— Вам, Игорь Константинович, в виду болезни легких, — Патушинский обратился к самому младшему из Константиновичей, — будет предоставлено лечение в Тункинских гольцах под Иркутском, «Байкальская» Швейцария, можете поверить, только место диковатое сейчас, но благодатное, его бы в курорт превратить. Да и Владимиру Павловичу не помешало бы там здоровье поправить. Вы оба молоды, я старик по отношению к вам, в отцы гожусь. Примите совет — вы еще четверти века не прожили, а здоровье никудышное, так что отправляйтесь в Тунку, на месте подлечитесь. Для армейской службы вы не годитесь, так что по прибытию в Иркутск обратитесь с прошением в Директорию, Петру Васильевичу я отпишу. Думаю, вам стоит поступить в открываемый в Иркутске университет, и получить нужное для страны образование — поверьте, врачи и учителя самое важное, они готовят будущее, а придворная жизнь это тлен. Потому Россия и отринула бездельников, не приносящих пользу народу.

— Я согласен с вашим превосходительством…

— В сторону титулование, Владимир Павлович, оно не нужно — мы в Сибири, тут нравы незатейливые, а Иркутск не Петербург, сами увидите. Вы ведь поэт, как мне сказали? Так пишите стихи, а в них правду, подлинную правду, свет и добро нужно, мир и так погрузился в ненависть!

Патушинский остановился, глядя на вытаращенные глаза Владимира Палея. Тот непроизвольно ахнул, совершенно искренне произнес:

— То же самое я написал в дневнике, почти слово в слово. Все что меня раньше интересовало: блестящие балеты, декадентская живопись, новая музыка — все это теперь кажется пошлым и безвкусным.

— Пережитые горести, да еще революция, страдания — все это очищает душу. Так что творите — для вас жизнь только начинаете. Главное — принести пользу будущим поколениям, так устроить жизнь народа сейчас, чтобы подобного никогда не повторялось. Идите, и бог вам в помощь!

Оба молодых князя попрощались с ним за руку, и вышли, а вот старший из Константиновичей, Иван, остался. И негромко попросил с несколько смущенным видом, потупив глаза:

— Моя супруга просит ваше превосходительство об аудиенции, если только это возможно, и у вас найдется время. Она внизу, ожидает в приемной. Осталась, проводив Елизавету Федоровну и несчастных дочерей убиенного Николая Александровича и Александры Федоровны.