Убрать ИИ проповедника (СИ)

тебя в грош не ставил. То-то он приучил всех ноги об тебя вытирать.

— Марго!

— Ой, смотри, заяц! — вскрикнула она.

— Тебя звери боятся, как землетрясения, — пошутил Эдвард, провожая взглядом

убегающего со скоростью звука зайца. И подумал, почему он сам её боялся столько лет. Она же милая и всё понимающая с полуслова. Какой же я дурак! Нужно было только руку протянуть. И остаться без руки. Он ничего не мог с собой поделать.

— Мы сидели в простынях в валечкиной новой бане, пили чай с мёдом, —

проигнорировав наблюдение про зайца, своим сценическим голосом произнесла Марго, — и я вдруг увидела на стене саму себя. И не просто себя, а себя в роли Джулии Лэмберт из «Театра» Моэма. Даже пошла принесла очки.

Эдвард затаил дыхание.

— Валечка, откуда у тебя это панно? Кто его сделал? А она мне: «это известный у нас мастер по резьбе по дереву, со странным именем Эдвард». Вот и вся история. Я ответила на твой вопрос? Может, пойдём обратно, а то ветер поднимается.

— Как скажешь, — тут же согласился он.

— Я теперь понимаю, почему ты Эдвард. Ты же детдомовский. А фамилию тебе,

наверное, придумали, потому что ты голосистый.

— И больше ты у неё ничего не спрашивала?

— Нет. Зачем? На другой стене я увидела Юлию Филипповну. «Все женщины — актрисы. Русские женщины, по преимуществу, драматические актрисы», — произнесла она цитату из «Дачников», — никогда эту пьесу не любила. Страх перед жизнью.

— Суслова тогда играл Жора Тихомиров, — закивал Эдвард.

— Я иногда вижусь с его женой. Уже лет пятнадцать, как его нет. Тоже с

Горьким были сложные отношения, как и у меня. Читала у Волкова, что Бродский ему рассказал одну интересную догадку касательно творчества Алексея Максимыча.

— Кто? Бродский? Могу себе представить, — хихикнул Эдвард.

— Почему Горький назвал свой знаменитый роман — «Мать»? Ты не слышал почему?

— То, что я слышал, Бродский вряд ли бы Волкову стал пересказывать.

— Ну, да. Сначала-то он хотел его назвать «Оп твою мать!», а уж потом сократил.

Эдвард засмеялся. Когда в жизни он был так счастлив, как сейчас на этой лесной тропинке? Почему именно в семьдесят лет ему улыбаются все эти высшие силы, которые ничего не хотели слышать о его мольбах и страданиях каких-то двадцать-тридцать лет назад? Что за расчёты и манипуляции? Благодарю вас, высшие силы, на всякий случай, чтобы не спугнуть удачу, произнёс про себя Эдвард.

— Где ты научился делать такие красивые вещи из дерева? — ей искренне хотелось его похвалить, даже восхититься.

— Сам научился. Это труд, больше ничего.

— Ну, да. Ничего нового под луной, — вздохнула Марго, — труд, как цель. Главное, не

ошибиться в выборе.

Эдвард не привык к похвале, он сразу терялся и ухмылялся, как придурок, поэтому сразу спросил о другом.

— Что с ней случилось, с Валентиной? Я её не видел три года, она так изменилась, — он не знал, как точно выразиться.

— Помолодела, скажи? Лет на десять.

— Она совсем другая.

— Ты хотел бы превратиться в себя молодого? Можешь, сразу не отвечать. Подумай, — ухмыльнулась Марго.

— Что тут думать-то?

— Как что? А у тебя есть мотив, чтобы стать молодым? Ты готов заново прожить

жизнь и исправить свои ошибки? Сделать не сделанное, например?

— Марго, ты что, серьёзно? — нахмурился Эдвард, — о чём ты?

— Умоляю, только не спеши! Подумай!

Она взяла его под руку, и они зашагали к дому.

5. Клуб

— И что это за клуб? — выдавил он из себя вопрос.

Они сидели в саду в деревянной беседке. Мягкий, тёплый, тихий вечер без комаров. Всё время, что сидели, она рассказывала ему небылицы. Эдвард всегда был убеждён, что женская психика слабовата, и воздействовать на неё не так уж и сложно, если ещё и заранее знать, что от тебя хотят. Даже самые стойкие, опытные, сильные, успешные прогибаются, когда речь заходит о хорошо подготовленных сказках. Бабы обожают чудеса. Надо только всё правильно подать и поставить её саму в центр. Было, правда, одно обстоятельство, которое всё-таки его останавливало произнести слово «хватит», и этим обстоятельством была Валентина Ивановна, Ирина Семёновна и её муж Александр Львович. Все они изменились почти до неузнаваемости, превратились из стариков в цветущих людей средних лет.

— Сколько можно повторять одно и тоже! — обиделась Марго, — я договорилась завтра к двенадцати. Они нас ждут. Ты со мной?

Конечно, она заранее знала ответ, если уже успела договориться. Но почему она выбрала его? Получается, она наметила его ещё до того, как он приехал делать баню. Баня была лишь поводом? Получается, столько лет она безмолвно наблюдала за ним? Подыскивала себе партнёра по играм в превращения? А может, я вообще не первый, кому она предлагает такое? Но молодой любовник, кстати, ей для этого не подходит. Да, молодой не подходит Скорее всего, его кандидатура пришла ей в голову неожиданно. «Была не была!» — махнул мысленно рукой Эдвард.

— Только с одним условием, — протянул он.

— С каким же? — она подняла брови от удивления.

— Мы не вернёмся в театр.

— Ты имеешь в виду в наш театр?

Он кивнул.

— Конечно, не вернёмся. Как ты себе это представляешь? Да нам там никто не поверит, кто мы есть. Нам надо будет исчезнуть навсегда. Нас больше не будет. Они всё устроят в клубе: нашу смерть, новые паспорта и прочее. Жить будем пока в этом доме. О нём никто не знает. У Валечки дети, она не может по полной программе, а мы можем, понимаешь? Отчитают два некролога в новостях, ну, может, фильм какой про меня быстро сварганят, хотя, наверняка, уже имеется такой, и всё. Кто про нас вспомнит через месяц?

— Про меня-то уж точно никто, — поддакнул, как всегда, Эдвард, — останутся только мои панно

— Это особое направление в биогеронтологии. Вырастут новые зубы, — всё ещё продолжала уговаривать Марго.

«Вот интересно, неужели она ни капельки не боится?»

— Скажи, а у тебя тоже нет родственников? Братья, сёстры, племянники? — лучше бы она про зубы не говорила, потому что Эдварду стало как-то жутковато.

— У меня был старший брат, но у него, как и у меня, не было детей. Он умер в прошлом году от инсульта.

— Жаль, — искренне вздохнул Эдвард, — чем он занимался?

— Молодым бороздил просторы вселенной, потом преподавал.

— Сколько ему было?

— Восемьдесят два.

— Правда летал в космос? — Эдвард очень удивился тому, что у Марго был брат космонавт. Она бесконечно его удивляла. «Господи, почему ты свёл меня с ней в семьдесят лет? Я крутился около неё столько времени, что ты хочешь мне этим сказать?» — опять и опять спрашивал Эдвард у бога.

— Да, летал. Видел НЛО. Сразу отвечу, а то всё равно задашь этот вопрос. Их там полно.

— Нет-нет, — замахал он руками, — этого ещё не хватало. Давай разберёмся с твоим клубом сначала. Итак, мы проходим первый курс и сразу начинаем молодеть. А поконкретнее можно?

— Они тебе там сами объяснят подробнее. Информационные технологии, — она посмотрела на свои руки, — я не хочу больше быть старой, Эдвард! У меня память сдаёт. Я не могу больше запоминать текст, ты понимаешь? Да ещё и играть то, что мне не по душе. Старух разных, вторые роли. Я теряю зрителя, себя саму, смысл всего, что я из себя представляю ли я не помню текст? Ты понимаешь меня?

— Я? Ты шутишь? Я не знаю, кто ещё может тебя понять так, как я? Старость — это болезнь, Марго! Гнусная жестокая неизбежная болезнь, которая приходит за всеми, но всегда раньше, чем мы думаем.

Он взял её руку и поднёс к губам. Ей понравилось.

— Может, нам сначала попробовать написать твои мемуары? — уцепился за неожиданно появившуюся мысль Эдвард, — ты — целая эпоха, Марго. Кого ты только не встречала на своём пути! На каких площадках мира ты только не играла! Сколько у тебя было поклонников! Я многих помню. Наверняка ты вспомнишь такие истории, от которых даже у молодёжи глаза вылезут из орбит. Давай напишем книгу, приложим твои потрясающие сценические фото, а потом поедем в твой клуб.

— Не думаю, что это удачная идея, — вздохнула с раздражением Марго, — я уже другая. Да и потом, я много писала о себе. Это никому не нужно. Остались мои концерты в сети, записи спектаклей, фильмы. Это всё ненадолго, поверь мне. Я не хочу больше ждать.

— А как мы подстроимся под молодых? — заволновался Эдвард.

— У них есть программа адаптации. Они нас научат всем необходимым прибамбасам, мы будем общаться с молодёжью, выходить с ними в город прежде, чем нас выпустят на свободу. Заниматься спортом, привыкать к новым нагрузкам с новым телом. Там всё есть в контракте. Мужчинам, говорят, адаптироваться немного сложнее, — улыбнулась Марго.

— И много народу в год они так омолаживают? — до Эдварда стало что-то явно доходить, и он понял, что Марго не шутит.

— Откуда мне знать? Но там очередь. Мы должны будем подписать документ о неразглашении. Мне нелегко было их найти. Валечка потом разоткровенничалась и сказала, что как только я услышу о трагической гибели пожилой знаменитости или о его таинственном исчезновении, надо не исключать работу клуба.

— Сколько нам потребуется времени, чтобы превратиться в сорокалетних, они тебе сказали? — Эдвард продолжал делать попытки нарисовать ясную картину.

— Кажется, полгода.

— И полгода мы будем жить в этом клубе?

— Нет, после первого курса изменения происходят в основном внутри, и внешние проявления достаточно слабые. Наблюдательный человек только заметит, что ты стал ходить увереннее и быстрее, у тебя выпрямилась спина и так далее. За это время мы должны привести в порядок все наши дела, бумаги и прочее. А вот через два с половиной месяца, после второй процедуры начинают исчезать седые волосы, восстанавливается коллаген, кожа разглаживается, появляется острота зрения

— Стоп, дорогая. Сколько всё это стоит? — Эдвард задал вопрос, который давно вертелся в голове.

— Тебе ничего не придётся платить, — гордо ответила Марго.

— А кому придётся за меня платить? Уж не тебе ли?

— Они предложили мне бесплатный курс для моего спутника. Я могла бы «отправиться» одна, но мне захотелось взять кого-нибудь с собой из моей прошлой жизни, из театра, кто бы помнил, кем я была. Но это ни к чему не обязывает, кроме как к молчанию. Ты будешь свободен, и мы сможем расстаться. Мало ли, мы же можем в кого-нибудь влюбиться «там», мы же будем молодыми и сильными. Ты помнишь пожар огромного торгового центра «Венеция» на МКАДе? Там погибли Марина и Николай Санниковы. Оказалось, что примеров много.

— Марине было под восемьдесят, я знал её по гастролям, а вот с мужем не знаком, — начал вспоминать Эдвард.

— Такой же, как она, если не старше.

— Как там у Манна? «Смерть в Венеции»? Над разумом побеждают чувства!

— Пошли, что ли в дом, а то становится прохладно, — предложила Марго, проигнорировав его замечание, — завтра к десяти постарайся быть готовым, мил человек.

— Мы, что прямо завтра начинаем? — испугался не на шутку Эдвард.

— Нет, завтра только сдадим анализы и пройдём диагностику.

— Как клуб-то называется?

— Гамаус, — ответила спокойно Марго, вставая. — Столько возишься со своими деревяшками, а простой скворечник не можешь сделать

Марго дошла до выхода из беседки и стала искать глазами место для скворечника.

6. Берёза

Марго молчала всю дорогу. Эдвард уже её немного изучил и понимал, что она нервничала. Он попытался включить радио, но она молча убрала звук кнопкой, которая была на руле, а второй раз включать радио он не стал. По обе стороны дороги стоял голый весенний лес и нагонял тоску и тревогу.

— Марго, а сколько нам ещё ехать? Мы уже двести километров едем, — не выдержал Эдвард.

— Тебе, что, холодно? — строго спросила Марго.

Эдвард демонстративно отвернулся и уставился на лес. Через минут пять опять заговорил.

— Я с собой инструменты взял. Вдруг в новой жизни пригодятся. Всякое бывает. Вот раньше в гроб клали любимые вещи.

— Да и сейчас кладут, — вздохнула Марго.

Эдвард осторожно на неё покосился и окончательно угомонился, незаметно периодически подглядывая на приборную доску.

— Вон берёза старая, видишь? За ней поворот, километра два, и мы на месте, — как-то снисходительно, как ребёнку, сказала Марго.

Впереди виднелось берёзообразное чудовище. Из корня тянулись сразу три толстенных ствола — один стелился по земле, второй был искривлён и напоминал волну, а третий рос вверх, но под углом примерно семидесяти градусов. Раньше он таких деревьев не видел. «Мать честная!» — подумал Эдвард. «Там же аномальная зона, наверное. Вход в другое измерение».

Машина повернула сразу за берёзой. Эдвард съёжился и соединил руки в замок. Очень быстро доехали до высокого забора из красного кирпича. «Как Кремль», — подумал Эдвард. Подъехали к глухим кованым воротам. Ждать пришлось недолго, очень скоро ворота открылись, и мерседес въехал внутрь. Сразу справа находился крытый паркинг. Они вышли из машины и огляделись. Взорам предстал ухоженный сад, где растения только начинали просыпаться, а газон зеленел свежей травой, которую ещё даже не было надобности стричь. В глубине в центре красовалось стеклянное здание в виде полусферы, очень необычной архитектуры, с двух сторон от него полукругом исходили стеклянные коридоры, заканчивающиеся двумя зданиями-полусферами поменьше. В саду виднелись несколько беседок, разбросанные по всей территории. Все строения были связаны между собой каменными дорожками. Перед входом в главное здание журчал круглый фонтан из розового камня в виде большой кувшинки. Кувшинка была настоящим произведением искусства, Эдвард даже ахнул. Пропорции, работа, переливы розового — всё в этой кувшинке завораживало. Видно было, что фонтан играет важную роль в облике всего ансамбля. Кое-где плотным забором стояли высокие, разросшиеся туи, росли и другие деревья: молодые голубые сосны, берёзки и кусты, похожие на сирень. По главной дорожке, исходящей из большого здания, к ним навстречу шла девушка в форменном брючном костюме светло кораллового цвета. Шла быстро и уверенно.

— Маргарита! Эдвард! — протянула руку девушка для рукопожатия, — Наташа.

На левом верхнем кармане её жакета была вышита кувшинка, похожая на кувшинку фонтана. Эдвард с интересом посмотрел на девушку и заметно повеселел.

— Прошу за мной! — улыбнулась Наташа.