Помоги проекту - поделись книгой:
День шестой: седьмое творение – животные на суше (1:24–25) восьмое творение – человек (1:26–31)
В'. Заключение: упорядоченность и покой (2:1–3)
A’. «Соединительный» стих: Бог Господь сотворил небо и землю (2:4)
Текст Шестоднева (Быт. 1:1–2:4) открывается заглавным стихом 1:1, который затем практически в тех же самых выражениях повторяется в стихе 2:4, являющимся «соединительным» между Шестодневом и рассказом о рае (Быт. 2:5–3:24). Два симметричных стиха 1:1 и 2:4 создают первое «обрамление» текста. Стих 1:2 является вводным, рисующим картину хаоса и смятения, а заключительные стихи 2:1–3 содержат «совершенную» противоположность – описание гармоничной упорядоченности и покоя. Таким образом создается второе «обрамление» вокруг центральной части рассказа. Собственно рассказ о творении мира в «шесть дней» (1:3–1:31) составляет основной корпус текста, и в нем, в свою очередь, можно выделить две части. В первые три дня появляется основа, «несущий каркас» творения: сначала день и ночь (1:3–5), затем небо и земля (1:6–8), потом суша со своими растениями (1:9-13). В последующие три дня творение развивается и дополняется – возникают своего рода «украшения», образующие четкую параллель с «каркасом»: «светило большое и светило малое» (солнце и луна, 1:14–19) связаны с днем и ночью, птицы и рыбы (1:20–23) заселяют небо и море, животные и человек (1:24–25, 26–31) заселяют землю/сушу. Итак, творение вызывается к жизни в своеобразном диптихе: две части, каждая из трех дней, идеально соответствуют друг другу. Каждый день совершается один акт творения, за исключением четвертого и шестого дней. В них совершается по два акта творения, и тем самым эти дни также перекликаются друг с другом. Поэма завершается описанием покоя Божия на седьмой день. Необыкновенно гармоничная форма такого «совершенного» повествования призывает с особым вниманием исследовать его содержание.
Каждый, кто со вниманием читает библейскую поэму о сотворении мира, может заметить, что картина мира, являемая в этом рассказе, не соответствует современным естественно-научным представлениям. Однако тот, кто захочет привести древнее мировоззрение в соответствие с результатами современных научно-технических исследований, рискует соскользнуть в безнадежный библейский фундаментализм. Нужно отдавать себе отчет, что как наука, так и Библия говорят на своем собственном языке. Библейскую поэму о творении можно назвать «мифом». Однако слово «миф» следует понимать не в смысле фальсификации, фикции или иллюзии, но в смысле символического рассказа, который пытается выразить словами интуитивно ощущаемую трансцендентную реальность. В поэме о творении выражается убеждение, что действительность на самом деле не ограничивается той сферой, которая может быть охвачена человеческим знанием или подчинена человеческому контролю. Другими словами, в начале всего стоит Бог, и именно Он является объединяющей и направляющей основой всего существующего. Мы можем проследить, как эта мысль раскрывается в тексте Шестоднева, сформулировав заложенные в повествовании важнейшие утверждения веры.
Повествование о творении, по всей вероятности, было записано в период Вавилонского плена (587537 гг. до Рождества Христова). На фоне разочарования и отчаяния, сопровождающих жизнь израильтян в плену, было особенно актуально возвестить, что Бог Израиля является могущественным Творцом, именно Он заложил основу всего существующего. Бог Израиля несравненно превосходит вавилонского бога Мардука. И даже солнце и луна, которым поклонялись вавилоняне, являются лишь творением Бога.
Посредством особого композиционного и ритмического строя поэмы автор/редактор передает нам важную мысль – он хочет засвидетельствовать о достойном доверия Боге. Бог говорит и действует согласно Своему слову – Он делает именно так, как Он сказал. Творение есть по своей сути свидетельство верности Бога.
Вся поэма увенчивается седьмым днем, днем покоя Божия. Для иудеев это суббота. Именно этот день для переселенных израильских пленников стал своеобразным «якорем» – опорой в чужой земле взамен разрушенного Храма. Поэма о творении хочет окончательно узаконить субботний день как день покоя. Люди должны находиться в покое на седьмой день, потому что Бог также упокоился от трудов творения на седьмой день. Ставшее общепринятым религиозное установление относительно субботнего покоя получает наглядное объяснение.
Стихи Быт. 1:1–2:4 наводят на мысль, что творение мира вряд ли можно назвать творением «из ничего». Скорее, оно представляется как преобразование уже существующего хаоса и беспорядка в «космос» и порядок[4]. Здесь также скрывается воодушевляющая весть для изгнанных израильтян, живших в Вавилонском хаосе. Рассказчик подчеркивает, что Бог может упорядочить даже самый ужасный хаос. И порядок, приносимый Богом, оценивается как «хороший» (
Сама структура поэмы о творении дает понять, что человек занимает особое место в мире. Творение человека описано в конце поэмы, но при этом повествование является несомненно антропоцентричным. Целый ряд аспектов указывает на то, что человек является вершиной творения.
1) Рассказ о сотворении человека гораздо более подробен, чем описания других актов творения.
2) В то время как другие элементы творения происходят из земли (ср. 1:12, 24), человек происходит прямо от Бога.
3) Более того, автор поэмы указывает, что Бог сотворил человека «по образу Нашему» и «по подобию Нашему» (1:26) – ничего подобного ранее не говорилось. Что означает «по образу и подобию», сразу же раскрывается в продолжении стиха: человек призван «владычествовать». Понятие «владычество» связано в Библии с понятием «авторитет», который в подлинном библейском смысле включает в себя заботу о других, служение и внесение своего вклада в развитие всего того, что доверено человеку.
4) При создании растений и животных говорилось об их разных «видах», однако по отношению к человеку ничего такого не сообщается.
О человеке без всяких добавлений говорится, что он создан как «образ Божий». Тем самым автор хочет подчеркнуть равенство всех людей. Конечно, такое утверждение очень далеко отстояло от современной автору реальности, и именно это помогает выявить провозвестие первой главы книги Бытия: поэма о творении рисует идеальный мир.
Итак, мы можем заключить, что поэма о творении (Быт. 1:1–2:4) говорит об идеальном состоянии мира, о жизни в покое и гармонии, о мире без насилия и смерти. Это не мир, который когда-либо существовал; это, скорее, мир, каким он должен быть. Таким образом, поэма о творении не содержит абстрактного рассказа о далеком прошлом, но обращает актуальный призыв к людям, чтобы они, ощущая в себе образ Божий, стремились сделать мир лучше.
2. Бог – величественный или жестокий?[5]
Как мы утверждали выше, Библия в первую очередь является религиозной литературой, прошедшей длительный путь становления и имеющей прежде всего «экзистенциальный» характер. Библейские тексты содержат размышления о жизни людей и участии Бога в их судьбах. Авторам, читателям и персонажам Библии также знакомы боль и горе, незаслуженные страдания, беспомощность и отчаяние, но сверх этого им известна превосходящая всё любовь, которая возвышает человека и делает Божественное явственно ощутимым, почти осязаемым. О любви мы поразмышляем в следующем, последнем параграфе – чтобы закончить главу описанием красоты. Но здесь, в предпоследнем параграфе, мы опустим свой взгляд на не слишком красивую сторону нашего человеческого существования. К сожалению, жизнь людей отмечена присутствием насилия, – мы сталкиваемся с ним как в общественной жизни, так и в частной, что еще более болезненно. В мире Древнего Израиля не было иначе; однако читателей нередко приводит в смятение тот факт, что Сам Бог связывается в Библии с применением насилия.
Целый ряд действий Бога характеризуются насильственным характером – именно здесь кроется корень проблемы, встающей перед современными христианами при чтении Ветхого Завета. С одной стороны, невозможно отрицать, что многие ветхозаветные рассказы действительно полны описаний принуждений, притеснений, наказаний. Как люди, так и Бог бывают изображены в них суровыми, непримиримыми. С другой стороны, если из-за подобных текстов кто-то решит убрать подальше весь Ветхий Завет, тот проявит такой же максимализм, как и фундаменталисты. В этом вопросе необходимо учитывать несколько важных факторов.
Прежде всего подобные тексты должны истолковываться исключительно в их непосредственном историческом контексте. К примеру, много эпизодов насилия встречается в повествованиях об Исходе из Египта и трагических обстоятельствах, постигших поколение израильтян во время странствия по пустыне, а также о дальнейшем завоевании израильтянами Земли Обетованной. Однако необходимо отметить, что «историческое ядро» этих описаний является совсем небольшим, если не сказать вовсе не значительным. В самом деле, Ветхий Завет не является объективным историческим отчетом о произошедших фактах. В большей мере он хочет дать свидетельство о переживаемом людьми опыте, и прежде всего опыте веры. Рассказы Ветхого Завета в первую очередь выражают веру и надежду авторов и их современников.
Возможно, это утверждение лучше всего пояснить на примере. Так, если мы откроем главы 7-15 книги Исход – так называемый раздел о «египетских казнях», – то нам сразу бросятся в глаза описания жестоких кар, инициируемых Богом. Эти сцены порождают целый ряд вопросов и сомнений, которые, вероятно, нельзя окончательно разрешить, однако можно и должно дать к ним пояснения. Предлагаемые ниже пояснения к повествованию о египетских казнях являются показательными и применимыми к другим подобным ветхозаветным повествованиям.
Кто может остаться равнодушным при просмотре мультфильма «Принц Египта» (Dreamworks), видя, как после десятой египетской казни царица Египта, супруга фараона, входит потрясенная, держа на руках мертвое тело их сыночка? Как же мог человеколюбивый Бог совершить такое? Неужели Бог желает, чтобы Его признали именно так – чтобы поверженные люди, в конце концов, были вынуждены склониться перед Его могуществом, которое Он проявил с яростью и беспощадной суровостью? Это выглядит как неприглядная победа грубой силы, наблюдаемая нами во множестве человеческих войн… А может быть, здесь описано непредсказуемое поведение своенравного божества-тирана?
Какой же ответ мы можем сформулировать на вопросы подобного рода? Должны ли экзегеты становиться на защиту Бога, прибегая к разнообразным хитросплетенным оправданиям, чтобы как бы разгладить «морщинки» и «складки» на Его изображении?
Будем ли мы искать некие «смягчающие обстоятельства» по отношению к Нему? Безусловно, нет.
«Разглаживание» такого рода проблем в библейском тексте свидетельствует о некритических
и фундаменталистских – изначальных установках. Скорее, следует отправиться на поиски верной интерпретации, основывающейся на глубоком и серьезном анализе текста во всей его многоплановости. Нужно признать, что готовый ответ на трудные вопросы о жестокости не лежит под рукой. Однако мы попробуем сформулировать нюансированные предположительные объяснения, ориентирующие нас, в каком направлении искать ответ.
Чтобы поместить повествование о египетских казнях в его непосредственный контекст, нам следует читать его в свете первой главы книги Исход. Именно там мы найдем отправной пункт всего повествования, вероятно, также служивший «точкой отсчета» автора и первых читателей. Первая глава Исхода показывает нам народ, страдающий под гнетом египтян, которые эксплуатируют его на изнуряющих принудительных работах. В этой непереносимой ситуации на помощь Своему народу приходит Бог. Именно здесь находится ключ для понимания текстов о насилии. Бог Израиля – это Тот, Кто слышит горе рабов и их зов о помощи (Исх. 2:23), Кто держит свои клятвы (Исх. 2:24) и испытывает сострадание к угнетенным (Исх. 3:7). Именно в этом свете нужно истолковывать насильственные действия Бога в последующих рассказах об Исходе из Египта и завоевании Земли Обетованной. Бог не творит жестокостей по Своему произволу, Он не находит удовольствия в причинении людям мучений. Дело не в этом – Бог просто не может допустить, чтобы израильтяне страдали. Богу не все равно – Он не может безразлично относиться к причиняемой людям несправедливости.
Тот же самый принцип применим и в отношении истоков нашей собственной эмоциональной реакции на насилие в Библии. Очень вероятно, что жизненная ситуация самого читателя является своеобразной «точкой отсчета», которая в значительной степени определяет его восприятие «насильственных» действий Бога в этих рассказах. Изнутри нашей весьма комфортной жизни в Западной Европе мы просто не можем себе представить весь масштаб жестокостей, которые могло учинять Египетское государство согласно свидетельству библейских рассказов. Действительно, мы сами смотрим на изображенную в повествовании ситуацию с позиции относительной «роскоши» – нашего достатка, безопасности и свободы. При этом во время недавних трагических событий в Бельгии[6] мы всей кожей почувствовали, насколько нам страшно сознавать, что над привычной для нас уверенностью в безопасности нависла угроза. Давайте сейчас ненадолго представим, что мы сами по-настоящему страдаем от притеснения, не обладаем вообще никакими правами и изо дня в день не имеем уверенности, увидим ли мы утро завтрашнего дня или нет. Если бы мы в этих обстоятельствах взяли в руки повествование об Исходе, не ощутили ли бы мы радость или, по меньшей мере, облегчение от того, что могущественная угнетающая сила наконец низвержена? Другими словами, наш читательский взгляд на повествование и возникающие в нас эмоции напрямую определяются нашей собственной жизненной ситуацией.
В повествовании об Исходе дело обстоит не иначе. Его авторы и первые слушатели не находились в нашей ситуации комфорта. Они испытывали угнетение, тревогу и страх; вероятнее всего, это происходило в условиях Вавилонского плена. Изнутри ситуации внешней угрозы они соотносили себя с угнетаемым народом Израиля, против которого была обращена мощь египетской сверхдержавы, готовой без колебаний сметать все на своем пути. Книга Исход содержит провозвестие о том, что Бог стоит на стороне страдающих и угнетаемых и что могущество Бога несравненно больше, чем вся мощь угнетателя. И эта весть, звучащая в ситуации нужды, воодушевляла читателей и вселяла в них мужество. Можно заключить, что обстоятельства, в которых был создан рассказ о насилии («точка отсчета»), оказываются чрезвычайно важными.
Рассматриваемая тема напрямую связана с одним основополагающим богословским вопросом. Необходимо помнить, что ветхозаветные рассказы были написаны людьми и для людей и, таким образом, несут на себе сильный «человеческий» отпечаток. Библия не содержит изречений о Боге как таковом (лат.: in se) – речь всегда идет о Боге в том плане, в каком Он вступает в отношения с миром и людьми. Библейские рассказы нигде не содержат всеохватывающего определения сущности Бога. И только в этом контексте мы можем более взвешенно понять свойства, которые авторы Библии приписывают Богу. Разные свойства, такие как гнев и любовь, соединяются в «портрете» одного и того же Бога, и это справедливо как для Ветхого, так и для Нового Завета. «Портрет» Бога создается людьми – осознание влияний «человеческого фактора» также помогает уменьшить остроту проблемы жестоких изображений Бога.
3. Любовь с большой буквы в Библии
На материале предыдущих параграфов мы смогли воочию убедиться, насколько Библия проникнута человеческой жизнью и обусловлена ею. Герои библейских повествований – это люди из плоти и крови: они могут огорчаться, протестовать, но также они ощущают себя в высшей степени счастливыми, радостными и «благословенными». Поскольку Библия с большой проницательностью отражает нашу жизнь, то в ней не может не присутствовать самое яркое и интенсивное из человеческих чувств – любовь. Действительно, любовь может наполнить человеческую жизнь, всецело определить и «вылепить» ее; она помогает человеку подлинно реализоваться, ощутить полноту жизни[7]. Любовь приходит к людям неожиданно, как дар благодати; она врывается в нашу жизнь, все преображая и часто становясь самой значимой. Любовь преобразует и будущее, открывая перспективы для новых путей; благодаря ей людям удается выйти за пределы своих привычных границ, испытать почти ощутимое присутствие «трансцендентного», Божественного. В данном параграфе речь пойдет о том, как осмысляется любовь в Ветхом Завете, любовь в полном смысле слова: библейские книги говорят не о некоей бледной «бесплотной» любви, не об исключительно «духовном» ее проявлении, – мы встречаем здесь описания интенсивной, глубоко проживаемой человеческой любви. Многочисленные высказывания библейских книг: Екклесиаст, Премудрость Иисуса сына Сирахова и Притчи Соломона, – восхваляют любовь между мужчиной и женщиной как идеальную основу гармоничной жизни в браке и семье. Многогранное понимание любви также выражено в замечательном рассказе из книги Товит и в известнейшей книге Песнь песней, – эти библейские книги наделяют высоким достоинством все аспекты любви. Раскроем сейчас, как тема любви предстает в книге Песнь песней.
Хотя книга Песнь песней традиционно приписывается царю Соломону (X век до Р.Х.), ее окончательная редакция, вероятно, датируется IV или III веком до Рождества Христова. Долгое время отношение к этой книге было неоднозначным – об этом свидетельствуют оживленные споры, должна ли Песнь песней входить в библейский канон (принадлежать к списку библейских книг, пользующихся авторитетом). В еврейской традиции эти споры велись до I века по Рождестве Христовом, в христианской традиции – вплоть до VI века по Рождестве Христовом. Что же послужило причиной споров? Во-первых, сразу бросается в глаза, что в Песни песней ни разу не упоминается Бог, разве только намеками. Только в Песн. 8:6 возможно присутствует указание на Бога: последние две согласные еврейского слова sjalhevetjah («пламень») могут являться сокращением имени Божия JAHWEH. Во-вторых, сходство Песни песней с классической любовной поэзией, отнюдь не избегающей эротических выражений, вероятно, могло породить сомнения, можно ли включать такой текст в Библию. Как бы то ни было, факт остается фактом – иудейская и христианская традиции в конце концов признали Песнь песней частью Священного Писания.
Относительно причины того, почему Песнь песней заняла место в официальном списке библейских книг иудеев и христиан, в течение длительного времени преобладало мнение, что решающую роль сыграла ее аллегорическая или символическая интерпретация. В иудейской среде персонажи книги юноша и девушка воспринимались как метафоры Бога и Израиля, а повествование книги – как символическое описание их отношений взаимной любви. Христианство же дополнило это толкование и стало рассматривать влюбленных как образ Христа и Церкви.
Каким бы ценным и значимым ни являлось метафорическое прочтение Песни песней, начиная с XVII века представители библейской науки сосредоточились на ее предполагаемом первоначальном значении и роли. Проведя аналогии с египетскими и греческими параллелями, они сделали заключение, что Песнь песней изначально была сборником несвященной любовной поэзии, по всей видимости, не содержащей упоминаний о Боге. Песнь песней является эротической поэзией, которая в различных образах и метафорах воспевает всю полноту чувственной любви. С одной стороны, этот научно обоснованный вывод невозможно игнорировать. С другой стороны, Песнь песней издавна составляет неотъемлемую часть Священного Писания. Все это, вместе взятое, побуждает увидеть в ее содержании нечто более глубокое, чем профанную любовную поэзию, – Песнь песней непременно несет некий богословский смысл, помимо традиционного символического. Итак, давайте попробуем понять, что именно Песнь песней, как часть иудейского и христианского Писания, может сказать людям XXI века.
1) Прежде всего сам факт того, что эта библейская книга воспевает человеческую любовь, дает нам полное право утверждать, что иудейская и христианская традиции не считают эротическую любовь между полами чем-то недостойным или грешным. Даже если в дальнейшей истории этих традиций были высказаны иные мнения, «библейский фундамент» остается неизменным.
2) Попытки современных толкователей осмыслить и по достоинству оценить богословие Песни песней, оставляя в стороне ее традиционную символическо-аллегорическую интерпретацию, дали интересные результаты. Было выявлено, что разнообразные элементы в Песни песней свидетельствуют о том, что эта книга истолковывает эротическую любовь между мужчиной и женщиной как возвращение в рай. Эта идея проявляется в ряде знаменательных параллелей между Песнью песней и главами 2–3 книги Бытия. К примеру, в Песн. 4:13 используется еврейская транскрипция греческого слова «рай» (paradeisos). Также важную роль в Песни песней играет образ цветущего благоухающего сада. Вспомним, что рассказ о рае в Быт. 2–3 завершается на моменте изгнания людей из райского сада по воле Бога (Быт. 3:23–24) – а в Песни песней 4:12–16 можно уловить мотив обретения потерянного рая.
Более того, гипотеза о толковании книги как описания любви, делающей возможным восстановление потерянного рая, поддерживается и развивается стихом Песн. 7:11. В этом стихе девушка восклицает: «Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его». Через эту взаимность снимается неравенство между мужчиной и женщиной, образовавшееся после «грехопадения»: в Быт. 3:16 говорится, что женщина будет желать мужчину, а он будет господствовать над ней. Но влечение юноши и девушки в Песни песней – обоюдное. Таким образом восстанавливается первоначальный замысел творения – Бог сотворил людей равными, как «мужчину и женщину» – два образа человека (евр. «адам»).
3) В заключение скажем, что даже если отрицать всякое явное указание на Бога в этой книге, сама любовь предстает в ней Божественной. Тем самым Песнь песней свидетельствует о том, что телеснополовая любовь в своем потенциале трансцендентна. Любовь превосходит человека и делает так, что человек превосходит сам себя, выходя за свои пределы. Песнь песней выражает убеждение, что любовь между людьми берет начало от силы Божией, которая
одерживает победу над смертью и хаосом. Человеческая любовь является продолжением Божественной любви и проявляется в уникальной значимости любящих друг для друга. Как таковая Песнь песней является апологией глубоко проживаемой личностной любви, противопоставляемой обезличенной и «бездушной» сексуальности.
Благодаря Песни песней идея об эротической любви между полами как проявлении «божественной» любви присутствует не только в Библии, но и во всей иудейской и христианской традициях. Песнь песней свидетельствует о несомненном убеждении, что благодаря соединению мужчины и женщины потерянный рай может быть вновь обретен, глубинно человеческое может найти свое выражение, и Божественное может стать осязаемо присутствующим в нашей реальности.
То, что люди думают и пишут, определяется тем, кто они есть, что они делают и чувствуют, что им довелось испытать. О Боге и Его участии в нашей жизни написано таким же образом: исходя из Его «точек соприкосновения» с нами, с помощью наглядных примеров. Ведь мы можем говорить и думать о чем-либо лишь в той мере, в какой мы хоть что-то об этом знаем. Так происходит и в Библии. О Боге и Его опыте общения с людьми, – или, скорее, о нас и нашем опыте общения с Богом, – рассказано во многих повествованиях и поэмах, которые, каждая на свой лад, выдвигают на первый план те или иные «грани» Бога и окружающей реальности. Эти особые акценты определяются личным опытом. В самом деле, невозможно представить, насколько Бог добр к людям, если не знать, что такое любовь… И в этой главе мне важно подчеркнуть, что библейские повествования ни в коей мере не являются отстраненными от жизни или чуждыми нашего земного мира. Напротив, библейские тексты оказываются глубоко укорененными в каждодневной жизни и трудах людей библейских времен, которым точно так же были знакомы поиски и метания, боль и страдания. Но определяющим в этих людях было то, что они открывались всеохватывающей, все наполняющей, почти трансцендентной любви. Именно Любовь сделала их способными превзойти свои пределы, воспринять и записать о Боге то, что стало впоследствии передаваться как «богодухновенные» тексты. И это достойно размышления: вероятно, последнее слово все-таки остается за любовью.
4. От людей для людей о Боге, которого никто не может постичь
При внимательном рассмотрении всего вышесказанного мы можем понять, что даже и Библия не говорит нам, кто или что есть Бог в Своей сущности. Библия всегда остается повествованием, написанным людьми и для людей, – рассказом о Боге, Которого никто не может постичь и охватить. Безусловно, ни для какого человека в принципе невозможно возвестить или записать, кто или что есть Бог в Своей полноте. Ни один человек не имеет права заявлять, что он обладает абсолютной истиной о Нем. Бога невозможно уместить в маленькую коробочку. Всё, что люди знают, – или думают, что знают, – и всё, что они когда-либо записали о Боге, есть плод внутреннего интуитивного ощущения Бога и глубоко осмысленного опыта веры. Кроме того, эти описания всегда исходили от аналогий с человеческой жизнью подобно тому, как любая фантазия всегда сохраняет точки соприкосновения с реальностью.
Другими словами, Библия есть книга людей. Тех людей, которые во всех обстоятельствах или, если хотите, в постоянных усилиях реализовать свои экзистенциальные порывы (лат. conatus essendi), старались в полной мере раскрыть в себе высокое достоинство человека. Библия есть книга для людей, живущих сегодня, которые, хоть в совершенно ином контексте, тоже стараются с наиболее глубоким смыслом и полнотой реализовать свое человеческое существование. Библия есть книга о Боге, Который не поддается «пониманию» и находится за пределами всех «понятий»[8]. И в то же время Он превосходит все эти понятия и нас самих в Любви.
В следующей части я, как уже было упомянуто в предисловии, расскажу, как все эти идеи о Библии определяют мою веру, и дам очень личное свидетельство того, что рационально-критически мыслящий ученый-библеист действительно может в полной мере являться верующим человеком. Но эта вера не характеризуется «завершенностью» – она подразумевает процесс поиска, находящийся в непрекращающемся развитии. Более того, я отдаю себе отчет в том, что если предоставить этот внутренний процесс на обозрение широкому кругу читателей, он окажется крайне хрупким и уязвимым. И всё же это обстоятельство не должно ограничивать подлинность и открытость моего свидетельства – я поделюсь с вами моими поисками на пути, по которому я брела ощупью. Слова «мой искренний уязвимый ответ» вынесены мною в заглавие совсем не случайно…
Часть вторая
Приносить плод, достигающий неба
Молитва
Глава первая
Не «во что» я верю, но что я «верю»
1. Смущающий релятивизм?
Мы говорили выше, что Библия отражает размышления ищущих людей о Боге и не высказывается о том, Кто есть Бог в Своей сущности. Это наводит на мысль, что также и другие тексты, догматические определения, церковные документы и постановления не могут претендовать на то, чтобы всеохватывающе раскрыть нам «сущность» Бога. Всё, что мы думаем, говорим или пишем о Боге, основывается прежде всего на том, что мы по-человечески знаем, видим и понимаем – вернее, считаем, что понимаем. Старания «вместить» Бога в философские схемы и богословские понятия могут вдохновляться самыми благими побуждениями. Однако, по моему мнению, все они – не более чем человеческие интуитивные ощущения и догадки, которые были очень приблизительно облечены в слова.
Осознание столь большой меры относительности – релятивизма – действует на некоторых людей пугающе. На лекциях о Библии, которые я читаю для широкой публики, я часто слышу замечания и вопросы подобного рода: а что мы все-таки знаем точно, что же тогда остается и кто же тогда по-настоящему прав? Современные люди любят четкие объяснения – как обстоит дело и почему, чего им следует ожидать, куда им надлежит двигаться. Отсутствие однозначных ответов смущает… как будто бы вера в Бога должна зависеть от исторической достоверности человеческих рассказов! От того, насколько достоверны повествования о великом царе, иногда совершавшем ошибки[9], о праотце, отправившемся в путь в неизвестную страну[10], о пророке, который обращался к унывающим людям самолично или же кто-то другой обращался от его имени[11]. И когда убедительно показывается, что пророческая книга Исаии писалась на протяжении почти трех веков и каждая из ее трех частей отражает особый исторический контекст, – возникает недоумение, как же пророк мог написать всю книгу целиком? Разве что если он прожил 300 лет. Но если эта книга написана не им одним, то неужели по этой причине весть пророка должна кануть в Лету? Что же, следует выбросить за борт прекрасную книгу вместе с ее возвещением о Боге, о пророке и всем прочем?
Если развивать эту мысль дальше, то можно прийти к еще более сильным выводам. Мы начинаем осознавать, что даже если на все подобные вопросы об исторической достоверности были бы найдены исчерпывающие ответы, подтвержденные со всей научной определенностью, то все эти обширные знания не приблизили бы нас к Богу ни на шаг. Произошли ли библейские события в истории или нет, – одно лишь это не может сказать нам абсолютно ничего о том, Кто есть Бог, и еще меньше – Кем Бог мог бы быть в нашей жизни. Когда в библейских повествованиях мы слышим некие утверждения о Боге, мы можем понимать их как опыт и убеждения, разделяемые многими людьми, облеченные в «несовершенные» слова, – опыт присутствия Божественного в их скромной человеческой жизни. И это неравнодушное участие Бога никак не может быть описано в «сухом» историческом отчете, но может быть передано именно в «жизненном» повествовании. В рассказе, описывающем жизнь, более того, в рассказе, буквально призывающем к полноте жизни. Библейский рассказ заключает в себе глубокие смыслы и передает эти смыслы читателям, поскольку он раскрывает, кто и что есть люди. И именно благодаря этому библейский рассказ также может сообщить нам что-то и о том, Кто и Что есть Бог. Ведь в Библии практически никогда не говорится о Боге «абсолютно» – Он всегда находится в отношениях с людьми. И библейские герои находятся в отношениях с Ним, – будь то хорошие отношения или не очень, – но связь с Богом у них всегда есть.
Поэтому я не могу сказать, что верю в людей прошлого, умерших 3000 лет назад, – скорее, я верю в живых людей и Живого Бога, Который пребывает в людях настоящего и познается через них.
2. Вера – осознанный выбор
Выше было написано, что мы не обладаем универсальным определением Бога и неопровержимыми верифицируемыми доказательствами о том, что имеет к Нему отношение; у нас нет никакого текста, который бы описывал Его исчерпывающе, и не существует никакого достоверного репортажа о «библейской истории». Однако всё это не должно пугать нас. Для меня осознание этого приносит с собой, скорее, глубокую внутреннюю свободу.
Ведь тогда становится не столь важным, принимаю ли я то или иное конкретное представление о Боге, то или иное догматическое утверждение – моя вера от этого не изменится. И эта мысль возвращает меня к тому, что я хотела сказать в названии этой главы. В моей вере для меня главное не то, во что конкретно я верю, но сам факт веры. «Верить» для меня не означает принять пакет информации от кого бы то ни было, от какого бы то ни было текста или традиции. «Вера» для меня не есть формальное усвоение истин о всевозможных «как», «что» и «кто» о Боге, о религии, определениях добра и зла, о пути, который должен быть пройден согласно четко разработанным правилам. «Вера» для меня – это никак не готовый набор «ясностей» и «определенностей».
Уже по определению, «вера» не есть то же самое, что «знание». Напротив, верить – это выбор. Это значит осознанно сделать шаг – не в уверенности, но в надежде. И в этом контексте Бог – уже не «объект познания», в том смысле, что мы не намереваемся «постичь» Его, поместить Его в рамки наших понятий. Мы осознаем, что у нас нет и не будет законченного описания Его сущности. Но в этом как раз и заключается неотъемлемое свойство веры. И возможно, одно-единственное мы можем утверждать со всей определенностью – Бог нас превосходит. Бог безмерно больше нас.
Но если мы утверждаем, что Бог больше, чем мы можем помыслить, почувствовать или познать, то очевидно, что выбор веры требует в первую очередь глубокого доверия. Возможно, слово «вверить себя» даже более точно выражает, о чем здесь идет речь. Отпустить то, что нам по-человечески хотелось бы держать цепкой «хваткой», и, полностью вверив себя, доверять любви, которую даже невозможно себе представить, доверять, что реальность на глубинном уровне благорасположена к нам, доверять силе добра, лежащей в основе всякой жизни.
Естественно, при этом мы нуждаемся в человеческих понятиях, человеческих чувствах, человеческих метафорах. Мы не можем обойтись без них. Бог останется абстрактным, если мы не попытаемся как-либо Его себе представить, даже если все наши образы и способы представления очень фрагментарны. Возможно, вера потребует от нас немалого мужества, чтобы преодолеть внутренний страх и признать, что мы действительно многого не знаем.
Нам доступен единственный путь – воспринимать свидетельства ищущих людей, бывших прежде нас и находящихся рядом с нами; важны как примеры из Библии, так и примеры наших одухотворенных современников. И тогда «верить» будет значить «верить в то», что Бог есть, в то, что Он превосходит нас и Его невозможно постичь, но можно вверять Ему себя во всецелом доверии, что Он есть непредставимая безграничная Любовь.
И в этом контексте я попробую выразить словами и поделиться с вами некоторыми ключевыми идеями, которые лежат у меня на сердце или, если угодно, которыми я живу. При этом важно сознавать, что идеи, которые я буду излагать, являются в некотором смысле «фотографиями», запечатлевающими текущий момент. Они являются плодом постепенного развития моих размышлений и моей веры. При этом они выражают то, что я думаю на настоящий момент, и я не раз буду указывать, что прежде я думала совсем иначе. Это обстоятельство особенно красноречиво свидетельствует о том, что всё, что я пишу, еще менее, чем другие тексты или утверждения, можно считать твердой позицией, способной сразу внести полную ясность во все вопросы. Я уже обозначила это во введении книги: я пишу не о «знании». Моя книга – это свидетельство уязвимого поиска. И, сохраняя всю его хрупкую подлинность, я попытаюсь поделиться им с вами.
Глава вторая
Бог превосходит все
1. «Пустота», открытость и «положительная динамика»
Если мы посмотрим, что люди традиционно говорили и писали о встрече с Богом, в мистических текстах нам часто встретится идея о «пустоте». Вначале человек должен «опустошить» себя, чтобы смочь «впустить» внутрь себя Бога; сперва нужно создать пространство для встречи с Богом и позволить Ему «заполнить пустоту». И это совершенно верно – если мы полностью поглощены всякого рода будничными делами и почти никогда не смотрим на них в перспективе смысла, у нас просто не получится задуматься о Боге и еще менее – пережить опыт общения с Ним. Встреча с Богом требует осознанности. А становление осознанности требует некоторого покоя духа, сосредоточенности и восприимчивости. И такое внутреннее расположение человек должен взращивать в себе. По крайней мере, я сама испытала это на своем опыте и продолжаю испытывать до сих пор.
Однако в течение долгого времени я не могла понять, что подразумевается под «пустотой». Я считала речи о пустоте просто красивыми словами. Я гораздо более склонялась к мнению, что встретить Бога можно в других людях. В деятельном внимании к людям и заботе о них человек словно бы делает Бога
присутствующим. Это мнение я разделяю и сейчас – далее я расскажу об этом подробнее. Но, тем не менее, путем проб и ошибок, пройдя через опыт хрупкости и уязвимости собственной жизни, я научилась чуть больше понимать, в чем смысл идеи пустоты. И я также научилась ценить «пустоту».
Та самая незаменимая пустота для меня не есть нечто отрицательное – это не отсутствие того, что обычно наполняет сердце и побуждает действовать. Пустота не подразумевает необходимости отвернуться от всего, но, скорее, предполагает способность «обратиться внутрь» (inkeer) к своему глубинному «я», ясно увидеть себя, измениться. В голландском языке слово inkeer буквально означает «обратиться внутрь» и также употребляется в значениях «обращение к вере», «обращение-покаяние». Понятие внутренней пустоты, которое мне первоначально казалось таким странным и чуждым, на самом деле указывает на приведение в покой всех внутренних порывов и всего того, что постоянно занимает наш ум. Это может быть погоня за желаемым, ведущая к постоянной нервозности и спешке, заставляющая человека без остановки крутиться «как белка в колесе». Это также может быть разрушительный негативизм или навязчивые тягостные мысли, которые, как темная спираль зла, парализуют человека в фатализме и пораженчестве и могут даже «сломать» его.
Пустота, понимаемая как внутренний покой и спокойное дистанцирование от всего того, что рождает в нас беспокойство, соотносится для меня с фундаментальной глубокой открытостью. Более того, открытость становится возможной именно благодаря «пустоте». Через нее мы можем научиться направлять всё свое внимание на то, чем мы являемся и становимся непосредственно здесь и сейчас, хотя все это неразрывно сплетено из нашего прошлого и, вероятно, уже ориентировано на будущее. Мы осознаем, что в то же время являемся вовлеченными в окружающую нас реальность, в которой наше маленькое «я» составляет лишь частичку. Мы учимся видеть гармонию и взаимосвязи, восходящие к основе мироздания. Эта основа скрепляет и поддерживает всё существующее и в то же время превосходит всё. Этой всеобщей основой является Бог. И в этой нашей открытости, в этом сущностном внимании может прийти внутренняя наполненность. По крайней мере, я так это чувствую – приходит очень глубокая радость, почти физически осязаемая, или мирная глубокая удовлетворенность: полное осознание того, что все, абсолютно все, что есть, – это предмет благодарности. Это очень славно сказано в одном выражении на Африкаансе[12]: «посчитай свои благословения», teljou seëninge. Благодарность на самом деле является глубокой формой положительной осознанности. И в то же самое время здесь мы учимся быть предельно внимательными ко всему, что есть, каким бы оно ни было, и принимать все таким, какое оно есть. В этом смысле пустота в предлагаемом мной понимании в своей сути ориентирует нас на «бытие» как таковое.
Через «пустоту» мы достигаем «присутствия». В голландском языке это емко выражается словом tegenwoordigheid (аналогично английскому слову presence), оно имеет два значения: «присутствие» как противоположность «отсутствию», а также как нахождение в моменте времени. Сходные значения заключает в себе русское слово «пребывание». Итак, мы становимся «присутствующими», то есть находимся «здесь и сейчас»; мы «пребываем» в нас самих – но также и в том, что находится за нашими пределами. В тишине, когда все внутри нас затихает и на мгновение останавливается, – мы встречаемся с собой в нашем глубинном «я». И именно так возникает «свободное» пространство, позволяющее нам стать присутствующими в той реальности, что нас превосходит, – присутствующими пред Богом. В самом деле, мы можем найти Бога именно так – ведь Он всегда «есть», Он всегда «существует», Он – «Сущий». Согласно Библии, такое имя Он дал Самому Себе. «Я – Тот, Кто есть», сказал Бог в книге Исход 3:14 и не добавил ничего другого. И хотя мы из лучших побуждений стараемся сделать это библейское имя Бога менее абстрактным, предлагая понимать его еще и в смысле «Я с вами и вам помогаю», в оригинальном тексте стоят только три еврейских слова – «(Я) Тот, Кто есть». И, по-видимому, этого достаточно. Эти слова на самом деле означают всё и охватывают всё целиком. Лично для меня присутствие
Слово «осознание» имеет ключевой смысл – мы осознаем собственное бытие, и при этом в разных аспектах. Во-первых, существование с самим собой и в своей внутренней глубине. Во-вторых, существование в мире и среди людей. В-третьих, существование пред Богом как первоосновой всего мироздания и реальности. Мы читали в поэме о творении, что весь мир был замыслен Им как гармоничная целостность. Итак, бытие с самим собой, с другими и с Богом.
Пребывая осознающими и внимательными, мы можем перенести внутренний взгляд на свои мысли и чувства, на всё, что занимает нас, и можем научиться «отпускать». В первую очередь, отпускать ненужный «балласт», который замутняет наши мысли и мешает соприкасаться с нашим подлинным «я». Эта внутренняя проницательность по мере своего развития постепенно переходит в то, что в духовной традиции называется «созерцанием» (по-латински contemplado). Для меня здесь идет речь о более глубоком способе вйдения – вне каких-либо неотвязчивых чувств и беспокоящих отвлечений; о зрении очами всего нашего существа, чтобы создать своего рода свободное пространство, в котором мы можем просто «быть», и со всем вниманием пребывать в нашем глубинном «я», и присутствовать пред Богом.
Это «свободное пространство» не означает отстранения от мира в некоем внутреннем самоудовлетворенном состоянии с единственной целью устраниться от повседневности. Наоборот, свободное пространство, создающее открытость и светлую ясность, побуждает заново вступить в мир, обретя внутренние силы в произошедшей встрече с нашим глубинным «я» и с Богом. Мы вновь возвращаемся к нашим делам и обязанностям, но мы вступаем в них уже обновленными. Если выразить эту мысль в терминах библейской традиции, это сходно с так называемым преображением человека под действием благодати Святого Духа, – состояние «одухотворенности» способствует расцвету жизни во всех ее проявлениях. Именно эта одухотворенность и внутреннее преображение позволяют нам взяться за наши дела по-новому. Мы уже не бежим не задумываясь вперед и вперед. Мы учимся осознанно и вдумчиво делать то, что делаем, и мягко и спокойно отпускать то, что нужно отпустить. И именно в таком процессе «видения» и «принятия» может возникнуть «вверение» себя. Это «вверение» есть проявление глубокого доверия, о котором я еще буду говорить далее.
Хочу прояснить: свободное пространство и процесс, происходящий в нас и в наших отношениях с Богом, не являются «пустотой» в прямом смысле слова. Возникающая открытость становится, скорее, «поворотным моментом» – новой отправной точкой, от которой берет начало движение «вовне» и возвращение в мир. Точно так же было с учениками Иисуса в Новом Завете: после принятия сошедшего на них Святого Духа они с дерзновением обратили к миру свою проповедь[13]. Таким же образом – через открытость – развертывается подлинный диалог между человеком с его взаимоотношениями со своей глубинной сутью и с Богом, с одной стороны, и тем, какое место он занимает в обществе, – с другой.
Если посмотреть более пристально, то я могу заметить четкую параллель с тем, как в Ветхом Завете ведется рассказ о пророках. В библейских пророческих книгах постоянно присутствуют два аспекта. Сначала мы слышим пророка в его личном разговоре с Богом. С какими бы чувствами пророк ни обращался к Богу – с радостью и воодушевлением или же с ощущением безнадежности и потерянности, – в любом случае диалог с Богом всегда проникнут доверием друг к другу. Пророк вверяет Богу свое «я», свою жизнь и призвание. Однако проникновенная близость к Богу – не последняя точка в истории пророков: это, скорее, причина и отправной пункт к диалогу с людьми. Близость к Богу дарует внутренний подъем и силы принять вызов, последовать зову, воплотить замысел в жизнь…
Я говорила в начале этого параграфа, что идея «пустоты» может ввести в заблуждение. Из пустоты как таковой не возникает ничего хорошего. Пустота сама по себе нейтральна и не содержит в себе ничего, в ней нельзя найти потенциала для какого-либо движения, развития. Поэтому я думаю, что встреча с Богом происходит не в «нейтральной» пустоте, но в пустоте, проникнутой глубокой направленностью на положительное. Цель этой направленности – не «мертвый» покой, в котором все замолкает и застывает, но «мирный» покой, из которого естественно проистекает устремленность ко всему благому и полному любви. По моему мнению, даже Сам Бог может явить Себя, когда добро и любовь реализуются, находят свое воплощение в мире. Об этом говорится в старинном изречении: Бога можно найти во всем истинном (лат. verum), в благом (bonum) и прекрасном (pulchrum).
Как сказано выше, встреча с Богом возможна не только в безопасной и «коконообразной» закрытости пустоты и покоя, но все-таки именно в обращении «наружу», в шаге во внешний мир и в раскрытии в мире глубокой внутренней положительности. Возможно, эта глубокая положительность является одной из форм счастья, когда ощущаешь, что «все в порядке, все хорошо так, как есть», – но не от ограниченной самодостаточности, а в благодарности и необъятной радости от ощущения, что тебя бережно несут в любви, что ты буквально окутан любовью. Эта любовь – не что иное, как дар и благодать, она никогда и нигде не была заслужена, она нам просто дана, без всякой платы. Известный южноафриканский эстрадный певец Кос дю Плесси однажды выразил это в своей песне «Молитва»: «Все, что я есть, – это полностью дар благодати, все, что у меня есть, – просто позаимствовано»[14]. И я не могу с этим не согласиться.
Прежде чем я завершу эту часть главы, я хочу сделать одно дополнительное замечание «на полях» касательно всего, о чем шла речь в этом пункте. Если читатели в какой-то степени знакомы с тенденциями современного мира – популярными практиками «духовности» и саморазвития, направленными к жизни в большей осознанности, – то, вероятно, им бросятся в глаза многочисленные параллели к описанным мной аспектам. Сходные мысли можно найти в некоторых формах йоги, в установках майндфулнесс (mindfulness)[15], и даже в подходах «позитивной психологии», связывающих счастье человека со степенью его «осознанности» в жизни. И это наблюдение безусловно верно. В то же время признание общности применимо и в другую сторону. Можно сформулировать это так: множество базовых положений майндфулнесс и йоги, а также лежащие в их основе более древние традиции не являются эксклюзивными или принципиально новыми.
Поделиться книгой: