Путь домой

Смеситель я поменял без особенных проблем. Как оказалось, умерший муж тетушки был довольно хозяйственным мужчиной и в подвале обнаружились инструменты, а так-же запчасти, прокладки, и прочие безделушки, буквально на все случаи жизни. Если бы я знал об этом раньше, можно было бы и не покупать многое из того, что я взял в магазине дополнительно. С водой тоже разобрался достаточно быстро, и когда наконец все было завершено, получил в качестве благодарности две десятки.

Правда, одна из них тут же вновь оказалась в руках хозяйки, стоило мне только признаться, что я не местный, и не знает ли уважаемая сеньора, где можно недорого снять комнатку. Едва дослушав меня до конца, сеньора Паула, тут же выхватила из моих рук одну из десяток, объявив мне, что это будет символической платой для нее, за предоставленную мне комнату, воскликнув:

— Ой, да живи у меня. А если захочешь, я найду тебе десяток клиентов, у которых можно прилично заработать. Я слабая женщина и привыкла о ком-то заботиться, но с тех пор, как умер мой муж, да спасет его царица небесная, а сын ушел в армию, я осталась такой одинокой. А ведь я мать и мне нужно о ком-то заботиться.

В принципе, десятка не такая уж и большая сумма за снятую комнату. Тем более, что комната, предложенная мне, оказалась выше всяких похвал. Здесь была и широкая удобная кровать, и письменный стол, и даже собственный туалет с душевой кабиной. В общем меня все устроило как нельзя лучше. К тому же тетушка Паула, обещалась меня немного подкормить, а то я, по ее словам, совсем не имею никакого вида. Кстати имя ей совершенно не шло. Я бы скорее назвал ее Валентиной, или Валерией глядя на ее вид, но никак не Паулой, что означало — хрупкая, худенькая. Уж худенькой и тем более хрупкой ее точно нельзя было назвать, а вот пышущей здоровьем — Валентиной, или представительной — Валерией, более чем.

Работы действительно оказалось столько, что я едва успевал поворачиваться. При этом это совсем не обязательно был ремонт сантехники. Иногда приходилось работать с электрикой, искать, куда убежала искра в мотороллере, который оказался довольно востребованной, можно сказать модной техникой, и имелся практически в каждом дворе. Да что говорить, если даже в гараже тетушки Паулы обнаружились целых два, причем один из них с боковым прицепом. Приходилось поправлять чей-то забор, пропалывать клумбы цветников, высаживать какие-то растения, а то и просто бежать с поручением на другой конец городка, неся с собою какую-то записку. Зато и деньги, сыпались на меня, как из рога изобилия. Как минимум десятка, а то и две в день, прилетали, только успевай ловить. Уже через неделю я поглядывал на вожделенный прицеп, и задумывался о том, не прикупить ли мне его. Хотя ездить на своем мотороллере было в общем-то и некогда. Работы было столько, что к вечеру хотелось только лечь и уснуть.

Я даже радовался, что все складывается более чем удачно, когда в один из дней тетушка Паула пришла домой довольно мрачной, за ужином долго молчала, а затем произнесла.

— Скажи Уго, твоя фамилия Веласкес и ты прибыл сюда из Явисы?

Этот вопрос настолько выбил меня из колеи, что я едва не подавился. Постаравшись скрыть свой конфуз, я слегка пришел в себя и спросил.

— Обо мне интересовались?

— Да, Уго. Прости меня, я не знала, что ты Веласкес, и не знала, что ты прибыл из Явисы. Тебе придется немедленно покинуть мой дом. Во-первых, потому, что ты убил человека, пусть и случайно. А, во-вторых, потому что я была рождена Альварес. Я никогда не знала того парня, которого ты убил, да и никогда не общалась с теми Альварес, что живут там. Но учитывая, что я тоже каким-то образом отношусь к этой семье, я просто не могу допустить, чтобы ты и дальше находился под крышей моего дома. Уходи, Уго.

— Я все понимаю, сеньора Паула, простите меня, что все вышло именно так.

Поднявшись в свою комнату, я собрал все свои вещи, затем спустился в вниз, в гараже, привязал свой рюкзак к багажнику, проверил, все ли на месте, после чего вывел мотороллер из гаража, и выезжая за ворота заметил свою хозяйку, стоящую возле окна столовой и провожающую меня взглядом. Мне показалось, что она очень расстроена моим отъездом и у нее по щекам текут слезы. Я прекрасно ее понимаю. Не зная моего имени, она вполне могла впустить меня в дом, и разделить со мною пищу. Но узнав о том, что на меня объявлена вендетта, причем из-за того, что я причастен к убийству ее пусть дальнего, но родственника, она просто не могла поступить иначе. В противном случае, месть в отношении меня, сильно задела бы и ее. Разумеется, убивать ее бы никто не стал, но отчуждение от семьи, порой бьет гораздо сильнее, чем лишение жизни.

Мне же нужно было уехать как можно дальше от этого места. Тем более, что она прямо сказала о том, что мною интересовались. И раз уж так случилось, то обязательно наведаются и сюда. Тем более, что Альварес вполне преуспевающая семья, а не какие-то там бедняки, перебивающиеся с хлеба на воду. И исполнить объявленную вендетту для них дело принципа, пустить это на самотек, значило бы потерять лицо. А потеря авторитета для такой семьи сулит как минимум скорое разорение, на которое точно никто из них не пойдет. Поэтому мне нужно удалиться как можно дальше, чтобы не попасть под случайный удар.

По Панамериканскому шоссе движение не прекращается круглые сутки, хотя к вечеру поток машин заметно спадает. Если грузовики продолжают движение, то легкового транспорта почти не встречается. С другой стороны это даже к лучшему, хотя я и ехал по правой резервной полосе, на которую грузовики въезжают только для остановки, а из легковых ее пользуются только медицинские кареты и полиция, все равно сердце так и ёкало от страха, стоило нагоняющему автомобилю, осветить меня своими фарами.

Но все окончилось вполне удачно, за пять часов езды я преодолел двести тридцать пять километров, остановившись всего дважды, чтобы перекурить и оправиться, и однажды, по взмаху «волшебной палочки». Но это я так, утрирую. Здесь в отличии от СССР, полиция не машет полосатыми дубинками, останавливая из засады нарушителей, а просто нагоняет тебя на автомобиле, и через мегафон, предлагает прижаться к обочине, для досмотра. Ничего нового и противозаконного в моих документах они не обнаружили, в вещех тоже не было ничего противозаконного, но все же покрутили пальцем у виска. В отличии от полосатых палочек, этот жест можно считать международным.

— Что тебя несет по ночной дороге? Неужели не понимаешь, что водители грузовиков, да и вообще, большинства автомобилей, к этому моменту уже достаточно уставшие. И сбить одинокого мотоциклиста для них проще простого. При этом собьют не потому, что захотят этого, а могут просто не заметить. Потому что находятся в полусне. Конечно их потом поймают и накажут, но тебе от этого легче не станет.

— Виноват, дурак, исправлюсь. — Правда не этими словами, но полностью согласился с офицером, и пообещал больше так никогда не делать. Ну не стану же я объяснять ему, что убегаю от кровных мстителей. Об этом вообще лучше молчать. Кто его знает, напорешься на одного из Альварес, и пиши пропало. Убивать конечно офицер меня не станет, но сочтет своим долгом обязательно сообщить кому следует о том, где он меня заметил, и куда я направляюсь. Хотя, если бы среди офицеров нашелся кто-то из них, то наверняка вспомнил бы и обо мне, потому что мои документы все же побывали в их руках. Но тут уж я бессилен. Разумеется, было бы неплохо их поменять, но с другой стороны, эти хоть и довольно «горячие» зато настоящие. А поменяешь на другие, отдашь за это кучу денег, а первый же полицейский объявит, что документы фальшивые.

Пограничный пункт, в районе города Пасо Каноас, я прошел в пять часов утра. Чиновник, сидящий за окном небольшой будки, увидев мой мотороллер, произнес:

— Два доллара.

И едва я выдал ему требуемое, он тут же поставил в мой паспорт штампик, и пожелал счастливого пути, воровато оглядываясь и пряча, полученные от меня деньги в карман. Заехав на ближайшую заправку, залил полный бак и добавил что можно в канистру, и поехал дальше. Благодаря трем неделям, проведенным в Сантьяго, я стал богаче еще на четыреста долларов. Учитывая, что за один доллар здесь дают почти сотню Коста-Риканских Колонов, а литр бензина для моего мотороллера стоит тринадцать сантимов, я почувствовал себя вполне обеспеченным господином. И мое чувство только подтвердилось, когда спустя пять минут, в какой-то придорожной харчевне, меня накормили полноценным обедом, взяв с меня всего семьдесят сантимов. И это неподалеку от пограничного перехода. А как известно, в таких местах как переход через границу, вокзал или аэропорт, цены всегда гораздо выше, чем в других.

Все это радовало, но чем дальше я продвигался вглубь страны, тем безрадостнее виделось мне мое будущее, если я вдруг захочу здесь задержаться на более долгий срок. Купленный в местном киоске путеводитель по стране, только подтвердил мое предположение. Как оказалось, на данный момент в стране не было обнаружено никаких полезных ископаемых, за исключением разве что камня. Но искать место на каменоломне я точно не стану. Исходя из этого все, что требовалось для экономики, приходилось импортировать из других стран. В качестве экспорта же за границу ежедневно уходили десятки, а то сотни тонн фруктов, овощей, кофе, какао, злаков и прочей сельскохозяйственной продукции. Получалось, что фактически вся страна занимается только тем, что выращивает все, что только возможно и живет за счет этого. С одной стороны, это может кого-то и радовало. Чистый воздух, не загаженный выхлопами заводских труб, тихая мирная сельская жизнь, не обремененная большими заботами, потому как здесь растет все, что только возможно вырастить, а благодаря идеальной погоде и умеренным осадкам, в год снимается по два урожая.

Вот только мне совершенно не улыбается всю жизнь в виде буквы «Г» проводить в поле, то засевая участок, то пропалывая в нем сорняки, а то и убирая урожай. Возможно, в этом и есть некая привлекательность, но она точно не для меня. Вспоминается рассказ одного моего знакомого из прошлой жизни. Человек, проживший всю жизнь до тридцати лет в городе, захотел окунуться в сельскую пастораль. Купил домик в деревне, завел себе огородик, поросяток, овечек, уточек, курочек и… уже через полгода проклял все на свете. Это со стороны кажется, что там все тихо, мирно. Протянешь руку — сорвешь яблочко и съешь. Захочешь что-то посущественнее — достанешь из-под курочки яичко и пожаришь. Оказалось, все совсем иначе. Мясо в деревне едят либо по праздникам, либо зимой, когда закалывают поросеночка. Курочку тоже, толи зарубить съесть, толи оставить и взять с нее яичко. В магазине, разумеется, продают и мясо и все остальное. Только для этого нужно еще где-то работать. Вот и получается, что если в городе он просыпался за полчаса до выхода из дома, спокойно завтракал и не торопясь шел на работу. То в деревне приходилось вставать в четыре утра, чтобы успеть подоить корову и вывести ее на лужайку, отправить овечек в стадо, накормить уточек, курочек и поросяток. И постараться убрать за ними в сарайке, а после сломя голову бежать на работу, не «жрамши и не срамши». В обед вместо того, чтобы спокойно перекусить и забить с товарищами козла в домино, вновь срочно лететь к дому, чтобы разнести всей скотине воды, а корову перевязать на новое место, потому что здесь уже она половину истоптала, половину позасрала, и жрать ей больше нечего. А то и просто выдернула кол из земли, и ускакала в огород соседа, или того хуже на клеверное поле, где обожралась люцерны, и срочно требовалось либо протыкать ей желудок, либо заливать в глотку самогона, и заставлять ее дышать ртом, запихивая между зубами, черенок от лопаты, потому ее пучит, и если этого не сделать, то корова может издохнуть. Затем снова бежать на работу, и писать там объяснительные, почему опоздал с обеда. Вечером та же катавасия. Всех сведи, накорми, напои, подои, и за всеми убери. А ведь еще есть огородик, который тоже нельзя оставлять без внимания. И так до темноты. В итоге, падаешь на койку без задних ног, и моментально отрубаешься. Может у тех кто постоянно живет в деревне все иначе, но у него было именно так.

— Я телевизор замечал только тогда, когда появлялся в доме, перед тем как упасть и уснуть. — говорил он. — Но всего лишь замечал. О том, чтобы его включить и посмотреть какой-нибудь фильм, или хотя бы послушать новости, не было и речи. И ради чего? Ради более желтого яйца, вытащенного из под курицы? Ради куска прожаренного мяса, от собственного поросенка, на новый год?

Приятель прожил там полтора года. Потом, срочно распродал все имущество, и вернулся в город. Куда как проще: позевывая проснуться, принять ванну, выпить чашечку кофе, не торопясь доехать до работы, а в обед забить «козла» с коллегами по цеху. Вечерком зайти с друзьями в бар попить пивка, и весь вечер либо сидеть у телевизора, либо в обнимку с женой. А то и просто прогуляться по вечернему городу. Просто потому, что времени еще много, а ты не валишся с ног от тяжкого трудового дня и домашних работ по хозяйству. Мало того, об этом почему-то не говорят, но зарплата за одну и ту же работу в городе и деревне сильно различаются, причем в меньшую сторону. Однажды подобный вопрос был задан представителю местного райкома партии. Так он удивленно возразил.

Так ведь вы живете в деревне! У вас все свое. Не нужно ничего покупать. Картошка своя, яйца свои, мясо свое. А городскому жителю все это приходится покупать в магазине.

А то, что на все это тратится время и сверхурочный труд, никого не волнует.

— В деревне хорошо. — Добавлял он. — Хорошо тогда, когда ты живешь в городе, а туда приезжаешь раз в год летом, в отпуск, или на выходные. Просто, чтобы отдохнуть от города. Поваляться на травке, испечь шашлыки, попить пивка или просто порыбачить в свое удовольствие. А жить там?…

Вот и я того же мнения. Здесь же, если и есть кое-какая работа в городе, то ее очень мало, и все места давно заняты. Возможно и нашлось бы что-то для нужного специалиста, но назвать таковым меня, будет наверное опрометчиво. Что-то я, конечно, умею, но больше как всякий Русский Мужик. Может не совсем верно, но прочно и обстоятельно. Да и прошлая моя профессия тоже не добавит особых умений. Ну кому скажите, в испаноговорящей стране, потребуется учитель Английского языка? Хотя в той же Панаме, где родился Уго, Английский язык изучают с начальных классов, так что сейчас я знаю его даже лучше, чем в прошлой жизни. Но сомневаюсь, что это кому-то интересно, да и потом, школьный аттестат, который находится сейчас у меня на руках, это не диплом Педагогического института. Так или иначе, но нужно искать либо что-то похожее на то, чем я занимался в Сантьяго, либо ехать дальше, в более промышленно-развитые места, и искать свое счастье там. А заодно и пытаться получить новую профессию.

Остановившись, чтобы закурить, у какого-то магазинчика, с удивлением обнаружил, что это магазин красок. Удивление возникло оттого, что уже давно подумывал о том, как бы перекрасить свой мотороллер в другой цвет. Когда-то мне нравился этот вызывающе-красный. В общем-то, нравится и сейчас, но уж слишком он заметный. И одно то, что любой из моих преследователей, спросив, не видел ли кто красный мотороллер, наверняка сразу же получит утверждающий ответ, наводило на мысль о смене цвета. Недолго думая, по-быстрому приковал мотороллер к ближайшему дереву и юркнул в магазин. Выбор, конечно, был большой, но мне хотелось, чего-то, во-первых, не слишком бросающегося в глаза, а во-вторых, нужна была такая краска, которая бы достаточно быстро сохла, и ее можно было бы легко нанести на поверхность. Еще большим удивлением для меня стало то, что оказывается в мире уже вовсю выпускают краску в аэрозольных баллончиках. То есть не нужно никаких кисточек, валиков и прочего. Очистил поверхность от грязи и пыли, высушил, взболтал баллончик и спокойно покрасил. В Советском Союзе я увидел нечто подобное уже после итого, как СССР прекратил свое существование. К тому же в баллончиках краска на нитро основе и потому сохнет практически моментально. Стоит, конечно, несколько дороговато, за один баллон просят сумму эквивалентную четырем долларам, в то время, как в обычной расфасовке едва дотягивает до одного. Но зато быстро. Плюнув на свою жабу, приобрел вначале небольшой баллончик с болотно-зеленой краской, а после, подумав, добавил еще и черную, которая оказалась даже немного дешевле.

С Панамериканского шассе, по которому я двигался до сих пор, я съехал через тридцать километров в Рио Клара. Купив в магазине краску, а в другом кое-какие продукты местные, решил отправиться ближе к побережью. Заодно прикупил небольшой котелок, и металлическую кружку. Столовые приборы, у меня были свои. Судя по указателю, примерно через пятнадцать километров, меня ждал городок Гольфито, судя по карте расположенный недалеко от побережья, что меня вполне устраивало.

Добравшись до него, свернул на проселочную дорогу, и руководствуясь больше своей интуицией, вскоре оказался на берегу залива, носящего то же имя что и городок. Порадовало и наличие ручейка неподалёку. Расположившись на небольшой полянке, собрал в окрестностях сухие ветки и разжег небольшой костер, где вначале вскипятил воды для кофе. Затем из нескольких камней соорудил нечто похожее на мангал, и нанизав на веточки порезанное мясо вперемежку с овощами, расположил палочки над угольями, чтобы получилось нечто похожее на шашлык «по-походному». Сам же освободил мотороллер от рюкзака и канистры, снял с него сидение, отцепил запасное колесо, и отогнал чуть ниже по ручью, где тщательно смыл с него всю пыль и грязь, собранную по дороге от когда-то родного дома, до этого места. Пока мотороллер подсыхал, я решил перекусить, тем более что шашлык был уже почти готов, и я едва успев перекурить, принялся за еду.

Внимательно осмотрев своего «горбунка», протер тряпочкой места, где скапливалась сырость, затем обмахнул сухой тряпкой все поверхности, от возможной пыли, и принялся за покраску. Хотя на банке и было указано, что краски должно хватить на десять квадратных метров, я едва уложился в то, чтобы покрыть ею все видимые поверхности. То есть не окрашивал при этом ни нижнюю часть мотороллера, ни скрытые места, расположенные под сидением или крыльями. Правда, учитывая что маляр из меня еще тот, получалось то густо, то пусто, но в принципе красный цвет я убрал, так что видно его не было. Краска из черного баллона пошла как раз на остальные поверхности, и ее хватило на все, и даже немного осталось. Дождавшись, когда краска полностью высохнет, я подкрасил кое какие не прокрашенные поверхности, а затем решив, что хуже от этого не будет, окрасил в черный цвет и свой шлем, чтобы не выделяться из общей тональности, и только после этого, развернув свой походный матрац, завалился спать.

Глава 4

4.

Мотороллер получился не сказать, чтобы хорош собой, но зато его перестали замечать. Если раньше, стоило мне только появиться где-то вблизи людей, все сразу же поворачивались в мою сторону, и порой долго провожали взглядом. Зато сейчас, если кто-то и отвлекался на мгновение, из-за тарахтения мотора, и бросал на меня взгляд, то сразу же отворачивался, не находя во мне ничего примечательного. С другой стороны, похожие мотороллеры, здесь были обыденным явлением. Многие из них бегали, или скорее передвигались с боковыми прицепами, правда чаще всего, вместо стандартной коляски, на них находились сбитые их тонких досок, или кровельного железа, более вместительные короба, чаще всего заполненные урожаем. Оно и верно, если тот же трактор многим может быть не по карману, то мотороллер стоимостью в сто, сто пятьдесят долларов, как мне кажется вполне можно осилить. А уж увезти на себе те же двести килограмм груза, он вполне способен. Да и расход топлива у него тоже, значительно меньше.

На этот раз, я даже не пытался вернуться на трассу, по которой ехал до сих пор, а передвигался по второстепенным дорогам, вдоль побережья залива. Изредка останавливался, интересовался по поводу найма на работу, но чаще всего слышал либо отказ, либо предложения на сбор урожая. При этом предлагались такие расценки, что смысла наниматься на такую работу просто не было. Ну что такое сотня Коста-Риканских Колонов в день? Один доллар, если перевести на твердую валюту. И за этот доллар я должен вкалывать с раннего утра до позднего вечера, причем, я сразу же уточнил этот момент, на сборе урожая не принято кормить работников. То есть если возьмешь что-то с собой, то перекусишь, нет, получишь расчёт и хоть обожрись. В принципе, они в чем-то правы. Если учесть цены в местных харчевнях, то на сотку вполне можно целый день питаться от пуза. С другой стороны, может подобные расценки, мне предлагали только из принципа отвяжись, возможно, и такое, потому что за такие деньги, вряд ли кто захочет так горбатиться. Так не торопясь я проехал следующие пять сотен километров и остановился на границе с Никарагуа.

Что-то меня не очень тянуло на ту сторону, в голове мелькали какие-то не слишком приятные воспоминания, связанные с историей этой страны, но сколько бы я не силился что-то вспомнить, ничего не выходило. Попытка прояснить это у местных жителей Коста-Рики, натыкалась на глухую стену. Либо, никто не хотел со мною этим делиться, подозревая меня в чем-то нехорошем, либо люди просто не желали совать свой нос, в чужие проблемы. И похоже это именно второй случай, потому что сколько бы я не прислушивался к местным разговорам, где-то в харчевнях, барах, просто на завалинке у дома, чаще всего обсуждали будущий урожай, и сравнивали его с предыдущим. Иногда говорили об очередном повышении цен, на какие-то продукты или запчасти, но о том, что обсуждают то, что происходит в мире, или даже в соседнем городке, я не слышал.

Что интересно, хотя возле дороги и стояло здание с надписью «Control Migratorio Frontera Nicaragua-Costa Rica en rio Peñas Blancas», что означало — «Миграционный контроль на границе Никарагуа и Коста-Рики в городе Пеньяс Бланкас». Само здание оказалось совершенно пустым, да и городок расположенный неподалеку казался если не вымершим, то скорее каким-то затаившемся и испуганно-настороженным.

Мне не очень хотелось посещать столицу страны Манагуа, но еще находясь в Панаме, слышал, что в Матагальпа, небольшом городке почти в центре страны, действуют несколько предприятий, мебельная фабрика несколько заводов по переработке сельскохозяйственной продукции. И якобы оттуда экспортируют прекрасные сигары, пусть не кубинского качества, но похожие на них. Мне показалось, что там я вполне смогу, как-то устроиться на работу, а уж после решу, как быть дальше.

Триста километров, для меня не являлись большим расстоянием, да и за последнее время, я как-то сроднился со своим мотороллером, поэтому, проложив маршрут так, что находился подальше от федеральных трас и больших городов, а Манагуа вообще объехать десятой дорогой, я спустя каких-то пять с небольшим часов въехал в город, и тут же был остановлен на въездном посту вооруженными людьми. И едва увидел развевающийся над блокпостом красно-черный флаг с начертанными на нем большими буквами FSLN Что означало: «Frente Sandinista de Liberación Nacional» — Сандинистский фронт национального освобождения, понял, что вляпался по самые уши, и даже глубже.

Тут же подошедший ко мне суровый мужичок с до боли знакомым советским карабином Симонова, произнес.

— Ты, прибыл в правильное место парень! Ведь ты же приехал сюда, чтобы поучаствовать в народной борьбе за освобождение нашей многострадальной Родины, от диктатуры этого американского наймита — диктатора Анастасио Самосы Дебайле?

В его словах мне послышались очень знакомые нотки, не раз слышанные из уст советских ораторов, произносимые с трибун съездов Коммунистической Партии Советского Союза, или же из уст советских комиссаров, во время Великой войны. Мне просто ничего не оставалось делать, как согласиться. В противном случае, я даже боюсь представить, что бы произошло. Может меня бы и не прибили, как врага народа, но точно бы раздели до нитки. Впрочем, так тут и поступили.

С этого момента, моя жизнь круто изменилась. Как, оказалось, здесь находится только что созданная тренировочная база Фронта Национального Освобождения Никарагуа. О том, что я свой, ни у кого не возникало и тени сомнения. На лицо я вполне подхожу за своего. Мою расу — самбо, определили ходу. Мотороллер? Зачем рядовому бойцу нужна такая техника. Конечно же я «добровольно» передал ее на нужды Фронта Национального Освобождения, и с тех пор часто видел, как курьер мотается на нем по городу, то что-то отвозя в одну сторону, то возвращаясь с горячительными напитками обратно. Но я прекрасно «понимал», что наши командиры денно и нощно стараются привить нам некоторые военные навыки, и спиртное помогает им, как-то сохранить свои нервы. Ну да, пьяному ведь море по колено.

Меня переодели в некоторое подобие формы состоящей из брюк и гимнастерки цвета хаки, и ботинок с высокими голенищами. В качестве головного убора выдали панаму, чем-то похожую на те, что когда-то выпускала советская фабрика имени Ахунбабаева в Ташкенте, и в которых ходили, советские солдаты в южных республиках. Вся, гражданская одежда, находящаяся в моем рюкзаке исчезла в непонятном направлении. Правда, рюкзак мне все же оставили, видимо решив на мне сэкономить. Да и мой собственный мало чем отличался от тех, что выдавали всем остальным. На брезент, который находился в моем рюкзаке не обратили внимания. Просто приказали свернуть его в тугой валик, и подвязать снаружи рюкзака, как у всех остальных. Я благоразумно исполнил приказ, не акцентируя на том, что это не просто брезентовое полотно, а настоящий спальный мешок с надувным матрацем. Доллары ушли моментально. Мне еще сделали выговор, попеняв на то, что настоящий гражданин Никарагуа не должен даже касаться руками этих грязных бумажек. Потому что именно они и повергли мою страну в пучину хаоса.

То, что в моих документах значилось, что я совсем недавно перешел границу, и не являюсь гражданином Никарагуа, никого совершенно не волновало. Более того, их просто никто даже не собирался разглядывать. Тот мужчина, просто спросил:

— Ты хочешь, отказаться от старого мира, и посвятить свою жизнь борьбе за народное дело.

Я, разумеется, согласился с его словами. И мне тут же было предложено, в знак солидарности с трудящимися всех стран совершить символическое сожжение. А мой испуганный взгляд, мужчина похлопал меня по плечу, и добавил:

— Ну, что ты, парень. Никто не заставляет тебя превращаться в факел. Тем более, что Народному Фронту нужны бойцы, а не обгорелые головешки. Просто у нас принято так доказывать свою приверженность к делу народного единства, публично сжигая документы, выданные властью кровавого диктатора Самосы.

Мужчина пристально всмотрелся в мое лицо, и пафосно произнес:

— Ты готов отдать свою жизнь за свободу своего народа?

— Да. — Ответил я, понимая, что деваться с этой подводной лодки, мне просто некуда. Но все же поспешил уточнить. — А как же мне тогда быть, без документов. Меня же не примут никуда на работу.

— Твоя работа, с этого мгновения, борьба за народное дело. За счастье окружающих тебя крестян и рабочих, за радость, за улыбки детей. А новые документы, ты получишь уже сегодня, и они будут подписаны нашими лидерами Сильвио Майорга и Ригоберто Крусо.

Чуть позже я, демонстративно достав из кармана пакет документов, и перед всем строем опустил его в пылающую жаровню, одновременно с этим произнося слова клятвы:

— Я, Уго Гонсалес. — Да я сознательно назвал другую фамилию, и сделал это по нескольким причинам. Во-первых, чтобы оторваться от Альварес. Я очень сомневался, что они придут и сюда, но все же некоторые опасения у меня были. И во-вторых, не собирался задерживаться здесь надолго. Если появится возможность постараюсь как можно быстрее покинуть этот сброд, считающий себя непобедимыми воинами. А на самом деле являющимися запуганными донельзя крестьянами и молодыми пацанами от пятнадцати до двадцати лет со слегка свернутыми мозгами из-за хорошо организованной агитации проведенной специалистами своего дела.

— Я, гражданин республики Никарагуа, вступая в ряды Сандинистского Фронта Национального Освобождения, принимаю Присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным и бдительным воином, выказывать вышестоящим военным чинам беспрекословное повиновение, исполнять приказы со всей решимостью и всегда строго хранить военные и государственные тайны.

Я клянусь сознательно осваивать военные знания, выполнять военные уставы, всегда и везде поддерживать честь нашей республики и ее Национальной народной армии. Если я когда-либо преступлю эту торжественно данную мною клятву, пусть меня постигнет суровое наказание по законам нашей республики и презрение трудового народа.

И да поможет мне бог!

Удивительно, но я сумел сохранить свой паспорт. Правда, это обнаружилось много позже, уже спустя примерно полгода, после того, как я попал в тренировочный лагерь, но тем не менее это меня очень обрадовало. Оказалось, что он каким-то образом очутился во внутреннем кармане моего рюкзака. Возможно, на одной из стоянок я перекладывал документы туда, и забыл его обратно достать. В итоге, получилось, что на присяге я сжег свои права на мотороллер, и аттестат зрелости. Наверное, больше всего было жаль фотографий моей семьи, находящихся в том же пакете, но ничего исправить уже было невозможно. Радость присутствовала еще и из-за того, что было как-то стремно предъявить выданный здесь документ, где-то в другом месте. Если нарвусь на Национальную Гвардию, поддерживающую режим Самосы, наличие такого паспорта, гарантировано отправит меня к праотцам. Да и в любой другой стране, боюсь это не будет считаться легитимным документом. Хотя я все же сохраню, его по возможности. Если мне повезет, и я когда-нибудь доберусь до СССР, он должен будет мне очень помочь там легализоваться.

Присяга, которую я принял от имени Уго Гонсалеса, была удивительно похожа на ту, что я принимал в прошлой жизни, у знамени мотострелкового полка в степях Казахстана. Правда некоторые строки присяги были изменены, и в конце было упомянута божья помощь, но все говорило о том, что Советский Союз не оставил безо внимания, эту маленькую страну. Чуть позже мои подозрения только подтвердились. Основными инструкторами в нашем центре подготовки были двое мужчин. Всей своей выправкой они явно давали понять, что являются офицерами, и что мы, далеко не первые их подопечные. Алехандро Варадеро судя по всему бы несколько старше по званию, потому что, его напарник Васко Бьянко, всегда относился к нему с некоторым почтением и прислушивался к его словам. Впрочем, однажды, я понял, что все это лишь игра рассчитанная на такую непритязательную публику, как Никарагуанские новобранцы.

В сравнении с советской армией, среди нас царила гораздо большая расхлябанность, нежели там. Мы хоть и жили в общей казарме, но каждый вечер она пустела больше чем наполовину. Все разбредались кто куда хотел, не особенно обращая внимания, на своих командиров. С другой стороны, мы были не официальным воинским подразделением, а всего лишь партизанским отрядом. И единственное, что нас удерживало в одном месте, так это понимание того, что нарвись любой из нас, вне этого городка на Национальную Гвардию, и результата долго ждать не придется. Наверное именно для того, чтобы хоть как-то удержать нас на месте, и был придуман трюк с сожжением документов. А иначе, боюсь все воинство разюежалось уже на следующий день.

Однажды вечером, взяв бутылочку местного пива, я сидел на берегу местной реки, прикладываясь время от времени к горлышку, и покуривая местные дрянные сигареты. Никто здесь даже не слышал о том, что в городе имеется табачная фабрика, о которой мне так страстно рассказывали в Коста-Рике. Чуть позже неподалеку от меня приземлились наши командиры. В принципе, они тоже люди и тоже хотят отдохнуть и расслабиться, поэтому вытянув шею и удостоверившись, что за кустарником расположились именно они, и мне ничего не угрожает, продолжил заниматься своим делом. Вообще-то до сих пор, я принимал их скорее за Кубинцев, тем более, что оба они были достаточно загорелыми и смуглыми, а их испанский говор, мало отличался от моего. Разве что имелся небольшой акцент, поэтому я и принимал их за выходцев из республики Куба. К тому же, среди нас ходили слухи о том, что от республики Куба в наших отрядах или уже есть, или вот-вот должны появиться несколько инструкторов. Если начальство и было в курсе всего этого, то нас никто в это не посвящал.

И в какой-то момент, при очередном глотке пива, я вдруг услышал, как один из моих случайных соседей, обратился к другому, на чистом русском языке, назвав своего соседа — Саньком. Моё пиво, оказавшееся на полпути к желудку, едва не выплеснулось обратно через нос, до того я был ошеломлён этим. Хотя удивляться, по большому счету было нечему.

Наше вооружение состояло в основном из карабинов Симонова. В народе ходили упорные слухи о том, что среди нас есть или скоро будут Кубинские инструкторы. Та же присяга принятая мною удивительно смахивала на советскую. Форма, тоже удивительно была похожа на ту, что носили солдаты в Туркмении или Узбекистане. Все говорило о том, что СССР, твердо держит руку на пульсе, и своего точно не упустит. Но все равно это было настолько неожиданно, что я чуть не поперхнулся.

— Санек. — Произнес один из них. — Ты, не представляешь, как все это обрыло.

— Да не расстраивайся Вась. Я думаю это не надолго. Еще с полгодика и всю эту партизанщину разгонят. Сам же видишь, никакой дисциплины. Надо ему, он поднялся и пошел, не обращая ни на кого внимания. Их и держит в одном месте только страх возмездия.

Офицеры еще долго болтали о расхлябанности нашей армии, о тупых командирах, которые все дела решали через стакан мадеры, как выразился Алехандро, о собственном руководстве, которое добивается неизвестно чего, и в упор не хочет видеть явного провала. Я все это знал и так, и потому допив свое пиво, вернулся обратно в казармы, где спокойно уснул.

Неожиданно для себя самого, я оказался неплохим охотником. Возможно, здесь помогли мои индейские корни, ведь биологический отец этого тела был индейцем из племени Семако. И скорее всего, я просто не обращал внимание на то, что некоторые мои навыки, ясно указывали на то что, в юности я не раз ходил на охоту. Во всяком случае, на первых же учебных стрельбах, я показал довольно внушительный результат, уложив в яблочко все пули. Меня тут же проверили еще раз, затем вручили, несколько видоизмененный карабин Симонова, с небольшой накручивающейся насадкой на обрезе ствола, металлическим затыльником на плечевом упоре приклада, и двукратным оптическим прицелом. После чего, в течении двух недель, пока все остальные занимались строевой подготовкой и тактикой, ползая по высокой траве, я проводил или в выделенном классе, заучивая наизусть правила стрельбы, и различные поправки, или на стрельбище, выпуская из карабина, до сотни пуль в день, или изучая приемы рукопашного боя. Зачем нужны были последние, объяснил мой наставник. Оказалось, что снайпер, а я с некоторых пор числился именно на этой должности, в большинстве случаев действует в одиночку. Именно поэтому, ему нужно изучить некоторые приемы рукопашного боя. Точнее не столько рукопашного, сколько ножевого. Несколько хватов, несколько ударов отработанных до автоматизма, большего от меня не требовали, но и это в будующем должно было бы спасти мне жизнь.

Все это время, меня натаскивал один из русских, по имени Васко. Что интересно он не особенно стеснялся и потому, если у меня чего-то не получалось, то порой переходил на русский мат. Ради прикола я однажды спросил у него, что означают некоторые слова произносимые им. Получилось, примерно как в книге, про старика Хоттабыча. Когда Волька в сердцах сказал ему: «Старый ты балда!» А после, стараясь смягчить свое высказывание пояснил, что — Балда, это что-то вроде Мудреца.

Так вышло и здесь. Я спросил, какое значение имеют слова: «Ихусим» и «Идинахью». Василий вначале смутился, затем сказал, что это чисто офицерский жаргон, и не стоит употреблять его в повседневной жизни. Просто во время боевых действий ты же не станешь произносить длинную тираду, вот и придумали эти слова, чтобы было покороче. Но все же добавил, что первое слово означает что-то вроде: «Благодарю, но эта вещь мне в ближайшее время не понадобится», а второе слово означает: «Вам надлежит срочно отправиться по вызову вышестоящего начальника». Я, конечно же, согласился с ним, сокращения звучат гораздо лучше, главное, чтобы тебя понимали. Сам же едва сдерживал себя, чтобы не расхохотаться в самый неподходящий момент. Зато, когда меня отправили через несколько дней, на поиски Алехандро Варадеро, приказав срочно найти его и направить в штаб, я тут же вспомнил объяснение его напарника, и найдя их обоих в компании нескольких человек, громогласно доложил:

— Сеньор, Варадеро, идинахью, в штаб соединения.

Вначале все находящиеся там впали в некоторый ступор от моих слов, а затем дружно расхохотались. Одно это дало мне понять, что представителей СССР здесь далеко не двое. Не думаю, что многие испанцы знают это выражение. Во всяком случае, то что я сказал, поняли все. Быстрее всех пришел в себя мой учитель по снайпингу, Васко Бьянко, перехвативший двинувшегося было в мою сторону Алехандро Варадеро, уже сжимавшего кулаки. Приказав мне быстро покинуть помещение, похоже мгновением позже, объяснил собравшимся как он перевел мне это слово, и соответственно почему я послал сеньора Варадеро столь далеко. Из комнаты вновь раздался оглушительный хохот, я же постарался удалиться как можно дальше, а то и вправду могут послать, и не только словесно.

Глава 5

5

Одними сборами и тренировками, все это не ограничилось. Чуть позже пришлось и повоевать. Дважды произошли столкновения с Национальной Гвардией, а однажды до наших командиров донеслось о каком-то кортеже направляющимся с севера, в сторону Манагуа. Разумеется, была организована засада, вот только все пошло совсем не так, как планировалось. Кортеж хоть и появился, но его сопровождали два бронетранспортера, о которых не было сказано ни слова, с крупнокалиберными пулеметами, а после того как завязалась перестрелка, появились еще и пара вертолетов. И хотя, после все это представили как нашу несомненную победу, но как минимум два десятка бойцов с нашей стороны, было потеряно. С той стороны, не знаю. Моих было пятеро, из которых двоих пулеметчиков я ссадил с вертолета. Сомневаюсь, что был кто-то еще, хотя бы потому, что если с нашей стороны и велся огонь, то из БТРов, и джипа, никто так и не появился. Может в джипе, кого-то и подранили, но очень в этом сомневаюсь. Вдобавок ко всему, партизаны были вооружены одними карабинами, а по нам велся огонь из крупнокалиберных пулеметов.

А вообще это страшно. Пуля из такого пулемета, попав в руку, просто напрочь отрывает конечность, а если в тело, то прошивает его насквозь, и в том месте, где она вырывается, остается огромная дыра. Мне пока везло. Учитывая, что я считаюсь снайпером, то сам выбирал себе позицию, и постарался выбрать ее так, чтобы место где окажется кортеж, было как на ладони. Правда из-за этого, я оказался метров за пятьдесят он места боестолкновения, но зато остался в живых, и даже открыл свой счет. И как оказалось, правильно сделал.

Что интересно, инструкторы, не принимали участие в бою. То есть они довели нас до места, рассадили по точкам. За исключением меня, хотя, чуть позже возле меня оказался все тот же Васко, а после окончания боя, подтвердил всех моих пятерых. Но непосредственно в бою, они не участвовали, хотя и были вооружены. Но тот же Васко иногда подсказывал мне, куда и как лучше выстрелить.

Уже на следующий день меня начали ставить в пример всем остальным партизанам, рассказывая о моей меткой стрельбе. Не знаю плохо это или хорошо, но честно говоря, мне от этого было как-то неудобно. Да и по большому счету, что может быть хорошего в том, что я убил пятерых солдат Национальной Гвардии. Хотя будь я настояшим Никарагуанцем, возможно тогда гордился своим подвигом, сейчас скорее опасался, что слава об мне таком метком дойдет, куда не следует, и на меня откроют охоту. А вообще, я порой не понимал, что происходит. На стороне того же Самосы была Национальная Гвардия вооруженная пусть и несколько устаревшим, но вполне рабочим оружием, поставляемом из США. У них были легкие танки, бронетранспортеры, вертолеты и большая финансовая поддержка. И в тоже время, они терпели на своей территории кучку партизан, вооруженных легким стрелковым оружием, лишь время от времени, проводя показательные выступления, по окружению и уничтожению, отдельных зазевавшихся отрядов. Тот же учебный центр, в котором я находился, свободно занял городок, на перекрестке нескольких дорог, и вполне легально готовил партизанов, проводя и тактическую, и боевую подготовку, и устраивая стрельбы, и все остальное. И никто даже не чесался, зная что в самом сердце страны находится партизанский отряд, о котором, как я подозреваю знали поголовно все. Тем более, что город находился на достаточно оживленном перекрестке, и здесь постоянно крутились торговцы со всей страны.

Между тем начальство решило активизировать борьбу. Но как обычно денег на это не хватало и потому началась, возможно, опять же по совету, советских друзей — Экспроприация Экспроприаторов. Или попросту, ограбление банков, магазинов и тому подобное. Впрочем, стоило наведаться в два три банка неподалеку от партизанского центра, как в округе, тут же закрылись все отделения банков и ссудных касс, и под охраной Национальной Гвардии, все что можно, было вывезено за пределы района.

Как итог, из без того бедное население, вообще впало в кому, и начальство решило, что стоит перебраться южнее к более крупным городам, где возможностей разжиться деньгами гораздо больше. Проблема состояла еще и в том, что в Никарагуа сейчас не было больших городов. Если в городе больше десяти тысяч населения, он уже считался крупным. В том же Манагуа население едва приближалось к ста тысячам. А других городов с таким населением просто не существовало. Поэтому если в каком-то городке и имелся банк, то банком он был скорее по вывеске, а на деле представлял собой, нечто напоминающее районную сберегательную кассу как в СССР. В один из дней, усадив нас на несколько грузовиков, отправили куда-то на юг. В отличие, от большинства остальных бойцов, я совершенно не знал местности. Та карта, что была у меня до въезда в Матагальпу куда-то быстренько испарилась, а покупать новую, было просто не на что, да и по большому счету незачем. Сбежать отсюда, находясь в центре страны, было просто нереально, а полагаться в таком случае на удачу, означало, неминуемый провал. Поэтому я пока терпел, старался особенно не высовываться, и просто ждал удобного момента.

Первый достаточно крупный город, где мы занялись экспроприацией неправедно нажитых средств, был Эстели. В этот раз силами командовал, какой-то довольно умный военачальник. С севера, на город были направлены основные силы партизан, а два взвода, в одном из которых находился и я, дождавшись, когда в бой ввяжутся все находящиеся в городе войска, спокойно заехали с юга на четырех грузовиках, где разделившись на две части, подъехали к двум банкам. Один, из которых располагался в центральной части города, второй, чуть севернее. Тот который находился в центре, взяли без единого выстрела, просто вошли в абсолютно пустое помещении, которое конторские работники, просто не успели закрыть, в связи с нападением, и выгребли все имеющиеся в кассах деньги. Как банкноты, так и всю мелочь. Последней оказалось особенно много, пришлось задействовать два мешка, и в итоге вес мелких монет превысил тридцать пять килограмм. Банкнот, оказалось значительно меньше, всего-навсего около пяти тысяч кардобов — так называлась местная валюта.

Севернее находилась ссудная касса, из которой как раз собирались увозить деньги в банк. Говорили, что пришлось немного пострелять, но фактически, кто-то донес до начальства, что деньги, как раз грузят в одну из машин, стоящих у входа, и кто-то предложил, подождать как закончится погрузка, и просто забрать выручку вместе с транспортом. Так оно и вышло. И стоило только этим двум взводам загруженным деньгами, покинуть город, как и основная масса партизан, тут же начала отступление. Потери разумеется были, но не критичные, по словам командования. Хотя если им верить то некритичными считались потери не превышающие сотни человек. Людей здесь не жалели. А зачем, если в любой момент, можно было поставить под ружье любого крестьянина, или случайно зашедшего путника, как в свое время сделали партизаном меня. Правда и выручка составила довольно скудные суммы. В итоге, следующие два месяца нам в качестве денежного содержания, выдавалась исключительно изъятая в банке мелочь, а все собранные в результате экса крупные деньги сразу же исчезли в неизвестном направлении. Впрочем и мы, и местное население городка, в котором мы обитали, были рады и этому. Все же какое никакое, а поступление денег, жить то как-то нужно.

Следующие три месяца, оказались довольно тихими. Нас расселили в горах, неподалеку от вулкана Кристобаль Касита, и я долгое время, не мог спокойно спать. Стоило положить ухо на подушку, как в голове, тут же появлялся гул, действующего вулкана. Мне казалось очень опрометчивым находиться в такой близости от него, тем более. В тот момент, когда из его жерла, время от времени, появлялся черный дымок, а иногда и выплескивались сгустки лавы, вместе с пламенем и сильным дымом. Местные, привыкшие к тому, что в Никарагуа как минимум пять этих вулканов, три из которых постоянно напоминают о себе, относились к этому с полным безразличием и некоторой фаталистичностью. Однажды я даже не слишком удачно пошутил, сказав, что отношение местных к извержению вулкана есть не что иное, как — Попытка убежать от снайпера. Просто умрешь усталым.

Васко вместе с Алехандро тут же отволокли меня в сторону, и попытались узнать, где я слышал эту поговорку. Еле смог их убедить в том, что сочинил ее сам. Ведь я же числюсь именно снайпером, почему в таком случае, не могу предположить подобный исход? От меня, наконец, отстали, но все же иногда я видел подозрительные взгляды бросаемые в мою сторону. А однажды, проходя мимо раскрытых окон домика, где квартировали господа военные советники, услышал обрывки интересного разговора, касающегося, как я понял именно меня.

— Не может быть Сань. — Донесся до меня голос сеньора Бьянко, — ему всего чуть больше восемнадцати Они не могли послать с проверкой такого пацана, по наши души. Он просто выдал бы себя в первые же дни. Я же помню, как он впервые взял в руки карабин. Создавалось такое впечатление, что он просто не представляет, что это такое. Разглядывал его как какую-то давно забытую игрушку.

— Ну, это еще как сказать. Но вспомни, как он меня послал, и ведь произнес: «Иди нах» как настоящий русак, без какого либо акцента.

— Тебе показалось, он и сейчас порой употребляет это выражение, правда уже в прямом смысле, когда я объяснил ему настоящее значение этих слов. И будь уверен, произносит их он все же не так чисто как мы с тобой. И потом услышал его он именно от меня.

— А помнишь поговорку про снайпера?…

В этот момент, я заметил тень, приближающуюся к раскрытому окну из глубины комнаты, и поспешил смыться, от греха подальше. Но осадочек, после услышанного все же остался, и я решил, что пора отсюда бежать. Что-то я засиделся в партизанах. Тем более, что с момента моего здесь появления уже прошло больше полутора лет, и уже довольно скоро должна начаться массовая бойня, которая, как я припоминал, как раз и начала себе проявлять с мередины лета 1967 года, и до полной победы, не помню в каком году, но продолжалось все это довольно долго. И все говорило о том, что что-то затевается.

В начале июня 1967 года, нас посадили на какое-то судно, наполовину загруженное пустыми контейнерами так, что вся центральная часть палубы, оставалась свободной, и долго куда-то везли по прибрежным водам Тихого океана. При этом контейнеры были расположены так, что не было никакой возможности выглянуть за них, чтобы хоть определиться с тем куда нас отправляют. Еще большим удивлением стало то, что всех наших инструкторов, за день до нашего отправления, куда-то вывезли, а нам в качестве командиров, приставили совсем других мужчин. Правда среди них многие узнавали Сильвио Майорга и Ригоберто Крусо, основателей Фронта Национального Освобождения, а также Отто Каско и Франсиско Морено. Похоже затевалось, что-то очень грандиозное, с следовало быть очень внимательным.

Контейнеровоз, бросил якорь подойдя пойдя к городку Коринто, благо, что возле него были оборудованы причалы специально для судов этого типа. И стоило только портовому крану снять с судна, несколько контейнеров, как по команде весь сводный отряд в количестве, около пяти сотен бойцов, высыпал на берег, и в течении буквально получаса, не успев оказать никакого сопротивления, город перешел в руки повстанцев. Но на этом не успокоились. У жителей города, был конфискован ведь имеющийся здесь транспорт, всех нас в приказном порядке загрузили в кузова машин, и салоны автобусов, и вновь куда-то повезли. В Коринто если кто-то и остался, то не больше взвода, да и большего здесь не требовалось.

Правда на этот раз, с нами находились командиры, которые по мере движения объяснили, что мы едем грабить, точнее возвращать принадлежащие Никарагуанскому народу ценности отнятые у него бандитским режимом Самосы. По пути грузовики и автобусы разъехались в разные стороны, и мы въехали в город. Повоевать разумеется немного пришлось, но как оказалось, отцы командиры, все спланировали заранее, и подгадали время, когда гвардии было просто недо нас. Вот и получилось так, как они того и желали.

У Национальной Гвардии в этот день был какой-то праздник, и потому большую часть правительственных войск, удалось застать врасплох, и запереть в казармах, выставив оцепление. К моему удивлению, никого особенно не расстреливали, просто приказали сложить оружие, и на этом успокоились. После чего, были очищено хранилище местного банка, и разграблены все магазины и лавки в городе, торгующие всем, чем придется. Все же нас партизан нужно было кормить, одевать, обувать. А города, кроме разве что столицы, которая пока была недоступна, и расположенные в них банки и магазины, не давали всего того, что было нужно для ведения решительных боевых действий. Все полученные вещи, припасы, продукты, были сложены в несколько грузовиков и пикапов, и отправлены в сторону побережья. Что удивительно, если при поездке сюда, на весь транспорт нашлись водители, то на перевозку денег, и вещей, почему-то их уже не хватало. Скорее всего все они попросту разбежались, не желая, мелькать среди партизан, чтобы после их не объявили партизанскими пособниками. Хотя возможно отцы командиры, просто не решились доверить это дело местным водителям. В итоге, был брошен клич, с вопросом, кто из партизан умеет управлять транспортом.

Вначале, я не хотел этим заниматься, но с другой стороны, это гарантировало мой скорый отъезд из Чинандега, а на душе было очень неспокойно. Национальная Гвардия хоть и была заперта в казармах, но никто почему-то не подумал о том, что в каждой из них имеются телефоны. Тот же телеграф был оцеплен, но никто даже не собирался повреждать линии связи. В общем везде присутствовала некая безолаберность. Именно поэтому я и вызвался в надежде, как можно быстрее уехать отсюда, и лучше пересидеть оставшееся время, на сухогрузе. Вначале я выезжал из города в составе колонны, но уже спустя десяток километров пути, пришлось остаться одному. Мне достался грузовичок, похожий на тот, что находился во владении моей бывшей семьи. Но в отличии от него, этот был убит до такой степени, что стоило только чуть поднажать, как он тут же начинал чихать изо всех сил, и грозился заглохнуть. В итоге, в один прекрасный момент он просто встал, отказываясь заводиться. Тут меня обогнал очередной грузовичок, из которого вылез Отто Каско, которого к тому времени я уже знал. Меня представляли ему, как меткого стрелка, разобравшись, в чем дело, он предложил наиболее ценную часть груза закинуть к нему, а с остальным отправиться самому. Большая часть охраны, вместе с большей частью груза, пересели в его грузовик. Мне же оставили пару мешков с какой-то мелочью, несколько мешков с одеждой и какую-то сумку с документами взятую из офиса Национальной Гвардии, и одного бойца в качестве охраны. После чего, предложили не волноваться, потому что Город и дорога к побережью находится под контролем Сандинистского Фронта Национального Освобождения, и потому опасаться мне нечего.

Делать было нечего, и потому стоя на обочине, я копался под капотом, отвлекаясь время от времени проезжавшую мимо технику. Никто не обращал на меня особого внимания. Точнее меня несколько раз узнавали, махали руками, и кричали, что-то ободряющее, но видя, что я занят ремонтом, проезжали дальше. Тем более, что судя по песням доносящимся до меня, большая часть людей были навеселе, похоже добравшись до спиртного. Еще несколько позже, вдруг обнаружилось, что моего сопровождающего простыл и след, в то время, как в кузове, вдруг обнаружилась пропажа одного мешка с деньгами, взятыми из кассы какого-то магазина, и откуда-то появился карабин Симонова. Похоже, мой напарник решил, что хватит с него войны, и подцепив с собою мешок с деньгами, и оставив свою винтовку, за которую могли и расстрелять увидев ее у простого крестьяника, дал деру.

Между тем заметно стемнело, а на дороге, перестал появляться транспорт, идущий со стороны Чинандега. И я встал перед выбором. С одной стороны, можно показать себя честным мальчиком и отправиться в сторону Коринто, но мне почему-то подумалось, что в данном случае, честность не самое хорошее качество. К тому же учитывая то, что на дороге не видно никакого транспорта, не может ли произойти так, что появившись в городке, я увижу только корму отплывающего контейнеровоза. Что произойдет со мною в этом случае, думаю, говорить не стоит. Наверняка уезжающие оставили за собой не мало разграбленных магазинов и домов, и разъяренных людей, которые постараются выместить свои претензии именно на моей тушке. И мне это совсем не улыбается. Несколько жалко было потери своего рюкзака со спальным мешком, доставшимся мне от Фернандо, который был оставлен на базе, потому что был приказ ехать налегке, но тут уж ничего не поделаешь.

Думаю, выбор, в этом случае очевиден. Смысла догонять, наверняка уплывшее судно я не вижу, а вот сбежать от греха подальше, самое время. Машинка, конечно, оставляет желать лучшего, но думаю, хотя бы километров двадцать она протянет, а там и решим, как действовать дальше. Приняв все это для себя, я вновь занял место за рулем, завел автомобиль, который к этому времни был готов продолжать движение, и двинулся дальше, съехав с трассы на второстепенную дорогу на ближайшем же повороте. При этом зная, что в сторону границы нужно ехать на север, именно в ту сторону и повернул.

Пикапа хватило на все сорок километров. Причем последние пять, я ехал уже на одном упрямстве, выжимая из него все соки, а сам, пытался определиться, куда же мне можно свернуть, чтобы оказаться подальше от чужих глаз. На дороге было абсолютно темно, а из фар, я смог использовать только одну правую и то ближнего света. Вдобавок ко всему, я совершенно не знал, куда именно направляюсь, потому что дорога петляла во все стороны, и я опасался, что в итоге приеду совсем не туда, куда бы мне хотелось попасть. Но мне наверное благоволит само небо, потому что я оказался, как выяснилось позже довольно далеко от Чинандега, хотя и не доехал до границы с Гондурасом, порядка пятидесяти километров.

Место, куда я свернул, напоминало мне или очень заросший сад, или небольшую рощу. Здесь трудно отделить одно от другого, потому что рощи большей частью состоят из пальм и деревьев которые приносят либо какао-бобы, либо какие-то фрукты. Но так или иначе, все было достаточно плотно увито какими-то растениями, и я надеялся, что мой автомобиль не будет видно с дороги, с которой я недавно съехал. Перекурив, решил, что ничего большего я сделать все равно не смогу, и поэтому завалился спать прямо в кабине, те более что ночь наступила еще часа два надад, а я за день вымотался так, что едва дотянул до этого места. Благо, что кабина пикапа была, достаточно просторна, а я со своим ростом, вполне нормально вытянулся на весь диван. После всего пережитого была какая-то апатия. Если даже меня здесь обнаружат все равно долго сопротивляться я не смогу. Поэтому плюнув на все решил, пусть будет как будет.

Разбудили меня крики местных птиц, и редкие лучи солнца, просвечивающие сквозь плотную листву. Нужно было решать, что делать дальше, и как выбираться из этой передряги. Если мне удастся уйти за границу страны, вряд ли меня, кто-то найдет, да и вообще будут искать. Все видели, как я ремонтирую автомобиль на обочине, а то, что я так и не появился в городе, вполне могут списать на то, что я либо попал в лапы Национальной Гвардии, либо объявился в городе, когда судно уже покинуло его. Не такая я большая шишка, чтобы судно задерживалось только из-за меня. В любом случае, меня просто спишут на боевые потери. И все это может измениться только в том случае, если случайно встретят здесь до того момента, пока я не окажусь в Сальвадоре.