Помоги проекту - поделись книгой:
Начальники моего уровня или рангом ниже необычно быстро привыкают к этому. И даже министр Эрих Мильке. Своим хаотичным стилем руководства он достает меня изо всех сил. Теперь вместо звонков Маркусу Вольфу по маленьким и большим проблемам постоянно загорается моя линия прямой связи. Определенное уважение, которое он выказывал Вольфу, и иногда сдержанный тон полностью исчезают по отношению ко мне. Это нервирует и меняется лишь со временем. Кое-кто не верит в то, что я когда-то смогу перечить министру. Даже не учитывая того, что те, которые этого требуют, сами того не делают, я не рублю сплеча. Я преследую, исходя из обстоятельств, цель, которая важна по службе, и таким образом отстаиваю свою позицию. Это не всегда срабатывает сразу, но вскоре действует и на Мильке и явно снимает напряжение с рабочей атмосферы.
Маркуса Вольфа это мало трогает. Он готовится к своей отставке и непрестанно пытается высвободить время для того, чтобы работать над книгой. Он делегирует все больше задач по руководству своим заместителям. Будучи первым заместителем, я уже давно являюсь непосредственным руководителем по ежедневной оперативной и административной работе. Вольф еще исполняет лишь самые важные функции по планированию и контролю. Он педантично выдерживает все договоренности о встречах, на которых представляет разведку. В своих воспоминаниях он напишет позже, что его последним рабочим днем было 30 мая 1986 года. Фактически эта дата на полгода удалена от его официального увольнения. Миша задолго до этого отпускает поводья, мысленно и на самом деле. С середины 1984 года он лишь эпизодически интересуется повседневной работой службы.
Я больше не выдерживаю, исполняя функции второго лица, делать работу за первое и нести за это ответственность. Таким образом, я ставлю Вольфа и Мильке перед решением вопроса: «или-или».
Министр все еще хранит молчание. Последний толчок, чтобы отпустить Вольфа в отставку, пикантным образом дает Федеральная разведывательная служба. Один из ее агентов знакомится в Болгарии с разведенной женой шефа Главного управления и хочет уговорить ее перебраться в Западную Германию. Для Кристель Вольф это совершенный абсурд. Но Мильке приходит в бешенство и подписывает отставку, к которой Вольф так долго стремился.
Генерал-полковника Маркуса Вольфа, начальника Главного управления разведки и заместителя министра государственной безопасности, с почестями провожает с активной службы 15 ноября 1986 года его министр. На служебном совещании, на котором присутствуют все руководящие сотрудники Главка и представитель ЦК СЕПГ, Вольф от имени Хонеккера получает орден Карла Маркса. Мы, его сотрудники, воспринимаем это не только как обычное протокольное мероприятие. Миша заслужил признание и почести своей успешной карьерой на посту начальника Главного, управления. Более старшие по возрасту сотрудники Главка почти всю их трудовую жизнь находились под его командованием. Я знаю его мотивы, чтобы покинуть министерство, понимаю и принимаю. После 35 лет службы разведчиком он хочет удовлетворить свои личные амбиции и пристрастия.
Двумя годами позже, 9 марта 1989 года, он подарит мне на мое 60‐летие свою только что напечатанную книгу «Тройка», над которой он работал почти со дня смерти брата. Читаю посвящение:
«Переняв эстафету, ты дал мне спокойствие и уверенность в работе над этой книгой, новой вехой в моей жизни.
9 марта 1989 года, в день появления «Тройки». Миша».
Книга, а это подтверждает реакция общества, является хорошим стартом во вторую карьеру Маркуса Вольфа. Ровно через десять лет я беру в руки только что появившиеся воспоминания «Шеф разведки в тайной войне». Даже не говоря о том, что мы сами себя всегда считали работниками разведки, а наши сотрудники — разведчиками, я узнаю своего предшественника по службе с совершенно новой стороны. Фактически не один десяток лет в нем росло понимание того, что закат ГДР сдержать нельзя и что он на своем месте не может ничего сделать для ее сохранения. Поэтому он, якобы, работал на отставку. Он пишет, что сказал нам при прощании в узком кругу: ‘’…у настоящего коммуниста много шишек на голове, некоторые от противника. На моей стороне были мой преемник и мои заместители. Смогли бы они обойтись без этих шишек? Обладал ли каждый в отдельности той огромной силой, чтобы сопротивляться низвергающей мощи системы и военной иерархии, а в период перемен, неизбежно предстоявших, отстаивать свою собственную точку зрения?»
«Какие «шишки» он имеет в виду?», — задаю я себе вопрос. «И какое сопротивление?» Даже в сауне я не видел на нем шишек и не слышал от него каких-либо мыслей о сопротивлении. Да и в других беседах с глазу на глаз или не наедине. Когда он размышлял вслух о предстоящих неотвратимых переменах? Когда он противился системе, когда пытался подвести нас к позиции сопротивления? Или же он имеет в виду ни к чему не обязывающие разговоры, во время которых мы приходили в волнение от безнадежности внутриэкономической политики партийно-государственного руководства или от его позиции в отношении Советского Союза. В ту пору мы спорили в среде единомышленников, надеялись на то, что политика изменится с приходом в политическое руководство других людей. Мы называли это тогда довольно беспомощным выражением: «биологическое решение». Но никто не высовывался, Маркус Вольф тоже. А здесь-то и набили бы по-настоящему шишки.
Мои шишки я получу после перемен, когда наших разведчиков одного за другим будут предавать кое-какие сотрудники из министерства, когда будут осуждены и отправлены в тюрьму наши источники. Я почувствую себя зажатым в тиски, когда мы не сможем ни пол держать их, ни помочь.
Глава VI
Преемником становится прагматик
Об официальных изменениях в верхах Главного управления разведки, происшедших 15 ноября 1986 года, общественность поначалу ничего не знает. Для ГДР — обычная вещь. Однако и западные секретные службы, и средства массовой информации не знают, что в Главном управлении новый начальник и новый заместитель министра госбезопасности. Только лишь когда «Нойес Дойчланд» сообщает об уходе Вольфа в отставку и награждении его орденом Карла Маркса, на Западе начинают гадать о причинах и преемнике. Даже когда имя последнего становится известно, это мало что дает.
«Ди Вельт» от 23 июня 1987 года сообщает: «Новый шеф разведки ГДР Вернер Гроссманн пока не имеет «лица». Из данных о преемнике Маркуса Вольфа… на Западе имеется только рабочий адрес: Министерство госбезопасности Норманненштрассе, 22, (Восточный) Берлин, район Лихтенберг». Итак, еще один «человек без лица» во главе разведки и его искаженная биография. Когда секретные службы представляют досье новичка федеральному канцлеру, то оно пестрит ошибками. Не верны дата и место рождения; не соответствуют действительности данные о родителях, вплоть до профессии отца. До самого поступления на службу моя жизнь для противника почти что белое пятно, с пробелами и данные о моем профессиональном становлении в Главке и МГБ. О том, что я, между прочим, лучше ориентируюсь на их «шефских этажах», в их папках и архивах, нежели большинство их сотрудников, они, кажется, и не догадываются.
Такие находки — это клятвенная ложь секретных служб противника. Неточные и неверные данные забавляют меня, но они же меня и успокаивают. Ясно, что не происходит и малейшей утечки из нашего официального и неофициального аппарата. Даже через внутренний источник в МГБ или ЦК СЕПГ федеральная служба разведки явно не может получить информацию. Его просто нет. К сожалению, постыдное досье больше не существует, мы уничтожили его в 1989 году вместе с другими документами.
Еще Ханс-Йоахим Тидге уверял меня после своего перехода в ГДР в вероятности того, что федеральное ведомство по охране конституции располагает скупыми и противоречивыми сведениями о людях нашей службы. В большинстве своем они поступают от сомнительных источников. По словам Тидге, моего фото там точно нет.
В связи с недостатком фактов средства массовой информации прибегают к домыслам. Время успешной работы разведслужбы ГДР, якобы, прошло, разведка обезглавлена и существенно ослабла. Я снова переживаю феномен известный мне с давних пор. Мильке, как и другие правящие политики ГДР, относится к западным средствам массовой информации менее критично, нежели к информации и знаниям собственных людей. Это происходит и тогда когда мы предъявляем наши результаты партийно-государственному руководству. Нам верят всегда в последнюю очередь.
Приходит мой первый рабочий день в должности официального руководителя Главного управления разведки и заместителя министра. Отныне я сижу этажом ниже, меня сопроводили туда самые близкие сотрудники, Мой секретарь Маргот Шультц, проработавшая со мной много лет, снова правит в приемной. Гюнтер Ирмшер становится моим личным помощником. 54‐летнего полковника я знаю давно по совместной работе. В последнее время он, будучи начальником отдела VI и временно нашим представителем в посольстве ГДР в Мозамбике, набрался важного административного и оперативного опыта. В лице Хорста Йенике, заместителя начальника Главного управления, имею рядом с собой знающего и опытного генерала. Я попросил его уйти на пенсию на год позже, чтобы помочь мне справиться с начальными проблемами.
Итак, предварительные игры явно позади. Первый выпад министра Мильке на Главк я отразил. прежде всего, с помощью очень хорошо известных мне советских партнеров. Они сожалели об отставке Маркуса Вольфа, но беспрекословно поддержали мое назначение. Они же довольно четко выразили свое неудовольствие тем, что новый начальник разведки не становится заместителем министра. Они тоже увидели опасность того, что Мильке подобным образом хочет еще больше интегрировать Главное управление в МГБ. Он и некоторые руководящие лица из контрразведки хотели, например, ввести в память электронной системы МГБ, находящейся в стадии создания, оперативные данные Главка. Такие попытки я буду отбивать и в будущем, чтобы при любых обстоятельствах обеспечивать безопасность источников, а также сохранение в тайне всех оперативных дел.
Другую проблему я полностью решил до вступления в должность. Вольф, с самого начала руководитель службы, обладал безраздельным авторитетом благодаря своему происхождению, независимому поведению, интеллектуальному обаянию и, не в последнюю очередь, своей неприступности. Я пришел в аппарат молодым сотрудником, вместе со многими другими провел годы учебы. Нас связывают товарищеские отношения на «ты», мы знаем наши слабые и сильные стороны. Теперь же я должен поддерживать равновесие между сотоварищами и командиром. С некоторыми исключениями это удалось еще до того, как я фактически стал руководить службой. Прежде всего в оперативных отделах. Надо отдать должное, здесь я у себя дома, в этом моя сила.
Я должен завоевать авторитет у подразделений, которыми в течение десятилетий Вольф руководил непосредственно. Для сотрудников по информационному анализу с великолепной научно-теоретической подготовкой Вольф с его аналитическим умом и стратегическими способностями бесспорно был духовным лидером. Теперь же они должны найти общий язык с прагматиком Гроссманном. Предстоит еще сравнение между старым и новым шефом.
Самые важные источники в оперативной зоне, заранее проинформированные о предстоящей смене, сигнализировали об их готовности работать с новым шефом.
Несмотря на предсказание кое-кем беды, для меня и моих друзей исходная ситуация совсем неплохая для того, чтобы продолжить стабильную и успешную работу разведслужбы. Но мы знаем, что политическое и экономическое положение ГДР готовит нам, разведчикам, большие проблемы в оперативной работе.
Разведчики помогают политикам
Боевым крещением службы на эффективность при новом шефе считается подготовка визита Хонеккера в сентябре 1987 года в Бонн. Для ГДР этот государственный визит является выдающимся политическим событием года. До его начала мы должны все до деталей разузнать о переговорной стратегии ФРГ.
Если бы речь шла только об имеющихся источниках и их готовности добыть материал, сложностей не было бы. Но с 1974 года над нами довлеет «синдром Гийома», особо культивируемый Мильке и Хонеккером. Они хотят знать все, но без риска. Они хотят читать все документы ведомства федерального канцлера и других западногерманских правящих кругов, принимающих решения, но там никого не должно быть, кто бы их добывал. Страшно подумать, что нас ждет, если в это время в политическом окружении федерального канцлера или какого-то непосредственно участвующего министра будет разоблачен наш разведчик. Понятно, что разведслужба всегда живет с этим: не причиняя вреда политике, она хочет узнать столько, сколько возможно. Это, разумеется, имеет особое отношение к такому важному для Эриха Хонеккера лично и для политики ГДР событию. Иначе говоря, мы отважно танцуем без сетки под куполом на канате политики. Члены делегации ГДР спокойно ведут переговоры, им не надо опасаться сюрпризов. Некоторые после высказывают за это благодарности.
Во время визита мы в Главном управлении в относительном расслаблении. Работа сделана, полагаем мы. Но аппарат прямой связи трезвонит, не переставая. Неутомимое стремление нашего министра к постоянному получению информации держит меня в форме. Так как позицию ФРГ во время переговоров мы знаем в деталях заранее, то он ставит перед нами задачу точно знать во время визита о завершении беседы или нахождении в данный момент генерального секретаря. Это, конечно, знают и его люди из личной охраны, которых он постоянно держит на коротком поводке и которые находятся рядом с делегацией. Но от нас он тоже хочет это знать. Мы же ему не объясняем, что не подвергаем опасности наши источники из-за такой чепухи, а просто смотрим телевизор. Блестяще информируют нас прямые репортажи и сопровождающий текст. На все вопросы Мильке мы можем давать точные ответы. Откуда мы получаем нашу информацию, министра все равно никогда не интересовало. Нам достается стресс, пусть даже и с большой долей развлекательности. Вновь и вновь нас удивляет его непоколебимая вера в то, что мы фактически знаем все и в любой момент можем дать информацию по любой детали — подробную и безошибочную.
Бонн пережили, теперь на очереди Париж, затем должны последовать визиты в Великобританию и США. Мы предчувствуем нечто ужасное, когда вспоминаем о нашем министре, помешанном на подробностях. На январь 1988 года намечен государственный визит во Францию. Мы не располагаем даже приблизительно таким количеством информации, как перед визитом в ФРГ У нас нет в центральных французских учреждениях нелегально работающих источников. Разведчики, работающие в западногерманских и международных руководящих органах во Франции, не так многочисленны, и они дают информацию «из вторых рук». Но и квалифицированные офицеры легальной резидентуры в посольстве ГДР не волшебники. Мы дали им четкое распоряжение избегать нанесения любого политического вреда. Несмотря на информацию, добытую с большой осторожностью, но скудную по сравнению с визитом и Бонн, нам есть что сказать. Уточняющие вопросы не выходят за рамки, критика отсутствует.
Забота о молодом поколении
Два русских слова определяют дискуссии в стране: perestroika и glasnost’. Многие граждане ГДР, особенно члены СЕПГ, персонифицируют свои мечты о взлете в экономике и большей открытости в обществе. Носителем их надежд является Горбачев. Но руководство ГДР держится на дистанции от Генерального секретаря КПСС. Оно инстинктивно чувствует опасность, закладываемую новой политикой большого брата. У него же самого отсутствуют возможности, сила и воля, чтобы разработать собственную приемлемую концепцию и обсудить ее с гражданами страны. Ширится пропасть между народом и руководством. Мы тоже это ощущаем. В работе секретных служб появляется серьезная проблема.
Если в 50‐е, 60‐е и даже еще 70‐е годы мы вербовали многих наших разведчиков в Западной Германии на политической или даже идеологической основе, то в 80‐е годы нам это удается все меньше. Даже те, кто резко критикует общественные отношения в своей стране, больше не видят в реально существующем социализме убедительной альтернативы. И наши источники в оперативной зоне, с которыми мы работаем на базе политического согласия, задают критические вопросы, на которые мы едва в состоянии дать ответ. Местами мы водим аргументы вопреки нашим собственным убеждениям, был бы только успех. Мы твердо верим в то, что экономические и политические трудности ГДР преодолимы, и все еще абсолютно надеемся на помощь Советского Союза. Новая ситуация требует расстановки новых акцентов в работе разведывательных служб с целью получения информации в течение длительного времени. С самого начала нашей деятельности мы пытаемся, наряду с непосредственной добычей документов, использовать и интересные личности. То, что до сих пор было побочным явлением, в 80‐х годах мы делаем согласно плану планово, целенаправленно и на долгий срок. Ситуация для этого хорошая. Все больше происходит встреч на государственном и партийном уровнях между обоими немецкими государствами.
Мы создаем оперативную сеть в учреждениях ГДР за рубежом, привлекаем людей, которые принимают участие в официальных переговорах, и, благодаря контактам в политической и экономической области, знакомимся с интересными для нас партнерами. Успехи сказываются быстро. Сбор информации через интересных лиц оказывается надежным средством. Многие деятели в области политики, экономики и промышленности ищут диалога с их соответствующими противниками. Политики прямо-таки выстраиваются в очередь, средства массовой информации незамедлительно реагируют и сообщают о каждой встрече. Для официальных встреч на партийно-государственном уровне мы включаем в ту или иную делегацию высококвалифицированных сотрудников. Неважно, ведет переговоры Эгон Бар с Германом Аксеном или Эрхард Эпплер с профессорами Отто Райнхольдом и Рольфом Райсигом, мы всегда сидим за этим же столом, как и на всех переговорах между ГДР и ФРГ. Конечно. нас интересуют переговоры, но контакты, которые им сопутствуют, важнее.
Удивительно, с какой легкостью высокопоставленные лица ФРГ выбалтывают внутренние дела, важничают и при этом выдают секретную информацию, уничтожают политических противников, дабы возвысить себя. Такие человеческие слабости одаривают нас потоком информации. Наряду с фактами из профессиональной сферы партнера по переговорам, конечно, скапливается много сведений об интимной жизни политиков и других высокопоставленных лиц. Мы используем их лишь в очень редких случаях. Так, не мы опубликовываем соответствующие факты, например, из частной жизни Вилли Брандта, это делает федеральное ведомство по охране конституции — понятно, из политических соображений. Естественно, и мы в секретной работе не являемся благородными людьми. Если возникает необходимость, мы тоже используем личные дела в качестве компромата — как средство давления. Но мы сознаем, в противоположность КГБ что полученные таким образом обязательства не могут удерживаться долгое время.
Иногда мы не только не проявляем себя, но и пытаемся отвести угрозу, чтобы не подвергать опасности переговоры между Востоком и Западом. Отдел XV в Нойбранденбурге с давних пор сотрудничает с молодой женщиной, которая сначала работала в Институте государства и права в Бабельсберге, а потом во внешнеполитическом журнале «Горизонт».
После того, как Бригитта Рихтер познакомилась со спикером СДПГ по внешнеполитическим вопросам Карстеном Фойгтом и у них возникли любовные отношения, Центр взял агента на себя. Бригитта Рихтер проявляет мало инициативы, чтобы передавать нам политическую информацию, полученную от своего друга. Она использует связь с нами, чтобы и дальше на законном основании по работе ездить в Западную Германию и Западный Берлин. Мы обдумываем вопрос о том, чтобы прекратить связь с ней. Мы вмешиваемся, когда замечаем, что отношения между ними становятся все теснее. Мы хотим воспрепятствовать тому, чтобы Карстен Фойгт, — которого мы ценим как сторонника равновесия и разрядки, попал из-за возможной болтливости под перекрестный огонь средств массовой информации.
Нам известно, что Гюнтер Реттнер, руководитель Западного отдела Центрального Комитета СЕПГ, лично знает спикера СДПГ по внешнеполитическим вопросам. Мы просим его поговорить с Фойгтом. Тот поначалу выказывает испуг, но просьбу не комментирует. В одном из последующих разговоров Фойгт упоминает вскользь, что он любит свою подругу и имеет намерение жениться. Мы относимся этому с уважением и завершаем сотрудничество с Бригиттой Рихтер. При этом мы вспоминаем прежнего ведущего политика из СДПГ Хорста Емке, женившегося на чешке и не обратившего внимания на то, что она была связана с секретной службой своей страны. После перемен Карстен Фойгт и Бригитта Рихтер поступают не иначе, как идут в ЗАГС.
Но мы выносим политические решения и отбрасываем в сторону первостепенные интересы секретной службы не только тогда, когда речь идет о любви и страсти. Кое для кого, кто в силу причастности к германо-германскому процессу думает отправиться в путь на свой страх и риск, мы держим двери открытыми. Когда профессор Курт Биденкопф получает разрешение на временную работу в Лейпцигском университете, то происходит это благодаря нашим решительным действиям за кулисами. Когда член бундестага Антье Фолльмер без осложнений прибывает в ГДР, то это мы занимаемся тем, чтобы открыть двери.
Такими акциями мы не хотим ни дестабилизировать Западную Германию, ни дезавуировать ведущих лиц. Конечно, мы не хотим также ликвидировать ГДР. Но сближение обоих немецких государств и дальнейшая разрядка напряженности между Западом и Востоком уже в нашем сознании.
ПИД и ППР
В начале 70‐х годов мой шеф Маркус Вольф поручает мне, руководителю отдела I, координировать оперативную работу Главного управления против ПИД и ППР. ПИД — так называется у всех секретных служб социалистических стран «политико-идеологическая диверсия», а ППР — это «политическая подрывная работа» противника. Эту часть нашей работы ведет центральная информационно-аналитическая группа министерства. Для Вольфа и меня выполнение этого поручения относится непосредственно к нашей работе. Аргументация очевидна. Противник сражается в «холодной войне» с применением идеологического и психологического оружия. Радио и телевидение Запада, а также увеличивающиеся личные контакты с приезжающими из ФРГ влияют на граждан ГДР. Мы должны вести разведывательную работу в учреждениях, определяющих политическую стратегию, направление и содержание влияния на Восток. Какие действия скрываются, например, с практической точки зрения, за провозглашенными Эгоном Баром перемена ми путем сближения? Министр иностранных дел Отто Винцер сходу заклеймил это как контрреволюцию в войлочных тапочках».
Разведка концентрируется на отдельных министерствах, которыми мы с давних пор занимаемся по оперативной линии — применительно к ПИД мы называем их «руководящие органы», на определенных ведомствах, подчиненных федеральной власти, на землях и партиях — их мы обозначаем как «исследовательские органы», на некоторых малочисленных избранных центрах, прежде всего в сфере средств массовой информации, — они зовутся у нас «исполняющие органы». БНД относится конечно, к ним, так как ее знание состояния общества в ГДР немало влияет на ПИД.
В начале 70‐х годов секретные службы социалистических стран приступают к более тесному сотрудничеству в этой области. Ответственными являются подразделения контрразведки. Они организуют конференции по ПИД, проводимые каждые четыре года. В январе 1974 года я лечу в Гавану, соответственно, четырьмя годами позже это будут Будапешт, Москва и Берлин. Обнаруживается, что МГБ занимается этой проблематикой в самом большом объеме, и это касается качества и количества охваченных объектов противника.
Советская, польская, чехословацкая, венгерская и болгарская стороны хвалят действия ГДР, но сами ограничиваются «Радио Свободная Европа» и «Радио Свобода», сборными страны, эмигрантскими организациями и секретными службами. К точке зрения ГДР ближе всех лишь Куба. Румынию все равно никогда не приглашают.
В середине 80‐х годов министр Мильке требует в связи с ПИД и ППР все больше информации из все большего числа учреждений. В начале 1985 года мы получаем от него распоряжение под названием «Борьба с вражескими точками и силами в оперативной зоне, работающими на подрыв ГДР и других социалистических стран (кроме империалистических секретных служб и криминальных банд по продаже людей)», разработанное центральной информационно-аналитической группой. В этом памфлете упомянуты 225 персон и учреждений.
Документ по своим требованиям так безбрежен, что мы не воспринимаем его особо всерьез. Наших оперативных сил просто не хватит, чтобы соответствовать ему. Да и исходный изложенных там соображений просто противоречит нашей практике. Не любое оппозиционное поведение, не любая высказанная критика, не любое негодование, не любой отказ управляются и организуются извне. Многое, что 80‐е годы происходит в ГДР, вне и внутри СЕПГ здесь же и взращено. Конечно, я не возражаю, не записываю свои сомнения, не ставлю это под вопрос. Все снова идет своим социалистическим путем. Мы отдаем команду наблюдать за новыми поименованными силами и реагируем только тогда, когда что-то происходит.
Как во многих других документах, здесь тоже проявляется особенность немецких бюрократов. Они исписывают бумагу, чтобы оправдать свое существование. Если авторы в чинах, то аккуратность прет еще педантичнее, чем где-либо. ЦАИГ — это непрерывное производство. Ни один начальник не может все это прочитать, едва ли кто-то и когда-то берет это еще раз в руки после отметки о получении. Этот документ ПИД тоже томится в моих папках с секретными документами, которые ежегодно проверяются на наличие. Для повседневного использования в работе содержание слишком сложное и тяжеловесное.
Но все безумие определений и формулировок не устраняет с пути растущее недовольство большой части населения ГДР. Многие люди жалуются на недостаточную демократию, постоянно увеличивающиеся ограничения по поездкам за границу, дефицит в снабжении и предложении товаров повседневного спроса, особенно продуктов первой необходимости, которые где-то кажутся привычными. Обнародуемые успехи в производстве и темпы роста явно противоречат фактически возрастающим ощутимым нехваткам. Двухклассовое общество, в котором одни имеют западногерманские марки, а другие только марки ГДР, способствует всеобщему разочарованию. Телевидение и радио ФРГ подкрепляют все это звоном литавр и барабанной дробью. Верно, что под одну лишь музыку никто не совершает государственных переворотов, но под нее легче маршировать.
И еще, если произойдет нечто непостижимое. Чуть не до смерти вымученный лозунг «Учиться у Советского Союза — значит учиться побеждать» вдруг получает впрыск адреналина и захватывает массы. И — тут происходит нечто невероятное — советский Генеральный секретарь становится выразителем надежд, запрещен один советский журнал, реформаторские мысли по Горбачеву становятся контрабандистскими. ПИД вдруг приходит с Востока.
Репрессивная реакция государства усиливает небольшое, но расколотое внутри движение за гражданские права. С каждым днем оно становится все сильнее. Питательную почву подготавливает политическая неспособность руководства ГДР, его бессилие в восприятии действительных взаимосвязей и его догматическая закоснелость.
Следуя политической задаче МГБ усиливает репрессивную деятельность. Не государственная идея, не повседневный политический опыт народа, не процветающая экономика должны сплачивать страну, а ее должен зажать в своих объятиях некий орган безопасности. Вероятно, — как в эти дни часто вслух выражается министр Мильке, — чтобы иметь кого-то, «кто бы выполнял грязную работу и кого можно привлечь к ответственности».
И вновь удар ПИДа. Политбюро настаивает на своей точке зрения, что все, что внутри страны направлено против политического строя, управляется извне. Судьбоносная ошибка.
Чем сильнее нарастает гражданское движение, чем больше влияние, прежде всего, евангелической церкви, тем спешнее партийно-государственное руководство формулирует задачу для Главного управления. Мы должны доказать, что за всем кроются правительства, партии, политические институты и организации, более того, разведслужбы стран — членов НАТО. Служба внешней разведки для отмывки закоснелых политиков. Это поручение невыполнимо. Жесткая критика, что мы выполняем его недостаточным образом.
Конечно, мы получаем сведения о действиях и контактах партий, политических и религиозных кругов и отдельных лиц, об их политическом влиянии и материальной поддержке оппозиционеров в ГДР. Но мы не можем доказать изготовление секретными службами стрел, которыми потом стреляет оппозиция Исключением является Райнер Эппельманн. Как и главный отдел II (контрразведка МГБ), мы отрабатываем доказательства того, что Эппельманн постоянно с 1980 года нелегально встречается с сотрудниками ЦРУ, работающими в посольстве США под дипломатическим прикрытием.
Ирония судьбы: тот факт, что мы не находим несуществующий контрреволюционный центр, подталкивает партийно-государственное руководство к принятию политического решения по оппозиции. Когда речь идет о том, могут ли снова вернуться в ГДР Бербель Болей, Вера Волленбергер, Вернер Фишер и другие, мы должны играть решающую роль. Связи с разведслужбами у этих людей нет, сигнализируем мы.
Такая информация, позитивная для самих людей, может обернуться для нас обвинением, что мы не служба внешней разведки, потому что вовлечены в осуществление внутреннего подавления. Да, мы относимся к МГБ и обязаны выполнять все приказы и распоряжения, в том числе и по уничтожению внутренней оппозиции тоже. Но наша важнейшая легитимная задача состоит в том, чтобы выявлять влияние на ГДР лиц, живущих за ее пределами. К ним относятся лица, лишенные гражданства, или сбежавшие диссиденты. Нас интересует не то, чем занимаются на Западе Вольф Бирманн, Юрген Фукс или Роланд Ян, а то, что они делают против ГДР. Это в рамках закона. По БНД или службе по охране конституции мы знаем, как интенсивно обе службы интересуются бывшими деятелями КПГ и ГКП, которые переселились в ГДР. С точки зрения служб ФРГ — это нормальное дело.
Многие деятели культуры, покинувшие ГДР, нас не интересуют. Просто потому, что они, не желая того, целенаправленно воздействуют на ГДР. Разведке, например, вообще дела нет до Манфреда Круга или Ангелики Домрезе, или Хильмара Татэ и многих других деятелей культуры.
Естественно, мы работаем вместе с подразделениями контрразведки, оказываем помощь по службе в соответствии с теми или иными задачами. Если мы что-то узнаем о фирмах по оказанию помощи в побегах, то сообщаем туда об этом. Мы также информируем контрразведку, чтобы уберечь народное хозяйство от потерь, чтобы дать отпор террористам и устанавливаем конкретные связи секретных служб с движением за гражданские права.
Работа наших агентов внутри ГДР приостановлена даже на сбор информации для контрразведки. Но мы и не вербуем ни единого гражданина ГДР с целью работы внутри страны. Всех агентов в ГДР мы подключаем к внешней оперативной работе.
Активные мероприятия
В начале 80‐х годов все больше отделов поступает в мое подчинение. Среди них — отдел X (Активные мероприятия). Позднее я буду руководить им непосредственно.
Повторяю то, что Маркус Вольф утверждает в своей книге «Шеф разведки в тайной войне»: отдел X не был отделом лжи и сознательного введения в заблуждение в классическом смысле слова «дезинформация».
Мы хотим оказывать намного больше влияния на отдельные личности, учреждения и политические процессы и используем при этом, как правило, факты, добытые и официально, и неофициально. Их собирают другие оперативные отделы Главка в госаппарате, политических партиях и организациях, секретных службах и в средствах массовой информации ФРГ и Западного Берлина. К нам стекаются данные главного отдела III (Радиоразведка МГБ). В зависимости от потребностей и целей мы смешиваем факты с дезинформирующими или дезориентирующими формулировками. Это совершенно не относится к специфике работы Главного управления. С самого начала своего существования ГДР является целью «психологического ведения борьбы». Путем акций с воздушными шарами и листовками, в радиопередачах западногерманской и союзнической сторон через границу целенаправленно засылаются полуправда и ложь. Наши «Активные мероприятия» направлены, в первую очередь, против бывших нацистских палачей, которые в ФРГ вновь обрели солидное положение. Мы придумываем нечто против приспешников «холодной войны» типа Герхарда Левенталя, на длительный период против Франца-Йозефа Штрауса, Альфреда Дреггера, Вернера Маркса и Акселя Шпрингера. Еще у нас на прицеле секретные службы противника — БНД, федеральное ведомство по охране конституции и военная контрразведка, а также их руководители.
Мы оказываем влияние на увеличение прогрессивных сил в партиях и организациях. Неонацистской деятельности в ФРГ мы посвящаем себя в первую очередь. С середины 70‐х и до 1987 года через писателя Бернта Энгельманна мы оказываем влияние на «Комитет прессы «Демократическая инициатива» и журнал «Взгляд направо». Оба издаются публицистом Куртом Хиршем, преследовавшимся при нацистском режиме. Эти издания ставят заслон праворадикальному и ультраконсервативному течениям в ФРГ. Как и в других инициированных нами и находящихся под нашим влиянием пресс-службах, мы действуем здесь не в одиночку. В СДПГ поддерживают Хирша идейно и материально. Лишь в немногих случаях отдел X выпускает абсолютные фальшивки. За одну я несу ответственность. В связи с мистической смертью Уве Баршеля в 1987 году мы составляем в апреле 1988 года письмо, содержащее подпись Баршеля. Оно адресовано председателю ХДС земли Шлезвиг-Гольштейн и федеральному министру финансов Герхарду Штольтенбергу. Пишущий приписывает Штольтенбергу, что он якобы знал об интригах против Бьерна Энгхольма. Хоть это и вымысел, но мы недалеки от истины. Это позже публично подтвердит фрау Баршель. Она знает, что с той же датой ее муж направил письмо Герхарду Штольтенбергу.
Мы посылаем наше письмо вместе с другими на телеканал АРД и радиостанцию «Норддойчер Рундфунк». Редакции поручают экспертам проверить подлинность. Результат: все в порядке. Когда после 1990 года участвующие стороны выпускают кота из мешка, на радиостанции «Норддойчер Рундфунк» царит сковывающий ужас.
Почему мы пишем это письмо? Сразу же после смерти Уве Баршеля для средств массовой информации преступники определены. Кто, как не МГБ, может совершить такое преступление? Письмом мы лишь реагируем на подтасовку. Обвинения, увы, не прекращаются и в последующие годы. Вместо того, чтобы понастойчивее вести поиск в БНД, израильском МОССАДе и американском ЦРУ, колея вновь и вновь прокладывается в нашем направлении.
С середины 70‐х и до середины 80‐х годов у нас накапливается материал на деятелей ХДС Эберхарда Дипгена, Клауса-Рюдигера Ландовски и Петера Киттельманна, работавших прежде в Западном Берлине в объединении адвокатов. Эти трое сотрудничают с криминальными организациями, пособничающими в побегах, предоставляют паспорта и пропуска. Наш агент под псевдонимом «Люфт», дипломированный политолог, проживающий и работающий в Западном Берлине «свободным» журналистом, хорошо знает эту троицу и многих других деятелей в Западном Берлине и ФРГ. В 1978–1979 годах по заказу иллюстрированного журнала «Квик» он ведет поиск фирм, помогающих в организации побегов, а также государственных и общественных институтов и частных лиц, участвующих в этом деле. В процессе поиска он наталкивается на этих трех адвокатов и молодых политиков из ХДС. Запланировано несколько статей. Когда «Квик» осознает, что поиск чреват скандалом, главная редакция останавливает проект. «Люфт» получает подобающий гонорар в качестве компенсации в 1985–1986 годах этой проблематикой вновь занимается политический журнал публично правового телевидения. «Люфт» должен внести свою лепту в расследование. Эберхард Дипген и Клаус-Рюдигер Ландовски узнают об этом. Они призывают «Люфта», вступившего между тем в ряды ХДС, подтвердить в письменном виде, что он не располагает никакими данными по их личностям в связи с фирмами по оказанию помощи в побегах. После разговора со своим ведущим офицером «Люфт пишет для столпов общества требуемую смехотворную записку. Почему? Мы могли бы ‘Люфта, поддерживающего весьма интересующие нас контакты, списать со счетов, если бы он сделал результаты своего расследования достоянием общественности. А так он поручается за трех влиятельных политиков и передает нам дальше важную информацию.
Впрочем, «Люфт» должен был наладить, прежде всего, контакты с тогдашним госсекретарем ведомства Федерального канцлера профессором Вальдемаром Шрекенбергером.
Шрекенбергер, школьный друг и доверенное лицо федерального канцлера Коля, в 1982 году становится госсекретарем и шефом ведомства федерального канцлера. В 1984 году Коль ссорится со Шрекенбергером, заменяет его на посту шефа ведомства канцлера и держит его до 1989 года лишь для особых поручений.
Шпекенбергер был отстранен от должности, якобы из-за профессиональных проблем. В действительности одурачивание прежнего задушевного друга связано с аферой с подводной лодкой. В это неприятное дело впутаны Федеральный канцлер Коль, министр иностранных дел Геншер, министр обороны Герхард Штольтенберг и начальник отдела министерства Хорст Тельчик В 1983 году с Западной Германией ведет переговоры Южная Африка. Режим апартеида нуждается в документации и персонале для строительства подводных лодок и соответствующей верфи. Это, однако, противоречит решению Совета безопасности ООН 1977 года, в котором наложено эмбарго на оружие и вооружение для Южно-Африканской Республики. Официально правительство ФРГ в 1983 году отвергает просьбу Южной Африки.
Неофициально же идет поиск приемлемого пути. Канцлер ФРГ Коль отдает распоряжение Тельчику и Шрекенбергеру проверить ситуацию, включая возможность поставки готовых подводных лодок. В июне 1984 года дело доходит до заключения договора с Южной Африкой немецкими фирмами Ховальдсверке-Дойче-Верфт АО (ХДВ) и Инженерная контора Любек (ИКЛ). Франц-Йозеф Штраус посвящен в это дело целиком и полностью и, со своей стороны, держит в своих руках политические и экономические нити. Ведь речь идет о более чем 100 миллионах западногерманских марок. Без согласия Совета безопасности ФРГ западногерманские фирмы ХДВ и ИКЛ поставляют документацию Южной Африке.
В ноябре 1986 года в прессе вдруг всплывают сообщения об этом нелегальном военном бизнесе. Газета «Килер Нахрихтен» пишет: «Проекты строительства подлодок ХВД в Претории». Этим делом занимается бундестаг. Фракции СДПГ и «зеленых» добиваются подключения комитета по расследованиям, который не приходит ни к каким выводам. Представители правительства прячутся, молчат или ничего не знают. Тельчик и Шрекенбергер отправляют документацию в бумагорезку. Рассмотрением дел против представителей правительства в связи с противоречащими присяге лживыми заявлениями, а также против Федерального канцлера Коля, прокуратура не занимается. Все уходит в песок. Окончательно ничего не выяснено. Мы больше не можем выносить на суд общественности информацию об этом скандале и запутанных в нем высокопоставленных лицах из правительства ФРГ. Мы тоже отправляем нашу папку в 1989–1990 годах в бумагорезку, хотя совсем по иным соображениям, нежели Тельчик и Шрекенбергер. К сожалению, так как она пролила бы кое-какой свет на аферу с партийными деньгами и «левыми» счетами.
«Активные мероприятия» эффективнее всего осуществляются, когда задействована третья сторона. В силу своего профессионализма особенно подходят журналисты. С ними мы успешно осуществляем немало мероприятий. Здесь уместно вспомнить о «Звезде». Отдел X с помощью так называемых «легальных крыш» поддерживает многочисленные контакты учреждений ГДР с западными журналистами и через них открывает каналы для распространения целенаправленной информации.
Офицеры по особым поручениям, находящиеся на ключевых позициях, таких, как пресс-служба Правительства ГДР, фактически содействуют тому, чтобы свести с Главным управлением разведки каждого приехавшего журналиста. Мало кто из журналистов не видит этого или, по меньшей мере, не догадывается. Однако они идут на это, ибо тоже хотят узнать интересные вещи. Мы же держим ухо востро, дабы не попасться на запущенную к нам дезинформацию.
Мы, в основном, должны ограничиваться журналистами, приезжающими на короткий срок. В соответствии с задачами МГБ журналистами, аккредитованными на длительный срок, занимается главный отдел II (контрразведка). В связи с тем, что его руководство во всяком журналисте видит потенциального шпиона, за ними отменно следят и на работе, и в частной жизни. Если ГО II становится известна даже малейшая попытка Главного управления приблизиться к аккредитованному западному корреспонденту, возникает скандал. Однажды я сам прохожу через это.
Когда Фритц Пляйтген в 1977 году покидает свой корреспондентский пункт в Москве и становится руководителем студии АРД в ГДР, наш офицер связи от КГБ подсказывает мне с упреком: «С Пляйтгеном можно говорить, это стоит того». Зная возможности советской разведки по организации встреч с западными журналистами в Москве и других местах, намек воспринимаю всерьез.
Несмотря на неприятие ГО II нашей службы я провожу поиск в регистратуре МГБ и узнаю что ГО II уже охватил Пляйтгена. Сразу же мне звонит первый заместитель министра генерал Бруно Беатер. Я принимаю к сведению его приказ о прекращении всех дальнейших действий, касающихся Пляйтгена. «Пойми же, что все западные журналисты — это потенциальные шпионы и поэтому входят в сферу задач ГО II», — раздается из трубки. Так мы должны были отказаться от интересного и умного собеседника.
Равновесие паники
В середине 1982 года я лечу в Москву. Со мной в самолете сидят руководители подчиненных мне подразделений. Время от времени шефы соответствующих оперативных направлений встречаются поочередно в СССР или в ГДР для обмена опытом и идеями. Во время пребывания в Москве меня принимает для беседы заместитель Председателя КГБ и руководитель ПГУ В.А.Крючков.
Мы сидим в его кабинете на втором этаже здания ПГУ в Ясенево, расположенного непосредственно перед юго-восточным отрезком МКАД. Кроме нас, в помещении находится еще русский переводчик, знакомый мне с давних пор. Я знаю Владимира Крючкова довольно длительное время, но сегодня мы впервые разговариваем с глазу на глаз.
Шеф внешней разведки великой державы — Советского Союза, ведущей силы Варшавского Договора — знает, как хорошо сыграть выпавшую ему роль. Он ценит результаты работы более маленького партнера и знает, какое участие в этом принимает советская служба. Это в немалой степени определяет непринужденную дружескую атмосферу. Мы очень хорошо подходим друг к другу по характерам. Встречаемся без притворных любезностей, разговор ведем открыто и прямолинейно. Мы можем доверять друг другу и сдерживаем обещания.
На сей раз Крючков поражает меня. Вопреки своей обычной привычке начинать разговор издалека, он со всей серьезностью и настоятельностью отдается одной теме: размещению ракет в Западной Европе. Конечно, я подготовился и к этому. Но он говорит нечто, что является полной неожиданностью для меня. Он ведет речь о предстоящем ракетно-ядерном ударе государств — членов НАТО и ссылается на серьезные результаты разведки его службы. Я ошеломлен. От Райнера Руппа («Топаз»), присылающего с 1979 года сообщения из штаб-квартиры государств — участников НАТО в Брюсселе, не поступало никаких соответствующих этому сообщений. Конечно, Европа находится в лихорадке ракетного вооружения. Еще 12 декабря 1979 года союз НАТО принял решение о размещении 108 ракет среднего радиуса действия «Першинг II» в Западной Германии и 464 крылатых ракет «Гриффин» в прочей Западной Европе. С 20 января 1981 года, с того дня, как Рональд Рейган принес присягу президента, он агрессивно форсировал военную политику против Советского Союза. После одного выступления по телевидению, подумав, что микрофоны отключены пошутил: «Мы начинаем бомбардировку [Советского Союза — В.Г.] через пять минут».
В Западной Германии «зеленые» подали заявление против Правительства ФРГ, так как новое оружие США, которое должно с 1983 года размещаться в Западной Германии, «исключительно и однозначно обладает свойствами оружия первого удара». Западногерманское движение борцов за мир усиливается из-за растущей угрозы атомной войны, но она не стоит у порога. Шеф советской разведки, напротив, видит мир вплотную перед началом третьей мировой войны. Так он мне об этом и говорит. Поэтому Генеральный секретарь Леонид Брежнев, якобы, приказал провести операцию секретных служб под названием «РЯН» (ракетно-ядерное нападение). Советские резиденты в государствах НАТО сообщают в дневном ритме о возрастающей опасности развязывания войны. Крючков требует от Главного управления разведки, как и от всех других разведслужб стран — участниц Варшавского Договора, активно и интенсивно участвовать в главной разведывательной операции «РЯН». Для меня это приказ.
Мы включаем эту главную задачу в нашу деятельность. Удается нам это легко, потому что занимаемся этим давно с целью исключения любого милитаристского сюрприза Из документов высочайшей секретности, добытых нашими разведчиками, мы уже знаем: НАТО, в случае удара государств — членов Варшавского Договора с применением обычных вооружений, планирует не только первый удар с применением ядерного оружия на территории противника, но и в рамках своей стратегии «гибкого реагирования» даже на собственной территории.
Опубликованный сценарий угрозы западного союза также резко противоречит собственным оценкам ситуации. Вопреки публичной пропаганде, НАТО исходит из того, что Советский Союз, а вместе с ним и государства Варшавского Договора, не намереваются нападать на Западную Европу. Штабные офицеры на Западе не рассчитывают на массированный и ограниченный удар с применением обычных вооружений. Судя по документам командноштабных учений, НАТО не исходит из того, что Варшавский Договор планирует нанести первым ядерный удар, скорее, он идентично среагирует на ядерный удар противника.
Для нас «РЯН» стоит на повестке дня, и мы передаем нашим соответствующим служебным подразделениям критерии для разведки. Ежемесячно мы направляем в Москву наш отчет, в тот же период приходит отчет оттуда.
Уже вскоре подтверждаются наши прежние данные. Многое из того, что присылают разведчики, вписывается в проблему, но непосредственная угроза войны не просматривается. Если бы она была, мы бы знали это совершенно точно от Райнера Руппа («Топаз»), действующего в Центре НАТО. Результат: наши ежемесячные отчеты по «РЯН» становятся все скуднее, а с советской стороны вообще не приходят.
Когда Крючков в 1987 году приезжает в ГДР, завожу с ним об этом разговор. Я надеюсь, что он подтвердит наши данные и согласится на то, чтобы прекратить широко развернутую разведку в этой области. Своим выяснением я достигаю прямо противоположного. Он умоляет нас не ослаблять усилий и отдает распоряжение о том, чтобы мы вновь ежемесячно получали отчеты. Несмотря на нового Генерального секретаря, Москва, по-видимому, и дальше пестует мысль о внезапном нападении.
Я вижу здесь две проблемы. Несмотря на провозглашенную политическую оттепель в противостоянии между Востоком и Западом, «холодная война», разумеется, еще не окончена, и опасность военного конфликта не полностью устранена. Бдительность уместна, но все же с большим пониманием реальности.
Кроме того, мне неясно, то ли непробиваемые военные стратеги твердо держат политическое руководство в Москве в своих руках, то ли Кремль сам подталкивает военных к таким мерам, чтобы противодействовать сближению Востока и Запада. Или же приближающуюся опасность для реально существующего советского общества предчувствуют некоторые ведущие члены партийного руководства? Им нужна причина, чтобы усилить военно-промышленный комплекс? Мы испытываем все средства, чтобы сделать НАТО прозрачной для советской стороны с целью избежания ложных оценок и решений. Такие источник, как Райнер Рупп («Топаз») в НАТО, Петер и Хайдрун Краут («Зигфрид» и «Кримхильд») в фирмах производящих вооружение, Дитер Фойерштайн («Петерманн») из МББ и другие постоянно передают самые секретные документы. Мы и Москва получаем обзоры как военно-политического и стратегического планирования, так и военной техники. Политики могут реальнее оценивать военную ситуацию, чтобы удерживать равновесие между Востоком и Западом и стабилизировать отношения между блоками.
Когда НАТО в 1999 году начинает воздушную войну против Югославии, четко проступают элементы командно-штабных учений «Винтекс-Симекс» 1988 года, по которым мы вели разведку. Тогда союз НАТО разыграл советское руководство во главе с Горбачевым с военной интервенцией в Югославии, которая имела бы следствием военный конфликт с вариантом первого атомного удара НАТО. Цели в ГДР, Польше и ЧССР были определены. Одна из них называлась Дрезден. В 1999 году НАТО не нужно больше опасаться, что внутренние конфликты Югославии из-за вмешательства Востока и Запада станут международными и выйдут из-под контроля. Блок НАТО силен, Россия слаба. Опасное мышление для Европы и мира.
Стеклянная БНД
Секретные службы Западной Германии оживляются. Атаки на нас в 80‐е годы усиливаются. Это результат выполнения задачи, поставленной Клаусом Кинкелем 1 января 1979 года, когда он стал президентом Федеральной разведывательной службы (БНД). С помощью человеческих источников и развертывания электронной разведки он хочет шире внедриться в ГДР и весь восточный блок. Преемники Кинкеля — Эберхард Блюм с 1983 года и Ханс-Георг Вик с 1985 года — усиливают вербовку источников в ГДР. Мы это быстро устанавливаем. С давних пор мы занимаемся противником не в общем, а концентрируемся на направлениях, по которым проводятся реальные активные действия против ГДР и других ст ран Варшавского Договора. Чем лучше и постояннее мы собираем сведения о Федеральной разведывательной службе, Федеральном ведомстве по охране конституции и некоторым его земельным бюро, а также военной контрразведке, тем больше мы готовы к эффективному отражению. Мы увеличиваем информационный спектр через имеющиеся источники и открываем новые возможности для расширения объема сведений. Мы точно знаем оценку Федеральной разведывательной службой политической ситуации, располагаем конкретными сведениями о том, как все секретные службы ФРГ организуют свою агентурную работу. Поэтому нам легко удается парализовывать операции разведслужб.
БНД усиленно старается вербовать служащих Министерства госбезопасности, в основном Главного управления разведки, и руководящих сотрудников ННА, народной полиции госаппарата и народного хозяйства.
Поделиться книгой: