Книга 1

ПЯТАЯ ПЕСЕНКА АЛИСЫ

Чтобы не попасть в капкан, Чтобы в темноте не заблудиться, Чтобы никогда с пути не сбиться Чтобы в нужном месте приземлиться, Приводниться, начерти на карте план. И шагай и пой беспечно, Тири-тири-там-там-тирам, Встреча обеспечена, В плане все отмечено, Точно, безупречно и пунктиром, Тири-тири-там-там-тирам, Жирненьким пунктиром, Тири-тири-там-там-тирам, Жирненьким пунктиром. Если даже есть талант, Чтобы не нарушить, не расстроить, Чтобы не разрушить, а построить, Чтобы увеличиться, удвоить и утроить, Нужен очень точный план. Мы неточный план порвем, И он ползет по швам, там-тирам. Дорогие вы мои, Планы выполнимые, Рядом с вами, мнимые — Пунктиром, Тири-тири-там-там-тирам, Тоненьким пунктиром, Тири-тири-там-там-тирам, Тоненьким пунктиром. Планы не простят обман. Если им не дать осуществиться, Могут эти планы разозлиться, Так, что завтра куколка станет гусеницей, Если не нарушить план. Путаница за разиней Ходит по пятам-тамтирам, Гусеницу синюю Назовут гусынею. Гните свою линию Пунктиром, не теряйте, там-там-тирам, Линию пунктира, Не теряйте, там-там-тирам, Линию пунктира.

ПЕСЕНКА ГЕРЦОГИНИ

Баю-баю-баюшки-баю, Что за привередливый ребенок. Будешь вырываться из пеленок, Я тебя, бай-баюшки, убью. До чего же голос тонок, звонок, Просто баю-баюшки-баю. Всякий непослушный поросенок Превратится в крупную свинью. Баю-баю-баюшки-баю, Дым из барабанних перепонок. Замолчи, визгливый поросенок, Я тебя, бай-баюшки, убью. Если поросенком вслух с пеленок Обзывают, баюшки-баю, Даже самый смирненький ребенок Превратится в будущем в свинью.

ПЕСНЯ ЧЕШИРСКОГО КОТА

Прошу запомнить многих кто теперь со мной знаком, Чеширский кот, совсем не тот, что чешет языком. И вовсе не чеширский он от слова чешуя, А просто он волшебный кот, примерно, как и я. Чем шире рот, тем чешире кот. Хотя обычные коты имеют древний род, Но чеширский кот совсем не тот, Его нельзя считать за домашний скот. Улыбчивы, мурлыбчивы, со многими на „ты“, И дружески отзывчивы чеширские коты. И у других улыбка, но такая, да не та, Ну так чешите за ухом чеширского кота. Чем шире рот, тем чешире кот. Хотя обычные коты имеют древний род, Но чеширский кот совсем не тот, Его нельзя считать за домашний скот.

ПЕСНЯ МАРТОВСКОГО ЗАЙЦА

Миледи, зря вы обижаетесь на зайца, Он, правда, шутит неумно и огрызается, Но он потом так сожалеет и терзается, Не обижайтесь же на мартовского зайца, Не обижайтесь же на мартовского зайца.

ПЕСНЯ ОРЕХОВОЙ СОНИ

Ну проявите интерес к моей персоне, Вы, в общем, сами тоже форменная соня, Без задних ног уснете, ну-ка добудись, Но здесь сплю я, не в свои сони не садись, Но здесь сплю я, не в свои сони не садись.

РОМАНС ШЛЯПНОГО МАСТЕРА

Ах, на кого я только шляп не надевал Мон дье, с какими головами разговаривал, Такие шляпы им на головы напяливал, Что их врагов разило наповал. Сорвиголов и оторвиголов видал, В глазах огонь, во рту ругательства и кляпы, Но были, правда, среди них такие шляпы, Что я на них и шляп не надевал. И на великом короле, и на сатрапе, И на арапе, и на римском папе. На ком угодно шляпы хороши. Так согласитесь, наконец, что дело в шляпе, Но не для головы, а для души.

ПЕСНЯ БАШЕННЫХ ЧАСОВ

Приподнимаем занавес за краешек, Такая старая, тяжелая кулиса. Вот какое время было раньше Такое ровное — взгляни, Алиса. Но плохо за часами наблюдали счастливые И нарочно время замедляли трусливые, Торопили время, понукали крикливые, Без причины время убивали ленивые. И колеса времени стачивались в трении, Все на свете портится от трения. И тогда обиделось время, И застыли маятники времени. И двенадцать в полночь не пробило, Все ждали полдня, но опять не дождалися Вот какое время наступило, Такое нервное — взгляни, Алиса. И на часы испуганно взглянули счастливые, Жалобную песню затянули трусливые, Рты свои огромные заткнули болтливые, Хором зазевали и уснули ленивые. Смажь колеса времени не для первой премии, Ему ведь очень больно от трения. Обижать не следует время, Плохо и тоскливо жить без времени.

МАРШ КАРТОЧНОЙ КОЛОДЫ

Мы браво и плотно сомкнули ряды, Как пули в обойме, как карты в колоде. Король среди нас, мы горды! Мы шествуем гордо при нашем народе. Падайте лицами вниз, вниз! Вам это право дано. Перед королем падайте ниц! Слякоть и грязь — все равно. Нет-нет у народа нетрудная роль, Упасть на колени, какая проблема, За все отвечает король! А коль не король, ну тогда королева! Падайте лицами вниз, вниз! Вам это право дано. Перед королем падайте ниц! Слякоть и грязь — все равно!

ПЕСНЯ КРОКЕИСТОВ

Король, что тыщу лет назад Над нами правил, Привил стране лихой азарт Игры без правил, Играть заставил всех графей и герцогей, Вальтов и дамов в потрясающий крокей. Названье крокея от слова „кроши“, От слова „кряхти“, и „крути“, и „круши“. Девиз в этих матчах: „Круши, не жалей!“ Даешь королевский крокей!!

НЕЧИСТАЯ СИЛА

Я баба-яга, вот и вся недолга, Я езжу в немазанной ступе. Я к русскому духу не очень строга Люблю его сваренным в супе. Ох, надоело по лесу летать Зелье я переварила. Ой, что-то стала совсем изменять Наша нечистая сила. Добрый день, добрый день Я как оборотень, Неловко вчера обернулся, Хотел превратиться в дырявый плетень, Да вот посредине запнулся. И кто я теперь, самому не понять, Эк, меня, братцы, скривило. Ой, что-то стала совсем изменять Наша нечистая сила. А я старый больной Озорной водяной, Но мне надоела квартира, Лежу под корягой, простуженный, злой, А в омуте мокро и сыро. Вижу намедни — утопленник, хвать, А он меня пяткой по рылу. Ой, перестали совсем уважать Нашу нечистую силу. Такие дела, лешачиха со зла Лишив меня лешешевелюры, Меня из дупла на мороз прогнала, У ней с водяным шуры-муры. Со свету стали совсем изживать, Просто-таки сводят в могилу. Ой, перестали совсем уважать Нашу нечистую силу.

ЯРМАРКА

Эй, народ честной, незадчливый, Эй вы, купчики, да служивый люд, К чудо-городу поворачивай, Зря ли в колокол с колокольни бьют. Все ряды уже с утра позахвачены. Уйма всякого добра да всякой всячины. Там точильные круги точат лясы, Там лихие сапоги-самоплясы. Тадагда-мададагда, Во столице ярмарка, Сказочно-реальная, Да свето-музыкальная. Богачи и голь перекатная, Покупатели все однако вы, И хоть ярмарка не бесплатная, В основном вы все одинаковы. За едою в закрома спозараночка Скатерть бегает сама — самобраночка, А кто не хочет есть и пить — тем изнаночка, Их начнет сама бранить самобраночка. Тидога-мададагда, Вот какая ярмарка, Праздничная, вольная Да бело-хлебосольная. Вот шапочки да невидимочки. Кто наденет их — станет барином. Леденцы во рту, словно льдиночки, И жар-птица есть в виде жареном. Прилетели год назад гуси-лебеди, А теперь они лежат на столе, Гляди, и слезают с облучка добры люди, Да из белого бычка едят студень. Тадагда-мададагда, Всем богата ярмарка. Вон орешки рядышком С изумрудным ядрышком. Скоморохи эти все хорошие, Скачут, прыгают через палочку. Прибауточки скоморошие, С ихних шуточек все вповалочку. По традиции, как встарь, Вплавь и волоком, Привезли царь-самовар, Как царь-колокол. Скороварный самовар, Он на торфе. Вам на выбор сварит вар Или кофе. Тадагда-мададагда, Удалая ярмарка. С плясунами резвыми, Большей частью трезвыми. Вот балда пришел, поработать чтоб. Безработный он, киснет, квасится. Тут как тут и поп — толоконный лоб, Но балда ему кукиш с маслицем. Разновесы на весы — поторгуешься, В скороходики не обуешься. Скороходы-сапоги, а для нас не с руки Лучше лапти. Тадагда-мададагда, Что за чудо-ярмарка! Звонкая, бессонная, Да нетрадиционная. Вон Емелюшка щуку мнет в руке, Щуке быть ухой, вкусным варевом. Черномор кота продает в мешке, Больно много кот разговаривал. Говорил он без сучка да без задорины, Что, мол, все то вы вокруг объегорены. Не скупись, честной народ за ценою. Продается с цепью кот, с золотою. Тадагда-мададагда, В упоеньи ярмарка. Общая, повальная, Да эмоциональная. Будет смехом там рвать животики, Кто отважится да разохотится, Да на коврике-самолетике Не откажется да прокатится. Разрешите сделать вам примечание: Никаких воздушных ям и качания. Ковролетчики вчера ночь не спали, Пыль из этого ковра выбивали. Тадагда-мададагда, Удалая ярмарка. Тадагда-мададагда, Да хорошо бы надолго. Здесь река течет вся молочная. Берега на ней сплошь кисельные. Мы вобьем во дно сваи прочные, Запрудим ее белотельную. Запрудили мы реку, Это плохо ли? На кисельном берегу Пляж отгрохали. Но купаться нам пока Нету смысла, Потому у нас река Вся прокисла. Тадагда-мададагда, Удалая ярмарка. Хоть залейся нашею Кислой простоквашею. Мы беду-напасть подожжем огнем, Распрямим хребты втрое сложенным, Меду хмельного до краев нальем Всем скучающим и скукоженным. Много тыщ имеет кто — Тратьте тыщи те. Даже то, не знаю что Здесь отыщете. Коль на ярмарку пришли, Так гуляйте, Неразменные рубли Разменяйте. Тадагда-мададагда, Вот какая ярмарка. Подходи, подваливай, Да в сахаре присаливай.

ПЕСНЯ МАРИИ

Не сдержать меня уговорами. Верю свято я и на деле. Пусть над ним кружат черны вороны, Но он дорог мне и в неволе. Верим веку испокон. Да прослышала сама я, Как в году невесть каком Стали вдруг одним цветком Два цветка, Иван да Марья.

ПЛАЧ МАРИИ

Отчего не бросилась, Машенька, в реку ты? Что же не замолкла там навсегда ты? Как забрали милого в рекруты, в рекруты, Как ушел твой суженый во солдаты. Я слезами горькими горницу вымою, И на годы долгие дверь закрою. Кланяясь над озером ивою, ивою, Высмотрю, как в зеркале — что с тобою. Травушка-муравушка сочная, Мятная без тебя ломается, ветры дуют. Долюшка солдатская ратная, ратная, Что, как пули, грудь твою не минуют. Тропочку глубокую протопчу по полю И венок свой свадебный впрок совью, Дивну косу девичью до полу, до полу Сбарагу для милого с проседью. Вот возьмут кольцо мое с белого блюдца, Хоровод завертится, грустно в нем. Пусть мое гадание сбудется, сбудется, Пусть вернется суженый вешним днем. Пой как прежде весело, идучи к дому ты, Тихим словом ласковым утешай. А житье невестино — омуты, омуты. Поджидает, Марьюшка — попевай.

БЕДА

Я несла свою беду По весеннему льду. Подломился лед, душа оборвалася, Камнем под воду пошла, А беда — хоть тяжела А за острые края задержалася. И беда с того вот дня Ищет по свету меня, Слухи ходят вместе с ней, с кривотолками. А что я не умерла, Знала голая ветла Да еще перепела с перпелками. Кто ж из них сказал ему, Господину моему, Только выдали меня, проболталися. И от страсти сам не свой Он отправился за мной, А за ним беда с молвой увязалися. Он настиг меня, догнал, Обнял, на руки поднял. Рядом с ним в седле беда ухмылялася. Но остаться он не мог, Был всего один денек, А беда на долгий срок задержалася.

ЧАСТУШКИ

Подходи народ смелее, Слушай, переспрашивай. Мы споем про Евстигнея, Государя нашего. Вы себе представьте сцену, Как папаша Евстигней Дочь-царевну Аграфену Хочет сплавить поскорей. Но не получается Царевна не сплавляется. Как-то ехал царь из леса, Весело, спокойненько, Вдруг услышал свист балбеса, Соловья-разбойника. С той поры царя корежит, Словно кость застряла в нем. Пальцы в рот себе заложит, Хочет свистнуть соловьем. Надо с этим бой начать, А то начнет разбойничать.

СЕРЕНАДА СОЛОВЬЯ-РАЗБОЙНИКА

Выходи, я тебе посвищу серенаду, Кто тебе серенаду еще посвистит? Сутки кряду могу до упаду, Если муза меня посетит. Я пока еще только шучу и шалю, Я пока на себя не похож, Я обиду стерплю, но когда я вспылю, Я дворец подпалю, подпалю, развалю, Если ты на балкон не придешь. Ты отвечай мне прямо, откровенно, Разбойничую душу не трави. О, выйди, выйди, выйди, Аграфена, Послушай серенаду о любви. Ей-ей-ей, трали-вали. Кабы красна девица жила в полуподвале Я бы тогда на корточки Приседал у форточки, Мы бы до утра проворковали. В лесных кладовых моих уйма товара, Два уютных дупла, три пенечка гнилых. Чем же я тебе, Груня, не пара? Чем я, Феня, тебе не жених? Так тебя я люблю, что ночами не сплю, Сохну с горя у всех на виду. Вот и голос сорвал, и хриплю, и сиплю. Ох, и дров нарублю, и себя погублю, Но тебя я украду, уведу. Я женихов твоих через колено, Я папе твоему попорчу кровь, О, выйди, выйди, выйди, Аграфена, О, не губи разбойничую кровь. Ей-ей-ей, трали-вали. Кабы красна девица жила в полуподвале, Я б тогда на корточки, Приседал у форточки, Мы бы до утра проворковали.

СВАДЕБНАЯ

Ты, звонарь-пономарь, не кемарь! Звонкий колокол раскочегаривай. Ты очнись, встрепенись, гармонист, Переливами щедро одаривай. Мы беду на век спровадили, В грудь ей вбили кол осиновый. Перебор сегодня свадебный, Звон над городом малиновый. Эй, гармошечка, дразни, дразни, Не спеши, подманивай. Главный колокол, звони, звони, Маленький подзванивай.

ЧУДО-ЮДО

В королевстве, где все тихо и складно, Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь, Появился дикий зверь огромадный То ли буйвол, то ли бык, то ли тур. Сам король страдал желудком и астмой, Только кашлем сильный страх наводил. А тем временем зверюга ужасный Коих ел, а коих в лес волочил. И король тотчас издал три декрета: Зверя надо, говорит, одолеть наконец. Вот, кто отважется на это, на это, Тот принцессу поведет под венец. А в отчаявшемся том государстве, Как войдешь, так прямо наискосок, В бесшабашной жил тоске и гусарстве Бывший лучший, но опальный стрелок. На полу лежали люди и шкуры, Пели песни, пили меды и тут Протрубили во дворце трубадуры, Хвать стрелка — и во дворец волокут. И король ему прокашлял: «Не буду Я читать тебе моралей, юнец, Вот, если завтра победишь чуду-юду, То принцессу поведешь под венец». А стрелок: «Да это что за награда? Мне бы выкатить порвейна бадью. А принцессу мне и даром не надо, Чуду юду я и так победю». А король: «Возьмешь принцессу и точка. А не то тебя раз-два и в тюрьму, Ведь это все-же королевская дочка». А стрелок: «Ну хоть убей, не возьму» И пока король с ним так препирался, Съел уже почти всех женщин и кур, И возле самого дворца ошивался Этот самый то ли бык, то ли тур. Делать нечего, портвейн он отспорил, Чуду-юду уложил и убег… Вот так принцессу с королем опозорил Бывший лучший, но опальный стрелок.

ПРО НЕЧИСТЬ

В заповедных и дремучих, Страшных муромских лесах Всяка нечисть бродит тучей И в проезжих сеет страх, Воет воем, что твои упокойники, Если есть там соловьи, то разбойники. Страшно, аж жуть! В заколдованных болотах Там кикиморы живут, Защекочут до икоты И на дно уволокут. Будь ты пеший, будь ты конный — заграбастают, А уж лешие — так по лесу и шастают. Страшно, аж жуть! А мужик, купец иль воин Попадал в дремучий лес Кто — зачем, кто — с перепою, А кто — сдуру в чащу лез. По причине пропадали, без причины ли Только всех их и видали: словно сгинули. Страшно, аж жуть! Из заморского, из леса Где и вовсе сущий ад, Где такие злые бесы, Чуть друг друга не едят, Чтоб творить им совместное зло потом, Поделиться приехали опытом. Страшно, аж жуть. Соловей-разбойник главный Им устроил буйный пир, А от них был змей трехглавый И слуга его вампир. Пили зелье в черепах, ели бульники, Танцевали на гробах, богохульники. Страшно, аж жуть! Змей горыныч влез на дерево, Ну раскачивать его: Выводи, разбойник, девок, Пусть покажут кой-чего, Пусть нам лешие попляшут, попоют, А не то, я, матерь вашу, всех сгною. Страшно, аж жуть! Соловей-разбойник тоже Был не только лыком шит. Гикнул, свистнул, крикнул: — рожа! Гад заморский, паразит! Убирайся без боя, уматывай И вампира с собою прихватывай. Страшно, аж жуть! Все взревели, как медведи: Натерпелись! Сколько лет! Ведьмы мы или не ведьмы? Патриоты или нет? Налил бельмы, ишь ты, клещ, отоварился А еще на наших женщин позарился. Страшно, аж жуть! А теперь седые люди Помнят прежние дела: Билась нечисть груди в груди И друг друга извела, Прекратилось навек безобразие, Ходит в лес человек безбоязненно, И не страшно ничуть!

ЛУКОМОРЬЕ

Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след. Дуб годится на паркет — так ведь нет: Выходили из избы здоровенные жлобы, Порубили те дубы на гробы. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди. Это только присказка, сказка впереди. Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах, Но явился всем на страх вертопрах. Добрый молодец он был, бабку ведьму подпоил, Ратный подвиг совершил: дом спалил. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. Тридцать три богатыря порешили, что зазря Берегли они царя и моря. Каждый взял себе надел, кур завел И в нем сидел охраняя свой удел не у дел. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб. С окружающими туп стал и груб. И ругался день-деньской бывший дядька их морской, Хоть имел участок свой под Москвой. Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. Здесь и вправду ходит кот, как направо — так поет, Как налево — так загнет анекдот. Но ученый, сукин сын, цепь златую снес в торгсин, И на выручку, один — в магазин. Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. Как-то раз за божий дар получил он гонорар: В лукоморье перегар на гектар. Но хватил его удар, и, чтоб избегнуть больших кар, Кот диктует про татар мемуар. Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. И русалка — вот дела — честь недолго берегла. И однажды, как могла, родила. Тридцать три же мужика не желают знать сынка. Пусть считается пока сын полка. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. Как-то раз один колдун, врун, болтун и хохотун, Предложил ей, как знаток бабских струн, Мол: русалка, все пойму, и с дитем тебя возьму И пошла она к нему, как в тюрьму. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. Бородатый Черномор, лукоморский первый вор, Он давно Людмилу спер — ох хитер! Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать: Зазеваешься — он хвать — и тикать. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. А коверный самолет сдан в музей в за прошлый год Любознательный народ так и прет. И без опаски старый хрыч баб ворует — хнычь-не-хнычь Ох, скорей его разбей паралич! Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. — Нету мочи, нету сил — леший как-то недопил Лешачиху свою бил и вопил: — Дай рубля, прибью а то. Я — добытчик или кто? А не дашь, так и пропью долото. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. — Я ли ягод не носил? — снова леший голосил — А коры по сколько кил приносил? Надрывался издаля, все твоей забавы для. Ты ж жалеешь мне рубля, ах, ты тля! Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди Это только присказка, сказка впереди. И невиданных зверей, дичи всякой нету в ней: Понаехало за ней егерей Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет. Все, о чем писал поэт, это бред. Ты уймись, уймись, тоска душу мне не рань. Раз уж это присказка, значит дело — дрянь.

ПЕСНЯ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ

Как ныне сбирается вещий Олег Щиты прибивать на ворота, Как вдруг подбегает к нему человек И ну, шепелявить чего-то. — Эх, князь, — говорит ни с того, ни с сего, А примешь ты смерть от коня своего! Вот только собрался идти он на вы, Отмщать неразумным хозарам, Как вдруг набежали седые волхвы, К тому же разя перегаром. И говорят ни с того, ни с сего, Что примет он смерть от коня своего. Да кто вы такие, откуда взялись? Дружина взялась за нагайки. Напился, старик, так поди, похмелись, И неча рассказывать байки. И говорить ни с того, ни с сего, Что примет он смерть от коня своего. Ну в общем они не сносили голов: Шутить не могите с князьями! И долго дружина топтала волхвов Своими гнедыми конями. Ишь, говорят ни с того, ни с сего, Что примет он смерть от коня своего. А вещий Олег свою линию гнул, Да так, чтоб никто и не пикнул. Он только однажды волхвов помянул И то саркастически хмыкнул: Ведь надо ж болтать ни с того, ни с сего, Что примет он смерть от коня своего. А вот он, мой конь, на века опочил, Один только череп остался. Олег преспокойно стопу возложил И тут же, на месте, скончался. Злая гадюка кусила его, И принял он смерть от коня своего. Каждый волхвов покарать норовит, А нет бы прислушаться, правда! Олег бы послушал — еще один щит Прибил бы к вратам Цареграда. Волхвы-то сказали с того и с сего, Что примет он смерть от коня своего!

ПОЕЗДКА НЕЧИСТИ В ГОРОД

От скучных шабашей Смертельно уставши, Две ведьмы идут и беседу ведут: Ну что ж говорить, Сходить, посмотреть бы, Как в городе наши живут! Как все изменилось, Уже развалилось Подножие лысой горы, И молодцы вроде Давно не заходят, Остались одни упыри. Навстречу им леший: Вы камо грядеши? — Намылились в город: у нас ведь тоска! — Ах гнусные бабы, Так взяли хотя бы С собою меня, старика! Ругая друг дружку, Взошли на опушку. Навстречу попался им враг-вурдалак. Он скверно ругался, Он к ним увязался, Крича, будто знает, что как. Те к лешему: — как он? — Возьмем вурдалака! Но кровь не сосать и прилично вести! Тот малость покрякал, Клыки свои спрятал, Красавчиком стал, хоть крести! Освоились быстро, Под видом туристов Поели, попили в кафе «Гранд-Отель», Но леший поганил Своими ногами, И их попросили оттель. Пока леший брился, Упырь испарился, И леший доверчивость проклял свою. А ведьмы пошлялись И тоже смотались, Освоившись в этом раю. И наверняка ведь, Прельстили бега ведьм: Там много орут, там азарт на бегах! И там проиграли Ни много, ни мало Три тысячи в новых деньгах. Намокший, поблекший, Нахохлился леший, Но вспомнил, что здесь его друг — домовой. Он начал стучаться: Где друг, домочадцы? Ему отвечают: запой! Пока ведьмы выли И все просадили, Пока леший пил, наливался в кафе, Найдя себе вдовушку, Выпив ей кровушку, Спал вурдалак на софе.

ЛЕЖИТ КАМЕНЬ В СТЕПИ

Лежит камень в степи, а под него вода течет. И на камне написано слово: Кто направо пойдет — ничего не найдет, А кто прямо пойдет — никуда не придет, Кто налево пойдет — ничего не поймет И ни за грош пропадет. Перед камнем стоят без коней и без мечей И решают: идти иль не надо Был один из них зол, Он направо пошел, В одиночку пошел, Ничего не нашел, Ни деревни, ни сел, И обратно пришел. Прямо нету пути никуда не прийти Но один не поверил в заклятье, И, подобравши подол, Напрямую пошел, Долго ль, коротко бродил, Никуда не забрел, Он вернулся и пил, Он обратно пришел. Ну, а третий был дурак, Ничего не знал и так, И пошел без опаски налево. Долго ль, коротко ль шагал, И совсем не страдал, Пил, гулял и отдыхал, Никогда не уставал, Ничего не понимал, Так всю жизнь и прошагал, И не сгинул, и не пропал.

СТРАННАЯ СКАЗКА

В тридевятом государстве, Трижды девять двадцать семь, Все держалось на коварстве, Без проблем и без систем. Нет того, чтоб сам воевать, Стал король втихаря попивать. Расплевался с королевой, Дочь оставил старой девой, А наследник пошел воровать. В тридесятом королевстве Трижды десять тридцать, что-ль? В добром дружеском соседстве Жил еще один король. Тишь да гладь, да спокойствие там, Хоть король был от явленный хам, Он прогнал министров с кресел, Оппозицию повесил И скучал от тоски по делам. В триодиннадцатом царстве, То бишь в царстве тридцать три, Царь держался на лекарстве Воспалились пузыри. Был он милитарист и вандал, Двух соседей зазря оскорблял, Клал им каждую субботу Оскорбительную ноту, Шел на международный скандал. В тридцать третьем царь сказился, Не хватает, мол, земли. На соседей покусился, И взбесились короли. Обуздать его, снять, только глядь Нечем в двадцать седьмом воевать, А в тридцатом полководцы Все утоплены в колодце, И вассалы восстать норовят.

ПЕСНЯ ПРИВИДЕНИЯ

Во груди душа словно ерзает, Сердце в ней горит, словно свечка. И в судьбе закружит все, задворзает, То в плечо отдаст, то — осечка. Ах, ты долюшка несчастливая, Доля царская несправедливая. Я — привидение, я — призрак, но мне от сидения больно давно. Темница тесная, Везде сквозит. Хоть бестелесный я, А все знобит. Может кто-нибудь обидится, Но я, право, не шучу. Испугать, в углу привидеться Совершенно не хочу. Жаль, что вдруг тебя казнят, Ты с душой хорошею. Можешь запросто, солдат, Звать меня Тимошею.

ХОР ЛЕСНОЙ НЕЧИСТИ

Как да во лесу дремучем, По сырым дуплам да сучьям, Да по норам по барсучьим, Мы скучаем да канючим. Так зачем сидим мы сиднем, Скуку да тоску наводим? Ну-ка-ся, ребята, выйдем, Весело поколобродим. Мы ребята битые, Тертые, ученые. Да во болотах мытые, Да в омутах моченые. Как да во лесу дремучем Что-нибудь да отчебучим, Добра молодца прищучим, Пощекочем и помучим. Воду во реке замутим. На кустах костей навесим, Пакостных шуток нашутим, Весело покуролесим. Водяные, лешие, Души забубенные. Ваше дело — пешие, А наше дело — конные.

РАЗЗУДИ-КА ТЫ ПЛЕЧИ

Раззуди-ка ты плечи, звонарь, Звонкий колокол раскочегаривай. Ты очнись, встряхнись, гармонист, Переливами щедро одаривай. Мы беду навек спровадили, В грудь ей вбили кол осиновый. Перебор сегодня свадебный, Звон над городом малиновый. Эй, гармошка, дразни, дразни, Не спеши, подманивай. Главный колокол звони, звони, Маленький, подзванивай.

ПЕСНЯ СОЛДАТА

Ну чем же мы, солдаты виноваты, Что наши пушки не зачехлены? Пока дела решают супостаты, Не обойтись без драки и войны. Я бы пушки и мортиры Никогда не заряжал, Не ходил бы даже в тиры, Детям елки наряжал. «Напра…, нале…, ружье на пле…, бегом в расположение». А я стою. ать- два, ать-два, горе не беда. Хоть тяжело в учении Легко в бою. Раззуди плечо, если наших бьют, Сбитых, сваленных оттаскивай. Я перед боем тих, я в атаке лют Ну, а после боя ласковый. На голом на плацу, на вахт-параде, В казарме, на часах все дни подряд, Безвестный, но представленный к награде, Справляет службу доблестный солдат. И какие бы не дули ураганные ветра, Он в дозоре, в карауле от утра и до утра. «Напра…, нале…, ружье на пле…, бегом в расположение». А я стою. ать-два, ать-два, живем мы однова, Хоть тяжело в учении Легко в бою. Если ломит враг, бабы слезы льют, Ядра к пушечкам подтаскивай. Я перед боем тих, я в атаке лют, Ну, а после боя, ласковый.

ЗЛАЯ МАЧЕХА

Злая мачеха у Маши, отняла ее наряд. Ходит Маша без наряда, и ребята не глядят. Ходит Маша в сарафане, и ребята не глядят, А на мачехиной дочке серьги яхонтом горят. Ты стояла у крылечка, а кругом мела пурга, Я б в награду твои слезы заморозил в жемчуга.

СОРОКА-БЕЛОБОКА

Может для веселья, для острастки, В жуткую ноябрьскую тьму, Няня аннушка рассказывала сказки Внучику, Андрюше своему Про сороку-белобоку, Что детей сзывала к сроку И усаживала деток у стола. Как сорока та плутовка Каши наварила ловко, Этому дала, этому дала, Этому дала и этому дала. Это очень старинная сказка, но эта сказка до сих пор еще жива. Не знаю продолжения рассказа, И как Андрюша бабушку любил, Добрый молодец заведовал Главбазой, Очень добрым молодцем он был. И при нем в Главснабпитаньи Там была старуха-няня, И она была чудесна и жила. Она без всяких тары-бары Раздавала всем товары: Этому дала, этому дала Этому дала и этому дала. Это очень старинная сказка, но эта сказка до сих пор еще жива. И как в сказке, но не для острастки, Только раз приехела сюда, Это тоже, может быть, как в сказке, Сессия Верховного Суда. Эту сессию я знаю, Называют выездная И она была чудесна и мила. Она без всякой ссоры-склоки Всем распределила сроки: Этому дала, этому дала, Этому дала и этому дала. Это очень старинная сказка, но эта сказка до сих пор еще жива.

СПОРТ — СПОРТ

ЧЕСТЬ ШАХМАТНОЙ КОРОНЫ

Подготовка

Я кричал: «Вы что там, обалдели? Уронили шахматный престиж. А мне сказали в нашем спортотделе: „Вот прекрасно, ты и защитишь. Но учти, что Фишер очень ярок, Он даже спит с доскою, сила в нем, Он играет чисто, без помарок“. — Ничего я тоже не подарок, У меня в запасе ход конем. Ох, вы мускулы стальные, Пальцы цепкие мои, Эх, резные, расписные, Деревянные ладьи. Друг мой, футболист, Учил: „Не бойся, Он к таким партнерам не привык, За тылы и центр не беспокойся, А играй по краю, напрямик“. Я налег на бег, на стометровки, В бане вес согнал, отлично сплю, Были по хоккею тренировки… Словом, после этой подготовки Я его без мата задавлю. Ох, вы сильные ладони, Мышцы крепкие спины, Ох, вы кони мои, кони, Эх, вы милые слоны. „Не спеши, и, главное, не горбись, — Так боксер беседовал со мной, — В ближний бой не лезь, Работай в корпус, Помни, что коронный твой — прямой“. Честь короны шахматной на карте, Он от пораженья не уйдет. Мы сыграли с Талем десять партий В преферанс, в очко и на биллиарде. Таль сказал: „такой не подведет“. Ох, рельеф мускулатуры, Мышцы сильные спины Эх, вы легкие фигуры, Ох, вы кони да слоны. И в буфете, для других закрытом, Повар успокоил: „Не робей, Ты с таким прекрасным аппетитом Враз проглотишь всех его коней. Ты присядешь перед дорогой дальней И бери с питанием рюкзак. На двоих готовь пирог пасхальный: Этот Шифер, хоть и гениальный, А попить-покушать — не дурак. Ох, мы крепкие орешки, Мы корону привезем, Спать ложимся — вроде пешки, Но просыпаемся ферзем. Не скажу, чтоб было без задорин. Были анонимки и звонки. Я всем этим только раззадорен, Только зачесались кулаки. Напугали даже спозаранку: Шифер мог бы левою ногой С шахматной машиной Капабланку. Сам он вроде заводного танка, Ничего, я тоже заводной. Будет тихо все и глухо, А на всякий там цейтнот Существует сила духа И красивый апперкот.

Игра

Только прилетели, сразу сели, Фишки все заранее стоят, Фоторепортеры налетели, И слепят, и с толку сбить хотят. Но меня и дома кто положит? Репортерам с ног меня не сбить. Мне же неумение поможет, Этот Шифер ни за что не сможет Угадать, чем буду я ходить. Выпало ходить ему, задире, Говорят, он белыми мастак, Сделал ход с е2 на е4, Что-то мне знакомое… Так-так. Ход за мной, что делать надо, Сева? Наугад, как ночью по тайге, Помню, всех главнее королева, Ходит взад-вперед и вправо-влево, Ну а кони, вроде, только буквой „Г“. Эх, спасибо заводскому другу, Научил как ходят, как сдают… Выяснилось позже, я с испугу Разыграл классический дебют. Все гляжу, чтоб не было промашки, Вспоминаю повара в тоске… Эх, сменить бы пешки на рюмашки, Живо б прояснилось на доске. Вижу, он нацеливает вилку, Хочет съесть. и я бы съел ферзя. Эх, под такую закусь бы бутылку. Но во время матча пить нельзя. Я голодный. Посудите сами: Здесь у них лишь кофе да омлет. Клетки, как круги перед глазами, Королей я путаю с тузами И с дебютом путаю дуплет. Есть примета, вот я и рискую. В первый раз должно мне повезти. Да я его замучу, зашахую, Мне бы только дамку провести. Не мычу не телюсь, весь, как вата. Надо что-то бить, уже пора. Чем же бить? Ладьею — страшновато, Справа в челюсть — вроде рановато, Неудобно, все же первая игра. А он мою защиту разрушает Старую индийскую в момент, Это смутно мне напоминает Индо-пакистанский инцидент. Только зря он шутит с нашим братом, У меня есть мера, даже две. Если он меня прикончит матом, Так я его через бедро с захватом Или ход конем по голове. Я еще чуток добавил прыти, Все не так уж сумрачно вблизи. В мире шахмат пешка может выйти, Если тренируется, в ферзи. Шифер стал на хитрости пускаться: Встанет, пробежится и назад, Предложил турами поменяться… Ну, еще б ему меня не опасаться: Я же лежа жму сто пятьдесят. Я его фигурку смерил оком, И когда он объявил мне шах, Обнажил я бицепс ненароком, Даже снял для верности пиджак. И мгновенно в зале стало тише, Он заметил, как я привстаю. Видно ему стало не до фишек, И хваленый, пресловутый Фишер Сразу согласился на ничью.

МАРАФОН

Я бегу, топчу, скользя По гаревой дорожке. Мне есть нельзя и спать нельзя, И пить нельзя ни крошки. Я сейчас гулять хочу У Гурьева Тимошки, Ну, а я бегу, топчу по гаревой дорожке. А гвинеец Сэм Брук обошел меня на круг. А вчера все вокруг говорили: Сэм — друг Сэм — наш гвинейский друг. Друг-гвинеец так и прет, Все больше отставание, Но я надеюсь, что придет Второе мне дыхание. Третье за ним ищу, четвертое дыханье. Ну, я на пятом сокращу с гвинейцем расстоянье. Тоже мне, хороший друг. Обошел меня на круг. А вчера все вокруг говорили: Сэм — друг, Сэм — наш гвинейский друг. Гвоздь программы — марафон, А градусов — все тридцать. Но к жаре привыкший он, Вот он и мастерится. Посмотрел бы на него, Когда бы минус тридцать. А теперь достань его. Осталось материться. Тоже мне хороший друг. Обошел меня на круг. Нужен мне такой друг, Сэм — друг Сэм — наш гвинейский друг.

ПЕСНЯ О КОНЬКОБЕЖЦЕ НА КОРОТКИЕ ДИСТАНЦИИ, КОТОРОГО ЗАСТАВИЛИ БЕЖАТЬ ДЛИННУЮ…

Десять тысяч и всего один забег Остался. В это время наш Бескудников Олег Зазнался. Я, — говорит, — болен, бюллетеню, нету сил! И сгинул. Вот тогда наш тренер мне и предложил, — Беги, мол. Я ж на длинной на дистанции помру, Не охну. Пробегу всего от силы первый круг И сдохну. Но сурово эдак тренер мне Мол, надо, Федя. Главное дело, чтоб воля, говорит, была К победе. Воля волей, если сил невпроворот, А я увлекся. Я на десять тыщ рванул, как на пятьсот, И спекся. Подвела меня (ведь я предупреждал) Дыхалка. Пробежал всего два круга и упал, А жалко. А наш тренер, экс- и вице-чемпион Оруда, Не пускать меня велел на стадион, Иуда. Ведь вчера еще мы брали с ним с тоски По банке, А сегодня он кричит: меняй коньки На санки! Жалко тренера, он парень неплохой Ну и бог с ним, Я теперь ведь занимаюсь и борьбой И боксом Не имею я теперь на счет на свой Сомнений. Только все вдруг стали очень вежливы со мной. И тренер.

БАЛЛАДА О БОКСЕРЕ

Удар, удар, еще удар, Опять удар и вот, Борис Буткеев, Краснодар Проводит апперкот. Вот он прижал меня в углу, Вот я едва ушел, Вот апперкот, я на полу И мне нехорошо. И думал Буткеев, мне челюсть кроша: И жить хорошо, и жизнь хороша. При счете 7 я все лежу, Рыдают землячки. Встаю, ныряю, ухожу И мне идут очки. Неправда, будто бы к концу Я силы берегу. Бить человека по лицу Я с детства не могу. Но думал Буткеев, мне ребра круша: И жить хорошо, и жизнь хороша. В трибунах свист, в трибунах вой, Ату его, он трус! Буткеев лезет в ближний бой, А я к канатам жмусь. Но он пролез, он сибиряк, Настырные они. И я сказал ему: “Чудак, устал, ведь, отдохни.” Но он не услышал, он думал, дыша: Что жить хорошо, и жизнь хороша А он все бьет, здоровый черт, Я вижу быть беде. (ему б в НКВД) Ведь бокс не драка — это спорт Отважных и те де. Вот он ударил. Раз, два, три. И сам лишился сил. Мне руку поднял рефери, Которой я не бил. Лежал он и думал: что жизнь хороша, Кому хороша, а кому ни шиша.

ПЕСНЯ ПРО МЕТАТЕЛЯ МОЛОТА

Я раззудил плечо — трибуны замерли, Молчанье в ожидании храня. Эх, что мне мой соперник — Джон ли, Крамер ли: рекорд уже в кармане у меня. Заметано, заказано, заколото, Мне кажется, я следом полечу… Но мне нельзя, ведь я — метатель молота: Приказано метать — и я мечу. Эх, жаль, что я мечу его в Италии, Я б дома кинул молот без труда. Ужасно далеко, куда подалее, и, Лучше б, если раз и навсегда. Я против восхищения повального, Но я надеюсь, года не пройдет, Я все же зашвырну в такую даль его, Что и судья с ищейкой не найдет. Вокруг меня корреспонденты бесятся, Мне помогли, — им отвечаю я, Взобраться по крутой спортивной лестнице Мой коллектив, мой тренер и моя семья.

ПЕСНЯ ШТАНГИСТА

Как спорт, поднятье тяжестей не ново В истории народов и держав. Вы помните, как некий грек другого Поднял и бросил, чуть попридержав. Как шею жертвы, круглый гриф сжимаю, Чего мне ждать, оваций или свист? Я от земли Антея отрываю, Как первый древнегреческий штангист. Не обладаю грацией мустанга, Скован я, в движеньях не скор. Штанга, перегруженная штанга Вечный мой соперник и партнер. Такую неподъемную громаду Врагу не пожелаю своему. Я подхожу к тяжелому Снаряду с тяжелым чувством: Вдруг не подниму. Мы оба с ним как будто из металла, Но только он действительно металл, А я так долго шел до пьедестала, Что вмятины в помосте протоптал. Не обладаю грацией мустанга, Скован я, в движеньях не скор. Штанга, перегруженная штанга Вечный мой соперник и партнер. Повержен враг на землю. Как красиво. Но крик „вес взял“ У многих на слуху. Вес взят — прекрасно, но не справедливо Ведь я внизу, а штанга наверху. Такой триумф подобен пораженью, А смысл победы до смешного прост: Все дело в том, чтоб, завершив движенье, С размаху штангу бросить на помост. Не обладаю грацией мустанга, Скован я, в движеньях не скор. Штанга, перегруженная штанга Вечный мой соперник и партнер. Он вверх ползет, чем дальше, тем безвольней Мне напоследок мышцы рвет по швам И со своей высокой колокольни Мне зритель крикнул: „Брось его к чертям!“ Но еще одно последнее мгновенье, И брошен наземь мой железный бог… Я выполнял обычное движенье С коротким злым названием „рывок“.

ПРО ПРЫГУНА В ДЛИНУ

Что случилось? Почему кричат? И судья зачем-то завопил. Просто восемь сорок результат, Только за черту я заступил. Ох, приходится до дна ее испить, Чашу с ядом вместо кубка я беру. Стоит только мне черту переступить, Превращаюсь в человека-кенгуру. Я стараюсь, как и все, на доску наступать, Стою наказания любого: На Спартакиаде федерации опять Прыгнул я, как школьник из Тамбова. Что случилось? Почему кричат? Почему мой тренер завопил? Просто ровно восемь шестьдесят, Только за черту я заступил. Что же делать мне? Как быть? Кого винить, Если мне черта совсем не по нутру? Видно негру мне придется уступить Этот титул человека-кенгуру. Мне давали даже черный кофе на десерт, Но, хоть был я собран и взволнован, На Спартакиаде всех народов СССР За черту я заступаю снова. Что случилось? Почему кричат? Странно комментатор завопил. Восемь девяносто, говорят, Только за черту я заступил. Порвалась у тренеров терпенья нить. Так и есть — негр титул мой забрал. Если б ту черту да к черту отменить, Я б Америку догнал и перегнал. Верю: мне наденут все же лавровый венец, Я великий миг готовлю тайно. Знаю я, наступит он, настанет, наконец: Я толкнусь с доски, хотя б случайно. Что случилось? Почему кричат? Отчего соперник завопил? 9-70 который раз подряд, Только за черту я заступил. Хоть летаю, как пушинка на ветру, Я все время поражение терплю. Нет, не быть мне человеком-кенгуру — Знаю точно: я опять переступлю. Я такой напасти не желаю и врагу, Ухожу из спорта я без позы: Прыгать, как положено, я, видно, не могу, А как не положено — без пользы.

ПЕСНЯ ПРЫГУНА В ВЫСОТУ

Разбег, толчок и — стыдно подыматься, Вот рту опилки, слезы из-под век. На рубеже проклятом 2,12 Мне планка преградила путь наверх. Я признаюсь вам, как на духу, Такова вся спортивная жизнь: Лишь мгновение ты наверху И стремительно падаешь вниз. Но съем плоды запретные с древа я, И за хвост подергаю славу я, Хоть у них у всех толчковая — левая, А у меня толчковая — правая. Разбег, толчок… Свидетели паденья Свистят и тянут за ноги ко дну. Мне тренер мой сказал без сожаленья: — Да ты же, парень, прыгаешь в длину. У тебя растяженье в паху, Прыгать с правой — дурацкий каприз. Не удержишься ты наверху, Ты стремительно падаешь вниз. Но задыхаясь, словно от гнева я, Об яснил толково я: главное, Что у них у всех толчковая — левая, А у меня толчковая — правая. Разбег, толчок — 2,10 у канадца. Он мне в лицо смеется на лету. Я планку снова сбил на 2,12, И тренер мне сказал напрямоту, Что меня он утопит в пруду, Чтобы впредь неповадно другим, Если враз сей же час не сойду Я с неправильной правой ноги. Но я лучше выпью зелье с отравою И над собой что-нибудь сделаю, Но свою неправую правую Я не сменю на правую левую. Трибуны дружно начали смеяться, Но пыл мой от насмешек не ослаб. Разбег, толчок, полет — и 2,12 Теперь уже мой пройденый этап. Пусть болит мая травма в паху, Пусть допрыгался до хромоты, Но я все-таки был наверху, И меня не спихнуть с высоты. Так что съел плоды запретные с древа я, И поймал за хвост теперь славу я, Хоть у них у всех толчковая — левая, Но моя толчковая — правая!

ПРОФЕССИОНАЛЫ

Профессионалам — зарплата навалом. Плевать, что на лед они зубы плюют. Им платят деньжищи огромные, тыщи, И даже за проигрыш и за ничью! Игрок хитер пусть, берет на корпус, Бьет в зуб ногой и — ни в зуб ногой. А сам в итоге, калечит ноги И вместо клюшки идет с клюкой. Профессионалам, отчаянным малым, Игра — лотерея, кому повезет. Играют с партнером, как бык с матадором, Хоть, кажется, принято наоборот. Как будто мертвый, лежит партнер твой. И ладно, черт с ним, пускай лежит. Не оплошай, бык! Бог хочет шайбы! Бог на трибуне, он не простит! Профессионалам судья криминалом Ни бокс не считает, ни злой мордобой. И с ними лет двадцать, кто мог потягаться? Как школьнику драться с отборной шпаной? Но вот недавно их козырь главный Уже не козырь, а так, пустяк. И их оружьем теперь не хуже Их бьют. К тому же на скоростях! Профессионалы в своем Монреале Пускай разбивают друг другу носы. Но их представитель, хотите — спросите, Недавно заклеен был в две полосы! Сперва распластан, а после — пластырь, А ихний пастор, ну, как назло, Он перед боем знал, что слабо им, Молились строем — не помогло! Профессионалам по разным каналам То много, то мало — на банковский счет, А наши ребята за ту же зарплату Уже семикратно уходят вперед. Пусть в высшей лиге плетут иитриги И пусть канадским зовут хоккей, За нами слово, до встречи снова, А футболисты — до лучших дней!

НА ДИСТАНЦИИ ЧЕТВЕРКА ПЕРВАЧЕЙ

На дистанции четверка первачей. Каждый думает, что он то побойчей. Каждый думает, что меньше всех устал. Каждый хочет на высокий пьедестал. Кто-то кровью холодней, кто горячей. Но, наслушавшись напутственных речей, Каждый съел, примерно поровну харчей. И судья не зафиксирует ничьей. А борьба на всем пути в общем равная почти. «Расскажите, как идут, бога ради, а?» Телевиденье тут вместе с радио. «Нет особых новостей, все ровнехонько, Но зато накал страстей — о-го-го какой.» Номер первый рвет подметки, как герой. Как под гору катит, хочет пир горой. Он в победном ореоле и в пылу Твердой поступью приблизится к котлу. «Почему высоких мыслей не имел?» «Да потому, что в детстве мало каши ел» Голодал он и в учебе не дерзал, Успевал переодеться и в спортзал. Ну что ж, идеи нам близки: Первым — лучшие куски, А вторым, чего уж тут, он все выверил, В утешение дадут кости с ливером. Номер два далек от плотских всех утех. Он из сытых, он из этих, он из тех. Он надеется на славу, на успех. И уж ноги поднимает выше всех. Вон наклон на вираже — бетон у щек. Краше некуда уже, а он еще. Он стратег, он даже тактик. Словом — «спец», Сила, воля, плюс — характер. Молодец. Этот будет выступать вон, на Салониках. И детишек поучать в кинохрониках. И соперничать с Пеле в закаленности, И являть пример целеустремленности. Номер третий умудрен и убелен. Он всегда второй надежный эшелон. Вероятно, кто-то в первом заболел, Но, а может, его тренер пожалел. И назойливо в ушах звенит струна: «У тебя последний шанс, эх, старина» Он в азарте, как мальчишка, как шпана, Нужен спурт, иначе крышка и хана. Переходит сразу он в задний старенький вагон, Где былые имена прединфарктные. Где местам одна цена — сплошь плацкартная. А четвертый, тот, что крайний, боковой, Так бежит, ни для чего, ни для кого, То приблизится, мол, пятки оттопчу, То отстанет, постоит, мол, так хочу. Не видать второму лавровый венок, Не увидит первый лакомый кусок, Ну, а третьему ползти на запасные пути Сколько все-таки систем в беге нынешнем. Он вдруг взял, да сбавил темп перед финишем. Майку сбросил. Вот те на, не противно ли, Поведенье бегуна неспортивное. На дистанции четверка первачей. Злых и добрых, бескорыстных и рвачей. Отрываются лопатки от плечей, И летит уже четверка первачей.

ПЕСНЯ ЛЕВОГО ЗАЩИТНИКА

Мяч затаился в стриженой траве, Секунда паузы на поле и в эфире. Они играют по системе «дубль-вэ», А нам плевать, у нас «4-2-4». Ох, инсайд, для него, что футбол, что балет, И всегда он танцует по правому краю. Справедливости в мире и на поле нет: Почему я всегда только слева играю? Вот инсайд гол забил, получив точный пас. Я хочу, чтоб он встретил меня на дороге. Не могу, меня тренер поставил в запас, А ему сходят с рук перебитые ноги. Мяч затаился в стриженой траве, Секунда паузы на поле и в эфире. Они играют по системе «дубль-вэ», А нам плевать, у нас «4-2-4». Ничего, пусть сегодня я повременю, Для меня и штрафная площадка — квартира. Догоню, непременно его догоню, Пусть меня не заявят на первенство мира. Ничего, после матча его подожду, И тогда побеседуем с ним без судьи мы. Попаду, чует сердце мое, попаду Со скамьи запасных на скамью подсудимых. Мяч остановился в стриженой траве, Секунда паузы на поле и в эфире, Они играют по системе «дубль-вэ», А нам плевать, у нас «4-2-4».

ВРАТАРЬ

(ПОСВЯЩАЕТСЯ ЯШИНУ)

Да, сегодня я в ударе, не иначе, Надрываются в восторге москвичи, А я спокойно прерываю передачу И вытаскиваю мертвые мячи. Вот судья противнику пенальти назначает… Репортеры тучею кишат у тех ворот, Лишь один упрямо за моей спиной скучает, Он сегодня славно отдохнет. Извиняюсь, вот мне бьют Головой… Я касаюсь. Подают угловой. Бьет десятый. Дело в том, Что своим сухим листом Размочить он может счет нулевой. Мяч в моих руках. с ума трибуны сходят. Хоть десятый его ловко завернул, У меня давно такие не проходят, Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул. Обернул лицо, слышу голос из-за фотокамер: «Извини, но ты мне, парень, снимок запорол. Что тебе, ну лишний раз потрогать мяч руками, Ну, а я бы снял красивый гол.» Я хотел его послать, не пришлось Еле-еле мяч достать удалось. Но едва успел привстать, Слышу снова: «Ну вот, опять, Все ловить тебе, хватать, не дал снять.» Я, товарищ дорогой, все понимаю, Но культурно вас прошу: «Пойдите прочь! Да, вам лучше, если хуже я играю, Но, поверьте, я не в силах вам помочь». Ну вот летит девятый номер с пушечным ударом, Репортер бормочет: «Слушай, дай забить, Я бы всю семью твою всю жизнь снимал задаром». Чуть не плачет парень, как мне быть? Это все-таки футбол, — говорю, Нож по сердцу каждый гол вратарю. «Да я ж тебе, как вратарю Лучший снимок подарю Пропусти, а я отблагодарю». Гнусь, как ветка, от напора репортера, Неуверенно иду на перехват, Попрошу-ка потихонечку партнеров, Чтоб они ему разбили аппарат. Но, а он все ноет: «это, друг, бесчеловечно. Ты, конечно, можешь взять, но только извини, Это лишь момент, а фотография навечно, Ну, не шевелись, подтянись». Пятый номер, двадцать два, заменит, Не бежит он, а едва семенит, В правый угол мяч, звеня, Значит, в левый от меня, Залетает и нахально лежит. В этом тайме мы играли против ветра, Так что я не мог поделать ничего, Снимок дома у меня, два на три метра, Как свидетельство позора моего. Проклинаю миг, когда фотографу потрафил. Ведь теперь я думаю, когда беру мячи, Сколько ж мной испорчено прекрасных фотографий, Стыд меня терзает, хоть кричи. Искуситель, змей, палач, как мне жить? Так и тянет каждый мяч пропустить. Я весь матч боролся с собой, Видно, жребий мой такой. Так, спокойно, подают угловой.

КОММЕНТАТОР ИЗ СВОЕЙ КАБИНЫ

Комментатор из своей кабины Кроет нас для красного словца, Но недаром клуб «Фиорентина» Предлагал мильйон за Бышовца. Что ж Пеле, как Пеле, Объясняю Зине я, Ест Пеле крем-брюлле Вместе с Жаирзинья. Муром занялась прокуратура, Что ему реклама, он и рад. Здесь бы Мур не выбрался из МУР-а, Если б был у нас чемпионат. Я сижу на нуле, Дрянь купил жене и рад, А у Пеле «Шевроле» В Рио-де-Жанейро. Может, не считает и до ста он, Но могу сказать без лишних слов: Был бы глаз второй бы у Тостао, Он бы вдвое больше забивал голов. Что же Пеле, как Пеле Объясняю Зине я, Ест Пеле крем-брюлле Вместе с Жаирзинья Я сижу на нуле, Дрянь купил жене и рад, А у Пеле «Шевроле» В Рио-де-Жанейро.

БЕГ ИНОХОДЦА

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В АФРИКЕ

В желтой жаркой Африке, В центральной ее части, Как-то вдруг, вне графика, Случилося несчастье. Слон сказал, не разобрав: — Видно быть потопу. В общем так: один жираф Влюбился в антилопу. Тут поднялся галдеж и лай, И только старый попугай Громко крикнул из ветвей: — Жираф большой, ему видней. Что же, что рога у ней, — Кричал жираф любовно, — Нынче в нашей фауне Равны все поголовно. если Вся моя родня Будет ей не рада, Не пеняйте на меня, Я уйду из стада. Тут поднялся галдеж и лай, И только старый попугай Громко крикнул из ветвей: — Жираф большой, ему видней. Папе антилопьему Зачем такого сына? Все равно, — что в лоб ему, Что по лбу, — все едино. И жирафа мать брюзжит, — Видали остолопа? И ушли к бизонам жить С жирафом антилопа. Тут поднялся галдеж и лай, И только старый попугай Громко крикнул из ветвей: — Жираф большой, ему видней. В желтой жаркой Африке Не видать идиллий. Льют жираф с жирафихой Слезы крокодильи. Только горю не помочь, Нет теперь закона… У жирафов вышла Дочь замуж за бизона. Пусть жираф был неправ, Но виновен не жираф, А тот, кто крикнул из ветвей: — Жираф большой, ему видней.

ПЕСНЯ ПРО МАНГУСТОВ

Змеи, змеи кругом, будь им пусто! Человек в иступленьи кричал И позвал на подмогу мангуста, Чтобы, значит, мангуст выручал. И мангусты взялись за работу, Не щадя ни себя, ни родных, Выходили они на работу Без отгулов и выходных. И в пустынях, степях и в пампасах Даже дали наказ патрулям Игнорировать змей безопасных И сводить ядовитых к нулям. Приготовьтесь, сейчас будет грустно: Человек появился тайком И поставил силки на мангуста, Объявив его вредным зверьком. Он наутро пришел, с ним собака, И мангуста упрятал в мешок, А мангуст отбивался и плакал, И кричал: «Я полезный зверек» Но мангустов в порезах и ранах, Все швыряли в мешок, как грибы, Одуревших от боли в капканах, Ну и от поворота судьбы. И гадали они: «В чем же дело? Почему нас несут на убой?» И сказал им мангуст престарелый С перебитой передней ногой: «Козы в Бельгии съели капусту, Воробьи — рис в Китае с полей, А в Австралии злые мангусты Истребили полезнейших змей.» Это вовсе не дивное диво: Раньше были полезны, и вдруг Оказалось, что слишком ретиво Истребляли мангусты гадюк. Вот за это им вышла награда От расчетливых наших людей. Видно люди не могут без яда, Ну, а значит, не могут без змей. И снова змеи кругом… будь им пусто!

БАЛЛАДА О КОРОТКОМ СЧАСТЬЕ

Трубят рога: скорей, скорей! И копошится свита. Душа у ловчих без затей, Из жил воловьих свита. Ну и забава у людей: Убить двух белых лебедей! И соколы помчались, У лучников наметан глаз. А эти лебеди как раз Сегодня повстречались. Она жила под солнцем там, Где синих звезд без счета, Куда под силу лебедям Высокого полета. Вспари, едва крыла раскинь, В пустую трепетную синь. Скользи по божьим склонам В такую высь, куда и впредь Возможно будет залететь Лишь ангелам и стонам. Но он и там ее настиг, И счастлив миг единый. Но только был тот яркий миг Их песней лебединой. Крылатым ангелам сродни К земле направились они, Опасная повадка, Из-за кустов, как из-за стен, Следят охотники за тем, Чтоб счастье было кратко. Вот отирают пот со лба Виновники поверья: Сбылась последняя мольба Остановись, мгновенье! Так пелся этот вечный стих. В той лебединой песне их, Счастливцев одночасье. Они упали вниз вдвоем, Так и оставшись на седьмом, На высшем небе счастья.

* * *

Мы древние, испытанные кони. Победоносцы ездили на нас, И не один великий богомаз Нам золотил копыта на иконе. И рыцарь-пес и рыцарь благородный Хребты нам гнули тяжестию лат. Один из наших, самый сумасбродный, Однажды ввез Калигулу в сенат.

БАЛЛАДА ОБ ИНОХОДЦЕ

Я скачу, но я скачу иначе По полям, по лужам, по росе… Говорят: он иноходью скачет. Это значит иначе, чем все. Но наездник мой всегда на мне, Стременами лупит мне под дых. Я согласен бегать в табуне, Но не под седлом и без узды! Если не свободен нож от ножен, Он опасен меньше, чем игла. Вот и я — оседлан и стреножен. Рот мой раздирают удила. Мне набили раны на спине, Я дрожу боками у воды. Я согласен бегать в табуне, Но не под седлом и без узды! Пляшут, пляшут скакуны не старте, Друг на друга злобу затая. В исступленье, в бешенстве, в азарте, И роняют пену, как и я, Мой наездник у трибун в цене, Крупный мастер верховой езды. Ох, как я бы бегал в табуне, Но не под седлом и без узды! Нет, не будут золотыми горы, Я последним цель пересеку, Я ему припомню эти шпоры, Запою, отстану на скаку! Колокол, жокей мой на коне, Он смеется в предвкушении мзды. Ох, как я бы бегал в табуне, Но не под седлом и без узды! Что со мной, что делаю, как смею? Потакаю своему врагу. Я собою просто не владею, Я придти не первым не могу! Что же делать остается мне? Вышвырнуть жокея моего И скакать, как будто в табуне, Под седлом, в узде, но без него! Я пришел, а он в хвосте плетется По камням, по лужам, по росе. Я впервые не был иноходцем, Я стремился выиграть, как все!

ОХОТА НА ВОЛКОВ

Рвусь из сил, и из всех сухожилий, Но сегодня опять, как вчера, Обложили меня, обложили, Гонят весело на номера. Из-за елей хлопочут двустволки, Там охотники прячутся в тень. На снегу кувыркаются волки, Превратившись в живую мишень. Идет охота на волков, Идет охота. На серых хищников Матерых и щенков. Кричат загонщики, И лают псы до рвоты. Кровь на снегу и пятна красные флажков. Не на равных играют с волками Егеря, но не дрогнет рука. Оградив нам свободу флажками, Бьют уверенно, наверняка! Волк не может нарушить традиций. Видно, в детстве, слепые щенки, Мы, волчата, сосали волчицу И всосали: нельзя за флажки! Наши ноги и челюсти быстры. Почему же, вожак, дай ответ, Мы затравленно рвемся на выстрел И не пробуем через запрет? Волк не должен, не может иначе! Вот кончается время мое: Тот, которому я предназначен, Улыбнулся и поднял ружье. Рвусь из сил, и из всех сухожилий, Но сегодня не так, как вчера. Обложили меня, обложили, Но остались ни с чем егеря! Идет охота на волков, Идет охота. На серых хищников Матерых и щенков, Кричат загонщики, И лают псы до рвоты, Кровь на снегу и пятна красные флажков.

БАЛЛАДА О ВОЛЧЬЕЙ ГИБЕЛИ

Словно бритва, рассвет полоснул по глазам. Отворились курки, как волшебный сезам. Появились стрелки, на помине легки. И взлетели стрекозы с протухшей реки И потеха пошла в две руки. Полегли на живот и убрали клыки. Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки, Чуял волчие ямы подушками лап, Тот, кого даже пуля догнать не могла б, Тоже в страхе взопрел, и прилег, и ослаб. Чтобы жизнь улыбалась волкам — не слыхал. Зря мы любим ее, однолюбы. Вот у смерти — красивый широкий оскал И здоровые, крепкие зубы. Улыбнемся же волчьей улыбкой врагу, Псам еще не намылены холки. Но — на татуированном кровью снегу Наша роспись: мы больше не волки! Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав, К небесам удивленные морды задрав: Либо с неба возмездье на нас пролилось, Либо света конец и в мозгах перекос… Только били нас в рост из железных стрекоз. Кровью вымокли мы под свинцовым дождем И смирились, решив: все равно не умрем! Животами горячими плавили снег. Эту бойню затеял — не бог — человек! Улетающих — влет, убегающих — в бег… Свора псов, ты за стаей моей не вяжись В равной сваре за нами удача. Волки мы! Хороша наша волчья жизнь. Вы — собаки, и смерть вам — собачья. Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу, Чтобы в корне пресечь кривотолки. Но — на татуированном кровью снегу Наша роспись: мы больше не волки! К лесу! Там хоть немногих из вас сберегу, К лесу, волки! Труднее убить на бегу! Уносите же ноги! Спасайте щенков! Я мечусь на глазах полупьяных стрелков И скликаю заблудшие души волков. Те, кто жив, — затаились на том берегу. Что могу я один? Ничего не могу. Отказали глаза. притупилось чутье. Где вы, волки, былое лесное зверье? Где же ты, желтоглазое племя мое?! Я живу. Но теперь окружают меня Звери, волчьих не знавшие кличей. Эти псы — отдаленная наша родня, Мы их раньше считали добычей. Улыбаюсь я волчьей улыбкой врагу, Обнажаю гнилые осколки. Но — на татуированном кровью снегу Тает роспись: мы больше не волки!