Меня зовут Феликс

Я сделал глоток и почесал ЛОБ. Нет! Не может быть!.. Это просто рефлекс, это не может быть подсознанием. Но мой внутренний зверек думал иначе. Тогда я автоматически опустил глаза вниз. Действительно, все мои органы, кроме мозга, придерживались другого мнения. Зверьку, этому безликому существу, стало тесно в моих вполне широких и удобных брюках.

Хомяк продолжал говорить, а я мысленно вступил в полемику со зверьком и лбом. Было такое впечатление, что они сговорились.

Глава 6

≪Я слишком долго жил один, и

уже поздно учиться жить с кем-то≫.

Я был последним, с кем виделся отец перед смертью. Мне тогда было десять. Стояла теплая погода. Дома после уроков я возился с фанерой, пытаясь лобзиком вырезать из нее какую-то фигуру, не помню какую. Отца не было уже неделю. Как-то вечером ему стало плохо, и мать вызвала скорую. Тогда я подумал, что это она виновата. Сколько себя помню, они никогда не ладили, ругались, мать постоянно огрызалась и иногда вовсе не отзывалась, когда он к ней обращался. Я тогда мечтал, чтобы они развелись. У нас в классе был мальчик, родители которого были в разводе, и он выглядел вполне счастливым: с понедельника по четверг он жил с матерью, а в остальные дни — с отцом. Подарки на новый год он получал от обоих родителей, причем часто они соревновались между собой, чей подарок будет лучше. А когда нужно было выпросить что-то, мой одноклассник всегда начинал свою просьбу со словами: «Ма, папа мне не разрешает, но ты же разрешишь?» — и естественно получал то, что хотел. А потом манипулировал в обратную сторону: «Папочка, мама говорит, что нельзя, но, может, мы ей не скажем?» — и опять получал желаемое. Я очень завидовал однокласснику, но не из-за подарков, а потому что он не слышал ссор не любящих друг друга людей. Вот почему до сих пор, когда я слышу, что родители не разводятся ради детей, мне это кажется глупостью. Несчастными детей делают неспокойные отношения в семье. Я в этом точно уверен, потом что сам не был счастлив.

Однажды мать в сердцах крикнула отцу в след: «Чтоб ты сдох». Я испугался, потому что думал, что всё, что говорят матери в гневе, сбывается. С этого дня я подсознательно ждал смерти отца. И вот этот день настал. Позвонили из больницы, где лежал отец, и сказали, что он попросил книги. Я не стал дожидаться матери, схватил с полки «Белого вождя» и побежал в больницу. Она была недалеко, по пути к школе. Но в тот день мне казалось, что расстояние, которое я обычно преодолевал за пятнадцать минут, растянулось до бесконечности. Я шел, а дорога не кончалась. Я боялся, что никогда не доберусь до больницы, казалось, что отец умрет, а я его не увижу. Последние нескончаемые сотни метров я бежал. Добрался до входа и еще пару минут стоял, чтобы отдышаться. А когда вошел в вестибюль, то растерялся. Не знал, куда идти, не знал, к кому обратиться — и заплакал. Чтобы вы понимали мое состояние, скажу, что я очень редко плачу. Я не плакал даже когда старшеклассники разбили мои очки. И еще из-за кролика сильно расстроился, но об этом я расскажу позже. Спустя некоторое время ко мне подошла пухлая пожилая медсестра, попыталась меня успокоить и наконец провела меня по длинному коридору и указала на палату. Набрав воздуха в легкие, как перед погружением, я вытер слезы и вошел.

Отец лежал в палате с еще четырьмя пациентов. Он показался мне по сравнению с ними очень старым, хотя на тот момент ему было около сорока пяти. Лежит. Пытается улыбнуться мне, но улыбка получается какая-то кривая. Я испугался: наверное, отец знает, что мать виновата в том, что он сейчас в больнице. Может он считает меня ее сообщником? Я подбежал, упал на него и обнял. Уже не плакал, просто лежал на нем, обхватив его худое тело, и молчал.

— Ты принес мне книгу?

Отец попытался отвлечь меня от мыслей, о которых, возможно догадывался.

— Да, пап, — я достал ее из-за пазухи и протянул ему.

Он силился дотянуться, но рука оказалась слишком слаба.

— Положи на тумбочку. Я потом возьму. Сынок, — он замолчал, потом продолжил. — Береги мать.

Вечером по телефону сообщили, что отец умер. Мать громко плакала, но утром уже была обычной — раздражительной и нервной. И тогда я снова подумал о том, что как прекрасно было бы, если бы они вовремя развелись. Что случись это, отец, может, прожил бы до восьмидесяти лет, и пусть он опять умер бы в больнице и пусть я опять был бы последним, кто его видел.

Любил ли я отца? Не знаю. Иногда сложно сказать, любишь ли ты своих родителей, потому что их принято любить. И для того, чтобы не любить и открыто говорить об этом, нужна очень веская причина. Но ребенку достаточно малейшей обиды на родителей, чтобы начать сомневаться в этой любви. После смерти отца я точно могу сказать, что мать свою я не люблю. Я ее жалею, забочусь о ней, но не люблю. Потому что… Просто не люблю и все. И отец — только одна из причин. Ее ревность к моим друзьям, моим женщинам, ее желание показать свое превосходство, свою исключительность — все это соединилось в одну большую нелюбовь.

Нередко я замечаю в себе черты ее характера и очень боюсь того, что человек, который окажется рядом, будет вынужденно жить со мной, как когда-то отец жил с моей матерью. Может поэтому я боюсь связать свою жизнь с кем-то надолго, хотя где-то глубоко очень хочу этого.

В старости я буду очень ворчливым и бескомпромиссным. Я слишком долго жил один и, думаю, уже поздно учиться жить с кем-то. В более молодом возрасте, после предательства рыжей Насти, я делал несколько таких попыток. Но первую испортила мать, вторую — тоже. Первую испортила тем, что сама подобрала мне девушку и чуть было не женила на ней. Потом приревновала и развела нас. А я шел у нее на поводу.

Вторую попытку она пресекла из-за того, что не она мне нашла девушку, и моя девушка ей категорически не понравилась. Мы жили отдельно, но мать не давала нам по ней соскучиться, она постоянно придумывала причины позвонить и вызвать меня к себе: то ей было плохо, то слишком хорошо. Расстались мы с моей девушкой, конечно же, не из-за моих частых визитов к матери, но фон наших отношений омрачало именно ее поведение, ее отношение к моей личной жизни и ее ярый интерес к ней.

К своим дочерям матери относятся иначе. Меньше ревнуют и любят аккуратнее. Дочь для матери — отрезанный ломоть, все равно покинет родительский дом. А сын — прокормит, поддержит, поможет. Так сложилось исторически. С историей я спорить не привык, хоть иногда и пытаюсь смотреть на нее с разных ракурсов.

Будь отец жив, наверное, она не стала бы так усердствовать, пытаясь удержать меня при себе, и злобу свою распределяла бы скорее всего равномерно на меня с отцом. Но отца не было, а я был у нее единственным ребенком, которого она не хотела делить с другой женщиной.

Глава 7

≪На самом деле жизнь — это борьба,

в которой мы все в итоге проиграем≫.

В рамках капитального ремонта дома в подъезде поменяли входную дверь, которую установили недавно, прошлым летом. Хорошая статья расходов: можно сразу списать крупную сумму. Дверь поменяли, но домофон на место не вернули — и греться в нашем

подъезде стали все кому не лень. Непрошеные гости утащили у соседей с третьего этажа велосипед, выкрутили лампочки на первом этаже, украли коврик. Теперь соседи обсуждали криминальные хроники, пытаясь выследить по камерам угонщиков велосипеда. Лампочками и ковром заниматься не стали. Хозяева велосипеда с виду — образцовая семья. Оговорюсь: образцовая — не значит счастливая. Это я сразу понял, но доказательства пришли потом. Муж, жена и двое детей. Муж работает в банке, дети ходят в садик, а супруга — врач. Помню, еще совсем недавно отец семейства праздновал свой выпускной, а теперь он уже пухлый, лысеющий сотрудник банка. Он намного младше меня, и мы никогда не общались, но его взросление прошло на моих глазах. В выходные они все вместе куда-то уезжают, наверное, к друзьям на дачу, и возвращаются поздно вечером в воскресенье. Всё как в счастливых семьях. Но это все только на первый взгляд. Стоит присмотреться, и на поверхность всплывают очень интересные подробности.

Когда ночью я чешу лоб, то обычно просыпаюсь. А проснувшись, обязательно иду в туалет. Потом меня тянет покурить. Люблю курить в тишине на балконе, когда всё кругом спит.

К нашему дому периодически подъезжает одна и та же машина. Она подъезжает, музыка в ней на некоторое время стихает. Вижу, как две фигуры в салоне прилипают друг к другу, потом отдаляются, из машины выходит женщина и заходит в наш подъезд.

В первый раз я даже не придал этому значения. Но потом, когда я заметил периодичность, с которой машина появляется и сопоставил с громкими голосами из квартире на третьем этаже, я понял, что счастливая семья, проводящая выходные на даче, на самом деле переживает не лучшие времена. И эти не лучшие времена тянутся уже четвертый год. Мне было непонятно, почему же отец семейства не принимает никаких радикальных мер. Его всё устраивает? Не знаю, не могу понять и даже не знаю, как бы поступил, будь я на его месте. И тогда в голове всплывает картинка из детства. Я вспоминаю мать, отца, и ответ появляется сам: я бы этот вопрос решил иначе.

Был у меня похожий случай. С девушкой сильно моложе меня я встречался около года. Для кого-то это маленький срок, но для меня весьма внушительный. Она меня понимала с полуслова, мне не нужно было ей что-то доказывать и объяснять. Когда это состояние понимания куда-то исчезло, не могу сказать, но однажды я осознал, что мое доверие к ней пошатнулось. Шаталось оно недолго. Я не люблю ходить вокруг до около и прямо спросил:

— У тебя есть еще кто-то, кроме меня?

Вероятность того, что мне наставили рога, была настолько велика, а нежелание остаться в дураках так сильно, что, кажется, я должен был поступить как и многие: сделать вид, что ничего не происходит. Я бы отдал многое, чтобы тогда на остановке не видеть целующихся рыжую Настю и однокурсника.

Но сейчас было иначе. Мой вопрос оказался неожиданным не только для меня.

— Да, — ответила она безо всяких прелюдий и попыток что-то объяснить.

Я застал ее врасплох и получив ответ, который сам в действительности не хотел услышать.

— Убирайся…

И она убралась. А я сделал еще шажок к убеждению, что слишком сложен для женщин.

Теперь, когда я слышу ссору соседей, когда я вижу, как женщина, несмотря на эти ссоры, продолжает уходить из дому и ночью возвращаться всё в том же автомобиле, я задумываюсь, почему же ее муж не говорит ей «убирайся»? Ради детей?

И опять возвращаюсь к отцу, который ради меня не развелся с матерью, за что поплатился жизнью. На самом деле жизнь — это борьба, в которой мы все в итоге проиграем. Поэтому в этой борьбе не важно, кто победит, важно лишь то, как мы боремся. Кто-то предпочитает хитрить и изворачиваться. А кто-то пытается играть по-честному, требовать справедливости. Но при этом сам не всегда готов быть справедливым. Как часто мы называем предательство предательством, но боимся назвать любовь любовью. Честно ли это? Честно ли поступал я, когда не признавался в любви человеку, который был мне дорог, который доверял мне и с которым мне было так спокойно? Почему мы так боимся наделить любовь словами? Боимся, что она захлебнется в пустых словах, а тишине уже нечего будет сказать? И чего мы добьемся? Те, кто любили нас как сумасшедшие, в конце концов сойдут с ума, а те, кто играл в любовь — проиграют. В конце все мы умрем, а последней умрет надежда. Когда же мы это наконец осознаем, спокойствие и мир с фанфарами придут к нам домой, но дома уже никого не будет. Я ведь говорил, что жизнь это борьба, в которой мы все проиграем? Кажется, я раньше времени начал проигрывать.

Глава 8

≪Если женщина в сети,

то она уже подсознательно

готова влюбиться≫.

Котик жил аквариуме среди коряги и коры. Лазил по ним и был доволен своей жизнью. Ел он крайне редко, раз или два в месяц. Любил лежать на спине, когда у него хорошее настроение. Тогда я доставал его, сажал себе на кисть и любовался этим красивым пушистым существом. Ну чем не кот? Иногда он бывал не в духе. Сидит себе неподвижно на коре. Я подхожу к аквариуму, смотрю на него, стучу по стеклу, а Котик отворачивается от меня и продолжает сидеть. Интересно, он меня узнает? Я знаю, что пчелы способны распознавать и запоминать лица людей. Раньше говорили, что они только по запаху узнают человека, но потом ученые пришли к выводу, что они и лица способны запомнить. А могут ли узнавать человека пауки?

Мои размышления прервал телефонный звонок. Это был Леша, мы с ним ходили на скрипку. Ему тоже не суждено было стать скрипачом, но понял он это позднее, когда срезался на экзамене в консерваторию. Неудавшийся скрипач поступил на экономический факультет и вот уже больше тридцати лет работал в крупных финансовых организациях. Года два назад его, как хорошего специалиста, пригласили на работу в новый и перспективный банк. Леша по этому случаю даже сменил прическу и сбрил бороду. Говорил, что так он выглядит моложе, а в новом банке он предвкушал новые перспективы, связанные не только с финансами и карьерным ростом. Но в какой-то момент у банка, а следовательно, и у Леши, появились серьезные проблемы. Он оказался под следствием и провел несколько месяцев в СИЗО.

Сейчас по телефону он сообщил, что с него сняты все обвинения, его освободили и что он будет рад нас всех повидать. Нас всех — это меня, Топора и Жукова.

Гога к нам присоединялся крайне редко. Он высыпался днем и настраивался на длительные ночные переговоры с любимой американкой. Разница во времени имеет свои недостатки.

— Самое отвратительное, что там у всего есть рамки. Даже у неба. И каждый твой день начинается и заканчивается одной лишь мыслью обойти эти рамки.

Если у тебя есть деньги, то рамки сразу становятся поразительно гибкими. Расширяются и сужаются в зависимости от содержимого твоего кармана. Мне повезло, я сидел меньше года, а остальные там уже как дома. Условия, конечно, жуткие. Полно тараканов. Они везде, даже в еде попадаются. Хуже всего, что нам приходилось делать выбор. Знаете, какой самый ужасный выбор? Между плохим и очень плохим. Такой выбор был сделан до моего там появления: мы не уничтожали тараканов, потому что они едят клопов. Так мне сказали. Я, конечно, потом вычислил, что тараканы едят не самих клопов, а их личинки и яйца. Однако мое открытие никого не порадовало, потому что никто не хотел менять обычаи. На самом деле эту байку о поедании тараканами клопов скорее всего придумали надзиратели, видимо чтобы не вызывать службу дезинсекции и не заниматься переводом заключенных из одной камеры в другую. Так что травить тараканов никто не собирался, и мне пришлось смириться.

Леша сделал несколько глотков темного и продолжил:

— Мы ничем не занимались. Только ели. Позавтракаем и начнем готовиться к обеду. Тюремная еда — жуткая. К ней даже никто не притрагивается, готовили сами из того, что привозили родственники и друзья. Так принято. Пообедали — и готовимся к ужину.

Я так радовался отбою! Единственное спасение от постоянного поглощения пищи. Потому что ты не можешь отказаться есть. Потому что главный по камере обидится на тебя, а еще хуже — разозлится. Я чувствовал себя как в аквариуме, куда меня посадили, выловив из обычной среды обитания. Выловили и посадили с такими же особями, как я, но они как будто бы уже во втором поколении аквариумные. Они уже привыкли, а я только привыкаю. И вроде бы всё хорошо, накормлен и спать дают. Да только воду в этом аквариуме редко меняют. Это не метафора. С гигиеной у нас были очень серьезные проблемы, я сейчас не о тараканах. Горячей воды нет, а холодная только в ржавом кране. Первое время я пытался как-то по частям просунуть туловище между мойкой и краном. Потом мать передала мне таз, кипятильник и кружку.

Мне было странно, что до этого никто не додумался — обзавестись таким приспособлением. А на меня смотрели как на лоха. Тогда я понял, что чистюль тут особо не любят, и пришлось сделать выбор между плохим и худшим. И я выбрал ежедневные водные процедуры, рискуя впасть в немилость или стать объектом насмешек.

Леша рассказывал еще что-то, но я слушал его вполуха. Картинка еды с тараканами не давала мне покоя. Признаюсь, прошло уже много времени с этого дня, но при одном лишь упоминании Леши тараканы — это первое, что приходит мне в голову.

Лешу задержали, как и весь траст-отдел банка ДКБ, после того как банк обанкротился. В один прекрасный день руководство банка уехало, вкладчики откуда-то узнали и все как один начали требовать свои средства обратно. А их не было на счетах. Прокуратура возбудила уголовное дело. Схема вполне знакомая. Долгие разбирательства, предварительное заключение. Но ребят потом оправдали. Хотя не всех. Начальник траст-отдела тридцатилетний Артем продолжал сидеть и дожидаться суда. Если опустить факты наличия клопов, тараканов и отсутствия горячей воды, то финансовые возможности и щедрость этого парня позволили ему пользоваться практически всеми благами, которые доступны человеку на свободе. Заглядывая вперед и допуская мысль, что он получит срок, руководитель траст-отдела банка Артем уже прокладывал себе дорогу для досрочного освобождения. Запрещенные в СИЗО мобильные телефоны запрещались только на словах, а социальные сети и сайты знакомств скрашивали одиночество заключенных. Артем прекрасно знал, что одним из оснований для условно-досрочного освобождения было наличие семьи и иждивенцев. Дальновидный финансист Артем познакомился в сети с Юлей, которая за несколько месяцев общения на расстоянии уже влюбилась в него и даже согласилась выйти за него замуж. Артем всегда считал, что если женщина в сети, то она уже подсознательно готова влюбиться. А еще женщина, по версии Артема, восхищается скоростью принятия мужчиной решений. Поэтому он готов был уже через неделю после знакомства сделать ей предложение или уж не слишком затягивать, чтобы бабочки в ее животе не превратились в тараканов в голове.

Расписались они тут же в СИЗО, и молодоженам разрешили провести пару дней наедине. Это была их первая встреча. Юля была в восторге, а Артем приятно удивлен. Перспектива жить с Юлей после освобождения его совсем не напугала. Наоборот, он стал еще усерднее думать, как ускорить этот процесс. Он очень надеялся, что Юля сразу забеременеет, и это станет еще одним плюсом в его биографии, способным повлиять на условно-досрочное. Раз в две недели Юля приезжала к Артему. Финансист активно работал над продолжением рода, но пока безуспешно. И только родственники Юли были другого мнения. Они поздно схватились за голову, пытаясь через адвокатов признать этот брак недействительным — но безрезультатно. Пока Артем молился чтобы Юля забеременела, ее родители носились по церквям с пожертвованиями, прося всех святых, чтобы потомства не было.

Глава 9

≪Мне бы тоже очень хотелось узнать,

как же я справлюсь с ее отсутствием

и насколько я привык — но она

никуда не исчезала≫.

Светлана, моя соседка с третьего этажа, та, что ночью приезжала на машине, а потом ссорилась с мужем — была хирургом. Я ее называл Молли. На самом деле так звали ее кошку, которую она иногда выгуливала. Ленивая и огромная Молли не любила эти прогулки, поэтому просто стояла на одном месте, громко мяукала, пока хозяйка покурит и вернет ее обратно в квартиру. Хозяйка Молли работала в частной клинике, всегда одевалась адекватно своему статусу замужней женщины: со вкусом и не вызывающе.

Такими же соответствующими своему статусу с виду были ее подруги. С ними я познакомился случайно, когда возвращался однажды со встречи с заказчиком и решил по дороге домой зайти в паб. Вижу — сидят и что-то обсуждают, пытаясь перекричать друг друга и громкую музыку. Молли помахала мне рукой и пригласила за их столик.

— Это Ольга.

— Привет.

— Я тоже Оля.

— Привет.

— И я.

Я предполагал, что имя Ольга очень популярное, но чтобы собрались сразу три Ольги за одним столом, и все три — подруги одной Молли?

— А как общаетесь, чтобы путаницы не было?

— Ну, меня Лёликом зовут девочки.

— Я Корнеева.

— А я Рыжик.

Я внимательно посмотрел на нее, пытаясь понять, почему же она рыжик. Предугадав мой вопрос, она меня опередила.

— Я однажды грибами объелась, рыжиками. Попала в больницу.

Три Ольги и одна Молли. Все четверо оказались тут сегодня, потому что в «этот особенный день» (что это за день?) они остались одни, и никто их не поздравил.

— Сегодня же 14 февраля, день святого Валентина!

— О, Господи, — вздохнул я. — А в другие дни вы не одни?

— Бывает.

— Тогда причем тут Валентин и ваше одиночество?

— Ну, мне никто цветов не подарил, — сказала Молли.

— Никто… это кто? — улыбнулся я.

Все три Ольги ждали ее ответа.

— И вам тоже никто не подарил цветов? — обратился я к другой, чтобы не сильно смущать Молли.

— А я цветы не люблю, — сказала Корнеева.

Этот бессмысленный разговор затянулся до двух ночи. Мы вышли из паба все вместе и направились в сторону нашего с Молли дома. Одна из Оль висела на моей руке и периодически что-то нашептывала на ухо.

Я был уставшим, а так как ни одна часть моего тела не среагировала должным образом на ее шепот, мы расстались на третьем этаже.

Позднее Молли расскажет мне, что Корнеева умерла. Умерла от передозировки какой-то дряни. Смешала всякой химии с алкоголем и сердце ее не выдержало.

— Она часто так делала? — поинтересовался я.

— Умирала?