Помоги проекту - поделись книгой:
В середине июля 1942 года новым главой «Совета старейшин» (Юденрата) Вильнюсского гетто был назначен Якоб Генс[240], бывший офицер литовской армии родом из Каунаса. Он предпочитал тактику несопротивления, рассуждая так: лучше принести в жертву одного члена семьи, чем оказать неповиновение или сопротивление немцам и обречь на смерть всех. Еще в начале 1942 года, когда Генс составлял списки узников, подлежавших ликвидации, он придерживался следующего правила: из двух детей в каждой семье жертвовать одним, чтобы сохранить второго. Он же дал свое согласие на участие еврейской полиции Вильнюсского гетто в уничтожении Ошмянского гетто. «Я взял на себя всю ответственность, и мне не страшно, — говорил тогда Генс. — Страшно будет, когда я буду вспоминать»[241].
Одновременно Генс пытался убедить оккупационные власти в целесообразности использования еврейской рабочей силы, надеясь тем самым сохранить жизни других узников. Жителям гетто он внушал, что «пока работает производство в гетто и команды за его пределами, мы можем надеяться, что мы очень нужны и незаменимы». По его распоряжению в гетто был повешен плакат «Еврейская женщина, помни, — работа спасает жизнь»[242].
Начальником еврейской полиции Вильнюсского гетто был некий Деслер, формально подчинявшийся Генсу как главе Юденрата. Именно он руководил отрядом еврейской полиции из Вильнюсского гетто, который участвовал в уничтожении еврейского гетто в Ошмянах (Белоруссия) [243].
Главным местом массовых казней узников Вильнюсского гетто был так называемый «спецлагерь Понеряй», созданный вскоре после оккупации Вильнюса, в июле 1941 года, в одном из его пригородов — Понеряе (Понары, Поныри). В период с осени 1941 года по июль 1944 года немецко-фашистские палачи и их сообщники расстреляли и сожгли в лагере Понеряй не менее 100.000 советских граждан[244].
Персонал лагеря составляли служащие латышской полиции. Охрану лагеря несли три литовских полицейских батальона, дислоцировавшихся в Вильнюсе, в том числе 1-й литовский полицейский батальон под командованием капитана Амброжюнаса[245]. Этот батальон был сформирован в Каунасе — первоначально как 1-й батальон «самообороны» (ТДА), в июле 1942 года был преобразован в 1-й литовский Schutzmannschaft батальон (сокращенно Schuma-батальон) [246]. Один из бывших унтер-офицеров этого батальона, С. Л. Укринас, на суде в январе 1945 года дал следующие показания:
«В апреле 1943 года в течение одного дня в специальном лагере Понеряй было уничтожено 2 эшелона советских граждан, в которых находилось около 5.000 человек. Организатором уничтожения являлось гестапо. Расстрелом советских граждан руководил немец — сотрудник гестапо, фамилию которого я не знаю»[247].
Другой арестованный — И. П. Ожялис-Козловский показал:
«В массовом уничтожении советских граждан я принимал участие в апреле 1943 года. С 7 часов утра и до 5 часов дня было уничтожено два эшелона советских граждан в количестве около 5.000 человек. Убийство советских граждан проводилось следующим образом. Эшелон разгружался повагонно, и люди из каждого вагона в отдельности конвоировались к месту уничтожения. В лагере советских граждан подводили к яме глубиной 4–5 метров и диаметром в 18–20 метров, вырытой конусообразно, и предлагали им раздеться. Мужчины, женщины и дети всех возрастов раздевались и оставались совершенно обнаженными, после чего им приказывали лечь на землю. Затем 4 немца и я располагались на краю ямы с правой стороны от лежавших советских граждан, а оставшиеся около них немцы и другие литовцы подымали по 7—10 человек и приказывали бежать в яму. В тот момент, когда они забегали в яму, мы открывали по ним стрельбу из автоматов и винтовок и стреляли до тех пор, пока не уничтожали всех. Такая кровавая оргия продолжалась до полного уничтожения 5.000 советских граждан. Ям к началу этой операции в специальном лагере Понеряй было заготовлено много, и около каждой из них делалось то же самое и одновременно»[248].
Впоследствии 20–29 января 1945 года в Вильнюсе прошел один из первых судебных процессов над литовскими пособниками нацистов. Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР рассмотрела дела нескольких бывших охранников спецлагеря Понеряй. Подсудимыми были И. П. Ожялис-Козловский, И. П. Аугустас, И. Я. Мачис, С. Л. Укринас, М. И. Боготкявичюс, П. И. Вантулхонис, И. К. Двилгштис, В. А. Манлейка, Б. Т. Болтутис, И. П. Наркевичюс, В. Ю. Жемайтис и Ю. Ю. Свирскис. Они добровольно поступили на службу в карательный батальон, дали присягу служить фюреру и немецким оккупационным властям и вести беспощадную борьбу с большевиками. Все подсудимые были приговорены к высшей мере наказания, за исключением двоих: В. Ю. Жемайтис был приговорен к 20 годам лишения свободы, а Ю. Ю. Свирскис — к 15 годам[249].
«Сегодня я могу констатировать, — писал в своем отчете от 1 декабря 1941 года командир эйнзатцкоманды „3“ штандартенфюрер СС Йегер, — что цель в решении еврейского вопроса для Литвы эйнзатцкомандой № 3 достигнута. В Литве больше нет евреев, кроме евреев-рабочих, включая их семьи.
Это составляет: в Шяуляе около 4.500;
в Каунасе около 15.000;
в Вильно около 15.000.
Этих евреев-рабочих я хотел также ликвидировать вместе с их семьями, однако резкое недовольство и вмешательство гражданской администрации (рейхскомиссара) и вермахта не позволило мне это сделать. Эти инстанции наложили запрет на акцию: евреи и их семьи не должны быть расстреляны!
Задача полного освобождения Литвы от евреев может быть достигнута путем создания мобильной команды специально отобранных людей под руководством оберштурмфюрера СС Хаманна, который полностью осознает мои цели, поддерживает их и умеет обеспечивать взаимодействие с литовскими партизанами и компетентными штатскими службами.
Проведение подобных акций в первую очередь является вопросом организации. Решение систематически очищать от евреев округ за округом потребовало основательной подготовки каждой отдельной акции и изучения обстановки в каждом из них. Евреев нужно было собрать в одном или нескольких местах. Соответственно их числу нужно было найти место для могил и выкопать их. Путь следования от сборных пунктов до могил составлял 4–5 км. Евреев доставляли партиями по 500 человек на расстояние 2 км и более к месту проведения экзекуции.
С какими трудностями приходилось сталкиваться при проведении акций и насколько нервной была эта работа, показывает произвольно выбранный пример: В Рокишкисе к месту ликвидации нужно было транспортировать 3.208 человек на расстояние 4,5 км. Чтобы справиться с этой работой за 24 часа, из 80 имевшихся в нашем распоряжении литовских партизан более 60 человек пришлось занять при транспортировке, и, частично, — в оцеплении. Оставшиеся, которых приходилось все время сменять, вместе с моими людьми выполняли работу.
Грузовики для транспортировки удается достать очень редко. Время от времени случаются попытки к бегству, которые пресекаются моими людьми, с опасностью для собственной жизни. Так, например, 3 человека из подразделения, действующего в Мариамполе, расстреляли на лесной дороге 38 евреев и коммунистических функционеров, попытавшихся бежать, и никому не удалось уйти. Путь туда и обратно при проведении некоторых акций составлял 160–200 км. Только за счет умелого распределения времени удалось проводить за одну неделю до 5 акций и при этом еще справляться с работой, которая ждала в Каунасе, чтобы в делах не происходило какого-либо застоя.
Акции в самом Каунасе, где достаточно в определенной степени обученных литовских партизан, можно рассматривать почти как показательные стрельбы, в отличие от невероятных трудностей, с которыми мы часто сталкивались вне города.
Руководство и весь личный состав вверенной мне эйнзатцкоманды в Каунасе принимали активное участие в крупномасштабных акциях в городе. От участия в них вследствие болезни был освобожден всего один служащий криминальной полиции.
Я полагаю, что для эйнзатцкоманды № 3 акции против евреев в основном завершены. Еще оставшиеся в живых евреи и еврейки необходимы в качестве рабочей силы, и я полагаю, что по окончанию зимы эта рабочая сила будет активно использоваться и далее. Я считаю, что надо немедленно начинать стерилизацию еврейских мужчин, чтобы предотвратить размножение евреев. Если все же какая-либо еврейка забеременеет, то она подлежит ликвидации»[250].
Количество убитых в Литве с 7 июля по 1 декабря 1941 года, приводимое в отчете Йегера, — 133.346 евреев и коммунистов, — не включает в себя жертвы первых погромов (от 3.800 в отчете Шталекера[251] до 5.000 в отчете Йегера), а также деятельности других эйнзатцкоманд, действовавших на территории Литвы[252]. В отчет не попали также сведения о десятках тысяч людей, уничтоженных в Литве другими подразделениями СС и полиции — эйнзатцкомандой «2» и зондеркомандой «1b», вермахтом и местными жителями.
В отчете командира эйнзатцгруппы «А» от 31 октября 1941 года приводится цифра в 71.105 человек (евреев), однако в приложенной к отчету сводной таблице указана цифра в 80.311 человек (плюс 860 коммунистов, итого — 81.171 человек)[253]. Причем в эту последнюю цифру не вошли евреи, уничтоженные в Литве и Латвии во время погромов, — 5.500; евреи, коммунисты и партизаны, ликвидированные на бывшей советской территории (всего по Прибалтике — 2.000; коммунисты и евреи, ликвидированные полицией и СД при патрулировании границы, — 5.505, душевнобольные — 748)[254].
В отчете о деятельности эйнзатцгруппы «А» с 16 октября 1941 г. по 31 января 1942 г. говорится, что за отчетный период в одной только Литве был уничтожен 136.421 еврей, включая 3.800 человек, убитых в ходе погромов в Каунасе, и 1.200 — уничтоженных литовскими «партизанами» в небольших населенных пунктах Литвы. Кроме того, в эту цифру не вошли 5.502 еврея, уничтоженных литовскими патрулями на границе с Восточной Пруссией, и 5.500, уничтоженных при погромах в Литве и Латвии, а также 1.064 коммуниста, 56 партизан, 653 душевнобольных и 78 прочих. Итого по Литве — как минимум 143.774 человека[255].
Уничтожение евреев Литвы продолжалось и в декабре 1941 — январе 1942 гг., хотя и в значительно меньших масштабах. В телеграмме начальника полиции безопасности и СД Каунаса от 9 февраля 1942 г., отосланной в штаб эйнзатцгруппы «А» в Ригу, сообщалось, что только эйнзатцкоманда «3» уничтожила до 1 февраля 1942 года 138.272 человека (в том числе 136.421 еврей, включая 55.556 женщин и 34.464 ребенка)[256].
Но некоторые историки считают, что даже эти цифры являются неполными, и полагают, что до декабря 1941 года в Литве было уничтожено не менее 175.000 евреев[257]. К концу января 1942 года число жертв Холокоста в Литве могло достичь примерно 180.000–185.000 человек (в том числе погибших от невыносимых условий существования в гетто и концлагерях). Это составляет не менее 80 % всех жертв на территории Литвы. Остальные 20 % — это литовцы, русские, поляки и представители других национальностей, расстрелянные как коммунисты, партизаны, саботажники и т. п.[258]
Концлагеря в оккупированной Литве
В период гитлеровской оккупации в Литве было создано до десяти концлагерей, а включая их филиалы (так называемые «рабочие» или «специальные» лагеря), — не менее нескольких десятков. В основном они создавались на месте бывших еврейских гетто — в Вильнюсе и его окрестностях, Каунасе, Шяуляе, Понеряе, Свенцянах и др., а также близ мест массовых казней — в IV, VII и IX фортах Каунаса.
В крупнейших еврейских гетто Литвы — Каунасском, Вильнюсском и Шяуляйском к началу 1942 года еще оставалось в общей сложности от 34.500 (согласно немецким документам) до 39.000 евреев[259]. В том числе в Каунасском гетто находилось от 15[260] до 17 тысяч человек[261], в Вильнюсском — от 15[262] до 20 тысяч[263], в Шяуляйском к тому времени осталось примерно 4.000 человек[264]. В еврейском гетто г. Свенцяны (Швенчёнис) оставалось около 500 человек[265]. К тому же еще несколько сотен евреев-специалистов оставались в живых в гетто Вильнюсского края[266].
Несколько тысяч из оставшихся в живых погибли от голода и болезней в гетто или были убиты с весны 1942 года до середины осени 1943 года (за этот период массовых акций уничтожения не проводилось). В 1942 году были также ликвидированы евреи-специалисты и члены их семей в небольших гетто Вильнюсского края. Несколько позднее были уничтожены евреи Свенцянского гетто. Все нетрудоспособные, а также старики и дети были уничтожены в Вильнюсе, Каунасе и Шяуляе осенью 1943 года, когда был осуществлен приказ Гиммлера о ликвидации гетто. Таким образом, с февраля 1942 до зимы 1943 года в Литве погибло и было уничтожено около 25.000 евреев[267].
Вильнюсское гетто было официально «ликвидировано» одним из первых — в июле — августе 1943 года[268]. Но первая массовая «акция» по уничтожению узников Вильнюсского гетто была предпринята уже в апреле 1943 года. Это означало начало массового и планомерного уничтожения его узников.
В Вильнюсском гетто тоже была своя «Объединенная партизанская организация» (сокр. ФПО от «Фарейникте партизанер организацие») во главе с Ициком Витенбергом, Иосифом Глазманом и Абой Ковнером. Она была создана еще в октябре 1941 года, а в конце января 1942 года установила постоянный контакт с подпольщиками и партизанами за пределами гетто[269]. В составе организации насчитывалось несколько сотен человек. В январе появилась листовка подпольщиков, написанная А. Ковнером, в которой был первый призыв к евреям в оккупированной Европе к восстанию: «Нас не поведут, как овец, на бойню! Еврейская молодежь, не дай сбить себя со своего пути. Сомневающиеся! Избавьтесь от сомнений! Ваши дети, ваши мужья, ваши жены погибли. Понары — это не лагерь. Их всех убили там»[270].
В 1942–1943 гг. вооруженные боевые группы из Вильнюсского гетто отправлялись в леса, где создавали партизанские отряды. Первым таким отрядом был отряд «Некомэ» («Месть»), состоявший полностью из узников Вильнюсского гетто (более двухсот человек) под командованием И. Глазмана. Отряд базировался в районе озера Свислочь. Позднее отряд был расформирован, его бойцы вошли в отряды партизанской бригады Маркова, в частности в отряд «Вильнюс». В Рудницкой Пуще (Касла Руда — в 40 км от Вильнюса) было создано четыре еврейских партизанских отряда, где подавляющее большинство составляли бойцы из Вильнюсского гетто. Два из них — отряд «Борьба» под командованием М. Баселеницкого и отряд «Смерть фашизму!» — вошли в состав литовских партизанских соединений. Отряды «За победу!» (командир С. Каплинский) и «Мститель» (командир А. Ковнер) оставались еврейскими. В 1944 году они вместе с частями советской армии приняли участие в боях за освобождение Вильнюса[271].
После «апрельской акции» молодежь начала особенно активно создавать отряды самообороны, запасаться оружием и готовить вооруженное восстание. Правда здесь, в отличие от Каунасского гетто, помощи от «Совета старейшин» и администрации ждать было нечего. Напротив, Генс еще надеялся, предотвратив восстание и сдав гестапо его организаторов, сохранить жизни остальных узников. Бежав из гетто в партизанский отряд, молодой человек фактически обрекал свою семью на смерть, так как Генс старался любыми средствами пресечь подобные попытки — лишь бы «не раздражать» немцев. Так, по указанию Генса гестапо арестовало и расстреляло Ицика Витенберга, лидера подпольной организации Вильнюсского гетто[272].
Преступление и одновременно трагедия Генса состояли в том, что он, как и большинство других членов администрации, жил несбыточной надеждой, что ему удастся сохранить больше человеческих жизней, если он будет послушно исполнять приказы немцев и сотрудничать с ними во всех вопросах. Вряд ли он знал о печально знаменитом сегодня «Ванзейском совещании», на котором руководители СС, полиции, СД и других ведомств нацистской Германии сформулировали принципы так называемого «окончательного решения еврейского вопроса» — то есть планомерного уничтожения всех европейских евреев.
21 июля 1943 года рейхсфюрер СС Гиммлер издал приказ о ликвидации всех еврейских гетто. По планам нацистских палачей это должно было стать следующим (хотя и не последним) шагом к «окончательному решению еврейского вопроса на Востоке» после погромов 1941 года. В июле — октябре 1943 года большинство узников были вывезены в концентрационные лагеря на территории Эстонии, где часть из них погибла от невыносимых условий труда, часть были уничтожены, а часть — вывезены на территорию Германии после того, как накануне вступления советских войск в Эстонию в сентябре 1944 года Гиммлер приказал ликвидировать все концлагеря. Но и здесь вильнюсские подпольщики продолжали свою борьбу. Группа членов ФПО из Вильнюса во главе с Л. Опескиным и Я. Бергольским смогла установить контакты с эстонскими партизанами. Подпольщики достали оружие и, когда 10 июля 1944 года части СС окружили лагерь, смогли оказать вооруженное сопротивление. Около 100 заключенным удалось вырваться из лагеря[273].
Теперь даже Якобу Генсу стало ясно, что оставшихся 20 тысяч узников Вильнюсского гетто ждет та же судьба — смерть. Поняв, что немцы действительно готовят уничтожение гетто, Генс приказал открыть ворота, чтобы дать оставшимся узникам возможность бежать. Шеф еврейской полиции Деслер сразу же донес на него в гестапо. Генс, узнав о доносе, решил сам отдать себя в руки немцев. Он остался верен своему принципу — брать всю ответственность на себя. 15 сентября 1943 года, попрощавшись со своим братом Соломоном у ворот гетто, Генс отправился в гестапо. Начальник городского гестапо г. Вильнюса Нойгебауэр лично расстрелял его в тот же день за пособничество подпольщикам[274].
Тем временем в июле 1943 года на месте Вильнюсского гетто было официально создано два концлагеря — «Кайлис» и ХКП[275]. Уже в первые дни после начала ликвидации гетто еврейские «группы самообороны» оказали вооруженное сопротивление нацистам и их литовским помощникам. Из остававшихся к началу 1942 года 15.000—20.000 узников Вильнюсского гетто выжить удалось только нескольким сотням человек, в основном тем, кто сумел бежать в леса к партизанам. Последние из них были освобождены частями Красной армии, вступившими в Вильнюс 13 июля 1944 года. Их оставалось около 600 человек (по данным на январь 1945 года), включая и тех, кто воевал в партизанских отрядах[276].
Осенью 1943 года Каунасское и Шяуляйское гетто также были преобразованы в концлагеря[277]. Для Шяуляйского гетто, где оставалось около 4 тысяч человек, это означало практически немедленное уничтожение. Но более крупное Каунасское гетто, в котором находилось несколько десятков тысяч человек, просуществовало еще несколько месяцев.
О «ликвидации» Каунасского гетто немцы объявили 1 октября 1943 года. Официально оно было превращено в «Ковенский центральный концентрационный лагерь». Одновременно территория бывшего гетто была расширена: в его состав вошли небольшие «рабочие лагеря» в пригородах Каунаса (Алексотас и Шанчяй) и в небольших городках, как Кедайняй, Кайшиадорис, Раудондварис, Палемонас, Бабтай, Айерелис и Паневежис, которые являлись филиалами «Ковенского концлагеря». Мужчин и женщин разделили и держали теперь в разных секциях лагеря. Узники бывшего Каунасского гетто все еще продолжали носить гражданскую одежду, хотя и с отличительными «звездами Давида», но заключенных «рабочих лагерей» уже переодели в полосатые лагерные робы.
Инспектором всех концлагерей в Литве был назначен оберштурмбаннфюрер СС Гёке — «эксперт по концлагерям», получавший указания непосредственно из Генеральной инспекции концлагерей в Ораниенбурге. До своего прибытия в Каунас Гёке был комендантом различных концлагерей и гетто в Нидерландах, Бельгии, Польше.
Свои резиденцию и штаб-квартиру Гёке разместил в специально огороженном и охраняемом районе Каунасского гетто. Отсюда он управлял остальными концлагерями в Литве. Его ближайшие помощники — оберштурмфюрер Ринк, унтершарфюреры Пильгрем и Фивигер, Ауэр и другие — на месте «знакомились с ситуацией» в Каунасском гетто[278].
В Каунас был направлен новый «комиссар по еврейским вопросам». Садиста и психопата Йордана еще в 1942 году сменил на этом посту Эрнст Штитц. Но в 1943 году на его место прибыл из Вильнюса другой «эксперт» в «окончательном решении еврейского вопроса» — Бруно Киттель[279]. До того Киттель был заместителем «комиссара по еврейским вопросам» в гестапо г. Вильнюса и руководил «ликвидацией» Виленского гетто весной и летом 1943 года[280].
26 октября 1943 года немцы схватили более 3.000 узников Каунасского концлагеря и вывезли в неизвестном направлении. Позже стало известно, что их отправили для уничтожения в концлагеря на территории Эстонии — Клоога, Вайвара и др.[281] В гетто оставалось еще примерно 18.000 человек…[282]
После этой «акции» немецкая администрация неожиданно сменила гнев на милость. Гёке приказал увеличить продовольственные пайки и обещал в скором времени создать общественные кухни, профессиональные школы для молодежи и ясли для детей, чьи матери заняты на работе. Даже утонченный садист Киттель неожиданно «в знак доброй воли» разрешил вернуть нескольких еврейских детей, схваченных во время очередной облавы в гетто, в «детский дом» при еврейской больнице.
Но все это уже не могло никого обмануть. Готовилось уничтожение гетто, и большинство людей понимали это.
Началось массовое бегство узников — в основном молодежи — в леса, к партизанам. Так, только 31 октября 1943 года из бывшего Каунасского гетто бежало около сотни человек. Чтобы помешать этому, немцы постоянно патрулировали дороги, устраивали блок-посты и засады. По этой причине большинство из прорвавшихся 31 октября погибли в бою с немцами на дороге Каунас — Мариамполь (Мариямполе, ныне — г. Капсукас)[283]. Тем не менее в последующие дни подпольщикам удалось переправить к партизанам в Рудницкий лес восемь вооруженных групп, которые добрались до цели без потерь. Возможность бежать к партизанам больше не была тайной для узников гетто. Многие молодые люди отращивали усы и приобретали короткие куртки, чтобы больше походить на местных жителей. Это стало своего рода символикой партизан в гетто.
Исчезновение сотен человек не могло пройти незамеченным. Новый «комиссар по еврейским вопросам» Киттель подозревал, что в каждом гетто есть свое коммунистическое подполье. Поэтому он задействовал своего агента, некоего Файна, чтобы выйти на руководителей подполья.
Файн, имевший связи в администрации гетто, бессовестно торговал на черном рынке продовольствием из пайков для заключенных. Во время одной из таких сделок он был арестован в городе и доставлен в каунасское гестапо, где его завербовали в качестве осведомителя. Но скоро о роли Файна стало известно подпольщикам. Киттель вызывал его к себе почти каждый раз, когда посещал гетто. Один из подпольщиков, Йудль Зупович, служивший в еврейской полиции, слышал, как Киттель выспрашивал у Файна, кто из евреев прячет в гетто золото, оружие или другие запрещенные вещи. Однажды Файн пробрался в грузовик, на котором очередная группа узников собиралась бежать к партизанам, но спрыгнул, когда машина двинулась с места. Он пытался узнать, кто именно намерен бежать и куда, но и его тоже узнали. В один прекрасный день подпольщики заманили Файна в один из тайных бункеров, где его ждал суд. Он был приговорен к смерти и казнен здесь же. Уже после казни в кармане у Файна нашли клочок бумаги с телефонным номером Киттеля.
Узнав о пропаже своего самого доверенного осведомителя, Киттель был в ярости. Он потребовал у начальника еврейской полиции гетто, Мойше Левина, выяснить, что случилось с Файном. Естественно, поиски ничего не дали, так как Левин сам был подпольщиком[284].
Тогда нацисты перешли к репрессиям…
27 марта 1944 года, когда рабочие бригады покинули периметр гетто, к воротам подкатили несколько грузовиков с эсэсовцами. Одновременно была усилена литовская охрана гетто. По улицам гетто курсировал грузовик с громкоговорителем: людям было объявлено, что они не должны покидать домов под угрозой смерти.
Еврейской полиции было приказано собраться для «учебных стрельб» под охраной эсэсовцев-автоматчиков.
«Хватит! — заявил им Киттель. — Вам больше не удастся обманывать немцев!»
Всем еврейским полицейским было приказано грузиться в автобусы. Когда полицейский Левнер отказался выполнить приказ, его застрелили на месте. Три автобуса с еврейскими полицейскими под охраной эсэсовцев двинулись в направлении IX форта. Тех, кто пытался выпрыгнуть на ходу, расстреливали из пулеметов.
Агент СД Липцер (в то время он еще пользовался некоторым доверием у подпольщиков) также был арестован вместе с остальными и доставлен в IX форт. Вернувшись оттуда, он рассказал, будто некоторые полицейские не выдержали допросов и выдали немцам имена руководителей подполья. Но позже оказалось, что предателем был сам Липцер: он сдал всех, кого знал.
Киттель тщетно добивался от начальника еврейской полиции Мойше Левина, чтобы тот сказал ему, кто убил «его Файна». Разъяренный упорным молчанием Левина, Киттель сам застрелили его, а тело приказал сжечь. Затем, обращаясь к оставшимся полицейским инспекторам, он произнес:
«Теперь вы ответите на мои вопросы: кто состоит в террористической группе гетто, где они прячут оружие, где их секретные бункера, кто скрывает золото и деньги в гетто и кто убил моего Файна? Тот, кто откажется отвечать, будет гореть так же, как и Левин!»
В течение трех суток Киттель запугивал и пытал полицейских, надеясь получить от них ответы на свои вопросы. Но он так и не получил их. Тридцать шесть полицейских, включая все руководство еврейской полиции, были расстреляны. Допросы членов «Совета старейшин» гетто в IX форте тоже не дали ничего.
Тем временем, пока остальные узники остались беззащитными, в гетто началась массовая облава, вошедшая в историю как «детская акция». Гестаповцы обыскивали дом за домом, взламывая погреба, обыскивая каждый подозрительный угол. (Киттель был уверен, что во многих домах есть тайные убежища.) Схваченных людей — в основном стариков, детей, больных и инвалидов — выводили из гетто и сажали в грузовики. Некоторые женщины пытались спрятаться и спрятать своих детей, но на них развернулась настоящая охота. Чтобы заглушить крики несчастных, немцы весь день гоняли по громкоговорителям бравурные марши и танцевальную музыку.
«Ну что, все котята здесь?» — спросил Киттель. («Котятами» на гестаповском жаргоне называли еврейских детей.)
Облава продолжалась до вечера. В результате было схвачено около 900 детей, стариков, больных и инвалидов. Их погрузили в машины и вывезли куда-то на запад. Как стало известно позднее, местом назначения был концлагерь Аушвиц — Освенцим, где всех их ждали газовая камера и крематорий[285].
Но немцев эта цифра не устраивала. На следующий день облава продолжилась. Киттель в сопровождении своих подручных — унтершарфюреров Пильгрема, Фивигера, Ауэра и других — лично обыскивал дом за домом. Подвалы забрасывали гранатами, поскольку Киттель считал, что в каждом доме с подвалом есть «партизанский бункер». Но на это раз им удалось схватить всего около 200 человек. Всех их отправили в IX Каунасский форт[286].
Вместо прежней еврейской полиции в Каунасском концлагере была создана «Служба закона и порядка». Ее возглавил не кто иной, как агент СД Беня Липцер. Его заместителем стал бывший полицейский и отпетый хулиган Т. Арнштам, а ближайшими помощниками — Бенцион Жямайтис и Вульф Виленчук. (После войны Арнштам предстал перед советским судом и был наказан по заслугам. Жямайтис поплатился за свои преступления еще раньше — однажды толпа заключенных просто растерзала его.)
Большая часть администрации бывшего гетто также была заменена на «проверенных» гестапо людей. «Совет старейшин гетто» был упразднен, а вместо него остался один лишь «староста лагеря».
Для «укрепления дисциплины» гестапо прислало в Каунасский концлагерь несколько десятков немецких «капо», то есть надсмотрщиков, которые набирались исключительно из немецких уголовников из концлагерей на территории Рейха. Территория гетто уменьшилась, а каждый дом теперь назывался «блоком» и носил свой номер. Как это было принято в концлагерях, в каждом «блоке» был свой «старший по блоку». Каждое утро проводились переклички, и если хотя бы одного человека не хватало, расстреливали весь «блок», включая и «старшего по блоку». За малейшее нарушение лагерных правил отправляли в лагерную тюрьму, а затем в черном автобусе в IX форт…
Тогда же, весной 1944 года началась отправка тысяч заключенных концлагеря на принудительные работы в Германию. Тысячи людей отправлялись в так называемые «рабочие» или «еврейские лагеря» в окрестностях Каунаса. Новая «администрация» сдавала людей в гестапо за малейшие симпатии к подпольщикам[287].
В начале лета 1944 года немцы провели перепись тех узников, кто еще оставался в «центральном лагере». Их оказалось всего около 7.000 человек[288].
К началу июля 1944 года части Красной армии вплотную подошли к границам Литвы. Немцы опасались восстания в бывшем Каунасском гетто и поэтому утроили охрану. Было принято решение об окончательной ликвидации «Каунасского центрального концлагеря». В город были переброшены несколько подразделений немецких СС, венгерская бригада войск СС, персонал венского отделения СД и рижской полиции. Комендант всех концлагерей в Литве, оберштурмбаннфюрер Гёке вызвал к себе бывшего главу «Совета старейшин» Элкеса и объявил ему:
«Мы хотим избавить евреев от опасности оказаться в прифронтовой зоне… Каунасские евреи будут размещены в хорошо организованных лагерях в Германии, в стране высокой цивилизации и культуры. Это будут даже не лагеря, это — образцовые лагеря… Поэтому вы должны убедить евреев не прятаться, а собраться в назначенном месте для эвакуации. Мы желаем добра всем евреям…»
Началась новая облава. Всех, кто сопротивлялся отправке в Германию, расстреливали на месте. Все места, где могли скрываться евреи, — подвалы, погреба, чердаки — как и в прошлый раз, забрасывали гранатами, дома обливали бензином и поджигали.
Все схваченные в ходе этой последней «акции» узники лагеря были разбиты на колонны и отправлены на Запад. Правда, число их оказалось меньше, чем при последней переписи, и Гёке приказал продолжить облавы.
Тем временем Киттель был занят поисками своего самого верного осведомителя, Бени Липцера. Еще задолго до того Киттель полушутя-полусерьезно пообещал ему: «Вы мой очень хороший друг, Липцер. Именно поэтому я окажу вам особую честь — я расстреляю вас лично…»
Киттелю повезло. Он нашел Липцера, прятавшегося в одном из подвалов, и исполнил свое обещание…
Ликвидация лагеря и его филиалов продолжалась целую неделю. Последний эшелон с евреями отправился из Каунаса 13 июля 1944 года, остальных казнили на месте. Гестаповцам и литовским полицаям удалось обнаружить лишь небольшое количество стариков, инвалидов и детей, которые были расстреляны на территории бывшего кладбища Каунасского гетто. Больные были сожжены вместе с лагерной больницей.
Всего в ходе ликвидации Каунасского лагеря было убито около 4.000 человек. Остальные были вывезены в концлагеря на территории Германии: мужчины — в Дахау, женщины — в Штутхоф[289]. Впоследствии Штутхоф в мае 1945 года был освобожден Красной армией, а Дахау — войсками союзников.
Несколько сотен сумели спастись: их так не нашли. Еще от 140 до 300 человек из «рабочего лагеря» Эйерелис бежали по пути на Каунасский вокзал и присоединились к партизанам в лесу Каслу Руда, уговорив бежать с собой и нескольких охранников из бригады «Русской освободительной армии» Власова[290]. Последних уцелевших освободили части Красной армии, вошедшие в Каунас 1 августа 1944 года.
К моменту оккупации в Литве, по разным оценкам, находилось от 225 до 265 тысяч евреев, включая 13–15 тысяч беженцев из Польши[291]. Именно в Литве погибло наибольшее количество евреев в странах Балтии. Ее территория была полностью оккупирована германскими войсками уже в первую неделю войны, поэтому число беженцев из Литвы было крайне невелико. Под властью оккупантов оказалось не менее 220–225 тысяч евреев[292].
С зимы 1943/44 и вплоть до лета 1944 года, в период ликвидации последних концлагерей в Литве, число уничтоженных литовских евреев составило более 10.000 человек[293]. Лишь около 8–9 тысяч человек пережили оккупацию. Из них 2–3 тысячи были освобождены Красной армией, скрывались с помощью местных жителей или сражались в партизанских отрядах. Остальные уцелели, пройдя концентрационные и трудовые лагеря.
По признанию высшего фюрера СС и полиции в Прибалтике обергруппенфюрера СС Йеккельна, в Литве было уничтожено 100–200 тысяч евреев[294]. Число очень приблизительное. «Палач Прибалтики» не утруждал себя точными цифрами — тем более что все они сохранились в немецких документах. Но если верить современным, более точным данным, в годы немецко-фашистской оккупации в Литве погибло не менее 215.000–220.000 евреев. Это примерно 95–96 % от довоенного количества евреев, проживавших в Литве, — самый большой процент не только по всем трем республикам Прибалтики, но и по другим республикам СССР и странам Европы[295]. Здесь было уничтожено ⅘ всех евреев Прибалтики…
Провал мобилизации в «Литовский легион СС»
Весной 1943 года германские оккупационные власти объявили о формировании «Литовского легиона СС» (подобные легионы уже начали формироваться в Латвии и Эстонии). Одновременно была развернута мобилизация в литовские полицейские батальоны, вспомогательные части вермахта и в военную промышленность Рейха.
К тому времени литовцы уже знали, что означает гитлеровская мобилизация. Германский комиссар Каунаса бригадефюрер СА Х. Крамер сообщал: «Несколько недель спустя после прихода немецких войск по приказу военной администрации тысячи литовских сельскохозяйственных рабочих и работниц были завербованы на срок 6 месяцев для работы в больших имениях Восточной Пруссии… Этих лиц не освободили не только через 6, но и через 12 месяцев… Теперь же собираются переключить этих сельскохозяйственных рабочих, мобилизованных в 1941 г. на шестимесячный срок, против их воли на военную промышленность»[296]. К слову, срок службы в литовских, латышских и эстонских полицейских батальонах тоже составлял 6 месяцев, но обычно продлевался, невзирая на желание полицейских[297].
Весной 1942 года в Литве прошла вторая мобилизация в так называемую вспомогательную транспортную службу вермахта («Литовский транспортный корпус») мужчин 1919–1922 годов рождения. Призывникам было обещано, что их мобилизуют на тыловые работы на 3 месяца. За неявку на призывные пункты грозили военный суд и приговор вплоть до смертной казни. Всего призвали 7000 человек[298]. Они участвовали в оборонительных работах, подвозе продовольствия и боеприпасов на передовую[299]. «После имевших место при первых операциях провалов, — констатировал Крамер, — местное население с глубоким недоверием относится ко всем объявлениям и мероприятиям по дальнейшей мобилизации местных сил для Рейха…»[300]
Всеобщая мобилизация в Прибалтике весной 1943 года была проведена согласно секретному приказу Гитлера от 13 января 1943 года о ведении «тотальной войны»[301]. Как заявил рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс в своей известной речи 18 февраля 1943 года[302], а также в своей директиве от 15 февраля 1943 года, для ведения «тотальной войны» Рейху требовался весь «богатый военный потенциал не только своей собственной страны, но и имеющихся в нашем распоряжении важных районов Европы», максимум «солдат для фронта, рабочих и работниц — для промышленности вооружений»[303].
Прибалтийские коллаборационисты еще с лета 1941 года предлагали оккупационным властям создать «национальные армии» при условии предоставления Литве, Латвии и Эстонии ограниченной «независимости» или «автономии». Осенью 1942 года этими предложениями заинтересовались в министерстве оккупированных восточных территорий Розенберга и в окружении рейхсфюрера СС Гиммлера. Окончательное решение о формировании легионов СС в Прибалтике, по всей видимости, было принято на совещании высших чинов СС в ставке Гиммлера в Летцене (Восточная Пруссия) в конце 1942 года. Для этого туда были вызваны высший фюрер СС и полиции в рейхскомиссариате «Остланд» обергруппенфюрер СС и генерал полиции Ф. Йеккельн[304] и фюреры СС и полиции Литвы, Латвии и Эстонии — Высоцкий, Шрёдер и Мёллер[305]. Гиммлер, уже получивший от Розенберга информацию о стремлении прибалтийских националистов создать «собственные» армии, предложил им ненавязчиво подать идею создания легионов СС, но так, чтобы она исходила от самих эстонцев, латышей и литовцев, а не от немцев. Тогда уже немцы смогут торговаться об условиях их создания с местными коллаборационистами, а не наоборот, если бы идея была предложена германскими властями[306].
Розенберг, обсудив на встрече с Гиммлером 25 января 1943 года вопросы мобилизации в Прибалтике, сделал запись в своём дневнике: «Гиммлер должен представлять государственную сферу, а я — укреплять движение в сфере идеологии»[307].
1 февраля 1943 года фюрер СС и полиции в Литве бригадефюрер СС и генерал-майор полиции Луциан Высоцкий предложил немецкому генеральному комиссару Литвы Адриану Теодору фон Рентельну план создания «Литовского легиона СС»[308].
12 февраля во исполнение распоряжения министра оккупированных восточных территорий о всеобщей трудовой повинности населения — мужчин от 16 до 65 лет и женщин от 17 до 45 лет — рейхскомиссар «Остланда» Х. Лозе подписал распоряжение о регистрации всех жителей Литвы (для Латвии и Эстонии аналогичные распоряжения были изданы отдельно и несколькими днями ранее) в возрасте от 15 лет по месту жительства[309] и 16 февраля — приказ о призыве лиц 1919–1924 годов рождения[310].
По словам представителей оккупационных властей, формирование «Литовского легиона СС» должно было стать своего рода «пропуском» для литовцев в «сообщество новой Европы» Гитлера. Генерал-инспектором легиона немцы предполагали назначить директора департамента государственной безопасности Литовского самоуправления и начальника литовской полиции безопасности Стасиса Ченкуса[311], который поддерживал тесные связи с руководством СС и полиции Рейха еще до войны, находясь в эмиграции в Германии[312]. Но Ченкус не имел генеральского звания и должного престижа. Затем в пропагандистских целях было решено предложить этот пост известному в Литве генералу Стасису Раштикису[313]. Но тот отказался[314]. (Еще в 1941 году немцы предлагали Раштикису возглавить Литовское самоуправление, но тот отклонил это предложение, сославшись на то, что его дети и некоторые другие родственники проживают в Советском Союзе, поэтому он опасается репрессий против них[315].)
Бригадефюрер Высоцкий в точности выполнил указания рейхсфюрера и вскоре действительно получил предложение о создании «Литовского легиона СС» от главы Литовского самоуправления генерала Кубилюнаса. «Когда в 1943 году война для Германии приняла более серьёзные формы, — рассказал на судебном процессе в Риге обергруппенфюрер Йеккельн, — начали активизироваться литовские национальные круги. Кубилюнас обратился к генерал-майору [полиции
19 февраля 1943 года Йеккельн встретился с командующим силами вермахта в «Остланде» генералом Фридрихом Бремером и генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы Фрицем Заукелем. Было решено создать совместные призывные комиссии и провести одновременную мобилизацию в легионы СС, вспомогательные службы вермахта и военную промышленность[317].
В литовских полицейских батальонах к отбору «расово пригодных» для службы в «Литовском легионе СС» приступили до начала всеобщей мобилизации. Им занималась специально созданная комиссия во главе с майором полиции Ф. Лехтхалером, который получил известность в Литве летом 1941 года как командир немецкого 11-го резервного полицейского полка, организатор литовских батальонов «самообороны» в Каунасе для расправ с евреями, коммунистами и красноармейцами. Из 5.010 проверенных литовских полицейских признали годными к службе в легионе СС «по расовым критериям» 1.093 (289 из них были добровольцами). 28 февраля комиссия Лехтхалера выехала на Украину для отбора в легион служивших там литовских полицейских[318].
Чтобы успокоить националистические круги Литвы, 18 февраля 1943 года рейхскомиссариат «Остланда» объявил об окончании подготовки закона о возвращении бывшим владельцам частной собственности, национализированной при советской власти[319]. Расчёт был сделан на привлечение тех, кто пострадал от экспроприации собственности в 1940 году. Добровольно вступившим в легион СС и строительные батальоны вермахта было обещано вернуть её в первую очередь. Впрочем, возврат был отложен до разработки инструкций по его проведению, а с апреля 1943 года мобилизация превратилась в принудительную, поэтому о возврате собственности больше речи не было[320].
26 февраля 1943 года воззванием немецкого генерального комиссара Литвы фон Рентельна было объявлено о предстоявшей мобилизации в «Литовский легион СС», батальоны местной полиции, вспомогательные части вермахта и военную промышленность Рейха. Аналогичный документ должно было подписать Литовское самоуправление. Но генеральные советники Литовского самоуправления передали фон Рентельну меморандум. Они предлагали «сделку с предоплатой»: не возражая, в принципе, против мобилизации, утверждали, что она противоречит международному праву, для её проведения нужно восстановить независимость Литвы[321] и создать ее армию под командованием литовских офицеров, которая в статусе «союзнической» воевала бы на стороне Германии.
Аналогичные сделки Германии предлагали латышские и эстонские националисты, но согласились на формирование легионов СС в обмен на туманные обещания «автономии» и ряда других привилегий в рамках Рейха.
Германские власти отклонили требования Литовского самоуправления. Фон Рентельн пригрозил советникам репрессиями, если воззвание не будет подписано. Кубилюнас и один из советников согласились, остальные члены самоуправления отказались. Кубилюнас, подтвердив оценку фон Рентельна, который называл его «единственным человеком, тесно сотрудничающим с немецкой администрацией»[322], как глава самоуправления подписал воззвание один. 3 марта 1943 года его опубликовала оккупационная пресса. О «Литовском легионе СС» и целях мобилизации воззвание умалчивало[323].
В тот же день в Литве началась мобилизация родившихся в 1919–1924 гг.[324] Её проводила литовская полиция по спискам, составленным в полицейских явочных пунктах. Более 35 % призывников извещений не вручили из-за несовпадения адресов. Был ли это саботаж или неорганизованность, осталось неизвестным. Мобилизационные штабы, созданные по приказу фон Рентельна из представителей вермахта, полиции, местного самоуправления и бирж труда, работали под руководством созданного при генеральном комиссаре рабочего комитета[325].
Поделиться книгой: