Помоги проекту - поделись книгой:
14 июля 1941 года литовский гарнизон Вильнюса был подчинен немецкой комендатуре, а литовскому военному коменданту Вильнюса подполковнику Шпокявичюсу было приказано сформировать из бывших литовских военнослужащих три батальона «Вильнюсской службы восстановления» (ВСВ) (лит.: Vilniaus atstatymo tarnyba, VAT) для несения охранной службы в немецком тылу[165]. Каждый батальон должен был состоять из 800 чел., разбитых на 4 роты. Большинство из них были бывшими солдатами 184-й и 179-й литовских стрелковых дивизий РККА, не успевших эвакуироваться с полигона в Пабраде. Всех их разместили в казармах на Антакальнисе (Вильнюс). Некоторое время их статус был не совсем ясен. 1-й батальон ВСВ назывался «сторожевым» и занимался борьбой с советскими партизанами и охраной железных дорог. 2-й, «служебный», выполнял функции вспомогательной полиции. 3-й, «рабочий» или «саперный», занимался общественными работами. К каждому батальону был прикреплен немецкий офицер-инструктор, фактически выполнявший обязанности командира: в 1-м батальоне — капитан Шрёдер, во 2-м — капитан Орт, в 3-м — капитан Хольцкнехт[166].
31 июля 1941 года Шпокявичюс и Дабулявичюс издали приказ № 1 по Вильнюсскому гарнизону, в котором говорилось: «Дорогие бойцы ВСВ! Под руководством Адольфа Гитлера доблестные армии Великой Германии разгромили огромное еврейско-большевистское бандитское общество и вновь освободили Литву от неслыханного террора и еврейского рабства. Перед Литвой возникают новые задачи, которые требуют большого понимания этого момента и сил. Нам оказана честь воевать рядом с лучшими в мире немецкими солдатами…»[167]
Первоначально казни и погромы в Вильнюсе проводились под контролем немецких военных командиров, а позднее — под руководством эйнзатцкоманды «9» из состава эйнзатцгруппы «В», передовые отряды которой вступили в город 30 июня[168], а основные силы и штаб — 9 июля 1941 года. Примерно с 12 августа на смену ей пришла эйнзатцкоманда «3» Карла Йегера, взявшая на себя функции полиции безопасности и СД во всей Литве[169]. В общей сложности на службу при эйнзатцкоманде «3» в Вильнюсе в первые дни войны добровольно поступили около 1.150 литовцев[170].
К тому времени «временное правительство» Амбразявичюса было распущено, поэтому Йегер первым делом провел чистку среди местного руководства Литовского самоуправления и полиции в Вильнюсе. Функции «литовской политической полиции» в Вильнюсе исполнял «Особый Вильнюсский отряд СД», созданный при эйнзатцкоманде «3» из литовских националистов специально для организации расправ над евреями и политическими противниками[171].
Позже начальником литовской полиции безопасности в Вильнюсском округе был назначен специально доставленный из Германии Александрас Лилейкис, которого сопровождала целая группа других литовских офицеров. Это была «пятая колонна» Третьего рейха в Литве — готовый костяк для управления оккупированной Литвой. Лилейкис стал начальником «литовской полиции безопасности» в Вильнюсском округе до 1944 года, сохранив свой пост даже в 1943 году, когда немцы подумывали о роспуске литовской полиции безопасности, которая выполнила свою задачу.
Заместителем Лилейкиса был назначен Казис Гимжаускас, служивший в государственной полиции безопасности Литвы с 1931 года, за что в 1940 году был арестован НКВД. В июле 1941 года «временное литовское правительство» Амбразявичюса назначило его начальником Каунасского отдела дознаний «литовской полиции безопасности». Видимо, Гимжаускас заслужил то, что немцы оставили его на высоком посту, несмотря на «перетряску» кадров после роспуска «правительства» Амбразявичюса. В 1944 году, незадолго до освобождения Литвы частями Красной армии, Лилейкис и Гимжаускас бежали в Германию, откуда в скором времени перебрались в Соединенные Штаты Америки[172].
После вступления эйнзатцкоманды «3» в Вильнюс с 12 августа по 11 ноября 1941 года там было уничтожено 21.340 человек (включая 21.304 еврея, 21 коммуниста, 6 военнопленных и 9 поляков). Особенно крупная «акция» была проведена 2 сентября 1941 года, после того как местные евреи попытались оказать вооруженное сопротивление и открыли огонь по немецким солдатам. В ходе этой расправы было убито 3.700 евреев. Впоследствии массовые расстрелы евреев — узников Виленского гетто происходили 4, 16, 21, 25, 27, 30 октября и 6 ноября 1941 года[173].
Уничтожение евреев в других районах Литвы
Подобным же образом обстояло дело и в уездных центрах Литвы. Так, в уездном центре — г. Алитус Каунасского округа, уже 22 июня 1941 года некий бывший капитан довоенной литовской армии Йочис объявил себя комендантом города, назначив своим помощником учителя ремесленного училища Лингиса. Позднее Йочиса сменил на посту коменданта бывший майор Генштаба литовской армии Юозас Ивашаускас. Начальником полиции был назначен бывший капитан литовских ВВС Красницкас (псевдоним «Аудронис»); сформированный тогда же в г. Алитусе отряд «самообороны» возглавил Йонас Борявичюс[174]. Но в эти первые дни войны командные должности среди «самостийной» литовской администрации, назначенной временным правительством Амбразявичюса, менялись каждые несколько дней — одних назначал ФЛА, других — германская военная администрация, третьих — эйнзатцкоманды. К июлю 1941 года главой Алитусского уезда стал Стасис Малявичюс, который 1 июля издал секретный указ о воссоздании литовской полиции в Алитусском уезде. В тех участках, где старые сотрудники не вернулись к своим обязанностям, организацией полиции должны были заняться бывшие члены «Шаулю Саюнга». Сотрудникам были выданы специальные разрешения на ношение оружия — немецкий комендант города разрешил вооружить 25 полицейских для облав на местных коммунистов и «поддержания порядка». К 4 июля 1941 года во всех волостях Алитусского уезда были созданы полицейские участки, в том числе в г. Плитус — 50 чел., в Варене, Рудне, Марцинконисе и Друскиникае — по 20 чел., в Меркине, Бутримонисе, Сейрияе и Симне — по 10 чел., в других местах — по 5 чел. Общая численность литовской полиции в Алитусском уезде составила примерно 200 человек[175]. Под руководством эйнзатцкоманды «3» литовской полицией 13 августа в Алитусе было расстреляно 719 евреев, с 13 по 31 августа в Алитусе и окрестностях — 233 еврея, а 9 сентября 1941 года — еще 1.279 евреев[176].
Покончив с делами в Каунасе, подразделения эйнзатцкоманды «3» приступили к уничтожению евреев в других уездах Литвы. Уже к 11 июля 1941 года они вовсю «работали» в городах Мариамполь (ныне Мариямполе) и Расейняй[177], а позднее проводили карательные акции в западных районах Латвии. «Эйнзатцкоманда [″3″], действовавшая… в литовских округах Рокишкис, Зарасай, Перзай [Биржай
В Шяуляе и Шяуляйском округе сразу после прихода германских войск для восстановления довоенной литовской полиции было создано так называемое «Управление охранной службы», которое должно было «охранять город Шяуляй от грабежей, которые немедленно начались, и от всякого другого враждебного элемента»[179]. Позже на основании циркуляра литовского департамента полиции от 1 октября 1941 г. были утверждены штаты полицейских учреждений во всем Шяуляйском округе, а вся полиция разделена на участки по территориальному принципу[180].
В Паневежисе и Паневежском округе 28 июня 1941 года начальником литовской полиции города был назначен Болеславас Клёрис. В подчинении его было около 50 полицейских, вооружение состояло из 12 винтовок, 4 пистолетов, 1 автомата, а также трех неисправных мотоциклов. Примерно в эти же дни (26 июня 1941 г.) были назначены начальники полицейских участков волости Пумпенай — Иозас Метрикис, волости Шимоняй — Бронюс Бачюлис[181].
Во многих небольших городах и местечках Литвы евреи были уничтожены практически без участия немцев. Соотношение немецких карателей (в основном офицеров) и литовских националистов, участвовавших в убийстве евреев, в небольших населенных пунктах было 1 к 8 и даже 1 к 45. В воспоминаниях уцелевших по 220 местечкам Литвы об участии немцев в уничтожении евреев не упоминается вообще[182]. Тотальное истребление еврейских общин в небольших городах и местечках Литвы произошло в ходе всего одной-двух, максимум трех «акций», уже летом или в начале осени 1941 года[183].
Количество жертв первых дней террора и погромов в Литве не поддается точному исчислению. Так, согласно отчету командира эйнзатцгруппы «А» бригадефюрера СС Шталекера в ходе первых погромов в Каунасе 26–28 июня 1941 года литовскими националистами было убито примерно 3.800 евреев[184], а по словам командира эйнзатцкоманды «3» штандартенфюрера СС Йегера, «перед началом выполнения задач по обеспечению безопасности во вверенном эйнзатцкоманде № 3 районе, там были ликвидированы силами литовских националистических партизан во время погромов и экзекуций 4.000 евреев»[185]. Однако и первая, и вторая цифры явно не учитывают всех жертв кровавой вакханалии, разыгравшейся в Литве в первые дни войны и оккупации.
Римско-католическая церковь и Холокост
Значительную помощь в организации еврейских погромов в Литве сыграло местное духовенство. Римско-католическая церковь в Литве еще с 1920-х гг. была одним из главных поставщиков разведагентуры для германских спецслужб. Этому благоприятствовало и то, что архиепископ Литвы Юозас Сквирецкас был убежденным антисемитом и большим поклонником Гитлера. В советских архивах сохранился его дневник, в котором он записал 30 июня 1941 года:
«…Примечательны мысли „Майн Кампф“ в вопросе большевистско-еврейского отравления народов… Все ли эти мысли самого Гитлера и его друзей-сослуживцев, сказать трудно. Но все же они свидетельствуют о том, что Гитлер является не только врагом евреев, но и вообще очень правильно думающим человеком»[186].
Под крылом у Сквирецкаса нашло приют немало агентов немецкой разведки. В их числе был и «ксёндз Кипас». Впрочем, настоящее имя этого ксёндза было Йохан Кипп — бывший офицер кайзеровской армии, после войны поселившийся в Литве. Здесь Кипп основал иезуитский орден, в который протащил многих бывших офицеров кайзеровской армии. Сам Кипп стал генералом ордена. Но некоторым высшим чинам литовской полиции безопасности в 1930-е гг. было хорошо известно, что Йохан Кипп «по совместительству» является резидентом германской разведки в Литве[187].
В начале июля 1941 года, когда немецкие войска уже вошли в Литву, при посредничестве Кипа немцы стали искать контактов с теми из духовных лиц Литвы, кто готов был в полной мере сотрудничать с ними. 1–4 июля 1941 года архиепископ Сквирецкас записал в своем дневнике:
«Епископ Бризгис рассказывал мне о вступлении в связь с представителем, присланным германским правительством в Прибалтику. Как его именовать, я забыл. Может, СД или по-другому. Этому представителю было указано из Берлина вступить в связь со старшим духовенством, и там, возможно, при посредничестве ксендза Кипаса или кого-то из гестапо, назвали имя епископа Бризгиса. Епископу Бризгису было предложено написать воззвание к населению, с тем чтобы убедить его сохранять спокойствие и с доверием продолжать работу, не опасаясь, что его кто-то обидит. Проект этого письма с исправлениями прелата Шаулиса мне оставил епископ Бризгис для просмотра…»[188]
Так выбор нацистов пал на еще молодого в то время епископа Винцентаса Бризгиса из Каунаса. Он оправдал все надежды нацистов, подписав соответствующее воззвание и призвав всех своих прихожан оказывать поддержку немецким властям и ни в коем случае не укрывать у себя лиц еврейской национальности. Этот призыв прозвучал в тот момент, когда еврейские погромы в Каунасе были в самом разгаре. В течение десяти дней было уничтожено более полутора тысяч человек — евреев, коммунистов, советских государственных работников…
В другой раз, когда в августе 1941 года епископ Бризгис встретился с ксендзом из Крокской волости и узнал, что в тамошнем гетто все еще много евреев, он возмутился: «Почему же они до сих пор не расстреляны? Евреев нечего жалеть, они этого не заслужили». Услужливый ксендз передал слова Бризгиса по назначению, и через пару дней все узники местного гетто были расстреляны[189].
Роль Бризгиса в организации погромов в Каунасе была отмечена даже в докладе шефа полиции безопасности и СД Литвы Йегера от 16 августа 1941 года[190]. Впоследствии епископ Винцентас Бризгис, ближайший помощник архиепископа Литвы Сквирецкаса, неоднократно выступал с воззваниями к литовским католикам, призывая их на борьбу с безбожным коммунизмом, в том числе во время мобилизации в «Литовский легион СС» в апреле 1943 года (которая, впрочем, провалилась). В своем обращении, озаглавленном «Нам не нужен безбожный большевизм» и опубликованном в газете «Атейтис» № 77 от 1 апреля 1943 г., Бризгис заявлял: «… Хотя мы всегда с болью смотрим на пролитую кровь, на уничтожаемые достижения человеческого труда, мы не можем оставаться в стороне от происходящей сейчас борьбы… И мы — литовцы — вздохнем только тогда, когда безбожный коммунизм не сможет угрожать нам уничтожением. Пока это не случилось, мы всеми силами будем трудиться, бороться и горячо молиться…»[191]
Позднее во время тотальной мобилизации во вспомогательные службы вермахта и в военную промышленность Германии осенью 1943 — весной 1944 года, епископ Бризгис выступил с пастырским посланием, в котором (по просьбе немецкого военного коменданта Литвы генерал-майора Юста) призвал литовцев «вступать в строительные батальоны вермахта». В 1944 году епископ Бризгис эвакуировался из Литвы. В 1951 году он обосновался в Соединенных Штатах Америки. Правда, американские юристы еще 27 марта 1947 года обнародовали тот самый доклад шефа полиции безопасности и СД Литвы, где упоминалось имя Бризгиса, но это не помешало его «натурализации». Не вспомнили о нем и после публикации в США книги Чарльза Алена «Нацисты среди нас», в которой не только упоминалось имя Бризгиса, но и цитировался весь документ. В середине 1980-х гг. епископ Бризгис все еще проживал в США и регулярно выступал с проповедями в католическом соборе г. Чикаго[192].
Роспуск «временного правительства»
5 августа 1941 года германские власти объявили о роспуске «временного правительства» Амбразявичюса — Шкирпы[193]. В ответ на роспуск «временного правительства» члены ФЛА в тот же день составили и направили в германское Министерство по делам оккупированных восточных территорий меморандум «О правовом положении и фактической ситуации в Литве после окончания большевистской оккупации». Не увидев никакого результата, 15 сентября они обратились с аналогичным меморандумом на имя главнокомандующего сухопутными силами Браухича и самого «Великого вождя германского Рейха Гитлера».
«…ФЛА и вся молодежь Литвы считали, — говорилось в меморандуме от 15 сентября 1941 года, — что в борьбе с большевизмом цели литовского и немецкого народов совпадали. ФЛА и молодежь всей Литвы считали, что Германия не будет искать никакой территориальной экспансии за счет Литвы…»
Далее лидеры ФЛА изложили «Вождю Великой Германии Адольфу Гитлеру и его доблестной армии» свои заслуги и жалобы, «надеясь, что кровь молодежи Литвы, пролитая в борьбе с большевизмом, разрешает ему откровенно сказать то, что он не смог бы сделать при других обстоятельствах». После того как германская армия нашла в Литве «повсюду благожелательные ей литовские органы власти, а не учреждения большевиков», а «части литовской армии, литовские партизаны везде, как смогли, помогали наступающей через Литву немецкой армии», они просили немецкое правительство признать независимость Литвы.
Вторая претензия к немецким властям касалась вопросов о возвращении частной собственности и восстановлении, в которых, по мнению лидеров ФЛА, немцы показали себя еще хуже большевиков! «Литовское правительство, начав свою работу, — говорилось в меморандуме, — немедленно приняло все меры к тому, чтобы вернуть законным собственникам частное имущество, изъятое большевистской властью. Городские дома, предприятия, земельные наделы должны были быть возвращены тем, кому все это принадлежало до вторжения в Литву большевиков. Однако немецкие гражданские власти в Литве, остановившие работу литовского правительства, начали уничтожать все то, что было сделано для возвращения национализированного имущества законным собственникам. Имущественные отношения приводятся в такое положение, в каком они были, когда в Литве правили большевики. Мало того, указ генерального комиссара в Каунасе от 20 августа настоящего года об уборке урожая и севе делает имущественные отношения еще более неустойчивыми, чем они были в большевистские времена. Хотя большевистскими актами во время национализации земля и была признана собственностью государства, но каждый, кому она была оставлена, владел ею вечно. Если это и не была собственность, то все равно каждый знал, что владеет землей по праву вечного пользования. Указом генерального комиссара и то вечное пользование, которое признавалось законами большевиков, делается иллюзорным. Каждый собственник земли по этому указу наталкивается на законного управляющего [нем.: rechtmaessiger Bewirtsschafter], права которого неизвестны. Кроме того, целый ряд людей, у которых и большевики не считали нужным отнять землю, по этому указу лишаются ее, так как они не утверждаются законными хозяевами своей земли. Например, те, которые по какой-либо причине во время большевистской оккупации сами землю не обрабатывали, а давали ее напрокат или пенсионерам для обработки. По указу земли должны лишиться и так называемые нехозяева. Указ, правда, не говорит, кого он считает нехозяевами. Но можно предвидеть, что под нехозяином по указу будет пониматься каждый, кто кроме хозяйства занимается другой работой: такими профессиями, как, например, учитель, профессор или занимающий другие общественные должности. Большевики тоже хотели эту категорию людей лишить земли, но этого не сделали, столкнувшись с большой народной оппозицией, так как лишение земли этой категории хозяев означало не что другое, как выталкивание из деревни в основном самых сильных и образованных хозяев». «…Двигаясь дальше по этой дороге, литовское хозяйство будет абсолютно разрушено, и тем самым нанесен ущерб не только Литве, но и Германии», — говорилось в заключение.
Кроме того, выражалось недовольство по поводу ценовой политики Рейха в отношении литовских товаров, развала литовской промышленности, затруднений при возвращении на родину многих литовских собственников и специалистов, бежавших в Германию в 1940 году[194], а также по поводу распоряжения рейхскомиссара «Остланда» Х. Лозе от 15 августа 1941 года об использовании рабочей силы, в котором говорилось: «Для важных и поспешных работ органы наемного труда могут использовать подходящие этим работам силы за соответственную доплату и в другом месте, не на месте их постоянного жительства». И, наконец, еще одной причиной для недовольства была германская политика в области культуры и образования — введение немецкого языка, прекращение выпуска книг и газет на литовском языке, ограничение деятельности учебных заведений, запрет на большинство национальных и государственных праздников и символов и т. п.[195]
Меморандум попал в руки одного из высокопоставленных чиновников германского МИДа, Вернера Хассельблатта (того самого, который в июле 1941 года разрабатывал планы раздела и аннексии территорий Советского Союза). Этот известный «правозащитник немецких меньшинств» ознакомился с документом, но до ответа так и не снизошел. Судя по заметкам, сделанным Хассельблаттом к этому меморандуму, Литва по-прежнему рассматривалась как захваченная территория СССР, а восстановление суверенитета Литвы не относилось к области «жизненных интересов населения».
Единственным ответом стал роспуск 26 сентября 1941 г. «Фронта литовских активистов» и других националистических партий, а некоторые руководители ФЛА и составители меморандума (в том числе Леонас Прапуолянис) были арестованы в декабре 1941 года[196].
Литовское самоуправление и германская оккупационная администрация
Тем временем 8 августа 1941 года рейхскомиссар оккупированной Прибалтики Хинрих Лозе издал воззвание к литовцам[197], в котором оккупация Литвы германским вермахтом была представлена как освобождение Литвы от «мирового врага». О суверенитете или автономии Литвы речи не было вовсе, для представления интересов литовского народа при немецкой администрации могли быть созданы лишь совещательные органы из «доверенных людей», да и то «при необходимости»[198].
В этом же воззвании было объявлено о назначении генеральным комиссаром Литвы Адриана Теодора фон Рентельна. Едва вступив в должность, фон Рентельн 18 августа 1941 года издал указ, согласно которому вся промышленность и сельское хозяйство Литвы переходили в собственность Рейха и германских промышленных концернов[199]. Впрочем, немецкие власти поступали так везде на оккупированных территориях.
Фюрером СС и полиции в Литве был назначен бригадефюрер СС Луциан Высоцкий. Пост начальника полиции безопасности (зипо) и СД в Литве занял командир эйнзатцкоманды «3» штандартенфюрер СС Карл Йегер[200]. Командиром полиции порядка (орпо) в Литве стал майор полиции Франц Лехтгалер, командир 11-го (немецкого) резервного полицейского батальона[201].
После роспуска литовского «временного правительства» ФЛА во главе с Амбразявичюсом, в начале августа 1941 года немецкие власти создали так называемое Литовское самоуправление. Оно состояло из генеральных советников, которых назначал сам генеральный комиссар Литвы фон Рентельн. Пост 1-го генерального советника и советника по внутренним делам занял генерал Петрас Кубилюнас, представитель группировки Вальдемараса «Железный волк». Генеральным советником по вопросам экономики стал клерикальный деятель, профессор Юргутис, генеральным советником по финансовым вопросам — Ионас Матулёнис, по вопросам сельского хозяйства — профессор Виткус, по вопросам просвещения — д-р Пранас Германтас, по вопросам путей сообщения — Казис Германас, по вопросам труда и социальной защиты — д-р Ионас Паукштис (последние трое — от партии таутининков). Единственным представителем соперничавшей с ними буржуазно-либеральной партии ляудининков («народников») стал профессор М. Мацкявичюс, занявший пост генерального советника по вопросам юстиции. Он же был единственным из членов самоуправления, кто входил прежде в состав «временного правительства» Амбразявичюса[202]. Наконец, генеральным советником по вопросам административного контроля, отвечавшим за деятельность отрядов самообороны, стал майор С. Пуоджюс[203].
Еврейские гетто в Литве
С установлением немецкой гражданской администрации на оккупированной территории Литвы штадткомиссаром города Каунаса стал оберфюрер СС Крамер. Его приказ № 1 гласил:
«1. Еврейскому населению запрещается ходить по городским мостовым. Евреи должны ходить по правой стороне мостовой, и только один за другим.
2. Евреям запрещается появляться в местах отдыха и пользоваться общественными скамейками.
3. Еврейскому населению запрещается пользоваться общественным транспортом. Везде в общественном транспорте должны быть размещены таблички со словами: „Евреи не допускаются!“
4. Те, кто нарушит эти распоряжения, будут наказываться смертной казнью!»
Приказ № 2 штадткомиссара Каунаса обязывал всех евреев, независимо от пола и возраста, носить на одежде (на груди и на спине) «звезду Давида» диаметром 8—10 сантиметров. Кроме того, им разрешалось выходить из дома только в определенное время дня. Им запрещалось продавать, обменивать или еще как-либо распоряжаться своей собственностью, а также проживать вместе с неевреями[204].
Каунасское (Ковенское) гетто было создано 10 июля 1941 года. В этот день оккупационные власти Каунаса издали указ, согласно которому всем каунасским евреям приказывалось в 4-недельный срок, считая с 15 августа, покинуть город и направиться в указанные им кварталы в пригороде Каунаса — печально известном Вильямполе. (Слово «гетто» в то время еще не использовалось нацистами.) Гитлеровцы поступили элементарно просто: несколько городских кварталов Вильямполе были огорожены по периметру колючей проволокой. Это и стало называться впоследствии Каунасским гетто[205].
Шеф германской полиции безопасности и СД Гейдрих сообщал Гитлеру в очередной сводке о событиях в СССР (от 11 июля 1941 г.):
«…Город Вильямполе намечен в качестве места для гетто.
Переселение должно пройти в течение 4 недель. В тюрьмах еще раз проводятся проверки. Некоторые евреи по особым соображениям арестовываются и расстреливаются. Это составит минимальное количество казней — всего от 50 до 100 человек. Чтобы не допустить возвращения евреев в Каунас, было достигнуто соглашение с высшим фюрером СС и полиции, что орпо [полиция порядка
Срок в четыре недели истекал 12 августа, и немцам казалось, что переселение проходит слишком медленно. Действительно, погромы на какое-то время прекратились, и многие еврейские семьи не торопились переселяться в гетто, надеясь, что со дня на день положение может измениться, советские войска вернутся в Литву… Чтобы поторопить колеблющихся, немецкие власти 7 августа провели в Каунасе массовую облаву на евреев. Всех арестованных загоняли в грузовики и вывозили в неизвестном направлении. Больше о них никто не слышал. Такая же судьба постигла несколько сотен евреев, находившихся в центральной каунасской тюрьме, которых время от времени посылали на работы в доках. Всего в этот «черный четверг» бесследно исчезло 1.400 человек.
С помощью таких мер запугивания немцам удалось загнать еврейское население Каунаса в «гетто». Если раньше в этих кварталах Вильямполе проживало около 4 тысяч человек, то теперь здесь разместили около 33.000 человек. Такова была первоначальная численность узников Каунасского гетто[207].
Для контроля за размещением людей, распределением продуктов и поддержания внутреннего порядка в гетто был создан «Еврейский комитет» (нем.: Judenrat), который после официального создания гетто был переименован в «Совет старейшин еврейского гетто» (для краткости его называли просто «Советом старейшин» или «еврейским советом»). Надеясь получить «теплое место», в члены совета пробились в основном бывшие владельцы магазинов, фабриканты, духовенство и члены различных еврейских националистических партий.
Главой «Совета старейшин» стал 70-летний каунасский доктор Хона Элкес. Он был исключением среди большинства членов совета. Это был человек исключительной честности и смелости. Хотя д-р Элкес и не был напрямую связан с подпольщиками, он не раз резко выступал в защиту узников во время проводившихся немцами «акций», в том числе и накануне «ликвидации» гетто. Главной ошибкой Элкеса было то, что он надеялся избежать жертв, послушно исполняя приказы немцев.
Позже еврейская администрация гетто выросла: кроме «Совета старейшин», появились «еврейская полиция», «еврейская служба труда», «бюро размещения», «суд гетто» и др.
Инспектором «еврейской полиции» был назначен Мойше Левин, который тесно сотрудничал с коммунистическим подпольем в гетто, за что позднее и поплатился жизнью. Коммунистическое подполье Каунасского гетто старалось внедрить как можно больше своих людей в гетто — особенно в полицию и в «службу труда», которая распределяла наряды на работу. Так, при помощи Мойше Левина в числе полицейских и управляющих оказалось много подпольщиков — Наим-Давид Ратнер, Юдль Зупович, Айзик Гринберг, Айзик Сребницкий, Гирш Левин, Итцик Шатер и другие. Они помогали переправлять в гетто оружие, боеприпасы, медикаменты, продукты, а также поддерживать связь с подпольем в самом Каунасе. Однако такие люди, как д-р Элкес и Мойше Левин, были скорее исключением из правила.
В основном в администрацию гетто шли беспринципные карьеристы, готовые принести в жертву сколько угодно своих соотечественников ради собственного благополучия. Они образовывали что-то вроде мафии внутри гетто, обеспечивая своих протеже самой легкой или выгодной работой, одеждой и продуктами питания. Одним из таких «крестных отцов» был Авраам Голуб, секретарь «Совета старейшин». Он и его приближенные разворовывали и без того скудные продовольственные пайки и даже в гетто вели красивую жизнь — лучшая еда, выпивка, женщины, никакой работы…
Большой властью в гетто пользовался также некий Беня Липцер. Его карьера началась тогда, когда он работал электриком в каунасском гестапо. Он стал главным осведомителем и агентом гестапо внутри гетто. Как «представителю СД» Липцеру разрешалось даже подписывать некоторые приказы по гетто и контролировать работу «Совета старейшин», так как гестапо не доверяло им. Потом с разрешения немцев Липцер даже открыл в гетто свой офис, где каждое воскресенье принимал жалобы на еврейскую администрацию[208].
Но действительным и полновластным хозяином Каунасского гетто был гауптштурмфюрер СС Фриц Йордан — «комиссар по еврейским вопросам» при германском городском комиссариате Каунаса[209].
Йордан был злобным коротышкой, разорившимся лавочником из маленького немецкого городка Айткуни близ литовской границы (в советские времена — поселок Чернышевский в Нестеровском районе Калининградской области). Ненависть этого психопата к евреям носила просто патологический характер — видимо, не мог простить, что «еврейские ростовщики» обошли его в бизнесе.
Йордан прибыл в гетто на машине. Распахнув дверь ударом ноги, он ворвался в здание Юденрата и без лишних слов приказал всем «очистить помещение». Его первые слова, обращенные к членам «Совета старейшин», были такими: «Вы не имеете права обращаться ко мне. Вы обязаны только слушать и исполнять мои приказы!»
Впоследствии только престарелому доктору Элкесу, главе «Совета старейшин», было позволено стоять позади Йордана, да и то при условии, что тот будет молчать и не делать лишних движений. Если Йордану что-то не нравилось, он устраивал истерики, орал, топал ногами, стучал кулаком по столу — в общем, вел себя хуже, чем любой прусский унтер-офицер в казарме.
Став хозяином судеб 33 тысяч узников гетто, Йордан почувствовал себя маленьким царьком, чьи приказы должны выполняться беспрекословно. А приказы были такие:
«В течение трех недель вы должны сдать все деньги, все золото, серебро и другие ценности. Вам разрешается оставить только по 10 марок для ваших семей!»
«Евреям запрещается пользоваться электроприборами, музыкальными инструментами, швейными машинами, велосипедами, фотоаппаратами!»
«В течение двух часов срочно доставьте в мой офис две большие пальмы и два персидских ковра!»
«Лошади, коровы, козы, а также куры, голуби и попугаи должны быть сданы немцам!»
И подобные приказы Йордан отдавал постоянно. То он требовал сдать всю скотину, то все ценности, всю одежду из шерсти, меха и кожи, всю мебель и утварь или все предметы искусства…
Самым тяжким преступлением в гетто считалось хранение оружия. Не только финские ножи, но даже бутафорские шпаги и кинжалы считались оружием. Тому, у кого находили подобные вещи, грозила смертная казнь, и не только ему, но и всей его семье или даже всему «блоку» (то есть дому)[210].
16 августа 1941 года немцы провели в гетто первую «акцию» (так они называли массовые расстрелы узников). Она была направлена в первую очередь против еврейской интеллигенции. В этот день Йордан через своего литовского советника Каминскаса передал «Совету старейшин» приказ отобрать 500 человек из числа интеллигенции «для легкой профессиональной работы в городе», якобы чтобы привести в порядок старые архивы. К тому времени наряды на работу стали нормой, поэтому приказ не вызвал никаких подозрений. Было набрано 534 человека[211]. В их числе были директор Литовской государственной оперы Роберт Стендер, известный кинорежиссер Марек Мартенс, снявший несколько фильмов о евреях в Польше, инженеры Мордехай Клейн и Даниель Гольдберг, экономисты Лион Беляцкин и Шмуэль Блох, артист А. Каплан, журналист Макс Вольфович, спортсмен Н. Блат, директор каунасской мебельной фабрики Шимон Циммерман и другие.
Всех их вывезли из гетто под сильной охраной, и никто из них уже не вернулся[212]. Только впоследствии выяснилось, что всех их расстреляли 18 августа в IV форте Каунасской крепости, который стал еще одним местом массовых казней наряду с VII и IX фортами. Всего в этот день в IV форте погибло 1.812 человек[213].
26 сентября 1941 года была проведена вторая «акция». Более тысячи человек — мужчин, женщин, детей — были выведены из гетто в IX форт Каунасской крепости, где их расстреляли. Всего в этот день было казнено 1.608 человек. Как говорилось в отчете Йегера, это якобы были «больные с подозрением на заразные заболевания» [214].
Еще в июле 1941 года нацисты планировали создать в IX форте еще один концлагерь[215] вдобавок к VII форту, который уже «исчерпал свой ресурс», так как его рвы были переполнены трупами казненных. Окружавшие IX форт рвы — 120–150 метров в длину, 3 метра шириной и 2 метра глубиной — стали удобным местом захоронения трупов тысяч невинных жертв[216].
С осени 1941 года для проведения массовых казней стал все чаще использоваться IV Каунасский форт. 4 октября 1941 года там было уничтожено 1.845 человек (в том числе 712 женщин и 618 детей) в качестве «карательной акции», после того как на территории гетто стреляли в немецкого полицейского. 29 октября того же года была проведена еще одна «акция по очистке гетто от лишних евреев», в результате которой было убито 9.200 человек (включая 2.920 женщин и 4.273 ребенка)[217].
С ноября 1941 года IX и IV форты стали местом массовых казней евреев, доставлявшихся в Литву со всей Европы. 25 ноября 1941 года в IV форте было расстреляно 2.934 еврея из Берлина, Мюнхена и Франкфурта-на-Майне. 29 ноября — 2.000 евреев из Вены и Бреслау (Вроцлава) [218].
В IX форт в начале декабря 1941 года было доставлено около 5.000 евреев из Германии, Австрии и Чехословакии[219]. Всего же только в IX форте в течение декабря 1941 года было уничтожено 10.000 иностранных граждан, в основном евреев[220]. Позже, в 1942–1944 гг. в IX форте были расстреляны и похоронены несколько тысяч евреев из других европейских государств, в частности Франции, Бельгии и Нидерландов[221]. Последними жертвами IX форта стали около 1.000 человек из пересыльного лагеря Дранси (Франция), которые были привезены для уничтожения в Каунас летом 1944 года, незадолго до прихода Советской армии[222]. Узники Каунасского гетто окрестили IX форт «фортом смерти», а сами гестаповцы даже в документах без стыда называли его «Каунасской фабрикой уничтожения»[223].
К 1 декабря 1941 года согласно отчету командира эйнзатцкоманды «3» Карла Йегера к тому времени назначенного одновременно командиром полиции безопасности и СД в Литве, в Каунасском гетто оставалось в живых около 15.000 человек[224].
В последующее время численность узников гетто постоянно уменьшалась, даже несмотря на прибытие новых партий заключенных из других районов Литвы, а также из Германии, Австрии, Польши, Бельгии, Нидерландов и Франции. В отличие от Минска или Риги здесь иностранных евреев привозили не в гетто, где они имели хоть какой-то шанс выжить, а сразу к месту уничтожения[225].
После разгрома под Сталинградом в головах многих нацистских главарей зародились сомнения в победе над Советским Союзом. Некоторые стали задумываться о возможном поражении Третьего рейха, и вместе с этой мыслью неизбежно приходил вопрос: «А что будет со мной лично?»
Подобным же вопросом, видимо, еще с лета 1942 года задавался и рейхсфюрер СС Гиммлер. Его самого, как и его подручных, в этом случае действительно не ждало ничего хорошего. Видимо, находясь в таком душевном состоянии, Гиммлер и отдал приказ об уничтожении всех следов массовых казней, совершенных нацистами на оккупированных территориях, а заодно и об уничтожении еще оставшихся в живых свидетелей — узников гетто.
В июле 1942 года, через несколько дней после посещения концлагеря Освенцим, Гиммлер вызвал к себе штандартенфюрера СС Пауля Блобеля, работавшего в то время в подотделе гестапо «по делам евреев» под началом Эйхмана. Блобелю было поручено возглавить особый штаб «1005», который будет заниматься поиском и уничтожением мест массовых захоронений на территории Польши и республик Советского Союза. В то время Блобель как раз занимался экспериментами по уничтожению захоронений в концлагерях Кульмхоф (Хелмно) и Аушвиц (Освенцим), где по заданию Эйхмана испытывал печи и костомолки производства ганноверской фирмы «Шривер АГ»[226].
В ноябре 1943 года «стервятник» Блобель добрался до Литвы и приступил к уничтожению массовых захоронений в окрестностях Каунаса.
С первых дней ноября 1943 года над IX фортом почти ежедневно были видны пламя и клубы дыма. Там сжигали тела казненных в последние два года узников Каунасского гетто, и это уже не было ни для кого тайной[227]. Среди документов, переданных партизанам бежавшими узниками гетто, сохранилось следующее свидетельство:
«Акт. Ковно, 26 декабря 1943 г.
Мы, нижеподписавшиеся, узники 9-го форта Ковно, бежав из заключения ночью 26 декабря этого года, в том числе Весельницкий И. Л. (Василенко И. Л.), Дискант А. (Виленский), Файтельсон А., Гельбтрунк М., Пиловник А., Гемпель Б., Эйдельсон С., Манейский А., составили следующий акт:
1. В период с 1941 и 1942 гг. территория форта использовалась германским командованием для проведения массовых расстрелов.
2. Чтобы скрыть этот факт, германское командование в лице руководства ковенского гестапо организовало раскопки рвов, где были захоронены тела, и сожжение останков.
3. Для выполнения этой работы гестапо в конце октября — начале ноября этого года доставило 72 человека из 9-го форта, в числе которых были: 34 военнопленных, 14 партизан, 3 русских, 4 женщины, 17 евреев из гетто.
4. Чтобы скрыть характер работы от местного населения или других людей, работа была четко организована; в радиусе 2 километров были развешаны объявления, запрещающие приближаться к этой зоне под страхом смерти. Место работы, занимавшее 2–3 гектара, было обнесено оградой. Людям, работавшим там, было запрещено покидать территорию форта (свидетельством тому может служить то, что один еврей, слегший с приступом аппендицита, был застрелен 5 ноября, а 7 военнопленных, престарелые и инвалиды, были расстреляны 13 ноября); таким образом, на работах осталось 64 человека.
5. В ходе работы, то есть с ноября по 25 декабря этого года (день побега), были раскопаны 6,5 рва длиной 100–120 метров, шириной 3 метра и глубиной 1,5 метра; из них было извлечено 12.000 тел мужчин, женщин и детей. Их тела были сложены в штабеля по 300 тел в каждом и сожжены. Остатки (угли и кости) были превращены в пыль и смешаны с землей, чтобы скрыть все следы.
6. Чтобы не допустить бегства людей во время работы, их сковывали попарно. Рядом была наблюдательная вышка с пулеметом наверху, охранники были вооружены автоматами и пистолетами.
7. Среди 12.000 сожженных тел было 5.000 евреев из Вены, Франкфурта-на-Майне, Дюссельдорфа, Гамбурга и других германских городов, небольшое количество евреев-военнопленных — 120–150 человек, часть из которых были расстреляны, а часть — отравлены, и около 7.000 евреев из Ковно. Германские евреи были расстреляны и захоронены в одежде, остальные были раздеты перед убийством.
8. Положение тел во рвах говорит о том, что людей предварительно разбили на группы, заставили лечь в ров, где их затем расстреляли, в результате чего многие были похоронены заживо, иногда — живыми, иногда — ранеными. Об этом свидетельствует тот факт, что многие найденные тела не имели пулевых ран.
9. В день бегства оставалось нераскопанными еще 7,5 рва. Руководители гестапо надеялись закончить работу к 1 февраля 1944 года.
10. Судя по тому, что в первых 6,5 рва было обнаружено 12.000 тел, в то время как 7,5 рва остались нетронутыми, мы можем заключить, что в 9-м форте захоронено 25–30 тысяч жертв германских зверств в отношении гражданского населения. Цифра в 25–30 тысяч жертв упоминалась также и в разговоре между гестаповцами, наблюдавшими за работой»[228].
После освобождения Каунаса Государственная чрезвычайная комиссия по расследованию преступлений немецко-фашистских оккупантов пришла к заключению, что в IX форте Каунаса было уничтожено более 70.000 человек, но согласно более поздним данным, число казненных и захороненных в одном только IX форте могло составлять до 80.000 человек![229] Для сравнения: в VII форте было убито в общей сложности около 35.000, а в IV форте — 8.000 человек[230].
Вильнюсское (Виленское) гетто официально было создано 6 сентября 1941 года, фактически же существовало еще с начала июля[231]. Первоначально оно состояло из двух гетто — одно находилось в самом городе, другое — в окрестностях Вильнюса. В первом было сконцентрировано 29.000—30.000[232] человек, включая особо ценных специалистов и трудоспособное население с семьями. Во втором гетто содержалось нетрудоспособное население — от 10.000[233] до 15.000 человек. Итого — от 40.000 до 44.000 человек[234]. Это были все, кто уцелел после первых погромов в Вильнюсе, где моменту вступления в город немецких войск оставалось 60.000 евреев[235].
Одновременно с уничтожением узников оккупационные власти проводили целенаправленный грабеж еврейского населения. Созданный еще 4 июля 1941 года Юденрат Вильнюса в составе 10 человек был обязан не только отбирать людей для принудительных работ и уничтожения, но и регулярно предоставлять сведения о численности узников и имеющихся у них ценностях. Так, 6 августа членам Юденрата было приказано собрать среди узников 2 миллиона рублей. Было собрано и передано немецким властям около 1,5 миллиона рублей, 16,5 кг золота и 189 часов. В отчете об уничтожении евреев Вильнюса говорилось, что у 500 жителей гетто было изъято 460 тысяч рублей и много ценностей. После того как члены Юденрата «проштрафились» перед немцами еще раз, не сумев вовремя организовать доставку 10 тысяч человек, 2 сентября 1941 года несколько членов Юденрата также были расстреляны[236].
В середине октября 1941 года второе гетто, где содержались нетрудоспособные, было ликвидировано, а все его узники расстреляны в Понеряе. Таким образом, к декабрю 1941 года в Вильнюсе оставалось одно гетто, в котором было заключено от 15.000[237] до 20.000 человек[238].
После этого наступило некоторое затишье. В течение 1942 и первой половины 1943 года в Вильнюсе не проводилось акций по уничтожению еврейского населения. Жизнь на какое-то время нормализовалась.
В гетто были созданы многочисленные мастерские, первоначально обслуживавшие нужды узников. В феврале 1943 года в гетто функционировали 28 мастерских (16 в легкой промышленности и сфере обслуживания и 12 механических). Большинство заказов поступало от оккупационных властей. Несмотря на полный запрет для евреев на получение какого-либо образования, в гетто уже в первые дни оккупации была создана школа, в которую записались 2.700 детей в возрасте от 5 до 14 лет. Многие из них погибли во время массовых казней еврейского населения в июле — августе 1941 года. Осенью 1941 года в Вильнюсском гетто работали два начальных класса и несколько классов средней школы. С января по декабрь 1942 года число учителей увеличилось с 23 до 72, учеников — с 390 до 1.405. Занятия в школе велись на идиш. «Совет старейшин» гетто уделял большое внимание медицинской помощи населению и санитарному состоянию гетто. Больше всего сотрудников Юденрата работало в отделе здравоохранения — 360 человек. В санитарной службе работали врачи, были открыты две гигиенические станции, где людям бесплатно выдавали мыло. Уже в июле 1941 года в гетто была открыта больница на 160 мест. Через год число коек возросло до 237. В больнице работали 26 врачей[239].
Поделиться книгой: