Каузальный дуализм

Заметим, что точки зрения «от первого лица» и «от третьего лица» подразумевают сознание как объект. Вообще такие понятия, как «лицо», «Я», «субъект», «Я определяемое», «Я эмпирическое», «агент», «психологическая ментальность», «трудная и лёгкая проблема сознания», подразумевают сознание как объект в том смысле, что сознание подвергается «расчленению» на определяющую и определяемую части и определяемое сознание выполняет роль объекта. Но, как и в случае с проблемой гомункула, возникает вопрос: что определяет Я определяющее? Иной подход к субъект-объектному отношению может быть развит на основе теории отражения.

Теория отражения, на которой базируется философия сознания советской философско-психологической школы, есть, по нашему мнению, такого рода теория, в рамках которой может быть произведён синтез взглядов от первого и от третьего лица. Дадим краткую характеристику этой теории. В книге «Бытие и сознание» Рубинштейн подводит следующую базу к теории отражения. «Всякое действие есть взаимодействие…» [Рубинштейн С. Л., 1957, с. 10]. «Всякое взаимодействие есть в этом смысле отражение одних явлений другими» [там же]. «…результат того или иного воздействия на любое явление обусловлен внутренней природой последнего; внутренняя природа явлений представляет ту «призму», через которую одни предметы и явления отражаются в других» [там же, с. 11]. «…воздействие каждой вещи на другую преломляется через свойства этой последней, вещи «отражают» друг друга» [там же]. Из приведённых положений вытекают два важных следствия для обсуждаемого вопроса.

Во-первых, невозможен взгляд только от первого или от третьего лица. В силу того, что любое действие есть взаимодействие, каждый взгляд порождает противоположный. И, во-вторых, оба взгляда, как изнутри, так и снаружи, имеют общую природу, так как являются отражением друг друга. Проблема заключается в том, чтобы установить эту природу.

Диалектический подход к проблеме сознания, развитый советской философско-психологической школой, исходит из принципа активности субъекта. «Идея диалектики рождается на основе признания активной роли субъекта в формировании изучаемого объекта» [Метлов В. И., 2005, с. 42]. Этот подход находит своё выражение преимущественно в субъектно-деятельностной теории С. Рубинштейна, А. Леонтьева, А. Брушлинского и знаково-речевом подходе М. Бахтина, Л. Выготского и др. Единство обоих подходов заключается в следующей формуле, которую описал Брушлинский: «…субъект, осуществляющий психическое как процесс, – это всегда и во всём неразрывное живое единство природного и социального. В психике человека нет ничего, что было бы только природным, но не социальным, или только социальным, но не природным; вопреки широко распространённой точке зрения, даже на высших этапах духовного развития личности психическое не перестаёт быть природным и не становится чисто "социальным"» [Брушлинский А., 2004, с. 66–91].

Теория отражения в приведённом варианте имеет несколько важных преимуществ. Во-первых, «свойство отражения» постулируется базовым для материи. Материя здесь понимается значительно шире, чем принято считать, и тем более шире, чем в «современном» материализме. В процессе эволюции это свойство проявляется на разных уровнях движения материи. Поэтому теория отражения не ищет ответ на вопрос, как возникло сознание, а старается понять, в чём состоят особенности данной формы движения материи. Во-вторых, в теории отражения соотношение между материей и духом может принимать более сложный вид, чем отношение первичности-вторичности. Известна формула, что без субъекта нет объекта, а без объекта нет субъекта. Таким образом, теория отражения открыта для дальнейшего развития, которое может быть связано с тем, что не только субъект постулируется как познающий «агент», но и взаимодействующий с субъектом мир приобретает эти черты. В-третьих, теория отражения подразумевает более сложную форму детерминизма, которая отлична от простой каузальности и ближе к Лейбницу, нежели к Декарту. Виктор фон Вайцзеккер пишет: «Ибо на место каузально-механической зависимости выступило подобное гештальту соответствие между внешним миром и организмом. Такое соответствие отвечает больше предустановленной гармонии Лейбница, чем каузальному действию Декарта» [Viktor von Weizsäcker, 1977, p. 57].

Простая каузальность представляется чем-то, не отвечающим требованиям науки. Создаётся впечатление, что детерминизм между физическими объектами лишён чего-то третьего. Скажем, после соударения бильярдные шары разлетаются, так как, казалось бы, непосредственно контактируют. Шары как бы детерминируют поведение друг друга. Однако разлетание происходит не только из-за самих шаров, но и в силу того, что они существуют в рамках действия электромагнетизма. В то же время вопрос «Почему существует электромагнетизм?» – остаётся за скобками. Возникает убеждённость, что есть какой-то непосредственный детерминизм между бильярдными шарами. Хотя на самом деле в таком, казалось бы, простом физическом детерминизме всегда есть что-то, что не есть физический объект (так как электромагнетизм может быть признан объектом только в познавательном смысле), а есть условие, в которое физические объекты помещены. То есть детерминизм типа объект-объект представляется недопустимым упрощением.

Как ни странно, но, рассуждая о взаимосвязи психического и физического, часто поступают так же, как в случае с шарами, а именно требуют того, чтобы был установлен механизм непосредственной каузальности между первым и вторым, тогда как первое может выступать, например, условием для второго, одновременно находясь с ним в неразрывном единстве. Никто не задаётся вопросом о детерминизме между гравитацией и материей, так как первое выступает в качестве условия для второго, хотя и неразрывно связано с ним. Если сознание, например, есть некая форма условия, в котором могут пребывать физические объекты, то соотношение сознания и материи (в данном случае психического и физического) может быть подобно соотношению между гравитацией и силами гравитации. (К этой точке зрения оказывается близок Д. Чалмерс, однако его философии недостаёт диалектики, и он вынужден рассуждать об опыте, который получает, например, «термостат».)

Так как теория отражения приобретает аутентичный смысл лишь в русле диалектики, то она подразумевает принцип развития форм движения материи, историзма. Это означает, что имеет место эволюция и усложнение форм движения, а вместе с этим и самого отражения. Причём усложнение форм отражения связано с возрастанием степени индивидуальности процесса отражения и отражаемых явлений и процессов. При этом чем выше степень индивидуальности процесса отражения, тем в большей степени само отражение участвует в детерминации процессов. Можно было бы говорить об индивидуальной форме детерминации или о своего рода законотворческом свойстве процесса отражения на высших его стадиях, когда отражение становится условием, в рамках которого протекают различные процессы.

Аргументы в пользу этого можно найти у таких разных авторов, как Эльзассер [W. M. Elsasser, 1981, p. 131–150], для которого биологический детерминизм есть механизм плюс индивидуальность, и Рене Том [Том Р., 1970, с. 157], утверждающий, что в современной физике вполне допустимы антропоморфные модели.

Как уже было указано выше, теория отражения может быть доработана. В частности, эта теория имеет двоякое отношение к проблеме субъект-объектных отношений. С одной стороны, отражение есть равноправный тип взаимодействия, так как субъект и объект отражают друг друга. Однако в теории отражения, например в версии Рубинштейна, активная роль принадлежит только одной из сторон. Хотя философ проявляет двойственность в вопросе, какая из сторон активна. В «Бытии и сознании» Рубинштейн пишет: «Мозг – только орган психической деятельности, человек – её субъект… познаёт и изменяет мир не мозг, а человек» [Рубинштейн С. Л., 1957, с. 7]. Он же ранее замечает: «Мозг – только орган психической деятельности, а не её источник. Источником психической деятельности является мир, воздействующий на мозг» [там же, с. 6]. Таким образом, мир признаётся источником, а человек – субъектом психической деятельности. Но и источник, и субъект могут пониматься как активные начала. В то же время теория Рубинштейна исходит из такого понимания субъекта, в котором он лишён свойства быть источником. И в этом понимании отношение «отражения» оказывается неравноправным: мир определяет человека, а человек познаёт мир. Если же придерживаться теории равноправного отражения, то придётся с необходимостью рассматривать и такую форму взаимодействия, в которой человек представляет собой «загадку» для мира, и мир также познаёт человека.

В этом смысле окажется, что не только человек познаёт мир, описывая это в книгах, но и материальный мир познаёт (адаптируется) «мир человека», описывая это в мозге человека на уровне нейронных связей, а также на генетическом уровне. Так как процесс отражения является двусторонним, данное рассуждение адресует нас к теме свободы и необходимости. Познание мира, как показывает история науки, есть некая фиксация явлений и процессов в форме необходимости. Даже случайность и неопределённость в этом смысле понимаются как форма необходимости. Познание же миром человека должно быть некоей формой фиксации свободы и адаптации к этой свободе. То есть на том этапе эволюции, когда человека ещё не существует, может быть рассмотрена такая форма познания, когда необходимость адаптируется к свободе, выраженной в той или иной форме. Возможно, именно такая дополненная теория отражения позволит произвести синтез взглядов «от первого» и «от третьего» лица.

Список литературы

Брушлинский А. В. Субъектно-деятельностная теория и знаково-речевой подход в психологии // Наука и ее методы накануне XXI столетия: НОЦ Образование XXI век / Под ред. В. И. Метлова. М., 2004.

Васильев В. В. Трудная проблема сознания. М., 2009.

Васильев В. В. Сознание и вещи: Очерк феноменалистической онтологии. М., 2014.

Гуссерль Э. Кризис европейского человечества и философия // Вопросы философии. 1986. № 3.

Деннет Д. Как исследовать человеческое сознание эмпирически / Пер. с англ. Н. С. Юлиной // История философии. М., 2005. Вып. 12.

Дубровский Д. И. Сознание, мозг, искусственный интеллект. М., 2007.

Ильенков Э. В. Идеальное // Философская энциклопедия. М., 1962.

Кант И. Критика чистого разума. Симферополь, 1998.

Ладов В. А. Аналитическая философия и феноменология // Логос. 2014.

Метлов В. И. Диалектика и современное научное познание // Философия и общество. 2005. № 4.

Метлов В. И. Некоторые аспекты феноменологии Гегеля в сопоставлении с современными феноменологическими движениями // Философия и общество. 2013. № 4.

Нагель Т. Каково быть летучей мышью? / Пер. с англ. М. А. Эскиной. Самара, 2003.

Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание: О месте психического во всеобщей взаимосвязи явлений материального мира. М., 1957.

Сёрл Дж. Открывая сознание заново / Пер. с англ. А. Ф. Грязнова. М., 2002.

Том Р. На пути к теоретической биологии. М., 1970.

Чалмерс Д. Сознающий ум: В поисках фундаментальной теории / Пер. с англ. В. В. Васильева. М., 2013.

Юлина Н. С. Философский натурализм: О книге Дэниела Деннета «Свобода эволюционирует». М., 2007.

Bartok Ph. J. Journal of the History of Philosophy. Oct. 2005. Vol. 13. № 4.

Block N. On a confusion about a function of consciousness // The nature of consciousness / Ed. by N. Block, O. Flanagan, G. Guzeldere. Cambridge (Mass.), 1997.

Dennett D. C. Freedom evolves. N.Y., 2004.

Elsasser W. M. Principles of a new biological theory: A summary. Journal Theoretical Biology. 1981. № 89.

Gallagher S. Mutual enlightment: Resent phenomenology in cognitive science // Journal of Consciousness Studies. 1997. Vol. 4. № 3.

Heidegger M. The basic problems of phenomenology. Indiana university press. 1988.

Weizsäcker V. von. Natur und Geist Taschenbuch. 3 Auflage (Gebraucht – Akzeptabel). Kindler, 1977.

Введение ко второй статье

Я, к сожалению, не был знаком с Эвальдом Васильевичем Ильенковым. Он совершил самоубийство в 55 лет, в 1979 году, то есть в год моего рождения. Но мне посчастливилось быть знакомым с его оппонентом, Давидом Израилевичем Дубровским. Для многих и для меня Дубровский является живым воплощением силы духа в своём творчестве и в своей жизни. Несмотря на возраст, философ продолжает много работать, читать лекции, а также заниматься своим хобби – единоборствами.

Между учёными, знакомыми со знаменитым спором между Ильенковым и Дубровским, до сих пор принято задавать вопрос: а ты на чьей стороне? Этот спор разворачивался еще до моего рождения, но и меня постигла эта участь. Когда я впервые сообщил своей коллеге в МГУ, что занимаюсь проблемой онтологии сознания, она сразу же участливо спросила меня, на чьей я стороне. Считаю ли я, что идеальное – есть субъективная реальность и созданное явление ограничено мозгом человека, как Дубровский, либо что идеальное выходит за рамки мозга и в каком-то смысле существует объективно за границами субъективной реальности, как Ильенков?

Когда этот вопрос был задан, он перестал для меня быть просто историей отечественной философской мысли. Я всерьёз задумался об этом и не смог сразу найти ответ. Интуитивно я всегда симпатизировал функционализму и поэтому был на стороне Дубровского, который казался мне понятным и значительно более близким к материализму и вообще науке, но за Ильенковым стоял не только его любимый Гегель, а что гораздо более важно, за ним стоял и Платон. Это было серьёзным вызовом. С одной стороны – биологический натурализм и наука, с другой – ностальгия по метафизике мира идей, которой Ильенков придавал неописуемую притягательность и научную легитимность. И я решил дать собственную трактовку старого спора.

В этой статье мне, кажется, удалось нащупать важную деталь, которую никто из академических учёных не собирался рассматривать в силу её кажущейся нелепости. Я показал, что Дубровский неизменно говорит о сознании как о содержании, опуская его как форму, тогда как Ильенков делает ровно наоборот – игнорирует вопрос содержания. Моё смелое утверждение подтвердилось не только по смыслу, но и даже статистически. Изучая публикации этих авторов, несложно заметить частоту совместного использования этих слов.

Работая над этой статьёй, я был полностью и всецело влюблен в монизм. Моим героем был древнегреческий философ Фалес, который, вполне возможно, первым решил искать первопричину всего мироздания и провозгласил, что это вода. После этого прорыва до Платона было уже рукой подать, думал я, не замечая того, что сам всё меньше и меньше верю в монизм, коль скоро всерьёз противопоставляю сознание в качестве формы сознанию в качестве содержания. Сама мысль об этом, как я теперь понимаю, неизбежно должна приводить к дуализму, потому что вслед за ней возникает вопрос: можно ли, воссоздав содержание сознания, воссоздать также и его форму? Или это принципиально «разные вещи»?

Данную статью авторы русскоязычной «Википедии» решили упомянуть на страницах, посвященных Ильенкову и Дубровскому. Я был этому несказанно рад и мотивирован работать дальше.

Статья 2. Историческая онтология сознания. Проблема соотношения формы и содержания на примере некоторых положений концепций Э. В. Ильенкова и Д. И. Дубровского[5]

В свете современной аналитической проблематики сознания известная дискуссия Э. В. Ильенкова и Д. И. Дубровского может приобрести ещё одно новое звучание. Для Дубровского сознание есть прежде всего содержание, тогда как у Ильенкова оно – только форма. Этот аспект важен при рассмотрении онтологии исторического в сознании. Новое рассмотрение данного спора позволяет исследовать вопрос об онтологическом статусе «сознания как формы» в отличие от «сознания как содержания». При детальном рассмотрении этот вопрос сводится к проблеме: является ли сознание таким же фиксируемым в моменте времени процессом, как все иные процессы, до сих пор известные науке, такие как память и другие? С этой точки зрения историческая онтология сознания, рассматривающая свой объект как историческую форму взаимодействия различного рода общественных и иных отношений, выступает в качестве альтернативы преобладающим сегодня в аналитической философии упрощённой физикалистской и излишне сложной дуалистической онтологиям сознания.

* * *

Если существует «лакмусовая бумага» в философии сознания, то это вопрос о том, будет ли обладать сознанием полная физическая копия мозга человека. Речь идёт, конечно, не о тех проявлениях сознания, которые мы внешне фиксируем у сознательных существ, а о внутренней составляющей – феноменальном сознании в понимании Т. Нагеля, Д. Чалмерса и др. С одной стороны, этот вопрос адресует нас к самым базовым философским понятиям, таким как материя, идеальное и т. д., но с другой – утверждать, что этот вопрос есть вопрос о первичности материи или сознания, или, в актуальной его современной форме, вопрос о монизме и дуализме, всё же неверно. На первый взгляд, действительно, дуалист должен ответить, что физическая копия не будет обладать сознанием, так как помимо материи есть что-то ещё, а материалист – что будет, так как материя – это всё, из чего состоит наш мир и мы сами. Однако если в отношении дуалиста это, скорее всего, верно, то материалист далеко не так одномерен. И в этой связи новую актуальность приобретает известный спор советских материалистов, марксистов Э. В. Ильенкова и Д. И. Дубровского. Спор тем более интересный, что представляет собой дискуссию двух материалистов об идеальном.

Прежде чем дать новую интерпретацию этому спору, рассмотрим более подробно поставленный в начале статьи вопрос. Что на самом деле он означает? То есть в чём, по существу, может состоять отличие, скажем, Ивана Ивановича от его полной физической копии, созданной искусственно? Этот вопрос довольно-таки актуален в наше время, так как техника позволяет создавать весьма точные копии человеческого мозга, и если сегодня они ещё значительно уступают оригиналу, то через десять лет ситуация изменится. Например, еще в 2013 г. Евросоюз выделил 1 млрд евро на программу изучения человеческого мозга «The Human Brain Project».

Проект реализуется в Швейцарии под руководством нейробиолога Генри Макрама и объединяет специалистов из 26 стран. В рамках проекта учёные создают точную модель мозга вплоть до синапсов, используя суперкомпьютер и цифровые технологии. Основная задача этого проекта – поиск методов лечения ментальных расстройств, однако на волне общего энтузиазма уже сегодня на мировом рынке появляются компании, которые предлагают просканировать мозг клиента, чтобы в будущем, когда станут доступны необходимые технологии, можно было восстановить его личность. Поэтому вопрос о том, будет ли физическая копия мозга обладать сознанием, перестал быть только гипотетическим.

Здесь, конечно, следует сделать оговорку. В современных исследованиях речь не идёт о полной физической копии. Наука сегодня способна воссоздать только нейронную копию, то есть макроструктуру мозга. О копировании мозга на уровне хотя бы атомов, не говоря уже об электронах, кварках и т. д., не может быть и речи. Аналогично невозможно воссоздать и все возникающие в мозге физические поля. Говоря строго, вследствие принципа Гейзенберга, по которому точно могут быть известны либо координаты, либо импульс каждой частицы, полную физическую копию мозга создать в принципе невозможно, вне зависимости от нашего технического уровня. Реально достижима только копия его нейронной или даже молекулярной структуры. Однако данная оговорка ничего не меняет для упомянутого мысленного эксперимента, где речь идёт о гипотетической полной физической копии.

Итак, в чём отличие реального Ивана Ивановича от полной физической копии, если ставить вопрос гипотетически и в рамках материализма? Ответ вполне очевиден: он отличается только своей историей и конкретным расположением во времени и пространстве, то есть своими координатами. Вопрос о координатах мы временно опустим и рассмотрим исторический аспект. В этом смысле оригинальный Иван Иванович рождается и проходит эволюционный путь от состояния бессознательного младенца до полноценного члена общества, а второй возникает относительно быстро в результате сканирования и прототипирования как готовый продукт. Если следовать стереотипам физикалистского мышления, то такое различие – история личности – не играет роли.

Коль скоро полная физическая копия Ивана Ивановича содержит все нейронные связи, все физические частицы и поля, расположенные аналогичным образом и имеющие соответствующие импульсы, то она имеет и сознание, причем подобное сознанию оригинала. Для физикализма в сущности нет разницы, каким образом Иван Иванович появился. Но действительно ли это не важно и для материализма вообще? Действительно ли для материализма не играет роли, какова история Ивана Ивановича, а важен только временной срез физических фактов? И здесь мы возвращаемся к упомянутому выше спору двух советских материалистов.

Суть их разногласия, как многократно отмечалось, заключается в том, как именно понимать природу идеального. Для Дубровского идеальное есть субъективная реальность – продукт человеческого мозга, а следовательно, явление в первую очередь индивидуально-биологического характера. Для Ильенкова идеальное, напротив, – свойство общественно-исторического процесса, субъективный образ объективной реальности. Следовательно, несложно заметить, что в «ильенковском» сознании исторический аспект играет огромную роль, в то время как для Давида Израилевича он как бы вторичен, а точнее излишен, необязателен. Будучи функционалистом, Дубровский придерживается мнения, что одно и то же содержание может быть выражено на разных носителях и, следовательно, на определённом этапе наука овладеет технологией переноса «души» человека с естественного носителя (мозга, как он считает) на искусственный.

Следует, правда, отметить, что в одной из последних книг Дубровский критикует профессора А. А. Болонкина, который утверждал в 1998 г., что компьютерная модель нейронной структуры мозга может быть сохранена, благодаря чему человек становится бессмертным. Но и в 2007 г. эта критика у него сводится к физическому аспекту: «То, что сегодня моделирует компьютер в своей двоичной системе, имеет крайне мало общего с реальным функционированием нейронов в головном мозгу» [Дубровский Д. И., 2007, с. 234]. В целом же философ не спорит с такой возможностью в будущем: «Теоретически мыслима и та новая электронная цивилизация, которая с таким энтузиазмом обрисована профессором Болонкиным» [там же, с. 235].

Позиция Дубровского в этом вопросе обусловлена двумя убеждениями. Первое из них заключается в том, что мозг является материальным носителем того, что мы называем душой, сознанием. И этот момент часто освещается в связи со спором между Дубровским и Ильенковым, так как последний считал источником души, сознания «нематериальное тело человека», то есть общество, а вовсе не мозг [Самарский А., 2012]. Но мы хотели бы обратить внимание на другое, значительно более глубокое и, как нам представляется, более важное убеждение, по которому философы расходятся. Это вопрос о том, что есть сознание (как одно из проявлений идеального) – форма или содержание. Все остальные их разногласия удивительным образом проистекают именно из позиции по этому вопросу.

У Ильенкова идеальное есть только форма. «Идеальное – <…> форма духовного производства» [Ильенков Э. В.,1962, с. 219–227]. «Идеальное непосредственно существует только как форма (способ, образ) деятельности общественного человека, т. е. вполне предметного, материального существа, направленной на внешний мир» [там же]. «От структур мозга и языка идеальный образ предмета принципиально отличается тем, что это – форма внешнего предмета» [там же].

У Дубровского идеальное воплощенное в сознании, напротив, есть именно содержание. Поэтому он использует вместо понятия идеального в основном термин «субъективная реальность». «Вполне естественно утверждать, что всякое явление субъективной реальности (всякое явление сознания) есть информация, ибо оно интенционально, что-то отображает, есть определённое «содержание»«[Дубровский Д. И., 2007, с. 125]. В следующей цитате Давид Израилевич обозначает через «А» всякое явление субъективной реальности и называет его «содержанием». «А, как определённое «содержание», т. е. собственно информация, представленная мозговым кодом типа Х, может <…> быть представленной в других типах кодов, например посредством комплекса графических знаков, набора звуков и т. д.; подобные коды способны существовать вне личностей и независимо от них» [там же, с. 127].

Приведённые соображения двух философов показательны. Понимание ими идеального как формы (Ильенков) и как содержания (Дубровский) носит систематический характер. Даже когда Дубровский описывает, например, явление общественного сознания, он использует понятие «содержание». «Основное содержание индивидуального сознания есть содержание определённого комплекса явлений общественного сознания» [Дубровский Д. И., 2002, с. 167]. У Ильенкова, напротив, идеальное, сознание, предстаёт только как форма, что, как видно, стало наследством гегелевского и марксистского понимания сознания как формы представления вообще. Разногласие философов по этому вопросу и задаёт тон всей их дискуссии и в первую очередь определяет различие их взглядов на эволюцию сознания и природу личности.

Начнем со второго отмеченного аспекта о природе личности (хотя этот аспект очень быстро адресует нас к проблеме эволюции сознания). Феномен личности закономерным образом серьёзно увлекает обоих авторов. И Ильенков, и Дубровский – оба решают проблему личности, но каждый делает это по-своему. Эвальд Васильевич остается верен своему пониманию идеального как формы, что находит непосредственное отражение и в его теории личности. Личность у Ильенкова не имеет собственного содержания, она как бы «распределена», «растворена» в общественных процессах. И как раз это соображение больше всего вызывает возражения его оппонента, который настаивает на наличии у личности индивидуального содержания.

У Ильенкова находим: «Личность вообще есть единичное выражение жизнедеятельности "ансамбля социальных отношений вообще"» [Ильенков Э. В., 1984].

Приведём далее относительно длинную, но очень красноречивую цитату Эвальда Васильевича. «Внутри тела отдельного индивида реально существует не личность, а лишь её односторонняя („абстрактная“) проекция на экран биологии, осуществляемая динамикой нервных процессов. И то, что в обиходе (и в мнимо материалистической традиции) называют „личностью“, или „душой“, не есть личность в подлинно материалистическом смысле, а лишь её однобокое и не всегда адекватное самочувствие, её самосознание, её самомнение, её мнение о самой себе, а не она сама как таковая. Как таковая же она не внутри единичного тела, а как раз вне его, в системе реальных взаимоотношений данного единичного тела с другим таким же телом через вещи, находящиеся в пространстве между ними и замыкающие их „как бы в одно тело“, управляемое „как бы одной душой“» [Ильенков Э. В.,1984].

Дубровский критикует такое понимание личности. Он пишет, что в такой интерпретации «реальный субъект совершенно испаряется, а вместо него начинает фигурировать общество в целом…» [Дубровский Д. И., 1971, с. 185]. Он соглашается с Ильенковым в том, что общественное сознание находит свое отражение в индивидуальном сознании, однако пишет: «Вместе с тем данное индивидуальное сознание может быть в ряде отношений богаче общественного сознания. Оно способно содержать в себе такие новые идеи, представления, оценки, которые отсутствуют в содержании общественного сознания, лишь со временем могут войти в него, а могут и не войти никогда». «…Индивидуальное сознание характеризуется множеством психических состояний и свойств, которые нельзя приписывать общественному сознанию» [Дубровский Д. И., 2002, с. 167].

Разногласие философов по вопросу, что представляет собой личность, органически связано с их взглядами на то, как личность возникает. Или, как ставит эту проблему В. И. Метлов, «что, собственно, эволюционирует» [Метлов В. В., 2005]. О чём здесь идёт речь? Что отстаивает Дубровский и против чего выступает Ильенков? Вопрос только кажется простым. Совершенно недостаточно сказать, что Эвальд Васильевич придерживается общественно-исторической, а Давид Израилевич – биологической теории возникновения личности, сознания. Ильенков не спорит с тем, что мозг имеет биологическую природу и без мозга невозможно никакое сознание, никакая личность. В то же время Дубровский не отрицает важности общества в формировании индивида, того, что без общества нет и человека. Он многократно подчёркивает это. Вопрос в том, что взять за единицу эволюции личности, сознания. Формируется ли сознание шаг за шагом в ходе эволюционного процесса от одноклеточных до человека, так что и у молекулы можно найти элементы бинарной «сознательности», или оно возникает как высшая форма отражения в общественно-исторической среде. В первом случае единицей эволюции оказывается содержание (материальный носитель, информация), во втором – форма (способ взаимодействия).

Дубровский пишет: «Идеальное необходимо связано с материальным (материей), но вряд ли допустимо утверждать, что материальное необходимо связано с идеальным» [Дубровский Д. И., 2002, с. 21]. В этой идее выражается не столько просто материалистическая установка, сколько указание на то, что идеальное оказывается результатом эволюции материи. Но в таком случае должен быть найден момент, когда идеальное «вылупляется» из материи. И Дубровский находит такой момент, когда, по его мнению, содержание (материя) впервые становится информацией. Этот пункт имеет для философа решающее значение, так как, по Дубровскому, сознание и есть вид информации – «информация об информации». Но это не информация как форма, а информация как содержание – переживаемое субъектом интенциональное состояние. Он пишет: «В ходе эволюции произошёл переход от одноклеточных организмов к многоклеточным; жизнь многих из них требовала активного передвижения в окружающей среде. Именно эти обстоятельства и привели к возникновению нового типа информационных процессов в форме субъективно переживаемых состояний…» [там же, с. 149].

Таким образом, установка, что сознание, личность есть содержание, связывается у Дубровского с биологическим натурализмом. Ильенкова невозможно упрекнуть в том, что он не был материалистом. Но его материализм совершенно иного рода. «А что, если среда есть нечто конкретно-историческое, тогда как?» [Ильенков Э. В., 1968], – спрашивает он у оппонента. Для Эвальда Васильевича очевидно, что если мыслить человека как совокупность материальных частиц, то «в конечном итоге эта логика с неизбежностью приведёт к «социо-био-химически-электро-физически-микрофизически-квантово-механическому» пониманию сущности человека» [Ильенков Э. В., 1984, с. 319–358]. А для такого материалиста, как Ильенков, это неприемлемо.

Для Ильенкова сознание не есть что-то, состоящее из чего-то. Это даже не содержание информации или информации об информации. Для него это явление (а точнее, процесс, форма процесса) скорее соответствует вопросу «как», нежели вопросу «что», в чём сегодня мы нашли бы аналогию с такими авторами, как Т. Нагель, Ф. Джексон и др. Форма – это то, «как» нечто существует. Поэтому сознание для Ильенкова в каком-то смысле подобно вихрю, но не тому, «из чего» этот вихрь состоит, а тому, «как» он организует некоторое содержание. Этот «вихрь», однако, в отличие от физического, вовлекает в своё движение не частицы пыли или иные тела, а динамические отношения (процессы) – общественные, ролевые, предметные, смысловые, исторические. В свою очередь, процессы отличаются от физических предметов в том числе и тем, что они иначе пребывают в мире. Если тела существуют как пространственные конфигурации временны́х срезов, то процессы, напротив, есть скорее временны́е, исторические конфигурации. Когда мы передаём сведения о телах, например о звёздном небе, то представляем, рисуем, моделируем то, каким оно было, есть или будет в какой-то момент временно́го среза (например, в рамках светового конуса). Когда же мы сообщаем о «динамических отношениях» между телами, социальными ролями и т. д., мы прежде всего имеем в виду некоторую историю, то есть картину, но не в пространстве, а во времени.

Говоря «как», мы часто имеем в виду процесс или форму взаимодействия. В этом смысле некоторые формы также существуют во времени, как содержания – в пространстве. Такого рода формы невозможно скопировать, воссоздав только их пространственную структуру.

Мы никогда не узнаем позицию Ильенкова по вопросу, будет ли полная физическая копия человека обладать сознанием. Он не исследовал эту проблему, близкую скорее для современных аналитиков. Однако что-то подсказывает, что он не ответил бы на этот вопрос положительно. Именно Ильенков задается вопросом: «А возможна ли вообще, в принципе материалистически-ориентированная психология?» [Ильенков Э. В., 1984].

Также ему принадлежит ряд высказываний, в которых он даёт понять, что психика в минимальной степени детерминирована чисто физическими свойствами мозга: человеческий мозг потому и обеспечивает человеческую психику, что способы его функционирования в отношении специфически человеческих задач уже совершенно свободны от определяющего влияния чисто биологических, генетически врождённых нейродинамических отношений и связаны ими в минимальной мере [там же, с. 145–155].

Ильенков строго придерживался позиции, что сознание воспитывается, формируется в обществе в процессе предметной деятельности. Без воспитания, без деятельности, а следовательно, исторического процесса, нет и самого сознания. Это, в частности, подтверждается позицией Ильенкова по так называемому Загорскому эксперименту. Он был убеждён, что воспитание, приобщение к предметной деятельности могут развить эту способность даже у слепоглухонемых от рождения детей. Хотя его оптимизм в этом вопросе разделяли и разделяют сегодня далеко не все. В одном из современных исследований Загорского эксперимента автор указывает: факты таковы, что отсутствие зрения и слуха с самого рождения, как правило, сказывается гораздо тяжелее на развитии человека, чем наступление слепоты и глухоты даже в раннем детском возрасте. Именно факты пока говорят о том, что оптимизм Ильенкова (что даже слепоглухим с самого рождения людям могут быть открыты перспективы безграничного развития) явно завышен [Пущаев Ю. В., 2013а; 2013б].

Мы не можем судить о том, какой была бы позиция Ильенкова о наличии сознания у полной физической копии Ивана Ивановича, но мы вполне способны задаться вопросом об онтологическом статусе «сознания как формы» в отличие от «сознания как содержания» в этом аспекте. Действительно, по Ильенкову, сознание формируется не как нечто содержательное, обособленное, нечто такое, что может быть запечатлено как мгновенный срез материальных фактов. В его представлении сознание есть исторический процесс, и даже сама форма этого процесса. В данном смысле возникает вопрос: содержит ли полная физическая копия человека также и копию этого исторического процесса? То есть исходный вопрос может быть переформулирован следующим образом: содержит ли срез физических фактов о мозге в определённый момент времени всю совокупность исторических фактов о сознании? Или: содержится ли в материальной копии тела, воссозданной в какой-то момент времени, также и вся его история? Или, напротив, история имеет собственную онтологию, которая не сводится полностью к физическим фактам о текущем состоянии чего-либо?

Так, например, предполагается, что память человека неразрывно связана с нейродинамическими системами головного мозга.

Накопление и хранение информации в мозге – процесс, который редуцируется к физическим процессам. В свою очередь, любой физический процесс обладает таким свойством, что каждый момент этого процесса содержит в себе всю совокупность фактов, необходимую для его продолжения. Физическая информация подвержена закону сохранения по аналогии с энергией (возможным исключением являются процессы в сингулярности черных дыр). Следовательно, физическая копия Ивана Ивановича обладала бы той же памятью (содержанием) о произошедших событиях, объектах, о самом себе, что и оригинал. То есть память, а следовательно, и (по большей части) личность человека, может быть материально скопирована, так как не обладает особой онтологией исторического. История здесь полностью фиксируется каждым моментом времени.

Вопрос заключается в том, является ли и сознание таким же фиксируемым в моменте процессом, как память. По мнению аналитического философа Дэвида Чалмерса, сознание и память человека по своей природе сильно отличаются. При этом, в терминологии аналитической философии, память супервентна на физическом (легкая проблема сознания), а сознание – не супервентно (трудная проблема сознания). То есть вся совокупность физических фактов определяет всё, что представляет собой память человека, но не определяет всех фактов о сознании.

Чалмерс так описывает супервентность: «В-свойства супервентны на А-свойствах, если невозможны две ситуации, тождественные в плане А-свойств, но различные в плане В-свойств» [Чалмерс Д., 2013, с. 55]. Комментируя в этой связи супервентность, например, биологических свойств на физических свойствах, философ дает такую яркую иллюстрацию этому понятию: «Даже Бог не мог бы создать мир, физически идентичный, но биологически отличный от нашего» [там же, с. 57]. Однако если биологические свойства, по мнению автора, супервентны на физических свойствах, то сознание – нет. Вероятно, наиболее близким к сознанию явлением природы, которое Чалмерс считает супервентным на физическом, можно считать память. В этом отношении он замечает: «…некоторые супервентные свойства, такие, возможно, как память, легче обнаруживаются с позиции первого лица» [там же, с. 136]. При этом, с другой стороны, утверждается «невозможность логической супервентности сознания» [там же].

По мнению Д. Чалмерса, объяснить несупервентность сознания на физическом можно преимущественно только с помощью дуалистических концепций, где, кроме физических фактов о сознании, существуют также и нефизические факты. Позиция философа здесь совершенно понятна, но вряд ли является строго необходимой. Вводя дуализм в свою картину мира, Чалмерс, возможно, даёт не самое простое объяснение тому, почему сознание не супервентно на физическом. Альтернативой нематериальной онтологии сознания выступает её историческая онтология, которую мы склонны приписывать Ильенкову и которая проще, так как не требует введения дуалистической картины мира.

Действительно, сознание есть нечто, что не существует вне исторического процесса. Обездвиженная на миг Вселенная не содержит сознания. В отличие от процесса памяти процесс сознания невозможно «остановить» и рассмотреть в статическом состоянии даже мысленно. В каждый отдельный момент времени память представляет собой причинно-следственное звено, срез параметров, задающих дальнейшее развёртывание информационных процессов. В этом смысле сознание в какой-то определённый момент времени не является таким же причинно-следственным соединительным звеном между прошлым и будущим, как память. Сознание, вполне вероятно, напротив, отделяет друг от друга прошлое и будущее, внося элемент свободы в детерминизм будущего.

Создавая пространственную копию человека в какой-то отдельный момент времени, даже мысля в рамках материализма, мы воссоздаем лишь детерминированную, объективную составляющую человека, оставляя невоссозданной его субъективность, свободу, так как свобода существует только в истории, то есть во времени, и не существует в пространстве. Воссоздать свободу или сознание возможно лишь в пространственно-временно́й копии человека, но такой копией может быть только он сам. Ведь пространственно-временна́я копия человека может иметь место лишь в тех же координатах, что и оригинал.

В отношении спора Ильенкова и Дубровского Андрей Самарский с некоторой горечью замечает: «…как бы мы ни восхищались философским наследием Э. В. Ильенкова, нужно признать, что концепция идеального Д. И. Дубровского на сегодняшний день победила» [Самарский А., 2012]. Но Самарский описывает победу не Давида Израилевича, а тех глубинных интуиций, на которых построены современные представления о материи и которые делают и человеческое тело, и Вселенную вообще весьма плохими кандидатами на то, чтобы вмещать «чудо сознания».

Главной из этих интуиций является, пожалуй, не подвергаемая сомнению идея, что взаимодействие некоторых сущностей происходит тогда, когда эти сущности оказываются в одном месте и времени. Еще М. В. Ломоносов высказывал идею близкодействия, а её истинная победа связана с именами Дж. К. Максвелла и А. Эйнштейна. Близкодействие в современном мире – это что-то вроде антонима научной ереси. Если что-то действует на расстоянии без посредника, это кажется «алхимией». За редким исключением парадигма локального взаимодействия сегодня принимается без тени сомнения. В некоторых областях физики можно встретить соображения о телепортации и недоумение по этому поводу, но решительно нигде не встает вопрос о природе локальности, а именно: почему пересечение в пространстве и времени приводит к взаимодействию? С одной стороны, этот вопрос кажется странным, тривиальным. (Разве находиться в одном и том же месте и времени и взаимодействовать не одно и то же?) Действительно, а почему нет? Но, с другой стороны, а почему да?

Теория относительности на это, по сути, отвечает, что пространство-время производно по отношению к причинно-следственным связям. То есть пространство-время есть глобальная каузальная схема взаимодействия материи, это, в частности, подтверждается тем, что материя способна искривлять пространство-время. Однако при таком подходе мы также вынуждены признать, что взаимодействующие сущности должны только благодаря взаимодействию оказываться в одном и том же месте и времени, а не наоборот.

Если причинно-следственные связи первичны по отношению к пространству-времени, то непонятно, почему какие-то события во Вселенной могут происходить случайно именно благодаря пространственно-временно́му фактору. При этом, несмотря на «победу» близкодействия, физика всё ещё не может полностью отказаться от дальнодействия, например в случае квантовой телепортации.

Идея онтологии исторического враждебна для современных физических представлений. Для физика вся история тела заключается в его текущем состоянии, поэтому в онтологии исторического просто нет необходимости для описания почти всех явлений природы. Но, возможно, сознание является именно тем процессом, который требует для своего описания столь странной идеи.

Список литературы

Дубровский Д. И. Психические явления и мозг. М.: Наука, 1971.

Дубровский Д. И. Проблема идеального. Субъективная реальность. М.: Канон+, 2002.

Дубровский Д. И. Сознание, мозг, искусственный интеллект. М.: Стратегия-Центр, 2007.

Ильенков Э. В. Идеальное // Философская энциклопедия. Т. 2 / Под ред. Ф. В. Константинова. М.: Советская энциклопедия, 1962.

Ильенков Э. В. Психика и мозг (Ответ Д. И. Дубровскому) // Вопросы философии. 1968. № 11. C. 145–155.

Ильенков Э. В. Что же такое личность? [Электронный ресурс]: С чего начинается личность: сб. М., 1984. С. 319–358. URL: http: royallib.com/book/ilenkov_evald/chto_ge_takoe_/lichnost.html.

Метлов В. И. Диалектика и современное научное познание // Философия и общество. 2005. № 4. C. 30–55.

Пущаев Ю. В. История и теория Загорского эксперимента. Начало (I) // Вопросы философии. 2013а. № 3. С. 132–147.

Пущаев Ю. В. История и теория Загорского эксперимента: была ли фальсификация? (II) // Вопросы философии. 2013б. № 10. С. 124–134.

Самарский А. Проблема идеального: о современном состоянии спора Э. В. Ильенкова с Д. И. Дубровским. [Электронный ресурс]: Пропаганда. 2012. URL: http://propaganda-journal.net/5575.html.

Чалмерс Д. Сознающий ум: в поисках фундаментальной теории. М.: ЛИБРОКОМ, 2013.

Введение к третьей статье

После того как я стал дуалистом, не осознавая этого, моё философское творчество сконцентрировалось вокруг проблемы сознания в свете, если угодно, метафизики случайности и необходимости. Мне начал «мерещиться» грандиозный космический спектакль, в котором роли исполняет вовсе не один актер, а как минимум два или больше. Если бы меня спросили тогда, имеют ли случайность и необходимость общую причину, я бы не задумываясь сказал, что да. Но статья как раз о противоположном.

В этой статье намечается постановка проблемы, которая будет озвучена позже. Здесь я, в большей степени, вполне в ключе деконструкции Деррида, стараюсь систематически уйти от приевшихся дихотомий субъект-объект, душа-тело, материализм-идеализм и т. д. Поэтому моя критика касается термина Дубровского «субъективная реальность», который представляется понятным лишь интуитивно и совершенно не соотносится с задачами науки. Затем я стараюсь нащупать пары понятий, которые на самом деле не есть одно и то же, как перечисленные выше. Поэтому в списке дихотомий я выбрал единственную, которая мне видится надёжной, – случайность и необходимость.

Этот шаг был обоснован многими причинами. Во-первых, случайность и необходимость, по всей видимости, имели место ещё тогда, когда субъективная реальность существовала только как смутная возможность. Это более базовые свойства природы, участвовавшие в формировании интересующих меня явлений. Во-вторых, нет никаких доказательств, что случайность и необходимость имеют место по одним и тем же причинам. То есть случайность, вполне вероятно, не есть отсутствие необходимости, как будто белое пятно там, где «маляру» не хватило краски. Это, весьма возможно, самостоятельное универсальное явление природы, которое мы просто наблюдаем благодаря тому, что имеет место необходимость. В-третьих, эти категории непосредственно связаны с проблемой ментальной каузальности и каузальности вообще.

Я был немного удивлён, что самый быстрый интерес к этой статье проявили учёные, занимающиеся проблематикой художественного творчества. Им оказалась близка моя критика понятия «субъективная реальность», так как в их планы входило, по всей видимости, выделение менее таинственных сторон творческого процесса, чем «субъективные». Я назвал эту сторону реальности «человеческой», уподобляясь, быть может, Томасу Нагелю, и между строчек спрашивая, «каково это – быть человеком?». Термин «человеческая реальность» ещё менее удачен, чем «субъективная реальность», но он более точен, и это было самым важным для моей работы.