Убийство чёрными буквами

Это толстый палимпсест[21], размером чуть больше кварто. Переплет, пострадавшая от времени кожа с железными застежками, вероятно, на сто лет моложе самого тома. Кинтайр взял в руки тяжелую книгу, открыл и посмотрел титульную страницу.

Liber Veneficarum[22].

Книга ведьм, их труды и дни. Составлено по рассказам и записям достойных доверия людей. Подготовлено в сицилийском аббатстве Святого Иоанна по приказу аббата Роджеро для внимания и использования нашей святой матерью церковью.

Когда Клейтон привез книгу, Кинтайр только бегло просмотрел рукопись, написанную унциальным шрифтом. Он знал, что в средние века культ сатанистов достиг значительных размеров, отчасти как пережитки язычества, отчасти из социального протеста, но в число его непосредственных интересов это не входило. У человека есть время для изучения немного, прежде чем его снова заберет тьма.

Затем он открыл папку Брюса и стал читать его заметки. Некоторые в машинописи, но многие написаны такими каракулями, которые разобрать трудней, чем вульгарную латынь XIV века. Но записи в порядке, с четким указанием источников и ссылок. Брюс был хорошим ученым, старательным и аккуратным.

Кинтайр открыл первую страницу манускрипта. Написано просто. В начальных строках формулируется цель — показать суть движения, связанного с верой в ведьм и колдовство, насколько широко оно было распространено и как опасно для веры и государства, указаны источники и даются комментарии об их надежности. Критический подход свойствен и Средним Векам. Монах писал о колдовстве и ведьмовстве как о реальном явлении, существующем в реальном мире; он почти никакого внимания не уделял демонам, которые — предположительно — должны быть объектом поклонения.

Кинтайр вспомнил один ранее прочитанный абзац и попытался его отыскать. Да, вот он, почти в середине; это описание охоты на ведьм в тринадцатом веке в северной Италии как последствие Альбигойского крестового похода.[23] Автор пишет, что с тех пор не было явных доказательств проведения шабашей, и приводит доказательства — заявления церкви и светских властей и пара признаний, добытых пытками.

В этом месте Брюс дает ссылки на несколько дополнительных источников. И делает любопытную приписку: «Если в Романье в 1398 году не было организованного сатанизма, вряд ли Чезаре Борджиа мог присоединиться к нему сто лет спустя!» Приводится много свидетельств того, что никакого возрождения сатанизма не было; в течение всего пятнадцатого века, по мере роста процветания и распространения просвещения, культ этот все больше угасал.

Что ж, подумал Кинтайр, это торпедирует лодку Оуэнса.

Что-то привлекло его внимание. Он наклонился над страницей. «Дискурс» XV века, официальный отчет, обнаруженный в архивах Милана. Цитируется в подтверждение того, что в то время не проводилась Черная Месса. И на полях написано «Л.Л.»

Личные сокращения могут быть необычными и странными, но Кинтайр был особенно раздражен. О конечной цели работы Брюса известно так мало, что даже инициалы могут иметь значение.

Просматривая книгу дальше, работая над томом и заметками Брюса, он еще несколько раз обнаруживал эти буквы. Как будто они обозначали сведения, которые могут быть получены только в Италии, изучая местность или посещая старинные библиотеки.

Телефон снова помешал ему. Он взглянул на часы. Уже два часа! Он понял, что проголодался.

— Здравствуйте! Говорит Роберт Кинтайр.

Голос низкий. Еле заметно запинается.

— Профессор Кинтайр. Это Коринна Ломбарди.

— О! — Он смотрел на трубку, как школьник, у которого сильно забилось сердце. — О, да, — глупо сказал он.

— Я хотела извиниться перед вами.

— Что? — Он с огромными усилиями пришел в себя. — Какого дья… За что вы должны извиняться?

— За вчерашний вечер. Я ужасно себя вела.

Привычка взяла свое, он был знаком с очень многими женщинами, но все равно голос звучал не очень уверенно.

— О, пожалуйста, не говорите глупости. Если вы не возражаете, я бы сказал, что мне было очень приятно с вами познакомиться.

Уловил ли он легкий смешок?

— Спасибо. Вы очень добры. Но я была настоящей леди Макбет. Это звучало устало и жалко. Надеюсь, вы поверите мне: весь день я жалела об этом. Полчаса пыталась найти вас по телефону.

— Если бы знал, я бы оставил свой адрес… Черт побери! — Кинтайр сдержался. — Моя очередь попросить у вас прощения. Я не подумал.

— Все в порядке, — мягко сказала она.

— Нет, но…

— Правда. Мы провели поминальную службу, торжественную, как хотела мама… почти как настоящие похороны. Сейчас все выглядит по-другому.

— Да, я видел объявление. Не мог прийти. Нужно было закончить работу.

— В этом я вам завидую, — сказал она. Потом изменившимся тоном: — Я вернулась и легла спать. Проснулась только час назад. Словно занавес опустился. Брюс мертв, и это всегда будет причинять боль, но теперь мы можем продолжить жить своей жизнью.

Он колебался, не зная, что делать, опасаясь, что она примет его за садиста, наслаждающегося чужим горем. Вспомнилась строка из «Государя»: «Лучше быть стремительным, чем осторожным, потому что судьба — женщина».[24] Хорошо, сказал он себе.

— Есть кое-что, мисс Ломбарди.

— Да?

Она терпеливо ждала, пока он подбирал слова.

— Я не забыл, что вы говорили вчера вечером и занялся этим. Я имею в виду вашу мысль.

— О?

Уклончивый звук, слегка скептический.

— Могу сказать вам кое-что, отчего вы лучше себя почувствуете.

— Что именно?

Сейчас осторожность — не перед ним, а перед тем, что он может сказать.

— Телефон для этого не годится. Можем мы встретиться лично?

— Ну… — Потянулись секунды, которые показались ему раздражающе долгими. Наконец отчетливо, почти радостно: — Конечно. Когда хотите.

— Сегодня вечером? Вы ведь еще в квартире родителей?

— Сегодня собираюсь вернуться к себе. Но вечер подходит.

Он с расчетливой сухостью сказал:

— Учитывая, что я респектабельный профессор истории и старше вас больше чем не десять лет, могу я пригласить вас на ужин?

На этот раз она действительно рассмеялась.

— Спасибо, можете. Никакие дополнительные сведения не нужны: Брюс много рассказывал мне о вас. И это гораздо лучше, чем тоскливо сидеть в одиночестве.

Они договорились об адресе и о времени в шесть-тридцать, прежде чем он понял, что происходит. Когда трубка легла на месте, он какое-то неопределенное время просто сидел. О, нет! подумал он наконец. Это невозможно. Я слишком стар, чтобы впадать в романтику, и слишком молод, чтобы уставать.

Он решил поесть, прежде чем вернуться к рукописи.

Идя за сэндвичами и молочным коктейлем и возвращаясь, он думал о книге. Она могла стать причиной смерти человека, но могла быть просто стопкой исписанных листков пергамента. Второе вероятней. Но что такое или кто такой Л.Л.?

Когда он вернулся с солнечного света, в здании было полутемно. Даже его офис казался темным. Потребовалось несколько секунд, чтобы увидеть: книга исчезла.

9

Кинтайр немного постоял, ни о чем не думая.

Затем ему на мгновение представилось, как маленькие черные демоны влетают в полуоткрытое окно, хватают том и улетают на быстрых обугленных крыльях. Но нет, нет, сейчас двадцатый век. Мы разумны, мы не верим в колдовство, мы верим в науку и витамины, в командную работу и в неотъемлемое право каждого народа иметь свое государство. К тому же и фаза луны сейчас не та и… и…

Мысли перестали путаться. Он обошел стол, чтобы посмотреть, не упала ли книга. Нет. Он снял трубку и позвонил дежурному. Кто-нибудь заходил в его офис за последние двадцать минут? Не знаем, доктор Кинтайр. Нет, мы не находили вашу книгу. Нет, мы никого не видели.

Он положил трубку и снова постарался думать. Это было очень трудно. Он все время повторялся. Кто-нибудь должен был зайти. Да, кто-нибудь должен был зайти. Это легко сделать незаметно. Кто-то зашел и взял книгу.

Из-за чего хотели обворовать квартиру Марджери?

Это сразу привело его в себя. Если, как предположил вчера Клейтон, вор приходил за томом и не нашел его, следующее самое логичное место для попытки — университет.

Оуэнс! Я сказал ему, что пойду поесть. Он, должно быть, следил за входом.

Но где он сейчас? Подожди. Закрой глаза. Пусть мысли приходят свободно, не напрягайся, воспоминания сами возникнут на поверхности. Оуэнс упомянул, что снимает номер в «Бишопе», отеле, удобно расположенном вблизи кампуса.

Кинтайр заставил себя успокоиться. Если Оуэнс украл книгу, он захочет от нее избавиться. Навсегда. Но кожа и пергамент плохо горят. Выбросить: слишком велика вероятность, что кто-нибудь заметит и найдет. Оуэнс должен увезти книгу с собой в Лос-Аенжелес, чтобы спокойно уничтожить ее.

Сейчас он, наверно, собирается.

Кинтайр спрятал записки Брюса в ящик стола, а ящик закрыл. Хотя без физического доказательства книги эти записки не имеют смысла. Он быстро прошел по коридору — тем шагом, которым обычно ходит снаружи. Он успокоился и взял себя в руки. Черт побери. Триг прав. В божьем мире нет никакой причины для того, чтобы напрягать мышцы, и то же самое относится к мозгу. Эмоциональная путаница не позволит ему быстрей добраться до «Бишопа».

Но успокоиться было трудно. Кинтайр не занимался дзен-буддизмом или любой другой такой школой, но дорого бы дал за спокойствие, которое они дают.

Он вошел в современное, из красного кирпича здание в нескольких кварталах от Сатер Гейт и спросил о мистере Оуэнсе. Администратор проверил ячейку ключа и сказал:

— О, да, он пришел несколько минут назад.

— Я поднимусь. Он меня ждет, — сказал Кинтайр. Вероятно, это совсем не ложь.

Постучав в дверь писателя, он услышал приглашение войти. На кровати стоял открытый чемодан, и Оуэнс укладывал в него костюм. Еще один чемодан, закрытый, стоял на полу.

Оуэнс поднял голову (стало ли его лицо румяней обычного?) и сказал:

— Привет. Я рад, что вы зашли. Сегодня вечером я уезжаю.

Голос ровный. Может, слишком ровный. Кинтайр закрыл дверь и сказал:

— Мне казалось, вы хотели прийти в мой офис.

— Да, — ответил Оуэнс, — но сначала хотел собраться. — Он порылся в чемодане и извлек плоскую фляжку. — Хотите выпить?

— Нет, — ответил Кинтайр.

Он прислонился к двери, наблюдая. Но увидел только, что Оуэнс стоит почти одетый, лицо у него спокойное. Он укладывает в чемодан льняной костюм, и руки его не дрожат.

— Что привело вас сюда? — спросил писатель.

В ответ Кинтайр спросил:

— Разве не слишком неожиданное стремление уехать?

— Мм, да, я принял такое решение несколько минут назад. Но ведь у меня больше нет причин оставаться здесь.

— Убийство Ломбарди.

Оуэнс покачал головой.

— Бедняга. Но что я могу сделать? Заверяю вас, полиция не просила меня оставаться в городе.

Он посмотрел на Кинтайра, улыбнулся и продолжал:

— Почему бы вам не присесть и не поговорить со мной? Я в основном свободен до прихода Клейтона. Он сказал, что придет сюда.

— Клейтон. А что… — Кинтайр медленно пошел к стулу, на который указал Оуэнс. Он продолжал бессодержательно говорить. — Я думал, Клейтон в Городе. Он мне сказал вчера за ланчем, что отправляется туда и в ближайшем будущем не собирается появляться по эту сторону залива.

— Правда? Я позвонил ему в «Фэйрхилл», как раз перед вашим приходом. Он был в своем номере.

Кинтайр сел.

— Что вы от него хотели?

— Я хотел сделать ему предложение насчет «Книги ведьм».

— Что!

— Спокойней! — посоветовал Оуэнс. — Ведь книга не принадлежит вам.

Кинтайр застыл от усилий не наброситься на Оуэнса. Наконец он смог сказать:

— Наверно, вы и меня хотели поэтому видеть. Чтобы предложить взятку, от которой отказался Брюс.

— Вижу, вы представляете себе искаженную версию. — Оуэнс говорил уверенно. — Да, предложение было бы аналогичное. Я не против споров о Борджиа, но вы, люди, живущие в научном мире грез, не понимаете, что остальным приходится зарабатывать на жизнь. У меня сейчас нет времени заниматься мелочами, и вообще в жизни есть гораздо более важные вещи. Я попросил Ломбарди отсрочить спор. Не лгать, только немного подождать. Ведь есть многое другое, о чем можно писать, кроме этой книги. Ему совсем не обязательно было поднимать проблему Борджиа. Может, через пять или десять лет…

— Поскольку вы сами подняли эту «проблему Борджиа», как вы ее называете, — ответил Кинтайр, — у нас, живущих в мире грез, не было выхода. Если мы видим ошибку, мы должны ее поправить. За что, по-вашему, нам платят?

— Известность, — ответил Оуэнс. — Гордость. Ритуальный поклон прошлому.

Он достал серебряный портсигар, извлек из него длинную сигарету и постучал по ней ногтем большого пальца.

— Вы называете себя реалистом, — сказал он. — Тогда почему вы не признаете факты? Бремя учености, доказательств, асимптотическое приближение к истине — все это мертво. Исчезло вместе с обществом аристократов. Наш век пролетарский. — Он зажег сигарету. Его тренированный голос лектора продолжал звучать равномерно, вежливо, с легким оттенком печали. — Тот, кто танцует, должен платить музыканту, но тот, кто платит музыканту, выбирает мотив. Поскольку сегодня платят тупицы, чего еще можно ожидать, кроме марша тупости? Когда-нибудь вас уволят во имя правительственной экономии. Я продержусь немного дольше, потому что я слежу за уровнем глупости и приноравливаю к нему каждую свою следующую книгу, но рано или поздно публике станет трудно читать и мои книги. Тогда я буду жить на инвестициях и, может быть, даже вернусь к честной науке. Но не сейчас. Сейчас я должен выжить.

Кинтайр, увлекшийся помимо собственного желания, медленно сказал: