Помоги проекту - поделись книгой:
Новгородский архиепископ Евфимий в 1442 году предпочел возвести «поварни» из камня. На всякий случай. Известно, что московский пожар 1480 года произошел оттого, что «под стеной градною» находились поварские помещения[30].
Часто богатые дома состояли из нескольких помещений, соединенных между собой переходами, внутренним двориком, отдельной лестницей. По мере того как росла и разрасталась семья, пристраивали дополнительные палаты.
Почему же терем у Кольцова бревенчатый, дубовый? Вероятно, его хозяева, хотя и относились к привилегированному сословию, все же не были столь богаты, чтобы позволить себе каменные палаты. Иногда дома строили смешанно: частично из камня, частично из дерева. Только парадные постройки очень зажиточных людей могли быть полностью каменными. Оттого таким торжественным, таким богатым по самому первому виду, был столичный град Петербург, возведенный в начале XVIII века: «старые» города в ту пору еще были часто деревянными. С деревянными же мостами. А там и «береговой гранит», и нарядный Невский…
Да что там! Царский дворец Алексея Михайловича в Коломенском был построен деревянным. Предшествовали ему дворцы Ивана III, Василия III и Ивана IV. Но в смутные времена не устояли, были сожжены. Царской резиденцией деревянное Коломенское перестало быть только в 1703 году.
Руководили строительством итальянские архитекторы. Днем и ночью, не покладая рук трудились мастера над резиденцией императрицы Елизаветы Петровны. «В шесть месяцев с фундаментов построен и отделан», – гласили «Санкт-Петербургские ведомости» в выпуске от 5 ноября. Чтобы упростить себе работу, разбирали дворец… ненавистной всем Анны Иоанновны. Детали очень пригождались при постройке. Прекрасно зная, что этот новый роскошный императорский дом – всего лишь «гостевая резиденция», на отделку его не пожалели средств. Там были и золоченые панели, и наборный ореховый паркет.
«Вся столярная работа выкрашена зеленым цветом, а панели на обоях позолочены, – записал придворный ювелир Позье, – с одной стороны находится 12 больших окон, потолок расписан эмблематическими фигурами… Есть комнаты для танцев, игры». Праздники во временном Зимнем проводились дважды в неделю! Кстати, в этом пристанище Елизавета Петровна и скончалась – шесть тысяч свечей горели вокруг выставленного в Тронном зале гроба императрицы… Так что в известный нам Зимний переселилась уже Фике: Софья Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, императрица Екатерина II. Да, но вам, наверное, любопытно, где располагался временный деревянный дворец?
Его главный вход находился на Невском (и выступал примерно на 4 метра), ближе к Мойке. Тронный зал находился ближе к Малой Морской. Поварни теснились со стороны Кирпичного переулка, а личные покои государыни – вдоль Мойки. Известно, что там, с видом на реку, на балконе, частенько сиживала и пила чай Елизавета Петровна.
О том, что русские любят строить из дерева, писали и заезжие иностранцы вроде Д. Флетчера. «Деревянная постройка… гораздо удобнее, – говорил он в XVI столетии, – в каменной или кирпичной больше сырости, они холоднее». Немецкий дипломат Иоганн Корб, автор «Дневника путешествия в Московию»[31], соглашался с англичанином: «Дома… по большей части деревянные. Одни только вельможи и богатые купцы живут в домах, выстроенных из камня».
Лес было гораздо проще использовать для строительства. А вот для каменных домов приходилось разрабатывать каменоломни. Белый камень (как мы помним, Кремль в Москве когда-то был белым!) везли из сел Верхнего и Нижнего Мячкова. Постепенно камень стали добывать в Тверском княжестве, во Владимиро-Суздальском, в Нижнем Новгороде. Старицкие каменоломни широко использовались в XIII–XV веках. Понемногу регион добычи расширялся, включая в себя территорию Тулы, Боровска и Калуги. Что важно: добычей камня долгое время занимались только по распоряжению князей или царей. А вот частные каменоломни появились значительно позже. Требовалась для новых домов не только каменная кладка, но и кровельная черепица. Возник спрос на плитку, изразцы. Появились новые методики, новые мастера.
Представление о ложе с деревянными столбиками под балдахином – это картинка из европейского Средневековья. К слову, на таких кроватях частенько спали вповалку не только хозяева, но еще их дети и ближайшая прислуга. Потому что топить зимой одно помещение было гораздо выгоднее! Исследовательница английского быта, историк Люси Уорсли в книге «Дом. Интимная история» прямо рассказывает об этом: да, и графини с графами, и графские дети, и гувернантки с лакеями часто устраивались бок о бок. Холод всех равняет!
В русских теремах, где было разделение на женскую и мужскую половины, укладывались почивать иначе. Да еще и следили: не во все дни было желательно, чтобы супруг посещал свою «законную половину».
Например, в XVI столетии в воскресенье, среду и пятницу муж с женой не должны были оказаться в одной постели. Точно такие же правила действовали в дни церковных праздников. Впрочем, перечить мужу не следовало даже в такой ситуации: скорее, осуждался женский интерес. Покладистая и приятная в общении супруга, тихая и разумная хозяйка не забывала, кто в доме господин. Ее уделом оставались дети и хозяйство. А вот остальное ее словно и не касалось:
Интимной близости супругам рекомендовали избегать во время поста и в дни женской «нечистоты» (впрочем, этот момент схож и с установками в других верованиях). «Нечистой» женщина считалась и в определенный срок после родов, когда ей запрещалось посещать церковь (поэтому, если младенца крестили сразу же после рождения, что бывало достаточно часто, мать могла и не присутствовать на крестинах).
А в XVII веке и вовсе стало популярным учение спасовцев, или «нетовцев», как их еще называли. Главная идея заключалась в том, что жизнь спасовца должна быть направлена на подготовку к вечности. Не мирское имело значение, а жизнь души после смерти «телесной оболочки». Для этого не требовалось вступать в брак или заводить детей. Девушки-спасовки не шли под венец, не создавали семей. «Нетовщина» имела множество разновидностей, но всегда раздражала церковь и власти, – ведь она приводила к убыли населения.
Когда женщина ожидала ребенка, ей опять-таки рекомендовали целомудрие. Такая практика существовала и в Древнем Китае: едва императрица или любая обитательница гарема заявляла, что станет матерью, отец ребенка прекращал ее посещать. Прежде всего это делалось из соображений безопасности. Только в XVIII веке, с развитием медицины, на это стали смотреть проще (кстати, на Руси запрет на «общение» с мужем в воскресный день тоже был отменен в ту эпоху). Но что по-прежнему подвергалось осуждению – это отношения вне дома, вне брака. Привязанности должны были ограничиваться исключительно супругом, каким бы он ни оказался. Неудивительно, что героиня повести XVII века восклицает:
«Егда спящу ему со мною… на ложи…. аки клада неподвижная! Хощу иного любити».
Многое зависело и от статуса каждой конкретной семьи. Те, кто находился на виду, кто не мог утаить своей частной жизни, были вынуждены внимательнее относиться к церковным и светским предписаниям. С остальных спрашивали меньше (поэтому-то любое «похождение» при дворе моментально оказывалось на виду, рассматривалось и обсуждалось, а вот дворяне в провинции чувствовали себя свободнее. Если граф Шереметев с огромным трудом добился разрешения на брак с бывшей крепостной актрисой, Прасковьей Жемчуговой[32], то его современник, Иван Якушкин, без всяких сложностей женился на своей дворовой и узаконил общих с ней детей).
Большой мастерицей считалась Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева, первая и самая любимая жена Ивана Грозного. Славились мастерством светлицы княгини Сицкой и боярынь Милославских. Великолепно справлялись с вышиванием дочери царя Алексея Михайловича. Так и проходили дни девушек в теремах – в молитвах и за рукоделием, с выездами на богомолье или к родным.
Матери занимались детьми и хозяйством, особенно если их супруги надолго отлучались. В этот момент они брали в свои руки все имущество и нередко справлялись не хуже, чем мужья. Сохранившаяся переписка князей и представителей боярских родов подтверждает, что по ключевым вопросам женщины все-таки отсылали весточку к супругу – одобрит ли он дорогую покупку или, наоборот, продажу леса. Но в большинстве бытовых вопросов они прекрасно разбирались сами.
Хозяйка дома держала в руках прислугу (за исключением случаев, когда она хворала или была в тягости. Тогда ее обязанности могла исполнять старшая сестра мужа. Например, в царствование царя Алексея Михайловича большое влияние на него самого имела его сестра, царевна Ирина[33]). Она же разбирала жалобы, конфликты, возникающие в доме. Следила за тем, как обихожены дети. В семьях редко бывало 2–3 ребенка – если только отец не скончался молодым. А после смерти супруги даже те, кто уже обзавелся многочисленным потомством, старались снова взять жену.
На протяжении достаточно долгого времени брак был единственной возможностью для взрослых людей вести интимную жизнь. По крайней мере, возможностью, которая одобрялась обществом и церковью. Приплод, появившийся от случайной связи с холопкой, в эту картину мира вписывался вполне – такие отношения считались вполне обыденными. Но девушка из знатного рода «пойти в полюбовницы» не могла. Для нее это означало бы полный разрыв с семьей и огромный позор. Лишенная наследства и крова, она была обречена на гибель. Потому не сложился на Руси в Средневековье «институт фавориток». Даже знаменитая Василиса Мелентьева – то ли любовница, то ли жена Ивана Грозного (на этот счет существуют разные мнения) – фигура полулегендарная. Историк Руслан Скрынников в своих работах упоминал, что свидетельства о ней – весьма ненадежные. А историк Александр Зимин и вовсе считал Василису розыгрышем XIX столетия: якобы тогда ее аккуратно вплели в канву истории.
«Обручился со вдовою Василисой Мелентьевою, еже мужа ее опричник закла: зело урядна и красна, таковых не бысть в девах, киих возяще на зрение царю»[34].
Про Василису писал Николай Карамзин, что, дескать, государь «без всяких священных обрядов взял только молитву для сожития с нею». То есть сделал Мелентьеву своей любовницей. При этом немногочисленные источники, в которых упомянута эта женщина, «путаются в показаниях»: то ли она еще была замужем, когда приглянулась царю, то ли ее муж был убит. Так или иначе, воображаемая или настоящая, Василиса все равно просуществовала подле Ивана Грозного совсем недолго. А вскоре, из-за влюбленности в некоего юношу, Василиса была:
А. Казнена.
Б. Пострижена в монастырь 1 мая 1577 года.
В.… Да вариантов множество!
Есть упоминание о княжеской любовнице Настаске, но в целом, если рассматривать биографии русских государей вплоть до XVIII века, мы не видим упоминания рядом с ними имен каких-то влиятельных женщин со стороны. Окружение князей – их жены, матери, сестры. Реже дочери оказывали влияние на политику. В то время, когда во Франции царствовала Диана де Пуатье, а государь Генрих II игнорировал жену, русские правители предпочитали… вступать в законный брак с теми, кто был им по нраву. Английский Генрих VIII был женат шесть раз и, помимо этого, разделял ложе с другими женщинами. Можем ли мы провести такие же параллели с нашими царями того же времени? В том-то и дело, что практически нет!
Фаворитки – явление в нашей истории куда более позднее.
Но вернемся к терему. Он был надежным укрытием для женщин и самим символом тогдашнего мира. Даже царские дочери смотрели на театральные представления в палатах через специальные окошки, пока мужчины могли легко присутствовать на спектакле. Они приезжали в церкви и попадали внутрь по отдельным ходам, не предназначенным для чужих глаз. Принимая посланников из Дании, когда решался вопрос о замужестве его единственной дочери, Ксении, Борис Годунов так и не позволил молодым увидеться с глазу на глаз. Таким образом, женщина оставалась словно в тени своих родственников-мужчин до тех пор, пока не наступала пора ей выходить на сцену.
Глава 3. Мужской мир
Боярин – хозяин в своем доме. Но хозяин ли он сам себе? Сохранившиеся «свадебные чины» дают нам понять, что даже решение о своей женитьбе боярин не имел права принимать без одобрения государя. И это вполне понятно. Женитьба означает родство двух фамилий. Взаимосвязи, общие торжества, имущественные вопросы. Приближение постороннего семейства, ненадежного или подозреваемого в чем-то постыдном, было крайне нежелательным.
Была и обратная история: семья девушки, породнившейся с княжеской или царской фамилией, моментально становилась крайне притягательной для дальнейшего сближения. Как только царь Федор Алексеевич взял в жены девицу Агафью Грушецкую[35], две ее сестры легко нашли мужей: Анна стала женой «царевича Василия Сибирского», а Фекла вышла замуж за князя Урусова. А вот красавица Марфа Собакина стала очередной женой Ивана IV Грозного не в последнюю очередь потому, что приходилась родственницей любимому опричнику, Малюте Скуратову. Конечно, Марфу выбрали за красоту, но ее присутствие на смотре претенденток на роль царицы не состоялось бы, если бы Собакина не принадлежала к определенному кругу. К слову, и дочь Малюты стала царицей – ее выдали замуж за боярина Бориса Годунова, взошедшего на престол, когда скончался последний сын Ивана IV.
Одобрить или отклонить женитьбу боярина или дворянина было вполне в силах правителя. В XVIII столетии уже вовсю заключали браки по велению и по решению государя. Я уже писала про Павла Ягужинского и несчастную Анну Федоровну, которых сочетали браком с легкой руки Петра I (и обрекли Анну на страдания). Императрица Елизавета Петровна выдала замуж свою наперсницу, Мавру Шепелеву, за графа Шувалова. А императрица Мария Федоровна устроила брак дочери своей покойной подруги, Дарьи фон Бенкендорф, с князем Ливеном. Девушке было всего пятнадцать лет, но это не сочли серьезным препятствием для супружеской жизни (самой красивой русской императрице, Елизавете Алексеевне, было четырнадцать, когда ее выдали за наследника престола). К слову, сватовство Дарьи фон Бенкендорф удалось только со второго раза: поначалу девушку настоятельно рекомендовали графу Аракчееву. Но тот, едва взглянув на угловатого подростка, решительно отказался от такой чести. На самом деле у графа была зазноба в поместье – красавица-крепостная Настасья Минкина, которую он любил до самой смерти. К слову, Дарья выросла в прелестнейшую молодую женщину, кружила головы мужчинам в нескольких европейских государствах… Но ведь сердцу не прикажешь!
Но подлинным царственным купидоном можно считать государя Павла I. Вот уж кто любил женить своих подданных!
Смелая девушка, Александра Козицкая, однажды написала императору. Она просила его о помощи: родные разлучают с любимым! Вышло так, что наследница уральских миллионов влюбилась без оглядки в бедного французского эмигранта. Да, он происходил из дворянского рода. И даже, говорят, был дальним родственником герцогов де Граммон, но в Петербурге Жан де Лаваль не считался завидным женихом.
Александре искали пару «по чину». Ее сестра, Нетти, а теперь княгиня Белосельская-Белозерская, мечтала, что и Александра попадет в высший свет. А вот той такого света совсем не хотелось – она-то видела, что родня Нетти кривит губы и считает этот брак мезальянсом. Не было бы у девушки ее огромного приданого, Белосельские-Белозерские не посмотрели бы в ее сторону!
А вот Жан де Лаваль – иное дело. Да и нужно ли искать богатого избранника, если своих денег вдоволь? Александра располагала приданым в двадцать миллионов… И все эти аргументы она изложила в письме Павлу I. В то время государь лично читал обращения, адресованные ему. Для этого в столице были установлены специальные ящики. И Козицкая рискнула.
И это послание было прочитано! И прозвучал приказ: «Немедленно найти жениха и сегодня же отвезти под венец!» Шел 1799 год, ослушаться императора было немыслимо. «Купидон» Павел Петрович объединил любящие сердца, и Александра Козицкая стала носить фамилию Лаваль. К слову, это был как раз невероятно счастливый брак. И хотя о супругах Лаваль вы вряд ли много слышали, их дочь вошла в историю более громко – графиня Екатерина Павловна де Лаваль в 1820 году стала женой князя Трубецкого. А когда муж был осужден по делу декабристов, первой получила разрешение выехать за ним в Сибирь. У них было четыре дочери и три сына, Екатерина Павловна умерла в Иркутске, а поэт Николай Некрасов рассказал о ней всему миру в поэме «Русские женщины»:
И это все о ней, о дочери храброй миллионерши Козицкой и француза-эмигранта.
Князю Сергею Голицыну повезло меньше, хотя в жены ему досталась очаровательная девушка. Однако эти двое совершенно не совпадали – насколько живой, блестящей, светской была Евдокия Измайлова, настолько скромным и даже скучным находили князя. Они разъехались практически от венца, подолгу жили порознь и даже после, одновременно оказавшись в Петербурге, предпочитали не общаться. Обеты, данные по рекомендации императора Павла Петровича, тяготили обоих. А расторгнуть брак в первой трети XIX века было не так-то просто.
А вот другая история: 8 февраля 1800 года возлюбленная императора стала княгиней Гагариной. И снова помог «Купидон Петрович». Павел I стремился обеспечить фаворитке правильный замужний статус. Уже после смерти Павла I супруги Гагарины уехали на Сардинию. Современники говорили вполне определенно: нет между супругами даже малейшего намека на чувство. Князь просто хотел поправить свои дела и получить повышение по службе (и кто бы осудил его за это, учитывая выпавший шанс), женившись на императорской фаворитке. И теперь она ему была откровенно не нужна… Уверяют, что Анна нашла запоздалое утешение в Борисе Четвертинском, и, по всей видимости, именно он был отцом ее дочери, появившейся на свет в феврале 1805 года. Увы, это убило Анну: она скончалась, не выжил и младенец.
У супругов Багратион, обвенчанных по воле все того же «Купидона Петровича», общих детей не было. Знаменитый князь пылко любил свою супругу, а про нее говорили, что она влюблена в императора Павла I. Трудно сказать, смогли бы они выстроить хотя бы подобие дружеских отношений – прожили вместе совсем мало. Их разъединили политика и война, поэтому общение свелось к минимуму. А в 1805 году Екатерина Багратион решила покинуть Россию. Она перебралась в Европу и присылала оттуда мужу только счета. За любовь к белым полупрозрачным платьям, которые практически ничего не скрывали, княгиню прозвали «Обнаженным ангелом». Муж не единожды просил ее вернуться, но Екатерина только отмахивалась. Есть основание считать, что княгиня пользовалась покровительством и, возможно, деньгами императора Александра I, а взамен предоставляла ему нужные политические сведения.
Ведь среди знакомых княгини были только представители высшей аристократии. У Багратион были отношения с графом Меттернихом, от которого она родила дочь. Она благосклонно принимала подарки от прусского принца… Там же, в Европе, в 1812 году княгиня узнала, что овдовела. Князь Багратион сложил голову в битве при Бородино. Но еще задолго до этого, отчаявшись вернуть домой свою неверную супругу, он отвечал взаимностью влюбленной в него великой княжне Екатерине Павловне, сестре императора.
Екатерина еще раз вышла замуж, она блистала при многих европейских дворах, и считается, что именно с нее Бальзак писал Феодору в «Шагреневой коже»:
«Женщина-загадка, полурусская парижанка, полупарижская россиянка! Самая красивая женщина в Париже, самая обольстительная… Мягко скрестив руки, она, казалось, вдыхала в себя слова собеседника, благосклонно слушая их даже взглядом, а сама излучала чувство».
На протяжении столетий дворянство должно было выполнять важную роль: защищать своего государя. За это получали титулы, должности, земли. Но близость к правителю всегда имела и другую сторону – полную зависимость от него, необходимость соблюдать его правила и порядки.
В XVI веке было заведено, чтобы боярин в свои именины обязательно являлся к царю и подносил ему именинный калач. Угощение с государева стола считалось особой милостью, за которую могли побороться. О том, кто будет сопровождать князя в очередном выезде – будь то охота или богомолье, – сообщалось заранее. Любая должность, связанная с непосредственным контактом с правителем, была почетна и крайне желанна. Чтобы представить, какое колоссальное число людей окружало государя, достаточно посмотреть на документ 1601 года, когда царствовал Борис Годунов. В грамоте перечисляются дворовые люди разных чинов (которых не нужно путать с обычными слугами): ключники, стряпчие, подключники, конюшенного приказу приказчики, конюхи, стременные, стряпчие, ловчего пути охотники и конные псари, кречетники, сокольники, ястребники, трубники и сурначеи. А еще имелись стольники, постельничие, окольничие…
Постельничие – при всей пикантности их наименования – были крайне важными людьми для государя. Они часто имели возможность входить к правителю без доклада, без предварительного оглашения, поскольку находились к нему максимально близко.
Ему государь мог поведать свои самые сокровенные мысли. Неудивительно, что перед постельничим робели и заискивали. Занятный факт, но похожая ситуация была в Османской империи: там тоже назначался «хранитель покоев», который впоследствии мог занять высокую государственную должность. За годы близости к правителю он становился совершенно незаменимым для него человеком, знал слишком многое о его делах и поступках. Из «хранителя покоев» превратился в главного визиря Сулеймана Великолепного его слуга Ибрагим-паша. Так и на Руси Гавриил Иванович Головкин служил стольником Петра I, затем стал верховным постельничим, а потом, с 1709 года, и канцлером. Головкину также пожаловали графский титул. О его дочери хорошо знают те, кто любит приключенческие фильмы и романы, – это та самая Анна Гавриловна Бестужева, участница «заговора» против императрицы Елизаветы Петровны, приговоренная к урезанию языка и ссылке.
Попасть в постельничие «с улицы» было невозможно. Все, кто составлял самый ближний круг правителей, происходили из знатных или как-то проявивших себя семейств. Михаил Алексеевич Ртищев, из тульских дворян, участвовал в боях и был ранен под Смоленском в 1633 году. Оборонял южные рубежи, служил под командованием князя Черкасского, а в царствование государя Алексея Михайловича (уже будучи 55-летним и не очень здоровым человеком) был пожалован в стряпчие, а потом и в постельничие. За сохранность покоев царя отвечал тот, кто не понаслышке знал, что такое доблесть и отвага. При такой должности постельничий должен был всегда находиться поблизости, он и ночевал в царском дворце (сразу вспомним о его домашних – вероятнее всего, в его собственном тульском доме на хозяйстве оставалась супруга). Ртищев не только сам занял место подле государя, но и помог своим сыновьям подняться по карьерной лестнице.
Разумеется, возвышение одних вызывало зависть у других. В 1650 году в царском дворце произошла настоящая потасовка между дворянами, которые имели право находиться при Постельном крыльце. Сын царского казначея, Алексей Дубровский, подробно описал произошедшее в своей челобитной от 8 февраля того же года:
«Жалоба… на князя Лаврентия княжа Михайлова сына Мещерского, да на Андрея Ильина, сына Безобразова… Приехал я, холоп твой, ночевать в Переднюю и дожидался я в столовой. И пришел в столовую Андрей Коптев в четвертом часу ночи и велел нам идти наверх. И князь Лаврентий Мещерский, и Андрей Безобразов взошли на Постельное крыльцо наперед. И я пришел на Постельное крыльцо, и князь Лаврентий и Андрей за мною бросился… Хотели меня убить. И я, холоп твой, от них убежал. И князь Лаврентий, государь, за мною гонял, а Андрей его за мною гонял, а князь Лаврентий, гоняючи за мною, лаял матерны и говорил такие слова: не дорог-де отец твой, и тебе не живу быть».
Разбирая эту жалобу, Алексей Михайлович приказал опросить каждого, кто мог хоть что-то знать о деле, и повелел в итоге: Лаврентия Мещерского посадить на 2 недели в тюрьму, а Андрея Безобразова отправить домой к отцу и матери. Отлучить от двора.
Практически все постельничие ночевали в одних покоях с государем. То есть о частной, интимной стороне жизни правителей они знали больше других. Иван Языков, постельничий государя Федора III Алексеевича, во многом эту самую жизнь государя и определил – именно его отправили понаблюдать за девушкой, приглянувшейся царю. И именно со слов Языкова та самая девица, Агафья Грушецкая, была достойна высочайшего внимания. Впоследствии Федор взял в жены Агафью, возвысил Языкова до боярина и рыдал на его плече, когда молодая и прекрасная супруга скончалась в июле 1681 года. Вторая жена царя, Марфа Апраксина, тоже появилась при дворе благодаря стараниям Языкова. Более того, она приходилась ему родственницей. 15 февраля 1682 года отпраздновали тихую свадьбу, однако уже захворавший государь так и не смог осуществить свой супружеский долг. 27 апреля Федора III не стало, и Марфа осталась юной и невинной вдовой. Языков ненадолго пережил своего благодетеля и лучшего друга – в мае 1682 года с ним расправились стрельцы во время бунта.
А вот у первого из Романовых, царя Михаила Федоровича, служил постельничим некто Константин Иванович Михалков. Об этом человеке осталось не так много информации, но зато мы много знаем о его прямом потомке – режиссере Никите Сергеевиче Михалкове. Мир до сих пор очень тесен…
Жизнь постельничего проходила на глазах у правителя.
Комнатные стольники находились при царской особе, когда та вкушала обед или ужин. Если у государя намечались гости, то обязанностью стольника было обносить едой приглашенных и следить, чтобы соблюдался порядок за столом. Как было уже сказано, еда с царского стола имела особое значение – получить хоть кусочек от каравая, к которому прикасался государь, считалось огромной честью. По этой причине всякий из приглашенных, кто не мог оказаться на пиру (был в отъезде или болен), мог рассчитывать на подношение из царского дворца. Стольники лично рассылали еду и могли даже сопровождать ее до адресата. Как тут не вспомнить схожую английскую традицию «свадебного торта»! Когда на королевское торжество специально изготавливали такое огромное кондитерское изделие, чтобы его куски впоследствии можно было разослать по всему государству. И съедать их, к слову, никто не спешил! Торт хранили! Десятилетиями! Например, кусочек свадебного угощения, которое подавали после венчания принца Чарльза Уэльского и принцессы Дианы, в 2015 году был продан за 1375 долларов. Эксперты уверяют, что такой торт совершено съедобен: он пропитан ромом, коньяком, виски, в нем множество орехов и сухофруктов. При надлежащем хранении (в холодильнике, например) он может оставаться мягким и вкусным, как во время торжества.
При царской особе имелось несколько стольников – во-первых, прислуживать во время трапезы одному было бы просто несподручно. Во-вторых, у стольников имелись смежные обязанности. Стольники могли сидеть на козлах и заменять кучера (в 1620 году при особе первого из Романовых, Михаила Федоровича, правил повозкой князь Юрий Сицкой, а кучером Алексея Михайловича служил стольник князь Голицын), иногда они участвовали в переговорах, порой именно через них, как очень близких к правителю людей, добивались каких-то милостей. Например, в 1241 году, когда галицкому князю Даниилу потребовалось вести переговоры с боярами, он сделал это при непосредственном участии стольника… Так что стольниками назначали порой по несколько десятков человек. Когда в 1664 году государь Алексей Михайлович Романов давал обед в честь английского посланника Говарда, напитки разносили двадцать шесть человек, за своевременную подачу блюд отвечали вдвое больше – пятьдесят семь, только для послов специально отрядили двух стольников (им надлежало вовремя пополнять чарки и кубки), а всего же на том важном пиршестве прислуживали сто четырнадцать стольников и девяносто семь стряпчих!
И опять же кажущаяся – на первый взгляд! – скромная роль прислужника у стола была в большом почете. В Дворцовом разряде 1617 года упоминается, что среди стольников служили: «Князь Иван Иванович Меньшой Одоевский да князь Матвей Васильевич Прозоровский, князь Семен Васильевич Прозоровский да Юрий Игнатьевич Татищев… Звал посла – стольник князь Григорий Васильевич Тюфякин».
Стольнику полагалось быть поблизости от государя, но, когда их число превышало несколько сотен, такой надобности – всем и ежечасно толпиться во дворце – не имелось. Самые близкие к князю или царю оставались рядом, а служба остальных не была ежедневной. Но стольникам могли поручить поехать куда-либо с посланием. Их частенько повышали до воевод или наместников.
В предпоследний год правления Алексея Михайловича, в 1675-м, решено было провести тщательный подсчет всех имевшихся стольников и составить для них настоящее расписание несения службы. Дневать и ночевать подле правителя требовалось поочередно, в четыре перемены. Даже когда царь умер, в период, пока его отпевали, это правило неукоснительно соблюдалось.
Получавшие из рук государя земли и должности, вступавшие в брак с разрешения своего царя, дворяне и бояре могли подолгу не бывать в собственных домах. Мало кто из них участвовал в воспитании своих детей. В чуть большей степени они могли заниматься сыновьями – в первую очередь потому, что подрастающее поколение старались как можно скорее пристроить ко двору. У того же упомянутого Ртищева, под его началом, служили собственные дети. Служа государю, бояре и дворяне могли за короткий срок неоднократно поменять место жительства. Так, князь Роман Иванович Одоевский успел с 1527-го по 1541 год побывать: воеводой в Туле, наместником в Рязани, наместником в Козельске, а потом снова в Туле, получить назначение в Белев, затем в Коломну, после в Брянск, побывать во Владимире, стать воеводой в Одоеве и опять оказаться в Калуге и после в Белеве. Знал бы Роман Иванович, что его преданность государю не убережет его родную дочь! Евдокия, ставшая княгиней Старицкой в 1555 году, была то ли отравлена, то ли застрелена вместе с мужем и несколькими своими детьми. Генрих фон Штаден дает и вовсе страшную картину последних минут ее жизни:
«Великий князь открыто опоил отравой князя Владимира Андреевича Старицкого, а женщин велел раздеть донага и позорно расстрелять стрельцами».
Печальная участь сестры затронула и брата – Никита Романович Одоевский был казнен. А их удельное княжество, существовавшее с XIV века, было ликвидировано…
Только государева воля могла прекратить службу его дворян и бояр, и «выйти на пенсию» в этом случае тоже не всегда получалось. Ртищев, защищавший Смоленск, а потом попавший в царские постельничие, исполнял свои обязанности уже будучи глубоким стариком. Михаилу Алексеевичу позволили покинуть службу в 1652 году «по обещанию»: в соответствии с принесенным обетом удалиться в монастырь. Там, в Московском Новоспасском, он и скончался в 1677 году. С момента, когда Алексей Михайлович позволил ему оставить мирские дела, Ртищев лишь изредка приглашался в столицу «для тайного совещания о важных государственных делах».
Так и сын его, Федор, рано лишившийся матери, в пятнадцать лет был определен на военную службу. В своей родной Туле он бывал с тех пор только наездами – находился при царской особе в Москве, вместе с государем выезжал в Речь Посполитую, сопровождал его в походе против Швеции. Именно он удостоился чести быть вторым воспитателем царевича Алексея Алексеевича, старшего сына Алексея Михайловича. Мальчик рос умницей, обещал стать замечательным правителем, но скончался, чуть-чуть не дожив до шестнадцатилетия. Эту кончину Федор Михайлович Ртищев переживал, как смерть собственного сына. Насколько часто за это время он видался с собственной супругой, Ксенией Матвеевной? По всей видимости, не так уж регулярно: у Ртищева в браке появились только две дочери, Анна и Акулина.
Исключение делалось для военного времени, когда «под ружье» следовало вставать всем (если в этом случае дворяне оказывались за пределами своей родины, они должны были немедленно вернуться. В противном случае все их имущество могло быть конфисковано). Также Петр III разрешил дворянству свободный выезд за границу.
Тем, кто служил, разрешалось подавать прошение об отставке, если возникло такое желание. С оговоркой: если дворяне не достигли обер-офицерского чина, им следовало проходить службу двенадцать лет.
Разумеется, дворяне восприняли этот манифест с большим облегчением. Отныне у них была возможность свободно выбирать свой дальнейший путь: становиться обычными сельскими жителями, занимающимися хозяйством, служить при дворе, заниматься литературой или искусством, изучать науки. Или все-таки по примеру своих предков идти на военную службу. Продвижение по такой карьерной лестнице всегда было делом стремительным, особенно во время войны. А в XVIII столетии Россия воевала часто…
Этот манифест позднее лег в основу другого документа, «Жалованной грамоты дворянству», который в 1785 году подписала Екатерина II. Пришло время для расцвета барского дома, дворянских усадеб, безудержного кутежа и… потери всего того, что было поколениями нажито непосильным трудом. И во многом посодействовал этому невидимый налог.
Глава 4. Невидимый налог
Подсчитывая долги сына, Прасковья Никитична всякий раз тяжело вздыхала. Дорога столичная жизнь! И дом купить в Петербурге – дорого, и содержать его – дорого. А во сколько обходились праздники, развлечения, костюмы… С того момента, как царь Петр прорубил окно в Европу, он фактически обложил своих подданных невидимым налогом. Вроде и нет его на бумаге, а приходится каждый год откладывать изрядную сумму на его погашение. На образ жизни, соответствующий статусу и рангу.
Всем известно, что Петр I отрубил бороды боярам. Имена первых, кто попался ему под горячую руку, сохранились до наших дней: бояре Шеин и Ромодановский. Петр же запретил старое русское платье в повседневной жизни, рекомендуя заменить его европейским костюмом. Указ был подписан 4 января 1700 года в Москве и звучал так:
«Боярам, окольничим и думным, и ближним людям, и стольникам, и стряпчим, и дворянам московским, и дьякам, и жильцам, и всех чинов служилым, и приказным, и торговым людям, и людям боярским, на Москве и в городах, носить платья, венгерские кафтаны, верхние длиною по подвязку, а исподние короче верхних, тем же подобным; а то платье, кто успеет сделать, носить с Богоявления дня нынешнего 1700 года, а кто к тому дню сделать не успеет, и тем делать и носить».
Получалось, что огромный пласт людей должен был в сжатые сроки озаботиться приобретением нового гардероба. А это и ткани, и позумент, и кружево, и пуговицы. И сама – весьма недешевая! – работа. Требовались туфли, чулки, подвязки. И всего этого в России 1700 года пока еще не было в достатке. Везли из-за рубежа.
Справедливости ради скажем, что еще до Петра многие в русском государстве с удовольствием носили «польское платье». Любительницей одежды на европейский манер была, например, царица Агафья Грушецкая – та, что недолго была женой царя Федора Алексеевича. Она заказывала платья не традиционного, а новомодного покроя и дарила своим золовкам шубки и шапочки на польский манер. Но именно Петр ввел моду законодательно и «сверху».
Дорогая западная одежда, да еще которую приходилось слишком долго ждать, не могла удовлетворить растущий спрос. Оттого-то при Петре I начался бурный рост шелковых и полотняных мануфактур, на износ работали художники, создающие декор, нарасхват были опытные кружевницы. Европейские парики, которые оставались непременной частью любого придворного костюма, стали обыденностью и для наших предков. Женщин приучали не прятать под платками или чепчиками свои волосы, а складывать из них сложные прически. Поэтому-то потребовались мастерицы, которые смогли бы справиться с этой задачей. Где их взять? В горничные охотно приглашали иноземок. Те постепенно обучали парикмахерскому искусству и русских девушек. И все это стоило денег. Очень больших денег.
Петр приучил дворянство много тратить на свой внешний облик, чего в прежние времена практически не делали. Да, бояре носили роскошные шубы, с удовольствием примеряли расшитые рубахи и парчовые накидки. Но забота о внешности была делом суетным, не самым важным. Теперь же это стало чуть ли не государственной необходимостью.
Новый костюм шился из бархата и шелка. Для рубашек знатных людей предпочтительнее был батист. В декабре 1701 года свой первый указ Петр дополнил еще одним – «О ношении всякого чина людям немецкого платья и обуви, и об употреблении в верховой езде немецких седел». Таким образом, новые порядки распространялись не только на самый ближний к царю круг, но и на чиновников, обычных горожан. Менее всего восприимчивы к нововведениям были крестьяне. Да и на кой в глубинке немецкое платье какой-нибудь крепостной крестьянке, если она с утра до вечера крутится по хозяйству? Разве что барин, в каком-нибудь причудливом порыве не решит одеть свою дворню по-иноземному (такое случалось). Например, князь Голицын, вышедший в отставку в последнем десятилетии XIX века, развлекался тем, что сделал из своей дворни подобие императорского окружения: назначил фрейлин, церемониймейстера, статс-дам. Всех обрядил в немецкое платье и парики.
К слову, бороды Петр все-таки оставил небольшому кругу лиц – священникам. Иным, кто желал оставить растительность на лице, приходилось платить налог. Иногда этот поступок государя считают примером уникального сумасбродства. Однако же в истории есть похожие примеры – в Китае XVII века. В 1644 году, в правление династии Цин, мужчинам было предписано носить специальные косы. Остальные волосы следовало выбривать. Нарушение каралось смертью, что породило поговорку: «Кто имеет голову, тот не имеет волос, а кто имеет волосы, тот не имеет головы!» Гораздо суровее, чем у нас! Занятно, что императрица Елизавета Петровна, родная дочь Петра I от его второй супруги Марты Скавронской (принявшей православное имя Екатерина Алексеевна), тоже однажды повелела брить головы. В 1747 году она издала «волосяное установление».
Причиной стал банальный несчастный случай: однажды поздно вечером императрица решила помыть голову. Поскольку прически в XVIII столетии скрепляли пудрой и сахарной водой (лака для волос тогда еще не изобрели), то процедура эта была длительная и очень неприятная. Пудра вымывалась плохо. А зимой 1747 года она просто не хотела покидать шевелюру императрицы! Как ни старались горничные, волосы Елизаветы Петровны все равно были похожи на склеенную паклю. Посмотрев на себя в зеркало, государыня издала протяжный крик: пугало! Как в таком виде вообще выйти из покоев! И предложила радикальный вариант – подкраситься. Авось с помощью краски удастся победить пудру.
Очевидно, пудру для императрицы готовили на Малой Арнаутской улице… То есть в какой-то кустарной мастерской, под брендом известного производителя. Этакий «Abibas» XVIII столетия. Так что черная краска рыжеватые волосы Елизаветы Петровны не проняла. Она лишь стекла по слипшимся прядям, которые по-прежнему было невозможно расчесать. Дело попахивало грандиозным скандалом.
Цирюльник робко посоветовал только одно средство: обрить. Носить парик, пока не отрастет шевелюра. И государыня, которая с детских лет привыкла слышать, как она хороша, женщина, которая легко влюбляла в себя мужчин, была вынуждена пойти на этот неприятный шаг. Лысая голова Елизаветы Петровны блестела, словно бильярдный шар.
Но страдать в гордом одиночестве она не планировала. Поэтому появилось «волосяное установление»: фрейлинам велели вслед за госпожой обрить головы. И носить черные лохматые парики, пока не будет позволено другого. То есть молодые девушки из знатных семей, принадлежащих к самым влиятельным на тот момент фамилиям[36], были вынуждены потворствовать сумасбродству императрицы… Чем не крепостные девки, которых могли ради барского развлечения вымазать сажей и заставить кривляться, словно шутих?
Исключение сделали для замужних статс-дам (напомню, что фрейлинами были только девушки) – им разрешалось не стричь волосы и не брить головы, но парики все-таки следовало прикупить.
Если внимательно рассмотреть, что за костюм ввел Петр I, то можно с уверенностью сказать – он брал за образец платья французских придворных. Еще точнее – наряды эпохи Людовика XIV. Именно при «короле-солнце» вошли в моду длинные камзолы-жюстюкоры с широкими рукавами с такими большими отворотами, что в них легко было что-то спрятать. Высокие парики, в которых щеголял Александр Меншиков и другие соратники Петра, это тоже мода времен Людовика XIV. Французский камзол не требовалось застегивать, под него надевали жилет и рубашку. Штаны чаще всего были узкими, их носили с чулками и подвязками. Для мужчин русского царства, привыкших к длинным одеяниям, это было немыслимо смелой и даже дерзкой одеждой. Шею обвивал платок-жабо, пышный спереди, который часто украшали дорогими булавками. На ногах – туфли с пряжками. Для охоты или путешествий допустимы были высокие сапоги (такие любил и сам Петр).
Новое платье было испытанием и для женщин. Веками их учили скрывать волосы, а теперь их следовало пудрить, завивать и выставлять напоказ. Веками женское тело было скрыто под рубашкой и сарафаном. Теперь же оголенная грудь, плотно обхваченная тканью талия, голые до локтя руки стали обыденным делом. Молодежь принимала нововведения с большей охотой, чем старшее поколение. Но и тем, кто родился в предыдущее царствование, волей-неволей приходилось соответствовать. Если на кону карьера и благополучие семьи – будешь наряжаться, как того хочет государь.
С косметикой было проще. Русские женщины привыкли белиться и румяниться, поэтому такой момент их нисколько не смущал. В XVII веке путешественник Адам Олеарий отмечал: «Женщины… все румянятся и белятся, притом так заметно, что кажется, будто кто-нибудь пригоршнею муки провел по лицу… Они чернят, а иногда окрашивают в коричневый цвет брови и ресницы. Некоторых женщин соседки или гостьи их бесед принуждают так накрашиваться, чтобы вид естественной красоты не затмевал искусственной».
Когда в обиход ввели мушки, способные прикрывать прыщики и другие несовершенства лица, наши предшественницы взяли их на заметку с воодушевлением. Помните мушку – «роковую тайну» – на лице Алеши Корсака, о которой с такой нежностью говорила Анна Гавриловна Бестужева в «Гардемаринах, вперед!»? Создатели фильма многое придумали в той истории, но вот атмосферу эпохи, ее маленькие и очень яркие приметы передали весьма точно.
Поделиться книгой: