Закончив школу, Людмила Маркианова пошла учиться на отделение русского языка и литературы петрозаводского педагогического института. После учебы она проработала три года учительницей в Куйтежской школе, затем трудилась в научной библиотеке Карельского филиала АН СССР, откуда в 1976 году перешла в Институт ЯЛИ. Здесь Л. Ф. Маркианова занималась вместе с Ирмой Сало доработкой большого «Словаря коткозерского говора», составленного Григорием Макаровым.
За четыре года аспирантуры Людмила Федоровна подготовила кандидатскую диссертацию, которая в 1985 году была издана под названием «Глагольное словообразование в карельском языке». Основу исследования составляют записи Л. Ф. Маркиановой по ее родному ливвиковскому диалекту, кроме того, использованы сравнительные материалы по собственно карельскому и людиковскому диалектам. Особое внимание исследовательница уделяет специфике соединения суффиксов с производящими основами. Структура монографии не совсем четко определена, однако хорошим ключом к материалу служит сводный перечень глаголов, рассматриваемых в ходе исследования, а их насчитывается более полутора тысяч.
Изучение ингерманландских говоров финского языка после войны возобновилось и в Советском Союзе. Нельзя не назвать в первую очередь профессора кафедры финно-угорских языков Ленинградского университета Зинаиду Михайловну Дубровину, уроженку Олонии: она занималась, в частности, ингерманландской топонимикой. Следует упомянуть и преподавателя этой же кафедры Лидию Галахову, кандидатская диссертация которой (1974) была посвящена исторической фонетике ингерманландских говоров.
Под научным руководством 3. М. Дубровиной изучением языка финнов-ингерманландцев занималась в Петрозаводске сотрудница Института ЯЛИ Ю. Э. Сюрьялайнен. Свою диссертацию она написала по названиям растений; это первое, по до сих пор, к сожалению, не опубликованное географо-лингвистическое исследование в области лексики. Материал для него большей частью собран самой Ю. Э. Сюрьялайнен. Ярким примером научной корректности и полного владения материалом явился для меня доклад молодой исследовательницы, с которым она выступила на финско-советском филологическом симпозиуме 1982 года в Ювяскюля (Финляндия) и в котором рассматривает во всем многообразии ингерманландские названия картофеля. Ю. Э. Сюрьялайнен успешно защитила кандидатскую диссертацию в 1983 году.
Надо сказать, что ингерманландская тематика исследований подходит Юлии Сюрьялайнен, пожалуй, лучше, чем кому бы то ни было. Хотя она и родилась в Петрозаводске, но все корни ее идут от финнов Ингерманландии. Ее отец, Эйно Сюрьялайнен, родился в 1923 году в деревне Пунтала Колтушского сельсовета, мать, Хильма Варонен, родилась в том же году в деревне Пораскюля Хаапакангасского сельсовета. В 1970-1975 годах Юлия училась в Петрозаводском университете, изучала финский и русский языки, потом пару лет проработала в издательстве «Прогресс», оттуда перешла на работу в Институт ЯЛИ и стала аспиранткой. Уже несколько лет она участвует вместе с М. Э. Куусиненом в составлении большого русско-финского словаря. В настоящее время она носит двойную фамилию Сюрьялайнен-Коппалева; ее муж Михаил родом из Ведлозера, скульптор.
ИССЛЕДОВАТЕЛИ И УЧИТЕЛЯ ИЗ ТВЕРСКИХ КАРЕЛ
Среди языковедов Института ЯЛИ трудится всего лишь одна тверская карелка, Александра Васильевна Пунжина. Родилась она в городе Калинине 20 мая 1934 года. Ее родители были родом из окрестностей Толмачей. Отец, Василий Иванович, родившийся 15 августа 1906 года в Курганах, вынужден был в 1932 году покинуть родное село и вместе с семьей переехал в Калинин. Детей у него тогда было двое — дочь Александра и сын Вениамин, на два года старше сестры.
В сентябре 1977 года вместе с Александрой Васильевной мы побывали в Курганах, походили по селу, пофотографировали его старые дома, бани на берегу пруда, сельскую улицу. Время от времени мы заходили в дома, записывали на магнитофон, пили чай. Приветливость и гостеприимство хозяев невозможно описать. У меня осталось такое впечатление, как будто все курганские жители приходятся Александре Васильевне родней. Пунжины относятся к старейшим курганским родам, а родственники большей частью строились поблизости друг от друга. Одна часть села еще и теперь носит название «Пунжалисто», хотя в ней уже не одни только Пунжины проживают; другие части Курган называются «Балкова» (здесь когда-то жил «боярин» с такой фамилией) и «Штуаппа». В 1873 году в Курганах проживали, согласно опубликованному Д. Рихтером списку, 228 человек, все поголовно карелы.
Мать Александры Пунжиной, Евдокия Феоктистовна Лисицына, или, как се называли односельчане, «Феклин Оуди», родилась 14 февраля 1908 года в деревне Спорной. Эта небольшая, в полтора десятка домов, деревенька выросла из былого однодомного хутора между двумя довольно крупными карельскими деревнями Воскресенском и Прудовом.
В 1937 году отец, Василий Иванович Пунжин, был арестован и увезен в лагерь возле Дубно, на строительство двух железнодорожных мостов. Осенью 1938 года отец освободился и приехал в Калинин. Вскоре Василий Иванович был призван в армию. Когда началась война, он около Вязьмы попал в плен к немцам. Через полтора года ему удалось бежать, спрятавшись на ржаном поле, и он сумел выйти к своим. Домой Василия Ивановича все же не отпустили, а отправили на строительство в Волоколамск. Что же касается его семьи, то она в сентябре 1941 года, когда немцы рвались на восток, успела перебраться из Калинина в Спорное, на родину Евдокии Феоктистовны. Там перед войной тоже были арестованы ее отец и три брата, причем младшему из них исполнилось только 17 лет. Весной 1942 года Пунжины переехали в Толмачи, где Дмитрий Лисицын, дядя по матери, начал строить дом. Но в самый разгар работы дядю Митрея арестовали, и он исчез бесследно. Недостроенный дом достался Пунжиным; в избе сложили печь и стали жить. В августе 1946 года отец вернулся к своей семье в Толмачи. Василий Иванович был искусным столяром и плотником, у него были золотые руки. Он достроил дом, срубил на краю приусадебного участка баню, привел в порядок сад. Умер Василий Иванович Пунжин в 1973 году. Евдокия Феоктистовна пережила его на три года.
14 сентября 1977 года, в годовщину со дня смерти Евдокии Феоктистовны, мы с женой были приглашены на поминки. В доме собралось немного народу: дочь Александра Васильевна, сын Виктор Васильевич, работающий инженером в Новгороде, сестра Мария Феоктистовна Яковлева из деревни Долганово, Марфа Дмитриевна Бусурова, овдовевшая невестка Анна Васильевна, нынешняя хозяйка дома, живущий по соседству председатель сельсовета Михаил Васильевич Петухов да мы, двое финнов. Перед началом поминального обеда сестра покойницы вместе с Марфой Дмитриевной красиво спели на русском языке две духовные песни.
Александра Пунжина окончила 10 классов средней школы в Толмачах. В 1953 году она поехала в Петрозаводск продолжать учебу. Здесь еще с 1930-х годов жила двоюродная сестра ее матери, Александра Михайловна Воробьева, у которой она и поселилась.
Александра Васильевна познакомила меня с семьей Воробьевых в 1966 году, когда я привозил группу моих ассистентов и студентов на учебную практику в Петрозаводск. Заведующему сектором языкознания Георгию Керту я тогда высказал пожелание, чтобы студентам была предоставлена возможность послушать живую карельскую речь и самим проинтервьюировать, так как именно это и есть лучший вид практики. Г. М. Керт тут же, в гостинице, организовал нам встречу с несколькими информаторами, да еще пригласил в помощники Г. Н. Макарова, В. Я. Евсеева и А. В. Пунжину. В числе информаторов оказался также тверской карел Петр Михайлович Воробьев (родился 13 января 1888 года). Через пару дней я пришел к нему домой на Перевалку, где познакомился также с его супругой Александрой Михайловной.
Спустя два месяца я снова приехал в Карелию и теперь уже на правах старого знакомого пришел к Воробьевым. И работа сразу пошла как по маслу. Дело в том, что, путешествуя по тверскому краю, мы с женой побывали в деревне Павлово, откуда Воробьевы были родом, и кое-какие представления о жизни этой деревни у нас остались, нашлись даже общие знакомые. Поэтому, сидя с Петром Михайловичем и Александрой Михайловной в их уютном домике на ул. Перевалочной, 36, мы все вместе мысленно вернулись в Павлово. Несмотря на то, что Воробьевы уже тридцать лет прожили вдали от родной сторонки, они хорошо сохранили свой язык: «Дома мы всегда говорим на своем языке».
Тогда, в 1966 году, Воробьевы были оба еще в добром здравии. Но теперь они уже давно лежат в земле сырой: Петя-диядё умер в 1975, Саша-тёта — в 1977 году.
Вернемся, однако, к Александре Васильевне Пунжиной. В 1953 году она начала учиться в Петрозаводском университете на отделении русского языка и литературы. Закончив учебу, Александра Васильевна восемь лет преподавала в школе, в том числе с 1958 по 1961 год работала на Валааме. В то время на Валааме жило много инвалидов войны и престарелых. Но и детей школьного возраста насчитывалось около 300.
В 1966 году Александра Васильевна стала научным сотрудником сектора языкознания Института ЯЛИ. Тема ее диссертации была связана с родными тверскими говорами карельского языка. Материал для исследования она собирала среди трех групп карел: весьегонской, толмачевской и обособленной дёржинской (зубцовской). Хотя диссертация была завершена еще в 1973 году, защита состоялась только 19 декабря 1977 года в Тартуском университете. В 1975 году А. В. Пунжина приступила к новой большой работе — составлению словаря тверских говоров карельского языка. В словаре будут представлены две группы говоров — северная (весьегонская) и толмачевская. Материал собран самой А. В. Пунжиной, причем около половины его выбрано из магнитофонных записей. Правда, в 1978 году работа надолго прервалась: А. В. Пунжину назначили сначала ученым секретарем Института ЯЛИ, а с февраля 1983 года ученым секретарем всего Карельского филиала АН СССР. Освободившись в 1986 году от этой высокой должности, она энергично продолжила работу над словарем, и рукопись его будет закончена в ближайшее время.
Александра Васильевна была нашей помощницей в 1977 году, когда мы с женой совершили месячную экспедицию по Тверской Карелии. Мы тогда прошли по двум районам — Спировскому и Лихославльскому, поработали во многих деревнях, в которых Александра Васильевна уже раньше делала записи и где у нее было немало знакомых и даже родственников.
Предшественником А. В. Пунжиной в Институте ЯЛИ был Александр Антонович Беляков. Он родился в 1907 году в деревне Юаблокка (русское название — Яблонька), что немного западнее Толмачей. Сначала А. А. Беляков преподавал карельский язык в Лихославльском педучилище и принимал участие в создании литературного языка на основе тверских говоров. Вместе с Д. В. Бубрихом он написал грамматику карельского языка, изданную в 1934 году. В том же году вышла и «Хрестоматия для карельских школ», первую часть которой Беляков составил совместно с Е. И. Дудкиной, вторую — сам. Воевать Александру Антоновичу не привелось — в годы войны он учительствовал на Алтае. Своему родному толмачевскому говору Беляков посвятил в послевоенные годы ряд публикаций, содержащих обильный языковой материал. Много походил он и по деревням Карелии, собирая материал для начатого Д. В. Бубрихом в 1937 году «Диалектологического атласа карельского языка». Во время нашей первой экспедиции 1957 года, когда после поездки к тверским карелам мы вернулись еще на неделю в Петрозаводск, Беляков прослушал вместе с нами наши тверские записи и дал мне много полезных советов.
В Советской Карелии учительствовал еще один выходец из тверских карел — Иван Степанович Беляев. Он родился в 1907 году в деревне Воробьеве, неподалеку от села Толмачи. Беляев в 1930 году закончил педагогический институт в городе Твери и получил направление в Петрозаводск. Здесь он работал преподавателем русского языка и литературы в педагогическом техникуме и в педучилище. И. С. Беляев занимался также разработкой учебников по русскому языку для национальных, то есть финских и карельских школ. Эту же проблему — преподавание русского языка в национальных школах — он рассматривал и в диссертации, которую защитил в 1949 году. В 1956 году Беляев стал председателем Совета Министров Карельской АССР. Умер он 22 марта 1968.
СОБИРАТЕЛИ ВЕПССКИХ СЛОВ
Вепсский язык, на котором в Карельской АССР говорят так называемые прионежские или шелтозерские вепсы, а в Ленинградской и Вологодской областях, южнее Свири и Онежского озера, — средние и южные вепсы, тоже изучается в Институте ЯЛИ. Есть уже и определенные результаты: словарь, сборник образцов речи, научные исследования.
На протяжении многих лет изучением вепсского языка занимались Мария Ивановна Зайцева и Мария Ивановна Муллонен. Первым заметным результатом их совместных трудов явились «Образцы вепсской речи», изданные в 1969 году. Большую часть материалов объемистого, почти в 300 страниц, сборника составляют тексты, записанные Зайцевой и Муллонен в 1962-1966 годах во время их совместных поездок к средним вепсам (особенно по восточным деревням) и отчасти к южным. Особым достоинством сборника является многоплановость текстов как в языковом, так и в этнографическом отношениях. Ко всем текстам прилагаются русские переводы, выполнение которых потребовало от составителей серьезного труда.
М. И. Зайцева и М. И. Муллонен составили также «Словарь вепсского языка», вышедший в свет в 1972 году, который явился подлинным вкладом в науку. В словаре на 745 крупноформатных страницах содержится материал к 8500 заглавным словам; представлены главным образом средневепсские, особенно восточные говоры, причем восточновепсская форма приводится в словарных статьях на первом месте. Наименее представлены говоры прионежских вепсов. Словарь завершает обстоятельный очерк вепсской грамматики.
Мария Зайцева родилась 14 апреля 1927 года в прионежской деревне Шокше. Родители ее были из местных, шокшинских вепсов. Отец, Иван Егорович Зайцев, родившийся в 1893 году, был инвалидом первой мировой войны, но прожил долго и умер в 1969 году. Еще дольше суждено было прожить матери, Евдокии Моисеевне Никоновой, родившейся в 1896 году.
Семья Зайцевых переехала из Шокши в Петрозаводск, когда Марии было четыре года. В Петрозаводске она начала ходить в финноязычную школу и ходила в финскую школу даже в годы войны, во время оккупации. Финским языком она овладела прекрасно. В 1951 году Мария начала учиться в Петрозаводском университете, на финно-угорском отделении. Закончив университет, поступила лаборанткой в Институт ЯЛИ и через два года стала аспиранткой в Тартуском университете при кафедре финно-угорских языков, которой руководил академик Пауль Аристэ. Затем она вновь вернулась в Петрозаводск. Здесь, в Институте ЯЛИ, Зайцева работала научным сотрудником по вепсскому языку вплоть до 1986 года, когда вышла на пенсию.
Мария Ивановна Зайцева вела сбор полевого материала в разных краях территории, на которой проживают вепсы. Она побывала в таких деревнях, куда не добирались другие, в частности финские, исследователи. Первая ее поездка состоялась в 1954 году, когда профессор Аристэ приезжал со своими студентами в средневепсские деревни Вилгала и Вингла. В состав этого отряда входила и студентка Петрозаводского университета, вепсянка Мария Зайцева. Летом 1957 года она работала в восточных деревнях средних вепсов; ее компаньоном и руководителем был сотрудник Института ЯЛИ Николай Иванович Богданов, вепс из Шимозера. В 1959 юду спутницей Марии Зайцевой стала Мария Муллонен, тогда только еще приступившая к изучению вепсского языка. Первую совместную экспедицию они совершили на родину М. И. Зайцевой в Шокшу. Следующие экспедиционные пути их прошли повсюду, где звучит вепсская речь.
Свою кандидатскую диссертацию на тему «Суффиксальное глагольное словообразование в вепсском языке» М. И. Зайцева представила в 1966 году, и 20 июня того же года состоялась ее защита в Тартуском университете; отдельной монографией диссертация вышла в свет только в 1978 году.
Задолго до выхода монографии Мария Ивановна начала писать на основе материалов средневепсского диалекта (преимущественно его шимозерских говоров) грамматику вепсского языка; в 1981 году она вышла в свет книгой в 360 страниц. Следующей темой она выбрала синтаксис вепсской речи, но теперь в основу исследования были взяты материалы северно-вепсского (прионежского) диалекта. М. И. Зайцева успела завершить работу над рукописью, прежде чем ушла из Института ЯЛИ.
Путь в науку был у Марии Ивановны Муллонен более сложным. Даже исходная точка у нее была другая: родным языком был не вепсский, а финский. Мария, по девичьей фамилии Мехиляйнен, родилась 20 марта 1930 года в деревне Орава бывшего Колтушского сельсовета, что под Ленинградом. Деревня была не такая уж маленькая — около пятидесяти домов. Но школы в ней не было, так что Марии пришлось начинать свою учебу в соседней деревне Сакрове. До войны она успела два года поучиться в финноязычной начальной школе, где ее учительницей была Катри Лаатикайнен.
Деревня Орава стояла на довольно высоком холме, как и многие другие северно-ингерманландские деревни. В низине в двух километрах от деревни лежало озеро Ораванъярви. Деревня состояла из двух частей — Юлякюля и Алакюля (соответственно: Верхняя и Нижняя деревни). Большинство Мехиляйненов жило в Верхней деревне.
Отец Марии, Юхана, родившийся в 1894 году, был сыном Матти Мехиляйнена, отец которого был тоже Юхана. Предки рода Мехиляйненов, возможно, поселились в Ораве уже после Северной войны, — такое предание вспоминала Катри Кукконен, сестра Юхана.
Поля давали хорошие урожаи, дополнительные заработки легко было найти в гигантском городе, до которого было рукой подать. Там, в Ленинграде, большим спросом пользовались продукты земледелия и животноводства. Так жили до начала 1930-х годов. Затем пошли трудные времена. Начались аресты. Отец был арестован в 1934 году как «финский националист». Его осудили на 10 лет тюремного заключения, однако освободили только в 1947 году. Здоровье отца было тогда уже настолько подорвано, что он умер в пути, так и не доехав до своей семьи. В 1938 году арестовали дедушку Матти.
Мать Марии Муллонен, Мария Петровна Мюлляри, родилась в 1896 году в деревне Хирвости в нескольких километрах от Колтушей. Родители матери умерли в 1918 году от холеры.
В сентябре 1941 года фронт подошел близко к Колтушам. Весной 1942 года Мария Петровна с детьми была эвакуирована из блокадного Ленинграда. Путь оказался долгим и тяжелым. Поездом доехали до Омска, оттуда, когда вскрылись реки, на речном судне доплыли до села Ларьяк, районного центра на одном из притоков большой реки Вах.
Ларьяк расположен на территории расселения хантов (остяков). Мария Муллонен рассказывала о них: «Мы не знали, что ханты наши дальние родственники по языку. Нас только удивляло, что в их языке встречаются слова, напоминающие финские. Это, например, числительные от одного до шести, слова: «рыба» (финское «кала» — по-хантыйски «кул»), «старик» (соответственно «укко» — «икки»). В школе я училась вместе с хантами, которые говорили на своем языке, и мы, приезжие, быстро научились их понимать».
Из Ларьяка семья в 1946 году вернулась в Колтуши, но им не разрешили там жить, и в 1949 году они, как и многие другие ингерманландцы, поселились в Карелии. В 1949 году Мария Мехиляйнен подала документы для поступления в Петрозаводский университет, на отделение русского языка и литературы. Но в приемной комиссии ей сказали, что в университете есть также финно-угорское отделение, и посоветовали поступить на пего, тем более что она владеет финским языком. Одним из советчиков оказался тогдашний декан историко-филологического факультета И. И. Кяйвяряйнен. Студентов в группе было немного: на последнем курсе оставалось вместе с Марией всего шесть человек. В 1954 году, сразу после сдачи выпускных экзаменов, М. И. Мехиляйнен пошла в аспирантуру. Ее научным руководителем первое время была В. Е. Злобина, которую вскоре сменила профессор К. Е. Майтинская из Москвы. Кандидатскую диссертацию на тему «Глагольные односоставные предложения в финском языке» Мария Ивановна закончила в срок, но защита состоялась в Тартуском университете лишь в 1966 году.
Закончив учебу в аспирантуре, Мария Ивановна, которая уже с 1954 года носила фамилию Муллонен, поработала один год преподавателем на финно-угорском отделении Петрозаводского университета, затем, в связи с закрытием кафедры, перешла в Институт ЯЛИ. В 1958 году молодую сотрудницу отправили в Тверскую Карелию собирать языковой материал. Г. И. Макаров перед поездкой проинструктировал се и даже нарисовал карту маршрута. Весь сентябрь Муллонен работала там одна. Теперь, спустя много лет, Мария Ивановна нс очень-то высоко оценивает научные результаты той поездки, однако признает, что кое-какой опыт полевой работы приобрела. В частности, она пришла к выводу, что вместо частых переездов из деревни в деревню целесообразнее делать более длительные остановки для работы на местах. Так, свою полевую работу Мария Ивановна начала с большого села Максатихи, где прямо на рынке приступила к опросу карел и от них же кстати выяснила, куда ей лучше двигаться дальше. Потом с тяжелым магнитофоном в руках она поехала на автобусе сначала в деревню под названием Селище, где даже дети говорили по-карельски, а оттуда дальше — в Лесное. Третьим пунктом стал Весьегонск, куда Мария Ивановна приехала поездом. В Весьегонске предполагалась встреча с учителем К. В. Манжиным (по-карельски Мандьжойн Костя), известным краеведом, от которого Институт ЯЛИ получил немало сведений об этом крае и, в первую очередь, о культурных традициях деревни Моисеевской (Мойсова), родины Манжина. Однако встретиться с ним не удалось, и Марии Ивановне пришлось продолжать свое путешествие в одиночестве. К тому же магнитофон то и дело ломался, и его починка требовала много времени, что еще больше затрудняло работу. Вернувшись в Петрозаводск, Мария Ивановна расшифровала свои магнитофонные записи. Часть этих текстов Г. Н. Макаров включил в -сборник образцов речи тверских карел.
На следующий год М. И. Муллонен пришлось перейти с карельского языка на вепсский. Институт приступил к составлению вепсского словаря, но не хватало исполнителей. Главный специалист по вепсскому языку Николай Иванович Богданов, заведовавший сектором языкознания, в 1959 году скоропостижно скончался; второй знаток вепсского, М. И. Зайцева, училась в аспирантуре при Тартуском университете. Готового материала для словаря было крайне мало, поэтому требовалась большая полевая работа. К ней и начала готовиться М. И. Муллонен. Используя различные источники, в частности небольшой, в 3000 слов, вепсско-русский словарь (1936), составленный M. М. Хямяляйненом и Ф. А. Андреевой, Мария Ивановна разработала в качестве пособия для сбора лексики специальный словник и летом 1959 года вместе с М. И. Зайцевой впервые приехала в вепсский край, в деревню Шокшу. Внимательно вслушиваясь в вепсскую речь, она училась понимать ее. И даже делала кое-какие словарные записи. Следующее лето Мария Ивановна провела дома, ухаживая за своей второй дочерью, родившейся весной. Но уже в сентябре 1961 года она снова отправилась в экспедицию, на сей раз к оятьским вепсам, вместе с этнографом В. В. Пименовым. Муллонен работала в трех деревнях: Озерах, Ладве и Подовинниках. Пригодился опыт поездки к тверским карелам: нет смысла скакать по деревням, разумнее подольше работать на одном месте, лучше узнать жизнь деревни, познакомиться с людьми, отобрать информаторов с хорошей памятью.
Особенно теплые воспоминания остались у Марин Ивановны о жителях деревни Озера Александре Семеновиче Матвееве и Серафиме Никитичне Самаковой. Матвеев рассказывал ей об охоте и рыболовстве, которыми он сам очень любил заниматься. Самакова же прекрасно рассказывала сказки. У нее Муллонен и жила. Днем, пока Серафима Никитична была на работе, Мария беседовала с ее матерью, на вепсском языке разумеется. Когда дочь вечером приходила с работы, кипятили самовар и за самоваром беседовали. От Самаковой удалось записать более двадцати сказок, из которых восемь вошли затем в сборник «Образцы вепсской речи».
В Ладве и Подовинниках М. Муллонен записывала также причитания, но эти записи очень трудно поддаются расшифровке. Деревня Подовинники, или Рихалуйне, куда Мария ходила пешком, расположена на берегу удивительно красивого озера. Сама деревня была совсем маленькая, умирающая — многие дома уже опустели, но все же кое-какие информаторы еще нашлись.
Летом 1962 года Мария Зайцева и Мария Муллонен целый месяц собирали словарный материал на восточной границе вепсского края в деревнях Пондале и Куе, говоры которых почти не записывались до этого.
В Пондале они встретились с поразительным знатоком народных традиций — шестидесятидвухлетней Александрой Леонтьевной Калининой. М. И. Зайцева уже записывала ее раньше — в 1957 году, когда приезжала сюда вместе с Н. И. Богдановым, и в 1958 году. Зайцева и Муллонен заполнили с помощью А. Л. Калининой большое количество словарных карточек, а также записали много текстов. В следующем году они продолжили работу с Калининой, и опять весьма успешно. Не случайно, в «Образцах вепсской речи» тексты, записанные от Александры Леонтьевны Калининой, наиболее многочисленны и занимают около 60 страниц; в основном это тексты на этнографические темы.
Летом 1963 года Зайцева и Муллонен снова приехали к восточным вепсам, теперь они посетили и деревню Войлахту на самой границе вепсского края. На данном этапе работы еще предполагалось, что в словаре будут отражены лишь наименее известные восточно-вепсские говоры. Однако при обработке словарного материала выяснилось, что в восточных говорах многие вепсские слова уже вытеснены русскими заимствованиями. Поэтому было решено включить в словарь также остальные говоры средневепсского диалекта и еще прибавить к нему южно-вепсский и северно-вепсский (прионежский) диалекты. А это требовало новых экспедиций.
По деревням южных вепсов в 1916 году ходили финские исследователи E. Н. Сетяля и В. О. Вяйсянен, после них прошел Лаури Кеттунен в 1917-1918 годах, а летом 1934 года вместе с ним здесь побывали также Лаури Пости и Пааво Сиро. Оказалось, что Лаури Кеттунена здесь еще помнили. Мария Муллонен рассказала:
«Беседовали мы как-то с одним стариком, которому было за восемьдесят лет. Когда старик узнал, по каким делам мы приехали, его сразу осенило: «Ну да, по этим же самым делам и Лаури сюда приходил!» Он сказал о Лаури так, словно Кеттунен только недавно был здесь. Фамилию, правда, старик не помнил, да, наверно, и не знал ее, потому что и другие упоминали Кеттунена только как Лаури.
Южные вепсы оказались исключительно гостеприимным народом. Несмотря на то, что мы для них были совершенно чужими, сразу ставился самовар и все, чем богаты были, подавалось на стол. Тотчас по всей деревне расходилась весть, что приехали незнакомые люди, и в дом, где мы квартировали, собирался народ, чтобы узнать новости и завязать знакомство. Уже тут можно было определить людей, которых нам стоило опросить. Да, в таких деревнях приятно работать! Люди там жили очень доброжелательные, радушные — ведь не слишком часто туда забредали гости. Мы прошли через все южно-вепсские деревни: Сидорово, Прокущево, Боброзеро, Белое Озеро, Кортлахта, Чайгино, Радогоща. Вот уж где настоящий рай для нас — настоящая сокровищница! В некоторых деревнях вообще только по-вепсски разговаривали».
В 1970 году работа над вепсским словарем подходила к концу. Доля северного (прионежского) диалекта оставалась значительно меньшей по сравнению с другими диалектами. Так получилось по той причине, что записи прионежских говоров велись уже раньше и материала накопилось довольно много. Однако составители словаря обнаружили, что в северном диалекте встречаются и такие слова, которые неизвестны в других диалектах. Тогда они решили дополнить материал еще и северно-вепсскими добавками. Мария Муллонен отправилась для этого в экспедицию, на сей раз вместе с новой сотрудницей сектора языкознания Ниной Григорьевной Зайцевой. Они производили записи в вепсских деревнях, расположенных вдоль дороги, идущей по берегу Онежского озера, в частности в Рыбреке и Каскесручье, затем продолжили путь за Свирь в большое село Ошту, куда переселилось много вепсов, особенно шимозерцев.
Рукопись «Словаря вепсского языка» М. Зайцева и М. Муллонен подготовили в 1970 году. После этого М. И. Муллонен перешла работать в Петрозаводский университет, где вскоре стала заведовать кафедрой финского языка и литературы. Еще до ухода из Института ЯЛИ она успела основательно углубиться в исследование влияния русского языка на вепсский. Однако работу, уже близкую к завершению, пришлось отложить, потому что преподавание, руководство кафедрой да еще составление учебников отнимали все время.
Не покидали Марию Муллонен и мысли о необходимости фиксирования и изучения родного языка. Ее мать последний десяток лет своей жизни прожила в семье дочери, так что Мария имела возможность сколько угодно слушать ее разговоры на богатом и выразительном «колтушском языке». Мария даже успела записать на магнитофон кое-что из рассказов матери, прежде чем она умерла в 1969 году. Колтушский говор записывала в те годы также сотрудница Института ЯЛ И Берта Абрамовна Порро. М. Муллонен и Б. Порро вместе подготовили целый сборник образцов ингерманландских говоров финского языка. К сожалению, этот сборник и поныне существует только в виде рукописи.
Следует отметить, что супруг Марии Муллонен Юхо, то есть Иван, тоже ингерманландец; он закончил историческое отделение университета, длительное время являлся одним из ведущих профсоюзных деятелей Советской Карелии, в последнее время работал секретарем Карельского областного совета профсоюзов. В 1987 году он вышел на пенсию.
Выше мы уже упомянули Нину Григорьевну Зайцеву, работающую в Институте ЯЛИ с 1970 года. Она вепсянка, родом из деревни Войлахта, с самой восточной окраины вепсской земли. Это было почти чистой случайностью, что она пришла работать в Карельский филиал Академии наук. Вот как об этом рассказала Мария Муллонен: «Только что вышел из печати сборник «Образцов вепсской речи» (1969), и работа над словарем уже приближалась к концу, когда вдруг из Москвы приехал корреспондент, чтобы взять у нас, у Марии Зайцевой и у меня, интервью. Он написал про наши дела в газете «Неделя». А Нина Зайцева в это время училась в Вологодском педагогическом институте. Она уже написала маленькую научную статью о влиянии русского языка на ее родной говор, а также выступила с сообщением на заседании лингвистического кружка. Научно-исследовательская работа у нее хорошо получалась, и ее преподаватель хотел, чтобы она училась дальше. Однажды преподаватель прочитал в «Неделе» о том, что в Петрозаводске ученые занимаются изучением вепсского языка, и тогда он отправил в наш адрес письмо, в котором спрашивал, можно ли послать к нам студентку Нину Зайцеву, чтобы мы познакомились. с нею и решили, есть ли у нее задатки для научной работы. Нина, учившаяся уже на третьем курсе, приехала, и мы договорились с нею, что после окончания института она придет работать в сектор языкознания. Вскоре Нина Зайцева стала нашей лаборанткой, и в первый же год я взяла ее с собой в поле, чтобы поделиться с нею опытом собирательской работы. Экспедиция прошла очень удачно. Мы и теперь еще часто с удовольствием вспоминаем об этой первой для Нины и последней для меня экспедиции!»
Нина Григорьевна Зайцева стала весьма компетентным специалистом по вепсскому языку. Говором Войлахты она владеет в совершенстве, потому что для нее он родной, но кроме того ей пришлось основательно познакомиться также с прочими говорами и диалектами вепсского языка. В 1975 году Нина Зайцева успешно защитила кандидатскую диссертацию на тему «Именные словоизменения в вепсском языке» (опубликована в 1984 году). Вместе с Марией Ивановной Зайцевой она подготовила материалы по вепсским диалектам для «Лингвистического атласа Европы».
Изучением вепсского языка до М. И. Зайцевой. М. И. Муллонен и Н. Г. Зайцевой занимались главным образом M. М. Хямяляйнен и Н. И. Богданов.
Матти (Матвей Михайлович) Хямяляйнен, ингерманландский финн, родился в 1903 году в деревне Лукаши (Лууккаси) бывшего прихода Венйоки. В 1920 году он поступил в финский педагогический техникум в Гатчине, стал учителем и три года учительствовал в деревне Нижнее Пурсково. В 1927-1931 годах Хямяляйнен опять учился — на отделении нацменьшинств в институте имени Герцена. По окончании учебы он получил направление в Петрозаводск, где стал работать в группе по изучению карельского языка в Карельском научно-исследовательском институте. Однако вскоре он вернулся в Ленинград и в течение шести лет вел в Ленинградском университете курс прибалтийско-финских языков. В то же время Матвей Михайлович углубил свои занятия вепсским языком. В частности, исходя из практических потребностей обучения школьников вепсскому языку, он в соавторстве с учительницей Ф. А. Андреевой, уроженкой средневепсской деревни Пяжозеро, составил вепсско-русский словарь (1936) и учебник по грамматике вепсского языка для 3-4-х классов (1935). После войны Хямяляйнен продолжал преподавать в Ленинградском университете, но в 1947 году снова приехал в Карелию. В Петрозаводске он вплоть до 1964 года, до ухода на пенсию, трудился в секторе языкознания Института языка, литературы и истории. Здесь им было написано более десятка статей, в том числе очерк «Вепсский язык», опубликованный в третьем томе академического издания «Языки народов СССР» (1966).
Николай Иванович Богданов родился в 1904 году в деревне Шимозеро, в семье крестьянина-вепса. Он изучал и записывал (в последние годы жизни — даже на магнитофон) образцы шимозерского и других диалектов своего родного языка, но хорошо владел и карельским языком. Мне так и не довелось с ним встретиться лично; летом 1957 года, когда я делал записи вепсской речи в Институте ЯЛИ, Н. И. Богданов с M. М. Хямяляйненым находились в экспедиции. Умер Николай Иванович Богданов в 1959 году. Я слышал, что в 1940 году Богданов записывал сказки и другой фольклор от замечательного селецкого сказителя Тимофея Туруева. Причем записей набралось такое большое количество, что Богданов подумывал об издании туруевских текстов отдельным сборником. Кстати, этот самый Тимо Туруев во время войны (весной 1944 года) оказался одним из лучших моих собеседников — знатоков карельского языка.
ИССЛЕДОВАТЕЛИ СААМСКОГО ЯЗЫКА
Сектором языкознания в Институте ЯЛИ с 1961 по 1986 год руководил Георгий Мартынович Керт. Он родился 1 февраля 1923 года в ижорской деревне Каменка (Кивикко) Шерепетовского прихода. Его отец, Мартин Керт, эстонец (в округе жило тогда много эстонцев), работал лесником. Мать, Анна Никитична, была русской из деревни Луги, что около Гатчины. Деревня Кивикко была невелика, домов двадцать. В ней даже школы не было, так что Георгию пришлось четыре года ходить в школу за три с лишним километра в село Мишелово. Потом он перешел в Ораниенбаумскую школу, где и учился с пятого по десятый класс.
Чуть ли не со школьной скамьи Георгий оказался в армии и стал защитником Ленинграда. Мать и двух сестер с их детьми эвакуировали в Сибирь, в совхоз Петраки Новосибирской области; отец умер раньше. Сам Георгий был вывезен в феврале 1942 года из блокадного кольца вместе с воинским подразделением, в котором служил. Везли их ночью на грузовиках по ледовой дороге Ладоги. Потом Георгий воевал на Волховском фронте, а затем в Прибалтике, где под Ригой, у городка Тукумс, был тяжело ранен. Там же ему была оказана первая помощь, но оперировали уже в городе Себеж; долечивался он в Соликамском госпитале, в Коми АССР. В апреле 1945 года Георгий Мартынович, выздоровев, поехал в Сибирь к матери и сестрам. Оттуда осенью того же 1945 года они все вместе вернулись в Ораниенбаум (с 1948 года — город Ломоносов).
Прежние его ораниенбаумские учителя предложили Георгию поступать в Ленинградский университет. Выдержав вступительные экзамены на геологический факультет, он начал было учебу, но через полгода, по совету студентки-коми Антонины Семеновны Кривощенковой (позднее она стала известным специалистом по пермским языкам), перешел на возглавляемое академиком Д. В. Бубрихом финно-угорское отделение этого же университета. Группа студентов на курсе была малочисленной — всего восемь человек, и преподавателей тоже было мало: сам Дмитрий Владимирович Бубрих, Матвей Михайлович Хямяляйнен и преподаватель финского языка Эльза Нюстрем, которую Керт вспоминает с особой благодарностью. Университетский курс Георгий Мартынович закончил в 1950 году.
Затем последовали три года аспирантуры в Ленинградском отделении Института языкознания Академии наук СССР под руководством академика И. И. Мещанинова; большую научную помощь оказывал Георгию Керту также профессор Тартуского университета Пауль Аристэ. В 1953 году Г. М. Керт защитил диссертацию об инфинитивных формах финского языка и в начале следующего 1954 года переехал в Петрозаводск, где стал научным сотрудником Института языка, литературы и истории.
Г. М. Керт специализировался по диалектам саамов Кольского полуострова. Этой темой он начал заниматься по рекомендации Д. В. Бубриха еще в студенческие годы. С 1954 года Керт много раз бывал среди саамов, собирал материалы не только по языку, но и по культуре и традиционному жизненному укладу народа. Немало интересных наблюдений содержится, в частности, в его статье о сегодняшней жизни Кольских саамов, опубликованной на финском языке. В 1961 году вышел в свет составленный Кертом сборник образцов речи Кольских саамов, а десять лет спустя было издано его фундаментальное исследование кильдинского диалекта, принесшее автору ученую степень доктора филологических наук.
Большой интерес проявил Г. М. Керт и к вопросам истории отечественной лингвистики. Он писал, например, об известном русском слависте, академике Ф. Ф. Фортунатове, чья научная деятельность касалась также истории научной и культурной жизни Финляндии. Глубокой благодарностью учителю проникнута книга Георгия Керта о видном советском финно-угроведе, академике Д. В. Бубрихе (1890-1949). Значительный вклад внес Керт и в развитие топонимических исследований в Карелии.
Г. М. Керт пользуется среди коллег заслуженным признанием и симпатией. Его часто можно увидеть у нас, в Финляндии, но еще чаще мы видели Георгия Керта в качестве гостеприимного хозяина в секторе языкознания Института ЯЛИ и дома, в квартире на улице Дзержинского, где нам посчастливилось познакомиться с раритетами превосходной домашней библиотеки и отведать отменных лакомств, которыми потчевала нас хозяйка дома Ираида Петровна, библиотекарь по профессии. Говоря о Г. М. Керте, нельзя не отметить и то, что он является весьма искусным игроком настольного тенниса.
В мае 1979 года у меня брал интервью для журнала «Пуналиппу» Пекка Зайков, молодой, перспективный исследователь саамского языка. В конце интервью я предложил ему поменяться со мной ролями, и он ответил на мои вопросы.
Петр Мефодиевич Зайков родился 16 октября 1946 года в селе Кестеньга. Однако детство его прошло в маленькой деревушке, что расположена при верхнем, ковдозерском, конце трех-четырехкилометрового канала Княжегубской ГЭС. Там его родители живут и поныне. В деревне всего пять, домов, и все ее жители — карелы. Отец Пекки, Мефодий Ефимович (год рождения 1920), родом из села Ругозеро. Но родовые корни у него не чисто карельские, так как в них имеется, видимо, саамская примесь, поскольку прадед Мефодия Ефимовича, по преданию, был саамом. Мать Пекки, Ульяна Афанасьевна Юнгина (1918 года рождения), росла на самой северной окраине карельской земли в деревне Тумча Олангской волости; по предположениям сына, среди се предков тоже были саамы. Деревня Тумча больше не существует.
До школы Пекка разговаривал только по-карельски, то есть на говоре, каким пользовались у него дома и б родной деревне. Этот говор довольно близок к финской речи, поэтому учиться литературному финскому языку Пекке было нетрудно.
Мефодий Ефимович в довоенные годы работал шофером; вернувшись с войны после ранения в боях на Кестеньгском участке фронта, он стал сначала механиком, а затем капитаном буксира, ходившего по Ковдозеру. Разумеется, ему пришлось досконально изучить это большое озеро — со всеми его заливами, островами, полуостровами и плесами, каждый из которых имеет свое название. И Петр Мефодиевич записал от отца все известные ему местные названия-топонимы.
Вообще, в детский мир Пекки Зайкова органично входило Ковдозеро, на берегах которого было так мало селений. Правда, там и сям попадаются следы от лопарских очагов и могил в виде каменных груд. Самое крупное селение на Ковдозере находится примерно в полусотне километров от Княжой Губы, на противоположном берегу озера — оно так и называется Конец-Ковдозеро или просто Конец озера (Коутаярвенпяя или Ярвенпяя). В 1905 году в нем насчитывалось всего шесть домов, теперь их около тридцати. Карелки из Конец-Ковдозера славились с давних пор как колдуньи. Здесь еще живут фольклорные традиции. Петр Мефодиевич рассказывал, что встретил в деревне одну очень хорошую причитальщицу. «Если хочешь, я попричитываю», — сказала она Зайкову и исполнила плач по сыну, погибшему на войне. Пекка записал причеть, но ее расшифровка с магнитофонной ленты — дело трудное, даже если хорошо знаешь местный говор.
Неподалеку от родной деревни находится село Княжья Губа, куда Пекка ходил в школу с первого по десятый класс.
Отслужив три года в армии, Петр Зайков поступил в 1968 году на отделение финского языка и литературы Петрозаводского университета. В 1973 году он закончил университет и стал работать лаборантом в секторе языкознания Института ЯЛИ. Зайков помогал Г. М. Керту в сборе материала по бабинскому диалекту и в расшифровке саамских записей. В конце следующего года он поступил в аспирантуру и всецело отдался изучению бабинского диалекта.
П. М. Зайков совершил много экспедиций к Кольским саамам, обычно вместе с Г. М. Кертом. Они совместно подготовили к печати сборник образцов бабинского и иоканьгского диалектов саамского языка (книга издана в 1988 году). Бабинский диалект Керт и Зайков изучали в деревне Ене, где раньше жили финны. В 1937 или 1938 году в Ене был образован колхоз, и бабинские саамы вступили в него. Саамское поселение Бабино расположено на неудобном для жилья месте — на краю болота у небольшого озерка, немного повыше озера Имандра. Деревня Ена все больше обрусевает. Дети здесь кое-как еще понимают саамскую речь, но сами не говорят на родном языке. Чисто саамских семей в Ене всего пять, но есть еще смешанные семьи — саамско-финские и саамско-русские. Сборник образцов саамской речи, составленный Г. М. Кертом и П. М. Зайковым, интересен разносторонностью тематики: верования, предания, бытовые рассказы о жизни саамов, есть даже йойги.
В 1983 году П. М. Зайков перешел в Петрозаводский университет на кафедру финского языка и литературы. Там он проработал преподавателем пять лет, ведя, в частности, курс карельского языка. Наряду с преподавательской деятельностью Петр Мефодиевич написал на финском языке учебник «Диалектология карельского языка» (издан в 1987 году, объем 128 страниц), в котором на богатом материале раскрыл особенности основных диалектов (включая людиковский) и, прежде всего, их морфологические различия. В 1988 году П. М. Зайков вернулся в Институт ЯЛИ.
ИССЛЕДОВАТЕЛИ ТОПОНИМИКИ
Долгое время сбором и изучением топонимики Карелии никто в Институте ЯЛИ не занимался. Интерес к ней пробудился позднее. Начало этой работе положил в 1960-х годах аспирант Войтто Лескинен, но он успел только разработать программу сбора полевого материала и опубликовать несколько статей, так как ушел в журналистику. Продолжать начатое им дело взялась Нина Николаевна Мамонтова.
Нина Мамонтова родилась в Петрозаводске, по происхождению она людик, ибо ее родители, Анна Петровна и Николай Константинович Мамонтовы, оба являются уроженцами людиковской деревни Виданы на реке Шуе. Окончив университет, Нина Николаевна несколько лет работала учителем русского языка и литературы в Гирвасе, затем секретарствовала в райкоме комсомола. За эти годы она почти забыла родной язык, но стоило ей вернуться в Петрозаводск и в 1970 году поступить на работу в сектор языкознания, как интерес к нему сразу ожил.
H. Н. Мамонтова на протяжении ряда лет собирала топонимику карел-ливвиков и одновременно на материалах топонимии Олонецкого района писала кандидатскую диссертацию, которая была в 1982 году издана отдельной книгой; в том же году состоялась и защита диссертации. Еще до этого Нина Мамонтова в соавторстве с Георгием Мартыновичем Кертом написала небольшую научно-популярную книжку «Загадки карельской топонимики», вышедшую в свет в 1976 году; второе, исправленное и дополненное издание книжки появилось в 1982 году. Авторы рассказывают в ней о происхождении и значении таких известных названий Карелии, как Олонец, Кемь, Кивач, Кондопога, Ладога, Онего, Сорока, Сулажгора, Валаам и многие другие.
На широком поприще изучения топонимики Карелии у Нины Николаевны появилась в 1978 году коллега, Ирма Ивановна Муллонен. Ирма пришла в Институт ЯЛИ после окончания университета и сразу занялась сбором топонимики вепсского края. Таким образом, она пошла, можно сказать, по стопам своей матери, Марии Муллонен. Ирма много трудилась в поле и упорно писала, поэтому неудивительно, что уже в 1985 году у нее была подготовлена кандидатская диссертация по вепсской топонимике. При работе над диссертацией помимо собственных материалов Ирма Ивановна использовала также материалы прионежско-вепсского фонда из топонимического архива Финляндии.
СОСТАВИТЕЛИ СЛОВАРЕЙ
Летом 1957 года, когда мы с женой впервые приехали в Петрозаводск, нашими добрыми опекунами были сотрудницы словарной группы Института ЯЛИ Анни Флинкман и Хельми Лехмус. В то время Институт еще располагался в старом здании на проспекте Урицкого, 92. Как раз шла работа над русско-финским словарем. Кроме Флинкман и Лехмус в группу позднее вошли еще Мартти Куусинен и Вера Оллыкайнен.
Анни Флинкман родилась 17 октября 1903 года в Петербурге. По окончании Гатчинского педагогического училища (с преподаванием на финском языке) она семь лет учительствовала в начальной школе деревни Лепписаари Токсовского прихода, затем — год в деревне Румпели около Ропши. В 1931-1933 годах Анни училась (одновременно продолжая преподавать) в пединституте имени Герцена. В 1933 году она переехала в Карелию вслед за мужем, Юхо Марттиненом, когда его перевели из Рябовского сельскохозяйственного училища в Петрозаводскую высшую партийную школу в качестве преподавателя русского языка. В Петрозаводске Анни сначала работала учителем финского языка в финской школе, затем учительствовала в Лехте Тунгудского района. В 1940 году, когда был открыт Петрозаводский университет, Анни Флинкман пригласили вести курс финского языка, хотя основной ее работой в то время оставалось преподавание финского языка в Петрозаводском педучилище. В 1949 году Флинкман перешла в Институт ЯЛИ для участия в составлении русско-финского словаря. Когда в 1961 году работа над рукописью словаря была завершена, Анни Флинкман вышла на пенсию. Тем не менее она долго еще продолжала заниматься этим словарем, внося в него исправления и дополнения для нового издания.
Хельми Лехмус родилась 6 октября 1906 года в Петербурге, куда ее родители переехали из Финляндии. Здесь отец, Юхо Хямяляйнен, стал работать столяром-модельщиком на одном из литейных заводов. Хельми Хямяляйнен закончила Гатчинское педагогическое училище, проработала год учительницей в деревне Мийккулайнены на берегу Ладоги, потом пошла учиться на финское отделение герценовского пединститута. В 1930 году она окончила институт и начала трудиться в Ленинграде: учителем финского языка в школе второй ступени, преподавателем литературы на финском отделении Коммунистического университета, переводчиком финских передач Ленинградского радио. Эвакуированная во время войны в Иркутск, Хельми Лехмус преподавала там русский язык, а вернувшись в 1945 году в Петрозаводск, она выполняла разные работы: в Институте ЯЛИ занималась сначала изучением фольклора, но вскоре перешла на литературоведение, в 1949 году работала переводчицей в газете «Тотуус», год спустя по заданию республиканского Министерства просвещения писала учебники на финском языке, затем опять преподавала финский язык в учительском институте. В конце концов она снова вернулась в Институт ЯЛИ, чтобы принять участие в составлении вышеупомянутого словаря. В 1963 году этот русско-финский словарь был издан. И Хельми Лехмус, пройдя весь свой длинный трудовой путь, вышла на пенсию.
Мартти Эсович Куусинен известен как опытный лексикограф и авторитетный университетский преподаватель. Он родился 13 октября 1928 года в Ленинграде. Его отец, Эса Куусинен — сын Отто Вильгельмовича Куусинена. Первые пять классов Мартти окончил в Петрозаводске. Во время войны он находился в эвакуации в Башкирии, недалеко от Уфы. Вернувшись в 1945 году в Петрозаводск, Мартти за один год одолел учебную программу девятого и десятого классов. В 1946 году он был принят в Петрозаводский университет на отделение русского языка и литературы, но в 1948 году перешел на финно-угорское отделение. В 1951 году Мартти Куусинен окончил университет и поступил в аспирантуру при Тартуском университете. Кандидатскую диссертацию на тему «Причастия в финском языке» он защитил в Москве в 1954 году, главным оппонентом на защите выступил профессор Василий Лыткин. Затем начался первый академический «заход» Мартти Эсовича — работа над русско-финским словарем. Когда словарь был подготовлен к печати и в 1963 году издан, Куусинен перешел в университет преподавателем на только что созданное отделение финского языка и литературы. В 1966 году он получил звание доцента. Около пятнадцати лет проработал Мартти Эсович Куусинен в университете, заслужив репутацию аккуратного и требовательного, уважаемою студентами преподавателя.
Но прежнее увлечение словарной работой все же не прошло. В 1978 году М. Э. Куусинен возвратился в Институт ЯЛИ на должность старшего научного сотрудника. Первое задание, которое он получил, было составление маленького, на 14 тысяч слов, финско-русского словаря. Рукопись была готова уже в 1979 году» сам словарь вышел в свет в 1981 году.
В 1988 году вышел из печати «Учебный русско-финский словарь глагольного управления». Мартти Куусинен составил этот 500-страничный словарь в соавторстве с Валентиной Сухановой-Тойкка, предназначая его в первую очередь для финнов, изучающих русский язык, и для русских, изучающих финский. При этом предполагается, что пользующиеся словарем уже знают азы русского языка.
Все 1980-е годы М. Э. Куусинен трудился над большим русско-финским словарем, разумеется, на основе составленного им вместе с В. М. Оллыкайнен двадцать лет тому назад «Русско-финского словаря» на 61 000 заглавных слов. В новом, основательно обновленном, словаре число заглавных слов превысит 70 000. Особенно много слов прибавится из области науки, фразеологизмы тоже будут представлены значительно обильнее, чем в прежнем словаре. В этой работе вместе с Мартти Эсовичем участвовали также его коллеги В. М. Оллыкайнен и Юлия Сюрьялайнен-Коппалева. Финская лексика выверялась в Финляндии, этим занимался главным образом Матти Есканен в Йоэнсуу. Рукопись словаря подготовлена к печати и послана в издательство «Русский язык» в Москву.
Мартти Куусинен — прирожденный лексикограф. Во время нашей беседы, состоявшейся в 1987 году, я спросил его: «Что ты делаешь в противовес тяжелой словарной работе?» Мартти просто ответил: «В противовес я делаю словарь».
Вернувшись из университета в Институт ЯЛИ, Мартти Куусинен еще много лет продолжал читать студентам лекции по истории финского литературного языка и по исторической фонетике финского языка. И даже потом, отказавшись от преподавания, он еще рецензировал тематически близкие ему как лексикографу студенческие дипломные работы.
Составление словарей настолько трудоемкое дело, что оно отнимает у Мартти Куусинена, в сущности, все время, и он не успевает читать финскую художественную литературу в той мере, в какой хотелось бы. «Ничего не поделаешь, не успеваю», — смиренно констатирует Мартти Эсович, явно довольный своей участью лексикографа.
Изданный в 1955 году финско-русский словарь свою службу сослужил. Назрела потребность в новом, более современном и полном словаре. В соответствии с заключенным в 1965 году договором, финляндские лексикографы Игорь Вахрос и Антти Щербаков в сотрудничестве с советскими языковедами Верой Оллыкайнен и Ирмой Сало из Института ЯЛИ в Петрозаводске и редакторами издательства «Советская Энциклопедия» Елизаветой Нарбут и Нелли Семеновой в Москве, приступили к составлению большого «Финско-русского словаря». И вот в 1975 году словарь был издан объемом в 815 трехколонных страниц, на 82 000 заглавных слов. На В. Оллыкайнен и И. Сало была возложена забота о том, чтобы в словаре нашла максимально полное отражение лексика сложившегося в Советской Карелии финского языка. При объяснении финских слов авторы использовали встречающиеся в северно-русских говорах заимствования из прибалтийско-финских языков.
В секторе языкознания Института ЯЛИ начиная с 1964 года шла работа над словарем северно-ингерманландских говоров. Материал для него собирали ингерманландки Вера Оллыкайнен и Берта Порро. Однако в 1965 году работа прервалась: Оллыкайнен вошла в группу авторов большого финско-русского словаря, а Порро (ставшая вскоре Лайдинен — супругой историка Арви Лайдинена) перешла работать корректором в финскую редакцию издательства «Прогресс». И только после того, как в 1975 году «Финско-русский словарь» вышел в свет, Вера Михайловна Оллыкайнен возобновила работу над ингерманландским словарем. Даже в одиночку она настолько успешно трудилась, что уже в 1980 году рукопись была готова к печати.
Этот труд является важным вкладом в изучение финского языка, потому что в наших (финляндских) архивах северно-ингерманландские говоры представлены крайне скудно. Общий объем двухтомного словаря составляет 880 машинописных страниц. Объяснения слов и примеры даются с переводами на русский язык, что доставило автору и редактору немалые трудности. Разделение словаря на два тома связано с тем, что один том отведен для лексики колтушского говора (в основном это материалы записей и расшифровок, сделанных Б. А. Порро), другой — для лексики говора Вуоле или Волоярви, записанной В. М. Оллыкайнен. Каждый том содержит около 25 000 словарных карточек.
Вера Михайловна Оллыкайнен родилась 22 декабря 1919 года в деревне Вуолеярви (Волоярви) прихода Вуоле. У себя в деревне она закончила четыре класса финской школы. Деревня в то время была довольно большая, пятьдесят семь домов. Родители Веры были уроженцами Волоярви. Отец, Микко Оллыкайиен (год рождения 1884) всего полтора года ходил в школу, но, по мнению односельчан, вполне мог бы в силу своей одаренности выучиться на кого угодно; умер он в 1942 году. Мать Веры, Мари (девичья фамилия Раутанен, год рождения 1889), не умела ни читать, ни писать, но в совершенстве владела искусством слова. Вся ее речь была пересыпана пословицами, поговорками, образными сравнениями. Мари могла, когда это было необходимо, например в эвакуации, изъясняться даже по-русски, правда, с горем пополам. «Русская речь у мамы звучала так комично, что ее невозможно было слушать без смеха», — вспоминала Вера Михайловна. Зато мать оказалась прекрасной наставницей дочери, когда та принялась записывать слова родного говора. И позднее Вера Михайловна не раз жалела, что из-за своей занятости всякими словарными работами так мало успела записать от матери. Мари Оллыкайиен умерла в 1961 году.
Больше всего Вера Михайловна сделала записей по говору Вуоле от Евы Тюни, жены дяди по матери. Ева была прямо-таки идеальным информатором для языковеда. Она плохо владела русским языком и поэтому в свою речь редко добавляла русские слова. Несмотря на то, что родители Евы когда-то пришли в Волоярви из Финляндии, их дочь, родившаяся здесь в 1900 году, разговаривала, как считает Вера Оллыкайиен, на чистом, совершенно незасоренном волоярвском говоре. После смерти Евы Тюни в 1977 году ее дочь Хильма, тоже превосходно владеющая местным говором, помогала своей двоюродной сестре Вере в доработке словаря. Весьма полезным обстоятельством явилось и то, что вычитку перепечатанного текста выполняла Лиля Кирину, мать которой родом из Колтуш. Но особенно радует Веру Оллыкайиен, что ответственным редактором словаря стала ее давняя хорошая подруга Мария Муллонен.
Вера Оллыкайнен приехала в Петрозаводск из Хибин, где училась с пятого по десятый класс. В 1938 году она начала изучать русский язык в Петрозаводском педагогическом институте, а в марте 1941 года перешла на финно-угорское отделение университета, но успела поучиться всего несколько месяцев; когда началась война, Вера пошла работать на Онежский тракторный завод. Вместе с заводом эвакуировалась в Красноярск. Там она проработала до весны 1944 года. Узнав, что университет из Петрозаводска эвакуировался в Сыктывкар, Вера Оллыкайнен поехала туда — и по пути даже встретилась со своей матерью. В Сыктывкаре Вера закончила университет, вернулась в Петрозаводск и получила направление на работу в редакцию газеты «Тотуус». Затем поступила в аспирантуру и под руководством московского профессора Клары Майтинской подготовила исследование по финскому языку.
ПЕТРОЗАВОДСКИЕ ИСТОРИКИ
В других секторах Института ЯЛИ у меня тоже появилось немало знакомых. Так, во время моей первой поездки к тверским карелам в 1957 году мой спутник IO. С. Елисеев взял с собой в дорогу незадолго до этого изданную в Петрозаводске книжку А. С. Жербина «Переселение карел в Россию в XVII веке», и мы с большим интересом читали ее. Позднее я познакомился и с самим Алексеем Степановичем, уроженцем олонецкой деревни Нурмойла (Нурмолица). Здесь, в Нурмолице, родились и его отец, Степан Николаевич (год рождения 1902), и мать, Татьяна Никитична (1900). У Татьяны Никитичны было еще три сестры, и все они вышли замуж в свою деревню, за своих односельчан. У Степана и Татьяны было четыре сына, из которых живы трое.
Алексей Степанович Жербин родился 19 марта 1923 года. Первые четыре класса он закончил в Нурмолице, затем год ходил в «школу молодежи» в Олонце, а когда в 1936 году семья переехала в Кемь, учился там с шестого по десятый класс. В 1937 году умер отец, и матери пришлось одной растить сыновей.
Началась вторая мировая война. Алексея из-за инвалидности в армию не взяли, и, по совету известного историка E. С. Гардина, он поступил в Петрозаводский университет, который вскоре был эвакуирован в Сыктывкар. В августе 1944 года университет вернулся в Петрозаводск. Преподавателями истории в то время работали И. И. Кяйвяряйнен и Я. А Балагуров (1904-1977). Яков Алексеевич Балагуров стал добрым наставником для многих историков Карелии, в том числе и для Алексея Степановича Жербина.
В 1946 году А. С. Жербин закончил университет и его приняли на должность младшего научного сотрудника в Институт языка, литературы и истории. Осенью 1948 года Алексей Степанович поступил в аспирантуру. Его научными руководителями стали ленинградские специалисты по средневековью и истории прибалтийских стран историки И. И. Смирнов и И. П. Шаскольский. В январе 1952 года А. С. Жербин защитил кандидатскую диссертацию по теме: «Переселение карел на русские земли в первой половине и середине XVII века». Это исследование в 1956 году вышло в свет в сжатом виде отдельной книжкой под названием «Переселение карел в Россию в XVII в.».