Этюды о карельской культуре

Закончив школу, Людмила Маркианова пошла учиться на отделение русского языка и литературы пет­розаводского педагогического института. После учебы она проработала три года учительницей в Куйтежской школе, затем трудилась в научной библиотеке Карель­ского филиала АН СССР, откуда в 1976 году перешла в Институт ЯЛИ. Здесь Л. Ф. Маркианова занималась вместе с Ирмой Сало доработкой большого «Словаря коткозерского говора», составленного Григорием Мака­ровым.

За четыре года аспирантуры Людмила Федоровна подготовила кандидатскую диссертацию, которая в 1985 году была издана под названием «Глагольное словообразование в карельском языке». Основу исследо­вания составляют записи Л. Ф. Маркиановой по ее род­ному ливвиковскому диалекту, кроме того, использова­ны сравнительные материалы по собственно карельско­му и людиковскому диалектам. Особое внимание иссле­довательница уделяет специфике соединения суффиксов с производящими основами. Структура монографии не совсем четко определена, однако хорошим ключом к ма­териалу служит сводный перечень глаголов, рассматри­ваемых в ходе исследования, а их насчитывается более полутора тысяч.

Изучение ингерманландских говоров финского языка после войны возобновилось и в Советском Союзе. Нель­зя не назвать в первую очередь профессора кафедры финно-угорских языков Ленинградского университета Зинаиду Михайловну Дубровину, уроженку Олонии: она занималась, в частности, ингерманландской топоними­кой. Следует упомянуть и преподавателя этой же ка­федры Лидию Галахову, кандидатская диссертация ко­торой (1974) была посвящена исторической фонетике ингерманландских говоров.

Под научным руководством 3. М. Дубровиной изу­чением языка финнов-ингерманландцев занималась в Петрозаводске сотрудница Института ЯЛИ Ю. Э. Сюрьялайнен. Свою диссертацию она написала по названиям растений; это первое, по до сих пор, к со­жалению, не опубликованное географо-лингвистическое исследование в области лексики. Материал для него большей частью собран самой Ю. Э. Сюрьялайнен. Ярким примером научной корректности и полного вла­дения материалом явился для меня доклад молодой ис­следовательницы, с которым она выступила на финско-советском филологическом симпозиуме 1982 года в Ювяскюля (Финляндия) и в котором рассматривает во всем многообразии ингерманландские названия кар­тофеля. Ю. Э. Сюрьялайнен успешно защитила канди­датскую диссертацию в 1983 году.

Надо сказать, что ингерманландская тематика иссле­дований подходит Юлии Сюрьялайнен, пожалуй, лучше, чем кому бы то ни было. Хотя она и родилась в Петро­заводске, но все корни ее идут от финнов Ингерман­ландии. Ее отец, Эйно Сюрьялайнен, родился в 1923 го­ду в деревне Пунтала Колтушского сельсовета, мать, Хильма Варонен, родилась в том же году в деревне Пораскюля Хаапакангасского сельсовета. В 1970-1975 годах Юлия училась в Петрозаводском универси­тете, изучала финский и русский языки, потом пару лет проработала в издательстве «Прогресс», оттуда пере­шла на работу в Институт ЯЛИ и стала аспиранткой. Уже несколько лет она участвует вместе с М. Э. Кууси­неном в составлении большого русско-финского слова­ря. В настоящее время она носит двойную фамилию Сюрьялайнен-Коппалева; ее муж Михаил родом из Ведлозера, скульптор.

ИССЛЕДОВАТЕЛИ И УЧИТЕЛЯ ИЗ ТВЕРСКИХ КАРЕЛ

Среди языковедов Института ЯЛИ трудится всего лишь одна тверская карелка, Александра Васильевна Пунжина. Родилась она в городе Калинине 20 мая 1934 года. Ее родители были родом из окрестностей Тол­мачей. Отец, Василий Иванович, родившийся 15 авгу­ста 1906 года в Курганах, вынужден был в 1932 году покинуть родное село и вместе с семьей переехал в Ка­линин. Детей у него тогда было двое — дочь Александ­ра и сын Вениамин, на два года старше сестры.

В сентябре 1977 года вместе с Александрой Василь­евной мы побывали в Курганах, походили по селу, по­фотографировали его старые дома, бани на берегу пруда, сельскую улицу. Время от времени мы заходили в дома, записывали на магнитофон, пили чай. Привет­ливость и гостеприимство хозяев невозможно описать. У меня осталось такое впечатление, как будто все кур­ганские жители приходятся Александре Васильевне род­ней. Пунжины относятся к старейшим курганским ро­дам, а родственники большей частью строились побли­зости друг от друга. Одна часть села еще и теперь но­сит название «Пунжалисто», хотя в ней уже не одни только Пунжины проживают; другие части Курган на­зываются «Балкова» (здесь когда-то жил «боярин» с такой фамилией) и «Штуаппа». В 1873 году в Курга­нах проживали, согласно опубликованному Д. Рихте­ром списку, 228 человек, все поголовно карелы.

Мать Александры Пунжиной, Евдокия Феоктистов­на Лисицына, или, как се называли односельчане, «Феклин Оуди», родилась 14 февраля 1908 года в дерев­не Спорной. Эта небольшая, в полтора десятка домов, деревенька выросла из былого однодомного хутора между двумя довольно крупными карельскими деревня­ми Воскресенском и Прудовом.

В 1937 году отец, Василий Иванович Пунжин, был арестован и увезен в лагерь возле Дубно, на строитель­ство двух железнодорожных мостов. Осенью 1938 года отец освободился и приехал в Калинин. Вскоре Василий Иванович был призван в армию. Когда началась война, он около Вязьмы попал в плен к немцам. Через полтора года ему удалось бежать, спрятавшись на ржаном поле, и он сумел выйти к своим. Домой Василия Ивановича все же не отпустили, а отправили на строительство в Волоколамск. Что же касается его семьи, то она в сентябре 1941 года, когда немцы рвались на восток, успела перебраться из Калинина в Спорное, на родину Евдокии Феоктистовны. Там перед войной тоже были арестованы ее отец и три брата, причем младшему из них исполнилось только 17 лет. Весной 1942 года Пунжины переехали в Толмачи, где Дмитрий Лисицын, дядя по матери, начал строить дом. Но в самый разгар работы дядю Митрея арестовали, и он исчез бесследно. Недостроенный дом достался Пунжиным; в избе сложи­ли печь и стали жить. В августе 1946 года отец вернул­ся к своей семье в Толмачи. Василий Иванович был ис­кусным столяром и плотником, у него были золотые ру­ки. Он достроил дом, срубил на краю приусадебного участка баню, привел в порядок сад. Умер Василий Ива­нович Пунжин в 1973 году. Евдокия Феоктистовна пере­жила его на три года.

14 сентября 1977 года, в годовщину со дня смерти Евдокии Феоктистовны, мы с женой были приглашены на поминки. В доме собралось немного народу: дочь Александра Васильевна, сын Виктор Васильевич, рабо­тающий инженером в Новгороде, сестра Мария Феокти­стовна Яковлева из деревни Долганово, Марфа Дмит­риевна Бусурова, овдовевшая невестка Анна Васильев­на, нынешняя хозяйка дома, живущий по соседству председатель сельсовета Михаил Васильевич Петухов да мы, двое финнов. Перед началом поминального обе­да сестра покойницы вместе с Марфой Дмитриевной красиво спели на русском языке две духовные песни.

Александра Пунжина окончила 10 классов средней школы в Толмачах. В 1953 году она поехала в Петроза­водск продолжать учебу. Здесь еще с 1930-х годов жила двоюродная сестра ее матери, Александра Михайловна Воробьева, у которой она и поселилась.

Александра Васильевна познакомила меня с семьей Воробьевых в 1966 году, когда я привозил группу моих ассистентов и студентов на учебную практику в Петро­заводск. Заведующему сектором языкознания Георгию Керту я тогда высказал пожелание, чтобы студентам была предоставлена возможность послушать живую ка­рельскую речь и самим проинтервьюировать, так как именно это и есть лучший вид практики. Г. М. Керт тут же, в гостинице, организовал нам встречу с нескольки­ми информаторами, да еще пригласил в помощники Г. Н. Макарова, В. Я. Евсеева и А. В. Пунжину. В числе информаторов оказался также тверской карел Петр Михайлович Воробьев (родился 13 января 1888 го­да). Через пару дней я пришел к нему домой на Пере­валку, где познакомился также с его супругой Алек­сандрой Михайловной.

Спустя два месяца я снова приехал в Карелию и те­перь уже на правах старого знакомого пришел к Во­робьевым. И работа сразу пошла как по маслу. Дело в том, что, путешествуя по тверскому краю, мы с женой побывали в деревне Павлово, откуда Воробьевы были родом, и кое-какие представления о жизни этой деревни у нас остались, нашлись даже общие знакомые. Поэто­му, сидя с Петром Михайловичем и Александрой Ми­хайловной в их уютном домике на ул. Перевалочной, 36, мы все вместе мысленно вернулись в Павлово. Не­смотря на то, что Воробьевы уже тридцать лет прожили вдали от родной сторонки, они хорошо сохранили свой язык: «Дома мы всегда говорим на своем языке».

Тогда, в 1966 году, Воробьевы были оба еще в доб­ром здравии. Но теперь они уже давно лежат в земле сырой: Петя-диядё умер в 1975, Саша-тёта — в 1977 году.

Вернемся, однако, к Александре Васильевне Пунжиной. В 1953 году она начала учиться в Петрозаводском университете на отделении русского языка и литерату­ры. Закончив учебу, Александра Васильевна восемь лет преподавала в школе, в том числе с 1958 по 1961 год работала на Валааме. В то время на Валааме жило много инвалидов войны и престарелых. Но и детей школьного возраста насчитывалось около 300.

В 1966 году Александра Васильевна стала научным сотрудником сектора языкознания Института ЯЛИ. Тема ее диссертации была связана с родными тверски­ми говорами карельского языка. Материал для иссле­дования она собирала среди трех групп карел: весьегонской, толмачевской и обособленной дёржинской (зубцовской). Хотя диссертация была завершена еще в 1973 году, защита состоялась только 19 декабря 1977 года в Тартуском университете. В 1975 году А. В. Пунжина приступила к новой большой работе — составлению словаря тверских говоров карельского язы­ка. В словаре будут представлены две группы говоров — северная (весьегонская) и толмачевская. Материал со­бран самой А. В. Пунжиной, причем около половины его выбрано из магнитофонных записей. Правда, в 1978 году работа надолго прервалась: А. В. Пунжину назначили сначала ученым секретарем Института ЯЛИ, а с февраля 1983 года ученым секретарем всего Карель­ского филиала АН СССР. Освободившись в 1986 году от этой высокой должности, она энергично продолжила ра­боту над словарем, и рукопись его будет закончена в ближайшее время.

Александра Васильевна была нашей помощницей в 1977 году, когда мы с женой совершили месячную экспедицию по Тверской Карелии. Мы тогда прошли по двум районам — Спировскому и Лихославльскому, пора­ботали во многих деревнях, в которых Александра Ва­сильевна уже раньше делала записи и где у нее было немало знакомых и даже родственников.

Предшественником А. В. Пунжиной в Институте ЯЛИ был Александр Антонович Беляков. Он родился в 1907 году в деревне Юаблокка (русское название — Яблонька), что немного западнее Толмачей. Сначала А. А. Беляков преподавал карельский язык в Лихославльском педучилище и принимал участие в создании литературного языка на основе тверских говоров. Вме­сте с Д. В. Бубрихом он написал грамматику карель­ского языка, изданную в 1934 году. В том же году вы­шла и «Хрестоматия для карельских школ», первую часть которой Беляков составил совместно с Е. И. Дуд­киной, вторую — сам. Воевать Александру Антоновичу не привелось — в годы войны он учительствовал на Алтае. Своему родному толмачевскому говору Беляков посвятил в послевоенные годы ряд публикаций, содер­жащих обильный языковой материал. Много походил он и по деревням Карелии, собирая материал для на­чатого Д. В. Бубрихом в 1937 году «Диалектологиче­ского атласа карельского языка». Во время нашей пер­вой экспедиции 1957 года, когда после поездки к твер­ским карелам мы вернулись еще на неделю в Петро­заводск, Беляков прослушал вместе с нами наши твер­ские записи и дал мне много полезных советов.

В Советской Карелии учительствовал еще один вы­ходец из тверских карел — Иван Степанович Беляев. Он родился в 1907 году в деревне Воробьеве, неподалеку от села Толмачи. Беляев в 1930 году закончил педаго­гический институт в городе Твери и получил направле­ние в Петрозаводск. Здесь он работал преподавателем русского языка и литературы в педагогическом техни­куме и в педучилище. И. С. Беляев занимался также разработкой учебников по русскому языку для нацио­нальных, то есть финских и карельских школ. Эту же проблему — преподавание русского языка в националь­ных школах — он рассматривал и в диссертации, кото­рую защитил в 1949 году. В 1956 году Беляев стал пред­седателем Совета Министров Карельской АССР. Умер он 22 марта 1968.

СОБИРАТЕЛИ ВЕПССКИХ СЛОВ

Вепсский язык, на котором в Карельской АССР го­ворят так называемые прионежские или шелтозерские вепсы, а в Ленинградской и Вологодской областях, юж­нее Свири и Онежского озера, — средние и южные веп­сы, тоже изучается в Институте ЯЛИ. Есть уже и опре­деленные результаты: словарь, сборник образцов речи, научные исследования.

На протяжении многих лет изучением вепсского язы­ка занимались Мария Ивановна Зайцева и Мария Ива­новна Муллонен. Первым заметным результатом их со­вместных трудов явились «Образцы вепсской речи», из­данные в 1969 году. Большую часть материалов объеми­стого, почти в 300 страниц, сборника составляют тек­сты, записанные Зайцевой и Муллонен в 1962-1966 го­дах во время их совместных поездок к средним вепсам (особенно по восточным деревням) и отчасти к южным. Особым достоинством сборника является многоплано­вость текстов как в языковом, так и в этнографическом отношениях. Ко всем текстам прилагаются русские пе­реводы, выполнение которых потребовало от составите­лей серьезного труда.

М. И. Зайцева и М. И. Муллонен составили также «Словарь вепсского языка», вышедший в свет в 1972 го­ду, который явился подлинным вкладом в науку. В сло­варе на 745 крупноформатных страницах содержится материал к 8500 заглавным словам; представлены главным образом средневепсские, особенно восточные говоры, причем восточновепсская форма приводится в словарных статьях на первом месте. Наименее пред­ставлены говоры прионежских вепсов. Словарь завер­шает обстоятельный очерк вепсской грамматики.

Мария Зайцева родилась 14 апреля 1927 года в при­онежской деревне Шокше. Родители ее были из мест­ных, шокшинских вепсов. Отец, Иван Егорович Зайцев, родившийся в 1893 году, был инвалидом первой миро­вой войны, но прожил долго и умер в 1969 году. Еще дольше суждено было прожить матери, Евдокии Мои­сеевне Никоновой, родившейся в 1896 году.

Семья Зайцевых переехала из Шокши в Петроза­водск, когда Марии было четыре года. В Петрозаводске она начала ходить в финноязычную школу и ходила в финскую школу даже в годы войны, во время оккупа­ции. Финским языком она овладела прекрасно. В 1951 году Мария начала учиться в Петрозаводском университете, на финно-угорском отделении. Закончив университет, поступила лаборанткой в Институт ЯЛИ и через два года стала аспиранткой в Тартуском универ­ситете при кафедре финно-угорских языков, которой ру­ководил академик Пауль Аристэ. Затем она вновь вер­нулась в Петрозаводск. Здесь, в Институте ЯЛИ, Зай­цева работала научным сотрудником по вепсскому язы­ку вплоть до 1986 года, когда вышла на пенсию.

Мария Ивановна Зайцева вела сбор полевого мате­риала в разных краях территории, на которой прожи­вают вепсы. Она побывала в таких деревнях, куда не добирались другие, в частности финские, исследователи. Первая ее поездка состоялась в 1954 году, когда про­фессор Аристэ приезжал со своими студентами в сред­невепсские деревни Вилгала и Вингла. В состав этого отряда входила и студентка Петрозаводского универси­тета, вепсянка Мария Зайцева. Летом 1957 года она работала в восточных деревнях средних вепсов; ее ком­паньоном и руководителем был сотрудник Института ЯЛИ Николай Иванович Богданов, вепс из Шимозера. В 1959 юду спутницей Марии Зайцевой стала Мария Муллонен, тогда только еще приступившая к изучению вепсского языка. Первую совместную экспедицию они совершили на родину М. И. Зайцевой в Шокшу. Следу­ющие экспедиционные пути их прошли повсюду, где звучит вепсская речь.

Свою кандидатскую диссертацию на тему «Суффик­сальное глагольное словообразование в вепсском язы­ке» М. И. Зайцева представила в 1966 году, и 20 июня того же года состоялась ее защита в Тартуском уни­верситете; отдельной монографией диссертация вышла в свет только в 1978 году.

Задолго до выхода монографии Мария Ивановна начала писать на основе материалов средневепсского диалекта (преимущественно его шимозерских говоров) грамматику вепсского языка; в 1981 году она вышла в свет книгой в 360 страниц. Следующей темой она выбрала синтаксис вепсской речи, но теперь в основу исследования были взяты материалы северно-вепсского (прионежского) диалекта. М. И. Зайцева успела завер­шить работу над рукописью, прежде чем ушла из Ин­ститута ЯЛИ.

Путь в науку был у Марии Ивановны Муллонен бо­лее сложным. Даже исходная точка у нее была другая: родным языком был не вепсский, а финский. Мария, по девичьей фамилии Мехиляйнен, родилась 20 марта 1930 года в деревне Орава бывшего Колтушского сель­совета, что под Ленинградом. Деревня была не такая уж маленькая — около пятидесяти домов. Но школы в ней не было, так что Марии пришлось начинать свою учебу в соседней деревне Сакрове. До войны она успела два года поучиться в финноязычной начальной школе, где ее учительницей была Катри Лаатикайнен.

Деревня Орава стояла на довольно высоком холме, как и многие другие северно-ингерманландские деревни. В низине в двух километрах от деревни лежало озеро Ораванъярви. Деревня состояла из двух частей — Юлякюля и Алакюля (соответственно: Верхняя и Нижняя деревни). Большинство Мехиляйненов жило в Верхней деревне.

Отец Марии, Юхана, родившийся в 1894 году, был сыном Матти Мехиляйнена, отец которого был тоже Юхана. Предки рода Мехиляйненов, возможно, посели­лись в Ораве уже после Северной войны, — такое преда­ние вспоминала Катри Кукконен, сестра Юхана.

Поля давали хорошие урожаи, дополнительные за­работки легко было найти в гигантском городе, до ко­торого было рукой подать. Там, в Ленинграде, боль­шим спросом пользовались продукты земледелия и жи­вотноводства. Так жили до начала 1930-х годов. Затем пошли трудные времена. Начались аресты. Отец был арестован в 1934 году как «финский националист». Его осудили на 10 лет тюремного заключения, однако осво­бодили только в 1947 году. Здоровье отца было тогда уже настолько подорвано, что он умер в пути, так и не доехав до своей семьи. В 1938 году арестовали дедушку Матти.

Мать Марии Муллонен, Мария Петровна Мюлляри, родилась в 1896 году в деревне Хирвости в нескольких километрах от Колтушей. Родители матери умерли в 1918 году от холеры.

В сентябре 1941 года фронт подошел близко к Кол­тушам. Весной 1942 года Мария Петровна с детьми была эвакуирована из блокадного Ленинграда. Путь оказал­ся долгим и тяжелым. Поездом доехали до Омска, отту­да, когда вскрылись реки, на речном судне доплыли до села Ларьяк, районного центра на одном из притоков большой реки Вах.

Ларьяк расположен на территории расселения хан­тов (остяков). Мария Муллонен рассказывала о них: «Мы не знали, что ханты наши дальние родственники по языку. Нас только удивляло, что в их языке встреча­ются слова, напоминающие финские. Это, например, числительные от одного до шести, слова: «рыба» (фин­ское «кала» — по-хантыйски «кул»), «старик» (соответст­венно «укко» — «икки»). В школе я училась вместе с хантами, которые говорили на своем языке, и мы, при­езжие, быстро научились их понимать».

Из Ларьяка семья в 1946 году вернулась в Колтуши, но им не разрешили там жить, и в 1949 году они, как и многие другие ингерманландцы, поселились в Каре­лии. В 1949 году Мария Мехиляйнен подала документы для поступления в Петрозаводский университет, на от­деление русского языка и литературы. Но в приемной комиссии ей сказали, что в университете есть также финно-угорское отделение, и посоветовали поступить на пего, тем более что она владеет финским языком. Одним из советчиков оказался тогдашний декан историко-фи­лологического факультета И. И. Кяйвяряйнен. Студен­тов в группе было немного: на последнем курсе остава­лось вместе с Марией всего шесть человек. В 1954 году, сразу после сдачи выпускных экзаменов, М. И. Мехи­ляйнен пошла в аспирантуру. Ее научным руководите­лем первое время была В. Е. Злобина, которую вскоре сменила профессор К. Е. Майтинская из Москвы. Кан­дидатскую диссертацию на тему «Глагольные односо­ставные предложения в финском языке» Мария Иванов­на закончила в срок, но защита состоялась в Тартуском университете лишь в 1966 году.

Закончив учебу в аспирантуре, Мария Ивановна, ко­торая уже с 1954 года носила фамилию Муллонен, по­работала один год преподавателем на финно-угорском отделении Петрозаводского университета, затем, в свя­зи с закрытием кафедры, перешла в Институт ЯЛИ. В 1958 году молодую сотрудницу отправили в Тверскую Карелию собирать языковой материал. Г. И. Макаров перед поездкой проинструктировал се и даже нарисовал карту маршрута. Весь сентябрь Муллонен работала там одна. Теперь, спустя много лет, Мария Ивановна нс очень-то высоко оценивает научные результаты той поездки, однако признает, что кое-какой опыт полевой работы приобрела. В частности, она пришла к выводу, что вместо частых переездов из деревни в деревню целе­сообразнее делать более длительные остановки для ра­боты на местах. Так, свою полевую работу Мария Ива­новна начала с большого села Максатихи, где прямо на рынке приступила к опросу карел и от них же кстати выяснила, куда ей лучше двигаться дальше. Потом с тя­желым магнитофоном в руках она поехала на автобусе сначала в деревню под названием Селище, где даже дети говорили по-карельски, а оттуда дальше — в Лес­ное. Третьим пунктом стал Весьегонск, куда Мария Ива­новна приехала поездом. В Весьегонске предполагалась встреча с учителем К. В. Манжиным (по-карельски Мандьжойн Костя), известным краеведом, от которого Институт ЯЛИ получил немало сведений об этом крае и, в первую очередь, о культурных традициях деревни Моисеевской (Мойсова), родины Манжина. Однако встретиться с ним не удалось, и Марии Ивановне при­шлось продолжать свое путешествие в одиночестве. К тому же магнитофон то и дело ломался, и его почин­ка требовала много времени, что еще больше затруд­няло работу. Вернувшись в Петрозаводск, Мария Ива­новна расшифровала свои магнитофонные записи. Часть этих текстов Г. Н. Макаров включил в -сборник образцов речи тверских карел.

На следующий год М. И. Муллонен пришлось пе­рейти с карельского языка на вепсский. Институт при­ступил к составлению вепсского словаря, но не хватало исполнителей. Главный специалист по вепсскому языку Николай Иванович Богданов, заведовавший сектором языкознания, в 1959 году скоропостижно скончался; вто­рой знаток вепсского, М. И. Зайцева, училась в аспи­рантуре при Тартуском университете. Готового материа­ла для словаря было крайне мало, поэтому требова­лась большая полевая работа. К ней и начала гото­виться М. И. Муллонен. Используя различные источни­ки, в частности небольшой, в 3000 слов, вепсско-русский словарь (1936), составленный M. М. Хямяляйненом и Ф. А. Андреевой, Мария Ивановна разработала в каче­стве пособия для сбора лексики специальный словник и летом 1959 года вместе с М. И. Зайцевой впервые приехала в вепсский край, в деревню Шокшу. Внима­тельно вслушиваясь в вепсскую речь, она училась пони­мать ее. И даже делала кое-какие словарные записи. Следующее лето Мария Ивановна провела дома, ухажи­вая за своей второй дочерью, родившейся весной. Но уже в сентябре 1961 года она снова отправилась в экс­педицию, на сей раз к оятьским вепсам, вместе с этно­графом В. В. Пименовым. Муллонен работала в трех деревнях: Озерах, Ладве и Подовинниках. Пригодился опыт поездки к тверским карелам: нет смысла скакать по деревням, разумнее подольше работать на одном ме­сте, лучше узнать жизнь деревни, познакомиться с людьми, отобрать информаторов с хорошей памятью.

Особенно теплые воспоминания остались у Марин Ивановны о жителях деревни Озера Александре Семеновиче Матвееве и Серафиме Никитичне Самаковой. Матвеев рассказывал ей об охоте и рыболовстве, кото­рыми он сам очень любил заниматься. Самакова же пре­красно рассказывала сказки. У нее Муллонен и жила. Днем, пока Серафима Никитична была на работе, Ма­рия беседовала с ее матерью, на вепсском языке разу­меется. Когда дочь вечером приходила с работы, кипя­тили самовар и за самоваром беседовали. От Самако­вой удалось записать более двадцати сказок, из кото­рых восемь вошли затем в сборник «Образцы вепсской речи».

В Ладве и Подовинниках М. Муллонен записывала также причитания, но эти записи очень трудно подда­ются расшифровке. Деревня Подовинники, или Рихалуйне, куда Мария ходила пешком, расположена на бе­регу удивительно красивого озера. Сама деревня была совсем маленькая, умирающая — многие дома уже опу­стели, но все же кое-какие информаторы еще на­шлись.

Летом 1962 года Мария Зайцева и Мария Мулло­нен целый месяц собирали словарный материал на вос­точной границе вепсского края в деревнях Пондале и Куе, говоры которых почти не записывались до этого.

В Пондале они встретились с поразительным знатоком народных традиций — шестидесятидвухлетней Алексан­дрой Леонтьевной Калининой. М. И. Зайцева уже запи­сывала ее раньше — в 1957 году, когда приезжала сюда вместе с Н. И. Богдановым, и в 1958 году. Зайцева и Муллонен заполнили с помощью А. Л. Калининой большое количество словарных карточек, а также за­писали много текстов. В следующем году они продол­жили работу с Калининой, и опять весьма успешно. Не случайно, в «Образцах вепсской речи» тексты, записан­ные от Александры Леонтьевны Калининой, наиболее многочисленны и занимают около 60 страниц; в основ­ном это тексты на этнографические темы.

Летом 1963 года Зайцева и Муллонен снова приеха­ли к восточным вепсам, теперь они посетили и деревню Войлахту на самой границе вепсского края. На данном этапе работы еще предполагалось, что в словаре будут отражены лишь наименее известные восточно-вепсские говоры. Однако при обработке словарного материала выяснилось, что в восточных говорах многие вепсские слова уже вытеснены русскими заимствованиями. По­этому было решено включить в словарь также осталь­ные говоры средневепсского диалекта и еще прибавить к нему южно-вепсский и северно-вепсский (прионеж­ский) диалекты. А это требовало новых экспедиций.

По деревням южных вепсов в 1916 году ходили фин­ские исследователи E. Н. Сетяля и В. О. Вяйсянен, после них прошел Лаури Кеттунен в 1917-1918 годах, а летом 1934 года вместе с ним здесь побывали также Лаури Пости и Пааво Сиро. Оказалось, что Лаури Кеттунена здесь еще помнили. Мария Муллонен расска­зала:

«Беседовали мы как-то с одним стариком, которому было за восемьдесят лет. Когда старик узнал, по каким делам мы приехали, его сразу осенило: «Ну да, по этим же самым делам и Лаури сюда приходил!» Он сказал о Лаури так, словно Кеттунен только недавно был здесь. Фамилию, правда, старик не помнил, да, наверно, и не знал ее, потому что и другие упоминали Кеттунена только как Лаури.

Южные вепсы оказались исключительно гостеприим­ным народом. Несмотря на то, что мы для них были совершенно чужими, сразу ставился самовар и все, чем богаты были, подавалось на стол. Тотчас по всей дерев­не расходилась весть, что приехали незнакомые люди, и в дом, где мы квартировали, собирался народ, чтобы узнать новости и завязать знакомство. Уже тут можно было определить людей, которых нам стоило опросить. Да, в таких деревнях приятно работать! Люди там жи­ли очень доброжелательные, радушные — ведь не слишком часто туда забредали гости. Мы прошли через все южно-вепсские деревни: Сидорово, Прокущево, Боброзеро, Белое Озеро, Кортлахта, Чайгино, Радогоща. Вот уж где настоящий рай для нас — настоящая сокровищница! В некоторых деревнях вообще только по-вепсски разговаривали».

В 1970 году работа над вепсским словарем подходи­ла к концу. Доля северного (прионежского) диалекта оставалась значительно меньшей по сравнению с дру­гими диалектами. Так получилось по той причине, что записи прионежских говоров велись уже раньше и ма­териала накопилось довольно много. Однако составите­ли словаря обнаружили, что в северном диалекте встречаются и такие слова, которые неизвестны в дру­гих диалектах. Тогда они решили дополнить материал еще и северно-вепсскими добавками. Мария Муллонен отправилась для этого в экспедицию, на сей раз вме­сте с новой сотрудницей сектора языкознания Ниной Григорьевной Зайцевой. Они производили записи в вепсских деревнях, расположенных вдоль дороги, иду­щей по берегу Онежского озера, в частности в Рыбреке и Каскесручье, затем продолжили путь за Свирь в большое село Ошту, куда переселилось много вепсов, особенно шимозерцев.

Рукопись «Словаря вепсского языка» М. Зайцева и М. Муллонен подготовили в 1970 году. После этого М. И. Муллонен перешла работать в Петрозаводский университет, где вскоре стала заведовать кафедрой финского языка и литературы. Еще до ухода из Инсти­тута ЯЛИ она успела основательно углубиться в иссле­дование влияния русского языка на вепсский. Однако работу, уже близкую к завершению, пришлось отложить, потому что преподавание, руководство кафедрой да еще составление учебников отнимали все время.

Не покидали Марию Муллонен и мысли о необходи­мости фиксирования и изучения родного языка. Ее мать последний десяток лет своей жизни прожила в семье дочери, так что Мария имела возможность сколько угодно слушать ее разговоры на богатом и выразитель­ном «колтушском языке». Мария даже успела записать на магнитофон кое-что из рассказов матери, прежде чем она умерла в 1969 году. Колтушский говор записы­вала в те годы также сотрудница Института ЯЛ И Бер­та Абрамовна Порро. М. Муллонен и Б. Порро вместе подготовили целый сборник образцов ингерманландских говоров финского языка. К сожалению, этот сборник и поныне существует только в виде рукописи.

Следует отметить, что супруг Марии Муллонен Юхо, то есть Иван, тоже ингерманландец; он закончил исто­рическое отделение университета, длительное время яв­лялся одним из ведущих профсоюзных деятелей Совет­ской Карелии, в последнее время работал секретарем Карельского областного совета профсоюзов. В 1987 го­ду он вышел на пенсию.

Выше мы уже упомянули Нину Григорьевну Зайце­ву, работающую в Институте ЯЛИ с 1970 года. Она вепсянка, родом из деревни Войлахта, с самой восточ­ной окраины вепсской земли. Это было почти чистой случайностью, что она пришла работать в Карельский филиал Академии наук. Вот как об этом рассказала Мария Муллонен: «Только что вышел из печати сбор­ник «Образцов вепсской речи» (1969), и работа над словарем уже приближалась к концу, когда вдруг из Москвы приехал корреспондент, чтобы взять у нас, у Марии Зайцевой и у меня, интервью. Он написал про наши дела в газете «Неделя». А Нина Зайцева в это время училась в Вологодском педагогическом институте. Она уже написала маленькую научную статью о влия­нии русского языка на ее родной говор, а также вы­ступила с сообщением на заседании лингвистического кружка. Научно-исследовательская работа у нее хоро­шо получалась, и ее преподаватель хотел, чтобы она учи­лась дальше. Однажды преподаватель прочитал в «Неде­ле» о том, что в Петрозаводске ученые занимаются изу­чением вепсского языка, и тогда он отправил в наш ад­рес письмо, в котором спрашивал, можно ли послать к нам студентку Нину Зайцеву, чтобы мы познакоми­лись. с нею и решили, есть ли у нее задатки для науч­ной работы. Нина, учившаяся уже на третьем курсе, приехала, и мы договорились с нею, что после оконча­ния института она придет работать в сектор языкозна­ния. Вскоре Нина Зайцева стала нашей лаборанткой, и в первый же год я взяла ее с собой в поле, чтобы по­делиться с нею опытом собирательской работы. Экспе­диция прошла очень удачно. Мы и теперь еще часто с удовольствием вспоминаем об этой первой для Нины и последней для меня экспедиции!»

Нина Григорьевна Зайцева стала весьма компетент­ным специалистом по вепсскому языку. Говором Войлахты она владеет в совершенстве, потому что для нее он родной, но кроме того ей пришлось основательно познакомиться также с прочими говорами и диалекта­ми вепсского языка. В 1975 году Нина Зайцева успеш­но защитила кандидатскую диссертацию на тему «Именные словоизменения в вепсском языке» (опуб­ликована в 1984 году). Вместе с Марией Ивановной Зайцевой она подготовила материалы по вепсским диа­лектам для «Лингвистического атласа Европы».

Изучением вепсского языка до М. И. Зайцевой. М. И. Муллонен и Н. Г. Зайцевой занимались главным образом M. М. Хямяляйнен и Н. И. Богданов.

Матти (Матвей Михайлович) Хямяляйнен, ингер­манландский финн, родился в 1903 году в деревне Лу­каши (Лууккаси) бывшего прихода Венйоки. В 1920 го­ду он поступил в финский педагогический техникум в Гатчине, стал учителем и три года учительствовал в деревне Нижнее Пурсково. В 1927-1931 годах Хямя­ляйнен опять учился — на отделении нацменьшинств в институте имени Герцена. По окончании учебы он полу­чил направление в Петрозаводск, где стал работать в группе по изучению карельского языка в Карельском научно-исследовательском институте. Однако вскоре он вернулся в Ленинград и в течение шести лет вел в Ле­нинградском университете курс прибалтийско-финских языков. В то же время Матвей Михайлович углубил свои занятия вепсским языком. В частности, исходя из практических потребностей обучения школьников вепс­скому языку, он в соавторстве с учительницей Ф. А. Ан­дреевой, уроженкой средневепсской деревни Пяжозеро, составил вепсско-русский словарь (1936) и учебник по грамматике вепсского языка для 3-4-х классов (1935). После войны Хямяляйнен продолжал препода­вать в Ленинградском университете, но в 1947 году сно­ва приехал в Карелию. В Петрозаводске он вплоть до 1964 года, до ухода на пенсию, трудился в секторе язы­кознания Института языка, литературы и истории. Здесь им было написано более десятка статей, в том числе очерк «Вепсский язык», опубликованный в треть­ем томе академического издания «Языки народов СССР» (1966).

Николай Иванович Богданов родился в 1904 году в деревне Шимозеро, в семье крестьянина-вепса. Он изу­чал и записывал (в последние годы жизни — даже на магнитофон) образцы шимозерского и других диалек­тов своего родного языка, но хорошо владел и карель­ским языком. Мне так и не довелось с ним встретиться лично; летом 1957 года, когда я делал записи вепсской речи в Институте ЯЛИ, Н. И. Богданов с M. М. Хямяляйненым находились в экспедиции. Умер Николай Ива­нович Богданов в 1959 году. Я слышал, что в 1940 го­ду Богданов записывал сказки и другой фольклор от замечательного селецкого сказителя Тимофея Туруева. Причем записей набралось такое большое количество, что Богданов подумывал об издании туруевских текстов отдельным сборником. Кстати, этот самый Тимо Туруев во время войны (весной 1944 года) оказался одним из лучших моих собеседников — знатоков карельского языка.

ИССЛЕДОВАТЕЛИ СААМСКОГО ЯЗЫКА

Сектором языкознания в Институте ЯЛИ с 1961 по 1986 год руководил Георгий Мартынович Керт. Он ро­дился 1 февраля 1923 года в ижорской деревне Камен­ка (Кивикко) Шерепетовского прихода. Его отец, Мар­тин Керт, эстонец (в округе жило тогда много эстон­цев), работал лесником. Мать, Анна Никитична, была русской из деревни Луги, что около Гатчины. Деревня Кивикко была невелика, домов двадцать. В ней даже школы не было, так что Георгию пришлось четыре года ходить в школу за три с лишним километра в село Мишелово. Потом он перешел в Ораниенбаумскую шко­лу, где и учился с пятого по десятый класс.

Чуть ли не со школьной скамьи Георгий оказался в армии и стал защитником Ленинграда. Мать и двух сестер с их детьми эвакуировали в Сибирь, в совхоз Петраки Новосибирской области; отец умер раньше. Сам Георгий был вывезен в феврале 1942 года из бло­кадного кольца вместе с воинским подразделением, в котором служил. Везли их ночью на грузовиках по ледовой дороге Ладоги. Потом Георгий воевал на Вол­ховском фронте, а затем в Прибалтике, где под Ригой, у городка Тукумс, был тяжело ранен. Там же ему была оказана первая помощь, но оперировали уже в городе Себеж; долечивался он в Соликамском госпитале, в Коми АССР. В апреле 1945 года Георгий Мартыно­вич, выздоровев, поехал в Сибирь к матери и сестрам. Оттуда осенью того же 1945 года они все вместе вер­нулись в Ораниенбаум (с 1948 года — город Ломоно­сов).

Прежние его ораниенбаумские учителя предложили Георгию поступать в Ленинградский университет. Вы­держав вступительные экзамены на геологический фа­культет, он начал было учебу, но через полгода, по со­вету студентки-коми Антонины Семеновны Кривощенковой (позднее она стала известным специалистом по пермским языкам), перешел на возглавляемое академи­ком Д. В. Бубрихом финно-угорское отделение этого же университета. Группа студентов на курсе была мало­численной — всего восемь человек, и преподавателей тоже было мало: сам Дмитрий Владимирович Бубрих, Матвей Михайлович Хямяляйнен и преподаватель фин­ского языка Эльза Нюстрем, которую Керт вспоминает с особой благодарностью. Университетский курс Геор­гий Мартынович закончил в 1950 году.

Затем последовали три года аспирантуры в Ленин­градском отделении Института языкознания Академии наук СССР под руководством академика И. И. Меща­нинова; большую научную помощь оказывал Георгию Керту также профессор Тартуского университета Пауль Аристэ. В 1953 году Г. М. Керт защитил диссертацию об инфинитивных формах финского языка и в начале сле­дующего 1954 года переехал в Петрозаводск, где стал научным сотрудником Института языка, литературы и истории.

Г. М. Керт специализировался по диалектам саамов Кольского полуострова. Этой темой он начал занимать­ся по рекомендации Д. В. Бубриха еще в студенческие годы. С 1954 года Керт много раз бывал среди саамов, собирал материалы не только по языку, но и по куль­туре и традиционному жизненному укладу народа. Не­мало интересных наблюдений содержится, в частности, в его статье о сегодняшней жизни Кольских саамов, опубликованной на финском языке. В 1961 году вышел в свет составленный Кертом сборник образцов речи Кольских саамов, а десять лет спустя было издано его фундаментальное исследование кильдинского диалекта, принесшее автору ученую степень доктора филологиче­ских наук.

Большой интерес проявил Г. М. Керт и к вопросам истории отечественной лингвистики. Он писал, напри­мер, об известном русском слависте, академике Ф. Ф. Фортунатове, чья научная деятельность касалась также истории научной и культурной жизни Финлян­дии. Глубокой благодарностью учителю проникнута книга Георгия Керта о видном советском финно-угрове­де, академике Д. В. Бубрихе (1890-1949). Значитель­ный вклад внес Керт и в развитие топонимических ис­следований в Карелии.

Г. М. Керт пользуется среди коллег заслуженным признанием и симпатией. Его часто можно увидеть у нас, в Финляндии, но еще чаще мы видели Георгия Керта в качестве гостеприимного хозяина в секторе язы­кознания Института ЯЛИ и дома, в квартире на улице Дзержинского, где нам посчастливилось познакомиться с раритетами превосходной домашней библиотеки и от­ведать отменных лакомств, которыми потчевала нас хо­зяйка дома Ираида Петровна, библиотекарь по профес­сии. Говоря о Г. М. Керте, нельзя не отметить и то, что он является весьма искусным игроком настольного тенниса.

В мае 1979 года у меня брал интервью для журнала «Пуналиппу» Пекка Зайков, молодой, перспективный исследователь саамского языка. В конце интервью я предложил ему поменяться со мной ролями, и он отве­тил на мои вопросы.

Петр Мефодиевич Зайков родился 16 октября 1946 го­да в селе Кестеньга. Однако детство его прошло в ма­ленькой деревушке, что расположена при верхнем, ковдозерском, конце трех-четырехкилометрового канала Княжегубской ГЭС. Там его родители живут и поныне. В деревне всего пять, домов, и все ее жители — каре­лы. Отец Пекки, Мефодий Ефимович (год рождения 1920), родом из села Ругозеро. Но родовые корни у не­го не чисто карельские, так как в них имеется, видимо, саамская примесь, поскольку прадед Мефодия Ефимо­вича, по преданию, был саамом. Мать Пекки, Ульяна Афанасьевна Юнгина (1918 года рождения), росла на самой северной окраине карельской земли в деревне Тумча Олангской волости; по предположениям сына, среди се предков тоже были саамы. Деревня Тумча больше не существует.

До школы Пекка разговаривал только по-карельски, то есть на говоре, каким пользовались у него дома и б родной деревне. Этот говор довольно близок к фин­ской речи, поэтому учиться литературному финскому языку Пекке было нетрудно.

Мефодий Ефимович в довоенные годы работал шо­фером; вернувшись с войны после ранения в боях на Кестеньгском участке фронта, он стал сначала механи­ком, а затем капитаном буксира, ходившего по Ковдозеру. Разумеется, ему пришлось досконально изучить это большое озеро — со всеми его заливами, островами, по­луостровами и плесами, каждый из которых имеет свое название. И Петр Мефодиевич записал от отца все из­вестные ему местные названия-топонимы.

Вообще, в детский мир Пекки Зайкова органично входило Ковдозеро, на берегах которого было так мало селений. Правда, там и сям попадаются следы от ло­парских очагов и могил в виде каменных груд. Самое крупное селение на Ковдозере находится примерно в полусотне километров от Княжой Губы, на противо­положном берегу озера — оно так и называется Конец-Ковдозеро или просто Конец озера (Коутаярвенпяя или Ярвенпяя). В 1905 году в нем насчитывалось всего шесть домов, теперь их около тридцати. Карелки из Конец-Ковдозера славились с давних пор как колдуньи. Здесь еще живут фольклорные традиции. Петр Мефо­диевич рассказывал, что встретил в деревне одну очень хорошую причитальщицу. «Если хочешь, я попричитываю», — сказала она Зайкову и исполнила плач по сы­ну, погибшему на войне. Пекка записал причеть, но ее расшифровка с магнитофонной ленты — дело трудное, даже если хорошо знаешь местный говор.

Неподалеку от родной деревни находится село Кня­жья Губа, куда Пекка ходил в школу с первого по де­сятый класс.

Отслужив три года в армии, Петр Зайков поступил в 1968 году на отделение финского языка и литерату­ры Петрозаводского университета. В 1973 году он за­кончил университет и стал работать лаборантом в сек­торе языкознания Института ЯЛИ. Зайков помогал Г. М. Керту в сборе материала по бабинскому диалекту и в расшифровке саамских записей. В конце следующе­го года он поступил в аспирантуру и всецело отдался изучению бабинского диалекта.

П. М. Зайков совершил много экспедиций к Коль­ским саамам, обычно вместе с Г. М. Кертом. Они со­вместно подготовили к печати сборник образцов бабин­ского и иоканьгского диалектов саамского языка (кни­га издана в 1988 году). Бабинский диалект Керт и Зайков изучали в деревне Ене, где раньше жили финны. В 1937 или 1938 году в Ене был образован колхоз, и ба­бинские саамы вступили в него. Саамское поселение Бабино расположено на неудобном для жилья месте — на краю болота у небольшого озерка, немного повыше озера Имандра. Деревня Ена все больше обрусевает. Дети здесь кое-как еще понимают саамскую речь, но сами не говорят на родном языке. Чисто саамских се­мей в Ене всего пять, но есть еще смешанные семьи — саамско-финские и саамско-русские. Сборник образцов саамской речи, составленный Г. М. Кертом и П. М. Зай­ковым, интересен разносторонностью тематики: верова­ния, предания, бытовые рассказы о жизни саамов, есть даже йойги.

В 1983 году П. М. Зайков перешел в Петрозавод­ский университет на кафедру финского языка и лите­ратуры. Там он проработал преподавателем пять лет, ведя, в частности, курс карельского языка. Наряду с преподавательской деятельностью Петр Мефодиевич написал на финском языке учебник «Диалектология ка­рельского языка» (издан в 1987 году, объем 128 стра­ниц), в котором на богатом материале раскрыл осо­бенности основных диалектов (включая людиковский) и, прежде всего, их морфологические различия. В 1988 году П. М. Зайков вернулся в Институт ЯЛИ.

ИССЛЕДОВАТЕЛИ ТОПОНИМИКИ

Долгое время сбором и изучением топонимики Ка­релии никто в Институте ЯЛИ не занимался. Интерес к ней пробудился позднее. Начало этой работе поло­жил в 1960-х годах аспирант Войтто Лескинен, но он успел только разработать программу сбора полевого материала и опубликовать несколько статей, так как ушел в журналистику. Продолжать начатое им дело взялась Нина Николаевна Мамонтова.

Нина Мамонтова родилась в Петрозаводске, по про­исхождению она людик, ибо ее родители, Анна Петров­на и Николай Константинович Мамонтовы, оба явля­ются уроженцами людиковской деревни Виданы на ре­ке Шуе. Окончив университет, Нина Николаевна не­сколько лет работала учителем русского языка и лите­ратуры в Гирвасе, затем секретарствовала в райкоме комсомола. За эти годы она почти забыла родной язык, но стоило ей вернуться в Петрозаводск и в 1970 году поступить на работу в сектор языкознания, как интерес к нему сразу ожил.

H. Н. Мамонтова на протяжении ряда лет собирала топонимику карел-ливвиков и одновременно на мате­риалах топонимии Олонецкого района писала кандидат­скую диссертацию, которая была в 1982 году издана отдельной книгой; в том же году состоялась и защита диссертации. Еще до этого Нина Мамонтова в соавтор­стве с Георгием Мартыновичем Кертом написала не­большую научно-популярную книжку «Загадки карель­ской топонимики», вышедшую в свет в 1976 году; вто­рое, исправленное и дополненное издание книжки по­явилось в 1982 году. Авторы рассказывают в ней о про­исхождении и значении таких известных названий Ка­релии, как Олонец, Кемь, Кивач, Кондопога, Ладога, Онего, Сорока, Сулажгора, Валаам и многие другие.

На широком поприще изучения топонимики Карелии у Нины Николаевны появилась в 1978 году коллега, Ирма Ивановна Муллонен. Ирма пришла в Институт ЯЛИ после окончания университета и сразу занялась сбором топонимики вепсского края. Таким образом, она пошла, можно сказать, по стопам своей матери, Марии Муллонен. Ирма много трудилась в поле и упор­но писала, поэтому неудивительно, что уже в 1985 году у нее была подготовлена кандидатская диссертация по вепсской топонимике. При работе над диссертацией по­мимо собственных материалов Ирма Ивановна исполь­зовала также материалы прионежско-вепсского фонда из топонимического архива Финляндии.

СОСТАВИТЕЛИ СЛОВАРЕЙ

Летом 1957 года, когда мы с женой впервые при­ехали в Петрозаводск, нашими добрыми опекунами бы­ли сотрудницы словарной группы Института ЯЛИ Анни Флинкман и Хельми Лехмус. В то время Институт еще располагался в старом здании на проспекте Урицко­го, 92. Как раз шла работа над русско-финским слова­рем. Кроме Флинкман и Лехмус в группу позднее во­шли еще Мартти Куусинен и Вера Оллыкайнен.

Анни Флинкман родилась 17 октября 1903 года в Петербурге. По окончании Гатчинского педагогическо­го училища (с преподаванием на финском языке) она семь лет учительствовала в начальной школе деревни Лепписаари Токсовского прихода, затем — год в дерев­не Румпели около Ропши. В 1931-1933 годах Анни училась (одновременно продолжая преподавать) в пед­институте имени Герцена. В 1933 году она переехала в Карелию вслед за мужем, Юхо Марттиненом, когда его перевели из Рябовского сельскохозяйственного учи­лища в Петрозаводскую высшую партийную школу в качестве преподавателя русского языка. В Петрозавод­ске Анни сначала работала учителем финского языка в финской школе, затем учительствовала в Лехте Тунгудского района. В 1940 году, когда был открыт Пет­розаводский университет, Анни Флинкман пригласили вести курс финского языка, хотя основной ее работой в то время оставалось преподавание финского языка в Петрозаводском педучилище. В 1949 году Флинкман перешла в Институт ЯЛИ для участия в составлении русско-финского словаря. Когда в 1961 году работа над рукописью словаря была завершена, Анни Флинкман вышла на пенсию. Тем не менее она долго еще продол­жала заниматься этим словарем, внося в него исправ­ления и дополнения для нового издания.

Хельми Лехмус родилась 6 октября 1906 года в Пе­тербурге, куда ее родители переехали из Финляндии. Здесь отец, Юхо Хямяляйнен, стал работать столяром-модельщиком на одном из литейных заводов. Хельми Хямяляйнен закончила Гатчинское педагогическое учи­лище, проработала год учительницей в деревне Мийккулайнены на берегу Ладоги, потом пошла учиться на финское отделение герценовского пединститута. В 1930 году она окончила институт и начала трудиться в Ленинграде: учителем финского языка в школе вто­рой ступени, преподавателем литературы на финском отделении Коммунистического университета, переводчи­ком финских передач Ленинградского радио. Эвакуиро­ванная во время войны в Иркутск, Хельми Лехмус пре­подавала там русский язык, а вернувшись в 1945 году в Петрозаводск, она выполняла разные работы: в Ин­ституте ЯЛИ занималась сначала изучением фольклора, но вскоре перешла на литературоведение, в 1949 году работала переводчицей в газете «Тотуус», год спустя по заданию республиканского Министерства просвеще­ния писала учебники на финском языке, затем опять преподавала финский язык в учительском институте. В конце концов она снова вернулась в Институт ЯЛИ, чтобы принять участие в составлении вышеупомянутого словаря. В 1963 году этот русско-финский словарь был издан. И Хельми Лехмус, пройдя весь свой длинный трудовой путь, вышла на пенсию.

Мартти Эсович Куусинен известен как опытный лек­сикограф и авторитетный университетский преподава­тель. Он родился 13 октября 1928 года в Ленинграде. Его отец, Эса Куусинен — сын Отто Вильгельмовича Куусинена. Первые пять классов Мартти окончил в Петрозаводске. Во время войны он находился в эва­куации в Башкирии, недалеко от Уфы. Вернувшись в 1945 году в Петрозаводск, Мартти за один год одолел учебную программу девятого и десятого классов. В 1946 году он был принят в Петрозаводский универси­тет на отделение русского языка и литературы, но в 1948 году перешел на финно-угорское отделение. В 1951 году Мартти Куусинен окончил университет и поступил в аспирантуру при Тартуском университете. Кандидатскую диссертацию на тему «Причастия в фин­ском языке» он защитил в Москве в 1954 году, глав­ным оппонентом на защите выступил профессор Васи­лий Лыткин. Затем начался первый академический «заход» Мартти Эсовича — работа над русско-финским словарем. Когда словарь был подготовлен к печати и в 1963 году издан, Куусинен перешел в университет преподавателем на только что созданное отделение финского языка и литературы. В 1966 году он получил звание доцента. Около пятнадцати лет проработал Мартти Эсович Куусинен в университете, заслужив ре­путацию аккуратного и требовательного, уважаемою студентами преподавателя.

Но прежнее увлечение словарной работой все же не прошло. В 1978 году М. Э. Куусинен возвратился в Институт ЯЛИ на должность старшего научного со­трудника. Первое задание, которое он получил, было со­ставление маленького, на 14 тысяч слов, финско-рус­ского словаря. Рукопись была готова уже в 1979 году» сам словарь вышел в свет в 1981 году.

В 1988 году вышел из печати «Учебный русско-фин­ский словарь глагольного управления». Мартти Кууси­нен составил этот 500-страничный словарь в соавторст­ве с Валентиной Сухановой-Тойкка, предназначая его в первую очередь для финнов, изучающих русский язык, и для русских, изучающих финский. При этом предполагается, что пользующиеся словарем уже знают азы русского языка.

Все 1980-е годы М. Э. Куусинен трудился над боль­шим русско-финским словарем, разумеется, на основе составленного им вместе с В. М. Оллыкайнен двадцать лет тому назад «Русско-финского словаря» на 61 000 заглавных слов. В новом, основательно обновленном, словаре число заглавных слов превысит 70 000. Особен­но много слов прибавится из области науки, фразеоло­гизмы тоже будут представлены значительно обильнее, чем в прежнем словаре. В этой работе вместе с Март­ти Эсовичем участвовали также его коллеги В. М. Ол­лыкайнен и Юлия Сюрьялайнен-Коппалева. Финская лексика выверялась в Финляндии, этим занимался глав­ным образом Матти Есканен в Йоэнсуу. Рукопись слова­ря подготовлена к печати и послана в издательство «Русский язык» в Москву.

Мартти Куусинен — прирожденный лексикограф. Во время нашей беседы, состоявшейся в 1987 году, я спро­сил его: «Что ты делаешь в противовес тяжелой сло­варной работе?» Мартти просто ответил: «В противовес я делаю словарь».

Вернувшись из университета в Институт ЯЛИ, Март­ти Куусинен еще много лет продолжал читать студен­там лекции по истории финского литературного языка и по исторической фонетике финского языка. И даже потом, отказавшись от преподавания, он еще рецензи­ровал тематически близкие ему как лексикографу сту­денческие дипломные работы.

Составление словарей настолько трудоемкое дело, что оно отнимает у Мартти Куусинена, в сущности, все время, и он не успевает читать финскую художествен­ную литературу в той мере, в какой хотелось бы. «Ни­чего не поделаешь, не успеваю», — смиренно констати­рует Мартти Эсович, явно довольный своей участью лексикографа.

Изданный в 1955 году финско-русский словарь свою службу сослужил. Назрела потребность в новом, более современном и полном словаре. В соответствии с заклю­ченным в 1965 году договором, финляндские лексико­графы Игорь Вахрос и Антти Щербаков в сотрудниче­стве с советскими языковедами Верой Оллыкайнен и Ирмой Сало из Института ЯЛИ в Петрозаводске и ре­дакторами издательства «Советская Энциклопедия» Елизаветой Нарбут и Нелли Семеновой в Москве, при­ступили к составлению большого «Финско-русского сло­варя». И вот в 1975 году словарь был издан объемом в 815 трехколонных страниц, на 82 000 заглавных слов. На В. Оллыкайнен и И. Сало была возложена забота о том, чтобы в словаре нашла максимально полное от­ражение лексика сложившегося в Советской Карелии финского языка. При объяснении финских слов авторы использовали встречающиеся в северно-русских говорах заимствования из прибалтийско-финских языков.

В секторе языкознания Института ЯЛИ начиная с 1964 года шла работа над словарем северно-ингер­манландских говоров. Материал для него собирали ингерманландки Вера Оллыкайнен и Берта Порро. Одна­ко в 1965 году работа прервалась: Оллыкайнен вошла в группу авторов большого финско-русского словаря, а Порро (ставшая вскоре Лайдинен — супругой истори­ка Арви Лайдинена) перешла работать корректором в финскую редакцию издательства «Прогресс». И толь­ко после того, как в 1975 году «Финско-русский словарь» вышел в свет, Вера Михайловна Оллыкайнен возобно­вила работу над ингерманландским словарем. Даже в одиночку она настолько успешно трудилась, что уже в 1980 году рукопись была готова к печати.

Этот труд является важным вкладом в изучение фин­ского языка, потому что в наших (финляндских) архи­вах северно-ингерманландские говоры представлены крайне скудно. Общий объем двухтомного словаря со­ставляет 880 машинописных страниц. Объяснения слов и примеры даются с переводами на русский язык, что доставило автору и редактору немалые трудности. Раз­деление словаря на два тома связано с тем, что один том отведен для лексики колтушского говора (в основ­ном это материалы записей и расшифровок, сделанных Б. А. Порро), другой — для лексики говора Вуоле или Волоярви, записанной В. М. Оллыкайнен. Каждый том содержит около 25 000 словарных карточек.

Вера Михайловна Оллыкайнен родилась 22 декабря 1919 года в деревне Вуолеярви (Волоярви) прихода Вуоле. У себя в деревне она закончила четыре класса финской школы. Деревня в то время была довольно большая, пятьдесят семь домов. Родители Веры были уроженцами Волоярви. Отец, Микко Оллыкайиен (год рождения 1884) всего полтора года ходил в школу, но, по мнению односельчан, вполне мог бы в силу своей одаренности выучиться на кого угодно; умер он в 1942 году. Мать Веры, Мари (девичья фамилия Раутанен, год рождения 1889), не умела ни читать, ни писать, но в совершенстве владела искусством слова. Вся ее речь была пересыпана пословицами, поговорка­ми, образными сравнениями. Мари могла, когда это бы­ло необходимо, например в эвакуации, изъясняться да­же по-русски, правда, с горем пополам. «Русская речь у мамы звучала так комично, что ее невозможно было слушать без смеха», — вспоминала Вера Михайловна. Зато мать оказалась прекрасной наставницей дочери, когда та принялась записывать слова родного говора. И позднее Вера Михайловна не раз жалела, что из-за своей занятости всякими словарными работами так ма­ло успела записать от матери. Мари Оллыкайиен умер­ла в 1961 году.

Больше всего Вера Михайловна сделала записей по говору Вуоле от Евы Тюни, жены дяди по матери. Ева была прямо-таки идеальным информатором для языко­веда. Она плохо владела русским языком и поэтому в свою речь редко добавляла русские слова. Несмотря на то, что родители Евы когда-то пришли в Волоярви из Финляндии, их дочь, родившаяся здесь в 1900 году, разговаривала, как считает Вера Оллыкайиен, на чис­том, совершенно незасоренном волоярвском говоре. После смерти Евы Тюни в 1977 году ее дочь Хильма, тоже превосходно владеющая местным говором, помо­гала своей двоюродной сестре Вере в доработке слова­ря. Весьма полезным обстоятельством явилось и то, что вычитку перепечатанного текста выполняла Лиля Кири­ну, мать которой родом из Колтуш. Но особенно раду­ет Веру Оллыкайиен, что ответственным редактором словаря стала ее давняя хорошая подруга Мария Муллонен.

Вера Оллыкайнен приехала в Петрозаводск из Хи­бин, где училась с пятого по десятый класс. В 1938 го­ду она начала изучать русский язык в Петрозаводском педагогическом институте, а в марте 1941 года пере­шла на финно-угорское отделение университета, но ус­пела поучиться всего несколько месяцев; когда нача­лась война, Вера пошла работать на Онежский трак­торный завод. Вместе с заводом эвакуировалась в Красноярск. Там она проработала до весны 1944 го­да. Узнав, что университет из Петрозаводска эвакуиро­вался в Сыктывкар, Вера Оллыкайнен поехала туда — и по пути даже встретилась со своей матерью. В Сык­тывкаре Вера закончила университет, вернулась в Пет­розаводск и получила направление на работу в редак­цию газеты «Тотуус». Затем поступила в аспирантуру и под руководством московского профессора Клары Майтинской подготовила исследование по финскому языку.

ПЕТРОЗАВОДСКИЕ ИСТОРИКИ

В других секторах Института ЯЛИ у меня тоже появилось немало знакомых. Так, во время моей первой поездки к тверским карелам в 1957 году мой спутник IO. С. Елисеев взял с собой в дорогу незадолго до это­го изданную в Петрозаводске книжку А. С. Жербина «Переселение карел в Россию в XVII веке», и мы с большим интересом читали ее. Позднее я познакомил­ся и с самим Алексеем Степановичем, уроженцем оло­нецкой деревни Нурмойла (Нурмолица). Здесь, в Нурмолице, родились и его отец, Степан Николаевич (год рождения 1902), и мать, Татьяна Никитична (1900). У Татьяны Никитичны было еще три сестры, и все они вышли замуж в свою деревню, за своих односельчан. У Степана и Татьяны было четыре сына, из которых живы трое.

Алексей Степанович Жербин родился 19 марта 1923 года. Первые четыре класса он закончил в Нурмолице, затем год ходил в «школу молодежи» в Олон­це, а когда в 1936 году семья переехала в Кемь, учился там с шестого по десятый класс. В 1937 году умер отец, и матери пришлось одной растить сыновей.

Началась вторая мировая война. Алексея из-за инва­лидности в армию не взяли, и, по совету известного ис­торика E. С. Гардина, он поступил в Петрозаводский университет, который вскоре был эвакуирован в Сык­тывкар. В августе 1944 года университет вернулся в Пет­розаводск. Преподавателями истории в то время рабо­тали И. И. Кяйвяряйнен и Я. А Балагуров (1904-1977). Яков Алексеевич Балагуров стал добрым настав­ником для многих историков Карелии, в том числе и для Алексея Степановича Жербина.

В 1946 году А. С. Жербин закончил университет и его приняли на должность младшего научного сотруд­ника в Институт языка, литературы и истории. Осенью 1948 года Алексей Степанович поступил в аспирантуру. Его научными руководителями стали ленинградские спе­циалисты по средневековью и истории прибалтийских стран историки И. И. Смирнов и И. П. Шаскольский. В январе 1952 года А. С. Жербин защитил кандидат­скую диссертацию по теме: «Переселение карел на рус­ские земли в первой половине и середине XVII века». Это исследование в 1956 году вышло в свет в сжатом виде отдельной книжкой под названием «Переселение карел в Россию в XVII в.».