История варварских государств

Основную массу гуннов составлял, естественно, «простой народ». Описывая войско Ульдина, греческий автор называет «подчиненных». Это и были рядовые воины. Во времена Аттилы едва ли произошло в этом какие-либо существенные изменения. В битве на Каталаунских полях, о которой речь пойдет позже, центр армии Аттилы составляли «храбрейшие воины» во главе с самим королем. Это. несомненно, были гунны, к которым перед битвой обратился Аттила, напоминая, в частности, что этим воинам ничто не привычно, кроме войны[84]. Может быть, это — преувеличение, вполне оправданное важностью момента. В связи с этим возникает вопрос о жителях деревень, подчиненных Бериху или вдове Бледы[85]. Ответить определенно на этот вопрос трудно, но все же можно предположить, что этими сельчанами были не гунны, а оседлое население, подчиненное гуннам. Сами гунны, скорее всего, оставались кочевниками и скотоводами. Недаром они были прекрасными кавалеристами, в то время как пехота формировалась из воинов зависимых народов. Те рабы, которые упоминаются (хотя и редко), были пленниками. Можно, видимо, говорить, что при всем несомненном имущественном и социальном расслоении гуннского общества порабощение его низшего слоя отсутствовало. Основная масса гуннов по-прежнему оставалась свободными воинами и в мирное время пастухами.

Гунны как целый народ господствовали над массой других племен. И Аттила. будучи королем гуннов, был господином этих племен. Гуннские правители, как правило, сохраняли социально-политическую структуру подчиненных народов и не вмешивались в их внутренние дела. Они ограничивались получением дани, размер которой неизвестен, и, что для них, пожалуй, было даже важнее, обязательным участием подчиненных в их походах. Если для сравнительно кратковременных грабительских набегов было вполне достаточно гуннской кавалерии, то для более длительных войн необходима была пехота, и ее-то, как говорилось выше, поставляли подчиненные народы. В битве на Каталаунских полях контингенты подчиненных войск стояли на флангах армии Аттилы. Их предводители безусловно выполняли все приказания гуннского господина. Подчиненные племена выполняли еще одну важную роль. Они как бы окружали область, в которой обитали сами гунны, и в случае нападения на Гуннскую державу они приняли бы первый удар, и это, с одной стороны, ослабило бы врагов, а с другой, дало бы самим гуннам время для собирания сил для ответного удара. Ни о каком слиянии подчиненных племен с гуннами не было и речи.

В целом по отношению к подчиненным племенам Аттила продолжал прежнюю политику. Но в зависимости от обстоятельств он мог принимать и нетривиальные меры. Так, он восстановил остготскую монархию. Королевская власть у остготов была ликвидирована после гибели воинственного короля Торисмуда, после чего сорок лет у остготов не было королей[86]. Эта реставрация произошла около 445 г., т. е. почти сразу после убийства Бледы. Видимо, в сложившейся ситуации Аттила счел за благо теснее привязать к себе остготов, которые все же являлись одними из крупнейших и сильнейших народов из числа подчиненных гуннам. Однако при этом он наряду с Валамиром сделал королями его братьев Теодемера и Вадимера. Правда, Валамир, как кажется, был признан «старшим» королем, и в битве на Каталаунских полях именно он командовал остготским войском. В более позднее время каждый из трех братьев владел частью остготской территории. Вполне возможно, что это разделение было произведено уже Аттилой. Так что, восстанавливая остготскую монархию. Аттила постарался свести к минимуму возможную опасность со стороны остготов.

Иначе обстояло дело с акатирами. Как некая социально-политическая единица акатиры были ликвидированы. Курдиху, который призвал Аттилу и тем самым предоставил ему повод для нападения, Аттила оставил власть над его собственным племенем, в то время как другие акатирские короли были или физически уничтожены, или лишены власти. Но важнее всего стало то, что все они были подчинены верховной власти старшего сына Аттилы Эллака. Аттилу даже не смутил юношеский возраст Эллака: в качестве опекуна он к нему приставил одного из самых доверенных логадов Эдекона. Таким образом, создавался некий вид «прямого управления» группой подчиненных племен. Может быть, это было связано с тем, что акатиры были не чужим племенем, а гуннами и поэтому должны были признать в лице Аттилы, если использовать латинскую терминологию в погребальной песне, не «господина», а «короля». В то же время территориальная отдаленность акатиров могла потребовать создания отдельного «вице-королевства». Впрочем, сколь долго оно существовало, неизвестно. Не исключено, что, укрепив свою власть, Аттила изменил статус акатиров. Во всяком случае, Эдекон скоро появляется уже выполняющим совсем другую миссию — посла в Константинополь.

Третий вариант новой политики по отношению к подчиненным представлял особое положение гепидского короля Ардариха. Как уже упоминалось. Ардарих был среди самых доверенных советников Аттилы и был безусловно ему предан. Это фактически, хотя и совсем не официально, ставило короля гепидов на один уровень с гуннскими логадами. Такое его положение представляло собой исключение. И насколько Аттила собирался расширить практику такого исключения, можно только гадать. По крайней мере, при его жизни никакой другой подчиненный король такого же положения, как Ардарих, не занимал.

Власть Аттилы над подчиненными племенами, как в свое время и власть шаньюя сюнну, в большой мере покоилась на предоставлении подчиненной знати выгод от их подчинения. А это возможно было только в случае все более увеличивающегося притока богатств, часть которых могла доставаться и подчиненным. Собственная экономическая база Гуннской державы была слишком слаба, чтобы удерживать свое единство. Мощная империя Аттилы могла быть достаточно прочной, пока сам Аттила одерживал дипломатические и военные победы, итогом которых были все новые богатства. Это (наряду с обычной жадностью) обусловливало постоянное увеличение денежных претензий, предъявляемых Аттилой (сначала вместе с Бледой) восточным римлянам. По условиям последнего договора с Империей, константинопольское правительство обязывалось выплачивать гуннам ежегодно огромную сумму в 6 тысяч фунтов золота, т. е. более полутора тонн. Характерно, что золото гунны получили не только в монете, но и в слитках. Более того, полученные монеты они переделывали преимущественно в украшения. Гуннская экономика не нуждалась в деньгах как таковых, они были для гуннов только эквивалентом престижа. Какую-то часть не только богатств, но и необходимых продуктов могла давать торговля. И гунны были заинтересованы в ней. Одним из пунктов договоров, заключаемых с Восточной империей, был и тот, что разрешал или регулировал трансдунайскую торговлю. Но все же главным источником все новых богатств, включая рабов, дорогие продукты, деньги, была война. Война становилась основой не только могущества, но и самого существования Гуннской державы.

Понимал ли это сам Аттила или нет, неважно. Важно то, что он действовал в соответствии с этой ситуацией. По мере гуннских успехов росли и амбиции их короля. Атгила даже задумал совершить поход против Персии, следуя по пути Барзиха и Курзиха. Разумеется, едва ли он надеялся подчинить себе Персию, но надежды хорошо пограбить персидскую территорию у него явно были. Однако от планов восточного похода Аттила все же отказался. То ли он счел эту далекую экспедицию слишком рискованной, то ли предпочел иметь дело с более привычными партнерами — римлянами.

Поводом к новой войне вновь стал вопрос о перебежчиках. К тому же восточное правительство, по-видимому, прекратило или, может быть, задержало выплату ежегодных субсидий. Все это нарушало условия предшествующего договора, и Аттила решительно потребовал и выдачи перебежчиков, и возобновления выплат, в том числе и за прошлое время. Для урегулирования спорных вопросов Феодосий II направил к Аттиле посольство во главе с бывшим консулом Флавием Сенатором[87]. Переговоры, однако, ни к чему не привели, и зимой 446/47 г. армия Аттилы перешла Дунай и вторглась на территорию Империи. В январе 447 г. страшное землетрясение разрушило Константинополь, в том числе его знаменитые стены. Это делало восточную столицу практически беззащитной перед гуннами. Префект претория для Востока Флавий Константин сумел мобилизовать все средства и всего за три месяца восстановить стены, но это потребовало таких усилий, что на эффективную оборону балканских провинций у имперского правительства сил уже не было. Почти не встречая сопротивления, разрушая крепости и города, Аттила дошел до Фермопил, а затем повернул назад и обрушился на Фракию. Только теперь правительству удалось собрать армию, которая под командованием Арнегискла выступила против гуннов. В ожесточенном сражении римляне были разгромлены, и сам Арнегискл погиб. В другом сражении, происходившем недалеко от самого Константинополя, гунны снова одержали победу. После этого у Феодосия не оставалось другого выхода, кроме возобновления переговоров. К Аттиле направился бывший консул и бывший командующий армией Анатолий. Аттила выставил ультиматум, и Анатолию, а затем и Феодосию пришлось с ним согласиться. По условиям нового договора, Восточная империя должна была выплатить 6 тысяч фунтов, т. е. почти две тонны, золота единовременно и в дальнейшем платить ежегодно 2100 фунтов (около 688 кг); кроме того, римляне должны были эвакуировать полосу вдоль Дуная на расстоянии пяти дней пути, что вело к демонтажу всей пограничной линии обороны и делало Восточную империю практически беззащитной перед возможным новым гуннским вторжением.

В 449 г. Аттила снова поднял вопрос о перебежчиках. В договоре, заключенном с Анатолием, этот вопрос даже не поднимался; Аттила, видимо, его «заморозил» для дальнейшего давления на Империю. Теперь он посчитал время удобным для его «размораживания». В Константинополь направилось гуннское посольство во главе с Эдеконом. Во время переговоров евнух Хрисанфий, игравший в то время «первую скрипку» при дворе Феодосия, задумал организовать убийство Аттилы. Он подкупил Эдекона и переводчика Бигилу, чтобы они убили Аттилу. Но Эдекон, вернувшись в ставку Аттилы, раскрыл ему этот замысел. В ответ на это Аттила потребовал выдачи Хрисанфия и в поддержку своего требования возобновил войну. Император направил к нему для переговоров того же Анатолия и еще одного видного чиновника, тоже бывшего консула, Нома, который к тому же являлся верным сторонником Хрисанфия. На этот раз переговоры прошли для римлян вполне успешно. Аттила практически отказался от своих требований, даже выпустил Бигилу (правда, за обещание выкупа, для чего сохранил в качестве заложника его сына) и отпустил без выкупа римских пленников. Такой неожиданный поворот в политике по отношению к Восточной империи объясняется, видимо, тем. что внимание Аттилы было в это время уже обращено на Запад.

Восточное правительство, в свою очередь, стремилось к урегулированию отношений с гуннами. С этой целью Феодосий II даже официально дал Аттиле титул магистра армии[88] и даже выплатил ему положенное жалованье. Конечно, это не означало, что в управление гуннскому королю передавалась какая-то значительная часть Империи. С точки зрения константинопольского правительства это, с одной стороны, было предоставление самого великого почета, какой можно предоставить варварскому королю, а с другой, означало признание власти Аттилы над всеми варварами, живущими за пределами Империи. Это в известной степени внесло бы некоторый порядок в отношениях между Империей (по крайней мере, ее восточной частью) и варварским миром к северу от дунайской границы. Наконец, в Константинополе могли надеяться, что, приняв этот титул, Аттила тем самым косвенно признает себя подданным императора. Аттила, действительно, принял титул, но особенного значения ему не придал и был готов в любое время от него отказаться. Как говорилось выше, Аттила считал себя равновеликим с императором и этим отличался от других варварских королей.

Аэций, в это время фактически возглавлявший правительство Западной империи, стремился сохранить хорошие отношения с гуннами. Дело было не только в силе гуннов, но и в том, что само существование Гуннской державы и возможный союз с ней Империи сдерживал тех варваров, которые уже обосновались на территории Западной Римской империи. Благодаря своим дипломатическим усилиям Аэций сумел долго поддерживать хорошие отношения с гуннами, тем более что гунны дважды помогли ему не только вернуться в Италию, но и занять высокое положение в правительстве. В какой-то степени само его высокое положение обеспечивалось союзом с грозными гуннами. Между Западной империей и Гуннской державой был заключен договор. В отличие от договоров с Восточной империей этот договор не предусматривал денежных выплат гуннам[89]. Гунны явно и сами были заинтересованы в таких отношениях и не хотели никаких обострений. Чтобы уберечься от таких обострений, они взяли в заложники сына Аэция Карпилиона. Однако Аттила такие отношения прервал. Он уже доказал свою силу Восточной империи, и для дальнейшего укрепления своего престижа ему были необходимы победы и над Западной империей. Римская империя все еще обладала огромным престижем у варваров, и победа над обеими ее частями резко возвышало бы Аттилу в глазах всего тогдашнего мира. Возможно, на конфронтацию с Западом Аттилу толкали и экономические соображения. Как гунны исчерпали возможности Северного Причерноморья и из-за этого переселились за Карпаты, так теперь, может быть, эти земли тоже уже не давали достаточных средств для существования гуннского скотоводства. Он мог рассчитывать приобрести какие-то земли на западе, но вероятнее всего, все же не непосредственно на территории Западной империи. Тем не менее он потребовал от Валентиниана III уступки половины территории его империи. Это могло бы дать гуннам новые богатства и компенсировать экономические потери, если они, конечно, были.

Как уже говорилось, Аттила отозвал гуннские контингенты, воевавшие в Галлии против вестготов и багаудов. В 448 г. гунны приняли бежавшего к ним вождя багаудов Евдоксия, что явно было недружественным жестом по отношению к Империи. Неожиданно возник еще один повод к конфликту. Во время осады Сирмия местный епископ передал золотую чашу одному из гуннских секретарей Констанцию, чтобы она в случае необходимости послужила выкупом за сирмийских пленных. Однако Констанций не только присвоил эту чашу, но и продал ее римскому финансисту Сильвану. Теперь Аттила потребовал либо возвращения чаши, либо выдачи Сильвана (Констанций к этому времени был казнен). Все это дело явно служило лишь предлогом: если бы возмущение Аттилы было совершенно искренним, то непонятно, почему он столь долго лет ждал, прежде чем эти требования выдвинуть. Аэций тоже понимал всю абсурдность ситуации и направил для ее урегулирования посольство к Аттиле. Чем это дело завершилось — неизвестно. Возможно, что Аттила, в конце концов, отступил, потому что возник другой и гораздо более весомый предлог для конфликта.

Сестра Валентиниана Гонория, поссорившись с братом и его женой, начала плести сеть интриг. После провала организованного ею заговора ей пришла в голову безумная идея привлечь на свою сторону Аттилу. С этой целью она отправила верного ей евнуха Гиацинта к Аттиле с некоторой суммой денег, своим портретом и собственным кольцом. Аттила воспринял кольцо как знак помолвки и объявил Гонорию своей невестой, а в качестве приданого потребовал себе половину западноимперской территории как долю Гонории в наследстве ее деда и дяди. Так как Феодосий считался старшим августом, то Аттила обратился со своим требованием именно к нему. В ответ восточное правительство переадресовало претензии гуннского короля к западному императору, а Феодосий даже посоветовал Валентиниану отослать Гонорию к Аттиле. Верный своей политике, Константинополь стремился отвлечь сильного врага от своих границ, фактически науськивая его на другую часть Империи, что явно соответствовало и планам самого Аттилы. Валентиниан отказался последовать совету Феодосия. Тогда Аттила заявил, что он возьмет свою долю силой. Война приближалась. Обе стороны начали активно к ней готовиться[90].

Собирался ли Аттила действительно жениться на Гонории или это был лишь повод для начала войны с Западной Римской империи, сказать трудно. Как уже говорилось, сам Аттила не считал императора фигурой более высокой, чем он. Но среди других варваров престиж император был очень высок, и вхождение в императорскую семью резко возвысило бы Аттилу именно в их глазах. С другой стороны, решительный отказ императора отдать руку своей сестры Аттиле столь же резко подрывал престиж Аттилы, а тем самым и одну из основ его власти. Этого Аттила, конечно, стерпеть не мог.

Во время подготовки к войне возник конфликт среди франков, король которых умер, а два его сына вступили в острый спор за наследование трона. Один из них обратился за поддержкой к Аэцию, другой — к Аттиле. Победа одного из них означала бы и усиление соответствующего влияния. Как кажется, перевес все же оказался на стороне ставленника Аттилы. Во всяком случае, во время войны с гуннами франки выступали союзниками Аттилы. Может быть, это было связано с тем, что в тот конкретный момент оказать реальную помощь своему протеже Аэций был не в состоянии[91]. Тем временем в 450 г. умер император Феодосий II, не оставив наследников. Всемогущий генерал Аспар при поддержке сестры Феодосия Пульхерии возвел на трон Маркиана, который официально женился на Пульхерии. Одним из первых дел нового правительства была казнь Хрисанфия. Это, конечно, было вызвано внутридворцовой борьбой в Константинополе, но не исключено, что Маркиан и Пульхерия этим пытались также устранить такой раздражающий момент в отношениях с гуннами, как вдохновитель неудавшегося убийства Аттилы Хрисанфий. Впрочем, по отношению к гуннам Маркиан занял более твердую позицию, чем Феодосий. Он наотрез отказался платить им деньги, явно зная, что Аттила в это время был целиком поглощен своими западными планами[92]. Расчет восточного императора оказался верным. Хотя отдельные отряды гуннов вторглись на территорию Империи, они были довольно легко отбиты. Сам же Аттила не обратил на жест Маркиана никакого внимания.

Собрав огромную армию, включающую войска всех подчиненных народов[93]. Аттила двинулся к Рейну. Гунны уже участвовали в войнах, которые римляне вели в Галлии, и поэтому были хорошо осведомлены о положении в этой стране. Они явно рассчитывали на слабость римской армии, находившейся в Галлии, и на взаимную борьбу различных сил, что, по их мнению, обеспечивало им несомненный успех[94]. Попытался Аттила также не допустить объединения римлян и вестготов. С этой целью он направил посольства к Валентиниану и вестготскому королю Теодориху, убеждая каждого, что он собирается воевать не с ним, а с другим. Однако Аэций проявил бурную энергию и сумел в кратчайший срок создать новую армию. С помощью Авита он договорился с Теодорихом и заключил с ним союз. К армиям Аэция и Теодориха присоединились и другие варвары, жившие в Галлии. Весной 451 г. Аттила вторгся в Галлию. Первые действия Аттилы имели успех. Его армия глубоко внедрилась в земли Галлии, дойдя до Литера. Король аланов, живших около этой реки, Сангибад заколебался и был готов перейти на сторону гуннов. Однако сопротивление горожан и энергичные меры Аэция предотвратили этот переход и заставили Сангибада присоединить аланов к римской армии. Несмотря на продолжавшуюся несколько недель осаду, город Аврелиан (Ценаб, совр. Орлеан) Аттила взять не смог и отступил. Не сумел он взять и Паризии (Париж), где организацию обороны возглавила местная благочестивая христианка Геновефа (Женевьева). В конце июня 451 г. на Каталаунских полях произошла страшная битва, в которой гунны были разбиты и отступили. В какой-то момент Аттила был готов покончить с собой, чтобы не попасть в руки врагов. Потери были ужасающи. По некоторым сведениям, с обеих сторон погибло 165 тысяч человек, не считая 15 тысяч франков и гепидов, павших несколько раньше. В бою погиб и вестготский король Теодорих. Боясь союзников не меньше врагов. Аэций уговорил его наследника Торисмунда уйти назад в свои владения, а преследовать Аттилу только своими силами он был не в состоянии. Поэтому гунны спокойно ушли за Рейн.

Эта неудача не сломила Аттилу. Он стал готовиться к реваншу. Аттила вновь потребовал от Влентиниана руку Гонории и половину Империи, на что снова последовал отказ. На следующий год армия Аттилы вторглась уже непосредственно в Италию[95]. После приблизительно месячной осады он взял Аквилею, и это открыло ему путь в Северную Италию. Гунны разорили долину Пада, взяли Медиолан и Тицин, и Аттила был уже готов идти на Рим. Сил сопротивляться гуннам у римлян почти не было. Правда, Маркиан прислал на помощь западным римлянам какие-то свои войска, возглавляемые дуксом Аэцием, тезкой всемогущего западного патриция, но их было мало. Валентиниану и Аэцию пришлось пойти на переговоры с гуннским королем. В делегацию вошли бывший консул Авиен, бывший префект (претория или Рима, неизвестно) Тригеций, который до этого успешно вел переговоры с вандалами, и. что было в тех условиях чрезвычайно важно, папа Лев I. Хотя Аттила был язычником, возможность вести переговоры с главой римской Церкви произвело на него большое впечатление. Послы, и прежде всего Лев, настойчиво уговаривали Аттилу увести его войска из Италии и отпустить пленников. К этому времени положение самого Аттилы осложнилось. Италия еще не оправилась от страшного голода, который поразил ее два года назад. Разорения и грабежи привели к тому, что и в армии Аттилы тоже начался голод. Одновременно разразилась какая-то эпидемия. И это все ослабило его войско. Одновременно Маркиан направил свои войска через Дунай, и они напали на территорию гуннов. Хотя этот удар был довольно слабым, он не мог не обеспокоить Аттилу. Успех восточноримской армии мог спровоцировать неповиновение подчиненных гуннам племен и тем самым поставить под вопрос само существование империи Аттилы. В результате Аттила согласился покинуть Италию и вернуться назад. Ему пришлось удовлетвориться только богатой добычей, захваченной в Италии.

Неудача двух походов на Запад заставила Аттилу снова обратиться к Востоку. Теперь он потребовал у Маркиана уплаты всех тех денег, которые ему обещал Феодосий и отказался платить Маркиан, грозя в противном случае начать войну. Маркиан направил к нему для переговоров командующего армией Аполлония. Однако, узнав, что Аполлоний не везет с собой ни денег, ни даров, Аттила отказался его принять. Аттиле была необходима новая война, чтобы ее успехом заставить подданных забыть о провалах на Западе. С другой стороны, эти же провалы не могли не вдохновить Маркиана на отказ требованиям Аттилы, тем более что внешнеполитическое положение Восточной империи в это время улучшилось: положение на персидской границе было относительно стабильным, мятеж арабов в Сирии был подавлен, а с африканскими блемиями, до того нападавшими на Египет, был заключен мир. Это позволяло бы Маркиану в случае войны сосредоточить все свои силы для борьбы с гуннами. Но войны так и не произошло. В дело вмешалась роковая случайность.

В 453 г. Аттила, уже до этого имевший несколько жен, женился в очередной раз на девушке по имени Ильдико. Поскольку происхождение Ильдико неизвестно[96], то говорить о каких-либо политических расчетах при заключении этого брака невозможно. Ночью после пышной свадьбы опьяневший Аттила неожиданно умер. Неожиданная смерть грозного короля сразу же породила различные слухи о его убийстве. Один из таких слухов делал убийцей саму Ильдико. По другому слуху, Аттилу убили его собственные телохранители, подкупленные Аэцием. Однако приближенные Аттилы решительно все эти слухи опровергли, заявив о естественной смерти Аттилы, объявив даже, что сама легкая смерть во сне явилась знаком покровительства богов королю. После традиционного ритуала похорон Аттила был торжественно погребен.

Смерть Аттилы породила политический вакуум на вершине гуннской иерархии. У гуннов, как кажется, не существовало твердых правил наследования власти. Как и у других кочевников, она принадлежала всему царскому роду, и вопрос о конкретном главе окончательно решал съезд знати, который в зависимости от обстоятельств либо реально избирал своего лидера, либо только легитимировал уже свершившийся факт. Однако деятельность Руги и Аттилы практически этот принцип разрушила. Власть теперь должна была принадлежать только сыновьям Аттилы, но их было слишком много, чтобы они могли мирно договориться. Во всяком случае, авторитет старшего сына Эллака братьями признан не был[97]. Возможно, дело вышло за рамки семьи и дошло до открытых, даже, может быть, военных столкновений между дружинами братьев. В конечном итоге братья решили разделить державу по жребию на относительно равные части. Подчиненных королей, разумеется, при этом не спрашивали. Это вызвало их возмущение. Смерть грозного Аттилы позволяла им надеяться на освобождение от гуннской власти, а споры в королевской семье делали эти надежды вполне реальными. Как уже неоднократно говорилось, только военные (и дипломатические) победы, дававшие богатую добычу, скрепляли кочевые империи, подобные Гуннской. Только неоспоримые успехи придавали верховному повелителю престиж, необходимый для удержания под своей властью различные подчиненные народы и их знать. Если неудачи в Галлии и Италии еще могли восприниматься как временные (тем более, если со стороны Аттилы и его окружения велась соответствующая пропаганда), то разделение империи между многочисленными братьями окончательно подрывало возможность возрождения гуннской мощи, а с нею и надежды на выгоды от этого возрождения. В результате ряд подчиненных племен восстал. Характерно, что инициатором восстания являлся гепидский король Ардарих, который до этого был одним из самых доверенных советников Аттилы и всецело ему преданным[98]. Короли, еще недавно подчинявшиеся малейшему кивку Аттилы, теперь решительно выступили против его наследников. Это заставило соперничавших сыновей Аттилы объединиться, но было уже поздно. В ожесточенном сражении на реке Недао, чье местонахождение до сих пор вызывает споры, гунны и их союзники (поскольку не все подчиненные племена отпали) потерпели страшное поражение, причем в битве погиб и сам Эллак. После этого о единой Гуннской державе уже не было речи. Она распалась. Подчиненные народы, в том числе и те. которые в битве на Недао поддерживали гуннов, освободились от их власти. Более того, гунны, вновь распавшиеся на отдельные орды, были вынуждены покинуть свои земли в современной Венгрии, и их (по-видимому, на правах победителей) заняли гепиды. Западная империя вернула себе Паннонию. Восточная империя восстановила свой реальный контроль над пограничной полосой вдоль Дуная, особенно во Фракии. Попытка сыновей Аттилы восстановить хотя бы торговые отношения на дунайской границе оказалась безуспешной. Часть гуннов отошла в Нижнее Подунавье, а другая ушла еще дальше на восток, возвратившись в Северное Причерноморье.

Гуннская держава как один из самых влиятельных игроков на политической сцене перестала существовать. Сами гунны еще пытались то нападать на имперскую территорию, то договариваться с имперскими властями. И императоры были вынуждены время от времени принимать энергичные меры против гуннов. В 458 г. западный император Майориан разгромил какой-то отряд гуннов и убил их предводителя Тульдилу. В 469 г. большая гуннская орда под руководством сына Аттилы Денгизиха после неудачной попытки договориться с восточным императором Львом вторглась во Фракию. Это нападение было столь грозным, что, только сумев притворными обещаниями разделить гуннов на несколько частей, римские полководцы сумели его отбить, причем сам Денгизих погиб, а его голова была привезена в Константинополь[99]. Но все это уже были арьергардные стычки. В 474 г. гунны последний раз вторглись во Фракию. Они были отбиты. После этого гунны вовсе исчезают из письменных источников[100]. А позже они, видимо, растворяются среди новых кочевников, пришедших им на смену. Правда, например, болгарский хан Кубрат, основатель первого Болгарского царства, претендовал на свое происхождение от сына Аттилы Эрнаха. На свою связь с гуннами претендовали авары и венгры. Но все это было лишь патриотическими мифами.

Гуннская держава радикально отличалась от других варварских королевств. Она была типичной кочевой (для гуннов V в, может быть, лучше говорить о полукочевой) империей. Она была довольно хорошо организована, но вся эта организация зависела от престижа и материальных возможностей ее главы. Экономическая база самих гуннских племен была довольно слабой. Их главной, хотя, видимо, и не единственной, отраслью экономики было скотоводство. Оно едва ли могло удовлетворить все более растущие аппетиты гуннов, особенно их знати. Поэтому гуннам был необходим приток богатств извне. Часть этих богатств, по-видимому, давала дань с оседлых или полуоседлых народов, подчиненных гуннами. Но еще большую долю составляли результаты войн с Империей. Богатства Империи были несоизмеримы с возможностями ни гуннских подданных, ни других варваров, ни тем более самих гуннов. Долгое время на земли римских провинций гунны практически не претендовали, хотя и приняли под свою власть уступленную им Паннонию. Положение изменилось к концу 40-х гг. Аттила, используя обращение к нему Гонории, потребовал себе половину Западной империи. Природные условия ни Галлии, ни Италии не подходили для гуннского скотоводства. Эти земли были нужны Аттиле не для переселения туда своего народа, а для возможностей беспрепятственно пользоваться богатствами этих стран. Ни о каком сосуществовании гуннов и римлян не могло быть речи. Империя Аттилы была паразитическим, военным государством, и существовать она могла до тех пор, пока была единой и победоносной.

Историю гуннов можно разделить на два больших этапа: до и после образования империи, не говоря о затянувшемся на несколько десятилетий эпилоге. К 70-м гг. IV в. варварский мир представлял собой более или менее стабильную систему. Время от времени варвары воевали с римлянами и между собой, но это не разрушало относительно устоявшийся мир. Приход гуннов резко нарушил эту систему. Севернее Дуная и восточнее Рейна воцарился хаос. Под натиском гуннов многие народы снялись со своих мест. Хаос еще более усилился, когда гунны в поисках новых пастбищ двинулись еще дальше на запад, перейдя Карпаты. Давление на римскую границу усилилось, и ряд варварских племен, прорвав границу, устремился на римскую территорию, ища там новые места для поселения и в немалой степени защиту от гуннов.

Подчинение гуннами относительно большого числа варварских народов и образование империи изменило ситуацию. В Барбарике возникло обширное и могущественное государственное образование. Гунны не были заинтересованы в грабежах и убийствах своих подданных. Наоборот, в их интересах было сохранение потенциала этих подданных, главной задачей которых была поставка воинских контингентов (прежде всего пехоты) в гуннскую армию. Это способствовало сохранению подчиненными народами их традиций и в конечном итоге их этничности. Более того, язык одного из подчиненных народов — готский — стал своеобразным lingua franca, на котором общались разноплеменные подданные Аттилы. Объектом грабежей являются преимущественно римские провинции[101]. Отношения Римской империи с гуннами становятся константой политической ситуации в 30-х — начале 50-х гг. V в. Не все варварские народы попали под власть Аттилы, но и те, кто находился вдалеке от его империи (например, вестготы или вандалы), в своих действиях были вынуждены принимать во внимание существование этой империи. В отличие от других варваров ни гунны, ни их король не испытывали никакого пиетета перед Римской империей и императором. Аттила совершенно серьезно считал себя фигурой, равной императору. В какой-то степени можно говорить (но не допуская преувеличений), что в Европе возник второй полюс притяжения, некая альтернатива Римской империи. И во время своего существования эта альтернатива выглядела вполне реальной. Однако империю Аттилы ничего не скрепляло, кроме его удачной внешней политики и заработанного его успехами огромного престижа. Как только гуннский король стал терпеть поражения, зашатались и устои его власти. Быстрый крах Гуннской державы ясно показал всю хрупкость подобной конструкции. Альтернатива исчезла, а вместе с ней исчезла и относительная упорядоченность (и в какой-то степени предсказуемость) взаимоотношений римского и варварского миров. В известной мере можно говорить о возрождении политического хаоса, но уже на новых основаниях. Что касается самих гуннов, то после смерти Аттилы и поражения на реке Недао они, в принципе, стали обычным варварским народом. Они. конечно, обладали своими особыми чертами, но эти черты не выходили за рамки общих характеристик варварского мира.

III. АЛАНЫ В ГАЛЛИИ

Аланы, как уже говорилось, были первым народом Европы, подчиненным гуннами. Их подчинение было обусловлено заключенным договором, по условиям которого они явно занимали более привилегированное положение в Гуннской державе, чем другие народы. Находясь, как кажется, в авангарде гуннских нашествий[102], аланы перешли Дунай и вместе с вестготами участвовали в битве при Адрианополе, причем именно удар аланской кавалерии сыграл в том сражении решающую роль. После этого они поселились в Паннонии, где. вероятно, вступили в союз с вандалами. Вместе с ними они двинулись вдоль берега Дуная на запад[103]. В этом движении на запад, вероятнее всего, участвовали не все аланы. Какая-то их часть оставалась подчиненной гуннам. Правда, в битве на Каталаунских полях в 451 г. аланы не упоминаются, но они могли рассматриваться лишь как часть армии Аттилы. Зато в битве на реке Недао, в которой после смерти Аттилы его бывшие подданные разгромили его сыновей, аланы принимали активное участие. Из сообщения об этой битве неясно, на чьей стороне сражались аланы. В данном случае, однако, важно не это, а сам факт участия аланов в сражении, ибо в нем участвовали только те племена, которые ранее подчинялись Аттиле[104]. Следовательно, какая-то часть аланов входила в состав Гуннской державы. Еще какая-то часть аланов оставалась вместе с готами на юго-западе Крыма.

Те аланы, которые вместе с вандалами и свевами двинулись на запад, в ночь на I января 407 г. перешли Рейн и начали грабить Галлию. Их опорная база находилась, вероятнее всего, в районе среднего течения Рейна, где ранее располагались вспомогательные воинские части родственных аланам сарматов. Отсюда аланы и совершали свои набеги в разных направлениях. Однако когда в 409 г. вандалы и свевы, воспользовавшись появлением возможности свободного перехода через Пиренеи, решили вторгнуться в Испанию, аланы разделились. Аланский король Респендиал[105], сохраняя верность союзу с вандалами, решил последовать за ними[106], но это решение вызвало сопротивление части аланов, которых возглавил Гоар. Ни о каких спорах, а тем более столкновениях между Респендиалом и Гоаром сведений нет. Вопрос, по-видимому; решился мирно: кто хотел, вместе с Респендиалом двинулся через Пиренеи, а кто этого не хотел, остался в Галлии под властью Гоара[107]. Поскольку после ухода столь значительных сил варваров в Галлии восстановилась эффективная римская власть, Гоар предпочел пойти на соглашение с ними и перейти на службу к Империи[108].

Это разделение аланов не было ни первым, ни последним. Аланы ни в коем случае не представляли некое сплоченное целое. Политическая связь между отдельными аланскими племенами и их союзами было довольно слабой. Аланские объединения (как и объединения аланов с другими народами) возникали и распадались в зависимости от конкретных обстоятельств, хотя, конечно, взаимные обязательства тоже играли определенную роль. В то время как аланы Респендиала и Гоара участвовали во вторжении вандалов и свевов в римскую Галлию, другие аланские отряды, начиная, видимо, с 380 г., служили в римской армии и активно участвовали в военных действиях Империи. Так, аланы, действуя под командованием Стилихона. сыграли большую роль в разгроме войск Радагайса, а еще раньше в войне с Аларихом[109]. После этого поселения аланских воинов еще долго находились в Северной Италии. Восточная империя также охотно включала аланские отряды в свою армию. Некоторые аланские офицеры могли занять довольно высокое положение. Три поколения аланской семьи Ардабуридов играли огромную роль не только в военной, но и в политической истории Восточной Римской империи, а один из них — Аспар, сын Ардабура, одно время фактически распоряжался троном Константинополя.

Аланы были кочевым скотоводческим народом. Однако природные условия Галлии не способствовали сохранению этой их экономики. Некоторое время аланы могли по-прежнему жить грабежом, но грабеж не мог быть достаточно прочной основой дальнейшего существования. Поэтому аланы начали, по-видимому, переходить к оседлому земледелию. Темп этой экономической трансформации неизвестен, но сам факт перехода несомненен. Однако для этого была необходима земля. Эту землю легально получить можно было только у императора. Отсюда и стремление варваров, и аланы здесь не были исключением, либо активно служить императору, либо заиметь своего «карманного» императора, от которого они и могли получить землю. В то время, когда аланы и их союзники разоряли Галлию, эта страна фактически находилась под властью узурпатора Константина, которого даже на какой-то момент был вынужден признать Гонорий в качестве своего соправителя. Идеологической базой правления Константина стала его последовательная борьба с варварами, от которых он спасал разоряемую ими Галлию. Конечно, открыто пропагандируемая идеология и реальная политика далеко не всегда совпадали, и Константин при необходимости заключал союзы с варварами. Однако к аланам, которые считались самыми дикими из варваров, это, по-видимому, не относилось. Они приняли участие в борьбе с войсками Константина. После же разгрома Константина аланы Гоара вместе с бургундами решили провозгласить императором знатного гало-римлянина Иовина. В 411 г. тот был облечен пурпуром в Могонциаке при активной поддержке Гоара и бургундского короля Гундахара (Гунтиария). Иовина также активно поддержали франки и аламаны, а в первое время и вестготы. Но скоро вестготский король Атаульф разочаровался в своей поддержке Иовина. По-видимому, аланы и бургунды видели в вестготах соперников, и, возможно, под их влиянием Иовин назначил своим соправителем брата Себастиана. Этим варвары, стоявшие за спиной Иовина, хотели гарантировать продолжение его политики и в случае различных непредвидимых обстоятельств, в том числе гибели самого узурпатора. В этих условиях Атаульф. выступавший против назначения Себастиана, решительно выступил и против Иовина. Силы оказались неравными. Выступление Иовина было подавлено, и он сам вместе с Себастианом был убит. Таким образом, попытка Гоара и его союзника бургундского короля заиметь собственного императора не удалась. В этих условиях они оба признали Гонория. С другой стороны, сил воспользоваться этой ситуацией и изгнать аланов и бургундов из Галлии у римлян не было. Аланы продолжали находиться в Галлии. Их пребывание там. вероятнее всего, пока никак легализовано не было, и никакой foedus заключен не был, и об их конкретных действиях некоторое время ничего не известно.

Сохранила ли свое единство орда Гоара или от нее отделились другие группы, неизвестно. Во всяком случае, какая-то группа аланов вскоре появилась в Юго-Западной Галлии, где аланы действовали совместно с вестготами. Их союз был, может быть, скреплен браком вестготского короля Атаульфа с аланкой. В частности, вестготы и аланы осадили город Васаты (Базас). Однако находившийся там видный представитель местной знати Паулин сумел расколоть готско-аланскую коалицию и даже привлечь аланов на свою сторону[110]. Он пообещал предводителю аланов дать землю в окрестностях города, и тот согласился перейти на сторону римлян[111]". В результате большое число аланов вместе с женами и детьми вошло в город и организовало его оборону. После разрыва аланами союза с вестготами и заключения ими соглашения с Паулином вестготы не решились продолжать осаду города и отступили. Констанций, по-видимому, подтвердил согласие Паулина на предоставлении аланам, покинувшим город после ухода вестготов, земли. Аланы были признаны воинами вспомогательных частей (auxiliarii) и на этом основании получили участки земли. Использование термина sors позволяет говорить, что поселение аланов было произведено на условии hospitalitas, как было обычно при принятии варваров в качестве федератов. Это означает, что галлоримское население не было вытеснено, но было вынуждено сосуществовать с аланами. Переход по крайней мере этой группы аланов к оседлости и земледелию несомненен. Судя по топонимическим данным, аланы были расселены между Гарумной и Средиземным морем, так что они могли контролировать коммуникации между Галлией и Испанией.

Намерения римских властей понятны. Они стремились усилить контроль над возможными действиями вестготов. Однако в 415 г. вестготы, вынужденные морской блокадой Констанция уйти из Галлии в Испанию, спокойно перешли Пиренеи именно через те территории, которые контролировали аланы. Не исключено, что это произошло не только с согласия, но и по приказанию Констанция. В 418 г. вестготы, во главе которых стоял уже не Атаульф, а Валлия, покинули Испанию и возвратились в Галлию, где получили землю для поселения в качестве федератов и образовали свое королевство (Тулузское королевство). Таким образом, вестготы снова оказались соседями аланов. Но каковы были их взаимоотношения, неизвестно. Сохранили ли аланы все земли, которые они получили по соглашению с Паулином и Констанцием, мы не знаем. Но они явно оставались жить в этом регионе. В своем стихотворном комментарии к Книге Бытия массилийский ритор Клавдий Марий Виктор (или Викторин) говорит о примитивной религии аланов. Следовательно, массилиец знал некоторые подробности жизни аланов, а это может косвенно свидетельствовать о проживании этого народа недалеко от Массилии.

Некоторые изменения в жизни аланов происходят в 40-е гг. V в. Аэций, в это время фактически правивший Западной Римской империей, счел необходимым консолидировать положение в Галлии. С этой целью он активно привлекал варваров. До этого гунны помогли ему подавить восстание в Арморике. С другой стороны, опасаясь возросшей силы Бургундского королевства, он сначала сам воевал с бургундами, а затем направил на них гуннов, которые уничтожили это королевство. Одновременно римляне активно воевали с вестготами, которые упорно стремились расширить подчиненную им территорию и пробиться к Средиземному морю. Территория. через которую стремились прорваться вестготы, была частично населена аланами. Об их участии в военных действиях ничего неизвестно, но можно предполагать, что они действовали в составе римских частей. В 439 г. Литорий, только что с помощью гуннов подавивший восстание в Арморике, двинулся против вестготов, но потерпел поражение, был взят в плен и там погиб.

В этих условиях Аэций обратил внимание и на аланов. Группу аланов, возглавляемую Самбидой, он поселил на пустующих землях на левом берегу среднего течения Родана (Рона) в районе города Валенции. Вероятнее всего, это были именно те аланы, которые до этого занимали земли между Гарумной и Средиземным морем[112]. Причины этого акта Аэция определить трудно. Вероятно, в условиях обострения ситуации на юге Галлии после поражения Литория он решил более не доверять аланам, опасаясь их союза с вестготами. Ни о каком сопротивлении аланов этому поселению неизвестно, и его явно и не было. Возможно, за прошедшее время аланы, не очень-то еще привычные к земледелию, истощили полученную ими землю и с удовлетворением приняли решение Аэция дать им новую территорию. Хронист, сообщая об акте Аэция, говорит о deserta… rurа. Исходя из термина rus, можно говорить, что аланам были представлены пахотные земли и поселения, оставленные прежними владельцами. Этим Аэций, как кажется, достигал нескольких целей. Он отвлекал аланов от возможного союза с вестготами, заново заселял оставленные прежним населением земли и создавал из аланов заслон против возможных вторжений в Юго-Восточную Галлию. Что касается аланов, то занятие ими rurа говорит о состоявшемся уже полностью переходе к оседлости и земледелию.

Хронист, говоря о поселении Аэцием аланов, не упоминает титула Самбиды. Он просто говорит, что Самбида возглавлял (praeerat) аланов. Для сравнения можно сказать, что Гоар в это же время считался королем (rех) аланов. Самбида, вероятно, такое положение не занимал. Можно, по-видимому, говорить, что аланы Самбиды не образовывали какого-либо вида автономного государства в рамках Римской империи. Сам Самбида. может быть, являлся командиром аланских auxiliarii, какими они оставались со времени Паулина и Констанция. В то же время совершенно ясно, что аланы были не просто воинами, а, скорее, военными колонистами, ибо землю около Валенции они получили для раздела между собой (partienda).

Через некоторое время Аэций обратил свое внимание на аланов Гоара. Возможно, по-прежнему их базой было побережье среднего Рейна, и в таком случае они должны были принимать участие в войне Аэция с бургундами[113]. Теперь Аэций принял решение переселить их в район среднего течения Лигера (Луары) и севернее его. После разгрома бургундов и уничтожения их королевства имперское правительство восстановило свой контроль над этой частью рейнской границы. В этих условиях воинственные и, с точки зрения римлян, дикие аланы[114] (которые к тому же были еще язычниками) могли стать новой угрозой для столь опасной и чрезвычайно важной для Империи границы. Переводя их во внутренние районы Галлии, Аэций ослаблял эту угрозу. Не менее важным для Аэция было использование аланов против армориканцев, восстания которых с все большим трудом подавлялись имперской властью. В отличие от южных аланов эти аланы получили не пустующие земли, а территории, уже занятые жителями, с которыми они должны были эти земли разделить (cum incolis dividendae). Однако местные жители не горели желанием уступать аланам ни земли, ни имущество. Они с оружием в руках выступили против аланов. Власти в эту ситуацию не вмешивались, а силы были неравными. Аланы сломили сопротивление землевладельцев и отняли у них все их имущество, включая и землю. Только посредничество автессиодурского епископа Германа остановило войну и привело к заключению соглашения между сторонами. Неизвестно, было ли это соглашение ратифицировано центральной властью[115], но оно явно смогло установить какой-то вид сосуществования между двумя группами населения.

Аланы поселились на территории между средними течениями Лигера и Секваны (Сена), а также частично и южнее Лигера. Их центром был Аврелиан (совр. Орлеан). Тот факт, что аланы должны были разделить земли, а затем они захватили и не принадлежавшие им земли, ясно говорит о том, что в это время их главным занятием было уже не скотоводство, а земледелие. Гоар, как уже упоминалось, считался королем аланов. Тот же титул (rex Alanorum) носил и Сангибан, возглавлявший эту группу аланов в 451 г. В отличие от южных аланов, поселенных на берегу Родана, северные аланы явно являлись относительно сплоченным целым, возглавляемым королем. Каков был характер и объем власти короля, мы не знаем. Ясно, что он мог от имени всего объединения заключать договоры и соглашения, а во время войн командовал своими воинами. Поскольку никаких сведений об отношениях между Сангибаном и Гоаром нет, то говорить о наследственной передаче власти или о каком-либо ином способе наследования мы не можем. Мы не можем даже сказать, являлся ли Сангибан непосредственным преемником Гоара или между ними аланов возглавлял какой-либо другой король.

Противоречия между аланами и галло-римлянами вновь обострились в связи с гуннским вторжением 451 г. Стратегической целью Аттилы был Аврелиан, взятие которого открывало бы путь к дальнейшему распространению гуннской экспансии к югу от Лигера. При подходе Аттилы к Аврелиану Сангибан был готов сдать город Аттиле. Однако сами горожане, возглавляемые местным епископом Ангианом, решительно этому воспротивились. В таких условиях Сангибан пойти на сдачу города не решился. Тем временем римские и союзные с ними вестготские войска вошли в Аврелиан. Сангибану пришлось резко изменить свою позицию и включить своих воинов в армию Аэция. Осада Аврелиана оказалась для гуннов неудачной, и Аттила отошел на восток. В битве на Каталаунских полях аланы стояли в центре, занимая положение между собственно римскими войсками и вестготами, действуя непосредственно против гуннов (а не их союзников и подчиненных, как это было на флангах). В этой битве, как известно, Аттила потерпел поражение и был вынужден уйти из Галлии. Есть сведения, что на следующий год Аттила снова вторгся в Галлию, направив свой удар на аланов, но был отбит с помощью вестготов. Однако в настоящее время в науке преобладает мнение, что в реальности второго похода Аттилы в Галлию не было. Возможно, это сообщение связано с неправильно понятыми событиями, произошедшими вскоре после битвы на Каталаунских полях.

Аланы, как только что было сказано, в этой битве сражались против главных сил Аттилы и явно понесли большие потери. Это чрезвычайно ослабило их. С этого времени история аланов в Галлии пошла по нисходящей линии. Ослаблением аланов воспользовался вестготский король Торисмунд. В 453 г. (или, может быть, 452 г.) он напал на аланов. Аланы были разбиты и покорены. Речь явно идет об аланах, живших южнее Лигера. Те, кто обитал севернее этой реки, не были подчинены; под властью вестготов не оказался и их центр Аврелиан, поскольку позже именно там происходили бои между наступавшими вестготами и римлянами. После убийства императора Майориана командовавший войсками в Галлии Эгидий отказался признать его преемника Либия Севера, являвшегося марионеткой могущественного Рицимера. Рицимер договорился с вестготским королем Теодорихом II, недавно убившим Торисмунда и ставшим его преемником, и тот направил против Эгидия армию во главе со своим братом Фредериком. Решающая битва произошла около Аврелиана, и в ней вестготы потерпели поражение, а сам Фредерик пал в бою. Наряду с армией Эгидия в этой битве участвовали франки. Аланы при этом не упоминаются, но само место сражения позволяет говорить, что они не могли уклониться от него. В отличие от франков, которые были союзниками Эгидия, аланские воины, вероятнее всего, составляли часть его армии.

Что касается южных аланов, живших в районе Родана, то они, вероятно, принимали какое-то участие в различных событиях, происходивших в Южной Галлии, в частности, в столкновениях бургундов с римлянами, но об этом можно только догадываться, ибо никаких сведений об их участии нет. Видимо, их роль была все же настолько незначительной, что позднеантичные и раннесредневековые авторы не считали необходимым их даже упомянуть. Эти аланы, по-видимому, участвовали в качестве федератов в армии Майориана, когда тот предпринял свой неудачный поход против вандалов. Единственный раз, когда южные аланы выступают как самостоятельная сила, были события 464 г. В этом году аланы под руководством короля Беорга (или Беоргора) вторглись в Италию и были там разбиты Рицимером. Речь явно идет о южных аланах, поскольку северные аланы в тот момент едва ли могли вмешаться в дела Италии. В Южной Галлии вестготы и бургунды, выступая то в официальном союзе с Империей, то откровенно ее противниками, стремились все более расширить свои владения. Аланы явно уступали им силами и не могли активно вмешаться в события. К тому же, расширяя свои владения на юго-востоке Галлии, бургунды могли вытеснять аланов с их мест в долине Родана. В то же время затруднения, испытываемые Рицимером, давали им надежду на возможность поселиться в еще более, как казалось, благодатной Италии. Речь, видимо, идет об аланах, которые остались «не у дел» после возвращения Майориана из Испании. Едва ли аланы были в курсе всех политических хитросплетений, и преувеличенные слухи о нестабильности тамошней ситуации могли подтолкнуть их к вторжению. Не исключено, что они могли надеяться и на помощь тех аланских военных колонистов, которые с начала столетия находились в Северной Италии. Однако их надежды не оправдались. Аланы были разгромлены, а сам Беорг убит. Какова была судьба разбитых аланов — неизвестно. Существует предположение, что по крайней мере часть их все же поселилась на севере Италии, перейдя на римскую службу.

После всех этих событий аланы, жившие в Галлии, полностью исчезают из источников[116]. Их все же было не так много, а потери, которые они испытывали в различных войнах, особенно в войне с гуннами, были весьма значительными. Оказавшись в окружении намного превосходящего числом галло-римского и варварского (вестготского, бургундского, позже франкского) населения, аланы относительно быстро стали ассимилироваться. В середине V в. они еще были язычниками, но во второй половине столетия, вероятнее всего, приняли христианство, причем в католической, а не в арианской форме[117]. Это еще более способствовало их ассимиляции и растворению в окружающей среде. После VI в., а может быть, еще и несколько раньше, об аланах в Галлии уже не было никакой речи. Аланы оставили некоторые археологические следы своего пребывания в Галлии. От них на территории современной Франции и частично Швейцарии остались различные топонимы, аланские имена встречаются в ономастике средневековой Франции, но как отдельный народ галльские аланы исчезли.

IV. ГЕРМАНСКИЕ НАРОДЫ ДО ОБРАЗОВАНИЯ КОРОЛЕВСТВ НА ТЕРРИТОРИИ ЗАПАДНОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Какую бы огромную роль ни играли гунны в последней четверти IV и первой половине V в., королевства на территории Западной Римской империи образовывали германские народы. Среди них значительную роль играли готы. И их историю до переселения на земли Империи надо выделить в отдельную главу.

Свевы. Свевы относились к западным германцам и довольно рано вступили в конфликт с римлянами. Уже Цезарь имел с ними дело. Были ли в это время свевы отдельным племенем или союзом племен, неизвестно, но в следующем столетии под свевами подразумевалась довольно значительная этническая общность, в которую входил ряд племен со своими названиями, которые объединялись общим происхождением, культом и некоторыми обычаями[118]. На первый план выдвигались то одни, то другие свевские племена. Сначала видное место занимали сем ноны, потом — маркоманы. К тому времени, когда под руководством маркоманов образовалась значительная коалиция германских племен, вступившая в 60–70 гг. II в. в ожесточенную борьбу с Империей, свевские народы жили уже довольно далеко от Рейна. В I–II вв. свевы переселились к востоку и населяли районы к северу от среднего течения Дуная. Очень возможно, что в ходе этого переселения произошла некоторая перегруппировка отдельных племен, входивших в свевское объединение, и одно их новых племен приняло название, которое ранее принадлежало всему объединению, — свевы[119]. В войнах маркоманов с Римом свевы участвовали уже как отдельное племя. Можно говорить, что к 166 г., когда начались Маркоманские войны, свевы уже были самостоятельным племенем со своей собственной этнической идентичностью. В III–IV вв. свевы вовсе не упоминаются. Они не участвовали в войнах с Империей и поэтому римских авторов не интересовали.

Положение меняется в начале V в. Около 400 г. под давлением гуннов различные племена начали различные передвижения. При этом некоторые из них распадались: одни оставались на старых местах, другие предпочитали долгий путь, имея целью, если это было возможно, поселиться на благодатной, как им казалось, земле Римской империи. Это относится и к свевам. Жившие в среднем Подунавье свевы разделились. Часть их осталась на старом месте и явно подчинилась гуннам[120]. После распада Гуннской державы дунайские свевы восстановили свою независимость и вскоре вступили в борьбу с остготами. При этом они разделились на две части, каждая из которых имела своего короля — Хунимунда и Алариха. Под руководством Хунимунда свевы пытались пройти в Далмацию, заодно отнимая скот у остготов. Остготский король Теодемир разбил их, взял в плен самого короля и заставил Хунимунда признать себя его «сыном по оружию», что означало признание подчинения остготскому королю. Однако подчинение остготам не входило в планы свевского короля. Он сумел заключить союз со скирами, и они вместе выступили против остготов. Готы восприняли это выступление как мятеж. В ожесточенном сражении погиб остготский король Валамир, но остготы одержали победу. После этого свевы вошли в новую и более обширную коалицию, созданную в значительной степени интригами императора Льва. В состав этой коалиции, кроме свевов, вошли герулы, ругии, скиры и сарматы. В 469 г. на реке Болии в Паннонии произошло кровопролитное сражение, в котором армия коалиции потерпела полное поражение. Стремясь защититься от готской угрозы, свевы вступили в союз с аламанами, но и этот союз не принес им пользы. Уже в 470 г. Теодемир, воспользовавшись замерзанием Дуная, перешел через реку и вторгся на территорию свевов. Свевы снова потерпели поражение. На этом остготско-свевские войны прекратились. Для остготов в этой время были гораздо важнее отношения с Империей, и они ограничились тем, что обезопасили свой тыл от новых ударов со стороны свевов. Свевы же, потерпев ряд весьма чувствительных поражений, больше не пытались воевать с остготами. Они ушли дальше на запад. При этом их королевство, видимо, распалось, и Хунимунд перестал быть королем. Много позже свевы присоединились к лангобардам и вместе с ними вторглись в Италию. История этих свевов полностью сливается с историей лангобардов. С лангобардами явно ушли не все свевы. Часть их осталась в Германии и заняла территорию, оставленную теми саксами, которые тоже присоединились к лангбардам. Когда саксы, отделившись от лангобардов, возвратились на свою прежнюю территорию, свевы одержали над ними победу и сохранили за собой эту землю[121].

Значительная часть свевов заключила союз с вандалами и аланами и вместе с ними двинулась на Запад. После неудачной попытки обосноваться в Реции союзники в ночь на 1 января 407 г. перешли Рейн и вторглись в Галлию. Они разоряли эту страну до тех пор, пока осенью 409 г. не перешли в Испанию[122]. Там союзники продолжали грабительские набеги. И лишь в 411 г. произошел раздел испанских провинций между различными племенами. Во всех этих событиях свевы, вероятно, играли подчиненную роль. Первую же роль играли сначала вандалы, а затем аланы. Характерно, что Сальвиан говорит о вандалах и аланах, но полностью умалчивает о свевах. Ясно, что почти трехлетнее пребывание свевов в Галлии не оставило никаких следов в памяти местного населения. Неудивительно, что при разделе испанских провинций свевы получили лишь западную часть Галлеции, т. е. самую удаленную область Пиренейского полуострова. Их соседями были вандалы-асдинги, занявшие восточную часть той же Галлеции.

Вандалы. Плиний, говоря о пяти группах германцев, одну из них называет вандилиями, т. е. вандалами. У Плиния, таким образом, вандалы-вандилии выступают как обобщенное название восточных германцев вообще. Недаром частью вандалов римский энциклопедист считал бургондионов (бургундов), варинов, харинов и гутонов (готов). У Тацита самым значительным восточногерманским народом названы лугии. Как и свевы, тацитовские лугии — не единое племя, а объединение нескольких племен. Поэтому было высказано мнение, что либо лугии — другое название вандалов, либо, вероятнее, вандалы были частью лугского объединения, подобно тому, как семноны или маркоманы — частью свевского. Правда, Тацит среди лугских племен вандалов не называет; по его мнению, наиболее значительные civitates лугиев — гарии, гельвеконы, манимы, гелизии и наганарвалы. С другой стороны, Тацит вандалов-вандилиев все же знает: он называет их среди германских племен, как свевы, марсы, гамбривии, которые носят древние и подлинные имена. При этом историк ссылается на древние германские песнопения, так что можно думать, что сами вандалы возводили свое происхождение непосредственно к одному из сыновей бога-прародителя Манна. Птолемей тоже упоминает лугиев, а одновременно с ними силингов, которые в позднейших источниках выступают как вандальское племя.

Все это не позволяет сказать практически ничего о ранней истории вандалов. Можно только предположить, что они были частью какого-то племенного объединения восточных германцев, в которое, возможно, входили и племена лугиев, так что для далекого римского наблюдателя это объединение могло выступать под именем и лугиев, и вандалов. Возможно, что вандалы были частью лугского объединения[123], но не казались информатору Тацита столь значительными, чтобы их упоминать: ведь Тацит ясно говорит, что он называет только наиболее значительные племена лугиев. Большую ясность вносит археология. Археологи полагают, что материальные комплексы, соответствующие лугиям и вандилиям/вандалам, были совершенно разными, так что речь идет о различных этносах.

Предполагают, что прародиной вандалов, как и многих других германских племен, была Скандинавия. В случае вандалов речь идет о юго-западной части Скандинавского полуострова и северной Ютландии. Отсюда предки вандалов на рубеже II–I вв. до н. э. переселились на южный берег Балтийского моря, а во времена Плиния и Тацита вандалы и лугии жили между Вислой и Одером. Здесь им. скорее всего, соответствует так называемая Пшеворская археологическая культура. Ее носителями были не только вандалы, но вандалы, несомненно, преобладали. Свое передвижение от балтийского берега вандалы совершали, может быть, вместе с готами[124] и на какое-то время подчинили себе готов. Во II в. готы освободились от власти вандалов. Взаимоотношения вандалов с другими германскими племенами были и мирными, и конфликтными. Так, например, вандалы воевали с лангобардами. В I в. они входили в Маркоманскую державу Маробода, а затем активно участвовали в свержении его второго преемника Ванния. Когда готы приблизительно в середине II в. начали свое движение к юго-востоку, они не могли пройти мимо вандалов, обитавших к югу от готов. Археология показывает, что элементы Пшеворской культуры начали заменяться соответствующими элементами Вельбаркской культуры. Все это не могло пройти мирно. Предание сохранило сведения о войнах между готами и вандалами[125]. Значительная часть вандалов осталась на месте, а другие тоже приняли участие в переселениях. Уже до времени Птолемея или, точнее, его источника вандалы разделились, и на старом месте остались силинги, от имени которых много позже эта область получила название Силезия. Да и позже современные Судеты назывались Вандальскими горами. Другая их часть под руководством Рауса и Рапта переселилась к югу. Эти переселенцы запросили у римских властей позволения поселиться в римской Дакии, обещая за этого стать римскими союзниками и помогать Римской империи в войнах против других германцев. Поcле отказа асдинги попытались вытеснить костобоков, чтобы завладеть их землями. Дальнейшие события не совсем понятны. По одним данным, вандалы помогали императору Марку Аврелию во время Маркоманских войн, по другим, они, наоборот. воевали против римлян и были ими побеждены. Одновременно вандалы воевали с другими варварами — костобоками и лакрингами[126], заняв территорию костобоков у границ римской Дакии. Около 270 г. вандалы уже жили на среднем Дунае (разумеется, не на римской, а на варварской его стороне). В это время они вновь воевали с римлянами, активно участвуя, в частности, в готских вторжениях в Империю. и потерпели поражение, после чего заключили договор с императором Аврелианом. По условиям этого договора они выдали римлянам знатных заложников и обязались поставить две тысячи всадников в римскую армию. В этой армии имелась octava ala Vandalorum, история которой может восходить к этим вандальским кавалеристам. Немного позже другие вандалы (по-видимому, силинги) участвовали в войнах с императором Пробом и тоже потерпели поражение[127].

Эти переселившиеся к югу вандалы позже именуются асдингами (или хасдингами). В то же время известно, что Асдингами именовался королевский род (regia stirps), считавшийся среди вандалов выдающимся и наиболее воинственным, из которого, в частности, вышел король Визимар. воевавший с готами[128]. Поэтому можно думать, что переселенцы приняли имя своего королевского рода[129]. Этот род мог выдвинуться еще во время пребывания вандалов (или протовандалов) в Ютландии, где его следы еще сохранились в некоторых топонимах. Королевское достоинство сохранялось в этом роде до самого конца существования вандальского государства. В первой половине IV в. вандалы-асдинги жили между маркоманами и готами. Потерпев поражение от готов, часть вандалов с согласия императора Константина около 335 г. перебрались на римскую сторону Дуная, поселившись там, возможно, на правах федератов. Основная же их часть оставалась жить в районе верхнего и среднего течения Тисы.

За время после выселения из Скандинавии в политическом строе вандалов происходят важные изменения. На начальных этапах этого периода вандалов фактически возглавляли военные вожди (герцоги). Вновь так же, как и у некоторых других германцев, во главе племени стояли два вождя. Два герцога — Амбри и Асси, возглавляли вандалов в неудачной войне с лангобардами[130]. Переселение к югу тоже возглавляли двое — Раус и Рапт. Были ли Амбри и Асси мифологическими фигурами или реальными людьми, сказать трудно. Их имена означали «Ольха» и «Ясень». Эти имена могут указывать на связь с божественным миром[131]. Амбри и Асси были связаны с богом Годаном (Вотаном, Одином), который, однако, по лангобардскому преданию, даровал победу не вандалам, а лангобардам. С другой стороны, значащие имена вполне могли иметь и реальные люди. Раус и Рапт, несомненно, являются историческими фигурами. Хотя и их имена тоже значащие («Сияние» и «Тростник»)[132], но их вполне могли получить реальные люди[133]. Их действия (переселение к югу, просьба о союзе и помощи, обращенная к римлянам, война с костобоками) не имеют никаких легендарных мотивов, они совершенно реальны. Были ли они королями или герцогами — неизвестно. Скорее всего, они все же были герцогами[134]. В рассказе о мире вандалов с Аврелианом в 271 г. упоминаются короли (во множественном числе) и архонты, под которыми, видимо, надо понимать герцогов. Визимар был первым, о ком прямо говорится, что он был rех (король), и он, судя по тексту Иордана, был уже единственным королем. Также прямо говорится, что он принадлежал к роду Асдингов. который у вандалов выделяется (eminet) и является самым воинственным (bellicosissimum). Теперь больше нет речи о двух предводителях. Все сведения о вандалах с этого времени говорят только об одном короле, их возглавляющем. Эпизод с Раусом и Раптом относится к концу 171 или началу 172 г. Визимар был королем до 337 г. Следовательно, в период между этими датами произошло очень важное изменение структуры власти у вандалов (по крайней мере, асдингов). Власть двух герцогов, совместно руководящих военными и «иностранными» делами вандалов, заменяется единоличной властью короля. При этом решающую роль опять же играет воинственность королевского рода. Произошло это. однако, не сразу. У многих германских племен имелись короли, избираемые в соответствии со знатностью рода, которые, однако, играли сравнительно ограниченную роль, явно уступая вождям. К 271 г. несколько (сколько, неизвестно) королей уже наряду с герцогами играют активную роль как в войне, так и в дипломатии. И именно короли как наиболее знатные представители племени дали императору в качестве заложников своих детей. По-видимому, между 172 и 337 г. военное руководство перехватили короли из рода Асдингов, которые и сумели, оттеснив герцогов, выйти на первый план. Переговоры и последующий договор между вандалами и Аврелианом отражают, вероятно, определенный этап формирования вандальской монархии. В это время короли уже выдвигаются на первый план, но монархия еще носит коллективный характер и сосуществует с властью герцогов. Надо заметить, что родовая знать еще очень долго играла у вандалов очень важную роль, в большой мере даже соперничая с королевской властью.

В конце IV в., когда под натиском гуннов весь племенной мир пришел в движение, вандалы тоже приняли в нем участие. К страху перед гуннами присоединился голод, также заставивший вандалов искать новые места для поселения. Вандалы-асдинги объединились с аланами и, продвигаясь вдоль Дуная, двинулись на запад. К концу IV в. часть аланов, не подчинившихся гуннам, поселилась в районе Паннонии в непосредственной близости от вандалов, так что их союз был вполне естественен. Вскоре к их союзу присоединились свевы и вандалы-силинги. Около 400 г. значительная часть последних покинула старые места и перебралась к югу[135]. Каждая из этих этнических групп сохраняла свой строй и подчинялась своим главам. Силингов возглавлял Хрок, свевов — Гермерих или, скорее, его предшественник, аланов — Гоар и Респендиал. Однако все они, как кажется, признавали высший авторитет короля асдингов Гондигисела[136]. В 401 г. союзники пытались обосноваться в Реции, но были отбиты и вынуждены продолжить свое движение к западу. В конце 406 г. союзники подошли к Рейну и начали переправляться через него. Римская граница по Рейну была практически оголена. Фактически правивший Западной империей Стилихон с целью защиты Италии от готов снял с Рейна практически все стоявшие там войска. Но против вандалов, являвшихся ядром этого союза, выступили франки. Они обрушились на них и, по преданию, в ожесточенном сражении убили 20 тысяч вандалов, в том числе Гондигисела[137]. Ему наследовал его сын Гундерих. Аланы, к тому времени уже успевшие переправиться через Рейн, вернулись на его правый берег и нанесли удар франкам. Те, в свою очередь, были разбиты. После этого в последний день 406 г. массы варваров перешли Рейн в районе Могонциака (Майнца) и обрушились на Галлию.

Сначала варвары опустошили провинции по среднему Рейну, затем они повернули к северу и разграбили Бельгику. Некоторые города пытались, иногда успешно, оказать сопротивление. Характерно, что это сопротивление организовывали не городские власти, а епископы. Так, оборону Ремов (Реймс) возглавил епископ Никазий, а Толозы (Тулузы) — Экзуперий. В 407 г. в Галлию переправилась из Британии армия узурпатора Константина. Эту переправу Константин осуществил под лозунгом защиты от варваров Галлии, брошенной на произвол судьбы властями Равенны. Константин, активно в этом поддержанный галлоримскими магнатами, энергично взялся задело. Его действия были весьма успешны. Он очистил от вандалов и их союзников приренйские территории, а затем отбросил варваров в Аквитанию. Трудно сказать, преследовали ли варвары, вторгнувшиеся в Галлию, цель поселения в этой стране. Воинов, несомненно, сопровождали их семьи, но где они находились во время всех передвижений варварских армий, точно неизвестно. Аланы на какое-то время обосновались на среднем Рейне, и возможно, что и вандалы со свевами тоже соседствовали с ними. Какая-то часть варваров, судя по археологическим данным, попыталась осесть в бассейне Родана. Когда же Константин заставил варваров уйти в Аквитанию, то с ними, конечно же, ушли женщины и дети. Может быть, именно тогда аланы раскололись, и в Аквитанию вместе с вандалами и свевами ушли аланы Респендиала. Аквитания была довольно богатой областью, но активные грабежи основательно разорили ее. Главное же, вандалы и их союзники, уже потерпевшие поражение от римлян (хотя и войск узурпатора), могли серьезно опасаться нового римского наступления. Поэтому они решили уйти еще дальше, в Испанию, надеясь, возможно, на защиту Пиренеев. И как только возникли соответствующие возможности, они вторглись в Испанию.

Бургунды. Бургунды (бургундии, бургундионы[138]) были восточными германцами и первоначально, по словам Плиния, входили в вандальское объединение, но позже явно от него отделились, превратившись в самостоятельный этнос. Прародиной бургундов был, по-видимому, остров Борнхольм[139], откуда они перебрались сначала на Скандинавский полуостров, а затем в устье Одера. Позже они жили между Одером и Вислой. По-видимому, именно тогда бургунды столкнулись с гепидами. возглавляемыми королем Фастидой, и потерпели полное поражение. Конечно, сообщение о почти полном истреблении бургундов гепидами является несомненным преувеличением, но урон, понесенный бургундами. явно был довольно значительным. Бургунды были вытеснены, и археология показывает, что бургундские могилы заменяются гепидскими. Какие-то бургунды (точнее, уругунды) засвидетельствованы в Придунавье. Это могла быть часть бургундов. которая после поражения от гепидов двинулась вместе с ними на юг и юго-восток. Там они, вероятно, в конце концов, и растворились среди других германских племен[140]. Основная же масса бургундов стала передвигаться на запад, выйдя во второй половине или, точнее, в последней четверти III в. в район верхней долины Майна. И там бургунды столкнулись, с одной стороны, с аламанами, от которых их отделял бывший римский limes, а с другой — с римлянами. С последними они впервые столкнулись в 279 г., когда император Проб предпринял мощное наступление на германцев в районе Рейна. Одержав блестящую победу, император с основными силами был вынужден отправиться на Восток, а его полководцы продолжали войну. и именно они. вероятно, и столкнулись с бургундами. Бургунды были побеждены, и часть их, взятых в плен, была включена в римскую армию и вместе с другими варварскими отрядами направлена в Британию. В 80-е гг. III в. бургунды вместе с некоторыми другими германскими племенами вторглись в Галлию, но император Максимиан отбил это нападение. После этого бургунды довольно долго дела с римлянами не имели. Даже когда в 359 г. Юлиан одержал блестящую победу над аламанами и дошел непосредственно до бургундских границ, он предпочел эти границы не переходить.

Более постоянны были столкновения бургундов с аламанами, с которыми они боролись как за земли для поселения, так и за месторождения соли, бывшей в то время одним из главных богатств. Эти борьба между различными германскими племенами, в том числе между бургундами и аламанами, на какое-то время отвлекла их от имперских границ и обеспечила Империи в течение нескольких лет спокойствие на рейнской границе. Спокойствие оказалось не очень длительным, но бургунды в бесконечных войнах с Римской империей участия не принимали.

Бургунды были довольно сильным и воинственным народом. Позже, в начале V в., по словам Орозия, их армия насчитывала 80 тысяч человек. Современные историки ставят эту цифру под сомнение и полагают, что Орозий говорит об общей численности всего народа[141]. Но и в более раннее время Аммиан Марцеллин говорит о многочисленности бургундов. Во всяком случае, бургунды являлись одним из самых больших и значительных народов Германии. Этим попытались воспользоваться римляне для борьбы с другими германцами, особенно аламанами, которые в то время являлись наиболее опасными врагами Рима на рейнской границе. С другой стороны, на почве общей вражды с аламанами и сами бургунды стремились к союзу с римлянами. Недаром в их среде возникла легенда об их якобы происхождении от римлян. В 370 г. император Валентиниан I стал инициатором заключения союза с бургундами, направленного против аламанов. Бургунды с удовольствием заключили союз и двинулись на соединение с римской армией, которая должна была перейти Рейн. Какая-то часть аламанов была разбита, бургунды захватили пленных и подошли к Рейну. Однако император испугался слишком большого бургундского войска и фактически отказался от соединения с ним. В результате бургунды ушли назад. Совместный римско-бургундский поход не состоялся, но с этого времени бургунды стали считать себя федератами Империи. Некоторые бургунды даже переходили на римскую службу. Таков был, например, Хариульф, сын Ханхавальда, из королевского рода, который, несмотря на свою молодость (он умер в 21 год), достиг довольно высокого ранга в императорской гвардии[142]. Возможно, и другие бургунды, как и многие варвары того времени, также служили в римской армии.

В IV в. бургунды представляли собой племенной союз, возглавляемый королями. Аммиан Марцеллин, говоря об этих королях, употребляет множественное число. По-видимому, единого правителя у бургундов тогда еще не было. Титулом королей было hendinos. Точное значение этого термина до сих пор спорно. Но все толкования сходятся в признании особости носителя этого титула и его превосходства над остальными соплеменниками. Видимо, речь все-таки идет о роде племенных вождей, совместно возглавлявших бургундский союз. Эти «гендинос» были в известной степени сакральными фигурами и своей властью отвечали за все удачи и неудачи. Любая неудача, как на войне, так и в мирное время (например, неурожай), приводила к их свержению, а может быть, даже и к убийству[143]. Разумеется. настоящими монархами считать их нельзя. Видимо, это были лишь вожди, авторитет которых основывался на их успехах в войнах и в мирной жизни. Наряду с «гендинос», представлявших светскую власть, у бургундов выделяются жречество и верховный жрец (sinistus), что означает «старейший», обладает авторитетом даже большим, чем короли.

В начале V в. бургундов возглавляет король Гундахар, которого позже называли последним в ряду королей из рода Гибихундов[144]. Этот род восходил к Гибиху, которому наследовали Гундомар, Гислахар и, наконец, сам Гундахар. Неизвестна продолжительность правления каждого из этих королей. Гундахар правил вплоть до своей гибели в 436 г., так что, вероятно, во время перехода через Рейн в 407 г. он был сравнительно молодым человеком. Можно думать, что в начале второй половины IV в., но после войн Юлиана в 359 г., о которых рассказывал Аммиан Марцеллин. Гибих становится королем и не очень значительную власть гендиноса начинает превращать в подлинную монархию. Процесс этот был, видимо, не быстрым. Современный греческий автор называет Гундахара (Гунтиария) филархом, т. е. главой племени. Каков был объем его власти в этот момент, сказать трудно, но то, что его власть в это время была далеко не только сакральной, несомненно. Когда в начале V в. под давлением гуннов германский мир снова пришел в движение, бургунды приняли в этом движении активное участие. Под руководством Гундахара они вытеснили аламанов из части их территории и подошли непосредственно к Рейну. Некоторая часть бургундов еще осталась на прежнем месте, но основная их масса уже вышла к Рейну. Когда вандалы, аланы и свевы в последний день 406 г. перешли эту реку, то бургунды последовали за ними. Часть бургундов все же осталась за Рейном, но большая часть теперь оказалась в Галлии. Возможно, что еще до этого бургунды заключили союз с вандалами и другими племенами и одновременно с ними обрушились на Галлию. По другому варианту, бургундов призвал себе на помощь узурпатор Константин. Когда же вандалы, аланы и свевы подошли к Пиренеям и затем перешли эти горы, бургунды предпочли остаться в Галлии[145]. Сними осталась и часть аланов во главе с Гоаром.

Франки. Если еще можно спорить, являются ли готы или вандалы теми же этносами, что и их предки, вышедшие из Скандинавии и поселившиеся на южном побережье Балтики, то по отношению к франкам никаких споров не возникает. Франки появились на исторической арене довольно поздно. Характерно, что у франков, как кажется, не было исторических преданий, рассказывавших об их отдаленном прошлом. Позже возникло стремление связать происхождение франков с троянцами: якобы последний царь Трои Приам не погиб, а со своими людьми ушел к Танаису (Дон), а затем уже его потомки повели бывших троянцев в другие земли, в том числе на запад. Одним из потомков Приама был Франк, или Франций, который и поселил свой народ между Рейном и морем[146]. Смысл этого предания совершенно ясен: франки, выводя, как и римляне, свой род от троянцев, доказывали свое равенство с римлянами. Оно носит совершенно искусственный характер и не имеет ничего общего с обычными германскими сказаниями. Да и возникло это предание довольно поздно. Франки явно не желали связывать свое происхождение с остальным германским миром. Это говорит не столько о противопоставлении франков остальным германцам, сколько об их появлении как сравнительно молодого этноса, не связанного с долголетней германской исторической (точнее, мифологической) традицией[147].

Франкский племенной союз образовался в III в. в период этнической перегруппировки среди западных германцев в результате объединения ряда племен, до того времени поодиночке упоминаемых античными авторами, как хамавы, бруктеры, хатты, батавы и некоторые другие Может быть, первоначальное ядро этого нового объединения составили сравнительно небольшие группы молодых и авантюрно настроенных воинов, отколовшиеся от упомянутых племен и совместно выступавшие в поисках добычи. Совместные предприятия сплачивали эти группы, объединяли их вокруг наиболее удачливых вождей, а их успехи привлекали к себе новых членов. В конечном итоге новый союз поглотил «старые» племена. Процесс это был, однако, далеко не мгновенным. Еще в IV в. на исторической арене действовали то франки, то их отдельные группы, сохранявшие старые племенные названия, как, например, хатты. По-видимому, только к концу этого столетия «старые» племена исчезли окончательно, слившись в единый этнический комплекс, в рамках которого возникли новые деления.

Само слово «франки» позже стало обозначать «свободные», но первоначально, вероятно, имело другое значение — смелые, яростные. Союз этот, однако, был не очень прочным, и в III в. на историческую сцену выступал не столько союз как целое, сколько его отдельные группы. Уже в 111 в., т. е. вскоре после образования своего союза, франки вошли в непосредственное соприкосновение с Римской империей. В условиях кризиса Империи они приняли активное участие в мощном вторжении в Галлию. В 259 г. они перешли Рейн и обрушились на северо-восточную часть этой страны. Затем они прошли через всю Галлию, разграбили Испанию, добрались до Африки и оттуда на захваченных кораблях вернулись на родину. С большим трудом римский полководец Постум сумел разбить один из франкских отрядов и отнять у них добычу. Римские воины тотчас провозгласили Постума императором, и приблизительно на полтора десятка лет Галлия отделилась от остальной Империи. Этим воспользовались прирейнские германцы, и в их числе франки, которые с этого времени стали почти постоянной угрозой Галлии. Подчинение Галлии императором Аврелианом изменило ситуацию на Рейне, но франки по-прежнему угрожали границе. После смерти Аврелиана они снова перешли Рейн и опустошили огромные территории в Галлии. Часть франков в свое время была захвачена в плен и поселена в устье Дуная. Эта часть франков захватила корабли и, пройдя проливы из Черного в Средиземное море, опустошила некоторые его берега, ограбив даже Карфаген, а затем через Атлантический океан вернулась к устью Рейна, воссоединившись с остальными соплеменниками.

С этого времени войны между римлянами и франками стали весьма частыми. Франки не раз вторгались в Галлию. Они часто использовали многочисленные гражданские войны, характерные для времени Поздней империи, которые оголяли рейнскую границу и давали франкам, как и другим варварам, почти беспрепятственно вторгаться на имперскую территорию. Это были грабительские походы. Франки не ставили себе задачу поселиться в римских провинциях. Они стремились только захватить как можно больше богатств, в том чисел и рабов, и с этой добычей уйти на свою территорию. В 306 г., воспользовавшись политической нестабильностью, возникшей после смерти Констанция Хлора, франки во главе с Аскариком и Мерогайсом в очередной раз перешли Рейн. Однако сын Констанция Константин разбил франков и подчинил часть их. Захваченные в плен Амкарик и Мерогайс вместе со многими другими пленниками были уведены в Треверы, тогдашнюю резиденцию Константина, и там эти вожди на потеху собравшейся толпе были брошены на растерзание диким зверям. Уже на правом берегу Рейна Константин создал ряд укреплений, одно из которых было непосредственно связано мостом с римским городом Колонией Агриппиной. В 50-е гг. того же века упорную борьбу с франками вел Юлиан, посланный в Галлию императором Констанцием II для борьбы с германцами. Юлиан разгромил франков и углубился довольно далеко в их земли. Но он понимал, что подчинить франков, как и других германцев, он не сможет, и поэтому пошел по пути, уже проложенном римским правительством. Он дал части франков для поселения землю на крайнем северо-востоке Галлии, так называемую Токсандрию, и заключил с ними соответствующий договор[148]. Франки признали верховную власть императора и обязались помогать ему в войнах, а за это получили землю и жалованье. Потомки этих франков, живущие на нижнем Рейне и вдоль побережья Северного моря, стали называться салическими (салиями).

Те франки, которые остались жить на правом берегу среднего течения Рейна и граничили с аламанами, получили называние рипуарских, т. е. береговых[149] (рипуарии). Так салические франки стали федератами Империи. Салии стали первыми германскими федератами в западной части Римской империи. Они помогали римлянам бороться, прежде всего, с аламанами, которые в то время представляли главную угрозу римской границе по Рейну. Некоторые франкские вожди со всеми своими подчиненными переходили на римскую службу и поселялись на римской территории. Их статус не очень ясен. В северо-восточной части современной Франции обнаружен ряд франкских кладбищ IV в., и долгое время считалось, что речь идет о летах. Однако более поздние и внимательные исследования показали, что речь идет о погребениях людей довольно высокого ранга. Это были, по-видимому, предводители франкских отрядов.

Существовал и другой путь проникновения франков в Империю. Многие франки индивидуально вступали на римскую военную службу и часто делали на ней блестящую карьеру. Так, Бонит принимал активное участие в войне Константина с его соперником Лицинием, а его сын Сильван на службе у сына Константина Констанция II достиг высокого положения магистра пехоты. В 355 г. Сильван, командуя войсками в Галлии, провозгласил себя императором. Правда, все его правление продолжалось не больше месяца, но убит он был лишь в результате предательства. Позже известен был Меробауд, поступивший на службу при Юлиане. Особенного успеха он достиг при императоре Валентиниане I. При нем он достиг должности начальника воинов, т. е. фактически главнокомандующего римской армией, а когда император в 375 г. умер, в огромной степени способствовал признанию августом его сына Валентиниана II. Фактически правивший старший брат Валентниана II Грациан еще более возвысил Меробауда. Одно время Меробауд фактически управлял всей западной частью Империи. Трижды он был консулом. Во время его третьего консульства в 388 г. Валентиниан II, оставшийся к тому времени уже без соправителя, потерпел поражение от узурпатора Магна Максима, и Меробауд в этих условиях покончил с собой. В это же время служили франки Маллобауд, Баутон, Рихомер, которые тоже достигли высоких постов в римской армии. Дочь Баутона Элия Евдоксия даже стала женой восточного императора Аркадия. Племянником Рихомера был Арбогаст, служивший восточному императору Феодосию. В 385 г. он стал начальником воинов, а затем принял активное участие в войне Феодосия против Магна Максима. После победы над узурпатором Арбогаст остался на Западе и стал советником и фактическим опекуном восстановленного на троне Валентиниана. Когда же император в 392 г. умер, вся власть в западной части Римской империи сосредоточилась в руках Арбогаста. Он, естественно, не мог стать императором и поэтому решил возвести на трон Евгения, за спиной которого мог бы самовластно управлять государством. Но на этот раз он ошибся. Феодосий выступил против Евгения и Арбогаста. Потерпев поражение, Арбогаст покончил с собой. Это — наиболее яркие примеры. Число франков на службе в римской армии (не только на Западе, но и на Востоке) все более увеличивалось, хотя таких высот, как Меробауд и Арбогаст, они и не достигали.

Но важно, что многие из них входили в правящий класс Империи, получали на ее территории земли, становились римскими магнатами. Они проникались римским духом и становились типичными представителями позднеримской элиты.

В ходе распада Римской империи франки становились все более активными. Фактический правитель Западной Римской империи Стилихон, вынужденный увести регулярную римскую армию на защиту Италии, заключил соглашение с франками и другими германцами, чтобы обезопасить рейнскую границу. С этого времени на Рейне регулярных войск Империи практически не было, и границу защищали германские федераты, в том числе франки. Когда в конце 406 г. к Рейну подошли огромные силы вандалов и других варваров, рипуарские франки пытались их остановить. Сначала они одержали победу над вандалами, убив даже их короля Гондигисела, но потерпели поражение от возвратившихся на правый берег Рейна аланов. Это поражение франков открыло варварам путь в Галлию, с чего фактически и началось завоевание германцами Западной Римской империи. Захвативший Галлию узурпатор Константин III заключил союз с некоторыми варварами, среди них были, вероятно, и франки. Позже франки вместе с бургундами, аланами и аламанами поддерживали узурпатора Иовина. Через какое-то время после этого события франки предприняли попытку расширить свои владения, но были отбиты римлянами. На рубеже 40-50-х гг. среди франков возникли острые разногласия по поводу кандидатуры одного из королей. За обоими кандидатами на трон стояли группировки, одна из которых ориентировалась на Империю, а другая — на гуннского правителя Аттилу. Ставленник Аттилы победил, и большая часть франков сражалась на стороне гуннов в битве на Каталаунских полях. В это же время другая часть франков в этой битве находилась в рядах имперского войска. Особенностью участия франков в так называемом Великом переселении народов было то, что они в отличие от многих других германцев не уходили далеко от своей основной территории. Они предпочли оставаться преимущественно на прежнем месте (или лишь сравнительно недалеко передвигаясь) и подчинять себе окрестные территории как за счет римлян, так и за счет своих германских соседей — аламанов, саксов и других. Первые попытки расширения франкской территории в Галлии были отбиты Аэцием. Но резкое ослабление Западной Римской империи во второй половине V в. позволило франкам расширить свою экспансию.

В Северной Галлии в это время самовластно распоряжался Эгидий, создавший там практически независимое государство. Франки активно помогли ему и в борьбе с вестготами, и в его самостоятельной позиции по отношению к Равенне[150]. Именно они, по-видимому, составляли основную часть армии Эгидия, которая разгромила вестготов на берегах Лигера (Луара) около Аврелиана (Орлеан). Поддержали франки и преемника Эгидия Павла. Вместе с войсками Павла армия короля Хильдериха разбила вестготов, в результате чего было окончательно остановлено наступление вестготов на Северную Галлию. Одновременно римлянам и франкам пришлось воевать с саксами, захватившими острова на Лигере. В этой борьбе Павел был убит, но франки сумели выбить саксов с островов, после чего, однако, между ними был заключен союз. Франки явно действовали исключительно в своих интересах, и их позиция определялась не верностью римскому полководцу и Империи вообще, а только этими интересами. После гибели Павла власть в римской Северной Галлии перешла к сыну Эгидия Сиагрию, которого Григорий Турский называет королем римлян (rex Romanorum). Едва ли Сиагрий официально носил этот титул. Он скорее отражает реальное положение Сиагрия, самостоятельно правившего тем, что еще осталось римским в Северной Галлии. Официально же Сиагрий, по-видимому, считался командующим имперскими войсками (magister militum per Gallias). Приблизительно в это же время власть в Треверах на Рейне оказалась в руках Арбогаста, имевшего ранг комита. Этот Арбогаст явно был потомком упомянутого выше Арбогаста и, следовательно, по крайней мере, по своему отдаленному происхождению франком, но выступал он исключительно как римский военачальник. Каковы были размеры подчиненной ему территории и как строились его отношения с франками, неизвестно.

По-видимому, во время всех этих бурных событий происходит изменение в потестарной структуре франков. Долгое время различные боевые действия франков возглавляли герцоги (duces). Размеры их власти в мирное время неизвестны. В рассказах о вторжениях франков на римскую территорию и о войнах римлян с франками называется несколько таких герцогов. Так, когда франки воспользовались очередной гражданской войной в Империи в 80-е гг. IV в. и вторглись в Галлию, во главе их стояли герцоги Генобавд, Маркомер и Суннон. Каждого из них римский историк называет и dux, и subregolus. Последнее название подчеркивает, что в глазах римлян ни один из них не был королем. В то же время речь идет не просто о regolos (царьки). Приставка sub предполагает их подчинение какой-либо более высокой властной инстанции. Что это была за инстанция и существовала ли она в действительности? Или же это только оборот речи? Пока на эти вопросы ответить невозможно[151]. В другом месте эти же предводители названы regales, т. е. царственными или подобными царям (королям). Римские авторы, говоря о них, сами не могут понять, были ли они герцогами или королями (ducibus… regalibus). Все это ясно говорит о том, что еще в конце IV в. королевской власти как высшей властной инстанции у франков не существовало. Возможно, что еще в начале следующего столетия франки королей не имели. Когда под новый, 407 г. вандалы и их союзники переходили Рейн, франки, как об этом говорилось выше, напали на них, но никаких упоминаний о королях, которые возглавляли бы франкское войско, не упоминается. В V в. во главе франков уже засвидетельствованы короли. История со спором двух братьев, претендующих на королевскую власть и апеллирующих при этом к иностранным деятелям Аэцию и Аттиле, показывает, что правил наследования власти у франков не было, что эта власть принадлежала скорее семье (или роду), чем конкретной личности, в результате чего смерть короля приводила к острому противостоянию в самой франкской среде, что франкская элита, с одной стороны, была столь сильна, что могла не допустить представителя соперничающей группировки к власти, но, с другой, не имела сил утвердить своего кандидата без поддержки могущественных соседей. О каких франках идет в данном случае речь, не говорится, но, скорее всего, это были рипуарские франки. По-видимому, то же самое можно сказать и о салических франках.

По словам Григория Турского, ссылающегося на более ранних историков, франки стали избирать себе королей, когда они перешли Рейн и поселились в Торингии. Эта Торингия, как признают современные исследователи, — та же Токсандрия, так что речь идет о салиях, являвшихся, как было сказано выше, потомками тех франков, которых поселил в этой области Юлиан. Следовательно, короли появились у них не ранее 60-х гг. IV в. Если же учесть сведения, что и в 80-х гг. этого века во главе франков стояли не короли, а герцоги, то появление монархической власти у салических франков можно отнести к рубежу IV–V вв. Первый король был избран «по округам и областям» (iuxta pagus vel civitates) из среды самого знатного рода (de prima… et nobiliore suorum familia). Упоминание familia в единственном числе ясно говорит о том, что у салических франков уже выделяется один род (или, может быть, даже одна семья), представители которого и становятся королями. То, что это был тот род, из которого позже вышел Хлодвиг, о котором еще пойдет речь, несомненно. Если верить одной из хроник, то первым королем являлся Фарамунд, современник Аркадия и Гонория. Ему наследовал его сын Клодион (или Клодий, или Хлогион), ставший королем на пятый год правления Феодосия II, т. е. в 412 г. Это были предки королевского рода Меровингов. Сомнения в стройности наследования власти Меровингами возникает из сообщения того же хрониста, что Фарамунд являлся сыном Приама, мифологического предка франков. Возникает естественный вопрос, не является ли и Фарамунд мифологической, а не исторической фигурой. Во всяком случае, стремление Меровингов связать свой род непосредственно с предком всего народа очевидно.

Что касается Клодиона, сына Фарамунда, то в его историчности едва ли надо сомневаться[152]. То, что о нем известно, полностью вписывается в ход исторических событий того времени. Он правил в Токсандрии, и его столицей была крепость Диспарг[153]. Действуя отсюда, он захватил ряд римских городов и крепостей в Северо-Восточной Галлии и около 445 г. или несколько раньше был разбит римлянами около Вик Элене. Клодион считался самым знатным в своем племени (nobilis-simus in gente sua)[154]. Это, однако, не означало, что он был единственным королем франков. Другим королем приблизительно в это же время был Теодемер, сын Рихимера, убитый вместе со своей матерью Асцилой. Собственно ничего более ни о Теодемере, ни о Рихимере неизвестно. Поэтому даже нельзя сказать, правил ли Теодемер салическими или, как иногда предполагают, рипуарскими франками. Но тот факт, что Григорий Турский, ссылаясь на Консульские фасты, счел необходимым отметить его гибель, говорит о значимости этого короля.

Из рода Клодиона происходил Меровей (или Меровех), эпоним рода Меровингов. Впоследствии возникли рассказы о его чудесном рождении и даже происхождении от морского бога. Этот рассказ, естественно, не мог возникнуть до прихода Меровея к власти и, будучи, несомненно, чисто языческим, предшествовал обращению франкского короля Хлодвига в христианство, что произошло в 496 или 506 г.[155] Так что возникновение этого рассказа надо отнести ко второй половине V в. Такие рассказы обычно связываются с легендарными или историческими фигурами, ставшими (или считавшимися) основателями государств, городов или династий. Между тем ничего подобного о Меровее неизвестно. Меровей наследовал Клодиону. Был ли он сыном своего предшественника, точно неизвестно. Однако обращает на себя внимание, что Григорий Турский говорит лишь о том, что Меровей происходил из того же рода, что и Клодион, но в той же фразе отмечает. что сыном Меровея был Хильдерих. Такое различие оценки происхождения Меровея и Хильдериха позволяет говорить, что Меровей не был сыном Клодиона и с ним. скорее всего, на трон взошла другая ветвь королевского рода, представленная Хильдерихом и его потомками. Поэтому очень вероятно, что и сам рассказ о чудесном рождении Меровея стал религиозно-мифологическим основанием прихода к власти (может быть, насильственного после поражения Клодиона у Вика Элене) именно этой ветви. Недаром и сам королевский род после этого стал называться Меровингами.

Сын Меровея Хильдерих вступил на трон после смерти своего отца, и он, как об этом говорилось выше, активно вмешивался в военные события в Северной Галлии, выступая на стороне римских генералов. Хильдерих, по-видимому, даже получил официальное назначение правителя римской провинции Бельгики Второй. С этого времени франки становятся постоянным фактором политической и военной жизни Северной Галлии, и роль их все более возрастает. Женитьба на тюрингской принцессе Базине не только обезопасила его восточный тыл, но и обеспечила поддержку тюрингов. Активное и удачное участие в борьбе в Северной Галлии укрепили авторитет Хильдериха. Его богатая могила свидетельствует не только о его могуществе, но и о довольно значительных и разнообразных связях франков с внешним миром. В вещах, там обнаруженных, смешаны германские (собственно франкские), римские и дунайские элементы. На кольце была выгравирована надпись Childerici regis, и это доказывает его королевский титул. Но сам он на том же кольце представлен в римской одежде. Верховную власть Хильдериха, может быть, признали и другие франкские короли. Сыном Хильдериха (следовательно, внуком Меровея) и Базины был Хлодвиг (Хлодовех, Кловис), с которым связано завоевание Галлии.

Лангобарды. Лангобарды своей прародиной считали Скандинавию, откуда они под угрозой голода около 100 г. до н. э.[156], по преданию, под руководством герцогов Ибора и Айона (или Агиона) переселились на южный берег Балтийского моря[157]. Там они столкнулись с вандалами и были вынуждены переселиться на запад в район нижнего течения Эльбы. Как рассказывает лангобардское предание, первоначальное имя переселившегося племени было виннилеры (или виннилы). Это название связано с германским глаголом winnen — сражаться, добывать. Изменение названия было связано с богом Годаном, которого якобы обманули виннилерские женщины, подвязав себе волосы под подбородком в виде длинных бород, после чего Годан назвал их лангобардами (длиннобородыми) и даровал им победу над вандалами. Возможно, что виннилеры и лангобарды первоначально были отдельными племенами, которые по каким-то причинам слились, причем новое племенное объединение приняло имя лангобардов, хотя правящий род мог остаться виннилерским, а потому и сохранившим воспоминание о прежнем наименовании. Возможно, однако, что изменение названия было связано с изменениями в религиозной практике этого германского племени, когда его покровителем становится бог Годан, одним из культовых имен которого было, как кажется, Лангобарт (Длиннобородый). Во всяком случае, в скандинавской мифологии длиннобородость являлась характерной чертой Одина, т. е. того же Годана. В 5 г. н. э. римские войска под командованием императорского пасынка Тиберия (будущего императора) напали на лангобардов. О виннилерах нет речи. Ясно, что, как бы ни решать вопрос о замене виннилеров на лангобардов, это произошло не позже рубежа эр. Это событие рассматривается как первый этап лангбардского этногенеза.

Поскольку от лангобардского языка почти ничего не осталось, то об их месте внутри германского комплекса можно говорить только на основе некоторых косвенных данных. Судя по тому, что их одежда была похожа на одежду англосаксов, делается вывод о родственности лангобардов с ними и, следовательно, о принадлежности лангобардов к западным германцам. Страбон, Тацит и Птолемей включают лангобардов в число свевских племен, которые также были западными германцами. Поэтому в настоящее время можно почти с полной уверенностью говорить о принадлежности лангобардов именно к западным германцам[158]. Среди свевов, по словам Тацита, они отличаются особой воинственностью при сравнительно небольшой численности. Лангобардское предание, действительно, заполнено рассказами об их переселениях и многочисленных войнах, сопровождавших это переселение.

Потерпев поражение от армии Тиберия,[159] лангобарды отошли на восточный берег Эльбы. Там они не задержались надолго, а отступили еще дальше на юго-восток к истокам Эльбы. На какое-то время лангобарды стали частью государства Маробода, но затем выступили против него и восстановили свою независимость. Они активно поддержали соперника Маробода Италика, и эта помощь оказалась решающей в победе последнего. Позже лангобарды отошли далее к юго-востоку, оказавшись во второй половине II в. в дунайском бассейне[160]. В 166 г. лангобарды в союзе с соседним племенем убиев вторглись в римские владения. Они были разбиты и заключили мир. Это вторжение явилось первым актом Маркоманских войн императора Марка Аврелия. Однако в эти войнах лангобарды далее не участвовали. В V в. лангобарды переселились на юг. В конце 80-х гг. V в. они воспользовались разгромом племени ругиев и заняли их область. Но тамошние условия показались им неблагоприятными, и они под руководством короля Татона, по-видимому, не сразу, а в несколько этапов, отошли на восток и заселили Паннонию[161]. Во время этого переселения лангобарды на какое-то время попали в зависимость от герулов и платили им дань, но, одержав в 508 г. над ними победу, вернули себе независимость. До этого герулы играли ведущую роль среди германских народов, граничивших с Империей. После поражения в кровавой битве с лангобардами их держава распалась, и на первый план выходят лангобарды. Резиденцией их короля стала, по-видимому, бывшая ставка правителя герулов.

В первой половине VI в. в Подунавье сложилась обширная держава лангобардов, и лангобарды становятся мощной силой, с которой приходилось считаться и императорам, и остготам. Эго событие стало чрезвычайно важной вехой в истории лангобардов. Характерно в этом отношении изменение в именах лангобардских королей. Имена всех прежних правителей, начиная с Ибора и Айона (неважно, легендарных или исторических), были связаны в особенности с животным миром (Ибор — кабан, Айон — змей). С первой половины VI в. в королевских именах появляются и становятся обычными элементы, говорящие о военной доблести, о воинской славе, о предводительстве в битвах — bert или pert (знаменитый), hari (военный предводитель), oald (вести, управлять). Давая такие имена своим сыновьям и предполагаемым наследникам, их отцы старались подчеркнуть значимость подвигов будущих королей в жизни этноса. Военный этос явно заменяет собой прежний, связанный с тотемными фигурами и крестьянской (в основной скотоводческой) жизнью.

За время многолетних передвижений лангобардов у них произошло изменение системы власти. Само по себе предание о начальном этапе лангобардской истории мифологическое, как и герои этого предания Ибор и Айон и их мудрая мать Гамбара[162]. Однако, как и во многих других мифологических рассказах, в нем содержатся определенные элементы историчности. К таким элементам надо прежде всего отнести сообщение о том, что во главе лангобардов (или еще виннилеров) стояли не король (как, например, у готов), а два герцога. Такой дуализм руководства племенем не был исключением. Достаточно вспомнить Хенгиста и Хорса, возглавивших, по преданию, переселение германцев в Британию. Возможно, власть уже тогда принадлежала одному роду, два старших представителя которого и вставали во главе племени. Аристократический род, таким образом, оказывался тем ядром, вокруг которого группировалось остальное племя. Если верить традиции, то братья во всем поступали по советам Гамбары, которая была явно связана с божественным миром[163], По-видимому, герцоги являлись не сакральными фигурами, а чисто военными предводителями. В сакральной же сфере значительную роль играли женщины.

После смерти Ибора и Айона лангобарды якобы не захотели дальше жить под властью герцогов и решили по примеру других народов поставить себе короля, каковым и стал сын Айона Агельмунд. На рассказ об этом событии, как он передан Павлом Диаконом, несомненно, повлиял ветхозаветный рассказ о постановке царем Саула, но сам переход от двойной власти герцогов к правлению одного короля несомненен. При этом власть сохранилась в руках того же рода. Согласно преданию, Агельмунд после 33 лет правления был убит болгарами. Сейчас принято, что в действительности речь идет о гуннах, которых в более поздние времена часто смешивали с болгарами. Если это так, то война, в которой погиб первый лангобардский король, не могла иметь место раньше конца IV в., а, скорее всего, такая война могла происходить в период создания Гуннской державы Ругой и Октаром, т. е. в 20-е гг. V в. Таким образом, если верить преданию, король появился у лангобардов не раньше 80-90-х гг. IV в.[164] В таком случае Агельмунд не мог быть сыном Айона, возглавившего вместе с братом переселение из Скандинавии. Перед нами сгущение времени, столь характерное для фольклора. Вероятнее всего, он, так же, как его отец и дядя, был персонажем мифа. Это, однако, не отменяет самого факта смены герцогской власти королевской. В условиях длительных переселений и постоянной борьбы с соперниками, какая сопровождала эти переселения, явно была необходима более сильная и интегрирующая власть, чем герцогская. Что королем становится сын или потомок одного из герцогов, неудивительно. Видимо, тот герцог, который прославился как военными подвигами, так и происхождением[165], и сумел подняться на более высокую ступень властной иерархии. Само имя рода Гугинги явно восходит к слову kuninga, которое в германских языках связано с родом (kuni) и королевским достоинством. Видимо, уже с очень раннего времени (и вплоть до своего исчезновения) этот род выделялся своей знатностью, и его право на руководство всем этносом не оспаривалось. Переход к королевской власти, однако, не означал ликвидацию герцогства как института. Герцоги продолжали действовать в качестве командующих отдельными частями лангобардов и сохранять значительное влияние на всю жизнь этноса. Дальнейшая история лангобардов характерна относительно частой сменой королевских родов, и это ясно говорит о сравнительной слабости королевской власти. Значительную роль в этой слабости играло влияние герцогов. В рассказе о поражении и гибели Агельмунда и последующей победе над «болгарами» его преемника и приемного сына Ламиссиона. вероятнее всего, отразилось сначала подчинение лангобардов гуннам, а затем освобождение лангобардов от гуннской власти.

За время своих странствий лангобарды из довольно небольшого, хотя и воинственного племени превратились в значительную и относительно многочисленную силу. Это не могло произойти только за счет естественного роста населения, тем более что частые войны наносили несомненный ущерб лангобардским мужчинам[166]. В рассказе о решительной битве с «болгарами» говорится, что Ламиссион обещал рабам, участвовавшим в сражении, свободу и явно сдержал свое обещание. Освобожденные рабы, таким образом, пополнили ряды боеспособных лангобардов. Как будет об этом сказано позже, во время своего вторжения в Италию лангобарды присоединили к себе различные другие этнические группы, большинство которых затем (и относительно быстро) слилось с лангобардами. Такое усиление лангобардов за счет ранее чуждых элементов, по-видимому, было постоянным явлением в истории этого этноса. Оно прослеживается вплоть до вторжения в Италию и даже после этого.

Как уже говорилось, после победы над герулами держава лангобардов становится важной политической силой. Однако среди самих лангобардов вскоре вновь начинаются раздоры. Племянник Татона Вахой сверг его и сам стал королем. Сын Татона Хильдехис попытался ему противостоять, и это привело к гражданской войне, завершившейся победой Вахона, после чего Хильдехис бежал к гепидам. Вахон сумел распространить свою власть на значительную территорию Юго-Восточной Европы. В частности, он подчинил остатки свевов, еще остававшихся в Подунавье. После смерти остготского короля Теодориха Вахон захватил Паннонию, ранее принадлежавшую остготам. Здесь ланобарды расположили свои жилища вблизи римских вилл и других поселений, оставшихся от римского времени. Оставшееся римское население было обложено налогом, который оно платило лангобардскому королю. Лангобарды поддерживали торговые связи с Империей, откуда они получали стекло, бронзовые сосуды, некоторые виды особо изящной керамики и даже слоновую кость[167]. Вахон оказался не только умелым воином, но и искусным дипломатом. В то время династические браки играли большую роль в политической жизни. Вахон выдал свою дочь замуж за франкского короля Теудериха, который после раздела Франкского королевства получил его восточную часть и оказался тем самым в опасной близости к владениям лангобардов. Два его собственных брака связали его сначала с тюрингами, а затем с герулами. Вахон также заключил союз с императором Юстинианом[168]. Все это обезопасило Лангобардскую державу и укрепило ее положение.

Императорское правительство, обеспокоенное усилением варваров на дунайской границе, стремилось противопоставить одних варваров другим. Так как гепиды в то время казались Константинополю более опасными, то был заключен союз с лангобардами, направленный, прежде всего, против их гепидских соседей. Но союз этот сыграл византийцам добрую службу и в другом месте. В 539 г. остготы, теснимые византийцами, обратились за помощью к Вахону, но тот отказался эту помощь оказать, ссылаясь на свои обязательства перед императором Юстинианом. Вскоре после этого Юстиниан официально предоставил лангобардам земли в Норике и Паннонии и стал выплачивать им еще и субсидии, как это обычно делалось по отношению к федератам. Видимо, императорское правительство рассматривало лангобардов именно в этом качестве. Но считали ли себя федератами Империи сами лангобарды, это еще вопрос. Вполне возможно, что они рассматривали себя в качестве равноправных союзников императора.

Вахон к этому времени умер, и лангобардским королем стал его сын Вальтари. Но т. к. Вальтари был еще несовершеннолетним, регентство было вручено Авдоину из знатного рода Гаузус. Через семь лет Вальтари умер, и королем официально стал Авдоин. В науке была высказана мысль, что эпоним нового королевского рода Гауз был тем же Гаутом-Гаптом, что и божественный предок остготских Амалов. Если это так, то такое происхождение должно было оправдать взятие власти представителем нового рода, хотя и родственного старому (Авдоин считался сводным братом Вахона), и это вызывает подозрение, была ли смерть юного Вальтари естественной. Не без помощи Юстиниана Авдоин женился на дочери тюрингского короля Германфрида. Это еще более усилило лангобардов, что в то время было выгодно императору. Он всячески старался подогревать соперничество между лангобардами и гепидами, и когда между ними стала ясно вырисовываться перспектива войны, направил на помощь лангобардам большой конный отряд. Испуганные союзом между лангобардами и Империей, гепиды обратились за помощью к другим варварам — котригурам, которые кочевали в Северном Причерноморье, и те вторглись в пределы Империи. Юстиниан, однако, сумел натравить на котригуров утигуров. В 552 г. лангобарды, возможно, подстрекаемые Юстинианом, все же напали на гепидов. Те, в свою очередь, запросили помощи у императора. Авдоин напомнил Юстиниану о его обязательствах перед лангобардами. Конечно, не эти обязательства толкнули Юстиниана на отказ гепидам (он всегда следовал не обязательствам, а только выгоде). Под предлогом помощи, которую якобы гепиды оказали славянам в переправе через Дунай, он не только отказался поддержать их, но и направил к лангобардам своих двоюродных братьев Юстина и Юстиниана с войсками. Правда, принять участия в войне эти войска не успели, ибо по пути их застала весть о мятеже в Империи, и они вернулись для его подавления. Но на помощь лангобардам пришли тюринги, возглавляемые зятем Авдоина Амалафридом. Гепиды были разбиты и вынуждены заключить «вечный мир» и с лангобардами, и с Империей. Это было выгодно Юстиниану, ибо лангобарды тогда казались императору гораздо менее опасными, чем гепиды.

Помогли лангобарды Юстиниану и на другом театре военных действий — в Италии. К тому времени отношения между лангобардами и остготами были довольно дружескими. При раскопках лангобардских местонахождений находят остготские предметы, иногда довольно дорогие, как украшенный шлем, которые явно являлись дарами остготских королей. Императору пришлось применить довольно действенные приемы, чтобы толкнуть лангобардов на войну с остготами. Чтобы это сделать, Юстиниан в 547 или 548 г. предоставил им часть Норика. Основная масса лангобардов туда не переселилась, но в укрепленных поселениях (кастеллах) Норика появились лангобардские гарнизоны. Местное римское (лучше сказать — романизованное) население продолжало жить там, но оно было вынуждено терпеть лангобардских воинов и, может быть, их семьи. В то время, однако, Авдоин уклонился от прямого вмешательства в войну в Италии. Но в 552 г. он направил более 5 тысяч воинов на помощь императорскому полководцу Нарсесу на заключительном этапе войны с остготами. Они приняли активное участие в решающей битве с готами. Но после этой битвы лангобарды, активно использовавшие свое участие в войне для грабежа местного населения, уже сами стали опасными, и Нарсес постарался увести их за пределы Италии, что ему полностью удалось. Во время этого своего италийского похода лангобарды познакомились с Италией, где условия жизни были бесконечно комфортнее, чем там, где жили они сами. Оставалась для лангобардов гепидская опасность. В 567 г. уже после смерти Юстиниана лангобардский король Альбоин[169], сын Авдоина и тюрингской принцессы Роделинды, заключив союз с аварами, невзирая на «вечный мир», напал на гепидов. Гепиды были не только разгромлены, но и практически уничтожены. Императорское правительство сыграло в этих событиях немаловажную роль, надеясь уничтожить варваров варварскими руками. Но, уничтожив гепидов и тем самым ликвидировав опасность с их стороны, Альбоин решил не оставаться на прежнем месте.

На это его толкнул ряд обстоятельств. Хотя гепиды были разгромлены и почти уничтожены, они еще оставались потенциальными противниками. Но гораздо более важной представлялась аварская опасность. На рубеже 50-60-х гг. VI в. авары, возможно, теснимые тюрками, сначала подчинили себе племена Северного Причерноморья, а затем двинулись дальше на запад. В 562 г. они оказались уже на нижнем Дунае. Их каган Байан вел с позиции силы переговоры сначала с Юстинианом, а затем с Юстином II. Байан активно и успешно воевал с франками. Под его руководством создавалась новая мощная кочевая держава. В этом отношении авары были подобны гуннам и, может быть, были им родственны[170]. Во всяком случае, авары принадлежали к тому кочевому миру, который в огромной степени определял исторические судьбы «степного коридора», по которому и двигались, сменяя друг друга, орды кочевников с востока на запад. Авары представлялись народам, жившим к северу от имперской границы, да и самой Империи тоже не менее грозными врагами, чем гунны. Их иногда, следуя уже установившейся традиции, и называли гуннами. Авары в это время находились на вершине своего могущества. Они уничтожили остатки Гепидского королевства[171]. Хотя лангобарды и сумели избежать непосредственного столкновения с ними, иметь их близкими соседями казалось им чрезвычайно опасным. Паннония, в которой в это время жили лангобарды, в течение многих десятилетий переходила из рук в руки, и это резко уменьшало ее экономический потенциал. Она могла все меньше удовлетворять нужды лангобардов, а добыча, полученная лангобардами в ходе войны с гепидами, не была столь значительной, чтобы удовлетворить их растущие аппетиты. В этих условиях Италия являлась очень заманчивой целью. Несмотря на разорения, вызванные многолетней войной, она все равно была много богаче, чем Паннония. К тому же ситуация в Италии представлялась удобной для попытки захвата этой страны. В Италии, особенно в северной ее части, разразилась страшная эпидемия[172], ставшая почти неизбежным следствием долгой войны. Она опустошила значительную часть Северной Италии, и заброшены были не только деревни и некоторые города, но и многие крепости, что делало страну почти беззащитной перед лицом нового варварского вторжения. Другие части Италии переживали наводнения. И все это сопровождалось голодом. Не менее важной оказывалась и политическая ситуация. Нарсес, фактически самовластно управлявший от имени императора Италией, вступил в противоречия с некоторой частью италийской знати. Италийские аристократы, недовольные Нарсесом, обратились к новому императору Юстину II с жалобой на жадность и притеснения Нарсеса. Отношения между Нарсесом и Юстином, а особенно его женой Софией, не сложились, и император воспользовался жалобой италийских аристократов и снял Нарсеса с его должностей. Позже возник слух, что смещенный и оскорбленный Нарсес тайно призвал лангобардского короля Альбоина вторгнуться в Италию. В таком виде это предание едва ли правдиво[173]. Однако вполне возможно, что интриги на вершине имперской власти и ее администрации в Италии если и не создали политико-административный вакуум, то, во всяком случае, ослабили власть в стране. Это, естественно, облегчало лангобардам завоевание Италии[174].

V. ГОТЫ

Среди германских народов, с которыми пришлось иметь дело римлянам в III–VI вв., огромную роль играли готы, которые сами себя называли GutPiada (народ готов)[175]. Когда они столкнулись с римлянами, они жили в нижнем Подунавье и Северном Причерноморье, где когда-то обитали скифы. Поэтому римляне, следуя установившейся географо-этнографической традиции, долгое время называли их скифами. Позже, наоборот, они распространили название «готы» и «готские народы» на некоторые другие германские племена, действовавшие в этом регионе, и отличали их от «германцев», которыми именовали варваров, с какими им приходилось иметь дело на Рейне и в Альпах.

Проблема происхождения готов и их появления у границ Римской империи, казалось бы, довольно легкая, поскольку сохранилось произведение Иордана, подробно рассказывавшего о ранней истории этого народа. Однако в последние десятилетия это произведение в части, относящейся к ранней истории, многими учеными признается совершенно неисторическим и более того, произвольно сконструированным по заказу остготского королевского дома Амалов. Не входя сейчас в подробное рассмотрение вопроса о возникновении дошедшей до нас традиции, надо все же отметить, что анализ соответствующей части сочинения Иордана показывает, что речь идет о народной традиции, которая вначале является почти полностью мифологической (хотя, как и во многих таких мифах, смешанной с воспоминаниями о подлинных событиях), а затем все более наполняется историческим содержанием. Конечно, политическая конъюнктура времени создания и Getica («О происхождении и деянии гетов», т. е. готов) Иордана, и активно используемой Иорданом «Истории готов» Кассиодора не могли не повлиять на эти произведения. Однако отразилась она, как кажется, не в изобретении истории, а в группировке тех или иных фактов (включая мифы), их освещении, как, может быть, и в опускании неудобных событий. На примере готов в настоящее время строится модель этногенеза, когда возникновение известных народов оказывается результатом объединения отдельных, хотя и родственных, групп. Это противоречит ранее принятой модели, которая также строилась на примере ранней готской истории, согласно которой две известные ветви готов (вестготы и остготы[176]) появились в ходе распада единой до этого готской общности. Доводы сторонников новой модели не представляются настолько убедительными, чтобы отказаться от традиционного взгляда на эту проблему.

Готы относились к восточным германцам. Как и многие другие германские народы, сами готы выводили себя из Скандинавии. В принципе, это признают и современные ученые, хотя они и спорят относительно точной локализации готской прародины[177]. Отсюда они. по-видимому. в I в. до н. э. перебрались на южное побережье Балтийского моря на трех кораблях, возглавляемые королем Беригом. Если принять это сообщение на веру, то речь, конечно, не может идти о целом племени. Поэтому были предложены различные трактовки этого рассказа. Вероятнее всего, что речь идет о готском этногенетическом мифе. Цифра «три» в германской мифологии играла, как кажется, очень большую роль в рассказах о начале племенной истории. На три части разделились жители острова Скандзы, т. е. Скандинавии, и те, кому выпал соответствующий жребий, должны были переселиться на материк, и они стали предками лангобардов. Жители острова Готланд тоже из-за голода разделились на три части, и две трети покинули остров. На трех кораблях прибыли в Британию первые германцы, начавшие завоевание острова. Как бы то ни было, предки готов, скорее всего, действительно, переселились из Скандинавии, по-видимому, на рубеже эр и в I в. жили в низовьях и среднем течении Вислы. Здесь расположилась Готискандза, Скандия готов, воспоминания о которой еще долго жили в готской среде. Как полагают некоторые лингвисты, названия городов Гданьск и Гдыня связаны с пребыванием в устье Вислы готов. Археологи ассоциируют готов и некоторые другие родственные им германские народы с Вельбаркской культурой, а римские авторы локализуют в этом регионе гутонов, или готонов. Готы вступили, естественно, в контакты с другими этническими группами, причем не только германскими, но и балтскими и, может быть, протославянскими. В начале I в. готы (гутоны), по-видимому, вошли в обширную и довольно мощную конфедерацию, возглавляемую маркоманом Марободом. Позже Маробод был свергнут Катуальдой, который, судя имени, мог быть готом. Это, однако, не привело к тому, что готы заняли в этой конфедерации господствующее положение. Несколько позже Катуальда был свергнут Ваннием и, как и Маробод, бежал к римлянам. Создается впечатление, что все эти события происходили «на вершине», мало задевая сами племена. И готы как целое племя, видимо, принимали в них относительно небольшое участие. Какое-то время они, по-видимому, подчинялись вандалам, но затем явно освободились от их власти. Около 150 г. Вельбаркская культура начинает распространяться в юго-восточном направлении. Это хорошо согласуется с готским преданием, что по решению короля Филимера готы покинули свои поселения и двинулись в Скифию, т. е. в Северное Причерноморье. Здесь они окончательно утвердились в III в. Едва ли речь в действительности идет о целенаправленном и планомерном переселении целого народа. Скорее всего, имело место поэтапное движение (хотя, может быть, и не очень растянутое во времени), которое, в конце концов, и привело готов в причерноморские степи и лесостепь, где с готами связана Черняховская культура[178], имеющая черты, роднящие ее с Вельбаркской. Эта культура появилась, вероятнее всего, в середине — второй половине III в. Она не была чисто готской, но среди ее носителей готы, по-видимому, преобладали. По преданию, Филимер был пятым королем готов. Его отец Гадарих назван в предании Великим, хотя ничего о его подвигах, которые стали бы основанием для такого прозвища, ничего не говорится. Возможно, это было связано с освобождением от подчинения другим племенам[179]. Какая-то часть готов приняла, по-видимому, участие в так называемых Маркоманских войнах в 70-е гг. II в.[180] И это стало первым столкновением готов с Римской империей.

Еще тогда, когда готы жили в районе Вислы, у них в отличие от многих других германских племен была довольно сильна королевская власть. Переселение на новые земли, возглавляемое королем, способствовало еще большему ее укреплению. Так. Филимер, возглавивший, по преданию, готское переселение на юго-восток, принял решение о миграции самостоятельно, без всякого совета с племенем. Нет и никаких сведений об избрании Филимера королем. Он просто наследовал своему отцу Гадариху. Это, однако, не означало, что королевская власть была жестко связана с определенным родом. Принадлежали ли Гадарих и Филимер к тому же роду, что и легендарный предводитель переселения Бериг, неизвестно. Филимер явно совершенно спокойно наследовал своему отцу, но передал ли он королевское достоинство своему сыну, мы не знаем. Никаких сведений о готских королях после Филимера не сохранилось[181]. Лишь позже на исторической сцене появляется король Острогота, и он был уже представителем нового королевского рода — Амалов. Амалы возводили свой род к Гапту, или, как полагают филологи, правильнее — Гауту, правнуком которого был Амал. давший имя всему роду. Был ли Амал королем, весьма сомнительно. Ни о нем, ни о его сыне Хисарне не говорится как о королях. Только Острогота выступает уже как король. По-видимому, именно с ним произошла смена готской королевской «династии». Впрочем, забегая вперед, надо сказать, что и после Остроготы королевская власть порой принадлежала представителям других родов.

Гапт-Гаут являлся, вероятнее всего, мифическим прародителем готов. Его нельзя не связать с таинственным народом гаутов англосаксонского эпоса, явно сохранившего воспоминания о континентальной родине англосаксов недалеко от данов. С ним же можно связать героев готландской легенды о братьях Гуте, Грай-пе и Гуннифьяне, считавшихся прародителями готландцев. Предки Амалов и, следовательно, Гапт-Гаут принадлежали к полубогам, т. е. ансам. Может быть, ансов надо сопоставить с асами — одним из двух родов богов скандинавской мифологии. Но в данном случае важнее другое: Амалы явно возводили свой род к божественному миру. Когда возникло это представление, сказать трудно[182]. Возможно, опираясь на него, Острогота и захватил власть. Он утвердил ее в борьбе с родственными готам гепидами. Возможно, вначале Острогота правил только частью готов — гревтунгами и только позже подчинил себе и другую часть готского племенного объединения — тервингов[183]. После смерти Остроготы его держава явно распалась. Сыном Остроготы был Хунуил, но после смерти короля ведущую роль стал играть Книва, который никак в генеалогию Амалов не вписывается. Удержать власть и королевское достоинство Амалы не смогли. По-видимому, после смерти Остроготы начался процесс разделения готов на две части. Значительные размеры территории, на которой утвердились готы, при тех средствах коммуникации, какие существовали в то время, способствовали разделению готского этноса. Границей между ними становится современный Днестр. Тервинги все чаще называются везами, или везеготами, или визиготами (вестготами), что. вероятно, первоначально означало «хорошие готы»[184]. Позже это наименование стали понимать как «западные готы». За гревтунгами закрепляется наименование «остроготы» (остготы). Суть этого наименования является предметом многочисленных дискуссий. Его связывают и с географическим положением остготов (восточные готы или. точнее, готы, живущие там. где восходит лучезарное солнце), и с гордым названием «лучезарные», и с культом солнца. Вполне, однако, возможно, что. как и утверждает готская традиция, эта часть готов стала называться по имени Остро-готы. Известно, что по имени тех своих правителей, под руководством которых началась эра великих завоеваний, называли себя турки — сельджуки и османы. Вероятнее всего, наименование королевского рода Астингов стало названием одного из двух подразделений вандалов. Сколь скоро бывшие соплеменники Остро-готы стали себя так называть (а за ними так стали делать и римляне), точно сказать трудно. Если Острогота умер, как полагают, приблизительно в середине III в.[185], а наименование «остроготы» становится общеупотребительным в начале V или в конце IV в., то процесс стихийного переименования мог занять около столетия, хотя надо сказать, что обычная для античных авторов традиционность заставляла их еще очень долго использовать старые названия народов и племен, когда реальность была уже совершенно другой[186]. Как бы то ни было, личность Остроготы. вероятно, произвела большое впечатление на его соплеменников. С Остроготой связано и первое столкновение готов с римлянами.

Готы, поселившиеся у римских границ, вступали с римлянами в самые разнообразные отношения. Часть готов могла уже в это время поселиться на территории Римской империи на Балканском полуострове. Один из этих готов — Микка женился на местной аланке Габабе, или Абабе, и стал отцом будущего императора Максимина Фракийца[187], правление которого открыло период «военной анархии» в Империи. Некоторые готы в это время могли даже служить в римской армии. Пока трудно сказать, были ли это сначала отдельные авантюристы, поступавшие на римскую службу в поисках добычи и славы, или целые отряды, вливавшиеся в римскую армию. Позже готские отряды, несомненно, служили в армии Римской империи. Так. готские войска в 260 г. участвовали в битве с персами, в которой римляне потерпели катастрофическое поражение, и сам император Валериан попал в персидский плен. Но в целом отношения между готами и Империей были враждебными. Готы не были врагами империи, они просто рассматривали ее как огромный и желанный источник доходов. Их вторжения на имперскую территорию были чисто грабительскими. Они разоряли те местности, через которые проходили, грабили их, унося с собой добычу и пленных, за которых затем стремились получить выкуп. Свой отказ от нападений готы обусловливали получением от римских властей денежных субсидий. Однако зачастую они не держали своего слова и снова прорывались через имперские границы или. нападая с моря, разоряли берега.

Первое готское вторжение произошло, вероятно, в 238 г. Уже до этого готы захватили некоторые греческие города в Северном Причерноморье, в том числе Ольвию, а затем напали и разорили Истрию, находившуюся южнее устья Дуная. В условиях фактически начавшей гражданской войны наместник провинции Нижней Мезии не решался использовать имеющиеся у него силы для отпора варварам, разорившим Истрию. Может быть, выжидая исхода событий, он предпочел откупиться. Сил в распоряжении сменившего его Менофила, вероятно, тоже было не так же много, и он был вынужден маневрировать. Не имея достаточных сил для вооруженного отпора варварам, он просто откупился от них. Однако несколько позже Менофил был казнен, и готы, по-видимому, испугались, что римляне не будут выполнять договор, заключенный с ними Менофилом. К ним примкнули и другие варвары. Но на этот раз их вторжение закончилось поражением. Тем не менее императорское правительство, как кажется, продолжало выплачивать какие-то деньги готам и другим варварам этого региона. Однако пришедший затем к власти император Филипп Араб отказался платить эту субсидию. И это осложнило положение на Дунае. Сначала в войну с римлянами вступили карпы, но Филипп, сам явившийся на театр военных действий, нанес им ряд поражений и вытеснил с имперской территории. Готы в первое время еще вели себя спокойно, но затем обстановка на Дунае изменилась. Против императора выступил его наместник в этом регионе Пакациан. Этот мятеж явно ослабил оборону дунайской границы, и этим воспользовались готы, недовольные отменой Филиппом денежных субсидий. Под командованием уже упомянутого готского короля Остроготы образовалась довольно сильная коалиция варварских племен, включавшая не только готов, но и другие племена, в том числе карпов, с которыми сравнительно недавно воевал Филипп[188]. Варвары разрушили город Марцианополь, находившийся довольно далеко от границы. Следовательно, они проникли в глубь территории Мезии, практически не встречая сопротивления. Они опустошили Мезию и Фракию. Филипп направил на борьбу с ними своего полководца Деция, но успеха тот не добился, и готы с большой добычей вернулись в свои земли. Вскоре после этого на них напали гепиды. Не исключено, что это нападение было каким-либо образом спровоцировано римлянами, и именно гепидская угроза заставила готов покинуть римскую территорию. Неудача в борьбе с готами не помешала Децию крутыми мерами восстановить дисциплину в самой римской армии. Его меры, видимо, были столь крутыми, что часть воинов даже предпочла обратиться за помощью к готскому королю, и это обращение послужило для Отроготы поводом к вторжению на территорию Империи. Тем временем армия провозгласила Деция императором, он двинулся в Италию и сверг Филиппа.

Воспользовавшись очередным витком нестабильности, готы, возглавляемые королем Книвой, вместе с присоединившимися к ним какими-то «союзниками» (вероятно, карпами) в 250 г. вновь прорвались через имперскую границу. Местные власти не сумели противостоять варварам, и Децию пришлось лично отправиться на театр военных действий. Видимо, в связи с этим он направил какие-то войска и корабли на Боспор. Положение Боспора в это время было довольно трудным. Боспорские цари уже не имели сил отражать варварские нападения. И Деций, вероятно, решил своими силами обеспечить этот фланг римской обороны перед решающей, как ему казалось, схваткой с варварами. В это время карпы грабили Дакию, а готы двинулись дальше на Балканы. Деций разгромил карпов, но главным противником оставались готы. Деций разбил значительные силы готов под Никополем, и те даже попытались вести с ним переговоры, но император отказался от этих переговоров. Но неожиданно армия Деция потерпела значительное поражение. Готы осадили Филиппополь. Наместник Македонии Л. Приск попытался защитить город, но неудачно. Более того, после взятия Филиппополя готы провозгласили того же Приска императором, противопоставляя его Децию. Они явно заключили с Приском союз. Провозглашая целью союза войну с законным императором. Книва надеялся занять какие-то земли к югу от Дуная или же с помощью той части римских войск, которая пошла за Приском, еще активнее пограбить население Фракии и Мезии. Или же, наоборот, Приск надеялся с помощью готов захватить трон. Децию пришлось все силы сконцентрировать на борьбе с готами. Однако в жестоком двухдневном бою у Абритта, недалеко от Филиппополя, готы разгромили римлян, и в бою пал сам Деций. Его преемник Требониан Галл был вынужден пойти на заключение мира с готами на довольно тяжелых условиях. Император обязался платить готам ежегодную твердо установленную сумму денег и оставил им всю захваченную ими добычу и всех римских пленных, особенно знатных, захваченных варварами в Филиппополе. За это готский король, по-видимому, согласился гарантировать или даже защищать от других варваров дунайскую границу. Договор, ранее заключенный Требонианом, хотя и считался римским общественным мнением позорным, на какое-то время обезопасил дунайскую границу и обеспечил некоторую паузу в военных действиях. Но скоро пауза закончилась. Готы снова перешли Дунай и стали грабить приграничные провинции. Правда, эту атаку готов римляне, как кажется, сумели отбить. Но в 253 г. готы повторили свое вторжение. Они заняли значительную часть Европы и перешли в Малую Азию, опустошив значительную часть полуострова вплоть до Каппадокии. Готы действовали, почти не встречая сопротивления римской армии. Только наместник Мезии М. Эмилий Эмилиан сумел все-таки дать отпор варварам. Разбив их. он со своей армией даже перешел на вражескую территорию и разрушил их поселения. Победоносный Эмилиан был тотчас провозглашен своими солдатами императором.

Римскую империю все туже затягивала адская спираль узурпаций, гражданских войн, внешних вторжений. Готы активно участвовали в этих вторжениях. В период совместного правления Валериана и Галлиена несколько племен объединились для грабежа приграничных римских территорий. Кроме готов и карпов это были еще бораны и уругунды (возможно, какая-то часть бургундов). Речь идет, видимо, не об оформленной коалиции, а, скорее, об одновременном нападении различных племен, хотя, разумеется, возможность предварительного сговора тоже вполне вероятна. Возможно, что вестготы, карпы и таинственные уругунды прорвались через Дунай, а бораны и остготы использовали боспорские корабли, чтобы грабить восточные и юго-восточные берега Черного моря. Боспорское царство переживало в это время серьезный экономический и политический кризис. Воспользовавшись им, остготы проникли в Крым и представляли большую опасность для боспоритов с суши. Защищать Боспор римляне уже не могли. Все это, вероятно, вызвало политическое напряжение на Боспоре. Власть захватил узурпатор Фарасанд, и в его правление боспориты и предоставили своим корабли боранам и остготам для выхода в Понт Эвксинский. Бораны и остготы обрушились на Питиунт (Пицунда). Однако гарнизон города, возглавляемый энергичным Сукцессианом, отбил все атаки варваров, и те были вынуждены уйти обратно. Но вскоре Валериан отозвал Сукцессиана с Понта. Остготы и бораны воспользовались этим. Уже на следующий год они снова появились перед Питиунтом. На этот раз они сумели захватить и разграбить город, после чего двинулись дальше. Другие войска варваров в это время (или немногим позже) разоряли Дакию, Мезию, Фракию, проникли в Малую Азию, а часть их, двигаясь другим путем, ворвалась в Паннонию, угрожая даже непосредственно самой Италии. В 260 г. Валериан потерпел тяжелое поражение от персов и сам попал в персидский плен. Этот катастрофа открыла недолгий, но чрезвычайно жестокий период острейшего политического кризиса. Однако оставшийся единственным августом Галлиен проявил недюжинную энергию и ум и сумел справиться с ситуацией. В частности, он учел уроки недавнего варварского вторжения и реорганизовал оборону дунайской границы. Это, однако, не сдержало готов. В 267 г. они вместе с герулами и некоторыми другими варварскими племенами вновь вторглись на имперскую территорию. Варвары во главе с Респой, Ведуком и Тарваром не ограничились грабежом и разорением балканских провинций. Они перешли Геллеспонт и разрушили ряд городов малоазийского побережья, в том числе Халкедон, а также знаменитый храм Артемиды Эфесской. Готы обрушились также на Грецию. После упорной борьбы варвары захватили Афины. Вслед за этим были сожжены Коринф, Аргос, Спарта. Сначала Галлиен решил поручить ведение войны с готами своим командирам. Римляне сумели одержать несколько побед, но добиться полного успеха не смогли. Это заставило императора самого отправиться на театр военных действий в Иллирию. Он также одержал победу, заставив врагов бежать. Однако в это время он узнал, что против него выступил его старый и, казалось, самый преданный полководец Авреол. Это заставило Галлиена спешно вернуться в Италию, поручив дальнейшую борьбу с готами Марциану. Одновременно Галлиен предпринял и дипломатические шаги. Он сумел расколоть варварскую коалицию. Разбив герулов и заставив сдаться их вождя Навлобата, он не только милостиво с ним обошелся, но и наградил его почестью консуляра. Таким образом, герулы были выведены из игры, и это должно было помочь римлянам справиться с остальными варварами.

Исход этого вторжения не совсем ясен. Скорее всего, готы и их союзники, нагрузившись добычей, покинули территорию Империи. Но уже в 269 г. мощная и невиданная ранее коалиция варварских племен, среди которых большое место занимали готы (точнее, четыре отдельных готских племени или отряда), двигаясь по суше и по морю, вторглась в балканские провинции и попыталась разграбить малазийское побережье. Укрепленные города варвары взять не смогли. Зато они почти беспрепятственно грабили сельскую местность. Клавдию пришлось со всеми своими силами двинуться против нападавших. Морские операции были поручены Тенагинону Пробу. Правда, через какое-то время Проб был вынужден явно по приказу императора направиться в Египет, но извлечь из этого выгоду германцы не смогли. После бесплодного крейсирования в водах Крита и Родоса они отступили. В ожесточенном сражении у Наисса в Мезии римляне одержали блестящую победу. Часть готов отошла к горам Гемм (Родопы), где в следующем году была вторично разгромлена. Это поражение было для германцев столь чувствительным, что Дунай превратился в некий вид священного рубежа, отделяющий страну готов от Империи. Клавдий получил титул Готского (Gothicus maximus), став первым римским императором, носившим этот титул[189]. Это вторжение носило уже иной характер, чем предыдущие. Вместе с воинами двигались женщины и дети. Они явно искали места для поселения на территории Римской империи. В некотором смысле это была репетиция Великого переселения народов. В целом она провалилась. Все же можно говорить о частичном успехе готов. Значительная часть захваченных в плен была, естественно, превращена в рабов, но другая — зачислена в римскую армию, а третьим была предоставлена земля для поселения, чего, собственно, германцы и добивались. Вероятно, значительное обезлюденье пограничных территорий, частично, по-видимому, связанное с начавшейся в это время эпидемией, заставило римское правительство принять такие меры. И какие-то государственные (или императорские) земли могли быть переданы в аренду пленникам. Их положение могло быть похоже на положение летов, хотя сам термин появился несколько позже. Представители же варварской знати, попавшие в плен или перешедшие на сторону римлян, могли занять относительно высокое положение. Известно, что при Клавдии находился герул Андонобалл. Занимал ли такое положение кто-нибудь из готских аристократов, неизвестно, хотя и вполне возможно.

Важным событием, случившимся в начале правления Аврелиана, было оставление им Дакии. Будучи реальным политиком и хорошим знатоком военного дела, он понял, что удерживать римские владения за Дунаем чрезвычайно трудно, и в 271 г. сделал Дунай естественной границей Империи на всем протяжении этой реки. К тому же он рассчитывал на то, что территория Дакии, несомненно, станет тем местом, заселить которое будут стремиться и готы, и гепиды, и вандалы, и можно было надеяться, что их взаимное соперничество надолго отвлечет варваров от нападений на Империю. Готы, действительно, заняли часть Дакии, но они, по-видимому, расценили уход римлян с левого берега Дуная как проявление их слабости. Восстановив частично свои силы после катастрофического разгрома Клавдием, готы подготовили новое вторжение на римскую территорию. К ним, видимо, присоединились и некоторые другие племена. Они воспользовались отвлечением сил и внимания Аврелиана к пальмирскому походу и перешли Дунай. Первоначально варвары явно сумели достичь некоторых успехов, но затем вернувшийся в Европу Аврелиан в 272 г. нанес им новое жестокое поражение и выбил их с территории Империи. Он, кажется, даже перешел Дунай, разгромив там и убив готского короля Каннаба или Каннабауда, но явно за Дунаем не задержался. После этого готы то в одиночку, то в союзе с другими варварами еще не раз нападали на Империю, но эти натиски были уже не столь сильными и значительными. По-видимому, поражения, понесенные ими от Клавдия и Аврелиана, в огромной степени подорвали их силы. И когда варвары снова вторгались на территорию Римской империи, готов среди них уже не было. Правда, император Проб поселил некоторых остготов на имперской территории, и они даже подняли мятеж, но никакой поддержки от своих соотечественников за Дунаем мятежники явно не получили. Только приблизительно через полстолетия готы возобновили свои нападения на Империю.

В 322–323 гг. готы в союзе с сарматами снова вторглись на территорию Империи. Против них со всей своей армией выступил Константин. Он разбил союзников, но мир на Дунае просуществовал недолго. В 328 г., когда Константин находился на Западе, готы снова перешли Дунай. Император спешно вернулся на Восток. Весной 329 г. готы были разгромлены и отброшены за Дунай. Но Константин этим не ограничился. Он велел построить новый мост через реку, перешел по этому мосту Дунай и нанес готам тяжелое поражение. Мост позволил римлянам создать на левом берегу Дуная плацдарм, контролирующий движение варваров и защищающий римский берег. Наряду с этим предмостным укреплением тоже на левом берегу реки было построено несколько небольших фортов. Все это должно было обезопасить римскую границу от варварских набегов. Однако если Константин полагал решенной варварскую проблему на нижнем Дунае, то он ошибался. В это время происходят важные изменения в варварском мире. Растет могущество готов. Часть готов — вестготы, или тервинги — пытаются навязать свою власть соседям. Под их давлением племя тайфалов наседает на римские границы. Римляне отбили тайфалов, но их победа стала лишь временной передышкой. За помощью к императору обратились сарматы. На них напали готы, и хотя сарматы в упорной битве сумели уничтожить часть врагов, в том числе их предводителя Видигойю, все же они потерпели поражение. Просьба сарматов давала Константину прекрасную возможность использовать варваров в борьбе с другими варварами. И он этой возможностью не пренебрег. Вначале Константин сам возглавил армию и разбил готов. Для продолжения войны он вызвал своего старшего сына Константина и поручил ему командование. Константин-младший успешно справился с поручением отца. Готы были разбиты и загнаны в безлюдную местность, где стали погибать от голода и холода. По явно преувеличенным сообщениям, так погибло 100 тысяч готов. Готский король Ариарих был вынужден просить мира. В 332 г. был заключен мир. По условиям этого мира готам разрешалось вести торговлю на Дунае, но зато они должны были не только прекратить всякие нападения на римскую территорию, но и ежегодно поставлять воинов в римскую армию. 40 тысяч готов были поселены на римской территории. Побежденные готы дали заложников, среди которых был и сын короля. Возможно, это был Аорих, который позже сам стал королем. Беря в заложники королевского сына, император явно намеревался не только обеспечить верность готов условиям мира, но и иметь свою кандидатуру на готский трон после смерти Ариариха. Мир 332 г. еще на тридцать лет обеспечил спокойствие на нижнем Дунае.

Поводом для нового выступления готов послужили события в восточной части Римской империи, где против императора Валента выступил Прокопий. Захватив власть в Константинополе, Прокопий обратился к готам, потребовав от них помощи на основании договора, в свое время заключенного с ними Константином, и ссылаясь при этом на свое родство с этим императором. В глазах готов Прокопий явно являлся законным императором, и вестготский лидер Атанарих прислал на помощь Прокопию десять тысяч воинов, выделенных, вероятно, различными готскими племенами[190]. Готам, кроме того, этот призыв Прокопия предоставлял прекрасный повод пограбить богатые имперские земли. Однако Прокопий был разгромлен. и Валент восстановил свою власть. Чтобы обезопасить себя от повторения готского вмешательства в римские дела, Валент решил начать войну с вестготами. Он понимал всю трудность предстоящей кампании и стал тщательно ее подготавливать, и после тщательной подготовки летом 367 г. Валент во главе армии перешел Дунай. Три последовательные кампании успешно разворачивались на готской территории за Дунаем. Вестготы потерпели полное поражение и бежали в горы. На левом берегу Дуная Валент восстановил старые и создал новые укрепления, которые должны были защитить дунайскую границу от возможных новых готских вторжений. Наконец, в феврале 370 г. во время личной встречи Валента и Атанариха был заключен мир. В общих чертах он повторял мир 332 г., заключенный между готами и Константином, но, видимо, на более жестких условиях. В частности, трансдунайская торговля была ограничена только двумя пунктами, что ставило вестготов в довольно тяжелое положение. Значение этого договора выходит, однако, далеко за пределы конкретных договоренностей. Тот факт, что император был вынужден пойти на личную встречу с готским предводителем и вести с ним переговоры практически (или почти) на равных, говорит об изменениях в отношениях между Империей и варварским народом. Отныне варвар становится фактически равноправной стороной, партнером в римско-варварских взаимоотношениях.

Через пять лет после этих событий готы столкнулись с гуннами. Это положило начало новой эпохи в истории не только готов, но и всего европейско-средиземноморского мира.

Возвращаясь к более раннему времени, надо сказать, что в период готского переселения из Повислья в Причерноморье все племя состояло из войска и семей и возглавлялось королем. Можно говорить, что все готы-мужчины и составляли войско. В Северном Причерноморье среди них уже отмечаются, кроме королей, «меньшие люди», а также «благороднейшие и благоразумнейшие мужи», из числа которых выходили и жрецы. Таким образом, готское общество уже состояло из народной массы, светской и духовной аристократии и короля с его семьей. Если эти сведения отражают эволюцию готского общества, то выделение родоплеменной знати надо отнести ко времени переселения готов на юго-восток. Конечно, она не могла не существовать и раньше. Существование у германцев, и готы здесь не могли быть исключением, людей из знати отмечено, по крайней мере, с I в. Однако в период переселения с его опасностями и неизбежными столкновениями с другими этническими группами эта знать могла институализироваться как отдельный социальный организм. Это, вероятнее всего, те люди, которых называли maistans (знатнейшие) и sinistans (старейшины). Выделение знати доказано археологическими данными. В Северном Причерноморье происходят важные изменения в материальной культуре готов. С одной стороны, оказавшись в тесном взаимодействии с сарматами, а с другой, вступая во все более тесные контакты с римлянами, готы стали перенимать и у тех и у других многие элементы их культуры. Появляются диадемы, нового вида шлемы, роскошно украшенные фибулы. Активно используются драгоценные и полудрагоценные камни. Все такие предметы, отсутствовавшие во время пребывания готов на Висле, могли принадлежать, естественно, только высшему слою общества. Важным было и то, что от сарматов готы переняли умение ездить верхом, и с этого времени конница стала играть определенную роль в готском войске. Конниками были опять же представители знати.

Из состава аристократии могли выходить претенденты на королевскую власть, соперничавшие и с Амалами, и с другие родами, также претендующими на королевскую власть. Явно к таким аристократическим родам принадлежали Балты, которые заняли в соответствии с готской традицией второе место после Амалов, а после разделения готов на две ветви возглавили вестготов. В отличие от Амалов Балты не возводили свой род к мифическому божественному или полубожественному предку, а получили свое название из-за мужества и храбрости (Балт — отважный). Это ясно говорит, что Балты относились к той группе родоплеменной аристократии, которая выделилась уже в более позднее время и, может быть, не принадлежала к непосредственным потомкам выходцев из Скандинавии. По-видимому, к Балтам принадлежал Геберих[191], который успешно воевал с вандалами. Его победа над вандальским королем Визимаром относится ко времени правления Константина и произошла, по-видимому. незадолго до смерти этого императора, т. е. в середине 30-х гг. IV в. Первым известным предком Гебериха был его прапрадед Нидада. Время жизни предков Гебериха неизвестно, но все же три поколения должны были охватить приблизительно сто лет. В таком случае выдвижение на одно из ведущих мест Нидады должно было относиться примерно к 30-м гг. III в. или немного позже. Видимо, Балты заняли это место при разделении готов на две ветви после смерти Остроготы. В таком случае, вполне вероятно, как это уже давно предполагается, что Нидада был тем же Книвой, который возглавлял готов (точнее, вестготов) во время войн с римлянами в самом начале 50-х гг. III в. Очень возможно, что с Книвой-Нидадой Балты вышли на первый план в вестготском обществе. Это, однако, не означает, что с этого времени они имели власть у вестготов. Геберих стал королем после смерти не своего отца Хильдерита, а Ариариха и Аориха. Ни о какой связи между Геберихом и этими королями сведений нет, и если бы они были, то прославлявший всех готских королей, в том числе Балтов, Иордан не преминул бы это отметить.