О времени и о себе

За месяц до окончания практики я остался с Наташей. Остальные, оформив документы, разъехались по домам. Бросить работу я не мог, хотел доработать до двух месяцев. Мне начисляли зарплату. К концу июля оформил документы, получил 350 рублей, хорошие деньги для студентов. Например, обручальное кольцо стоило 20 рублей, но мы золота не покупали и не имеем его сейчас. Купили Наташе японскую тёплую кофту (она жива до сих пор), тёплые, красивые зимние сапожки. В первых числах августа купили билеты на самолёт до Ростова. В аэропорт поехали с водителем на государственной машине, на которой он не имел права ехать без путёвки (таких называли «левакѝ»). На дороге остановил сержант ГАИ. Путёвки нет. Отобрал права и документ на машину. Ну, думаю, опоздали на самолёт. Водитель стал отчаянно врать: он везёт главного инженера с женой, они летят на юг по путёвке, спешат на самолёт. Одеты мы были по-южному: у меня красивый небольшой чемодан, из модной сумки торчат ракетки. Я показал билеты. Проверять гаишник не стал, поругал водителя за грязную машину, вернул документы. На самолёт мы успели.

Из Ростова полетели в Ейск, к матери Наташи. В узком кругу её родственников произошло знакомство. Ходили на море купаться. Через две недели поехали в Майкоп, к моим родителям. Они получили двухкомнатную квартиру в новом доме на третьем этаже. Сестра Катерина работала на кондитерской фабрике. Вдвоём ходили в лес за грибами, ездили на поезде в посёлок Каменномостский, гуляли по окрестным горам, смотрели каньон реки Белой. Сейчас (печальная примета нашего времени) доступ туда платный.

К первому сентября поехали в Новочеркасск на учёбу, пятый курс. Квартиру решили не снимать. Наташа была беременна, и скоро надо было идти в академический отпуск. Она жила в общежитии рядом с институтом, и мне как пятикурснику тоже дали общежитие. Оно было далеко, за собором, рядом с парком и рекой Тузловкой. Собор стоит на самом высоком месте города, на площади Ермака. Он всегда был действующим.

Отвлекаясь от хронологии, хочу рассказать то, что мне известно, о событии 1962 года в Новочеркасске. Мои сведения не из официальных источников. В нашей группе пятеро было из числа местных, но все наши попытки узнать от них, что произошло, оканчивались ничем. Только после получения диплома и распределения местный по фамилии Грушевский кое-что рассказал. Дело было на электровозостроительном заводе, сокращённо НЭВЗ. Он расположен за городом, в соцгородке. Это рабочий посёлок завода, там был техникум и институт, где завод готовил для себя кадры. Там проживало несколько десятков тысяч человек. Из города туда ходил трамвай, расстояние до посёлка было около пяти километров. В конце лета 1962 года было повышение цен на мясные и молочные продукты. Насколько, не помню, но точно знаю, что пирожок с ливером стоил 3 коп., а стал стоить 5 коп. В это время на заводе уменьшили сдельные расценки, то есть фактически сократили зарплату. Делегация рабочих пришла к директору, а директор был, видимо, самодур, обругал и оскорбил рабочих и их семьи, пытался их выгнать и за это жестоко пострадал. Стихийная колонна с красными знамёнами и транспарантами направилась по трамвайным путям в центр города, где горком партии, исполком, КГБ, милиция практически были в одном месте. Дальнейшие события трактовались по-разному. Милиция пыталась остановить толпу. По-разному говорят о том, кто начал стрелять первым. В итоге толпа разоружила милицию и КГБ. На вертолёте прилетал Косыгин, но переговоров не получилось. Люди сидели на деревьях и на крышах. Установлено, что в толпе были провокаторы, призывавшие к грабежам и прочим незаконным действиям. Всё происходило на перекрёстке улиц Красная и Подтёлкова. В квартале стояла танковая часть, так как по приказу танки вывели на улицу Красная при поддержке солдат с оружием. Толпе дали время разойтись, но она продолжала бушевать. По приказу танки двинулись по всей ширине улицы. Солдаты стреляли в воздух, видимо, боевыми. Пострадали те, кто был на деревьях и крышах. Жертвы были с двух сторон. Сколько было пострадавших, я не знаю, но думаю, что в случившемся виноваты обе стороны. Надо сказать, что советская власть умела «убеждать» своих граждан не распускать слухи, но врут те, кто говорит о сотнях погибших, что солдаты стреляли в толпу. Движение танков имело очень сильный психологический эффект. Сколько пострадало, скольких судили, выяснить не удалось. Никто из местных на эту тему не хотел ничего рассказывать.

В первом семестре пятого курса было много зачётов и экзаменов по специальным предметам, в том числе и на военной кафедре. Зимняя сессия закончилась хорошо. Предстояла преддипломная практика. Хочу отметить, что в нашей группе в начале первого курса было 35 человек, а перед дипломом осталось 14 человек. Часть перевелась на заочный или вечерний факультет, некоторых отчислили из-за неуспеваемости, трое побывали в медвытрезвителе — это автоматическое отчисление, один погиб на охоте, второй погиб в аварии, некоторые перевелись в другие вузы, где легче учиться. И было пять человек, которые в течение всего периода обучения попали в нашу группу по разным причинам. Получили дипломы 19 человек.

На преддипломную практику мы старались получить направление по месту жительства. Необходимо было проходить практику на станкозаводе министерства станкостроительной промышленности. Мы с женой решили ехать в Ейск на станкозавод. Там изготавливали гидрокопировальные полуавтоматы. Там работала Наташина мама, а ещё в начале весны предстояли роды. Получить подтверждение на практику было несложно. Наташа, как и я, имела направление на учёбу от завода. Получили командировочные, проездные и поехали в Ейск. Был конец января 1969 года. В этом году на юге были сильные пыльные бури. Дорога от Новочеркасска до Ростова была как траншея. Снег с землёй с полей был выше автобуса. От лесополос и столбов торчали верхушки. Через один-два километра были расчищены площадки для разъезда встречного транспорта. Дорога заняла времени в пять раз больше — вместо сорока минут три с половиной часа. Из Ростова ехали на паровозе. За окном та же картина — верхушки лесополос и столбов. Ветер дул с одной силой днём и ночью, не меняя направления. Пыль, мелкая как мука, проникала всюду: в дома, в одежду. Воздух был жёлтым от пыли. Сельскому хозяйству страны был нанесён серьёзный ущерб. Когда растаял снег, из лесополос, низин и оврагов вывозили землю на поля, так как с многих сотен гектаров ветер сдул верхний слой земли. Для этих работ привлекали школьников, студентов и местное население.

В Ейске мы жили в квартире матери Наташи. Дом через дорогу от завода, а завод примыкал к парку имени Поддубного. Практику и сбор материалов проходили в техотделе. Выпускали тогда гидрокопировальные токарные станки модели 1713, в том числе на экспорт (на Ближний Восток, в Арабскую Республику Египет). Зима была холодной и ветреной. В магазинах было много местной рыбы: судак, тарань, лещ, — на рынке полно мяса, сала, птицы, утка стоила 3 руб.

В начале марта написали свои отчёты по практике. Приближалось время рóдов. Вдруг в ейском роддоме обнаружили стафилококк, роддом закрыли и предложили рожать дома. Мы срочно переехали в Майкоп. Наташа осталась у моих родителей, а я уехал в Новочеркасск, защитил практику за двоих, а ей оформил академический отпуск. Мне утвердили дипломный проект: цех по изготовлению коробки скоростей гидрокопировального полуавтомата, с подробной разработкой технологии, приспособлений, специального режущего инструмента — всего 11 чертёжных листов ватмана (требовалось не менее десяти) и пояснительная записка примерно на двухстах двадцати листах (требовалось не менее двухсот). На диплом давали два месяца, защита в июне.

Двадцать пятого марта получил телеграмму: родился сын Роман. Работа над дипломом шла с опережением. Договорился с куратором моего проекта и поехал в Майкоп. Приехал поздно ночью 28 марта. Утром встал — кругом лежал снег. К средине дня он растаял. Наташа была в роддоме, всё прошло нормально. Два дня пообщались через окно, и я уехал в Новочеркасск.

Жил в общежитии № 6, в комнате нас было двое. Товарищ делал диплом по грузоподъёмным машинам, мы друг другу не мешали. К концу мая диплом был готов, и я отвёз его на рецензию на электровозостроительный завод (НЭВЗ) в технологический отдел ведущему технологу, фамилию не помню. Через неделю получил рецензию с положительным отзывом, без замечаний. В институте защита дипломов ещё не начиналась. У меня неделя была свободной, и я поехал в Майкоп. Здесь было жарко. Побыл с женой и сыном. Жили в квартире с родителями. В первых числах июня вернулся в институт. Защита дипломов на нашем факультете началась через неделю. Много разговоров было о распределении выпускников. Уже были списки городов и предприятий, куда направлялись выпускники. Отказаться от направления можно было только по веским причинам. Но мне не нужно было отказываться. Я возвращался на завод «Станконормаль».

VI

И вдруг как гром среди ясного неба — призыв в армию всего факультета. Освободили только тех, кому за тридцать лет. Диплом защитил досрочно, но домой не отпустили. От военной кафедры нам предстояли двухмесячные военные сборы перед призывом в СА. До этого присваивали звание лейтенанта запаса, давали военный билет запасника. В конце июня местный военкомат всем нам заменил паспорт на воинское предписание — прибыть в воинскую часть города Рыбница Молдавской ССР.

В воинскую часть ехали организованно, все вместе. Сначала Одесса, потом Рыбница. От вокзала до расположения части пять километров. Ждали автотранспорт. На перроне стояло несколько бочек, в которых обычно продают квас, пиво или молоко. А тут вино разных марок. Пивная кружка вина стоила 30 копеек. Многие ходили по кругу и выпили по три-четыре кружки. Через полчаса такие сильно опьянели и не могли самостоятельно двигаться. В машину их грузили как дрова, разгружали так же.

Для нас был оборудован палаточный лагерь по всем требованиям уставов полевой, внутренней и караульной службы. Лагерь располагался на берегу Днестра, среди посадки грецкого ореха. Были оборудованы грибки для наряда, дорожки посыпаны песком, ограничены белёными кирпичами. Стояли бачки с водой, в палатках кровати, доска для приказов, боевых листков, газет и т. д. В наряд ходили только на кухню. В столовой кормили хорошо, отдельно от солдат части. Занятия проходили в учебных классах и на технике воинской части. Преподавали офицеры.

Присягу приняли 15 июля 1969 года. Берег Днестра сильно заилен, до воды метров тридцать. Все попытки до-браться до воды заканчивались одинаково: смельчака вытаскивали с помощью верёвок. Ил как трясина. Выше колена забрался — нóги не вытащишь. Солдатское хлопчатобумажное бельё и сапоги на нас были новые. Получали солдатское денежное довольствие — 2,5 рубля на месяц на всякую мелочь. Мыло на умывальниках было всегда, для постирушек был титан для нагрева воды, каждую неделю смена портянок, постельного белья после бани. Условия быта, питания и прочего объяснялись просто: звание лейтенанта СА нам было присвоено министерством обороны СССР 13 июня 1969 года практически с защитой диплома.

В конце августа мы выехали на учения — колонна машин с мостом ПМП22, катера на специальных прицепах к машинам ЗИЛ-157. Колонна переехала на правый берег Днестра по двухэтажному мосту: сверху железнодорожный, внизу автомобильный. Посёлок у моста назывался Резина (это бывшая Румыния). Дорога узкая, извилистая, холмы переходящие друг в друга, будто наставленные друг ко другу пирамидки. Проехали несколько селений, похожих друг на друга, как близнецы. Небольшие домики с раскрашенными стенами. На стенах рисунки цветов, виноградных лоз, подсолнухов. Низкие заборчики, сложенные из плитняка (камней в виде плит) без раствора, крыши часто тростниковые. Нашу колонну в каждой деревне встречали с цветами, фруктами. Жители стояли вдоль дороги, угощая молоком, сметаной, фруктами, часто высыпая их из ведра в открытое стекло кабины. Через некоторое время колонна останавливалась, так как в некоторых машинах давить на педали становилось трудно из-за яблок и груш на полу. Приказали двигаться с закрытыми окнами, но всё равно нас встречали, как освободителей. На одном из привалов поговорили с пастухом, пожилым человеком, и стало понятно, почему нас так встречали. Если перед румыном не снял шапку и не поклонился, получишь пять плетей. Полное бесправие.

Третьего сентября прибыли в Новочеркасск. В военкомате нам выдали удостоверение кадрового офицера вооружённых сил СА. На это ушло три дня. Для получения удостоверения надо было иметь фотографию в форме, и мы по очереди одевали рубашку, галстук и мундир лейтенанта инженерных войск. А нас 80 человек, поэтому быстро не получилось. Выдали по сто рублей, проездные литеры до дома и до места службы. Выдали личный жетон: пластинка из сплава, на одной стороне выбито «ВС СССР», на другой — личный номер (у меня Ж919568). Этот жетон надо было всегда иметь при себе. Проездные литеры дают право оформить проездной билет через коменданта железнодорожного вокзала. В советское время воинские кассы были всюду.

В соответствии с предписанием, мне был предоставлен отпуск на 24 дня, и третьего октября я обязан был прибыть в город Советск Калининградской области. Первого октября выехал к месту службы. В Харькове пересадка, ждал поезд «Москва — Варшава». Выходить надо было на станции Черняховск. Ждать пришлось несколько часов, и на вокзале встретил двух товарищей с нашего выпуска — Сабаева Виктора из Краснодара, фамилию другого не помню, он из Ростова. С Сабаевым нам довелось служить в одной части.

В Черняховск приехали рано утром. Было хмурое утро, низкая облачность. Когда мы вышли на привокзальную площадь, нам показалось, что вчера здесь шёл бой. Стены домов в следах пуль и осколков, пробоины в стенах от снарядов, отсутствовали крыши, часто попадались развалины, груды кирпича. Впечатление на нас было очень сильное. Всю дорогу до автовокзала мы, как говорят, шли с открытым ртом. Железная дорога на Советск была, но не работала, ехать надо было автобусом. Дело в том, что территория Калининградской области была под вопросом и поэтому там ничего не делали. Эта область была признана за СССР только в семидесятых годах, после Хельсинкских соглашений.

Приехав в Советск, немецкий Тильзит, мы долго искали воинскую часть, которая была указана нам в предписании, но нам никто ничего не объяснял (одеты мы были по гражданке). Встретили патруль, предъявили документы, и оказалось, что мы совсем рядом.

В части, куда мы прибыли, должны были быть двухмесячные сборы двухгодичников23. В штабе сборов каждый получил назначение на должность в конкретную часть Прибалтийского военного округа. Меня назначали на должность помощника начальника штаба отдельного сапёрно-мостового батальона. Сидеть в штабе я не хотел и в штабе сборов поменялся на должность командира понтонного взвода, в том же батальоне, и позже иногда жалел об этом. Начальник военной кафедры обещал мне, как отличнику, хорошую должность и слово сдержал.

На сборах было полторы тысячи человек со всех территорий европейской части СССР, в том числе из Прибалтики. Всех одели в полушерстяную офицерскую форму, полевая фуражка, плащ-накидка, яловые24 сапоги, байковые25 портянки, полевая кожаная сумка, ремень с портупеей26. Всё обмундирование подбиралось по росту и полноте. Все коротко постриглись, друг друга не узнавали. Хорошая форма преображает человека.

Командовал курсами полковник Аринцев, из штаба округа. Всех распределили по взводам и ротам, у каждого подразделения свой командир. Размещались в бывших немецких казармах бывшего танкового училища. Комнаты на шесть или на восемь человек, койки одноярусные, полы паркетные, в широких коридорах и в подсобных помещениях — нескользкий рубчатый кафель. Наряды, уборка, натирание полов и т. д. — дело солдат срочной службы. Распорядок дня: в 7 утра подъём, 8–9 — завтрак, с 13 до 15 перерыв на обед, с 15 до 18 занятия. Денежное довольствие 120 руб. за должность командира взвода. Питаться можно как и где хочешь. Офицерская столовая — на втором этаже большого здания. Над входом через известь можно прочитать надпись на немецком языке: «Русские не пройдут».

Столовая имела большой обеденный зал. За занавеской — дверь в буфет, где была возможность в обед выпить водки, но не более двухсот грамм, купить сигареты, папиросы и прочее. Туда часто заходили офицеры. Обслуживали официантки. В кассе выбираешь блюда, платишь, садишься за стол, и всё приносят и уносят. Хороший обед стоил не больше рубля.

В городе столовых не было, только рестораны. Я знал пять штук. В каждом ресторане своё фирменное блюдо, как правило, угорь27, приготовленный по своему рецепту. Гражданских в городе было мало. В части 52440, где я служил, из девяти лейтенантов семь двухгодичники. На сборах были и те, кто после института успел поработать на производстве один-два года. Это было следствием сокращения военных училищ и в целом армии. Политика Хрущёва привела к таким перекосам, даже авиацию сокращали.

В октябре стало холодать. На сборах всех стали одевать в шинели. Сукно офицерское, но сшиты были заранее. Подгоняли в швейной мастерской при части, все выглядели хорошо. Я, имея подростковый опыт носить шинель, не взял ни одной28. Капитан, который отвечал за вещевое довольствие, замучился со мной (я весил тогда 67 кг): то спина узкая, то складки на груди. Внезапно назначили строевой смотр. Все в шинелях, а я на заднем фланге в плащ-накидке. Начальник сборов увидел меня без шинели и приказал в течение двух дней обеспечить меня шинелью и доложить об исполнении. Капитан повёл меня на вещевой склад. Сукна для младшего офицерского состава нет в наличии. Вынужден дать сукно для старшего состава. Со своим старшиной отправил меня в гарнизонную мастерскую. Сняли мерку, и через два дня я щеголял в отличной шинели, один изо всех в такой шинели. Через два года, когда увольнялся, мою шинель разыграли в лотерею.

Занятия проходили в классах или в полевых условиях. Особенно подробными были теоретические и практические занятия по минно-взрывному делу. Большинству лейтенантов предстояло учить этому солдат. В ходе занятий мы имели возможность оставлять разные виды взрывателей у себя. Все они были не боевые, а имитационные. При срабатывании происходил громкий хлопок. Травмы не получишь, но глаза лучше беречь. Пошла мода ставить ловушки друг другу. Минировали подушки, матрасы, тумбочки, сапоги, полевые сумки. Взрыватели для этих целей лучше всего нажимного и натяжного действия, от батарейки. Взрыватели под спички, зажигалки и т. п. были на строгом учёте. Приходя в казарму после отлучки, надо было всё проверять на наличие сюрпризов.

Советск находится недалеко от места добычи янтаря открытым способом. В посёлок Янтарный ходил автобус. Литовцы с курсов знали все ходы и выходы и подбили человек пятнадцать поехать за янтарём. Территория карьера охранялась, но они знали отвалы отработанной породы. Там искали янтарь, и некоторые привезли по половине солдатского вещмешка. Необработанный янтарь выглядит серым, лёгким куском породы. Чтобы заглянуть в него, надо отполировать хотя бы одну грань. Поголовно тёрли о шинели куски янтаря. Я тёр о хлястик солдатской шинели. Все искали насекомых. Мой земляк Сабаев дал мне три куска размером с куриное яйцо. Он ездил за янтарём сам. Куда подевались мои куски, не помню.

В конце ноября получил назначение в воинскую часть 52440 — отдельный сапёрно-мостовой батальон — на должность командира берегового взвода 2-й понтонной роты. Батальон входил в состав 10-й Московской ударной армии, расквартированной в Калининграде. Командир части — подполковник Лычковский, участник Великой Отечественной войны, командир роты — капитан Махров, командиры 1-го и 2-го взводов — лейтенанты Шиповских и Коробов, выпускники военных училищ, заместитель командира роты по технической части — старший лейтенант Джакупов, заместитель командира батальона по тех. части — майор Смагин, начальник штаба Чипак. Остальных по фамилии плохо помню. Часть находилась между городом Советск и городом Неман (Рогнит) на территории бывшей немецкой разведшколы, на высоком берегу реки Неман. К реке примыкала широкая пойма, до русла три километра. Она весной затоплялась половодьем. На пойме было несколько озёр, соединённых искусственными протоками. Сохранились остатки моста, отличные заливные луга, но недоступные для транспорта. Рядом с нашей частью стоял зенитный полк и спецсвязь с огромными, высокими антеннами. Их казармы были полностью под землёй, мы их только иногда слышали. У них была своя подъездная дорога, вся территория в колючке, в пýтанке и в «егозе» — это особо опасная колючая проволока. А в пýтанку попала нога — не освободишься. Наш гарнизон огорожен забором, есть контрольно-пропускной пункт с круглосуточным нарядом, а кругом колхозные сады (сажали немцы) и лес. На территории гарнизона около двадцати коттеджей в два этажа с подвалом на два входа, две больших казармы, столовая на два входа, клуб, баня, прачечная, магазин, чайная, — в общем, всё, что нужно. Построено немцами, кроме пятиэтажки с котельной на два подъезда для семей офицеров.

В часть приехало семь лейтенантов, трое эстонцев: Бичка, Лиепа, Бернатавичус. Все женаты, но без детей. И я женат, и ребёнок. Нам дали квартиры. Холостым предложили на выбор один из свободных коттеджей. Квартирный вопрос был решён в один день. Мне дали квартиру на первом этаже, полуторакомнатную: коридор, ванная, туалет, кухня, комната с большим окном и маленькая спальня на двуспальную кровать. Отопление от своей котельной. В кухне водогрейный котёл на дровах. Они всегда в наличии в котельной. Из роты мне принесли две солдатские кровати, скамейки, небольшой стол, тумбочки, новые матрасы и постельное бельё. Кстати, старшина роты каждую неделю менял его, пока я не приобрёл своё. Вещей у меня — малый чемоданчик, я был один. Денежное довольствие: 120 руб. за должность, 40 руб. за звание, плюс 20 руб. пайковые — всего 180 руб. Жильё, услуги бесплатно. Я мог посылать Наташе 100 рублей.

На территории был магазин Военторга. Там было всё. Можно было заказать мебель, ковры, посуду, даже мотоцикл с коляской. Мимо КПП шла дорога, ходил автобус в Советск и Неман каждый час. Для солдат была чайная. Продавали папиросы, печенье, пирожные и прочее. Можно было сесть за столик, попить чаю, купить, что необходимо. На самом краю территории было подсобное хозяйство, свинарник, коровник. На зиму закладывались бурты с картофелем и капустой — всё для солдатской столовой. Работали солдаты срочной службы.

На вещевом складе получил полный комплект вещевого довольствия: натуральная меховая шапка, парадная фуражка, офицерская полевая пилотка, тёплый комплект полевой формы, лёгкий, непромокаемый; два шарфа, серый и белый, плащ, китель защитного цвета и синие галифе — повседневная форма; трикотажное бельё, зимнее и летнее, по два комплекта, носки, трусы, майки, хлопчатобумажная полевая офицерская форма; отрезы на парадный мундир и брюки, отрез на парадную шинель, парадный ремень, белые перчатки и тёплые рукавицы, рубашки, галстуки, погоны, звёздочки кокарды, хромовые29 сапоги, чёрные хромовые ботинки и ещё много разного.

Командир части подполковник Лычковский, участник ВОВ, в 1967 году был награждён орденом Красной Звезды за разминирование моста через Неман между Литвой и Калининградской областью. Мост очень красивый. С двух сторон первые опоры моста украшены арками со скульптурами и барельефами. Накануне 50-летия Советской власти коменданту города Советска поступило анонимное сообщение о том, что мост через Неман заминирован ещё во время ВОВ и его могут взорвать. Группа специалистов под командованием подполковника Лычковского обследовала мост и установила: мост заминирован. Сохранилась сеть проводов, которые выходят в разрушенный судоремонтный завод, расположенный рядом. Видимо, обрушение здания завода сохранило мост. Взрывчатка была заложена в специальные шурфы, всё было искусно замаскировано. Разминирование длилось около месяца. Взрывчатое вещество извлекали по крупицам, опасаясь сюрпризов.

Я упомянул о судоремонтном заводе, который лежал в развалинах. К нему вёл канал, а дальше было озеро. На территории городского парка была лодочная станция, мы там иногда катались на лодке. И что интересно: в озеро уходила дорога, выложенная брусчаткой. К этому факту я ещё вернусь. На этом озере был подписан Тильзитский мир в 1807 году между Россией и Францией (Александр I и Наполеон I).

Отдельный понтонно-мостовой батальон подчинялся 10-й армии. Основное вооружение — ПМП — понтонный механизированный парк грузоподъёмностью 60 тонн, длиной 215 метров, а также ТММ — тяжёлый механизированный мост на 60 тонн. Технический взвод — отделение водолазов, электростанция, мощная пилорама, подъёмные краны, экскаваторы, копры для забивки свай, спецтягач на базе среднего танка с мощной лебёдкой.

Парк ПМП состоял из двух рот, в каждой роте три взвода — два понтонных и один береговой. В понтонном взводе было 9 машин КРАЗ-214, три катера, буксируемых автомобилем ЗИЛ-157 с лебёдкой. В моём береговом взводе техники было меньше, но она была разнотипная: КРАЗ-214 (один), БАТ на базе среднего танка (это мощный путепрокладчик), экскаватор, подъёмный кран, два плавающих автомобиля — МАВ (малый) и БАВ (большой), транспортный ЗИЛ-157 (один).

Батальон был сформирован за год до моего прихода, состав офицеров был сформирован за счёт округа. Сержантский и рядовой состав на одну треть состоял из призванных в эту часть (солдат служил три года) и на две трети — из округа. Избавлялись от проблемных солдат и сержантов. Дисциплина была не на высоте.

За два года моей службы похоронили семь человек и трое стали инвалидами. В нашей роте служил солдат, имевший судимость за торговлю оружием. Он с друзьями нашёл схрон с немецким стрелковым оружием и им торговал. Все несчастные случаи произошли в результате грубого нарушения дисциплины и не были связаны с несением службы. В части были представители всех республик, от финнов до узбеков. Я по списку нашей роты насчитал 22 национальности. Были такие из Средней Азии — русского языка не знали совсем. Некоторые служили по второму разу за деньги30. Потом платили калым за невесту и женились. В моём взводе был такой по фамилии Холов.

Командир 2-й роты капитан Махров был большим любителем выпить, но службу знал и действовал правильно. У него был редкий дар оратора с большой буквы. Когда он говорил перед строем, последний разгильдяй слушал с открытым ртом, все замирали. Мог говорить часами, начиная от найденной в казарме спички и кончая происками империалистов и боеготовностью части. Джакупов, заместитель командира роты по технической части, старший лейтенант, — пьяница, был дважды разжалован судом офицерской чести за пьянку. Командиром 3-го взвода до меня был сержант сверхсрочник, участник ВОВ. Он остался в Советске с комендантской ротой, когда ещё шла война, и потом участвовал в выселении немецкого населения на запад в 1947 году. Он много чего рассказал мне. В роте был замполит, лейтенант Лагутин, бывший рыбак с Дальнего Востока, был инструктор по автотехнике, сверхсрочник.

Рота размещалась в общей казарме, полы паркетные. Наряд по роте каждый день перед сменой наряда натирал полы. Кровати были одноэтажные. В роте было всё: ротная канцелярия, ружейная комната, каптёрка для парадной формы, тёплой одежды, валенок, лыжи, простыни и полотенца, портянки, банные принадлежности, швейная машинка, на которой ремонтировали форму, шинели, сапоги, комплект для ремонта обуви. Всем заведовал старшина роты, сержант срочник. Он и спал в каптёрке. Просторный туалет с перегородками, умывальник с кипятком, бойлерная, она и прачечная, сушилка для обуви и одежды, бытовка, Ленинская комната с газетами и журналами на военную тематику. В части был клуб для всего личного состава, он же и кинозал. В выходные дни и по праздникам в нём крутили художественные фильмы. Начальник клуба капитан Илюкевич, поляк, — ходячий анекдот, рассказывал их талантливо.

Воинская часть 52440 имела мобилизационную группу, командир подполковник Баранов, участник ВОВ. На складах, которые мы охраняли, был комплект вооружений, все виды техники, боеприпасов, продовольствия, обмундирования, ГСМ в количестве, рассчитанном на полк: наш батальон должен был разворачиваться в полк при особых условиях. Подполковник Баранов был участником группы по поиску янтарной комнаты. Это была небольшая группа в несколько человек. И он рассказывал, что когда они обследовали штольни в порту Кёнигсберга, водолазы обнаружили подземный завод, полностью законсервированный. Там делали подводные лодки (нашли недостроенные лодки), но откачать воду не смогли — не нашли каналы поступления морской воды.

О распорядке дня. Подъём личного состава в 6 часов утра в присутствии ответственного офицера роты. Зарядка, умывание, утреннее построение — проверка личного состава, обмундирования. Подворотничок должен быть подшит свежий, сапоги начищены, форма чищеная и глаженая. С разрешения старшины, после отбоя можно постирать гимнастёрку, бриджи, в сушилке к утру всё высохнет, дневальный поднимет до подъёма, можно погладить. На внешний вид солдата обращалось особое внимание, а поскольку служба солдата — постоянный труд, выполнение нормативов и всегда пот, со-здавались все условия для личной гигиены. Болели солдаты, как правило, в первые месяцы службы, на втором и третьем году солдат практически не болел. В части был медпункт, врач, обученные санитары, изолятор, палаты для легко больных. Военный госпиталь был в Советске, размещался в большом старинном двухэтажном особняке. Я туда попал летом с воспалением лёгких. Лежал в офицерской палате на два человека. В фойе здания стояли манекены рыцарей в натуральных доспехах, от обуви до оружия, и уникальные часы, метра два высотой, очень красивые. Как всё это сохранилось? Болтали, что тут было гестапо. Случайно увидел тут солдата из нашей роты, он был в пижаме. Из разговора выяснилось, что он потомственный часовщик, с десяти лет помогал отцу, специалисту по старинным часам. Когда часам в фойе требовался ремонт или обслуживание, его клали на неделю в госпиталь.

Но возвращаюсь к распорядку. После утренней поверки построение на плацу, и с песней в столовую. Если схалтурили по части пения, дежурный по части отправлял на второй заход. Надо сказать, что в каждом взводе был свой запевала, а то и два. Попасть в столовую вне строя мог только дежурный наряд.

Для офицеров построение в 9-00 на плацу называлось «на развод». Командир батальона давал приказы: на занятия с личным составом, проверка конспектов на каждый день, поездки за территорию части, кто заступает в наряд на следующие сутки, состав караулов… Для тех, кто идёт в наряд, был положен отдых, они освобождались от занятий и работ.

Занятия проходили в учебных классах или в поле. Особенное значение имели занятия по подрывному делу. Они были показательными в отношении проявления характера каждого. На машинах выезжали на полигон, и там я обучал солдат изготовлению простых взрывных устройств. Этому предшествовали занятия в классах по учебным пособиям. Делились на группы по четыре человека. Каждая группа получала тротиловую шашку, бикфордов шнур и детонатор. Надо было на огневом рубеже собрать простейший заряд и взорвать его. Всё делалось по моей команде. Во время этого занятия проявлялся характер: у кого-то дрожали руки, кто-то впадал в панику. В таком состоянии не могли вставить шнур в капсюль-детонатор, попасть детонатором в отверстие тротиловой шашки, поджечь шнур. Самое проблемное занятие — практическое изготовление заряда для взрыва. С этим делом лучше всего справлялись русские и прибалты. По инструкции, взрывчатка и средства взрывания, полученные на складе, назад не принимаются и остатки полежат уничтожению в тот же день. Составляется акт, утверждается командиром, в общем, канитель и нервы. Занятия по минированию противотанковых и противопехотных полей требовали больших физических затрат. Надо было таскать на большие расстояния шестикилограммовые мины по четыре штуки, устанавливать их, маскировать, а ещё нормативы по времени. В конце занятий солдат еле ноги таскал.

По этому поводу хочу подвести итог своим наблюдениям. Самые, по-видимому, недисциплинированные (нарушители дисциплины в строю, говорливые) оказывались самыми волевыми, инициативными и сообразительными, такими, на которых можно положиться в практических делах. Самые послушные и тихони оказывались плохими солдатами. Естественно, на практике приходилось считаться и с национальными особенностями (для меня была такая градация: русские, прибалты, украинцы и прочие), сознавая при этом, что судить о каком-либо народе в целом (кто первый, кто второй и т. д.) нам не дано, что у каждого народа есть лучшие и худшие его представители.

Обычный день проходил, как под копирку: развод, занятия, наряд в караул или ответственным по роте, с полшестого утра до одиннадцати вечера. Выходных — не более одного дня в месяц. Свободное время — с обеда до построения в караул и вечером после наряда. Можно было втроём, вчетвером поехать в Советск в ресторан.

Воинская часть 52440 имела обширные склады за городом Неман, у самого леса. Караул при них состоял из начальника караула (только офицер), его помощника, двух разводящих и двадцати четырёх караульных, всего 28 человек. Новый состав караула с полным вооружением строился на плацу. Начальник штаба проводил инструктаж, сообщал начальнику караула под расписку пароль и отзыв на смену караула и ехали на машине 17 км. Караульное помещение находилось на охраняемой территории, на бывшем немецком конезаводе, в жилом доме сотрудников конезавода. Отопление от котла, своя кухня, санузел, рядом колодец, сарай с углём и дровами, полная автономия. Караулу готовил пищу повар-солдат, его меняли через две недели. Караул для солдата был тяжёлой работой. Периметр охраняемой зоны — 4 км. Два поста, на часового — 2 км. В любую погоду, и зимой, и летом. Охраняли склады с оружием, несколько эшелонов разных мин, взрывчатки, средств взрывания, продовольствия, обмундирования. Всё врыто в землю и обваловано. В комнате начальника караула пульт с сигнализацией на каждый объект, несколько десятков молниеотводов, три пожарных водоёма. За каждым объектом был закреплён сверхсрочник. Каждый рабочий день они приходили, как на работу, получали ключи у начальника караула под роспись, с разводящим открывали склад (и опять роспись в журнале). В конце дня объект сдавался под охрану в обратном порядке.

Охраняемая зона третьего и четвёртого поста находилась в двух с половиной километрах от караульного помещения. Длина периметра охраняемой зоны — 3 км, на каждого часового полтора километра. Под охраной находилась новая техника на полк, ГСМ, мощная зарядная для поддержания в рабочем состоянии аккумуляторов. Обслуживали сверхсрочники.

По уставу караульной службы, начальник караула обязан ночью дважды проверять посты. На проверку всех постов уходило три с половиной часа. Я это делал всегда. Спать не положено. Днём можно отдохнуть два часа, когда на складах работают люди. Когда тяготы службы разделяешь с солдатами, легче ими командовать, и не только в карауле. Один раз в моё дежурство приехал дежурный по части с представителем из округа, проверяющим условия хранения НЗ (неприкосновенного запаса), то есть службу особого периода. Сверхсрочник, закреплённый за складом стрелкового вооружения, получил приказ немедленно убрать гнездо аиста на коньке крыши склада, мотивируя это тем, что аиста можно поймать, закрепить на нём зажигалку и поджечь склад, а гнездо — большая куча хвороста. Склад — это бывшая конюшня, сложенная из дикого камня с высокой остроконечной крышей под черепицей, передвигаться по которой можно, только сидя верхом на коньке. Убирать гнездо некому, кроме бодрствующей смены караула. Я заставил принести бухту толстой, прочной верёвки, используемой при наведении переправ. С помощью небольшой лестницы и верёвок, обмотанных вокруг талии солдата и перекинутых по обе стороны крыши, удалось помочь ему сесть на конёк. Как только солдат приблизился ко гнезду, на него стал пикировать аист. Птица крупная, размах крыльев больше полутора метров, мощный длинный клюв. Пришлось посылать второго помощника с длинной шваброй, чтобы отгонять птицу, — целая операция по разорению гнезда. Надо сказать, что прибалты боготворят аистов. Для них вкапывают столбы с колесом от телеги, используют деревья. В сельской местности у каждого подворья есть гнездо для этой птицы. Через две недели гнездо появилось на старом месте.

Когда 1-я рота была на учениях, ходить в караул приходилось через пять дней, а солдатам — через день. Было тяжело. Особых событий в карауле не было. Один раз потребовалось чистить колодец, и когда чистили, наверх достали гору оружия. Немедленно приехал особист. В воде, как ни странно, оружие было не ржавое, а чёрное. Даже на некоторых автоматах двигались затворы.

В приказах ПВО, которые доводились до офицерского состава, часто упоминались нападения на часовых, особенно в Литве. Запомнился один приказ. Часовой нёс службу около дороги. Два проходивших парня попросили у него закурить. Один нападавший прижал часового к проволоке, другой срезал у него с плеча автомат и стал убегать. Часовой догнал одного и убил его штыком, второго ранил. Командир части получил служебное несоответствие: сплошные нарушения устава караульной службы — магазин не пристёгнут к автомату, штык-нож висел на поясе, автомат должен быть на груди, сигареты и спички часовому на посту иметь запрещено, а также вступать в разговор с неизвестными лицами. А часовой получил десять суток отпуска — сохранил оружие.

Между расположением нашей части, городом Неман и территорией Литвы находилась пойма, о которой я упоминал ранее. Зимой, когда всё заметало снегом, в том числе и замёрзшую реку, пойма превращалась в ровное поле шириной три километра без ориентиров, кроме заводской трубы бумажной фабрики города Неман, на которой хорошо видны были яркие красные огни. Это выше по течению, в четырёх километрах от нашей части. Для чего эти подробности? Случилось ЧП — погибли три человека. В январе 1970 года зима была снежная и морозная. Старшина 1-й роты литовец Шалтис скрыл на вечерней поверке отсутствие трёх человек. Только утром обнаружили их отсутствие. Старшина сказал, что перед фильмом (дело было в воскресенье) трое его земляков пошли на лыжах в Литву (захотелось к бабам и выпить), одетые в тёплые бушлаты и шапки. Обещали вернуться до отбоя. Комбат поднял батальон по тревоге, и нас двести человек, растянувшись цепью с интервалом метров 15, стали прочёсывать пойму. Комбат поехал в деревню, куда ходили самовольщики. Самовольщиков обнаружили в трёхстах метрах от заводской трубы. Все трое замёрзли (были без лыж, бушлатов и шапок). Результаты следствия попали в приказ по округу. Лыжи и одежду обнаружили у хозяйки, где они гуляли. Они всё променяли на самогон (были тут и раньше). В тех местах не только летом, но и зимой часто бывают очень густые туманы. Самовольщики пошли в хорошую погоду, а потом накрыло туманом, так как пойма находилась между высоких берегов. Следствие установило: все были сильно выпивши, ходили кругами, дрались между собой. Во время вечерней поверки они были живые и их можно было спасти, а старшина промолчал. Комбат подполковник Лычковский был снят с должности, ему грозил суд. Через несколько месяцев прошёл слух, что он стал преподавателем в военном училище. Старшина получил два года дисбата. Командир роты пошёл по замене в другую часть.

Новый комбат, выпускник академии майор Зотов, невысокого роста, очень подвижный, начал крепко закручивать гайки. Заместитель командира роты по технической части старший лейтенант Джакупов загремел под суд: будучи дежурным по части, сильно напился, стрелял по дорожным знакам из дежурной машины. Главное — сутки не могли его найти. У него ключи от сейфов с секретными пакетами, ключи от комнаты с личным оружием и т. д. Зотов предложил мне его должность. Я согласился. Оклад стал на двадцать рублей больше (стал получать двести рублей), а обязанностей и хлопот стало не на двадцать рублей, а в двадцать раз больше. К тому времени я прослужил больше половины срока, в роте по фамилии знал всех, из других подразделений и даже в Советске знал ещё человек сто. Изучил вышестоящих и подчинённых, и от меня они знали, чего ждать. Из тринадцати месяцев дома я был всего месяц, остальное — учения, занятия, наряды, дежурства, командировки.

Однажды техническому взводу поручили изготовить катушку на стойках для троса диаметром 70 мм и длиной 100 метров — для установки на эвакуаторе танков. Видимо, для резерва на эвакуаторе имеется такой трос на лебёдке, внутри эвакуатора. Командир технического взвода — литовец Пилкус, тоже двухгодичник. Они сварили барабан и две стойки, но сварить вместе, чтобы не прыгали стойки при вращении барабана, не получалось. Майор Смагин, заместитель командира батальона по технической части, попросил меня помочь как инженера. Когда я разобрался, в чём дело, то понял, что никаких инженерных знаний тут не надо, нужна просто смекалка. Но решил не упрощать, для вида сделал несколько замеров и написал несколько цифр. Потом приказал принести два мостовых щита и с помощью уровня выставил их горизонтально. Одну стойку закрепил вертикально. К ней прихватили горизонтально барабан. Выставили вторую опору. Всё сварили. Получилось отлично. Мой авторитет укрепился ещё больше.

В декабре 1970 года приехала Наташа с Ромой. Ему не было ещё года, и в дороге он, видимо, простыл и заболел. Сначала их положили в больницу Немана. Улучшения не наступило. Встал вопрос о переводе в Калининград. В это время в части был полковник из округа. В ответ на мою просьбу пообещал вертолёт. Погода была нелётная, сильная облачность, туман. Ждать было нельзя. Поехали на санитарной машине в сопровождении медсестры. Дорога была скользкая, и машину занесло в кювет. Довезла попутная машина. В больнице Наташа пробыла с сыном около месяца. Когда он начал выздоравливать, её из больницы попросили, и он один пробыл там ещё месяц, пока не набрал нормального веса. Наташа звонила каждый день по договорённости с врачом. В начале марта мы его забрали домой, и через неделю мне дали отпуск. Выдали деньги, проездные документы. На поезде «Варшава — Москва» ехали из Черняховска до Москвы, потом на Ростов и на Ейск. У Наташи кончался академический отпуск, и надо было делать диплом. Романа оставили у её матери.

15 июня Наталья защитила и получила диплом. Когда мы ехали домой (на место моей службы), на территории Белоруссии и РСФСР проходили крупнейшие учения под кодовым названием «Десна». В них участвовало более миллиона человек. В поезде были одни военнослужащие. Из вагона часто были видны колонны боевой техники и военных.

Когда я прослужил несколько месяцев (на первом году службы), наша рота выехала на учения по наводке моста в зимних условиях. Была средина января, много снега и морозы днём 20, ночью под тридцать градусов. Колонна роты — около двадцати автомобилей КРАЗ-214 и гусеничный путепрокладчик БАТ. Предстояло проехать 80 км, из них 12 км по бездорожью в лесу на территории Литвы. Правый берег Немана здесь невысокий, меньше метра. Когда по дороге подъехали к лесу, нас встретил местный лесник, литовец, показал по карте направление движения к берегу Немана. Он был на лошади, так как на санях проехать к своему дому не мог — столько было снега. Попросил прочистить дорогу к своему дому — около двух километров. Так как БАТ был в моём взводе, я поехал с водителем старшим. Лесник показывал дорогу, двигаясь на лошади. Для путепрокладчика на базе среднего танка это была лёгкая забава. Через полчаса вернулись к колонне.

Проделать дорогу на незнакомой местности для восемнадцатитонных машин не быстро и не просто. Да ещё строгий приказ — не повредить ни одного дерева. До места устройства лагеря добрались к одиннадцати вечера. Устали страшно. Не было сил ставить палатки. Пожевали сухой паёк, выставили охранение (все были с полным вооружением и боеприпасами), наломали еловых веток и легли спать прямо на снегу. Мороз около двадцати. Самое удивительное, что никто не заболел. Вот как организм человека может мобилизоваться в экстремальных условиях!

Наводить наплавной мост зимой — трудоёмкая и опасная работа. Звено моста в воде раскрывается автоматически, с помощью торсионных валов31 и закона Архимеда. Зимой необходимо изготовить майну — это прорубь шириной 12 и длиной 15 метров. Всю непростую технологию наведения моста в зимних условиях описать словами довольно трудно, поэтому я ограничусь только некоторыми характерными моментами. Первое, специальное звено моста, так называемое береговое, раскрывается в майне и натягивается на лёд тросом через блок, закреплённый на противоположном берегу. Затем раскрывается в майне второе звено и с помощью специальных замков состыковывается с береговым, находящимся на льду. После этого оно вытаскивается на лёд следом за первым звеном, освобождая майну для третьего звена. И так далее, пока собранный таким образом и лежащий на льду мост не соединит оба берега. После этого по двум сторонам моста делаются лунки, опускаются заряды тротила и одновременно взрываются. Мост опускается в воду, и теперь по нему каждые 15–20 минут должна проезжать тяжёлая машина, чтобы он опять не вмёрз в лёд. Норматив наведения моста длиной 115 метров — два с половиной часа. Мы в этот норматив не укладывались, выполняли всю эту работу за 3,5–4 часа, то есть на двойку.

На изготовление майны уходило 90 процентов времени. Лёд толщиной 35–40 см со снегом пилили вручную на куски, тросом и лебёдкой вытаскивали на берег. Под ногами сыро и скользко, сильное течение реки. Если человек поскользнулся и упал в воду, сразу утащит под лёд. Солдат работает на майне 40 минут. На случай попадания в ледяную воду одет в кирзовые сапоги на размер больше и тонкие носки (чтобы сапоги свалились с ног сами). На нём только гимнастёрка без ремня, и обвязан двумя верёвками. Двое страхуют. Упал в воду — сразу выдернут из воды. Рядом с майной — каркасная двойная палатка. Печка в ней топится докрасна постоянно. Температура в палатке не менее 35C. После майны — сразу в палатку. Раздевается до трусов и через 15–20 минут в порядке. Побывал в воде — сто грамм спирта. Офицер всё время на майне. Можно только сменить сапоги. Когда работа прекращается, идёшь в офицерскую палатку. Она большая, стол, стулья, кровати. Печку круглые сутки топит дневальный. Устаёшь, как собака, но уснуть не просто: спине жарко, живот мёрзнет, и всю ночь крутишься, как не вертеле. Чтобы поспать, надо идти в солдатскую палатку, где можно раздеться, но там другие причины мешают спать. Когда намёрзнешься, лучшее средство поспать — выпить стакан водки. К этому часто приходилось прибегать. Учения длились дней двадцать, но не было ни одного случая заболевания. Осенне-зимний период обучения заканчивался в апреле сдачей нормативов по строевой, физической подготовке, по стрельбам и другим дисциплинам. Наводка моста засчитывалась на ротных учениях, когда приезжал представитель округа.

В бытность мою заместителем командира роты по технической части мне пришлось готовить транспортные машины на уборку урожая. В конце мая, перед началом весенне-летнего периода обучения, по приказу из округа мы должны были подготовить 12 транспортных машин для народного хозяйства — на уборку урожая. Автомобили ЗИЛ-157 надо было укомплектовать водителями, служить которым предстояло ещё шесть месяцев. Они должны были вернуться из командировки в двадцатых числах октября и сразу демобилизоваться, на месяц раньше срока. Желающие были, но приходилось выбирать — отправлять не самых лучших, так как строевые машины без хороших водителей оставлять нельзя. Перед отправкой машин надо было отремонтировать кузова, герметизировать, установить новые скаты и запаски, новые аккумуляторы, генераторы и многое другое. Автомобили принимал представитель округа. Выручало то, что техника, хранившаяся на складах, переобувалась раз в три года, менялись аккумуляторы. Снятая резина — практически новая, не прошла и километра, — сразу списывалась и подлежала передаче в народное хозяйство, и оставить в роте два десятка скатов не было проблемой. Уборочные машины уезжали своим ходом, а возвращались на платформах из Сибири, разгружались на станции Черняховска. После безжалостной эксплуатации 80 % машин не могли двигаться своим ходом, колёса на 50 % заменены старыми, номера не совпадали с записанными в формулярах, без генераторов, аккумуляторов, которые, видимо, пропили. Через три дня после возвращения из командировки водителей уволили в запас. Мне предстояло доукомплектовать автомобили и сдать на капитальный ремонт в Калининград. Там свои условия — машина должна заехать на территорию ремонтного батальона своим ходом и должна быть в полном комплекте. Для меня это была сплошная головная боль. Эту процедуру с машинами для уборки пережил дважды.

Надо отметить, что не только мы, офицеры, учили солдат, но учили и нас. Особенно запомнились фильмы, снятые на основе данных разведки. Тогда чётко работала система равного противостояния, например, наш батальон сопоставлялся с аналогичным батальоном НАТО. Мы знали имя, фамилию их офицеров, адрес, состав семьи, какая у него машина, и так до командира взвода. Были их фотографии. В действии показывали их вооружение, технику, понтонный парк. Тогда он был у них надувной, громоздкий, наш ПМП превосходил его во всех отношениях. Так, грузоподъёмность у них 40 тонн, у нас — 60 тонн. На случай войны наши понтоны заполнялись пеной и не боялись пробоин. Фильмы демонстрировали все новинки у НАТО. Такие занятия проводились раз в три месяца в секретной части.

Летом 1970 года учения проходили на левом берегу Немана в пятнадцати километрах от Советска. Берег был пологий, песчаный, и на нём в четырёхстах метрах от воды была дамба, которая защищала город от весеннего половодья. Перед выездом на учения в эту местность каждый раз приходилось производить разминирование, так как тут проходила немецкая линия обороны. Всегда находили взрывоопасные предметы, особенно, когда рыли ямы (для туалета, для электростанции, которую заглубляли в землю для уменьшения шума, отходов кухни, вкапывали ружейную палатку). На берегу во многих местах сохранились остатки проволочных заграждений на металлических столбах, их приходилось убирать. У берега, от уреза в глубину русла, через каждые 50 метров были дамбы из камня шириной три метра и длиной около тридцати метров. Они препятствовали заиливанию и убыстряли течение посередине реки — река была судоходной. Найденные взрывоопасные предметы уничтожали в карьере (для этих целей всегда брали с собой взрывчатку), а также глушили рыбу. Для ловли рыбы брали с собой и сети. В реке и в небольших озёрах в округе в это время было много разной рыбы. У нас часто были посетители в лампасах, все хотели свежей ухи. Комбат часто приказывал добывать рыбу к определённому времени, несмотря на то что официально был строгий приказ не заниматься браконьерством. Возможности у нас были широкие: всегда на воде три катера, взрывчатка. Уходили по воде от лагеря и ловили, как хотели. Рыбнадзор нас побаивался.

Учения на реке летом проходили успешно. Наведение моста длиной 115 метров на «отлично», по нормативам, 45 минут, а мы наводили за 35. Купались редко (на это времени не оставалось). В это лето искупался один раз и попал в госпиталь с воспалением лёгких.

В гарнизоне в тёплое время семьи офицеров и дети ходили загорать и купаться на озеро длиной около ста метров и шириной около пятидесяти. Оно соединялось протоками с другими озёрами. Вода в нём была чистой, но с тёмным отливом, поэтому его называли Чёрным. На лето в него спускали десантную лодку с вёслами, на которой можно было кататься. В озере плавала немецкая речная мина в виде небольшого самолётика, не тонувшая под весом двух взрослых седоков. Мина якорная, против речных судов, взрыватель выкручен. Но боевой заряд — 70 кг тротила — был на месте, и никого это не пугало. Когда новый комбат узнал про мину, он приказал вывезти её на полигон и уничтожить. Этим занималась наша группа разминирования: командир лейтенант Шиповских и два сержанта, водитель спецмашины ЗИЛ-157 с песком и кузовом, обложенным толстыми брёвнами. Эта группа не реже трёх раз в неделю выезжала на разминирование по заявке местного военкомата. Вообще, это сложная и опасная процедура. За тысячу выездов на разминирование положен орден Красной Звезды. В течение пятидесяти лет минёр отвечает за безопасность разминированного участка. Для этого делается выкопировка карты местности с подписями и хранится в военкомате.

Осенью семидесятого года к нам в часть из Москвы приехали лётчики, ветераны эскадрильи «Нормандия-Неман». По их данным, в Чёрное озеро упал сбитый самолёт из их эскадрильи. Организовали танковый тягач и водолазов. Мне удалось присутствовать при этом. Самолёт глубоко зарылся в илистое дно. С третьей попытки вырвали часть кабины и приборную панель и установили номер самолёта. На этом работы прекратили.

У Чёрного озера, в протоке шириной около десяти метров, стоит на гусеницах танк Т-34. Если встать на башню, вода будет по грудь. Когда ныряли вокруг, то открытых люков не нашли. Гусеницы полностью в иле. Когда-то его до-станут. В этой чёрной воде металл хорошо сохраняется.

По высокому берегу Немана, то есть по левому, проходила немецкая линия обороны. В городе была известная тюрьма (забыл название), в ней сидел Эрнст Тельман. Я и ещё несколько любопытных несколько раз ходили на её развалины. Со стороны города она была, видимо, трёхэтажная, а со стороны реки — 4 этажа. Это фактически крепость. Измерили толщину стен — 4 метра. Верхние этажи, 3-й и 4-й, превращены в развалины в виде огромных глыб. Металлические ворота сохранились, но были заварены сваркой. Один раз взяли с собой ломик, но ничего не вышло, внутрь не попали. Вниз по течению на расстоянии около шести километров находилась дача (по слухам, Геббельса). Двухэтажный дом, конюшня, коровник, мощёный двор и дорога в город. Самое интересное — стог соломы в стороне, у обрыва. Только когда подошли вплотную, поняли, что это монолитный бетон. Его поверхность имитировала солому, сделано искусно. Входных дверей не было. Первый этаж — несколько помещений. По лестнице спустились вниз — то же, что и наверху. Дальше стальная дверь, заварена наглухо. Пообщались с рабочими фермы, принадлежащей городу. Они сказали, что двери заварили перед выселением немцев. Там были подземные заминированные ходы. Это, с их слов, якобы говорили подневольные работники фермы, работавшие при фашистах. Так что много загадок на этой территории.

От разрушенной тюрьмы до дачи шла сплошная линия бетонированных окопов. Кое-где сохранились колпаки из бетона с бойницами, вкопанные рельсы с колючей проволокой. На линии окопов видны воронки, вокруг которых разбросаны остатки бетона. В километре от дачи, в которой, видимо, был госпиталь фашистов, было воинское кладбище, перекопанное вдоль и поперёк. Грунт там песчаный, очень лёгкий. И солдаты нашей роты тоже бегали копать кладбище. Показывали деньги, шевроны, награды, даже документы.

К приезду Наташи с Ромой летом семидесятого года я купил диван-кровать калининградской фабрики, детскую кроватку, необходимую посуду, тазы, постельное бельё — всё в своём военторге. Все продукты можно было купить в своём магазине, снабжение было хорошее. Дома я бывал редко. Иногда удавалось съездить в Советск. Тогда там было много свежей рыбы, речной и морской. Как-то мы купили крупных лещей, засолили, повесили над окном просушить. Оказалось приманкой для воров. Украл солдат, увидел только спину. В двадцати метрах от дома начинался лес, дыру в колючке сделали заранее. Лещи были с лопату, толстые и жирные. Съели только пару, а было 15 штук.

Иногда ходили купаться на Чёрное озеро, в лес за грибами, но это случалось редко. Кроме леса к части примыкал яблоневый сад. В конце сентября в казармах вместо портянок пахло яблоками, они были везде. Солдаты и мне на квартиру притащили матрасовку антоновки. Я их засыпал в диван-кровать и на пол. Хватило до конца января.

Второй год службы проходил, как и первый. Занятия с водителями, парковые дни — ремонт и обслуживание техники. КРАЗ-214 — сильная, надёжная машина. За два года службы ни одного ремонта двигателя, ходовой части. Но поскольку движение машины на 90 процентов приходилось по бездорожью, кроме того работа на месте мощной лебёдкой при погрузке понтона на свою платформу, слабым оказывался диск сцепления. Его приходилось частенько менять, особенно, если водитель неопытный. Слабым местом был запуск двигателя при морозе. На КПП парка всегда стоял дежурный тягач с водителем, у которого двигатель всегда был прогрет, а в сильные морозы этот тягач стоял с непрерывно работающим двигателем. При помощи тягача за 15 минут заводили все 15 КРАЗов с буксира в любую погоду. Зимой при поверках в парке, когда буксиром заводить нельзя, я использовал эфир, капая его непосредственно во впускной коллектор. Для этого надо иметь определённый навык и чутьё: много дал — двигатель пойдёт в разнос, мало — не заведётся. В любое время года и суток наша часть должна была быть готова покинуть расположение за 40 минут и убыть в запасной район сосредоточения, не утрачивая боеспособности. Зимой и летом туда чистили дороги, меняя этот район каждые полгода. Если строевая машина или катер был неисправен, то я, как зампотех, не имел права покинуть парк, пока техника не будет готова к маршу. Иногда приходилось сутками заниматься ремонтом, привлекая ремвзвод.

Период осень 1970-го — зима 71-го прошёл как под копирку первого года моей службы. Семья была рядом, но даже ночевать дома приходилось редко. Единственное событие — замена стрелкового вооружения калибра 7,62 на калибр 5,4 мм — новая пулька со смещённым центром тяжести. Всё стало намного легче, как игрушки. Первые стрельбы на полигоне прошли нормально.

В конце июля — начале августа 1971 года проходили показательные учения для слушателей академий стран Варшавского договора на реке Неман в районе Юрбаркаса. Полигон длиной 120 км, ширину не знаю. Наш батальон долго готовился, но мы были сняты с учений на марше, двигаясь в район сосредоточения, как уничтоженный бомбёжкой. Все направились в расположение. Мне приказали командовать верховой брандвахтой в течение двух суток. На этом основании я попал в приказ по округу и дембель мне задержали. Учения предусматривали боевые стрельбы и форсирование Немана сходу мотострелковым полком с частями усиления (танки, артиллерия). Министром обороны СССР был маршал Гречко.

В состав брандвахты входило: ЗИЛ-157, катер БМК-130, приданная радиостанция с радистом и шесть человек личного состава. Питание — сухой паёк. Располагались примерно в полутора километрах, в зоне прямой видимости. Поскольку Неман судоходная река, по ней двигались баржи, малые теплоходы типа «Заря» с водомётным двигателем и малой осадкой. Такой теплоход легко преодолевал мелководье, не нуждался в пристани и мог причалить к берегу в любом месте. Остановить его по сигналу затруднений не представляло. Остановить баржу было гораздо сложнее, а моторки проскакивали, как мыши. Заранее услышать моторку сложно, потому что шумит зиловский двигатель своего катера. Моей задачей было по кодовому сигналу радиостанции и трёхцветной ракеты остановить все суда, плывущие по теченю сверху, до команды отбой. Приходилось всё время быть на фарватере32 с мощным громкоговорителем. На второй день в девять утра была дана команда прекратить движение. Началась артподготовка противоположного берега боевыми минами и снарядами. У меня был хороший бинокль, и я всё наблюдал. Весь берег и дальше — сплошные разрывы, дым. Было видно, как в воздух летели брёвна, бочки. Чуть в стороне от исходного берега и в метрах пятистах от нас, на бугре, была построена трибуна, с которой слушатели академий наблюдали за происходящим. Все были в касках.

Ещё не осел дым от разрывов, как с исходного берега десятки машин с высоты около метра стали прыгать в воду и устремлялись на тот берег. Зрелище непередаваемое. Как я узнал позже, первый раз демонстрировали новую технику — БМП (боевая машина пехоты). Всё действие длилось 25–30 минут. Через час поступила команда «отбой». За эти полтора часа пришлось остановить только одну «Зарю». Видимо, заранее предупреждали население.

Когда прибыл в часть, дали команду в пять утра выехать на место расположения полка, который форсировал Неман, и зачистить территорию. У меня была машина ЗИЛ и пять солдат. За два часа нагрузили полную машину: очень много проводов, кабелей на катушках и в бухтах, распущенных на деревьях и кустах, шинели, бушлаты, противогазы, новые палатки, две полевые электростанции и много посуды, котелков и т. д. Оружия и боеприпасов не нашли. Около двух недель полторы тысячи человек и техника занимались подготовкой к форсированию. Целую неделю к нам приезжали представители частей за своим имуществом. Участие в этих учениях задержало приказ о моём увольнении на два месяца.

В июне 1971 года воинская часть 52440, где я служил, передислоцировалась в город Советск. Личный состав разместили в казармах, территория для техники была выделена на немецком кладбище. Оно было вплотную к забору территории тяжёлого танкового полка. Рядом была и наша казарма. Посредине кладбища проходил овраг, предстояло много земляных работ.

В течение недели два батальонных БАТа превратили кладбище в ровную площадку, огородили столбами, двумя рядами колючей проволоки. При сносе кладбища на поверхности было много разбитой и раздавленной посуды, но что-то и уцелело. Некоторые оборотистые солдаты отправляли домой посылки с посудой. (Перед выселением немцы прятали ценное для них имущество, которое не могли взять с собой, например посуду, на этом кладбище). Через два дня вся техника батальона стояла ровными рядами на новом месте.

Меня должны были уволить в августе, оставалось служить около месяца. Жену и сына я отправил в Майкоп к родителям, следом отправил контейнер с вещами, сдал квартиру и перебрался в офицерское общежитие в Советск. Общежитие находилось на территории гарнизона, вход через КПП танкового полка. Комнаты на два человека со всеми удобствами, уборку, смену белья делали горничные. Надо сказать, что общежитие (гостиница) сохранилось от немцев. Видимо, тут жили офицеры, так как при немцах тут было танковое училище имени Гудериана.

Почти все двухгодичники были уволены к средине августа. Остались только те, кто попал в приказ о проведении учений для слушателей академий. Меня вывели за штат. Должность сдал выпускнику военного училища. Ходил на развод. Иногда комбат просил выполнить отдельные поручения, приказать уже не мог. Я ездил старшим на обкатку новых КРАЗов-255, ездил в лес за брёвнами, камнем, кирпичом для постройки боксов. С сентября начали платить за выслугу (после двух календарных лет службы), к окладу плюс двадцать рублей. Кстати, находясь за штатом, денежное содержание получал полностью.

Один раз послали старшим в колонне из семи машин на полигон. Там заканчивались командно-штабные учения. Командиры частей Советска, в том числе и наш комбат, на другой день должны были разъехаться по делам, в основном, в штаб округа. Когда подъехали к КПП полигона, у нас проверили документы, объяснили, как и куда ехать, но не предупредили, что выезжать на ровную, грейдерованную дорогу нельзя, она только для командующего округом. А я повёл колонну по ней, подъехал к штабу полигона и тут же был арестован начальником гарнизона. Чего только я не услышал от этого полковника! Обещал снять звёздочку. Мне надоело его слушать, сказал, кто я, что звёздочки мне не нужны, что через неделю увольняюсь. Кончилось всё ничем, и я спокойно вернулся в часть.

Недалеко от КПП, где была гостиница, был железнодорожный вокзал и хороший ресторан. Напротив было здание университета (при немцах). На фасаде сохранилась памятная доска, где на немецком языке было указано, что в XIX веке (точно не помню) его окончил известный философ Кант. В университете стояла воинская часть.

Хочу отметить характерную особенность планировки немецких городов в Пруссии. Планировка строилась по принципу радиальных лучей, сходящихся в одной точке. Шесть-восемь улиц сходились к одной площади. В центре площади — большое здание в форме многогранника по числу улиц. Цокольный этаж высотой метра два выложен из гранитных глыб с узкими бойницами-окнами. Из одного такого дома простреливаются все улицы. Таких площадей несколько, в зависимости от размера города. Советск в 1971 году выглядел очень специфически: центр не разрушен, часть, примыкающая к реке Неман, разрушена сильно — улицы расчищены, целые кварталы в развалинах, груды битого кирпича, заросшие кустарником и травой. Местами сохранились ограды с калитками и воротами, таблички с номерами. Некоторые дома с пробоинами в стенах и крышах. Улицы мощены камнем, следы от воронок заделаны асфальтом, кругом ливневая канализация. Дороги за городом извилистые, проходят вдоль оврагов и озёр, то есть по землям, самым неудобным для сельского хозяйства, с двух сторон дорог — большие деревья.

Поля были снабжены дренажной системой. Пористые керамические трубки диаметром 50 мм и длиной полметра, вставленные друг в друга, располагались параллельно на расстоянии 0,7 метра и на глубине 0,4 метра, соединялись поперечным дренажом большего диаметра, и так до ближайшего ручья или озера, которых там хватает.

Дороги, ведущие к хуторам, были нормальной ширины, но вымощена была только одна полоса. В поисках строительных материалов нам приходилось посещать брошенные хутора и маленькие городки на два-три десятка домов. Всё было разграблено. Но нас интересовал кирпич и брусчатка. Вывозили машинами.

В нашей части служили два сверхсрочника, уже в возрасте. Во время войны они были солдатами комендантского взвода в городе Тильзит. Взвод выполнял роль местной власти: распределение продуктов, организация общественных работ по расчистке улиц, восстановление общественно значимых объектов. Так было до 1947 года, до приказа сверху, по которому всё немецкое население подлежало депортации в Восточную Германию в трёхдневный срок. Из города уходили пешком с чемоданом на одного человека. Чемоданы везли на подводах. В Черняховске грузили в эшелоны, и дальше на поезде. Население всё выполняло безропотно. Больше месяца город был совершенно безлюдным, выли собаки и кошки. Затем приехали первые машины с советскими людьми — бывшими зэками, мужчинами и женщинами. Заселялись, кто где хотел. Начались драки, убийства. Спокойная жизнь у комендантского взвода кончилась. Таких «десантов» было два. Через некоторое время стали приезжать нормальные люди, специалисты. Стали расквартировывать воинские части, появилась местная власть. Запускали в работу сохранившиеся предприятия, например, бумажную фабрику, хлебозавод. Так как город захватили стремительно, фашисты практически ничего не взорвали. Всё, что было разрушено, — результат бомбёжек и артобстрелов. Когда я уже был за штатом, поехал в Неман по привычной дороге. Но около судоремонтного завода стояло оцепление, всех поворачивали в объезд. Оцеплением командовал знакомый лейтенант, и он рассказал, почему закрыт проезд. Я уже говорил о протоке около завода и озере в городском парке. Горисполком решил почистить озеро. Земснаряд начал от протоки отсасывать грунт, ил, и сразу всплыла речная мина. Приехали минёры-водолазы из Калининграда и обнаружили ещё несколько мин и большие железные ворота на бетонной стене. К моменту, когда я подъехал, обнаруженные мины отбуксировали за город и решили протоку перекрыть, а воду откачать. До реки было не больше ста метров. Дальнейшие события мне не известны.

Накануне увольнения «нашего брата» в Советск приехали вербовщики из Вильнюса, Даугавпилса, Риги. Мне предложили работу в Вильнюсе заместителем начальника цеха или мастера, обещали квартиру, русскую группу в детсаду, трудоустроить жену. Я вежливо отказался. Предлагали только русским, и некоторые согласились. Полковник Аринцев из инженерного штаба округа, часто бывавший в нашей части, предложил мне остаться в кадрах с перспективой присвоения очередного звания и направления в Германию на должность командира роты. Обещал, что через пять лет у меня будет мебель, ковры, посуда и т. д. Я знал, что это правда, что так и будет, общался с теми, кто уже служил в Германии.

Как я уже говорил, нашего командира роты капитана Махрова в мае 71-го года перевели в другой округ, а на его место пришёл старший лейтенант по фамилии Бам, командир и специалист совсем слабый. Молодой, кругленький, его папа в округе какой-то большой начальник. Все ротные дела легли на меня. Хорошо, что это быстро кончилось. В одну из поездок в Калининград был у Бама дома: немецкий двухэтажный особняк, сад на два десятка плодовых деревьев, кустарники. В доме много посуды, мебель шикарная, большие часы на полу. Он сказал, что посуду откопали в саду. Такое вполне могло быть.

В сентябре наш лейтенант Коробов решил жениться и устраивал в железнодорожном ресторане торжество. Но рано утром объявили тревогу. В ресторане рассчитано было на тридцать человек: невеста с родителями, жених с матерью, приглашённые, в том числе и я, — стол накрыт, деньги заплачены, всё пропадает, хоть плачь. Тогда мы втроём, в соответствии с украинской пословицей «пусть лучше пузо лопнет, чем добру пропадать», стали пересаживаться вокруг стола, откупоривая бутылки со спиртным, наливали по десять грамм и выпивали. Помню, что пересели раз пять, и всё — я отключился. Стыдно вспомнить. Три дня лежал в гостинице пластом. Приподниму голову, глотну кефир — и сразу назад. В норму пришёл через неделю.

25 октября пришёл приказ: уволить с 27 октября. Раздал оставшуюся форму, получил денежное содержание с учётом выслуги плюс два оклада подъёмных, проездные литеры и к вечеру был в Черняховске. Билет оформил с доплатой на ближайший поезд «Варшава — Москва» в международный вагон — купе одноместное, кругом бронза, зеркала, душ. Проводник в ливрее (форменной одежде для лакеев). Ехал, как барин. Из Москвы — в Новочеркасск, откуда призывали. Сдал военный билет кадрового состава, получил военный билет офицера запаса, снялся с учёта, получил свой паспорт — и домой, в Майкоп. В Москве купил всем подарки.

Подводя итоги начального периода жизни, хотелось бы коротко отметить следующее. Послевоенная жизнь — и для моих родителей, и для нас, двух братьев и сестры, — была трудной материально. Например, мне покупали стакан молока в день, и на это уходила вся зарплата матери. Отсутствовали или были в недостатке многие товары. Но была твёрдая уверенность, что всё наладится. Жизнь подтверждала эту уверенность каждый год, каждую пятилетку. Настроение у большинства людей было оптимистичное, жизнь менялась к лучшему на глазах, для молодёжи были открыты все возможности. Так, мой товарищ Петров Василий воспитывался бабушкой, родителей не знал (сгинули в тюрьме), после ПТУ работал каменщиком. Окончил Ейское военное училище, стал первоклассным лётчиком, служил в Азербайджане. Женился, родился сын. Погиб, спасая город от падающего своего самолёта с бомбовой нагрузкой. Похоронен в Ейске на кладбище героев. Коновалов Владимир, из семьи лесничего, после ПТУ работал каменщиком. Окончил Краснодарский университет, стал в нём преподавателем, а в дальнейшем профессором. В нашей семье мы с братом получили высшее образование, сестра Катерина — неполное высшее. Родители получили новую квартиру, бесплатно!

VII

Приехав в Майкоп, встал на учёт в военкомате. Приписное свидетельство не дали, затребовали личное дело в Новочеркасске. Я попадал в первую категорию учёта, и меня должны были приписать в кадрированную воинскую часть на должность по специальности. Такой был порядок. Армейский отпуск у меня был до десятого декабря, и я поехал в Ейск за женой и сыном. В Майкопе стали жить с родителями.

Устроился на завод в цех № 1 на должность инженера-технолога. Через две недели перевели в техотдел. В то время молодой специалист, учившийся от предприятия, имел льготы на получение жилья. Предприятие развивалось, но ещё не имело средств для самостоятельного строительства. Строили пять-шесть квартир на паях с городом или с другими предприятиями. Строить можно было только пятиэтажки.

Я, Наташа и Рома год прожили с родителями, потом ушли на съёмную квартиру. Романа с трудом устроили в садик, Наташа стала работать в институте «Адыгколхозпроект» в техотделе. В 1974 году, в мае, я был назначен заместителем начальника техотдела. В этот период начальник техотдела Бринь В. С. отсутствовал целый год, а зарплату получал. В туристической поездке по Египту его жену парализовало, и он за ней ухаживал, пока она не умерла. Хитрый товарищ, он мне много проблем создал. В 1978 году я стал начальником техотдела. В нём в это время было 25 сотрудников.

В период с 1974-го по 1985-й год завод бурно развивался. Число рабочих увеличилось с трёхсот до шестисот пятидесяти человек, производственные площади увеличились в пять раз, в том числе и за счёт вторых этажей. Был построен семиэтажный административный корпус, четырёхэтажный служебно-бытовой корпус, приобреталось новое высокопроизводительное оборудование, автоматы и полуавтоматы. Мне приходилось составлять планы технического перевооружения, освоения новой техники, технологий. Главный критерий — расширение номенклатуры (списка выпускаемых изделий) и увеличение объёма производства. План технического перевооружения, заявки на новое оборудование надо было согласовывать и утверждать в ВПО (Всесоюзное производственное объединение) «Союзмашнормаль», в составе министерства станкостроительной промышленности, так как они выделяли деньги и на капитальное строительство, и на новую технику. Расчётами надо было доказать, что срок окупаемости затрат — два или три года, иногда и пять лет (это, в основном, капитальное строительство). Освоение новой техники, оборудования, новой технологии, номенклатуры — всё было жёстко увязано с прогрессивкой, премиальными. По всем показателям существовала жёсткая система отчётности, не зависимая от заводов и министерства. Чтобы не наказать коллектив, приходилось постоянно заниматься этими сложными вопросами. Приходилось составлять планы работ для цехов и других подразделений, в том числе и для работников техотдела. Кроме этого ставилась задача снижать трудозатраты, повышать коэффициент использования металла (а мы перерабатывали девять тысяч тонн стали разных марок). Мы выпускали три тысячи тонн высокопрочного крепежа (прошедшего термическую обработку) и ещё полторы тысячи тонн точёных изделий. 80 % нашей продукции шло для машиностроения и 20 % составляли товары народного потребления.

Конкурентов по работе у меня не было, были только завистники. Был такой технолог Чмыхов, инженер по термообработке. Он писал на меня кляузы директору и в КГБ по поводу увеличения нормы обслуживания одношпиндельных автоматов. Наладчики, естественно, были недовольны (так как увеличилось количество обслуживаемых автоматов на одного наладчика). Но это было не административное решение, к этому долго готовились. После беседы с представителем КГБ в моём кабинете и, видимо, с рабочими всё успокоилось. В тот момент о Чмыхове я не догадывался. Но когда я работал уже на хозяина в качестве главного инженера, он писал на меня кляузы в Ростов и даже пытался меня шантажировать. Тут всё и открылось.

В советское время я много ездил в командировки — в Москву, Воронеж, Владимир, Калугу, Харьков, Ереван. Решались вопросы по приёмке нового оборудования в составе комиссии министерства, принимал участие в совещаниях ведущих специалистов заводов ВПО «Союзмашнормаль», а их было 25 — в Прибалтике, на Украине, в Армении и по РСФСР.