Войны за становление Российского государства. 1460–1730

Даже через десять лет после окончания Ливонского войны ситуация в Русском государстве была далека от идеальной. Сельское хозяйство было в упадке, и размеры собираемых податей продолжали резко снижаться. Вокруг Новгорода обрабатывалось только 5–10 % пахотных земель; множество поместий оставались заброшенными. Вокруг Москвы ситуация была несколько лучше: земледелием занимались на 30–40 % земель [Масловский 1891, I: 192–193; Hellie 1972: 94–97, 106]92. Многие крестьяне, которые еще не сбежали в южное пограничье в поисках более свободной, хотя и менее стабильной жизни, продали себя в рабство, приняли монашество или переселились в крупные поместья, где было проще пережить тяжелые времена. Для мелкопоместного дворянства последствия этой миграции были катастрофическими.

Правительство Годунова отреагировало на это продлением периода заповедных лет, введенных еще Иваном Грозным в качестве временной меры, которая лишила крестьян их древнего права перехода от одного хозяина к другому в течение двух недель после сбора урожая. К 1602 году крестьянский выход оказался фактически под полным запретом.

Однако ставка Бориса Годунова на помещиков не сработала ни в политическом, ни в военном отношении. Крестьяне продолжали бежать, и крестьяне продолжали восставать. Дворяне и дети боярские по-прежнему уклонялись от несения службы, а среди тех, кто все же являлся на сборные пункты, многие были плохо вооружены и обучены. Нельзя сказать, что вина за такое положение вещей лежала целиком и полностью на царе Борисе. Из-за долгих холодов, установившихся вследствие Малого ледникового периода, и вызванного этим Великого голода (1601–1603) Русское государство оказалось на грани экономической катастрофы. Правительство помогало голодающим, в том числе из личных амбаров царя, однако остановить народное брожение было уже невозможно. На усмирение народных бунтов и восстаний были брошены войска.

Провал внутренней политики Бориса Годунова имел тяжелые последствия для всего Русского государства. Обнищание народных масс, повальное бегство крестьян и катастрофический недобор налогов привели к брожению в русском обществе. При этом, что было крайне нетипично для того времени, недовольство царем охватило не только бояр, которые представляли собой политическую элиту империи, но и мелкопоместное дворянство, а также и другие слои населения, как правило, не участвовавшие в политической жизни Русского государства. Многие восприняли Великий голод как Божью кару и знак того, что царствование Бориса Годунова было незаконно [Perrie 1995: 245–246]93.

Появился новый претендент на царский престол, получивший широкую поддержку масс. Им стал Дмитрий Иванович, младший сын Ивана Грозного от его седьмой жены Марии Нагой. История царевича Дмитрия очень напоминает легенду о «принцах в Тауэре», якобы убитых по приказу Ричарда III. В обычных обстоятельствах Дмитрий Иванович вообще бы не считался легитимным наследником русского престола, поскольку брак его матери с Иваном IV не был благословлен церковью. Тем не менее, поскольку его единокровный брат Федор оставался бездетным, вокруг юного царевича, которому на момент смерти его отца в 1584 году не исполнилось и двух лет, сразу начали плестись политические интриги. В результате он со своими опекунами и родичами был сослан в Углич, где и умер в 1591 году при не до конца выясненных обстоятельствах. Дело о смерти царевича Дмитрия расследовала прибывшая из Москвы следственная комиссия – якобы совершенно независимая и самостоятельная, – которая признала смерть мальчика несчастным случаем и исключила причастность к ней царя Федора и его регента Бориса Годунова. Казалось, что на этом Угличскому делу пришел конец.

Однако в 1603 году в Речи Посполитой – на относительно безопасном удалении от Москвы – объявился молодой человек, объявивший себя царевичем Дмитрием, чудесным образом пережившим попытку покушения на себя со стороны людей Бориса Годунова94. Каково было подлинное происхождение этого юноши, неизвестно, хотя, скорее всего, он был самозванцем – возможно, искренне верившим в рассказываемую им историю. Впрочем, кем бы он ни был, объявивший себя «истинным царевичем» Дмитрий быстро заручился поддержкой значительной части населения Русского государства, особенно на юге. В 1604 году он, объявив о своих притязаниях на трон, пересек со своими сторонниками юго-западную границу Русского царства; так начался период войн и волнений, продлившийся почти десять лет.

Казаки на южных окраинах

Южное пограничье Русского государства сыграло важную и сложную роль в военных событиях Смутного времени, начало которым было положено в 1604 году. В отличие от центральных областей русской империи, здесь наблюдался существенный рост населения, и даже осваивались новые земли. Этот приток переселенцев был по большей части спонтанным, а не инициированным государством. Бывшие мелкопоместные дворяне и дети боярские, бывшие крестьяне, бывшие боевые холопы, даже стрельцы, пушкари и прочие обученные военному делу служилые люди начали массово бежать на юг еще в 1580-х годах. Многие из них перестали получать жалованье из опустошенной государственной казны; другие считали, что с ними плохо обращаются [Скрынников 1978: 96; Загоровский 1969: 7, 21–24].

Некоторые из этих беглецов обосновались в лесостепи, и Русское государство быстро начало извлекать выгоду из их присутствия. После того как в 1591 году крымское войско дошло до стен Москвы, Годунов укрепил и расширил засечную черту, возведенную при Иване Грозном, и построил шесть новых крепостей на южных рубежах Русского государства, чтобы защитить население степного приграничья от новых набегов95. В этих городках были поставлены гарнизоны, состоящие из набранных в центральных областях Руси служилых людей «по призыву» – в основном стрельцов. Некоторые из новых переселенцев охотно шли на службу царю в обмен на хоть какую-то поддержку и защиту со стороны государства, становясь кем-то вроде «городовых казаков». Правительство, когда имело такую возможность, выплачивало этим людям жалованье, одаривало их земельными наделами, строило новые укрепления для их защиты, время от времени снабжало их едой, вооружением и амуницией, а в экстренных случаях даже высылало в поддержку им войска. Поощряя военную колонизацию и сельскохозяйственную экспансию, Москва пыталась вернуть своих беглых граждан в лоно империи и обратить их пассионарность себе во благо. В некоторых случаях эта политика оказывалась успешной, однако не менее часто она вызывала отторжение со стороны переселенцев. Тем не менее ни одна другая держава, граничащая с Северным Причерноморьем, не предпринимала столь последовательных и финансируемых из государственной казны усилий по освоению этих территорий [Загоровский 1969: 23–25]96. Наличие этих крепостей существенно ускорило продвижение Русского государства далее на юг.

Другие беженцы из центральных областей Русского государства изо всех сил пытались оказаться вне пределов досягаемости со стороны Москвы. Вольные люди, пастухи и торговцы жили на окраине степи; среди них были представители самых разных народов – калмыки, чуваши, черемисы и ногайцы, – а также многоэтничные казачьи общины, которые принимали к себе некоторых беглецов. Жизнь казачьих общин часто преподносится в романтическом свете, как вольная, демократичная и «рыцарская»97; вместе с тем она была нестабильной и полной опасностей. Самыми крупными и политически влиятельными из этих общин были донские казаки на юго-востоке русских земель и запорожские казаки на Днепре в южной Украине. На начало Смуты оба этих казачьих войска существовали уже не менее 100 лет. Другие небольшие общины, рассеянные по всей границе степи от владений Османской империи до восточного берега Дона, тоже занимались набегами. Согласно официальной истории казачества, вся деятельность этих вольных общин была направлена исключительно против турок и крымских татар; на самом деле в своих грабежах и пиратстве они не всегда были так избирательны.

В XVI столетии казаки стали играть еще более важную роль в освоении степи. Казаки были всегда готовы вступить в бой и, что было редкостью в условиях степи, имели доступ к огнестрельному оружию, поэтому Русское государство (а также Речь Посполитая) охотно использовало большие отряды казаков в качестве союзников или как вспомогательные войска. Небольшие группы этих вольных людей (или отдельные бойцы), желавшие перейти на оседлый образ жизни, становились городовыми казаками при южных крепостях. Однако полагаться на казаков было еще более рискованно, чем на переселенцев, живших севернее в лесостепи. Казачьи войска и городовые казаки хранили верность царю только до тех пор, пока тот оказывал им помощь и одарял их деньгами и товарами [Багалей 1886a: 94, 104–105; Чернов 1954: 88–89; Загоровский 1969: 54–64; Longworth 1970: 14 и далее]. Более того, казаки постоянно заявляли о своей независимости, и любые попытки центральной власти посягнуть на казачью вольницу довольно часто вызывали у них отпор. Особенно сильно казачество было недовольно посягательствами на свои свободы со стороны правительства Бориса Годунова.

Хотя казаки, безусловно, представляли собой многоэтничную общность, их образ жизни и репутация оказали огромное влияние на разнородное население русского степного пограничья, частью которого эти самые казаки и являлись. Парадоксальным образом, при всем этнокультурном многообразии, характерном для русского пограничья, в нем присутствовала и определенная гомогенность. Так, например, многие поселенцы, обосновавшиеся на южных рубежах Русского государства, обучились навыкам выживания и искусству с ходу вступать в бой, хотя некоторые из них были профессиональными солдатами, а другие нет. Богатых землевладельцев было мало, и большинство жителей пограничья принадлежали к одной и той же экономической страте: важнейшим источником дохода для них являлась служба. Финансовые или политические проблемы, возникающие в Москве, угрожали их образу жизни и ставили под сомнение их лояльность центральной власти. В результате многие из этих поселенцев с недоверием относились к принятым в Русском государстве социальным конвенциям и навязанному из столицы порядку вещей. На Юге не придавали большого значения разнице между службой «по отечеству» и службой «по прибору», и сословные границы, незыблемо соблюдавшиеся в центральных регионах русской империи, были здесь в значительной степени стерты. Некоторые южане (хотя и не все) исповедовали простой православный «патриотизм», согласно которому язычники и еретики по ту сторону границы были врагами русской веры.

В образе жизни казаков и жителей русского пограничья было очень много общего; именно поэтому многие соотечественники относились к ним с недоверием. Южане различного социального происхождения сыграли важнейшую роль в военных кампаниях Смутного времени. Они зависели от Русского государства, но их отношения со столицей всегда были сложными, поэтому, выступая в походы на север, они не всегда шли сражаться на стороне правительства. Их часто называли казаками, хотя, строго говоря, не все из них ими являлись; это слово не несло положительной коннотации, а четко разделяло маргинализованный Юг от исконно русского Центра.

Гражданская война

С 1604 года, когда «царевич Дмитрий» с войском, состоявшим из казаков и поляков, пересек на юго-западе границу между Речью Посполитой и Русью, и до 1613 года, когда был коронован Михаил Романов, Русское государство почти непрерывно пребывало в состоянии войны. Хотя царская власть в Москве оставалась в руках Годунова вплоть до его смерти в 1605 году, юг и юго-запад русской державы стали ареной военных действий между правительственными войсками и отрядами претендента. Однако, когда новым царем стал сын Бориса Федор (год правления 1605), баланс сил быстро изменился в пользу «царевича Дмитрия», который летом 1605 года триумфально вступил в Москву и взошел на царский престол, став известным как Лжедмитрий I. Год спустя он был убит в результате боярского заговора, и трон занял один из главных заговорщиков Василий Шуйский. В течение следующих пяти лет (1606–1610) Шуйский правил на большей части северных и центральных территорий Русского государства, однако так и не смог подавить различные восстания, возглавляемые Иваном Болотниковым98, так называемым царевичем Петром99 и Лжедмитрием II100, чьи притязания на престол поддержали многие отряды, сражавшиеся за Лжедмитрия I. Пытаясь исправить положение дел, которое становилось все более угрожающим, Шуйский в обмен на военную помощь отдал Швеции Корельский уезд на северо-западе новгородских земель. Это решение привело к тому, что Речь Посполитая немедленно объявила войну России, и в результате заговора Василий Шуйский был смещен. Пришедший к власти боярский совет (Семибоярщина) признал русским царем польского королевича Владислава, и вскоре после этого Москву заняли польские войска. По очевидным причинам эти годы Смутного времени часто называются историкам периодом внешней интервенции.

Исследователи до сих пор продолжают спорить о причинах этих непрекращающихся военных конфликтов. Главенствующая точка зрения, истоки которой лежат еще в советской историографии, описывает происходившие тогда события в контексте социальной революции, объясняя эти войны реакцией народных масс на закрепощение или, что представляется более правдоподобным, недовольством казаков и других вольных людей все более жестким ограничением их свобод со стороны продолжающего свою активную экспансию Русского государства. Однако, хотя рост русской империи и связанное с этим введение новых повинностей для низших сословий, безусловно, создали предпосылки для народного возмущения, такие простые объяснения, сводящие все исключительно к социальным мотивам, не выдерживают проверку фактами. Почти все армии, участвовавшие в войнах Смутного времени, состояли из людей, принадлежавших к самым разным сословиям и экономическим стратам. Также важно отметить и географический аспект этого противостояния: гражданская война по большей части велась между югом и юго-западом Русского государства с одной стороны и севером и центром с другой. В одном исследовании высказана такая точка зрения, что перемены в политическом и военном устройстве Русского государства, которые и сами по себе настороженно воспринимались русским обществом, наложились на глубочайший экономический кризис, переживаемый Россией, и возникшую в связи с этим неопределенность в вопросе законности царской власти101.

Если говорить о военной стороне вопроса, то, безусловно, важнейшим фактором стала неспособность Русского государства удовлетворить запросы людей, состоявших на государевой службе, особенно в тех регионах империи, где бо́льшая часть населения не имела других источников дохода. Беспомощность правительства в этом вопросе подточила лояльность армии и ослабила и без того невеликую военную мощь государства. В ходе гражданской войны выяснилось, что у армии огромного бюрократического государства, как ни парадоксально, нет никакого превосходства над сплоченными, но лишенными какой-либо материальной поддержки антиправительственными силами.

Однако в начале конфликта дела обстояли иначе. Царь Борис (годы правления 1598–1605) был прекрасно осведомлен о деятельности, развернутой в 1604 году самозванцем, однако явно не придавал всему этому большого значения. Москва на удивление мало готовилась к предстоящей войне. Когда в конце года Лжедмитрий вторгся в юго-западную область Русского государства, численность его войска, состоявшего из польских наемников и казаков, составляла около 4000 человек. Объявивший себя истинным царевичем Дмитрий обладал красноречием и харизмой, в то время как последние действия Бориса Годунова вызывали массовое недовольство. В результате на сторону самозванца вскоре перешли немало местных людей, а некоторые близлежащие крепости сдались ему без единого выстрела. Однако даже несмотря на эту неожиданную и активную поддержку со стороны населения юго-западного края, немногочисленные правительственные войска, оставшиеся верными Борису, смогли одержать несколько побед. Так, небольшой, но хорошо оснащенный гарнизон Новгорода-Северского под командованием обученных офицеров смог отразить штурм крепости войском Лжедмитрия: у нападавших не было полевой артиллерии [Маssa 1982: 76–77; Масса 1937: 84–85; Скрынников 1988: 143, 147–148].

Силы Дмитрия продолжали расти, и Борис Годунов объявил сбор правительственных войск. Часть тех людей, на которых мог рассчитывать царь, несла военную службу в других местах – участвовала в походе на Кавказ или состояла в гарнизонах приграничных крепостей. Многие не откликнулись на царский призыв, так как были слишком бедны или испытывали враждебность по отношению к Борису из-за экспансионистской политики. Тем не менее в итоге царская рать, в которой были стрельцы, тринадцатитысячное поместное войско, боевые холопы, крестьянские рекруты и около 2500 европейских наемников, превосходила численностью армию Дмитрия [Скрынников 1988: 55–57; Dunning 2001: 150–156]102. Разрядный приказ до какой-то степени обеспечил снабжение этого войска. Ему все равно приходилось полагаться на фуражировку, однако, продвигаясь вглубь вражеской территории, войско все же не в такой степени зависело от доброй воли местного населения, как армия самозванца.

Очевидцы первых столкновений между войсками Годунова и Лжедмитрия на юго-западной окраине Русского государства в своих мемуарах все как один отмечают ключевую роль, сыгранную в этих боях обученными частями, имевшимися в распоряжении каждой из сторон. В первой стычке, состоявшейся у стен осажденного Новгорода-Северского, три отряда польской кавалерии напали на полк правой руки царской армии. Судя по всему, застигнутые врасплох правительственные силы не сумели оказать достойного сопротивления, а преданные самозванцу казаки сражались отважно и доблестно (стоит отметить, что казаки хранили верность Дмитрию до самого конца) [Bussow 1994: 423]. Вскоре после этого боя состоялась битва при Добрыничах, где польская конница вновь начала боевые действия, атаковав правительственный полк правой руки. Поначалу хорошо скоординированные действия поляков, казалось, склонили удачу на сторону Лжедмитрия. Однако в ключевой момент боя царская пехота открыла залповый огонь по основным силам армии самозванца, которые выдвинулись вперед, чтобы довершить разгром войск Бориса. Хорошо обученные стрелецкие полки вели массированный огонь из-за стен гуляй-города. Кроме того – видимо, по указанию капитана Маржерета, возглавлявшего отряд наемников, – остальные пехотные части стали вести массированный огонь по противнику, выстроившись в длинные шеренги; это стало первым примером использования русскими войсками линейного боевого порядка, который совсем незадолго до этого стал впервые применяться в Западной Европе. Армия Лжедмитрия пустилась в беспорядочное бегство. Важно отметить, что кавалеристы Маржерета сразу же начали преследовать бегущего противника; некоторые отряды поместного войска последовали их примеру. Правительственная армия одержала победу, и бо́льшая ее часть сразу же занялась мародерством на поле боя [Margaret 1983: 62–64; Маржерет 1913; Bussow 1994: 40; Чернов 1954: 84]. Войско Лжедмитрия было полностью деморализовано, лишившись не только победного духа, но и большей части пехоты и добытой ранее артиллерии.

Однако армия Бориса не сумела воспользоваться плодами этой победы. Преданные Лжедмитрию казаки и местные гарнизонные войска постепенно склонили удачу на сторону самозванца, поскольку правительственные войска, хоть и получали подкрепления с севера, вынуждены были действовать на вражеской территории. После того как в апреле царь Борис умер, оставив наследником своего сына Федора, люди из армии Годунова стали массово переходить на сторону Лжедмитрия. Хорошо обученная и вооруженная огнестрельным оружием пехота, так ярко проявившая себя в битве при Добрыничах, доказала свою ценность еще раз, когда несколько тысяч преданных царю Федору стрельцов задержали наступление обессиленной тридцатитысячной армии самозванца на Москву [Маssа 1982: 101–102; Масса 1937: 103–104]103. Тем не менее в июне 1605 года новый царь триумфально въехал в столицу Русского государства.

Военная и внутренняя политика Лжедмитрия I (годы правления 1605–1606) мало отличалась от курса, избранного Борисом Годуновым. Он так же ограничил право крестьян на выход и раздавал новые земли, пытаясь помочь разоренному мелкопоместному дворянству и заслужить его поддержку [Hellie 1972: 101]. Зная о происходящих в Европе военных преобразованиях, Лжедмитрий вкладывал много средств в литье пушек и живо интересовался последними новинками в области военного дела: так, по его поручению в Москве был начат перевод книги о тактике. Наконец, он усилил свою армию, наняв капитана Маржерета и его солдат, которые до последнего хранили верность Годуновым104. Другие планы, в том числе крестовый поход против ислама (а именно нападение на турецко-татарскую крепость Азов), так и не были реализованы. Царствование Лжедмитрия I резко оборвалось незадолго до годовщины его вступления на престол. В то время как Москва готовилась к его свадьбе с католичкой Мариной Мнишек, бояре, во главе которых стояли Шуйские и Голицыны, организовали заговор, в результате которого Лжедмитрий был убит, а царем стал Василий Шуйский. Почти сразу же среди последователей самозванца разошлись слухи о том, что Дмитрию вновь чудесным образом удалось избежать смерти от рук своих врагов [Маrgeret 1983: 75; Маржерет 1913]105.

Хотя Василий Шуйский (годы правления 1606–1610) был отпрыском знатного боярского рода и крупной политической фигурой при московском дворе еще до восшествия на престол Бориса Годунова, ситуация в стране после его воцарения никак не стабилизировалась. Экономическое и социальное неравенство населения только усилилось. Главные внутриполитические вопросы, стоявшие перед правительством, – как обеспечить благосостояние помещиков, на чью военную и политическую поддержку оно рассчитывало опереться, и что делать со служилыми людьми из низших сословий – так и остались без ответа. Неспособность Шуйского решить эти проблемы усугубила политический кризис и снова ввергла Русское государство в гражданскую войну. Почти сразу же начались выступления против нового царя, однако противникам Василия, недовольство которыми было особенно сильно на юге, мешало отсутствие единого харизматичного лидера. Повстанцы под руководством Ивана Болотникова захватили несколько южных крепостей от имени царя Дмитрия. Другой претендент на престол, «царевич Петр», во главе казачьего войска шел на Москву с юго-востока. И Болотников, и Лжепетр собирали людей под знамена царя Дмитрия. Когда появился человек, объявивший себя спасшимся от смерти царем Дмитрием, его сразу же поддержало население русских земель, примыкавших к Речи Посполитой [Чернов 1954: 112].

Этот второй этап гражданской войны, во время которого действия протекали более разрозненно, чем раньше, тем не менее во многом напоминал кампанию Лжедмитрия I. По-прежнему главным оплотом антиправительственных сил было южное пограничье, но после 1606 года важнейшие успехи повстанцев были связаны с другой территорией – между Тулой и столицей. Несмотря на региональный характер противостояния, среди восставших были представители всех слоев русского общества: помещики, стрельцы, казаки, посадские люди, татары и другие народы [Perrie 1995: 172]. И в ставке Ивана Болотникова, и в других повстанческих лагерях было много бывших рабов, прошедших военную службу, – именно поэтому после окончания Смуты в армии Русского государства количество боевых холопов стало сокращаться [Hellie 1982: 471]. Опять-таки, помимо социального-экономического кризиса, охватившего русское общество, по-прежнему ставилась под сомнение легитимность нового царя – и как политического лидера государства, и как помазанника Божьего.

Хотя правительство Василия Шуйского набирало свои войска в тех регионах империи, где положение дел было более стабильным, количество обученных и умелых солдат, готовых встать под правительственные знамена, постоянно сокращалось, несмотря на все усилия, предпринимаемые его воеводами, в числе которых был такой выдающийся государственный и военный деятель, как Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, четвероюродный племянник царя Василия Шуйского [ВИО 1995, 1:159]106.

Так как гражданская война опустошала все большее число русских земель, государственная казна оскудела, и разница между войсками правительства и повстанцев практически сгладилась. И Василий Шуйский, и его противники обещали своим сторонникам землю и крестьян, и, когда имели такую возможность, выплачивали жалованье поместной коннице. Казакам платили деньгами и едой, а иногда давали им право взимать контрибуцию с той или иной области. С течением времени зависимость обеих враждующих сторон от этих войск становилась все сильнее. И те, и другие приветствовали участие «наемных иноземцев» как эффективное, хотя и непостоянное средство: после завершения в Европе различных войн готовых воевать в России за кого угодно было предостаточно. Однако оплата услуг этих наемников была делом непростым107.

Военные действия, возобновившиеся в 1606 году, не принесли успеха ни одной из сторон. Правительство Василия Шуйского наряду с конницей использовало артиллерию, а преданные царю служилые татары наводили ужас на врагов [Чернов 1954: 111], однако наступление царской армии на юг закончилось поражением в этом же году под Кромами. В ответ войска Болотникова осадили Москву, но так и не смогли ее взять. И осаждавшие, и осажденные испытывали нехватку продовольствия. Оказавшись в столь сложном положении, Шуйский все же не лишился поддержки севера и большинства московских бояр. Тем временем в Тушино, совсем рядом со столицей, обосновался новый претендент на царский престол – Лжедмитрий II. К нему из Москвы бежала часть бояр, в том числе Романовы, и в ставке самозванца было сформировано теневое правительство; основную военную силу Лжедмитрия составляли наемники из Речи Посполитой, и командовали ими польские военачальники108.

Год спустя эта патовая ситуация разрешилась, причем не в результате военных действий, а сама собой. Бесчинства, учиняемые армией самозванца, которая пыталась обеспечить себя припасами, не имея возможности централизованно собирать и распределять налоги, отвратили от Лжедмитрия II большинство его прежних сторонников. Стоявшие лагерем в Тушино наемники не получали жалованья; в лагере самозванца началась распря. В конце 1609 года Лжедмитрий бежал в Калугу, и в его бывшей ставке воцарился политический и военный хаос.

Иностранные армии

К тому моменту в политический конфликт, охвативший Русское государство, уже были втянуты соседние страны – Речь Посполитая, Швеция и, отчасти, Крымское ханство. После того как со смертью Лжедмитрия I исчезла угроза русского похода на турецко-татарский Азов, крымские татары возобновили регулярные набеги на слабо защищенную южную границу Руси.

В 1608 году, когда отряды Лжедмитрия II стояли под Москвой, Василий Шуйский решил обратиться за помощью к шведам и в обмен на 5000 наемников (и, как оказалось, еще около 10 000 добровольцев) уступил Швеции «Корелу с уездом» [Чернов 1954: 114]109. В действительности шведский король прислал только 3000 наемников, которые поначалу действительно принимали участие в военных действиях на стороне Шуйского, однако бо́льшая их часть вскоре покинула царя Василия, когда оказалось, что тот не в состоянии выплачивать им оговоренное жалованье. К 1612 году шведские войска стояли в Новгороде и Ивангороде и контролировали большой кусок русской территории вокруг Ладожского озера и к югу в сторону Пскова.

Речь Посполитая, в отличие от Швеции, участвовала в Смуте с самого начала. Изначально польско-литовские войска помогали мятежникам неофициально. В 1609 году поляки вторглись в пределы Русского государства и осадили перестроенную при Борисе Годунове Смоленскую крепость. В то же самое время командиры повстанцев в Тушино, оставшись без своего бежавшего в Калугу лидера Лжедмитрия II, начали переговоры с польским королем Сигизмундом III, предложив московский трон его сыну Владиславу. Кроме того, Сигизмунд надеялся упредить шведов, приход которых в Корелу угрожал территориям, которые Речь Посполитая получила в результате Ливонской войны. Поначалу удача сопутствовала полякам. В 1610 году Василий Шуйский был низложен, и польско-литовское войско быстрым маршем прошло по западным русским землям, несмотря на то что шведский король направил в Россию еще отряды своих наемников. В первое время поляки действовали от имени королевича Владислава, претендовавшего на русский престол, однако затем перешли к политике прямой оккупации [Howe 1916: 129]110. В 1610–1611 годах польский гарнизон, усиленный немецкими наемниками, стоял в Москве.

Однако оккупация поляками Москвы и других русских земель вызвала в народе возмущение. Так, Новгород сдался шведам; новгородцы заявили, что шведы, чье мастерство в области военного искусства делало их практически непобедимыми на поле боя, помогут Русскому государству в войне с Речью Посполитой. Хотя некоторые бояре пошли на сотрудничество с поляками, занявшими Москву, много русских людей испытывали острую неприязнь и к интервентам, и к наемным иноземцам – вроде тех, что перешли на сторону поляков в 1610 году, – и к тем царедворцам, которые вели с ними дела [Dunning 2001: 420; Platonov 1970: 124, 126; Платонов 2018]. К необходимости решения главных внутриполитических вопросов Смутного времени – о законности царской власти и судьбе служилого государства – добавилось еще желание избавиться от интервентов и восстановить порядок.

Хотя очаги сопротивления одновременно возникли в разных местах, ключевую роль в формировании национального освободительного движения сыграла русская провинция. Поскольку отряды поместной конницы собирались и формировались по региональному принципу, в регионах была сильно развита земляческая солидарность, благодаря которой и смогло появиться народное ополчение [Новосельский 1961: 231]. Непрекращающаяся торговля с севером и востоком позволила сформироваться довольно успешному и объединенному общими интересами купечеству. Рассылаемые патриархом Гермогеном111 грамоты, в которых он призывал русский народ подняться на защиту Отечества, привели к тому, что в ряде русских городов, в частности в Рязани, Нижнем Новгороде и Ярославле, были созданы народные ополчения [Davies 2002: 29; Platonov 1970: 146–147; Платонов 2018].

Первое народное ополчение, выступившее против поляков (1610–1611), не добилось успеха по целому ряду причин: новые самозванцы, соперничество между боярами, борьба за власть между военачальниками, представлявшими различные сословные и региональные группы. Ключевую роль сыграл разлад между казаками и поместным дворянством: первые стремились сохранить свою вольность, а помещики видели в них угрозу своему военному и социальному статусу.

Второе народное ополчение, во главе которого встали нижегородский купец Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский из захудалого дворянского рода, оказалось более успешным – отчасти из-за того, что различные группы, вошедшие в состав единого войска, сумели найти общий язык и договориться друг с другом. Казачьи предводители были инкорпорированы в русскую поместную систему, получив земельные наделы и крестьян; знатным землевладельцам были щедро обещаны новые поместья и субсидии. Городскому населению и стрельцам, из которых были набраны полки пехоты, было заплачено деньгами, собранными купцами. Неизбежные – и необходимые – переговоры бояр о переделе политического влияния велись отдельно и не доводились до сведения лидеров ополчения. Когда войска Минина и Пожарского окружили Москву, Речь Посполитая попыталась прийти на помощь своему гарнизону в Кремле. Однако в октябре 1612 года полякам пришлось сдаться ополченцам; в декабре король Сигизмунд предпринял попытку вновь захватить Москву, но потерпел неудачу [ВИО 1995, 1: 167]. Таким образом, именно русские провинциальные города, создав коалицию и выставив совместное ополчение, смогли восстановить единое Русское государство.

Однако капитуляция брошенного на произвол судьбы польского гарнизона никак не изменила того обстоятельства, что вооруженные силы России по-прежнему были слабо организованы и недостаточно хорошо обучены. В Русском государстве почти не осталось собственных профессиональных войск, которые так убедительно доказали свою эффективность во времена Смуты. Хотя победоносная армия Минина и Пожарского была подготовлена к войне лучше, чем ее предшественники, большинство людей в ней состояли на временной военной службе; по части вооружения и амуниции это было, по сути, степное войско. Опытные в военном деле казаки сражались рядом с необученными городскими и крестьянскими ополченцами. Хуже того, при всех своих претензиях на доминирующую роль в военном устройстве государства, поместная конница ни вооружением, ни подготовкой почти не превосходила городское и крестьянское ополчение [Hellie 1972: 168]. Несмотря на крепкий боевой дух и боевые навыки отдельных ратников, в целом русские вооруженные силы в конце Смутного времени были плохо подготовлены для того, чтобы в открытом бою противостоять тактически обученным или профессиональным армиям.

Восстановление Российского государства

Первоочередной задачей Российского государства была реставрация монархии. В 1613 году на волне народной поддержки (и благодаря пропаганде, за которой стояла его семья) царем стал юный Михаил Романов. Законность новой власти охотно признали и Земский собор, и влиятельные боярские кланы.

Однако избрание новой династии было только первым шагом на сложном пути восстановления Российского государства. Одна из первых проблем, вставших перед правительством царя Михаила, носила военный характер. Значительная часть западных земель Русского царства была по-прежнему оккупирована шведскими и польско-литовскими интервентами. Казачье войско, усиленное поместной конницей, выдвинулось на запад и вступило в столкновения с отрядами шведских наемников, уставших от бесконечной войны. В 1617 году был заключен Столбовский мир, по которому Россия вернула себе Новгород и некоторые другие города, хотя и лишилась выхода к Балтийскому морю. Война с Речью Посполитой протекала менее успешно, за исключением удачно отбитого польского штурма Москвы в октябре 1618 года. По условиям Деулинского перемирия, подписанного в 1618 году, Речи Посполитой достались огромные территории Русского государства между Смоленском и Черниговом. Возвращение этих земель стало главной целью отца царя Михаила Филарета, который, освободившись из польского плена, вернулся в Москву, был возведен в сан патриарха и стал фактическим главой государства при своем сыне.

Меры, которые принимала новая монархия, пытаясь восстановить общественный порядок, воинскую дисциплину и платежеспособность разоренного войной государства, не выглядели последовательными. С одной стороны, правительство царя Михаила провозгласило своей целью возврат к государственной модели, существовавшей в XVI веке, то есть воссозданию социальной и военной структуры служилого государства предыдущего столетия. Крупнейшие боярские роды охотно поддержали юного царя в 1613 году, особенно в связи с тем обстоятельством, что его могущественный отец Филарет в то время находился в польском плену [Bussow 1994: 167; Perrie 1995: 219–220; Crummey 1986: 254–255]. За свою верность и помощь в избрании Михаила царем они были щедро вознаграждены землями, крестьянами и высокими постами при дворе и в армии. Тот факт, что многие из этих людей сотрудничали с иностранными интервентами, ничуть не помешал им занять привычные (и даже более престижные) места в правящей верхушке Русского государства.

В начале правления царя Михаила был предпринят ряд шагов, намекавших на то, что провинциальные дворяне и дети боярские тоже вновь войдут в политическую элиту империи. Первое правительство Михаила Романова выполнило ряд договоренностей, заключенных при формировании армии Минина и Пожарского в 1611–1612 годах, и предложило некоторым помещикам необычно крупные земельные владения и денежные субсидии. Так, смоленские землевладельцы, лишившиеся своего имущества по Деулинскому перемирию, получили права на новые поместья на юго-западе Русского государства112. Были проведены новые межевания и составлены земельные кадастры, в которые вносилась вся информация о землевладельцах и их имуществе. Были приняты защищавшие права мелкопоместного дворянства законы, согласно которым право на владение землей закреплялось только за существующими знатными семьями. После краткого периода повышения податей в начале правления царя Михаила помещичьи земли были освобождены от некоторых налогов, и фискальная нагрузка по восстановлению Российского государства легла на плечи городского населения. Были вновь продлены заповедные лета, и взаимоотношения крестьянства с землевладельцами ухудшились. Начался медленный подъем сельского хозяйства. В 1620-х годах часть крестьян даже перебиралась в русские земли с запада. Экономическое положение части мелкопоместного дворянства улучшилось [Воробьев 1995: 93–108]113. Однако если говорить о ситуации в целом, то провинциальные землевладельцы-конники вновь не смогли восстановить свою экономическую и военную мощь. Правительство постоянно сомневалось в том, что они могут (и хотят) нести военную службу [Новосельский 1961; Чернов 1954: 124]114. Многим помещикам поручали малозначительные задания, например, зачисляли в крепостные гарнизоны.

При этом в бюрократическом аппарате, занимавшемся политическим и военным возрождением государства, произошли важнейшие изменения. Существовавшая еще в прошлом столетии система воинского призыва по городам, так хорошо проявившая себя в последние годы Смуты, получила более широкое распространение. Недавние события настолько убедительно продемонстрировали эффективность воеводской власти, что правительство стало назначать намного больше воевод, чем раньше; вся эта деятельность приобрела системный характер. С повсеместным введением воевод управление сосредоточилось больше на решении местных и военных вопросов [Чичерин 1856: 338–339]. Центральный бюрократический аппарат тоже быстро разрастался: в течение 20 лет после окончания Смутного времени число приказов увеличилось почти вдвое. До составления новых земельных кадастров была проведена перепись населения; на основании этой переписи собирались налоги, велись разрядные книги, выделялись субсидии обедневшим помещикам. Представляя центральную власть на местах, воеводы отвечали за ведение разрядных книг, фактически выполняя функции Разрядного, Поместного и многих других приказов. В течение следующих десятилетий отчеты, которые они отправляли в столицу, постепенно стали настолько подробными, что правительство уже не испытывало прежней необходимости в созыве земских соборов115.

А вот служилые люди «по прибору», сыгравшие такую важную роль в событиях Смуты и национально-освободительном движении, не получили достойного вознаграждения. Как правило, их «восстанавливали» в малозначительных должностях и направляли на службу в приграничные земли. Так, в частности, были набраны новые стрелецкие полки (единственные обученные войска в составе вооруженных сил Русского государства), однако большая часть из них была распределена по провинциальным крепостям, в которых не было достаточно средств, чтобы каждый стрелец получал полагающееся ему денежное жалованье. Число стрельцов, расквартированных в Москве, постоянно уменьшалось116. Точно так же царское правительство наотрез отказывалось хоть как-то расширить права казаков, несмотря на все их неоспоримые военные заслуги перед Русским государством в 1610–1613 годах. На самом деле, казаки были главной ударной силой русской армии в войне с Швецией и Речью Посполитой вплоть до 1617 года. Тем не менее казачьи войска, все еще остававшиеся в центральных областях государства, были подвергнуты фильтрации. Части беженцев, примкнувших к этим отрядам, было отказано в праве дальше считаться казаками, а некоторые были возвращены своим бывшим хозяевам. Некоторые казачьи начальники были наказаны за воровство, а небольшому их числу были пожалованы земли, и они вошли в русскую военную элиту как «поместные атаманы» [Сташевский 1913: 111; Platonov 1970: 168–169; Платонов 2018]. Хотя очень немногим казакам и удалось так или иначе встроиться в социальную систему Русского государства, в целом царское правительство по-прежнему относилось к казакам с недоверием, видя в них возможных мятежников [Сташевский 1913: 124].

В таких условиях к 1620-м годам взаимоотношения между Москвой и казачеством оказались примерно в той же точке, в которой они пребывали в XVI веке. Многие казаки вернулись в пограничье или в свои лагеря за пределами русских земель, где снова приступили к гарнизонной или кордонной службе. Иными словами, в сословной иерархии служилого русского государства казаки опять стали либо фактически служилыми людьми «по прибору», либо передовым отрядом русской колонизации и экспансии.

Однако после того, как бо́льшая часть казаков вернулась на пограничные территории, их статус – благодаря превосходным военным навыкам – стал постепенно меняться. Небольшая их часть вновь была одарена земельными наделами, в результате чего их социальное положение стало несколько иным, причем не обязательно более высоким. Часть казачьих атаманов получила субсидии из казны и право на землю в южных провинциях государства, что фактически приравняло их к помещикам. К середине XVII века Русское государство стало так сильно полагаться на казаков в своей военной политике, что был создан особый Казачий приказ, и тысячи казаков были переведены в состав действующей русской армии117. В результате всех этих уступок и ограничений взаимоотношения между казачеством и Москвой временно стабилизировались: казаки лишились части своих свобод, но получили за это материальное вознаграждение.

В то же самое время крупные казачьи общины на никем не контролируемых территориях превратились в степные квазигосударства со своими политическими целями. В 1620-х годах казаки-повстанцы, недовольные отношением к себе со стороны Речи Посполитой, раздумывали над присоединением к Русскому государству вместе со всеми завоеванными ими землями [Plokhy 2001: 277]. А в 1637 году донские и запорожские казаки захватили крепость Азов, принадлежавшую далекой, но внушающей трепет Османской империи. Сознавая, что удержать Азов им не под силу, казаки несколько раз предлагали передать крепость Москве, демонстрируя тем самым и свою преданность русскому царю, и свою боевую удаль. Русское государство в тот раз от такого подарка отказалось.

Таким образом, правление Романовых в первой трети XVII века не привело к восстановлению «традиционной» системы государства. Крупные боярские кланы, стоявшие за царем Михаилом и его отцом патриархом Филаретом, не просто восстановили свою прежнюю власть, но еще больше возвысились. Менее знатные потомственные землевладельцы сохранили свое политическое влияние. Однако даже выбравшись из бедности, они не могли быть уверенными в надежности своего политического статуса, поскольку он не был подкреплен положением в военной иерархии. На важный вопрос о том, как будет вознаграждена их служба царю, так и не было дано ответа. Тем временем многие служилые люди «по прибору» получили назначения в провинции и пограничные области, где казаки и другие обученные военному делу люди выглядели тем ядром, вокруг которого будут формироваться вооруженные силы Русского государства; это обстоятельство вызывало большую тревогу у мелкопоместного дворянства. Повсеместное введение воевод позволило центральному правительству намного более эффективно распоряжаться имеющимися ресурсами и решать некоторые вопросы на местах, выходя в какой-то степени за рамки традиционно установленной сферы деятельности.

Смоленская война

Предпринятая Михаилом Федоровичем попытка вернуть принадлежавший Речи Посполитой Смоленск, вошедшая в историю как Смоленская война (1632–1634), была только одним из эпизодов многолетнего регионального конфликта, происходившего к западу от границ Русского государства. Действия запорожских казаков сначала спровоцировали польско-турецкую войну (1620–1621), а потом склонили военную удачу на сторону Речи Посполитой в Хотинской битве (1621); возникшие в результате этой войны разногласия между поляками и запорожцами привели к казацким восстаниям в 1625 и 1630 годах. Шведы вели нескончаемые войны с Речью Посполитой за Ливонию. Победив в этом противостоянии, Швеция, ставшая одной из крупнейший в Европе военных держав, немедленно вступила в уже идущую Тридцатилетнюю войну (1618–1648). По-прежнему враждебно настроенная по отношению к Речи Посполитой Швеция подстрекала Русское государство напасть на Смоленск и вернуть себе этот город. После смерти короля Сигизмунда, совпавшей с окончанием Деулинского перемирия, царь Михаил решился нанести неожиданный удар по полякам.

К 1630-м годам русская армия уже почти 40 лет не имела опыта участия в международном конфликте. По сметному списку 1630 года общая численность людей, пригодных к несению военной службы, составляла примерно 100 тысяч человек. Около 27 400 из них были служилыми дворянами и детьми боярскими, которые некогда составляли основную ударную силу русского войска. Несмотря на все усилия правительства, предпринимавшиеся в предыдущие десятилетия, всего 15 850 человек из этого числа находилось на полковой службе, то есть были признаны способными принимать участие в походах. Остальные 11 580 дворян и детей боярских состояли на городовой и осадной (гарнизонной) службе; около 2000 из них были безземельными, а некоторые всадники были так бедны, что не имели лошадей. Согласно тому же сметному списку, процент служилых людей «по прибору» в русских вооруженных силах был даже немного выше, чем в конце XVI века [Чернов 1954: 125, 130; Сташевский 1919: 3–4]. В это число входили стрельцы (свыше 33 000 человек), которые в последнее десятилетие состояли в основном на гарнизонной службе и не имели большого опыта боевых действий. Хотя благодаря выделению земельных наделов и разрешению заниматься беспошлинной торговлей правительству удавалось поддерживать численность стрелецкого войска на прежнем уровне, стрельцы, вынужденные заниматься всеми этими посторонними делами, уже не являлись теми обученными профессиональными солдатами, какими они были когда-то. Кроме того, в распоряжении правительства было около 11 500 казаков и свыше 4000 пушкарей и затинщиков. Артиллерийские части были хорошо укомплектованы и оснащены. С конца 1620-х годов Русское государство запасалось пушками, порохом и ядрами; в 1632 году под началом иностранных инженеров началась отливка тяжелых осадных орудий [Сташевский 1919: 4–5]. Остальную часть от общего числа ратных людей – около 20 % – составляли татары, чуваши, мордва и прочие.

Разделение служилых людей по традиционным группам в сметном списке 1630 года хорошо показывает те проблемы в военном устройстве Русского государства, которые так и не были решены Романовыми к началу войны против Речи Посполитой. Со времен Ливонской войны в армиях Швеции и, пусть и в несколько ином виде, Польши колоссальным образом выросло значение таких факторов, как процентное соотношение пехоты и кавалерии, координация действий различных родов войск, наличие тактически обученного офицерского корпуса и постоянная (или хотя бы регулярная) военная подготовка [Frost 2000: 107–109, 128]. В русских реестрах (и в головах правителей государства) главное внимание уделяется сословной принадлежности ратников и тому, как они были призваны на службу и кто отвечает за их снабжение. По этим спискам трудно судить, какими военными навыками обладают те или иные войска и какие боевые задачи они могут решать: не все стрелецкие полки были регулярными, некоторые помещики не могли участвовать в боях или даже позволить себе коня и так далее.

Русское правительство хорошо понимало все риски войны с западными соседями. Уроки, полученные во время Смуты, не пропали даром, и, готовясь к нападению на Речь Посполитую, Русское государство заручилось поддержкой Швеции, которая в обмен на беспошлинные поставки хлеба (с 1628 года) посылала в Москву новейшее вооружение, амуницию и военных советников [Porshnev 1995: 58–59; Поршнев 1976: 227–228]. С начала 1630-х годов, по настоянию патриарха Филарета, в вооруженных силах Русского царства стали появляться новые пехотные полки – с большим офицерским корпусом, тактически обученные и по умолчанию профессиональные, – кроме того, значительно усиливались средства осады и артиллерии. Офицерами в русскую армию приглашались «наемные иноземцы», имевшие опыт боевых действий в Центральной Европе. Московские вербовщики предлагали большое жалованье, и недостатка в желающих испытать удачу в России не было. В 1630 году на русскую службу поступил шотландец Александр Лесли, успевший к тому времени повоевать и в польской армии, и за шведского короля. Лесли и другие подобные ему военные советники Михаила Федоровича нанимали в Европе целые корпуса иностранных офицеров с опытом службы в армиях Швеции или Голландии, которые обучали русскую пехоту последним тактическим новшествам [Сташевский 1919: 103, 109]118.

Однако традиционное распределение служилых людей по сословиям, как мы видим из сметного списка 1630 года, все еще не утратило своей актуальности, и новосозданные полки мало что в этой ситуации изменили. Так, когда 2000 беспоместных детей боярских было предложено пойти за жалованье пехотинцами (солдатами) в эти новые полки, очень немногие из них ответили согласием, так как служба в пехоте под началом иноземцев угрожала потерей социального статуса. Тем не менее со временем эти полки стали укомплектованными. Служили в них в основном татары, казаки, вконец разорившиеся дворяне, а позже и даточные люди (крестьяне и посадские); все это лишь еще сильнее способствовало тому, что служба в пехоте воспринималась как занятие, недостойное человека благородного происхождения. В 1632 году началось формирование конного (рейтарского) полка. Рейтарская служба была более престижной, поэтому дворяне и дети боярские записывались туда более охотно; одна из рот в составе этого полка была драгунской. Рейтары получали более высокое жалованье, чем солдаты (хотя и не огромное), что только усилило социальное расслоение, существовавшее в русской армии.

Всего до начала и в ходе Смоленской войны было сформировано десять таких воинских частей, получивших название полки «нового строя» (или полки «иноземного строя»). В пехотных полках числилось свыше 10 тысяч солдат, а в большом рейтарском полку одну роту составляли драгуны, обученные сражаться как в конном, так и в пешем порядке [Сташевский 1919: 320; Davies 1999: 164; Reger 1997: 24]. Каждый такой полк имел командную иерархию, организованную по новому образцу: полковник, подполковник, майор, капитан и т. д.; доля офицеров была больше, чем в традиционной русской сотне. Почти все офицеры и некоторые рядовые солдаты были наемными иноземцами. Воинская дисциплина и военная подготовка, отличавшие эти полки, не были в принципе чем-то новым для Русского государства, поскольку стрельцы проходили примерно такое же обучение, однако для солдат, набранных в эти части, это был первый опыт такого рода. Готовясь к войне и осаде Смоленска, русское правительство начало загодя запасаться провиантом и прочим снаряжением; также были наняты военные инженеры.

В итоге войско, которое под командованием воеводы М. Б. Шеина выступило в 1632 году на Смоленск, стало самой большой армией, собранной Русским государством со времен первого этапа Ливонской войны: всего в поход отправилась треть боеспособного населения империи. Больше половины этого войска составляли полки «нового строя» – почти все пехотные – под началом иностранных офицеров, вооружение и содержание которых оплачивала государственная казна. Чуть меньшую часть от общей численности армии Шеина составляло поместное войско, как обычно, разбитое на сотни. Остальные 16 % русской армии были набраны из служилых людей «по прибору» – стрельцов, казаков, татар и прочих отрядов; стрельцы в этой разнородной массе составляли меньшинство [Hellie 1972: 271]. Хотя предполагалось, что полки «нового строя» станут главной ударной силой этого войска (как ранее стрельцы и артиллерийские части), командование и структура русской армии оставались такими же, как и раньше. В целом эта кампания обошлась казне в огромную сумму. В начале войны правительство оплачивало ее за счет заблаговременно накопленных денежных резервов, а потом, когда эти средства стали иссякать, начало стремительно повышать налоги119.

С 1632 по 1634 год эта армия осаждала огромную крепость Смоленск, которая была не так давно перестроена по последнему слову фортификационной науки самими русскими; эти укрепления были спешно приведены поляками в порядок, однако гарнизон, защищавший город, был сравнительно невелик. Шеин, руководивший обороной Смоленска в 1609–1611 годах во время русско-польской войны, прекрасно знал устройство Смоленского кремля и окружил город сложной системой траншей и земляных укреплений. Очевидцы осады отмечали хорошую выучку русской пехоты, обилие припасов и снаряжения, имевшихся в распоряжении Шеина, и успешные действия артиллерии, наносившей ощутимый урон крепости120. В начале 1633 года казалось, что испытывающий недостаток продовольствия гарнизон Смоленска вот-вот сложит оружие. Однако недавно избранный королем Речи Посполитой Владислав сумел быстро собрать большое войско и блокировать русскую армию под Смоленском. Не в силах выбраться из окружения, в начале 1634 года Шеин был вынужден капитулировать.

Причины этого бесславного и сокрушительного поражения Русского государства в Смоленской войне историки объясняют по-разному. Русская армия располагала огромным обозом и существенным численным преимуществом над поляками. Стрельцы и полки «нового строя» хорошо проявили себя в боевых действиях. По словам очевидцев осады, действия русской артиллерии были превосходны, а полевые укрепления выстроены Шеиным по всем правилам военного искусства. Мало кто подвергает сомнению эффективность этих частей русской армии. Некоторые историки полагают, что, несмотря на все это, поражение в Смоленской войне было вызвано нерешительностью командования, вмешательством из Москвы и недоверием, которое русские испытывали к иностранным офицерам. Кроме того, из-за осенней распутицы часть артиллерийского обоза не сумела в ключевой момент кампании вовремя прибыть к стенам Смоленской крепости [Hellie 1972: 172–173; Fuller 1992: 21–34]. Также слабым звеном в русском войске оказалась конница (в отличие от пехоты). В армии, приведенной королем Владиславом, было много гусар. Эти небольшие полупрофессиональные кавалерийские отряды, мобильные и способные совершать тактические маневры, не дожидаясь указаний из штаба, загнали русскую пехоту в окопы. При этом русская конница была не так хорошо вооружена, сплочена и тактически обучена, как польские гусары, совсем недавно доказавшие свою состоятельность на поле боя против самих шведов [Сташевский 1919: 134, 171, 195; Бобровский 1885: 120; Frost 2000: 57–58, 146–147]. Почти все русские конные части, даже новый рейтарский полк, были набраны из дворян и детей боярских, некоторые из которых шли на службу неохотно и были неспособны к самостоятельным действиям в ходе битвы. При этом количество офицеров в рейтарских полках, из соображений экономии, было сокращено.

События, происходившие вдали от поля боя, тоже складывались не в пользу Шеина и его армии. После смерти патриарха Филарета в 1633 году новый глава правительства Михаила Федоровича не так сильно стремился к возвращению Смоленска в состав Русского государства, как его предшественник. На выручку русского войска, окруженного поляками под Смоленском, не было послано никакого подкрепления. После смерти короля Густава II Адольфа Москва прекратила беспошлинные поставки хлеба в Швецию, и шведы в 1633 году перестали оказывать русским военную помощь. Тем временем Речь Посполитая заручилась поддержкой крымских татар, которые обрушились с набегами на оставшиеся слабозащищенными южные земли Русского государства. В итоге в 1634 году между Россией и Польшей был заключен Поляновский мир, в основном подтвердивший границы, установленные Деулинским перемирием; при этом Владислав отказался от претензий на русский трон. Помимо всех уже понесенных расходов на войну Москва была вынуждена заплатить контрибуцию. Воевода Шеин вместе со своими помощниками был обвинен в предательстве и казнен на Красной площади в Москве; полки «нового строя» были распущены, и иностранные наемники, по условиям Поляновского мира, выдворены из России [Reger 1997: 24].

Несмотря на недолгий срок своего существования, полки «нового строя», возникшие в 1630-х годах, во многом определили ход военных реформ на протяжении всего XVII столетия. В течение многих лет главной целью русского правительства было создание многочисленного и тактически обученного пехотного войска. Эти новые воинские части комплектовались людьми, принадлежащими к различным, по большей части низким сословиям, а также офицерами из Центральной и Восточной Европы [Сташевский 1919: 127–130]121. Стрельцы, несмотря на все свои боевые заслуги до и во время Смоленской войны, не участвовали в этом процессе и продолжали, как прежде, нести службу в стрелецком войске [Марголин 1953: 83–89]. Политический и социальный статус помещиков практически не изменился. Более богатые из них продолжали нести службу в «сотнях» поместного войска, а обедневшие дворяне и дети боярские записывались в рейтарские части, рассчитывая поправить свое благосостояние и вернуться в ряды поместной конницы. Военной подготовке рейтаров уделялось не слишком много внимания, поэтому по своим боевым характеристикам они не так сильно отличались от поместной конницы. Выбор места службы обуславливался сложными социально-политическими (кто имелся в наличии, мог и хотел служить и на каких условиях) и экономическими факторами. Однако уже в 1630-х годах русская армия испытывала острую потребность в легкой и мобильной кавалерии, которая только отчасти удовлетворялась казаками.

Великая Русская стена

В течение очень долгого времени одной из главных задач, стоявших перед Русским государством, была защита от набегов со стороны крымских татар. В 1570-х годах правительство Ивана Грозного предприняло ряд эффективных мер, которые помогли существенно обезопасить южные земли от этой угрозы. Всю степную границу патрулировали казачьи разъезды, которые в случае опасности оповещали гарнизоны расположенных в стратегически важных местах южного пограничья крепостей о приближении татарских загонов. Эти крепости служили укрытием для местного населения и сдерживали наступление татар до тех пор, пока из сборных пунктов на реке Оке к ним на выручку не приходили отряды спешно созванной поместной конницы.

При Михаиле Романове меры по защите южных границ были еще более усилены. В связи с массовым оттоком населения русских земель на юг, начавшимся в 1580-х годах, в степном пограничье уже были построены две цепочки крепостей. Более новые укрепления, находившиеся дальше к югу, в основном полагались на конные отряды – для патрулирования границы, оповещения о наступлении татар и преследования небольших крымских загонов. Городки, состоявшие в северной линии крепостей, при отражении татарских набегов больше рассчитывали на пехотные части, поскольку конные войска, ежегодно созывавшиеся на пункты сбора рядом с протекавшей в тех местах Окой, получив известия от пограничных патрулей, отправлялись на юг, чтобы вступить в бой с большими крымскими отрядами [Сташевский 1919: 237, 241]. Главными достоинствами этого войска были его мобильность и то, что в то время года, когда крымские татары пускались в свои набеги, русские конники готовы были быстро явиться для несения военной службы. Та важная роль, которую эти войска играли в защите южных границ, еще сильнее укрепляла убежденность правительства Михаила Федоровича в том, что ударной силой русской армии должна быть мобильная легкая кавалерия.

Несмотря на то что в 1620-х годах Москва не так много внимания уделяла ситуации на Юге, вся эта оборонительная стратегия продолжала неплохо работать до тех пор, пока из-за Смоленской войны правительству не пришлось перебросить на запад конные войска, предназначенные для защиты пограничья [Загоровский 1969: 54–55; Новосельский 1948: 435–436; Сташевский 1919: 245 и далее]. В результате в 1632 и 1633 годах крымские отряды просачивались сквозь южную цепочку укреплений и добирались даже до Серпухова и Коломны [Загоровский 1969: 68].

После поражения под Смоленском правительство царя Михаила решило защитить свои южные земли с помощью новой линии крепостей, расположенной еще дальше к югу. Тем самым удалось обезопасить от набегов огромные черноземные территории Русской равнины и увеличить благосостояние помещиков; кроме того, сильно обогатилась правящая элита государства. Однако, если говорить о долгосрочных последствиях этого проекта, строительство новой системы крепостей привело к тому, что правительству пришлось обременить население новыми военными повинностями, продолжить эксперименты с формированием полков «нового строя» и набором на службу крестьян, а также создать новые органы военно-территориального управления. Кроме того, южное пограничье было последней территорией, где поместное войско выполняло важную военную функцию; с завершением строительства новых укреплений эта роль постепенно сошла на нет.

С 1635 по 1653 год Русское государство активно строило новую укрепленную линию на Юге122. Сначала были обновлены и усилены старые пограничные городки, а затем выстроены новые крепости, соединенные друг с другом системой оборонительных валов и засек. Крымским татарам, нападавшим на строителей этих укреплений, удалось на время замедлить эту огромную русскую экспансию. Однако к 1653 году эта цепь укреплений, получившая название Белгородская засечная черта (по находившемуся в центре оборонительной линии городу Белгороду, в котором располагалось ее административное и военное управление), была достроена и протянулась на 800 км – от Тамбова, через Воронеж в среднем течении Дона, дальше на юг через Старый Оскол и Белгород, и потом, почти по прямой линии, на запад до Ахтырки.

С завершением строительства Белгородской черты положение дел в этом регионе изменилось коренным образом. Татарам очень редко удавалось прорываться сквозь эту цепь укреплений, и даже когда такие попытки были успешными, урон, наносимый этими набегами, был минимальным. Обширные земли к северу от Белгородской засечной черты, защищенные от опустошительных набегов, в течение следующих десятилетий были быстро заселены. Кроме того, эта линия крепостей сдерживала не только татар и ногайцев, пытавшихся проникнуть внутрь Русского государства, но и беглых крестьян, стремившихся выбраться из него; вольной военной колонизации степи был положен конец. В 1640-х и 1650-х годах была построена Симбирская засечная черта, а в 1679–1680-х – Изюмская, в результате чего Москва полностью взяла под свой контроль процесс колонизации степи. Речь Посполитая придерживалась прежней стратегии защиты от татарских набегов, рассчитывая в первую очередь на действия своей армии, поэтому, в отличие от Русского государства, ее экспансия на юг была менее управляемой.

В плане фортификации строительство Белгородской засечной черты не сопровождалось какими-то революционными новшествами. Сами по себе укрепления были совершенно обычными:

сторожевые башни, обнесенные деревянным палисадом; между городками – полосы густого леса, земляные валы и стены, а в самых уязвимых местах – засеки и надолбы из заостренных бревен, препятствующие продвижению конницы. Русское правительство продолжало привлекать иностранных специалистов для реорганизации русской армии, и кое-какие фортификационные новшества, предложенные голландскими и французскими военными инженерами, все же были реализованы. Кроме того, более важную роль при защите больших крепостей стала играть артиллерия (особенно к 1670-м годам) [Stevens 1995: 172–173]. Однако все же здесь говорится о полезных усовершенствованиях, а не о принципиально новых конструктивных решениях.

А вот в плане организации и мобилизации имевшихся ресурсов после дорогостоящей и проигранной войны возведение Белгородской засечной черты стало проектом инновационным и совершенно исключительным. Строя новую линию укреплений в течение 18 лет в условиях непрекращающихся атак со стороны Крыма, Русское государство задействовало беспрецедентное количество денег, людей и ресурсов; это достижение, безусловно, по своим масштабам сравнимо с покорением Казанского ханства в предшествующем столетии. В 1638–1644 годах был даже создан Приказ городового дела, который руководил чрезвычайными мерами по укреплению южных границ Русского государства и строительству городов. Над возведением Белгородской засечной черты трудились много тысяч человек, а расходы на эти работы превысили 100 тысяч рублей. Все это требовало колоссальных денежных вливаний из казны. Поэтому после окончания Смоленской войны подати, взимаемые во многих русских землях, не сократились, а даже возросли. Что еще более важно, множество людей было переселено для возведения укреплений и защиты строителей на малонаселенном Юге. На примере строительства Белгородской засечной черты прекрасно видны первые итоги правления новой династии – не возвращение к Руси XVI века, а формирование могущественного военно-фискального государства.

Пожалуй, лучше всего иллюстрирует новые возможности Русского государства тот факт, что правительству удалось изыскать и организовать огромные людские ресурсы, необходимые для реализации этого амбициозного проекта. Для строительства и обороны каждого из 25 участков Белгородской засечной черты русские власти ежегодно собирали до 1100 помещиков и служилых людей «по прибору», а также ремесленников, крестьян, продовольствие и военные припасы – и все это делалось не в ущерб прочим военным проектам государства. Когда новые крепости были достроены, в каждой из них размещался гарнизон, численность которого была почти втрое больше обычного, так как земли вокруг были пока еще мало населены. Решалась эта задача различными способами, в частности, привлечением на городовую службу беглых крестьян, провинциальных стрельцов и казаков. Как и раньше, частично эти гарнизоны состояли из служилых людей «по прибору», которые получали в общинное владение землю по соседству; они находились на военной службе не постоянно и не участвовали в походах [Загоровский 1969: 26–28; 240–243]. Однако одних этих мер было недостаточно.

В конце 1630-х и в 1640-х годах, когда засечная линия еще только строилась, а угроза крымских набегов была вполне реальной, правительство Михаила Федоровича вынуждено было искать новые способы комплектования вооруженных сил. Сначала были возрождены полки «нового строя», которые должны были нести службу на южных границах. Еще в 1636–1637 годах, в ожидании нового набега крымских татар, правительство приказало ветеранам распущенных полков «нового строя» выступить на юг для защиты строящихся укреплений. Поскольку особенно остро ощущался недостаток в пехоте, вольным людям и помещикам, откликнувшимся на этот призыв, было выдано оружие и выплачено жалованье. Однако по финансовым и иным причинам эти так называемые полки «нового строя» не являлись постоянными или профессиональными войсками: каждый год, отслужив фиксированный срок, они распускались по домам и заменялись точно такими же полупрофессиональными новобранцами [Чернов 1954: 137–138].

Но и этих мер тоже оказалось недостаточно. Тогда была введена сезонная воинская повинность для крестьян, которая в иной форме существовала и раньше: в XVI столетии даточные крестьяне составляли «чернорабочую служебную силу», а в Смутное время составляли «главную массу сил народных ополчений» [Бобровский 1885: 94; Чернов 1954: 136]. Первые новобранцы из крестьян в период обучения и прохождения службы получали жалованье, продовольствие и снаряжение из казны; на зиму они распускались по домам. Вскоре правительство придумало, как сократить затраты на их содержание, одновременно с этим повысив их боеспособность. В середине 1640-х годов богатые крестьяне, проживавшие в приграничных землях, призывались на военную службу целыми группами; в обмен на освобождение от податей они вступали в драгунские полки «нового строя»123. Проходя драгунскую службу в близлежащих городках, они сами обеспечивали себя едой, лошадьми и даже оружием. Зимой их содержание брали на себя их семьи и соседи по деревне. Менее обеспеченные крестьяне шли в пехоту, где тоже должны были сами обеспечивать себя всем необходимым для службы; призыву подлежал каждый четвертый. Некоторым крестьянам в благодарность за постоянную (хоть и сезонную) службу выделялись земельные наделы [Белоцерковский 1915: 23; Белокуров 1902:

10–11]. Такой способ комплектования гарнизонов приграничных крепостей оказался очень выгодным и довольно эффективным. Крестьяне из южных областей Русского государства были относительно обеспеченными и имели кровный интерес в защите своих полей и деревень. В случае крайней необходимости – например, во время войны в Украине в 1650-х годах – эти полки переводились в состав действующей армии. Когда такие гарнизонные войска участвовали в походах вдали от родного дома, забота о том, чтобы их хозяйства не пришли в упадок, ложилась на плечи правительства124.

Такое сочетание избирательной крестьянской воинской повинности и возрождения полков «нового строя» стало первым шагов в реформировании русского военного устройства. Если прежде ядром русской армии считалось поместное войско, то теперь дело шло к введению всеобщей рекрутской повинности и созданию регулярной армии. У этих новых полков уже был большой офицерский корпус, солдаты в них проходили краткую военную подготовку и не требовали для себя привилегий, ссылаясь на знатность своего происхождения. Впрочем, на раннем этапе военных преобразований все это по-прежнему было очень похоже на службу «по отечеству» – только, в отличие от помещиков, куда менее почетную; также эти новшества привели к еще большему сходству между социальными группами на Юге. По крайней мере, в экономическом плане между крестьянами, набранными в южные полки, и местными служилыми людьми «по прибору» разницы не было почти никакой. Однако в результате землевладельцы, получившие поместья в пограничье, столкнулись с нехваткой рабочей силы. Многим местным помещикам принадлежали только два-три крестьянских двора, и некоторым приходилось возделывать землю самим.

Способ набора в новые полки и их организационная структура, впервые опробованные на Юге, вскоре были воспроизведены во всем Русском государстве. Эти воинские части – боеспособные и лишенные серьезных политических амбиций – стали альтернативой поместному войску. С некоторыми изменениями эта же система комплектования вооруженных сил была внедрена и на северо-западной границе империи [Чернов 1954: 143]; все вместе это заложило основу для попыток введения всеобщей воинской повинности, предпринятых в 1650-х годах.

Строительство Белгородской засечной черты привело к возникновению нового типа военно-территориального управления, что, в свою очередь, создало предпосылки для военных реформ, которые с необыкновенной быстротой стали происходить в 1650-х годах [Brown 1978: 473]. Число людей, состоявших на службе в южных регионах Русского государства, было очень велико, и координирование действий между ними требовало огромных усилий. Ратные люди на Юге либо вместе со своими земляками получали назначение в действующую армию и участвовали в военных кампаниях, либо проходили службу в гарнизонах. Гарнизонные войска должны были координировать свои действия с отрядами поместной конницы, которые ежегодно собирались на Оке (до 1646 года), позднее в Белгороде, и, получив от казачьих патрулей известия о татарском набеге, выдвигались на юг для отражения нападения [Hellie 1972: 178–179]. Однако постепенно гарнизоны научились справляться с татарами своими силами, так как их боеспособность в этом отношении со временем стала выше, чем у поместной конницы. Когда это произошло, более важную роль стало играть координирование действий между гарнизонами различных крепостей. В каждом пограничном городке были склады пороха, снарядов, зерна и прочего необходимого снаряжения; все эти запасы накапливались постепенно как благодаря усилиям центрального правительства, так и за счет активности местных властей [Загоровский 1969: 245 и далее]125. Однако координирование взаимодействий между разными гарнизонами, комплектование воинских частей и снабжение являлось не таким простым делом. На самом деле, это была очень сложная административная задача. Вот уже много лет всеми делами, связанными с военным управлением и служилыми людьми, ведал могущественный Разрядный приказ (или Разряд). Однако поскольку в вооруженных силах Русского государства было мало постоянных войск, которые к тому же находились в ведении отдельных приказов, Разряд с самого начала не обладал достаточными административными ресурсами для координирования действий такого большого количества воинских частей [Загоровский 1980: 168–169]. Эта проблема приобрела особенно острый характер после того, как численность гарнизонных войск на южной границе выросла еще больше: даже в таком городке, как Усерд, в 1651 году на городовой службе состояло свыше 800 человек [Загоровский 1969: 103, 141; Stevens 1995: 34].

Чтобы решить эту задачу, русское правительство пошло на эксперимент, создав на юге империи единый центр управления всеми военно-территориальными формированиями. Так в 1640-х годах появилась новая административная единица – Белгородский разряд, находившаяся в подчинении Разрядного приказа; новая система сильно напоминала прежнее военное устройство Русского государства, при котором поместное войско из одних и тех же городов призывалось для защиты какой-то конкретной территории [Чернов 1954: 170; Brown 1992: 4]. На большей части территории Русского царства местные власти не могли сами принимать решения военного и административного характера, это происходило в столице. Как правило, воеводы отправляли донесения в Москву, центральное правительство изучало их и высылало обратно указания, что делать. Однако с 1640-х годов стали складываться предпосылки для создания единого военного командования всеми войсками, находившимися на территории Белгородского разряда (а это были десятки крепостей «в черте» и «за чертой»). Около половины ратных людей состояли на полковой службе и подчинялись непосредственно белгородскому воеводе. Остальные служили в гарнизонах под началом городовых воевод, которые, в свою очередь, опять-таки отчитывались разрядному воеводе в Белгороде126. Тот же, в зависимости от положения дел на том или ином участке засечной черты, назначал людей в действующую армию или в гарнизон, или переводил их на новое место службы. К 1650-м годам в ведение белгородского воеводы постепенно перешли не только военные, но и гражданские дела, и в 1658 был образован Белгородский полк, который стал военно-административной единицей (разрядом), управляемой своего рода региональным правительством. Поскольку, как уже было сказано выше, в отличие от остального Русского государства население Юга было экономически и социально однородным, у этой местной власти появилась возможность устроить военные преобразования на местном уровне. В результате этих реформ Юг вскоре стал плацдармом для новой территориальной экспансии.

Политическая цена

События, происходившие в первые десятилетия после воцарения Романовых, не столько восстановили военный и социальный статус простых помещиков, сколько еще больше подорвали его. Положение дел, при котором земли и высокий статус были наградой за службу короне, с самого начала таило в себе много проблем, которые только усугубились после Смуты, когда стало ясно, что вооруженные силы Русского государства должны соответствовать новым требованиям времени. Многие дворяне и дети боярские постепенно лишились всех тех признаков, которые подтверждали их принадлежность к знатному сословию. С расширением бюрократического аппарата и установлением сильной централизованной власти провинциальным помещикам стало крайне трудно продвинуться по службе и попасть в столицу, поэтому их политические связи с двором ослабели. Утрата прежней роли в армии, постоянное обеднение и увеличение продолжительности кампаний привели к тому, что все меньше помещиков хотели (и могли) усердно нести военную службу. Хотя право на владение землей было закреплено только за теми, чьи отцы принадлежали к знатному сословию, эта мера не помогла помещикам вернуть свои утраченные позиции. Больным вопросом по-прежнему оставался возврат беглых крестьян. Владельцы небольших поместий, для которых потеря даже одного крестьянина была серьезной утратой, в начале XVII века постоянно заваливали царя прошениями продлить (или вовсе убрать) срок, в течение которого хозяин имел право вернуть своего беглого холопа. Реакция правительства на эти просьбы была двойственной. С одной стороны, оно неохотно согласилось увеличить сроки сыска беглых крестьян с пяти лет до девяти, а потом до десяти. С другой, поскольку на южных границах велось масштабное строительство новых укреплений и в 1635 году существовала угроза набега татар, власти вообще отказались выдавать помещикам их людей, бежавших на юг. Короче говоря, в первой половине XVII века так и не было принято единого решения, что же делать с беглыми крестьянами и претендующими на их возврат владельцами.

Такое положение дел не могло длиться вечно, и в 1648 году произошел взрыв. Когда молодой царь Алексей Михайлович отклонил, не читая, челобитную от «простых людей» о смягчении налогового бремени, в Москве вспыхнул бунт. Историки, писавшие о Московском восстании 1648 года (Соляном бунте), видят его причины в бюрократизации и утрате традиционной политической культуры; особенно сильное недовольство народа вызывал тот факт, что государственный бюрократический аппарат находился в руках коррумпированных бояр, заботящихся исключительно о собственных интересах. После смерти в 1642 году многолетнего советника царя И. Б. Черкасского, последним главой правительства при Михаиле Федоровиче стал Ф. И. Шереметев, который использовал свое положение по большей части для личного обогащения и возвышения. Когда в 1645 году царь Михаил умер, правительство молодого Алексея Михайловича возглавил боярин Б. И. Морозов; Морозов был человеком умным и опытным в государственных делах, однако тоже не чурался злоупотреблений. При его правлении в 1646–1647 годах была произведена перепись, в которой было указано местоположение всех крестьянских (и городских) хозяйств, однако данное помещикам обещание облегчить сыск беглых крестьян он так и не выполнил. Новый царь вскоре оказался в непростом положении.

Сперва бунтовщики были разогнаны стрельцами, однако вскоре стрельцы сами присоединились к восстанию. Толпа разграбила многие боярские дома; некоторые чиновники были убиты, а вспыхнувшие пожары уничтожили часть Москвы. Даже столичные дворяне и дети боярские отказались активно поддержать молодого царя и его советников. В то время как новое правительство пыталось заручиться поддержкой помещиков, обещая им новые земли и денежные субсидии, в Москве, по требованию восставших, был спешно созван Земский собор [Kivelson 1993: 735, 738, 740–741].

В следующем, 1649 году Земский собор принял новый свод законов Русского государства – Соборное уложение127. Уложение 1649 года было типично бюрократическим документом. В нем была сделана попытка кодифицировать законодательство русской империи и определить социальный статус всех ее подданных. В частности, такая кодификация позволила упростить системы налогообложения и призыва на воинскую службу, что вскоре привело к возникновению административной базы для создания новых пехотных полков. Кроме того, в Уложении были более четко и подробно, чем ранее, указаны различные повинности и обязанности населения Русского государства перед центральной властью. Помимо всего прочего, там был заново прописан порядок прохождения помещиками воинской службы. Вследствие этой кодификации социальное расслоение русского общества стало еще бо́льшим.

Уложение не только заложило основы для превращения Русского царства в военно-фискальное государство; в нем были детально прописаны повинности различных сословий. Так, например, посадские люди – торговцы и ремесленники – прикреплялись к определенному городу. Однако тяжелее всего пришлось крестьянству, которое лишилось последних остатков своей свободы. Был установлен бессрочный сыск беглых крестьян, и теперь государство само занималось их поимкой. Благодаря этим законам мелкопоместные дворяне получили больше власти над своими крепостными, а условия крестьянской жизни, и без того «тяжкой, скотской и короткой», стали еще хуже. Такое закрепощение крестьян, на самом деле, не во всем отвечало интересам государства. Беглые люди (в том числе крестьяне) активно участвовали в освоении степи и поступали на службу в гарнизоны местных крепостей; царское правительство понимало всю пользу от этого и нередко смотрело сквозь пальцы на нарушения Уложения. Однако в целом окончательное закрепощение крестьян, безусловно, казалось крупной политической победой мелкопоместного дворянства128. Теперь помещики, которые и так уже владели всей землей, получили полную власть и над крестьянами, которые должны были эту землю обрабатывать.

Однако эта победа оказалась пирровой. Политическая система Русского государства многие годы функционировала в рамках негласного общественного договора, заключенного служилыми людьми «по отечеству» с царской властью при посредничестве великих боярских родов. После Смуты по многим признакам становится понятно, что этот общественный договор и принципы, заложенные в его основу, уже не работают так, как раньше. Мелкопоместные дворяне и дети боярские постоянно жалуются на крупных землевладельцев и на бюрократизм новой власти; особенно их не устраивает ситуация с поимкой беглых крестьян и распределением благ и ресурсов. Прежняя система взаимоотношений между властью и дворянством, о крахе которой можно судить по этим жалобам и по поведению дворян по время Московского восстания, так и не была восстановлена Уложением 1649 года. Простые помещики, которых можно считать русским аналогом английских джентри, постепенно отодвигались все дальше от двора, и в течение всего XVII века их шансы на то, чтобы, продвинувшись по службе, попасть из провинции в Москву, а в Москве – ко двору, с каждым десятилетием становились все ниже. Тем не менее гарантии сохранения земли и крестьян, судя по всему, умерили недовольство даже самых бедных помещиков. С 1650 года правительство могло рассчитывать на то, что провинциальное дворянство молчаливо одобрит его политику. Тем не менее реформы, целью которых было создание новой армии, проводились очень постепенно и осторожно.

Иными словами, Соборное уложение 1649 года помогло правительству заручиться поддержкой дворянства, однако так и не был решен вопрос, как эффективно использовать помещиков в вооруженных силах Русского государства. Было понятно, что империи нужна профессиональная регулярная армия, солдаты в которой будут служить и обучаться военному делу постоянно и получать за это жалованье. Осада Смоленска продемонстрировала, что использовать в этих целях наемные войска очень дорого – дороже, чем могла себе позволить государственная казна. Более того, с такими беспокойными соседями на юге и при таких размерах Русское государство нуждалось в очень большой армии. Хотя Российское государство было в невыгодном положении, учитывая отсутствие процветающего сельского хозяйства и слабо развитую торговлю, многие другие страны имели схожие проблемы. Установление четких сословных границ и закрепощение крестьянства, с одной стороны, позволило стабилизировать политическую систему, а с другой – сильно ограничило возможности государства по созданию национальной армии, так как на плечи тяглого населения были одновременно возложены и воинские, и денежные повинности. Как убедить помещиков пойти на службу в армию, где главными достоинствами являлись профессионализм и боевые навыки, а не знатность происхождения и социальный статус? На этот вопрос, который с началом русско-польской войны 1654–1667 годов встал особенно остро, ответ все еще не был получен.

Глава пятая

Тринадцатилетняя война

(1654–1667)

Обзор

Возможность проверить на прочность новое политическое устройство и испытать в деле недавно созданные полки «нового строя» представилась Русскому государству уже очень скоро. В 1648 году гетман Войска Запорожского Богдан Хмельницкий поднял восстание против Речи Посполитой. Причиной этого стали глубокие религиозные, социальные и военные разногласия между украинцами и Польшей, главной половиной федеративного государства Речь Посполитая, в которое входила и территория нынешней Украины. Поначалу Хмельницкому удавалось одерживать верх над плохо организованными и политически разрозненными польскими силами, однако постоянно сохранять единство и побеждать казаки не могли. Хмельницкий обратился за помощью в Москву. После нескольких лет колебаний русское правительство в 1654 году заключило с казаками Переяславский договор и взяло территории Гетманщины под свою защиту. В результате этого между Русским государством и Речью Посполитой началась война за Украину, которая длилась много лет и вскоре затронула и другие державы Восточной Европы. Победы русских на начальном этапе Тринадцатилетней войны и вторжение России в Литву привели к вступлению в этот конфликт Швеции. Началась вторая Северная война (1655–1660) между Русским государством, Швецией и Речью Посполитой за господство на Балтийском море и его юго-восточном побережье. После того как в 1660-х годах боевые действия в Украине стали затухать, преодолевшая кризис Османская империя заключила союз с недовольными элементами казачества и вторглась в Польшу и Украину.

Собственно Тринадцатилетняя война (1654–1667) между Русским государством и Речью Посполитой завершилась подписанием Андрусовского перемирия. Вышедшая из этой войны победителем Россия вернула себе утерянные в Смутное время огромные территории от Смоленска до Чернигова, а также получила часть Витебского воеводства, Левобережную Украину и – во временное владение – Киев. Потерпевшая сокрушительное поражение Польша сохранила за собой только Правобережную Украину. Такое разделение Украины на две части и сложная геополитическая обстановка этого региона привели к тому, что условия Андрусовского перемирия соблюдались недолго. Напрямую или опосредованно Москва продолжала воевать в Украине с турками, поляками и другими сторонниками казачества до самого конца XVII столетия. Таким образом, возрождение имперских амбиций Русского государства происходило на фоне непрекращающихся боевых действий.

Тринадцатилетняя война коренным образом преобразила военное устройство России. Опираясь на прежний опыт и задействовав новоприобретенный политический капитал, русское правительство разработало бюрократические механизмы, которые позволили ему в кратчайшие сроки избавиться от некоторых элементов военной организации, унаследованных от степного войска. Теперь в русской армии было множество полков «нового строя». Во многих из них офицерами служили европейские наемники – профессионалы, квалификация которых позволила трансформировать степную конницу и прочие войска в армию «нового строя»; небольшое количество новых офицеров были русскими. Важную роль в вооруженных силах Русского государства стала играть пехота (солдаты), ряды которой регулярно пополнялись за счет сборов даточных людей. Старая поместная конница с ее разделением на сотни постепенно лишилась своего прежнего влияния, и все больше детей боярских и бедных дворян поступали на службу в кавалерийские полки «нового строя» (рейтары). Эти новые боевые части получали поддержку со стороны правительства – административную и отчасти материальную, и финансовую. Хотя до самого конца Тринадцатилетней войны структура верховного командования армии оставалась прежней, к концу 1660-х годов в Русском государстве уже полным ходом шло реформирование военного устройства страны.

Одновременно с процессом реформирования резко увеличилась и численность русской армии. Перед Москвой стояло сразу несколько военных задач: содержание гарнизонов в крепостях на границе со степью, в Сибири и форпостах на западных рубежах, а также ведение войны на нескольких фронтах. Более того, людские потери в Тринадцатилетней войне были очень велики. И тем не менее русскому правительству успешно удавалось довольно быстро набирать в действующую армию все большее количество солдат.

Однако содержание такой многочисленной армии «нового строя» обходилось недешево. Русские войска, сражавшиеся в Тринадцатилетней войне, почти все либо находились на сезонной (временной) службе, либо были полупостоянными. На то имелись причины политического и фискального характера. Особенно дорого обходились казне полки «нового строя» – даже набранные на время; их необходимо было снабжать продовольствием и припасами, укомплектовывать офицерами и платить солдатам жалованье во время боевых действий. Исходя из военных и экономических соображений, русское правительство, вместо того чтобы сформировать сравнительно небольшую профессиональную армию, задействовало множество полков, которые функционировали какое-то недолгое время. В результате эти полупостоянные части, по-видимому, и стоили казне не так дорого, как профессиональные войска, и меньше были склонны к проявлениям недовольства. Пропуск и крестьянами, и помещиками одного-двух сельскохозяйственных сезонов был не так критичен, как если бы они были вынуждены постоянно находиться на службе.

Столь невероятная трансформация русского военного устройства стала возможной благодаря принятию целого комплекса мер, которые, хотя в конечном итоге и были вознаграждены значительными территориальными приобретениями, привели к ухудшению положения населения государства и восстанию. Выросли налоги, а инфляция стала заоблачной. В долгосрочной перспективе усиление давления со стороны правительства на Юге, который из-за своего географического положения и социального устройства особенно тяжело пострадал от введения новых военных повинностей, привело к тому, что вновь остро встал казачий вопрос. С 1667 по 1672 год, когда война за Украину еще не окончилась, крестьянское восстание под предводительством донского казака Степана Разина охватило юг Русского государства и Поволжье.

Украинская прелюдия

Входившая в состав Речи Посполитой Украина была беспокойным регионом. Проблемы, связанные с этой территорией, имели социальные и религиозные корни. Одним из источников политического напряжения была Украинская православная церковь, состоявшая в межконфессиональном конфликте с униатами, которых поддерживала католическая Польша. Другим больным вопросом был рост влияния крупных польских магнатов и ухудшение положения местного мелкопоместного дворянства.

На этом фоне главной угрозой политической стабильности Речи Посполитой были запорожские казаки. Часть запорожцев состояла на государственной службе; они были внесены в правительственный список (реестр) и выделены в особое привилегированное сословие. Большинство реестровых казаков жили в недавно основанных поселениях и городах на Днепре, добившись от польской короны значительной политической и юридической автономии. Количество казаков, входивших в реестр, было строго ограничено, при этом правительство Речи Посполитой зачастую не могло (или не хотело) выплачивать запорожцам полагавшееся им жалованье, что вызывало недовольство у казачества. Реестровые казаки несли те же фискальные и военные повинности, что и мелкопоместное украинское дворянство, то есть их материальное положение и социальный статус были напрямую связаны с возможностью службы на границах польско-литовского государства или участия в военных кампаниях Речи Посполитой. Такая служба была ненадежным источником дохода и не сулила обогащения. Также в Украине были и нереестровые (низовые или сечевые казаки), чье положение было еще хуже, чем у их собратьев, внесенных в реестр. Низовых казаков, живших на сельскохозяйственных землях, постоянно принуждали к труду в поместьях крупных землевладельцев. Бо́льшая часть мятежных низовых казаков обитала к югу от освоенных земель. Административным центром этой территории в низовьях Днепра была Запорожская Сечь. Главой нереестровых казаков был выбранный ими самими гетман; в 1648 году им являлся Богдан Хмельницкий.

Во время войн с турками в 1620-х годах недовольство украинцев временно поутихло, поскольку для защиты от внешней угрозы польское правительство увеличило численность реестрового войска и приняло на службу большее количество мелкопоместных дворян. Однако эта передышка оказалась недолгой. После заключения мира с Османской империей Речь Посполитая распустила свою армию и сократила казачий реестр до минимума. Низовые казаки постоянно бунтовали, а реестровое казачество и местное православное население выражали свое недовольство порядком вещей самыми разными (и зачастую непредсказуемыми) способами. В 1637–1638 годах вспыхнули массовые восстания низового казачества129, которые были жестоко подавлены. Польский комиссар назначил нового гетмана, а нереестровым казакам было предписано вернуться к земледельческой жизни, то есть фактически стать крепостными.

Одно время казалось, что экспансионистские планы короля Речи Посполитой Владислава IV (годы правления 1632–1648) позволит снизить градус политического напряжения в Украине. Однако польский сейм, опасаясь того, что политика Владислава обойдется казне слишком дорого и приведет к усилению королевской власти, не дал реализоваться этим инициативам. Тайные попытки короля привлечь на свою сторону казачье войско провалились. К середине 1640-х годов положение дел в Украине не улучшилось, напротив, внутренняя нестабильность и уязвимость перед лицом внешней угрозы были как никогда велики [Sysyn 1997: 69–70].

В 1648 году гетман Богдан Хмельницкий возглавил новое восстание казаков против Речи Посполитой. Первым делом Хмельницкий заключил союз с давними врагами поляков – крымскими татарами. Казачье восстание, лозунгом которого было освобождение от национального и религиозного гнета, быстро охватило всю Украину. После смерти короля Владислава в Речи Посполитой начался кризис междуцарствия, и казакам удалось одержать целый ряд на удивление легких побед над разрозненными польскими силами. Однако после 1648–1649 годов сплоченность запорожского войска стала таять, и вторая и третья кампании Хмельницкого были уже не такими успешными. Когда Речь Посполитая во главе с недавно избранным королем Яном II Казимиром собралась с силами для ответного удара, Хмельницкий обратился за помощью к иностранным державам – сначала к туркам, а потом к московскому царю Алексею Михайловичу (годы правления 1645–1676). Русское правительство несколько лет медлило с ответом на это предложение, так как было занято решением внутренних проблем: усмирением бунтов 1648 года, написанием Уложения, подготовкой к церковным реформам и завершением строительства Белгородской черты. В Москве прекрасно сознавали последствия заключения союза с Хмельницким. К тому моменту, как для обсуждения этого вопроса был созван Земский собор, уже полным ходом шла дипломатическая и военная подготовка к войне с Речью Посполитой. После того, как на Земском соборе было решено принять в русское подданство Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское с городами и землями, в 1654 году состоялась Переяславская рада, на которой было объявлено о вхождении Гетманщины в состав Русского государства. О том, каковы были истинные намерения обеих сторон, подписавших Переяславский договор, историки яростно спорят по сей день130. Москва послала в Украину на помощь Хмельницкому 4000 человек, однако основные русские силы были отправлены под Смоленск и в Беларусь. Так началась Тринадцатилетняя война131.