Войны за становление Российского государства. 1460–1730

Подготовка к войне

К середине 1650-х годов русское правительство (после Соляного бунта место ближайшего советника царя, ранее принадлежавшее боярину Б. И. Морозову, занял И. Д. Милославский) прекрасно понимало, что для поддержания военной мощи государства необходимы последовательные реформы. Еще в 1640-х годах на русскую военную службу стали вновь нанимать иностранных офицеров, тогда же возобновились производство и закупки огнестрельного оружия132. Полки «нового строя», поначалу создававшиеся только для защиты южных границ, в 1650-х годах появились и в действующей армии. Для формирования и снабжения всех этих войск были созданы новые приказы и канцелярии; возникла даже примитивная военно-медицинская служба. Все эти преобразования не означали немедленного отказа от старой военной организации Русского государства. Армии, выступившие на запад в первой половине 1650-х годов, по-прежнему по большей части состояли из поместной конницы, казаков и стрельцов. Однако масштаб этих реформ был таков, что уже в ходе самой войны с Речью Посполитой могло (и должно было) произойти коренное преобразование всего военного устройства России.

Однако этот процесс был не внезапным, а постепенным. На первом этапе Тринадцатилетней войны Русское государство все еще во многом полагалось на полки старого образца – поместную конницу, казаков и стрельцов. В начале боевых действий выросло число набранных в армию стрельцов: особенно много их было в гарнизонах крепостей на Юге и т. д. Также на военную службу было призвано большое количество казаков – они и так уже проживали в степном пограничье, и их содержание обходилось казне недорого. При этом, принадлежа к низкому сословию, они не так сильно задавались вопросом о том, соответствуют ли условия государственной службы их социальному положению. Около 20 000 казаков в ходе войны были определены в кавалерийские полки «нового строя» (рейтарские), в то время как остальная часть казачества – по большей части недавние выходцы из Украины, принесшие присягу русскому царю (так называемые черкасы), – служили в составе особого казачьего войска. В то же самое время число помещиков, годных к несению военной службы, все еще было достаточно велико, хотя из-за бедности и сословной гордости некоторые из них отказывались участвовать в дальних походах, использовать огнестрельное оружие и добровольно записываться в новые рейтарские полки. Тем не менее вплоть до 1660-х годов поместная конница все еще была количественно важной частью русской армии [Чернов 1954: 130–131, 166–167].

При этом еще в 1640-е годы Русское государство вновь стало активно нанимать на службу иностранных офицеров. Как и прежде, главными задачами, ставившимися перед «наемными иноземцами», были формирование полков «нового строя», обучение солдат и командование. Щедрое жалованье, предлагаемое Москвой, и окончание Тридцатилетней войны в Европе дали русским рекрутерам возможность выбора из большого числа кандидатов. Поскольку московские эмиссары перед наймом действительно экзаменовали желающих поступить на царскую службу, а командные должности в армии Русского государства не продавались и не переходили по наследству, офицерский корпус полков «нового строя» был, по русским стандартам, высокопрофессиональным и усиливался за счет притока новых людей, чьи военные знания и боевой опыт постоянно повышались за счет регулярного получения информации об «иноземных» идеях и обычаях ведения боевых действий на военных театрах Европы [Reger 1997]133.

Внедрение иностранных офицеров в состав русской армии тоже происходило постепенно. Русские в целом враждебно относились к неправославным иноземцам, живущим и работающим рядом с ними, поэтому царь Алексей не спешил с интеграцией наемных иноземцев в действующую армию; поначалу бо́льшая их часть жила в Немецкой слободе на окраине Москвы [Baron 1970: 1–17]134. Кроме того, Алексей Михайлович, хотя и призывал иностранных офицеров выдвигать новые идеи по улучшению устройства русской армии, просил их передавать все такие предложения лично ему, а не через головы вышестоящих воевод, которые могли бы зарубить эти инициативы на корню [Reger 1997: 159]. В 1652 году иностранные офицеры, не перешедшие в православие, были лишены права владеть землей, что сделало их еще более зависимыми от денежного и хлебного жалованья, получаемого из казны; также зачастую им приходилось укреплять свой авторитет в полках без какой-либо поддержки со стороны русских властей.

Несмотря на все эти трудности, с самого начала Тринадцатилетней войны польза, которую иностранные офицеры приносили русской армии, оказалась огромной. За счет муштры, личного примера и постоянного притока свежих идей они смогли продемонстрировать правительству царя Алексея преимущества новой военной организации и тактики. Эти наемники, прибывшие в Россию со всех концов света – от Шотландии до Османской империи, – вскоре стали играть важную роль не только в столице, но и в действующей армии, и в приграничных гарнизонах. Их присутствие было постоянным и длительным, особенно в южных крепостях. Кроме того, хотя во время Тринадцатилетней войны большинство высших командных должностей в полках «нового строя» по-прежнему занимали иноземцы, некоторые помещики, служившие в рейтарских полках, тоже со временем стали офицерами низшего звена.

Офицеры и другие иностранные специалисты, надолго обосновавшиеся в Москве и русской провинции, стали причиной того, что в русском обществе произошел некий культурный сдвиг, так как население Русского государства, в особенности представители высших сословий, познакомилось с «иноземными» (по большей части европейскими) идеями и обычаями и начало их перенимать. Впрочем, поначалу иностранные офицеры, служившие в полках «нового строя», почти не обладали какими-либо связями при дворе, поскольку все их военные заслуги не имели никакого политического веса. Напротив, члены знатных русских родов считали службу в офицерском корпусе полков «нового строя» недостойной представителей высших сословий. Хотя некоторым отдельным офицерам, особенно ценимым царем в качестве советников по военным делам, и удалось добиться высокого положения, в целом ведение войны находилось в руках старой военно-политической элиты и воевод, привыкших руководить армией старого образца. В краткосрочной перспективе иностранные советники и офицеры смогли повлиять только на положение дел внутри армии, главным образом на ее боевую и тактическую подготовку [Мышлаевский 1899: 39–40]135.

Карта 6. Тринадцатилетняя война (1654–1667) (взята из Атласа М. Гилберта «Atlas of Russian History» [Gilbert 1989])

Набор солдат в полки «нового строя», хотя и потребовал от бюрократического аппарата Русского государства больших административных усилий, в политическом плане проблемой не являлся. Первым шагом в этом направлении стало создание пехотных и драгунских полков136, укомплектованных тяглыми крестьянами из южного и северо-западного приграничья (об этом шла речь в предыдущей главе). Затем было объявлено о том, что набору подлежат крепостные и тяглые крестьяне и из остальных русских земель. Первый (очень ограниченный) набор был произведен на основе переписи 1646 года, в которой учитывались хозяйства (дворы), а не распаханные земли (сохи). В некоторых регионах Русского государства была введена фиксированная воинская повинность: например, один человек с 10 или 20 дворов. В течение следующего десятилетия такие наборы стали регулярными и заложили основу для введения всеобщей воинской повинности, благодаря чему и стал возможен резкий рост численности армии Русского государства в 1660-х годах. Пережившие военную кампанию крепостные крестьяне возвращались домой, пропустив всего один сельскохозяйственный сезон, поэтому их хозяева не терпели больших убытков. Более четкое распределение повинностей, прописанное в Соборном уложении 1649 года, упростило задачу выявления людей, подлежащих набору, и позволило правительству собрать крупную армию; впрочем, помещичьи привилегии вносили в этот процесс некоторые коррективы.

Однако у Алексея Михайловича никогда не было намерения создавать пехотное войско исключительно из крестьян. Русское правительство с самого начала предпринимало попытки опереться на солдат, уже обладающих боевым опытом. В 1652–1653 годах 8000 человек из неподатных сословий (то есть не крестьяне и не посадские) были посланы служить в крепость Яблонов на южной границе; другие пехотинцы были отправлены под Смоленск. Достигшие совершеннолетия юноши из стрелецких семей зачислялись в полки «нового строя». Для людей, лишившихся права на владение землей в ходе Смуты, служба в полках «нового строя» стала возможностью частично восстановить свой утраченный социальный статус. Однако, когда приказ о зачислении в пехоту или драгуны получали обедневшие дворяне или дети боярские, которые, несмотря на свое тяжелое положение, все еще принадлежали к высшему сословию, они, как и раньше, всеми силами противились этим назначениям; власти по-прежнему почти не преследовали таких отказников от службы. После объявления набора производился расчет содержания новосформированных полков с учетом выплаты жалованья и расходов на снабжение и прочие нужды [Hellie 1972: 189, 215; Чернов 1954: 139–140, 143]137.

После того как были укомплектованы пехотные части, правительство озаботилось созданием кавалерийских полков «нового строя». В марте 1654 года был подписан указ о формировании новых рейтарских полков. Служить в них было велено cыновьям дворян и детей боярских, которые еще не записались в поместную конницу. Тем не менее, став рейтарами, они тоже получали землю и денежные субсидии, как и их собратья, состоявшие на сотенной службе. При этом на поле боя от них было больше пользы, чем от поместных конников, так как рейтары обучались обращению с огнестрельным оружием (месяц осенью и непосредственно перед походом) и, благодаря более современной структуре офицерского корпуса, имели определенную тактическую подготовку.

Нельзя сказать, что мелкопоместное дворянство восприняло эти нововведения благожелательно. Служить в рейтарских частях стало более приемлемым, поскольку их социальный состав был однородным и предполагалось, что рейтары смогут вернуться в поместное войско, как только улучшат свое благосостояние138. Однако война затягивалась, и для успеха в ней требовалось все больше кавалерии. Численность русской армии росла, а кавалерия в то время (и еще много лет после) была важнейшим звеном всех восточноевропейских вооруженных сил. К 1660 году часть поместной конницы была преобразована в рейтарские полки, поскольку новая кавалерия по своим боевым характеристикам, безусловно, ее превосходила. Однако так как процентное соотношение полков «нового строя» относительно войск старого типа постоянно росло, на рейтарскую службу стали привлекаться казаки, крестьяне и прочие представители низших сословий, хотя это и нарушало социальную однородность таких частей. После завершения войны все эти люди были отчислены из рейтарских полков [Чернов 1954: 146; Hellie 1972: 198]. Тем не менее процесс военных преобразований уже был осторожно запущен, и русская военно-политическая элита стала постепенно перетекать из поместных сотен в менее престижные кавалерийские части «нового строя».

Также важной частью подготовки к будущей войне стали производство и закупка огнестрельного оружия. Оружейная палата в Кремле и Оружейная слобода в Туле изготавливали ручные пищали с ударно-кремневым замком, которые состояли на вооружении у драгун и пехотинцев как на южном, так и на западном фронтах. Эти новые ружья были более легкими и скорострельными, чем пищали старого образца. Какое-то огнестрельное оружие Русское государство производило само, но при этом импортировало из-за рубежа ружейные замки, которые уже в России устанавливались на пищали, изготовленные в Москве или Туле. Однако очень много оружия сразу закупалось за границей: благодаря дипломатическим связям со Швецией, Данией, Голландией и другими странами правительство Алексея Михайловича не испытывало проблем с военными поставками из Европы. Как правило, пищали и мушкеты выдавались солдатам на время обучения и непосредственно перед боем; после тренировки их полагалось возвращать в арсенал части. На Пушечном дворе в Москве в большом количестве отливались пушки для крепостной и полевой артиллерии [Hellie 1972: 183–184; Мальцев 1974: 23].

В течение короткого периода времени было создано много новых приказов (например, Рейтарский), которые занимались различными вопросами, связанными с реформами военного устройства Русского государства. Однако сформировать долгосрочную фискальную политику, которая позволила бы содержать эту армию нового типа, оказалось куда более трудным делом. В 1646 году Б. И. Морозов, возглавлявший русское правительство, заменил два прямых государственных налога одним косвенным – на соль. Однако вместо увеличения доходов казны этот налог привел к бунтам и снижению поступлений от налогов; на следующий год монополия на соль была отменена. Вскоре после этого Алексей Михайлович ввел ограничения на продажу спиртного и начал продавать зерно за границу [Базилевич 1936: 5; Longworth 1984: 89]. Как и в других государствах раннего Нового времени, проблема с тем, как платить за содержание профессиональной армии, грозила стать неразрешимой.

Когда в 1654 году русские войска выступили в поход на запад, стало понятно, для чего царскому правительству понадобилось проводить все эти реформы и увеличивать численность вооруженных сил Русского государства. Благодаря новым административным ресурсам стало возможным одновременно перебросить войска и припасы сразу в несколько ключевых точек, отстоящих друг от друга на тысячи километров. Около 6000 человек были посланы в Украину на помощь Богдану Хмельницкому; примерно треть из них остались охранять Киев. Гораздо более крупное войско, в том числе пехотные полки «нового строя» численностью почти 7000 солдат, разделенные на три отдельных, но находящихся в тесном взаимодействии друг с другом отряда, выдвинулись к Белгородской засечной черте в ожидании набега крымцев: крымские татары были категорически против русского присутствия в Украине. Все это были самые неопытные солдаты, имевшиеся в распоряжении русского царя: отчасти из-за того, что положение самого Хмельницкого было достаточно прочным. Алексей Михайлович явно дал понять, какой была его главная цель в войне с Речью Посполитой, лично возглавив войско из 41 000 человек, выступившее на Смоленск; основной базой снабжения этой армии стали Великие Луки. С севера и юга царское войско прикрывали полки Правой и Левой руки – по 15 000 человек в каждом. Также в подмогу этой армии из Украины выступило двадцатитысячное казачье войско. Все это оказалось возможным благодаря новому административному устройству Юга. Полки «нового строя» играли в этой кампании важную роль, однако большая часть действующей армии все еще состояла из войск старого типа [Hellie 1972: 193–194; Мальцев 1974: 29, 34–35].

Успех с привкусом поражения

Первые кампании на белорусско-литовском фронте сложились для Русского государства на удивление удачно139. В ноябре пал Смоленск, и русские захватили значительную часть Восточной Беларуси. После того как в конце 1654 года большая часть русского войска была распущена по домам, поляки предприняли неудачные попытки отбить Могилев на севере и Браслав на юге. Весной Алексей Михайлович вновь собрал под своими знаменами крупную армию, которая выступила на запад вглубь Литвы, в то время как часть русских сил осталась в Полоцке и Витебске. Из Украины выступило двадцатитысячное войско; продвигаясь на север, казаки захватили и разграбили множество городов. Русская армия заняла Борисов, Минск, Гродно и Ковно. 31 июля 1655 года была взята столица Великого княжества Литовского – Вильно. Череда военных удач прервалась только во второй половине 1656 года, когда русские войска во главе с Алексеем Михайловичем попытались захватить удерживаемую шведами Ригу. Осада города была начата поздно, когда царская армия уже устала после долгой кампании и действовала вдали от своих границ и баз снабжения. Рига была хорошо укреплена и постоянно получала помощь с моря. После нескольких месяцев безуспешной осады русские были вынуждены отступить [Frost 2000: 177; Мальцев 1974: 111]. В конце 1656 года было заключено Виленское перемирие с Речью Посполитой; Алексей Михайлович объявил себя претендентом на польскую корону [Мальцев 1974: 112].

На тот момент Речь Посполитая была на грани полного разгрома. Ее вооруженные силы были малы, а глубокий внутриполитический кризис привел к тому, что польские военачальники действовали разрозненно и нерешительно. Русские с легкостью захватывали один город за другим; особенно важную роль в этих осадах и штурмах играли пехота и артиллерия. Личное участие в походах царя Алексея укрепило боевой дух русского войска; судя по всему, именно это помогло сплотить столь разнородную по своей структуре армию [Brown 2002: 121–123, 131; Мальцев 1974: 61]140.

Однако успехи в Литве дались Русскому государству дорогой ценой. И русские войска, и казаки безжалостно разоряли все земли, по которым они проходили. Несмотря на все усилия тыловых служб, в обеих армиях остро ощущалась нехватка продовольствия и фуража. Особенно тяжелой была ситуация со снабжением в казацком войске, которое к тому же слабо координировало свои действия с Москвой. Русские войска не брезговали захватом людей в плен (для продажи в рабство), занимались грабежами и еврейскими погромами, а также казнили всех тех, кто пытался оказать им сопротивление. К тому же после трех лет непрерывных военных кампаний Русское государство существенно истощило свои людские и материальные ресурсы, а набор на службу каждый год новых людей и потом отправка их обратно по домам требовали больших фискальных и организационных усилий. Более того, крах Речи Посполитой и русское присутствие на Балтике вовлекли в войну Швецию.

Тем временем положение дел в Украине быстро ухудшалось. Все победы Богдана Хмельницкого остались в 1654 году. В начале 1655 года крымские татары перешли к активным действиям против казаков и заключили союз с Польшей. В ответ Русское государство направило в Украину несколько полков «нового строя», набранных в Белгородском разряде. Тем не менее татарам удалось разорить часть украинских земель, после чего они заключили с Хмельницким перемирие. Объединенное русско-казацкое войско подошло к Львову – одному из немногих городов Западной Руси, все еще остававшихся во владении польской короны, – однако почти тут же отступило в обмен на контрибуцию, так и не начав осады. Успех украинского освободительного движения оказался под угрозой из-за внутренних конфликтов между самим казаками, политики царя Алексея и изменившейся международной ситуации.

В середине 1655 года в войну вступила Швеция. Главной задачей шведов был захват герцогства Пруссия, принадлежавшего датчанам. Высокопрофессиональная шведская армия, прекрасно проявившая себя в недавно закончившейся Тридцатилетней войне, столь стремительно выступила на юг, что некоторые польские наемники даже присоединились к наступающему противнику в надежде на лучшую или хоть какую-нибудь плату. Разоренная Литва первой согласилась на шведский протекторат и подписала договор, по которому вошла в состав Шведского королевства. Казалось, что Речь Посполитая находится на грани распада. Русское государство объявило войну своему грозному северному соседу, однако после вялой Ливонской кампании 1657 года заключило в 1658 году со шведами Валиесарское перемирие. Впрочем, после первых успехов, достигнутых малыми силами, шведский король Карл X Густав был вынужден отступить обратно на север. Ему пришлось довольствоваться победой над Данией и миром с Речью Посполитой, который после долгих переговоров был заключен в Оливе в 1660 году141.

Во время этой шведской интерлюдии внимание Москвы было приковано к Украине, где после смерти Богдана Хмельницкого в 1657 году его наследники безуспешно пытались распутать клубок внутренних и внешних конфликтов, раздиравших эти земли. Иван Выговский, ближайший советник Хмельницкого и его преемник, видя, что царь Алексей куда больше заинтересован в Литве и польском троне, чем в Украине, принял решение заключить союз с Крымским ханством и поляками. В 1659 году Выговский и его крымские союзники разгромили под Конотопом три русские армии и крупный отряд казаков, оставшихся верными Переяславскому договору. Благодаря этой победе крымцы смогли с запада обойти Белгородскую засечную черту и разорить южное пограничье России [Кушнерев, Пирогов 1892, I: 375–376; Новосельский 1994: 60–68].

В Украине разразилась опустошительная гражданская война. Сменявшие друг друга гетманы пытались объединить раздираемое внутренними конфликтами казачество, обращаясь за поддержкой то к русскому царю, то к польскому королю, то к крымскому хану и подвигая их тем самым к соперничеству. В 1659 году казаки сами сместили Выговского, передав гетманскую булаву сыну Богдана Хмельницкого Юрию. Однако, когда Москва, пытаясь восстановить свою власть над Гетманщиной, послала ему на помощь войска, поляки, заключив в 1660 году мир со шведами, высвободили часть своей армии, воевавшей на севере, и вновь вторглись в Украину вместе со своими союзниками-татарами. Юрий Хмельницкий, потерпев поражение в бою, перешел на сторону Речи Посполитой. В том же 1660 году в битве под Чудновым русские войска были разгромлены объединенными польско-крымскими силами [Баиов 1909: 154–157; Новосельский 1994: 70–71]. К тому времени за союз с Москвой выступали преимущественно левобережные казаки, в то время как Правобережная Украина сохраняла верность польской короне. Юрий Хмельницкий и сменивший его в качестве гетмана Правобережья Павел Тетеря пытались, в том числе и с помощью крымских татар, объединить Левобережную и Правобережную Украины под протекторатом польского короля. Им противостоял избранный в 1663 году гетманом Левобережья Иван Брюховецкий, которому помогали русские войска. Все это время татары продолжали совершать набеги на южное приграничье Русского государства. Несмотря на то что и Россия, и Польша были вымотаны бесконечной и не приносящей успеха ни одной из сторон войной, боевой задор, особенно у казаков, все еще не иссяк. В 1665 году Брюховецкий заключил с царским правительством новый договор, существенно ограничивший автономию Гетманщины. В свою очередь, Петр Дорошенко, избранный в 1666 году гетманом Правобережной Украины, в начале своего правления принес присягу польскому королю, однако вскоре попытался изгнать поляков из земель к юго-западу от Киева, заключив союз с могущественной державой: он не только вступил в коалицию с Крымским ханством, но и объявил себя вассалом турецкого султана, который прислал ему в подмогу янычар.

Угроза вступления в войну Османской империи, наконец, подтолкнула Речь Посполитую и Русское государство к заключению мира. Когда в 1658 году на белорусско-литовском фронте возобновились боевые действия, военная удача сразу же отвернулась от Москвы. Против русских армий, делавших ставку на фуражировку, была развязана партизанская война [Бобровский 1885: 114; Новосельский 1994: 75, 77 и далее]. Польская тяжелая кавалерия наносила большой ущерб русским силам, особенно пехоте, не защищенной укреплениями. Так, например, в битве под Полонкой события развивались таким образом, что солдаты и стрельцы князя Хованского остались без поддержки со стороны рейтаров: в результате польские гусары практически уничтожили беззащитную русскую пехоту. Войска Алексея Михайловича начали отступать на восток, остановившись только у Могилева в 1662 году. К тому моменту ни Москва, ни Польша уже не имели ни сил, ни воли для того, чтобы продолжать эту войну. Разоренная Речь Посполитая больше не могла платить своим наемникам, а русская армия, жалованье в которой выплачивалось обесцененными медными деньгами, была близка к развалу. В 1664 году польско-литовским силам ненадолго удалось загнать русских обратно на их собственные земли под Псковом, однако эта успешная для поляков кампания не имела продолжения из-за разразившейся в 1665–1666 годах в Речи Посполитой гражданской войны, а также из-за угрозы турецкого нападения с юга.

Тринадцатилетняя война закончилась в 1667 году, когда Русское государство и Речь Посполитая, до предела ослабленные этим противостоянием, заключили в деревне Андрусово перемирие сроком на 13 лет. По Андрусовскому договору Москве отошли Смоленск, Северская земля вместе с Черниговым и часть Витебского воеводства. Правобережная Украина (к западу от Днепра) осталась под контролем Речи Посполитой. Левобережная Украина (к востоку от Днепра) досталась русскому царю, как и Киев (последний – временно). Граница, проведенная по Днепру, оказалась долговечной и в итоге привела к культурному и политическому расслоению Украины. Запорожская Сечь перешла под совместное русско-польское управление, и обе стороны договорились помогать друг другу и казакам в случае нападения крымских татар и Османской империи на Гетманщину.

Некоторые условия этого договора были в лучшем случае временными и могли в будущем привести к новым конфликтам. Так, поляки согласились уступить русским Киев на два года, рассчитывая за это время подавить мятеж гетмана Дорошенко и вернуть себе этот город. И хотя судьба древней столицы Руси оставалась предметом споров, Москва не собиралась отказываться от Киева, удерживая его за собой как дипломатией, так и оружием. Но, что еще важнее, раздел Украины был произведен без учета реального положения дел на этих землях. Польская часть Украины по факту находилась в руках Дорошенко и его союзников. Они вовсе не собирались принимать условия Андрусовского договора. При этом сам Дорошенко (хотя и не все войска, находившиеся под его началом) был популярен в Левобережной Украине, в то время как Брюховецким, пошедшим на большие уступки царской власти, многие в Гетманщине были недовольны. Кроме того, представлялось крайне сомнительным, что подписавшие соглашение стороны действительно могли как-то контролировать запорожских казаков, хоть совместно, хоть независимо друг от друга.

Создание новой армии

Участие в Тринадцатилетней войне обернулось для Русского государства огромными людскими потерями, причем как на поле боя, так и вне его142. Количество жертв среди гражданского населения было очень большим. Последствия этой войны для мирных жителей – в особенности Речи Посполитой и Правобережной Украины, – к сожалению, недостаточно подробно освещены в исторической литературе. Первые военные успехи Богдана Хмельницкого сопровождались массовым истреблением беззащитного еврейского населения украинских местечек, католиков и польской шляхты. Во время крымского набега на юг русских земель в 1659 году было разорено свыше 4000 хозяйств и свыше 25 000 человек были уведены в татарский плен. Мирное население страдало от боевых действий не меньше, чем их непосредственные участники: после захвата русскими войсками Мстиславля и Вильно погибли около 18 000 жителей этих городов. Не имея возможности удержать в своих руках Копысь и Дубровно, царские воеводы сожгли эти местечки, чтобы не отдавать их полякам. Однако все же в 1654–1655 годах русское правительство предпринимало некоторые усилия для того, чтобы уменьшить число потерь среди гражданского населения [Мальцев 1974: 39, 47, 53, 67].

Боевые потери тоже были очень велики. Ян Пасек, польский шляхтич из обедневший семьи, сражавшийся в войске Стефана Чернецкого, писал в своих мемуарах, что при осаде Фридрихс-Одде (ныне Фредерисия) в 1675 году погибли 20 000 шведов и датчан [Pasek 1976: 39; Мальцев 1974: 49, 67]. Потери русской армии к концу Тринадцатилетней войны были довольно большими. В Конотопской битве (июнь 1659 года) были убиты почти 5000 человек. Кампании 1660 года были еще более кровопролитными. Считается, что при осаде Ляховичей потери русских составили 30 000 человек убитыми. Описывая битву под Полонкой (тоже в 1660 году), Пасек замечает, что польская кавалерия «убивала их [русских пехотинцев], как овец» [Pasek 1976: 75]. В том же 1660 году общее число сражавшихся со всех сторон превысило 100 000 человек; в одной только битве под Чудновом поляки и татары взяли в плен 20 000 русских солдат вместе с воеводой В. Б. Шереметевым: остальное его войско, насчитывавшее перед боем 36 000 человек, почти полностью было уничтожено. Еще 19 000 русских были убиты в битве на Кушликовых горах (1661) и около 10 000 в битве под Бужином (1662). О точных цифрах потерь можно спорить, однако в любом случае они говорят о том, что творившееся кровопролитие было беспрецедентным. И особенно дорогую цену людскими жизнями платило именно Русское государство – даже без учета пленных, выкуп которых тоже лег на государственную казну тяжелым бременем [Новосельский 1994: 66–68, 70, 71; Stevens 1995: 68]143.

Судя по всему, именно огромные людские потери, несомые Русским государством во время Тринадцатилетней войны, ускорили конец поместной конницы. С самого начала войны многие помещики всячески увиливали от выполнения своего воинского долга. Несмотря на то что отказ от несения службы грозил утратой чести и высокого социального статуса, а вступление в поместное войско вознаграждалось деньгами, число дворян и детей боярских, являвшихся на пункты сбора, постоянно сокращалось, хотя некоторые из них посылали взамен в армию своих челядинцев. Царское правительство не обладало достаточным административным ресурсом для того, чтобы заставить помещиков выполнять свои обязательства [Hellie 1972: 217, 269]144. На самом деле, оно и не было заинтересовано в сохранении поместной конницы. В стратегическом плане пользы от этих войск было немного. Поскольку эти войска каждый год набирались заново, первую половину каждой весенней кампании приходилось тратить на то, чтобы заново отвоевывать территории, захваченные в прошлом году, но утраченные после роспуска части русского войска на зиму. Даже в ходе одной кампании помещики представляли собой сколько-нибудь боеспособное войско только до тех пор, пока их собственные припасы не подходили к концу; после этого начиналось мародерство и массовое дезертирство. В отличие от польских гусар, в русском поместном войске была слабая дисциплина, и оно не смогло себя проявить на поле боя даже сражаясь против запорожских казаков. Кровопролитная война предопределила участь поместной конницы. В 1659 году после Конотопской битвы в сорокатысячной армии Шереметева числились почти 7000 поместных конников, то есть 17–18 % личного состава; после 1661 года в действующей русской армии вообще не осталось таких частей, которые функционировали бы как самостоятельные боевые единицы [Hellie 1972: 218–219, 269; Бобровский 1885: 108, 117]145.

Карта 7. Южное пограничье Русского государства в XVII веке (взято из моей книги «Soldiers on the Steppe: Army Reform and Social Change in Early Modern Russia» [Stevens 1995])

Русское государство, ведшее затяжную войну, безусловно, не могло себе позволить просто распустить поместное войско. Задача правительства заключалась в том, чтобы встроить дворян и детей боярских в армию нового типа; особенно много внимания этому вопросу стало уделяться после кампаний 1659–1660 годов. Самые бедные помещики были определены на гарнизонную (городовую) службу. Большая часть из них была направлена в полки «нового строя» – главным образам в рейтарские, численность боевого состава в которых к 1663 году возросла с 2000 до 18 000 человек. Чтобы не оскорблять помещиков соседством с казаками и прочими простолюдинами, были сформированы полки, в которых служили только представители высших сословий. После окончания войны правительство начало очищать рейтарские полки от тяглых и служилых людей «по прибору», при этом создавалось обманчивое впечатление, что рейтары в результате приобретут такой же элитарный социальный статус, что и дворянская конница [Stevens 1995: 69; Чернов 1954: 146].

С 1660-х годов рейтары стали играть важную роль в вооруженных силах Русского государства. Конница всегда была ключевым элементом русской армии – как и армий других восточноевропейских государств вплоть до XVIII века. Однако русское правительство не имело опыта инвестирования в кавалерию, и в разгар войны сумело изыскать средства только на содержание кавалерийских полков «нового строя», в которых служили в основном представители высших сословий. Как и в пехотных полках «нового строя», у рейтаров был большой и иерархически структурированный офицерский корпус, состоявший как из иностранных, так и из русских командиров. Однако, хотя благодаря этому новые части и были более маневренными, рядовой состав был все еще недостаточно сплочен; кроме того, ему недоставало боевого духа [Reger 1997: 168]. Отчасти это можно объяснить уникальной фискальной политикой Русского государства, которое стремилось увеличить свою армию, насколько это было возможно. На словах правительство обязывалось выплачивать рейтарам денежное (от 6 до 15 рублей в год) и хлебное жалованье (по две четверти ржи для всадника и овса для лошади). Однако фактически это довольствие получали только кавалеристы, состоявшие на действительной службе. Более того, когда дворяне и дети боярские являлись на пункты сбора и записывались в рейтарские полки, они, как и их отцы и дядья, получали от государя в награду поместья. В зависимости от размеров этих земельных наделов жалованья, выплачиваемые этим рейтарам знатного происхождения, урезались на бо́льшую или меньшую сумму, так как служилые люди «по отечеству», получившие от казны поместья, все еще обязаны были сами себя вооружать, снаряжать и содержать, хотя бы частично. Были и некоторые другие небольшие изменения по сравнению со службой в поместном войске: в частности, плохо экипированные рейтары могли купить оружие у военного ведомства [Бобровский 1885: 81–82; Uroff1970, 2: 566]146. Все эти ухищрения, хотя и снижали боеспособность полков «нового строя», тем не менее позволили Русскому государству существенно увеличить свой кавалерийский корпус. Впрочем, рейтары все равно были более надежными и умелыми ратниками, чем их предшественники на сотенной службе.

Однако после 1659 года главной силой русской армии стали не рейтары, а пехотные (солдатские) полки «нового строя». Тяжелые потери в живой силе и опыт, полученный в первые годы Тринадцатилетней войны, дали толчок военным реформам. Русское командование давно поняло, какое большое значение имеет тактическая выучка пехоты. В пограничных регионах России уже несколько лет существовала практика комплектования полков «нового строя» за счет добровольцев и крестьян. В 1640-х годах на Юге создавались такие солдатские и драгунские полки, которыми командовали полковники-иноземцы, а за муштру отвечали наемники [Davies 1992: 481–501; Uroff1970, 2: 570–571]. Однако начиная с 1658 года эти региональные наборы на службу сменились новой политикой: теперь на территории большей части Русского государства в армию подлежал призыву один человек с 25 дворов. Нормы набора слегка разнились в различных областях, а населению прифронтовых территорий были даны поблажки. В разные годы нормы могли меняться в большую или меньшую сторону, однако наборы на службу стали проводиться регулярно, так как царское правительство стремилось как можно быстрее увеличить число полков «нового строя». Фактически это был уже почти всеобщий воинский призыв, и он проводился в 1659, 1660, 1661 и 1663 годах; кроме того, были и дополнительные наборы, не такие масштабные. Всего в последние годы Тринадцатилетней войны на службу были набраны около 100 000 человек. Многие из них были убиты, умерли от болезней, дезертировали или попали в плен. Тем не менее в 1663 году в солдатских полках состояли примерно 50 000 пехотинцев; даже после окончания войны на службе осталось около половины людей от этого числа.

Увеличение численности пехоты и возможность компенсировать естественную убыль за счет новых наборов на службу позволили Русскому государству иметь в своем распоряжении большую армию даже на финальном этапе войны с Речью Посполитой несмотря на все тяжелые потери, которые она несла в ходе боевых действий. Такое решение проблемы было выгодным с политической точки зрения: крестьяне, набиравшиеся в полки «нового строя», не представляли собой политической силы, могущей бросить вызов власти, и без каких-либо протестов быстро отправлялись на фронт, где в них была острая необходимость. С военной точки зрения все тоже было хорошо. В царском правительстве сознавали необходимость содержания обученного пехотного войска и оперативно реагировали на регулярные донесения воевод, требовавших послать подкрепления в районы боевых действий. Введение массовой воинской повинности и создание большого количества полков «нового строя», пусть даже не все из них входили в состав действующей армии, означало, что в военном устройстве Русского государства произошли масштабные и необратимые перемены [Hellie 1972: 194–195].

Однако такое колоссальное увеличение численного состава русских вооруженных сил вызвало множество трудностей. На плечи многострадального русского крестьянства была возложена еще одна тяжелая ноша. Лишившиеся рабочих рук крестьянские хозяйства по-прежнему обязаны были выплачивать в казну большие налоги, а иногда и платить подати своим хозяевам, тоже «прибранным» на службу. Крепостные стали часто пускаться в бегство, и русская экономика оказалась в кризисе; в результате этого после 1660 года нормы набора были несколько уменьшены.

Введение массовой воинской повинности привело к существенным бюрократическим и инфраструктурным изменениям в Русском государстве. Казна обязана была содержать солдат, служащих вдали от дома, и выделяемые на это средства были довольно значительными. Пехотинцы получали хлебное и денежное жалованье; кроме того, во время кампаний их надо было обеспечивать оружием (шпагами, пиками, ручными гранатами, латами и мушкетами) и снаряжением. Огнестрельное оружие тщательно охранялось и находилось в ведении особого «дозорщика над оружием» (каптенармуса), который выдавал мушкеты солдатам непосредственно перед боем. Муштрой и обучением солдат стрельбе занимались в основном иноземные офицеры, чьи услуги обходились русской казне недешево. Кроме того, в полках «нового строя» была своя артиллерия [Беляев 1846б: 59; Hellie 1972: 196]. Однако, как и в случае с рейтарскими полками, далеко не все солдатские полки, принимавшие участие в Тринадцатилетней войне, представляли собой постоянные части. Солдаты получали жалованье, только находясь на действительной (полковой) службе. По окончании военной кампании крепостные возвращались к своим хозяевам. Помещикам нередко предписывалось оплачивать расходы на отправку крестьян в расположение армии, а иногда даже и их содержание во время кампании147. Денежного жалованья, выделяемого пехотинцам, не хватало для покупки дорогостоящего продовольствия на прифронтовых территориях; поэтому, как и большинство армий того времени, русские во многом полагались на фуражировку148. Некоторые солдаты получали от государства вместо жалованья земельные наделы. Часть полков «нового строя» была не полностью укомплектована и недостаточно обучена.

Главным вопросом, который должно было решить русское правительство для того, чтобы сохранить свою новосозданную большую армию, стало изыскание средств для ее содержания и снабжения. В недалеком прошлом, во время Смоленской войны, Русское государство уже столкнулось с такой проблемой, и тогда все закончилось роспуском полков «нового строя» всего через два года боевых действий. Подсчитано, что на содержание своих вооруженных сил в 1650-х годах – то есть еще до масштабных реформ – русская казна тратила свыше 3 млн рублей. Позднее во время войны один только офицерский корпус и два элитных постоянных полка «нового строя» обходились России в четверть миллиона рублей. Несмотря на все финансовые ухищрения царского правительства, содержание столь быстро растущей армии нового типа стоило после 1658 года Русскому государству, мягко говоря, недешево. К 1663 году только на действующую армию тратилось вчетверо больше средств, чем в 1630 году. Доходы Русского государства в 1660-е годы можно подсчитать только приблизительно, поскольку сводный бюджет России стал составляться не раньше 1680-х годов. Тем не менее очевидно, что военные расходы были огромными и едва ли посильными для национальной экономики того времени [Сташевский 1912: 416, 439; Hellie 2002: Table 21]149.

Даже частичная выплата офицерского и солдатского жалованья за неполный год службы ложилась на русский бюджет тяжким бременем150. В западных странах благодаря растущим национальным экономикам возникали новые денежные резервы, которые можно было обложить налогом на военные нужды. Создавались новые структуры, с помощью которых становилось возможным иначе распределять экономические ресурсы; кроме того, развитие системы международного кредитования позволяло правительствам европейских стран обращаться за военными займами к другим державам. Однако Русское государство, как вскоре выяснил Алексей Михайлович, не могло прибегнуть ни к одному из вышеперечисленных способов. Извлечь дополнительные ресурсы из национальной экономики было крайне сложно. Хотя теоретически царское правительство могло вводить любые налоги по своему усмотрению, трудно было найти новые источники дохода, с которых можно было бы взимать подати, и в большинстве приказов предпочитали действовать по старинке, не придумывая ничего нового. Иностранные банки и правительства не готовы были одалживать значительные суммы государству, не имевшему глубоких финансовых резервов и бюджета. Москве приходилось рассчитывать почти исключительно на собственные силы. В течение Тринадцатилетней войны царское правительство пыталось организовать внешний или внутренний заем. Были подняты налоги и введены две особые денежные пошлины. Наконец, Алексею Михайловичу пришлось прибегнуть к обесцениванию национальной валюты, что имело катастрофические последствия: казна стала платить армии (и всем остальным) медными деньгами, приравняв их к серебру. Хотя поначалу медные монеты принимались населением по курсу, близкому к номинальному, вскоре началась страшная инфляция. Поставщики армии либо вовсе не принимали оплату медью, либо брали новые деньги по куда более низкому курсу. При этом правительство издало указ, по которому налоги и пошлины должны были уплачиваться в государственную казну серебром. Денежного и хлебного жалованья, получаемого солдатами и офицерами действующей армии, никак не хватало на покупку продовольствия и прочих необходимых припасов. Солдаты начали роптать и волноваться; некоторые иностранные офицеры подали прошения об отставке и возвращении на родину. Народное недовольство продолжало тлеть вплоть до 1662 года, когда в Москве вспыхнул Медный бунт. Через год после этого чеканка медной монеты была остановлена. В силу всех этих причин Алексею Михайловичу пришлось отменить ограничения на продажу спиртного и вернуть винные откупа: финансовые соображения перевесили моральные принципы [Stevens 1995: 58; Базилевич 1936: 10, 27, 32, 37; Uroff1970, 2: 486; Брикнер 1864: 27, 28; Бобровский 1885: 90]151.

Все эти финансовые меры в конечном счете так и не привели к улучшению или хотя бы нормализации монетарной политики Русского государства. Царское правительство по-прежнему в значительной степени полагалось на старую фискальную практику, заключавшеюся в том, чтобы, по возможности, свести к минимуму число денежных расчетов на внутреннем рынке. Воевода Г. Г. Ромодановский, командовавший русской армией в Украине в 1655 году, взимал с местного населения подати зерном и маслом и так же – натурой – выплачивал жалованье своим солдатам и офицерам. Известны случаи, когда наемным иноземцам платили не деньгами, а сибирскими мехами [Бобровский 1885: 97]152.

Выплата солдатам и офицерам жалованья натурой была правильным решением правительства. Получая зерно вместо обесценившихся денег, войска не так сильно возмущались из-за взлетевших до небес цен на продовольствие в прифронтовых районах. Кроме того, эта практика позволяла казне легче компенсировать недоимки, неизбежные в условиях волатильной русской экономики. Такое натуральное продовольственное обеспечение армии вовсе не являлось чем-то новым. Русское государство давно уже собирало стрелецкую подать не только деньгами, но и зерном. Хлебные сборы, существовавшие в пограничных землях, позволяли правительству содержать гарнизоны местных крепостей, оказывать срочную помощь пострадавшим от татарских набегов и иметь под рукой средства на случай каких-то форс-мажорных обстоятельств: например, для выплаты дани донским казакам. Сначала стрелецкая подать, а затем и особые южные пошлины стали взиматься зерном, которое пошло на снабжение армии в военных кампаниях 1655, 1656, 1657 и 1662 годов [Stevens 1995: 57–58]. Хотя собранных средств все равно было недостаточно и голодающие солдаты по-прежнему нередко дезертировали из полков «нового строя», польза от замены денежных налогов натуральными была очевидной [Бобровский 1885: 114; ДАИ 1846–1875, 4: док. 128].

Когда в первой половине 1660-х годов начались наборы в пехоту, увеличились и объемы хлеба, поставляемого в действующую армию, в основном в связи с тем, что денежного жалованья, выплачиваемого медными деньгами, явно не хватало на закупку продовольствия по завышенным ценам в районах, разоренных войной. С 1663 года Хлебный приказ осуществлял снабжение части войск за счет зерна, собранного в выморочных и конфискованных поместьях; других (не только стрельцов) кормил Стрелецкий приказ, который тоже собирал свою подать натурой; наконец, Хлебный стол Разрядного приказа с 1664 года взимал ежегодную пошлину с населения Юга тоже зерном, которое шло на содержание остальных войск [Stevens 1995: 58–59]153. Приоритет отдавался снабжению полков «нового строя». Стрельцы получали хлебное жалованье только после того, как зерном были обеспечены более ценные войска [Uroff1970, 2: 451, 507; Сташевский 1910: 20 и далее]. Такое архаичное и нескоординированное снабжение армии в Тринадцатилетнюю войну, безусловно, свидетельствует об отсутствии единой государственной организации в этой сфере. Тем не менее систематические попытки обеспечить продовольствием прежде всего самые боеспособные войска говорят о том, что в военном устройстве Русского государства происходили важные изменения.

В частности, стало очевидным, что создание военно-административных единиц, управляемых своего рода региональным правительством, позволяет эффективно решить множество вопросов. Белгородский разряд всю войну поставлял на фронт солдат и зерно, при этом продолжая содержать гарнизоны крепостей засечной черты. Новгородский и Смоленский разряды, созданные более-менее по образцу Белгородского на северо-западных границах Русского государства в начале войны, тоже на удивление успешно справлялись с комплектованием полков «нового строя». Около 1665 года из ставшего очень большим и сложным Белгородского разряда был выделен отдельный Севский разряд, в который вошли юго-западные русские города с уездами. Благодаря появлению такой системы военно-административных единиц Москва получила возможность гораздо эффективнее собирать и распределять различные ресурсы, необходимые для ведения войны. В конце Тринадцатилетней войны многие полки действующей армии были «разрядными», то есть приписанными к тому или иному разряду [Чернов 1954: 170–171; Stevens 1995: 167]154.

В целом следует признать, что за годы Тринадцатилетней войны военное устройство Русского государства претерпело полную трансформацию. В начале войны в сметном списке людей, годных к несению военной службы, было около 100 тысяч человек; в отдельных кампаниях участвовали до 40 тысяч ратников, в то время как все прочие либо состояли на гарнизонной службе, либо числились в резерве. На первом этапе войны русские вооруженные силы на треть состояли из стрельцов, а более чем наполовину из поместных конников. К 1663 году почти 80 % человек, находившихся на военной службе, были зачислены или переведены в полки «нового строя», которые, по общему мнению, были лучшими частями русской армии. Однако, возможно, еще более важным является то, что в 1660-х годах целых 40 % армии Русского государства составляла пехота (25 тысяч солдат служили в полках «нового строя», остальные – в стрелецком войске). Подготовкой лучших частей русской армии занимались иностранные офицеры (это обучение было хоть и кратким, но регулярным). Наличие в русских вооруженных силах большого числа наемных иноземцев, служивших командирами в самых разных уголках России, дало возможность русским ратникам познакомиться с новейшими достижениями в области военного дела [Мышлаевский 1899: 4–5; Сташевский 1910: 50–57]. Царское правительство признавало свои обязательства перед полками «нового строя»: выплачивать им денежное и хлебное жалованье, а также (в случае пехоты) обеспечивать их огнестрельным оружием и амуницией на период ведения боевых действий. Административные реформы и более последовательная институциональная политика позволили Русскому государству с большей эффективностью использовать имевшиеся в его наличии ресурсы.

В ходе этих преобразований были сделаны первые шаги к созданию в России полноценной регулярной армии, в которой назначение в ту или иную часть зависело бы прежде всего от подготовки и боевых навыков рекрута. В солдатских и рейтарских полках «нового строя» – пусть и раздельно друг от друга – служили как обедневшие дворяне и дети боярские, так и крестьяне вместе со служилыми людьми «по прибору» – казаками и стрельцами. Царское правительство вело осторожную социальную политику, так как помещики уделяли большое внимание соблюдению сословных различий, но на первом месте для власти было повышение боеспособности вооруженных сил Русского государства.

Все эти военные реформы проводились при Алексее Михайловиче хоть и с оглядкой, но последовательно. Безусловно, им оказывалось определенное социально-политическое противодействие, и правительству, создавая армию нового образца, зачастую приходилось опираться на устаревшие обычаи и практики, приспосабливая их к изменившимся обстоятельствам. В частности, это касалось помещичьих прав и фискальной политики. К сожалению, как раз финансовая сторона всех этих преобразований не отличалась продуманностью и надежностью. Тем не менее результатом тесных контактов Русского государства с польско-литовскими войсками, наемниками Габсбургов и шведской армией стало создание в нем «вооруженных сил европейско-османского типа» – то есть армии, структура, тактическая выучка и возможности которой позволяли ей вести не только степную войну, но и успешно перенимать военный опыт у соседей по Восточной Европе.

Впрочем, это описание русского военного устройства будет неполным без некоторых важных уточнений. Во-первых, после окончания войны правительство провело социальную фильтрацию полков «нового строя». Рейтарские полки, в частности, в мирное время напоминали дворянскую конницу, куда не принимали людей из низших сословий. Впрочем, собственно поместное войско после Тринадцатилетней войны почти перестало существовать. Во-вторых, в 1660-х годах обучение солдат в полках «нового строя» зависело от боевого опыта и личных предпочтений его командира. То есть подготовка рейтар, за которую отвечали иностранные офицеры, была краткой и не велась по какой-то общей методике. Поскольку единственными печатными инструкциями по обучению пехоты было переводное голландское пособие и русский «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки», написанный в начале XVII века, подготовка солдат тоже в основном зависела от способностей, усердия и опыта отдельных командиров [Reger 1997: 150–151; Чернов 1954: 103–104]. Хотя эти офицеры, как правило, было компетентными и хорошо обученными профессионалами, отсутствие единой методики обучения осложняло координирование совместных действий и ограничивало тактические возможности использования пехоты. В-третьих, за исключением частей, определенных на гарнизонную службу, все полки «нового строя» почти сразу отправлялись на фронт и обучались военному делу прямо на поле боя. Некоторые иностранные офицеры, в том числе шотландец Патрик Гордон, ставший генералом русской службы, невысоко оценивали боеготовность этих частей. Тем не менее полки «нового строя» показали в ходе Тринадцатилетней войны, что могут маневрировать и организованно отступать под огнем неприятеля, как, например, при осаде Борисова или Ляховичей, где русская пехота, отступая, сохраняла боевой порядок, даже несмотря на тяжелые потери [Reger 1997: 112–127]. Устойчивое присутствие полков «нового строя» на огромной территории боевых действий сослужило Русскому государству хорошую службу.

Часть своих умений русская пехота усвоила не от иностранных инструкторов, а из военного опыта прошлых времен. Солдаты полков «нового строя», как и их предшественники пищальники и стрельцы, эффективно использовали заграждения и окопы, которые позволяли им «вести массированный огонь из укрепленных позиций». В степи русские применяли в этих целях гуляй-город (русский аналог вагенбурга155); к этой же тактике прибегали и многие другие народы, в частности, венгры и турки. Укрыв пехотинцев за обозными телегами и передвижными щитами гуляй-города, русские командиры могли медленно осуществлять войсковые маневры на открытой местности даже под вражеским огнем, как в битвах под Конотопом и Чудновом [Davies 1992: 70, 81–82].

Полки «нового строя» были хороши не только своей тактической выучкой, но и тем, что для их создания не требовалось прикладывать больших дополнительных усилий. Поначалу организационные структуры, позволяющие набирать, обучать и снабжать большое количество людей для службы в этих частях, появились в южных регионах Русского государства с их сравнительной однородной социальной средой и постоянной готовностью отразить набеги крымских татар. Когда такие полки стали создаваться и в остальных русских землях, сразу стало понятно, что они более надежны и пригодны для решения самых разных боевых задач, чем их предшественники.

Однако несмотря на все эти новшества, экономический кризис, охвативший Русское государство, и неспособность правительства вести единую военную политику, скоординировав деятельность различных приказов (например, в сфере тылового обеспечения), затрудняли и продлили войну с Речью Посполитой, которая затянулась на долгие 13 лет. Во многих отношениях результатом стала полупостоянная, полурегулярная армия. Эту административную неразбериху прекрасно демонстрирует положение дел в Разрядном приказе, чья деятельность в мирное время существенно отличалась от тех обязанностей, которые выполняли его служащие в течение войны [Калинычев 1954: 95 и далее; Чернов 1948: 119–120, 140]. Тем не менее способность Москвы постоянно набирать людей в действующую армию, снаряжать их и снабжать продовольствием и боеприпасами на время проведения боевых действий, а также год за годом проводить военные кампании в конечном итоге обусловили победу Русского государства в Тринадцатилетней войне.

После Андрусово

В Андрусово Русское государство примерило на себя новую роль важного игрока на европейской дипломатической сцене. А. Л. Ордин-Нащокин, возглавлявший русскую делегацию на переговорах в Андрусово, договорился с польской стороной о расширении совместных действий против Османской империи. Русское правительство стремилось к установлению регулярных дипломатических контактов с Габсбургами, Францией, Англией, Испанией, Нидерландами, Данией, Швецией, Бранденбург-Пруссией, Венецией и Персией [Davies 1992: 93].

Однако Андрусовское перемирие не привело к окончанию войны в Украине, которая продлилась еще по меньшей мере десять лет156. В течение следующих пяти лет после заключения мира в Андрусово Украина продолжала оставаться театром многочисленных военных действий, которые затронули не только саму Гетманщину, но и сопредельные государства – Крым, Османскую империю, Речь Посполитую и Россию, чьи армии тоже участвовали в этих конфликтах.

На момент подписания Андрусовского договора гетманом Левобережной Украины был Иван Брюховецкий, которого поддерживала Москва. Стремясь установить полный контроль над Левобережьем, царское правительство в 1662 году учредило Малороссийский приказ, отвечавший в том числе за материальное обеспечение гарнизонов крепостей на левом берегу Днепра (а также Киева) и сбор налогов для этих целей [Brown 1978: 476–477]. Эта деятельность, направленная на встраивание Левобережья в административную систему Русского государства, вызывала глубокое недовольство у местного населения.

Петр Дорошенко, бывший гетманом Правобережья, пытался объединить под своей властью всю Украину, однако оказался не в силах добиться этого без поддержки извне. Поначалу он в основном сражался с выступившими против него в поход войсками Речи Посполитой. Однако в начале 1668 года Дорошенко заключил союз с Брюховецким, который восстал против власти Москвы. После первых успехов восстания Дорошенко привлек на свою сторону часть сторонников Брюховецкого и взял в плен гетмана Левобережья. Брюховецкий был убит, а гетманская булава досталась одному из его бывших приспешников Степану Вдовиченко. Ответ с нескольких сторон не заставил себя долго ждать. В распоряжении русского государства на Юге имелась сорокатысячная армия, почти наполовину состоявшая из стрельцов, которая была разделена на два войска и отправлена в Украину с тем, чтобы взять Левобережье в клещи, снять осаду с оставшихся незахваченными русских крепостей и защитить Киев [Longworth 1984: 197]. В то же самое время (1668–1669) Дорошенко и запорожские казаки начали вести переговоры с Османской империей об установлении над Украиной турецкого протектората.

В результате Гетманщина недолго оставалась объединенной. Дорошенко вернулся в столицу Правобережья, Чигирин. Русские войска подошли к Нежину и напали на войско его ставленника Демьяна Многогрешного. Вместо того чтобы отступить через Днепр, Многогрешный заключил соглашение с Россией и в начале 1669 года стал гетманом Левобережья. Восстановив контроль над Левобережной Украиной, царское правительство усилило гарнизоны юго-западных крепостей ратниками из южной армии, укрепив свои новые границы.

Между тем попытки Дорошенко добиться большей автономии для Украины привели к ухудшению международной обстановки, в результате чего Османская империя и Крымское ханство оказались на грани войны сначала с Речью Посполитой, а потом и с Русским государством. Заключив соглашение с Портой, Дорошенко начал вести переговоры с Польшей. Поддерживая своего нового вассала и союзника гетмана Дорошенко, турецкий султан пожаловался Москве на набеги донских казаков на принадлежавшие Османской империи черноморские города и на присутствие русских войск в районе Киева. В ответ царское правительство высказало Порте претензии в связи с набегами крымских татар на южные русские земли. Россия с Турцией стали обсуждать условия Андрусовского договора и действия своих вассалов – крымцев и казаков [Смирнов 1946, II: 116 и далее]. В то время как обе империи постепенно становились все ближе к открытому конфликту, гарнизоны крепостей русского Юга пребывали в состоянии полной боевой готовности; в Белгородском и Севском разрядах собирались зерно и прочие припасы для снабжения крепостей Левобережья, поскольку в самой Левобережной Украине русские сборщики податей встречали холодный прием. Однако решающим фактором, повлиявшим на вступление Турции в войну, стали события, случившиеся в южной Польше и западной Украине. Пытаясь подорвать авторитет Дорошенко, Речь Посполитая признала законным гетманом Правобережья его противника. В ответ на это Дорошенко и султан Мехмед IV провели против польско-литовских сил масштабную военную кампанию, завершившуюся взятием Каменца-Подольского. После этого в 1672 году Речь Посполитая была вынуждена заключить с Портой Бучачский договор, по которому Правобережная Украина переходила под протекторат Османской империи.

Все было готово для открытой войны между Россией и Турцией за Украину; с некоторыми перерывами этот вопрос был ключевым во внешней и военной политике Русского государства вплоть до самого конца XVII столетия. В тот момент трудно было представить, что Москва выйдет победителем из этого нескончаемого и опустошительного противостояния. Русские войска на юге с большим трудом удерживали под своим контролем территории, полученные по Андрусовскому договору. Содержание гарнизонов на левой стороне Днепра, защита новых границ и сохранение под своим контролем с таким трудом доставшегося Киева практически исчерпали военно-административные ресурсы Русского государства. Османская империя, напротив, при поддержке Дорошенко и Крыма, казалось, была способна сокрушить любую восточноевропейскую армию, которая посмела бы бросить ей вызов на этих землях.

Сильную тревогу у турецкого султана и крымского хана вызывали происходившие в Украине демографические изменения. Положение дел на левом берегу Днепра, находившемся под защитой русских крепостей, представляло разительный контраст с тем, что творилось в Правобережье, ставшем ареной долгой и разорительной войны. Население этих земель, по которым постоянно сновали различные армии и где все время кто-то с кем-то сражался, стало массово покидать свои дома. Часть западных украинцев переселилась в Левобережье, которое было поделено на административные единицы Гетманщины – казацкие полки. Другие двинулись еще дальше на восток. Царское правительство, поначалу радостно принимавшее новых поселенцев, впоследствии решило, что небезопасно пускать такое большое количество беспокойных и, возможно, не слишком лояльных по отношению к Москве беженцев во внутренние земли Русского государства, находившиеся за засечной чертой. Вместо этого прибывшим из-за Днепра казакам было предложено обосноваться в Слободской Украине – огромных малозаселенных землях к юго-востоку от русских засечных черт. Численность местного населения стала быстро расти, особенно в 1670-х, и вскоре Слобожанщина стала неотъемлемой частью Русского государства, хотя и пользующейся некоторой автономией157. Медленно, но неотвратимо, к растущему беспокойству Крымского ханства, граница Русского государства продвигалась все дальше на юг.

Несмотря на это незапланированное территориальное приобретение, угнетение населения южных земель после 1667 года только усилилось. Русское государство явно ожидало возобновления вооруженного конфликта. Хотя после Тринадцатилетней войны иностранный офицерский корпус был частично распущен [Hellie 1972: 191], южные военно-административные округа – Белгородский и Севский разряды – по-прежнему находились в состоянии полной боевой готовности, и численный состав находившихся там полков (вместе с офицерами) был таким же, как и во время войны158. После Андрусовского перемирия повинности, возложенные на сравнительно бедных служилых людей Юга с их небольшими земельными уделами, не только не вернулись к довоенным нормам, но стали еще более обременительными. Чиновники из военных ведомств выжимали из них все соки. Если в семье были трое взрослых мужчин, годных к несению военной службы, призывались все трое: самый умелый в воинском деле получал назначение в действующую армию, а из двоих оставшихся один обрабатывал семейный надел, а второй служил в местном гарнизоне. Во внутренних областях Русского государства, которые уже почти двадцать лет не страдали от татарских набегов, было резко сокращено количество людей, состоявших на гарнизонной службе; прежняя численность сохранилась только в крепостях, непосредственно входивших в Белгородскую засечную черту. Правительство вновь стало использовать старые экономические и административные приемы: например, из холостых мелких землевладельцев создавались артели служилых людей [Иванов 1903: 409 и далее]. На плечи этих полувоенных-полукрестьян была возложена не только воинская повинность: также они были обязаны выплачивать зерном постоянно увеличивающиеся подати. Готовясь к войне с Турцией, царское правительство пыталось завоевать преданность донских казаков, постоянно отправляя на Дон из Воронежа суда с зерном. Денежного жалованья, получаемого гарнизонами Киева и крепостей на левом берегу Днепра, никак не хватало на то, чтобы по рыночным ценам покупать продовольствие в опустошенных войной землях, где местное население относилось к русским все хуже и хуже. Поэтому снабжение Киева тоже осуществлялось с русского Юга [Бобровский 1885: 117; Stevens 1995: 67–68]159. Служилым людям (и администрации южных разрядов) стало очень трудно справляться со всеми этими многочисленными обязанностями, выполнения которых требовало от них правительство в Кремле.

Потребности в людской силе и экономическое угнетение вскоре вызвали ответную реакцию со стороны населения. В Москву посыпались жалобы на то, что из-за новых норм набора на службу и требований на Юге не хватает людей как для обработки земли, так и для службы в крепостях. Солдаты гарнизонов в Киеве и Левобережной Украине, которым годами не посылали замену, роптали или попросту дезертировали. Хотя подготовка к новой войне тяжким бременем легла не только на Юг, именно там население страдало больше всего. Поскольку царское правительство почти ничего не сделало, чтобы облегчить участь этих регионов с наиболее развитой военной инфраструктурой160, местные жители, в конце концов, решили взять дело в свои руки.

Другие маршруты русской экспансии

Русское государство осуществляло военную экспансию не только на запад, но и в причерноморские степи. Стратегия строительства цепочек крепостей на границе со степью доказала свою эффективность, и Белгородская черта была продлена далее на восток от Тамбова до Волги, в результате чего казанские земли были защищены от набегов из Нижнего Подонья. Однако во всех остальных случаях военная экспансия на восток принимала другие формы.

Калмыки, появившиеся в низовьях Волги в середине XVII века, стали угрозой мирной жизни в регионе к юго-западу от укрепленной линии между Тамбовом и Самарой. Это был кочевой народ, чье внушительное и хорошо организованное конное войско имело богатый опыт набегов и ведения степной войны [Collins 1975: 275]. Русское государство не могло отгородиться от калмыков еще одной засечной чертой, поскольку такое строительство перерезало бы важные торговые пути между Средним Поволжьем и Астраханью в устье Волги. Поэтому в течение XVII столетия царское правительство заключило с калмыками несколько соглашений, откупившись от новых соседей ежегодной данью и подарками их вождям, а также выделив им обширные пастбища и даровав право беспошлинной торговли. В результате этих договоренностей во второй половине XVII века калмыки не нападали на русские земли. Этот казавшийся непрочным союз тем не менее позволил Русскому государству предварительно распространить свой контроль на новые степные территории. Оставив в покое русские поселения, калмыки стали совершать набеги на земли Крымского ханства, вассала Османской империи. Чтобы защитить себя и своих союзников-ногайцев от этих вторжений, крымские татары вынуждены были построить собственные линии укреплений; кроме того, в конце 1660-х и начале 1670-х годов состоялось несколько морских походов казаков на Крым [Ostapchuk 2001: 60–61; Загоровский 1969: 281–282].

Однако в долгосрочной перспективе надежды Москвы на то, что калмыки станут послушными союзниками, которых можно будет использовать как вспомогательные войска, указывая им цели для новых набегов, так и не сбылись. Калмыки сами выстраивали и развивали отношения со своими соседями по степи и за ее пределами [Khodarkovsky 2002: 138; Ходарковский 2019]. В этой непростой ситуации царское правительство ограничилось тем, что укрепило некоторые поселения и города Среднего и Нижнего Поволжья, не соединяя их друг с другом валами и засеками. Из-за проходящих здесь торговых путей и меньшего геополитического значения Москва не тратила на военно-административную консолидацию этого региона столько ресурсов – как материальных, так и организационных, – сколько на юго-западе империи [Михайлова, Осятинский 1994: 101–102].

В то же самое время длинная рука Москвы через всю Сибирь дотянулась до Тихого океана. Русское присутствие в Сибири ограничивалось небольшим количеством разбросанных по огромной территории острогов; царскому правительству приходилось решать там принципиально иные военные задачи, чем в сравнительно густонаселенных регионах с развитым сельским хозяйством. Снабжением и комплектованием гарнизонов этих городков занимался Сибирский приказ [Gibson 1969: 3–9; Никитин 1988: 28–30; 42–43], и в целом продвижение русских казаков и служилых людей все дальше на Восток в XVI и XVII веках происходило по одному и тому же сценарию: «исследование и заселение земель, покорение местных племен и строительство укрепленных острогов» [Hughes 1990: 210]161. Из-за жадности русских промышленников и ясака, собираемого казаками, местное население часто восставало и нападало на остроги. Однако в условиях северной тайги эти восстания, как правило, быстро затухали, столкнувшись с бюрократической мощью Русского государства, неуклонно расширявшего сферу своего влияния все дальше на восток вплоть до самого Тихого океана.

Однако в отличие от ситуации в северной Сибири русская экспансия на юго-восток вдоль границы Казахской степи происходила медленно и с трудом даже в петровское время. Здесь Русское государство столкнулось с ожесточенным и неутихающим сопротивлением со стороны различных степных народов. Стратегия царского правительства заключалась в том, чтобы собрать как можно больше информации об этих племенах и убедить казахов и их соседей совместно оберегать древние, но все еще активно используемые торговые пути. Однако из-за постоянных войн всех этих племен между собой этот план потерпел наудачу; попытки Москвы тем временем обратить местное мусульманское население в православие еще сильнее восстанавливали кочевников против русских. В результате все южно-сибирское приграничье было зоной постоянных военных конфликтов [Khodarkovsky 2002: 147–148; Ходарковский 2019; Проскурякова 1998: 103–140; Gibson 1969: 4–8]. Только в XVIII и XIX веках русское правительство изыскало возможность для строительства оборонительных линий к востоку от Урала. Благодаря этому Российская империя смогла, наконец, установить более надежный контроль над этими территориями [Gorban 1984: 177–178; Горбань 1953].

Вся эта экспансионистская деятельность медленно истощала военные и административные ресурсы Русского государства. Установление контроля над Средним и Нижним Поволжьем, Сибирью и Внутренней Азией не являлось в XVII веке первостепенной задачей русской политики – ни внешней, ни военной. Тем не менее в конце XVII столетия эта экспансия привела к столкновению России с другой большой и агрессивной империей – Китаем. Чтобы утвердить свое присутствие в Забайкалье, Русским государством в 1653 году была построена крепость, официально названная в 1659 году Нерчинским острогом. Оттуда русские промышленники и небольшие казачьи отряды двинулись на юг в долину Амура; к 1650–1651 годам в среднем течении Амура был построен и сразу сожжен городок Албазин; Албазинский острог, служивший пограничной крепостью, был восстановлен усилиями России только в 1665 году. Однако в 1685 году цинские войска напали на этот русский опорный пункт и взяли его. Хотя вскоре казаки отвоевали Албазин обратно, китайцы не хотели уступать русским Приамурье и особенно упорно препятствовали заключению русскими союза с Джунгарским ханством162. После получения известий об этом конфликте из Москвы для заключения договора с империей Цин было отправлено посольство во главе с Ф. А. Головиным. Следуя полученным инструкциям, он пошел на территориальные уступки, но добился включения в текст соглашения выгодного для России положения о торговле. По Нерчинскому договору, подписанному в августе 1689 года, Россия официально отказалась от претензий на долину Амура163. Это событие совпало по времени с безрезультатным походом против Крымского ханства. Впрочем, новости с востока доходили до столицы нескоро, поэтому утрату Приамурья, в отличие от неудачи в Крыму, нельзя считать одной из причин политического кризиса, приведшего к падению правительства Софьи.

При этом не стоит преуменьшать значение восточной экспансии – как в Поволжье, так и в Сибири – для Русского государства. Безусловно, Москва воспринимала Китай как второстепенного, если не третьестепенного противника. Центральное место в степной политике России занимало временами переходящее в войну соперничество с Османской империей за контроль над огромными территориями от Украины до Уральских гор, которое длилось всю последнюю четверть XVII столетия. Однако Москва не прекращала вкладывать средства в освоение Сибири и усиление там своего военного присутствия. Во-первых, все эти годы торговля сибирскими мехами приносила казне большие деньги, и лишиться этого источника доходов было крайне нежелательно. Во-вторых, все, что происходило на востоке степи, особенно действия калмыков, непосредственно влияло на положение дел на степном западе – в землях ногайцев, крымских татар и донских казаков.

Восстание

К 1660-м годам численность казаков, проживавших в низовьях Дона, резко увеличилась. В эти земли бежало много людей из центральных и южных областей Русского государства и даже из Украины. Однако по мере того, как на Дону становилось все больше казачьих станиц, казакам становилось все труднее обеспечивать себя за счет скудного сельского хозяйства, набегов и торговли. Царское правительство регулярно отправляло из Воронежа вниз по реке суда с зерном и другими припасами, однако объемы этих поставок были недостаточно велики: Москва никогда не ставила перед собой задачи накормить все население Нижнего Подонья. К концу 1660-х годов, когда Тринадцатилетняя война уже близилась к завершению, новые поселенцы на Дону жили намного хуже, чем казаки Войска Донского, наслаждавшиеся сравнительным благополучием. После 1667 года под предводительством Степана (Стеньки) Разина все большее число таких бедных (голутвенных) казаков стало участвовать в походах и пиратских экспедициях. Из-за новых крымских укреплений традиционные пути казачьих набегов оказались перекрыты, поэтому Разин и его люди стали нападать на персидские города и поселения на берегу Каспийского моря164. Эти походы были достаточно успешными, и Разину удалось переманить на свою сторону немало служилых людей из южных областей Русского государства165, однако долго все это продолжаться не могло, и казакам пришлось вернуться домой. В эти годы из Воронежа на Дон присылали еще меньше зерна и прочих товаров, чем обычно. Даже «старые» казаки оказались на грани нищеты, и весь Дон охватило восстание. Войско Разина, становившееся с каждым днем все больше, в 1670 году захватило Царицын и Астрахань. Затем казаки двинулись на север вверх по течению Волги в направлении более населенных юго-восточных областей Европейской части России, а часть из них устремилась на запад вдоль засечных черт.

В южных областях Белгородского разряда у Разина обнаружилось много сторонников. Положение в пограничных крепостях зачастую было напряженным; в гарнизонах зрело возмущение, и некоторые из них восставали и раньше, в 1648–1649 годах [Чистякова 1961: 254–255]. Служилые люди из старых полков, городовые казаки и стрельцы были недовольны тем, что в новой русской армии они уже не играли прежней важной роли, и всеми силами противились переходу на круглогодичную военную службу. Их соседей и родичей все время принуждали посылать в действующую армию зерно и новобранцев. В конце концов, это были не московские стрельцы, выполнявшие среди прочего почетные обязанности по охране царского двора (стремянные стрельцы), а городские стрельцы, давным-давно не получавшие хлебное и денежное жалованье, которым власти теперь прежде всего обеспечивали полки «нового строя». Некоторые из них мгновенно перешли на сторону восставших166.

Обострение социальной обстановки и фискальный гнет были важнейшими, но не единственными факторами, предопределившими крестьянское восстание на Юге. Борьба с властью Русской православной церкви принимала в приграничье различные формы, но именно для казаков противодействие политическим и прочим изменениям было во многом связано с борьбой за «старую веру». Их ненависть была среди прочего обращена против офицеров-иноземцев и новых военных порядков. Эти идеи находили благодатную почву и в некоторых пограничных городках и иногда погружали их население в религиозный и политический утопизм [Crummey 1993: 704–706; Michels 1999: 182–184].

Карта 8. Освоение русскими Сибири (взята из «A History of the Peoples of Siberia: Russia’s North Asian Colony, 1581–1990» Дж. Форсайта [Forsyth 1994])

Гарнизоны русских крепостей – в некоторых случаях вместе со своими командирами, как, например, Острогожск и Ольшанск, – один за другим без боя сдавались наступающему с юго-востока казачьему войску, переходя на сторону Степана Разина и его брата Фрола. Восстание охватило Поволжье; поднялось население Слободской Украины на юго-западе, и прошел слух о союзе с запорожскими казаками. Пока Фрол Разин набирал в свое войско новых сторонников на юго-юго-западе, Степан продвигался вверх по течению Волги в направлении Симбирска, где заканчивалась засечная черта, защищавшая Русское государство от набегов из степи. На своем пути он почти не встречал сопротивления, без труда захватывая волжские крепости и города. Фактически поход Степана Разина был самым успешным набегом, осуществленным на Русское государство после строительства засечных черт в середине XVII столетия.

Однако в конце концов военно-административная структура пограничья устояла и под этим натиском. Гарнизонам крепостей, входивших в засечные черты, были выплачены щедрые премии и выдано дополнительное вооружение, в то время как городовым воеводам удалось восстановить дисциплину в своих войсках и запросить подкрепление167. Не сумев в конце 1670 года взять Симбирск, Разин отступил обратно на Дон. Его преследовали недавно набранные царские войска, прибывшие не из Белгорода и Севска, а из Москвы. Воеводы в Тамбове и Воронеже отразили попытки повстанцев прорваться сквозь линию укреплений, а князь Г. Г. Ромодановский, командовавший всеми вооруженными силами Белгородского разряда, быстро выступил в поход против армии Фрола Разина. В то же самое время гетман Левобережной Украины Демьян Многогрешный выслал казачье войско для усмирения волнений на Слобожанщине168. Вскоре восстание было подавлено. Казаки Войска Донского взяли в плен обоих братьев Разиных и доставили их в Москву. Астрахань – последний оплот повстанцев – пала в 1671 году. Вскоре после этого на Дон был послан отряд стрельцов, а атаману Войска Донского Корнилу Яковлеву вместе с его казаками пришлось присягнуть в Москве на верность царю.

Столь масштабные и кровопролитные восстания были редки, но недовольство военными, экономическими и административными реформами, происходившими в Русском государстве в XVII веке, было постоянным и довольно часто выливалось в бунты, особенно когда эти преобразования подразумевали усиление роли государства. У Степана Разина нашлось немало последователей и подражателей. Протестуя против церковных реформ патриарха Никона, восстали монахи Соловецкого монастыря. Коренные народы Сибири постоянно восставали против власти Москвы. Различные бунты и волнения, пусть и не такие массовые и драматичные, сотрясали Русское государство и в 1670-х годах. Могущественные иерархи и придворные содержали небольшие частные армии, а на дорогах хозяйничали разбойничьи шайки, которые никак не удавалось истребить. Границы государственной власти в Российском государстве, в том числе и в части управления вооруженными силами, были отчетливо видны.

Заключение

Во время длительных военных конфликтов, происходивших в XVII веке, в вооруженных силах Русского государства происходили важные и явные изменения. Самым заметным из них, вероятно, следует назвать появившуюся у Москвы возможность регулярно набирать в действующую армию новобранцев, компенсируя потери в живой силе и при этом не обескровливая полностью гарнизоны пограничных крепостей. Притом что русско-польская война длилась так долго и унесла огромное число жизней, Русское государство, постоянно отправлявшее на фронт новые полки, получило по Андрусовскому договору (1667) огромные территории – Левобережную Украину и Киев. Кроме того, благодаря этим реформам царское правительство смогло сохранить свое военное присутствие в этом регионе и после заключения мира и удержать эти территории, даже несмотря на местные восстания и вмешательство иностранных держав.

Отчасти эти перемены были вызваны нежеланием помещиков нести военную службу, но главной их целью было создание полков «нового строя». Эти войска, способные выполнять сложные тактические маневры на поле боя, высоко ценились командованием русской армии, как свидетельствуют огромные суммы, которые тратились на содержание их офицерского корпуса, набранного из высококвалифицированных наемных иноземцев. Введение для крестьянства регулярных наборов на службу позволило укомплектовать солдатские полки «нового строя» большим количеством людей; численность и тактическая выучка этих солдат существенно расширила военные возможности Русского государства.

Тринадцатилетняя война не только повысила боеспособность русских вооруженных сил, но и изменила социально-военное устройство России. Во-первых, в русской армии колоссально выросло число ратников, принадлежавших к низшим сословиям. Так, в 1663 году помещики – дворяне и дети боярские – представляли в русском войске меньшинство. Напротив, в сметном списке служилых людей «по прибору» значились по меньшей мере 70 000 стрельцов, казаков, солдат полков «нового строя» и пушкарей. То же соотношение знатных ратников и простолюдинов наблюдалось и в армии, сражавшейся против Дорошенко в 1667–1669 годах. На первый взгляд это могло показаться продолжением политики Ивана Грозного, который еще в конце XVI века начал набирать в русские вооруженные силы все больше служилых людей «по прибору». Однако такой подход может привести к неверным выводам. Гораздо более значимым является то обстоятельство, что в полки «нового строя», которые стали главной ударной силой русской армии, принимали и представителей мелкопоместного дворянства, и новобранцев из податных сословий. В этих частях больше ценилось не происхождение, а военные навыки солдата. В результате полки «нового строя» раздвинули – если не сказать сломали – рамки неписаных, но казавшихся незыблемыми представлений о сословном устройстве русских вооруженных сил. Так, в Тринадцатилетнюю войну в сметные списки (росписи) прежде всего вносились сведения о полковой принадлежности ратников, а не о том, к какому сословию они принадлежали. Наличие в армии Русского государства иностранного офицерского корпуса, претендующего на меритократическую командную иерархию, было еще одним фактором, сыгравшим важную роль в изменении старой социально-военной парадигмы.

Не такими заметными, но ничуть не менее важными, чем собственно военные преобразования, были административные реформы, которые и позволили царскому правительству создать полки «нового строя». Государственный контроль над всеми сферами жизни стал еще более полным, и больней всего это ударило по крестьянству и другому податному населению русской империи. Шаги, предпринятые правительством в направлении массовой воинской повинности, выплат из казны жалованья офицерам и солдатам, системы государственного снабжения провиантом, амуницией и огнестрельным оружием – все это дало возможность создать большее количество полков «нового строя». Многие из этих административных инноваций сперва были опробованы в южных областях Русского государства (разрядах) и особенно тяжким бременем легли на плечи местного населения. Эти региональные военно-административные структуры, появившиеся в середине XVII столетия и быстро научившиеся эффективно собирать и распределять материальные и людские ресурсы, сыграли ключевую роль в преобразовании военного устройства России.

Однако вопрос о том, сможет ли Русское государство сохранить свою новую военную организацию, обретенную во время Тринадцатилетней войны, оставался открытым. Численность русских вооруженных сил – 100 тысяч человек в сметном списке и не менее 40 тысяч в действующей армии – позволяла царскому правительству в течение продолжительного периода вести боевые действия одновременно на разных участках границы своей огромной империи. Вместе с тем она делала содержание этой армии очень дорогим. Медные бунты, попытки внешних займов и нерегулярные выплаты жалованья солдатам и офицерам явственно показывают, что Русское государство оказалось на грани финансовой пропасти. Царское правительство не имело возможности круглый год содержать свои столь многочисленные вооруженные силы; не могло и ежегодно проводить наборы на службу. В результате, за очень редким исключением, эта проблема решалась следующим образом: жалованье, провиант, оружие и амуницию получали только некоторые войска, и то не на весь период службы. Большинство полков – кроме очень немногочисленных элитных отрядов – не занимались регулярно муштрой и военной подготовкой. Действия русской армии на поле боя иногда были удовлетворительными, но очень редко выдающимися. Уровень боевой выучки различных полков был очень разным. В русской армии были хорошо развиты артиллерийское и инженерное дело, и рядом с царем было несколько преданных ему иностранных военных советников и офицеров. Однако культурное и политическое противодействие этим реформам было велико, и даже в последние годы своего царствования Алексею Михайловичу приходилось идти на определенные уступки консервативно настроенной части общества. В результате русская армия была полупостоянной и полурегулярной, и для ее содержания приходилось использовать по большей части те же средства, что и в предыдущем столетии.

Короче говоря, преобразование военного устройства Русского государства, произошедшее во время Тринадцатилетней войны, стало результатом хрупкого компромисса между желанием царской администрации создать боеспособную армию, которая в долгосрочной перспективе могла бы обеспечить реализацию военных амбиций русской империи, и необходимостью сохранить социальную и политическую поддержку со стороны консервативной и не желающей поступаться своими привилегиями элиты. Правительство стало переводить дворян и детей боярских из ненадежной поместной конницы в полки «нового строя»; вместе с тем оно считало себя обязанным признать за представителями высших сословий право на элитный военный статус, пусть даже фактически уклоняясь или вовсе отказываясь от выполнения этих обещаний169. Старые представления об элитарности военной службы «по отечеству» постепенно уходили в прошлое, но еще не были преданы забвению. В это же время правительство стало обеспечивать деньгами и хлебом некоторые свои войска, но не круглогодично и только тогда, когда могло это себе позволить. Русская политическая верхушка так сильно сопротивлялась всем этим реформам, что претворить их в жизнь удалось в основном за счет усиления гнета на податное население южного пограничья. Все это в итоге привело к казачьему восстанию.

Эти военные преобразования и стоявшие за ними внутриполитические договоренности имели далеко идущие последствия. Непосредственным итогом Тринадцатилетней войны стало присоединение новых украинских территорий. За счет колонизации Слободской Украины и ряда других земель русской империи удалось продвинуться глубже в степь. Это привело в движение донских, слободских и запорожских казаков, которые, ощущая давление со стороны Русского государства, стали совершать набеги на турецкое побережье Черного моря. Постоянное военное присутствие России в этом регионе во время войны в Украине против Дорошенко и после подавления восстания Разина еще сильнее способствовало дальнейшей русской экспансии на юг. Зависимость казаков Запорожья, Слобожанщины и Дона от Москвы становилась все большей. Вплоть до самого конца XVII века именно Юг занимал центральное место во внешней и военной политике Русского государства. Все это неизбежно должно было привести к военному конфликту с Османской империей в последней четверти XVII столетия.

Глава шестая

Степное пограничье после восстания Степана Разина

1672–1697

Обзор

Когда в январе 1676 года умер царь Алексей Михайлович, его старшему сыну, юному и болезненному Федору, досталось в наследство государство в сложном международном положении, к тому же раздираемое серьезными внутренними противоречиями. Наступил период политической нестабильности и разобщенности, продлившийся 20 лет. Боярские кланы постоянно боролись за власть – сначала при царе Федоре (годы правления 1676–1682), затем при его сестре Софье (бывшей регентом при младших братьях Иване и Петре с 1682 по 1689 год) и в ранние годы правления самого Петра.