1967 ВОЕННЫЙ МАРШ
Мы идем — день, ночь. Мы идем — ночь, день. Мы идем — зной, снег. Мы идем! Для кого-то грех — мы идем. Для кого-то смех — мы идем, Для кого-то смерть — Мы идем! До свиданья, родной край. Мы шагаем прямо в рай! Ты не жди, не жди, не жди меня, родная, Я любил тебя — прощай! Одиннадцать солдат Пошли купаться в море. Одиннадцать солдат Забыли о пароле. Патруль был строг — Слегка нажал курок, И вот вам результат: Семеро солдат! Семеро солдат Сивухи налакались. Семеро солдат Полковнику попались. Двоих он расстрелял, А третий сам не встал, И вот вам результат: Четверо солдат! Четверо солдат Направились к борделю. Четверо солдат Пробыли там неделю. Но бледный спирохет Загнал их в лазарет, И вот вам результат: Геройски погиб весь отряд… До свиданья, родной край. Мы шагаем прямо в рай! Ты не жди, не жди, не жди меня, родная, Я любил тебя! Прощай. 1984 СТРАШНЫЙ РОМАНС
Петр Палыч ходил на работу, И не знал Петр Палыч того. Что буквально всего через квартал Анна Дмитна жила от него. Петр Палыч любил хризантемы, Он к зубному ходил на прием. Анна Дмитна писала поэмы Каждый вечер гусиным пером. Петр Палыч завел себе дога, Анна Дмитна купила ежа. Петр Палыч был лысым немного, Анна Дмитна как роза свежа. И скажите, как больно, обидно. Что у них ничего не сбылось: Петр Палыч и Анна Дмитна Так все время и прожили врозь!.. 1987 ГЕРЦОГИНЯ
И в Москве, и везде, с кем бы мы ни граничили, И в ненастье и в вёдро, и вновь, и опять, Герцогиня во всем соблюдала приличия, — Вот чего у нее не отнять! И среди дикарей, чьи ужасны обычаи, И в узилище мрака, и в царстве теней. Герцогиня во всем соблюдала приличия, — Вот чего не отнимешь у ней! Даже будучи демоном зла и двуличия. Предаваясь разврату и водку глуша. Герцогиня во всем соблюдала приличия, — И не кушала спаржу с ножа Никогда!.. 1987 ВОЛШЕБНАЯ СИЛА ИСКУССТВА
Н. Эйдельману
Капнист пиесу накропал громадного размеру. И вот он спит — в то время как царь-батюшка не спит: Он ночь-полночь пришел в театр и требует премьеру. Не знаем, кто его толкнул. История молчит. Партер и ложи — пусто все: ни блеску, ни кипенья. Актеры молятся тайком, вслух роли говоря: Там, где-то в смутной глубине, маячит жуткой тенью Курносый царь, а с ним еще, кажись, фельдъегеря. Вот отмахали первый акт. Все тихо, как в могиле. Но тянет, тянет холодком оттуда (тьфу-тьфу-тьфу!). «Играть второй!» — пришел приказ, и, с богом, приступили. В то время как фельдъегерь: «Есть!» — и кинулся во тьму. Василь Васильевич Капнист метался на перине — Опять все тот же страшный сон, какой уж был в четверг: Де, он восходит на Олимп, но, подошед к вершине, Василь Кирилыч цоп его за жопу — и низверг! За жопу тряс его меж тем фельдъегерь с предписаньем: «Изъять немедля и в чем есть отправить за Урал! И впредь и думать не посметь предерзостным мараньем Бумагу нашу изводить, дабы хулы не клал!» И не успел двух раз моргнуть наш, прямо скажем, Вася, Как был в овчину облачен и в сани водворен. Трясли ухабы, тряс мороз, а сам-то как он трясся! — В то время как уж третий акт давали пред царем. Бледнел курносый иль краснел — впотьмах не видно было. Фельдъегерь: «Есть!» — и на коня, и у Торжка нагнал: «Дабы сугубо наказать презренного зоила, В железы руки заковать, дабы хулы не клал!» «Но я не клал!!! — вскричал Капнист, точа скупые слезы. — Я ж только выставил порок по правилам искусств! Но я ж его изобличил — за что ж меня в железы? А в пятом акте истребил — за что ж меня в Иркутск?» Меж тем кузнец его ковал с похмелья непроворно. А тут еще один гонец летит во весь опор. Василь Васильевич Капнист взглянул, вздохнул покорно, И рухнул русский Ювенал у позлащенных шпор… Текли часы… Очнулся он, задумчивый и вялый. Маленько веки разлепил и посмотрел в просвет: «Что, братец, там за городок? Уже Иркутск, пожалуй?» «Пожалуй, барин, Петербург», — последовал ответ. «Как Петербург?!» — шепнул Капнист, лишаясь дара смысла. «Вас, барин, велено вернуть до вашего двора. А от морозу и вопче — медвежий полог прислан, И велено просить и впредь не покладать пера!» Да! Испарился царский гнев уже в четвертом акте. Где змей порока пойман был и не сумел уползть. «Сие мерзавцу поделом!» — царь молвил и в антракте Послал гонца вернуть творца, обернутого в полсть. Все ближе, ближе Петербург, и вот уже застава, И в пятом акте царь вскричал: «Василий! Молодец!» И на заставе ждет уже дворцовая подстава, И только прах из-под копыт, и махом — во дворец! Василь Васильич на паркет в чем был из полсти выпал. И тут ему — и водки штоф, и пряник — закусить. «Уу, негодяй! — промолвил царь и — золотом осыпал. — Пошто заставил ты меня так много пережить?» Во как было в прежни годы. Когда не было свободы! 1984 ПЫЛИНКА
Крылатого амура Крылатая стрела Навеки грудь проткнула. На муки обрекла. Нельзя без содроганья Внимать мои стенанья. Тому причина ты. Богиня красоты. Позволь, моя Цирцея, Пылинкой мелкой стать, Дабы стопы твоея Касаться и ласкать. Как только сквозь подметку Почуешь ты щекотку. То знай, что это я. Пылиночка твоя. А если нежный носик Как бы кольнет волосик, То это тоже я. Пылиночка твоя. Когда же ночью темной Тебя рукой нескромной Ля-ля ля-ля ля-ля — Пылиночка твоя! 2001 ХАЙФА
Ой ты Хайфа, Хайфа! За все годы лайфа Я такого кайфа Не ловил. Эти горы, эти пляжи. Этот климат даже тоже — Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй! — Полюбил. Если вы молчите На своем иврите. Все равно ходите Как хотите тут. «Добрый день», «шолом алейхем», «Гамарджоба», «зохен вейхем» — Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй! — Вас поймут. О, Исроэл, Исроэл! О, как ты освоил, О, как ты устроил Этот древний край! О, прекрасный город Хайфа! Я клянусь — за годы лайфа Никогда такого кайфа — Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй Ай-ай! 1990 ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИЕРУСАЛИМ
Дорогой мой Владимир Абрамыч, Драгоценный мой Игорь Ароныч! Как журчат и приятно рокочут Имена ваши в полости рта! Как совок по сентябрьскому Сочи, Как изгнанник по кладбищам отчим, Так по вас я соскучился очень. Аж до чёрта, то бишь до черта! Предо мною то США, то Канада, Надо мною московское лето. Голова моя в тягостном дыме От того, и того, и того… И как важно, как нужно, как надо Соображать, что вы бродите где-то В белокаменном Ерусалиме По бессмертной брусчатке его. И не может быть даже двух мнений, Что из этих вот соображений Состоит, вытекает и складывается То, что мы называем душой: Что, мол. есть, мол, Абрамыч с Аронычем, Да еще Константиныч с Антонычем, Да в придачу Наумыч с Миронычем — Ну и далее, список прикладывается. Хоть уже он не очень большой… 2001 ИЗРАИЛЬСКАЯ ПАТРИОТИЧЕСКАЯ
Был я верный правоверный пионер, «Широку страну родную» громко пел. В комсомоле, скажем правду, господа. Не оставил я заметного следа, В коммунисты меня звали — я не стал. Стал обычный злоязычный либерал: При словах «гражданский долг», «патриотизм» В организме начинался пароксизм. Кроме спутника и флага на Луне, За державу только стыдно было мне. И, смотря на наши звезды и кумач. Издавал я злобный смех иль горький плач. А теперь скажите, где я? что со мной? Ведь нездешний я, хотя и не чужой. Но гляжу на эту синюю звезду — И испытываю гордую слезу! И хочу растить бананы на камнях. Славить Господа под Западной стеной. Вдохновенно танцевать на площадях И с ружьем стоять на страже, как герой! В патриота превратился либерал, Прям как будто только этого и ждал! И готов, как пионер, шагать в строю, И опять я Дунаевского пою: «С гулькин нос страна моя родная. Очень мало в ней лесов, полей и рек. Но другой такой страны не знаю. Где так счастлив русский человек!» 2001 Безразмерное танго
Здесь «Безразмерное танго» публикуется без припева: на бумаге он не читается. Михаил Левитин, главный режиссер московского театра. «Эрмитаж», заказал мне это танго к десятилетию театра, «Пиши любую чушь — я поставлю», — сказал он. Я так и поступил и написал восемьдесят с лишним строф. Из них он отобрал пятьдесят для постановки, составил свою композицию и сыграл ее на юбилее. Для публикации же я отобрал эти тридцать четыре, из них лишь часть совпадает с композицией Левитина. Отбирал я по принципу удобочитаемости. Среди читателей может оказаться и другой режиссер, которому захочется устроить свою композицию. Если понадобится, я и еще тридцать четыре напишу: жанр позволяет.
Дважды десять когтей у медведя. Десять пальцев у нас на руках. Десять суток, метаясь и бредя, Достоевский писал «Игрока». Десяти непорочным девицам Десять бесов явились во сне. Завершают сюжет Десять лет, десять лет «Эрмитажу», который в Москве! 1 Это танго — оно как цыганка: Путь его пролегает везде. Вьются юбки, гундосит шарманка. Ноги сами несут по земле! Знай мелькают, как карты в колоде. Люди, страны, дороги, столбы. Каждый новый маршрут — Это свежий лоскут На цветную рубаху судьбы! 2 В понедельник безоблачно-ясно, А во вторник — чудовищный град. В среду снова погода прекрасна, А в четверг целый день снегопад. Сухо в пятницу, влажно в субботу, В воскресенье — неслыханный смерч! Вам подобный контраст Слишком кажется част, А для нас он обычная вещь. 3 Вышел киллер и сел в Катерпиллер. Вышел дилер и доллар зажал. Вышел Мюллер и с ним патер Миллер, Воду вылил на рыжий пожар. И вот так день за днем в этом мире Каждый как-то играет с огнем: Кто-то носит его, Кто-то гасит его, Кто-то рученьки греет на нем. 4 Хорошо на московском просторе. Светят звезды Кремля в синеве. Гордый горец из города Гори Все мечтал здесь о дружной семье. Как искал он тепла и участья. Как хотел доверять и любить] Этой страстной мечтой И ужасной средой Можно многое в нем объяснить. 5 Вот идет Александр Македонский, Блок, Вертинский, Фадеев, Дюма — Александры, великие тезки, К ним пробиться надежды нема. Еле терпят они Искандера, Да и то ради дяди Сандро. А Левитин и Ким Соответствуют им. Как, простите, корове седло. 6 Есть в Туркмении город Ташауз, И пока не задуло свечу, Я одною мечтой утешаюсь. Что его я еще навещу. Нету в нем мавзолеев Тимура, Пирамид и античных колонн. Просто некий певун Был там некогда юн И в чудесную Люсю влюблен. 7 Вот идет Александр Грибоедов, Острослов, дипломат, полиглот. Он, грибами в гостях пообедав. Совершенно расстроил живот. Надо ехать на воды Кавказа. «Где карета? Вон, вон из Москвы!» Он поехал в Тифлис, В тот, что Персии близ, И уже не вернулся, увы. 8 Вот прекрасная повесть из жизни: Князь графиню одну полюбил. Но она из-за сильного секса Убежать захотела с другим. Князь искал оскорбителя долго, Но был ранен и телом зачах. И он все ей простил, И опять полюбил, И скончался у ней на руках. 9 Господа, ей же ей, дело скверно: День и ночь, наяву и во сне Розенкранц на костях Гильденстерна, Как на флейте, играет Массне. Как он вертит невинное тело. Дует в дырочку, жмет на бедро! Уж и так он и сяк. Но никак, ну никак Не достанет до верхнего «до»!. 10 Вот идет Александр Сергеич К Николаю Васильичу Г. Он несет, как какой-нибудь Гнедич, Натюрморты художника Ге. Это видит покойный Мицкевич И презрительно цедит слова: «Миль пардон, Александр, Это низменный жанр: В натюрморте натура мертва». 11 О Камчатка моя, о Камчатка! Посмотри: это я, твой Орфей. О роскошная дикая чайка, ТЫ моя золотая форель! О Камчатка, ты видишь, как часто Всю я жизнь поминаю тебя! Что за страшный магнит В твою тундру зарыт. Что так манит и мучит меня! 12 Что я в жизни любил, ненавидел? Что нашел я и то ли искал? Что я видел и что я увидел? Что я слышал и что услыхал? Где друзья, где враги, где подруги? Что такого сказал я умно? Мой единственный враг. Баснословный мудак, Все глядит на меня из трюмо. 13 На скамьях Государственной думы Можно видеть различных людей. Эти веселы, эти угрюмы. Вон татарин, а вот и еврей. Кто со свечечкой молится в храме. Кто с попов обрывает кресты. Как богат наш народ Депутатами от Необъятной его широты! 14 Как прекрасно, чудесно, отлично. Превосходно и больше того — Выступать перед всеми публично. Не скрывая лица своего! Все лицо твое публика видит. От детей до солидных мужчин. На открытый твой лик Каждый смотрит — и вмиг Просыпается в нем гражданин. 15 Птица милая археоптерикс! В глубину мезозойских хвощей Посылаю тебе этот телекс О сегодняшнем виде вещей. Бронтозавров твоих, мегозавров Заменила машинная сталь. Ну а тот трилобит Стал потом троглодит И пока еще не перестал. 16 Жили-были старик со старухой, И всю жизнь их преследовал рок: Оба глухи на правое ухо. Оба слепы на левый глазок. У нее был артрит сухожилий, У него не хватало ступни. Если каждого взять. То ни сесть и ни встать, Но вдвоем обходились они. 17 — Гавриил, где вы были намедни? — Як обедне ходил, Даниил. — Гавриил, что за жалкие бредни? — Даниил, но я правда ходил. — Гавриил, да, но где вы сегодня? — Я сегодня у сводни гощу. — Как же так, Габриэль: То вы в храм, то в бордель. — Я ищу, Даниэль, я ищу. 18 Вот еще одна повесть из жизни: Граф княгиню одну полюбил. И хоть был он большой керосинщик. Он женился и пьянку забыл. Но она оказалась дешевка И хоть с кем, даже с братом жила. Но настала война. Заразилась она, И он в Бога поверил тогда. 19 Да, я слушаю… слушаю… слышу… Нет, конечно… Ну что вы… Вчера… Николая, Петра… Нет, не Мишу… Мишу позже… Сначала Петра… Да, спасибо… Не нужно… Оставьте! Попрошу ко мне в душу не лезть! Кто сказал «пятьдесят»? Почему «пятьдесят»? Двести семь — ШЕСТЬДЕСЯТ — двадцать шесть!!! 20 Это танго — полет бумеранга: Вдаль к началу — и вновь на финал. Это песнь о стране Чунга-Чанга, Бесконечного детства вокал. Как яранга в низовиях Ганга, Это танго смешно и пестро. Но бывает на миг — Как змеиный язык Танго тонко и вместе остро! 21 Я прошу вас, Лариса, Глафира, Умоляю, считаю до трех: Отречемся от старого мира! Отряхнем его прах с наших ног! Ты, Лариса, поди за Бориса. Ты, Глафира, езжай на Кавказ — И тогда этот мир Будет заново мил, А не так безобразен, как щас. 22
— Д'Артаньян, вы дурак, извините! — Де ла Фер, но и вы сам дурак! — Понапрасну вы шпагой звените! — Больше вы не попьете коньяк! — Где мадам Бонасье, д’Артаньяша? — А кто предал жену палачу? — Я прощал сколько мог. Но последний намек Не прошу! Ни за что не прошу! — Я прощал до сих пор, Но последний укор Я ударом клинка возмещу! — Я прощал, как умел, Но всему есть предел, И за это я вам отомщу! — Но имейте в виду — Я и здесь превзойду: Все прошу и спокойно уйду. 23 — Начинаю: Е2 — Е4. — Продолжаю: Ж7 на Ж5. — Против денег часы золотые. — Принимаю. — Прошу продолжать. — Предлагаю посильную жертву. — Принимаю, хотя и не рад. — Что поделаешь, Поль: Мой бубновый король Объявляет вам рыбу и мат. 24 Дайте Баунти! Баунти! Баунти! И другие подайте плоды! Дайте радио! Видео! Ауди! Каждый раз! И во время еды! Дайте Стиморол! Стиморол! Стиморол Защищает с утра до утра! Дайте нам Блендамет! Педдигри! Киттикет! Дайте все, что для полости рта! 25 И еще одна повесть из жизни: Граф графиню свою разлюбил, И всю жизнь с ней мечтал разойтиться. Но все не было нравственных сил. Чуть бывало возьмется за посох. Как она уж опять с животом. Только будучи стар. Он свое наверстал И ничуть не раскаялся в том. 26 Всю-то жизнь я дурачился с песней. Бегал, прыгал, играл в чепуху. Называть это дело профессьей Как хотите — никак не могу. Я пложу свои песенки лёгко. Не хочу я их в муках рожать. А что деньги дают Как за доблестный труд — То не буду же я возражать! 27 — Я хочу рассказать тебе поле. — Что вы, сударь, пристали ко мне? Потому что вы с севера, что ли? — Шагане ты моя, Шагане, Хочешь, я расскажу тебе Фета? — Из Бодлера просила бы я. — Я могу и Рембо. — Ах, не все ли равно? — Шагане ты моя… — Я твоя. 28 Проходя по житейскому морю, Пять сердец я разбил дорогих. Правда, если бы я не разбил их. То разбил бы четыре других. Все равно, брат, вались на коленки И тверди, подводя результат: «Виноват. Виноват. Виноват. Виноват. Виноват. Виноват. Виноват!» 29 Как прекрасна мозаика жизни. Хоть и логики как лишена! Как луч света в вертящейся призме. Так дробится и брызжет она! Не ищите порядку и связи. Проповедуйте горе уму, А когда черный кот Вам тропу перейдет. Перейдите ее же ему! 30 Вот идет Александр Твардовский, С ним Островский идет Николай. К ним подходит поэт Маяковский: — Как пройти на бульвар де Распай? — Нет-нет-нет, мы московские люди, Ваш Париж для нас город чужой! — А он молча стоит. Непричесан, небрит, И глядит с непонятной тоской. 31 — А скажите, Раиса Петровна, Где вы брали такой крепдешин? — Это было у синего моря, Где струятся потоки машин. — И почем же платили за метр? — Это дорого мне обошлось. — А у нас креп-жоржет Расхватали чем свет. — Не могу это слушать без слез… 32 — До чего хороши пьесы Кима! — Да, и песни весьма хороши. — Да, но пьесы поглубже, вестимо. — Да, но в песнях побольше души! — Да, но главное — драматургия. — Да, но чем же он плох как поэт? — Да, действительно, но Нужно что-то одно. — Да, конечно, но, думаю, нет. 33 Беспорядочно перечисляя Что на слух и на глаз попадёт. Обернёшься назад — мать честная! И опять воспаленно — вперёд! Чуть за здравым погонишься смыслом. Лезет в очи какая-то муть! Хочешь прямо на юг — Получается крюк, Называется — творческий путь. 34 Это танго — оно вроде танка: Напролом так и лезет и прет. Безобра-, беспоща-, без остатка Давит траками все напролет. Как безумые воют тромбоны. От гитары спасения нет! Хоть среда, хоть четверг — Господа, руки вверх: Начинается новый куплет! «НЕДОРОСЛЬ»
первый русский мюзикл
