Вокальные номера к спектаклю
по пьесе Дениса Фонвизина «НЕДОРОСЛЬ» (1969)
Да, вот так, и никак не менее чем, величали иные театральные критики спектакль Саратовского ТЮЗа, поставленный Леонидом Эйдлиным по фонвизинскому Недорослю» в 1969 году. Сам Эйдлин называл это «комедия на музыке», что была истинная правда — но мы с ним и от «мюзикла» не открещивались.
Нет, наверное, в русском репертуаре такой пьесы, какую бы наши режиссеры еще так обходили за три версты, как Недоросль». Один Оскар Ремез, известный московский режиссер и педагог, решительно утверждал, что Недоросля» можно и должно ставить безо всяких сокращений — особенно и именно тех мест, где Фонвизин учит жить, высокопарно и скучно. Эйдлин же считал, что всю эту высокопарщину никакой искусностью не одолеешь и, следовательно, молодой зритель побежит из театра, не дожидаясь финала, — и пошел на сокращения без долгих раздумий. А чтобы бессмертная комедия обессмертилась еще более, он решил сделать ее музыкальной. И для этой цели позвал в помощь меня.
Я сочинил номеров, наверное, двадцать, включая увертюру — то есть в самом классическом смысле этого слова, с главной темой, с музыкальным развитием, для симфонического оркестра Аранжировал, конечно, не я, за отсутствием какого-либо музыкального образования. Но даже и тут были мои пожелания: где играть медным, а где струнным. Помню, услышав, долго смеялся. От радости.
За увертюрой следовал короткий пролог. Выбегали молоденькие крестьяночки и пели:
— Ты скажи, хозяюшка, Что сегодня испекла? — Испекла я свежий пряник На старинном на меду. — Свежий пряник, старый мед — Ладно ль вышло, вкусно ль будет? — Ой дид-ладо лебеда! Лишь бы не было вреда. Далее действие начиналось, как оно и положено, со знаменитой сцены примерки тришкина кафтана на молодого барина. Возле Митрофана, вполне наглого, хитрого и красивого парня, вертелась дворня и похаживала вокруг матушка, помещица госпожа Простакова с тихим, как бы навсегда прибитым муженьком — все они обсуждали новый кафтан, пошитый Тришкой, и помаленьку переводили разговор в пение. Вот вошел Скотинин, приехавший свататься к Софье.
Простакова к нему:
— Вот, братец, на твои глаза пошлюсь. Мешковат ли этот кафтан?
— Нет.
— Да я и сам уж вижу, матушка, что он узок, — говорит Простаков.
— Я и этого не вижу. Кафтанец, брат, сшит изряднехонько.
Г-жа Простакова
Где же изряднехонько? И глядеть тошнехонько. Скотинин
Что ж тебе тошнехонько? Сшито изряднехонько. Г-жа Простакова
Аль ослеп ты, батюшка? Узко вышло платьишко! Скотинин
Да что тебе тошнехонько? Сшито изряднехонько! Г-жа Простакова
Аль тебе от сговору Замутило голову? Скотинин
Что тебе тошнехонько? Сшито изряднехонько! Нет! Кафтан хорош!.. Г-жа Простакова
Все ты, братец, врешь! Тришка
Быть кафтану плохо сшиту — стал быть, Тришке быть побиту! Не по нраву талия — будет мне баталия! Не по нраву рукава — без волосьев голова! За изрядные труды порвут спину в лоскуты! Девки
Ой дид-ладо, лебеда! Г-жа Простакова
Жмет во грудях! Узок во плечах! Али, братец, ты ослеп? Али, братец, ты оглох? Ан кафтан-то плох! Скотинин
Нет, кафтан хорош! Все (к Митрофану)
Митрофанушка, мой свет. Чай, тебе вздохнуть неможно? Ты скажи, скажи не ложно: Жмет он или нет? Здесь Митрофан, выдержав паузу, начинал медленно танец, разводя руками и поводя плечами, показывая, что кафтанец шum изряднехонько-таки:
— Ай, барыня-барыня! Сударыня ты моя! Тут и все, убыстряя пляс, подхватывали:
— Ай, барыня-барыня! Сударыня ты моя! Ай, да молодец Митрофанка! Кафтан-то пришелся в самый раз! Вишь ты — потешил милый нас! И госпожа Простакова тут и ставила точку всей дискуссии, обращаясь к совершенно оправданному Тришке:
— Выйди вон, скот! Скотинин был трактован как человек искренний и действительно обожающий свиней, как обожают коллекционеры то, что они коллекционируют. Об этой своей «смертной охоте» он исповедовался в небольшом ариозо:
Люблю свиней, сестрица! Ах, кабы не оне, В монахи бы пострицца Давно пришлось бы мне. Кому свинья — свинина, Щетина да сальцо, А мне свинья — скотина, У коей есть лицо! Бывало, идет стадо, И трудно глаз отвесть: Им ничего не надо, Окроме как поесть. Ни злобы, ни попрека. Ни хитрости какой… Мне в людях одиноко, А с ними я — как свой. Приходила Софья, дальняя молоденькая родственница, находящаяся на попечении Простаковых «из милости», и показывала письмо от дядюшки ее Стародума с известием, что теперь она богатая наследница с десятью тысячами годового дохода. Общий шок, столбняк, обомление…
Г-жа Простакова
Десять тысяч!.. Хор
Десять тысяч! Г-жа Простакова
Ежегодно!.. Хор
Ежегодно… Г-жа Простакова
Это стало быть… Каждый месяц — Восемьсот!.. Скотинин
Восемь сотен! Это, стало быть. Три червонца! Ежедневно! Хор
В день без малого Три червонца… Круглый год! Г-жа Простакова
И за что ж этой бестии счастие? За красивые, что ли, глаза ее? Я нашла бы кого поглазастее! Так за что же ей? Вот наказание! Хор
Десять тысяч!
