Доверие

Начальник службы участка поручик Стефанов и подпоручик Занин наблюдали учения, проводившиеся за селом. Полянка с расписной древней чешмой, где каждый год на Юрьев день устраивались традиционные состязания по борьбе, представляла собой исходную позицию для «наступления». Взвод, которым командовал рядовой Тотев, готовился к предстоящей «атаке», и каждый солдат, заняв свое место в окопе, ждал сигнала. На правом фланге, около пулеметного расчета, лежала маленькая серна, посматривая на склон, где окопался «противник».

— Да уберите оттуда серну! — крикнул Стефанов, но солдаты его не слышали.

— По штату она — третий номер пулеметного расчета, господин поручик! — со смехом сказал Занин. — Если кто-нибудь устранит ее в ходе боя, придется отвечать за провал атаки!

В расположении «противника» раздалось несколько взрывов — начиналась артподготовка. Командир взвода, который считался лучше других подготовленным к «бою» — потому Стефанов и дал ему задание организовать и провести это занятие, — поднял ракетницу. Красным цветком ракета взмыла в небо, ветром ее относило в сторону покрытой дымом позиции обороняющихся.

— Впе-ред, в штыки! — прогремел низкий бас урядника.

Солдаты, выскакивая из окопов, с мощным «ура» побежали на «противника». Тяжелый пулемет открыл огонь со своей позиции. Около него лежала Фиалка, глядя, как солдаты идут в атаку. Ее чуткие уши время от времени вздрагивали, серая шерстка поднялась дыбом, но она оставалась на месте, словно ждала команды, чтобы тоже двинуться вперед.

«Противник» открыл огонь со склона. Взвод Тотева залег. Тяжелый пулемет снова заставил «противника» залечь. Вслед за двумя пулеметчиками побежала и Фиалка.

Но вдруг на дороге, которая спускалась по хребту, пересекая «вражескую» позицию, появилась телега. Она влетела в дымовую завесу и через минуту снова показалась.

— Что за чертовщина? — воскликнул Стефанов. — Я же распорядился поставить оцепление. Ну и дисциплинка! Ладно, я научу вас приказы выполнять. Смотрите! Он же ее перевернет!

— Да это Зита! Точно она! Господин поручик, это наша телега, — сказал Занин, пытаясь сообразить, что к чему.

Выехав из-за поворота, телега остановилась. Тимчо, бросив поводья, добежал до полянки, и ноги его подкосились.

— Там, — едва выговорил он, — командир…

Занин и Стефанов, подбежав, увидели капитана Игнатова и лесничего бай Чани, лежащих на сене в телеге.

— Что случилось? — спросил Занин. — Господин капитан!

— Славно они нас отделали… Твои люди, которых ты перевоспитывать собирался… по поручению Пармака!

— Ух, гады! — Голос Стефанова дрожал.

— Мину на дорогу… Бандиты… Бай Чани, верно, заметил их — и вот нет человека, — шептал Игнатов потрескавшимися губами, задыхаясь, сжимая грядку телеги побелевшими пальцами.

— Бай Чани! — не верил глазам Стефанов. — Как они его искололи…

— Стефанов, — приказал капитан. — Занятия прекратить. Шлите подмогу пятому посту. Там, около лесничества, на мине подорвался мой конь… Лежит там один бандит…

— А другой убежал в кусты! — сказал возбужденно Тимчо.

Глазенки его блестели. Он хотел бы рассказать, как все происходило, но никто его не слушал, и мальчик умолк.

Игнатов поднял глаза на своего «адъютанта», улыбнулся и продолжал, обращаясь к офицерам:

— Надо прочесать весь район. Не исключено, что второй тоже ранен. Поднимите мне голову… Занин…

— Да, господин капитан!

— Немедленно свяжитесь с вашими людьми. И докладывайте мне. В дивизию надо послать донесение… Действуйте!

Вскочив на телегу вслед за Тимчо, подпоручик взял поводья и тронул. Тимчо смотрел на капитана, и курносое лицо его морщилось от жалости.

Игнатов сказал, сжав зубы:

— По-полегче… Очень трясет! — Он подложил здоровую руку под голову бай Чани, поддерживая ее, словно тому еще могло быть больно.

Занин все-таки гнал Зиту.

— Кто его так изрешетил? — спросил он Тимчо.

— Он лежал на лестнице. Весь в крови. Я подогнал телегу, и мы с капитаном его подняли. Он еще жив был…

— Сказал что-нибудь?

— Только хрипел.

Телега въехала в Красново. Двое мальчишек догнали ее, прицепились, но тут же спрыгнули, крича:

— Убитых везут! Командира убили! И лесничего Чани!

В воротах появлялись люди, шли вслед за телегой. Село гудело.

Телега подъехала к штабу. Вскоре прибежала медсестра Нана. Прошло немного времени, и из ворот выехала другая повозка, запряженная свежими, сильными лошадьми. Правил ею опять-таки подпоручик. Сопровождали ее двое вооруженных всадников. Столпившиеся на улицах люди тревожными взглядами провожали раненого командира, громко обсуждая события.

К толпе, опираясь на костыль, приблизился старик в вязаном берете. Люди расступились, пропуская его вперед, но тот остановился, попыхивая самодельной кизиловой трубкой, оглядел собравшийся народ и медленно проговорил:

— Это дело рук Мето, так и знайте! Чани ведь его оштрафовал за бревна три года назад. Ну и вот… Пропал хороший человек ни за что ни про что!

— Они, видно, и его счета вместе о ним к аллаху отправили! — заговорили женщины, но тут же смолкли.

Застучали колеса телеги, и в воротах, вся в мыле, забрызганная грязью, показалась Зита. На передке сидел Тимчо, сжимая поводья. Позади шли сержант и солдат с винтовками через плечо.

— Остановите! — попросил старик. — Дайте посмотреть на Чани. Только вчера утром мы разговаривали, а сегодня, глядите, как его встречаем! — Дрожащими руками откинул он полотно, погладил восковое лицо лесничего. — Аллах им не простит, Чани! Накажет их! — Женщины в толпе разрыдались. — Накажет их, Чани! — Старик отвернулся и со слезами на глазах отошел.

Зита снова тронулась, колеса затарахтели по камням. Внезапно одна женщина схватила кобылу под уздцы, а другая поднялась в повозку.

— Так ты к нам возвращаешься, Чани-и-и! — причитала она.

Тимчо хотел стегнуть Зиту, но кто-то схватил его за рукав и чуть не сдернул вниз. На него были устремлены глава его матери.

— Слезай с этой проклятой телеги! — закричала она и стала рвать на себе волосы. — Слезай, это тебе мать говорит! Слышишь? Слезай, и чтоб я тебя у военных больше не видела! Скидывай эту одежду! Ты что, хочешь, чтоб тебя, как твоего отца, в реке нашли?! Тимчо, мать тебя просит!

Мальчик выдернул руку и сильно стегнул кобылу.

— Отойди, мама, — сказал он.

Телега двинулась дальше.

— Не оставлю тебя у пограничников! — Найде закусила руки, согнулась да так и осталась на дороге.

Мимо нее потянулась длинная вереница людей, они молча, опустив головы, шли за телегой, которая везла Чани в его новый белый дом. Месяц назад он сам оштукатурил его, а художник-самоучка нарисовал над лестницей оленя с гордо поднятой головой и раскинутыми прекрасными рогами.

Поздно вечером подпоручик вернулся из больницы, валясь с ног от усталости. Отвратительная, дорога, тревога за жизнь Игнатова, участившиеся провалы в работе, сильная головная боль — все свалилось на него тяжелым, гнетущим грузом. Заскочив к себе на квартиру — только побриться, — он направился в штаб.

Окошки Наны светились, но Занин прошел мимо. Село спало. Только в белом доме Чани горел свет.

Лесничий считался человеком, который не занимается политикой и даже не одобряет некоторых действий местных властей. А вообще-то, он был честным и уважаемым работником. В его руках, как говорили жители Краснова, был их хлеб. В конце апреля возле его сторожки произошла перестрелка между пограничниками и людьми Караосмана. С тех пор Чани никогда не оставался в сторожке допоздна. Неделю назад вечером он пришел в штаб к Занину и сообщил ему какие-то важные сведения. Наверное, кто-то из штаба или из сельчан видел его, кто-то шепнул Караосману или его людям… «Кто же этот «кто-то»?» — спрашивал себя подпоручик.

Перед лестницей штаба Казак чистил чьи-то сапоги.

— Рядовой, ты опять? Новая «награда»?

— Так точно! Только в армии такие «награды» бесплатно раздают!

— Как квалифицируется деятельность, вызвавшая подобную «награду»? — рассмеялся Занин.

— Деяния, выходящие за рамки того, что положено! — бойко, как на экзамене, ответил Казак.

Подпоручик, приподняв брови, все в том же шутливом тоне спросил:

— Твой отец не потерял надежды сделать из тебя адвоката?

— Еще два семестра — и сажусь в контору, господин подпоручик. Представьте себе: очередь клиентов…

— Чисти, чисти, парень! Чисти и готовься. Тебя ждет головокружительная карьера! — бросил ему Занин, взбегая по лестнице.

Подпоручик обычно подшучивал над этим солдатом, который был на пять лет старше других и лишь на два года моложе его самого, но шутки были беззлобные. Занин называл Казака «парень» или «земляк» — они были из одного края — и любил его остроумные ответы. Вот и сейчас он как-то отвлекся от невзгод пограничной жизни и, направляясь к комнате Стефанова, все еще продолжал улыбаться. Были у подпоручика далеко идущие планы — он собирался посвятить Казака в тонкости разведывательной службы. Однако до сих пор не совсем понимал, то ли парень так же несерьезен, как и его разговоры, то ли за его юморком скрываются ум и воля настоящего мужчины.

В маленькой чердачной комнатушке, служившей поручику Стефанову кабинетом, Занин застал членов группы Пармака, шумно обсуждающих какой-то список. Он поздоровался за руку со всеми. Последним пожал руку Пармаку, который спросил:

— Ну как? Опасность есть?

— Была, но врач сказал, что сейчас уже все в порядке.

— Сбежал Саир, — Стефанов подал ему телеграмму, — когда его конвоировали.

— Сбежал! — покачал головой подпоручик. В эту ночь он ожидал всего чего угодно, только не такой вести. — Понатворит теперь дел.

— Посылаем людей Пармака. Блокировали село, — сказал Стефанов.

— Ну вряд ли Саир сейчас в село явится, — возразил Занин. — Ни в коем случае нельзя оттягивать сюда силы.

— Что же тогда? — Поручик мрачно смотрел на него.

— Усилить патруль на границе. Подняли по тревоге личный состав? Господин поручик, вы замещаете командира. Прошу вас.

— Я не уверен, что надо объявлять тревогу. В оперативной обстановке такие меры не рекомендуются.

Поручик отодвинул лежащую на его столе папку, которую он бесцельно перелистывал, взялся за телефон.

— Объявите тревогу! — приказал он. — А что скажете о группах содействия?

— Займут тыловую линию под моим руководством, — ответил Занин.

Несколько человек что-то зашептали Пармаку. Он, кивнув, обратился к Стефанову:

— Мы опять об оружии, господин поручик. Не годится отправлять нас на границу с одним охотничьим ружьем на пятерых!

Подпоручик хотел поддержать Пармака, но Стефанов молчал, нервно барабаня пальцами по папке.

— Пора наконец решить этот вопрос, господин поручик, — все-таки решился Занин.

Он неоднократно высказывая свое мнение о том, чтобы раздать оружие добровольным сотрудникам пограничников, список которых был утвержден Игнатовым. У Стефанова же была своя позиция, и он пунктуально придерживался старого приказа командира дивизии, который запрещал выдавать оружие гражданским лицам.

— Пармак прав, — сдержанно настаивал подпоручик.

— Но есть приказ!

— Под мою ответственность! — Занин смотрел на поручика в упор, опершись руками о письменный стол.

— Хорошо! Хоть я и остаюсь при своем мнении, — согласился наконец Стефанов. — Но… — Он встал. — Мы можем выдать только по одной винтовке на двоих.

— Пойдет!

Пармак готов был обнять Занина, но только крепко сжал его руку.

Не прошло и получаса, как люди Пармака, члены десяток, с «манлихерами» за плечами, с сумками, полными патронов, уже выходили из ворот. За ними прошагали пять отделений — солдаты, сержанты и офицеры, — разделились на два отряда и стали подниматься по тропам, ведущим к пятому и шестому постам.

Отправив подкрепление, оба офицера вернулись в чердачную комнату. Стефанов широко распахнул окна и, размахивая папкой, проворчал:

— Надымили, что твои паровозы!

— Уж это им можно простить, — ответил подпоручик. — Охраняют границу, не получая за это ни гроша.

— Государство не только мое!

Занин был уверен, что Стефанов сделает все возможное, чтобы не присутствовать на похоронах Чани, как было и на похоронах Али, и решил все-таки поговорить с ним. Он сел против него, закурил.

— Обстановка завтра, господин поручик, — сказал он, — будет не такой, как в то время, когда хоронили Али. Сейчас убийцы известны. Я едва ли сумел бы…

— Хотите сказать, я подхожу больше?

— Не вижу, кто другой мог бы представлять штаб.

— Покорно благодарю за доверие, — язвительно усмехнулся Стефанов, все еще размахивая папкой.

— Тогда я пошел.