Минное поле политики

— Для чего?

— Мы летим самолетом. Твое сообщение — важное, лучше продублировать его шифротелеграммой в Москву. Так будет надежнее.

Тарик выполнил мою просьбу.

Миссия продолжена

Возвратившись в Москву вечером 6 октября, я сразу же подробно доложил Горбачеву о встречах в Багдаде.

Во время доклада родилась идея ознакомить с моими наблюдениями президентов Буша, Миттерана, Мубарака, Асада, короля Саудовской Аравии Фахда, а затем вторично встретиться с С. Хусейном. Проработать инструкции для поездок было поручено Шеварднадзе и мне.

Министр иностранных дел болезненно воспринял идею о моей миссии. Наши отношения особенно осложнились после того, когда в присутствии Н. И. Рыжкова и В. А. Крючкова мы обменялись «любезностями». В ответ на его резкое замечание, что на Ближнем Востоке нужно действовать не предлагаемыми мною методами, которые якобы ведут «к провалу всей советской политики», я вспылил: «Это меня, который занимается Ближним Востоком со студенческих времен, поучаете вы, окончивший заочно педагогический институт в Кутаиси?»

— Евгений, прекрати сейчас же! — поднял голос Горбачев.

МИД так и не представил свои предложения по моей миссии. Я решил позвонить Шеварднадзе и спросил его:

— Почему у нас так портятся отношения, ведь они были хорошими прежде — по вашей инициативе я даже стал почетным гражданином Тбилиси. Неужели вы думаете, что я мечу на ваше место министра иностранных дел?

— Да, об этом говорят все в МИДе, — ответил Шеварднадзе.

На него действовали наговоры, нашептывания некоторых окружавших его людей о моих «намерениях», которые абсолютно не имели места. Но (это стало ясно позже — хотя бы из книги Бешлосса и Тэлботта[9]) и сам министр иностранных дел СССР пошел на беспрецедентный шаг: перед моей встречей с президентом США он, по словам авторов книги, «довел до сведения Буша», что тот может не считаться с «идеями Примакова».

Таким образом он фактически дезавуировал миссию, осуществляемую по указанию своего президента. «Это была новая веха в отношениях между двумя странами — советский министр иностранных дел и Госдепартамент США тайно объединились против специального посланника Кремля» — к такому заключению пришли два американских автора, наблюдавших за развитием событий «изнутри».

Я готовился к встречам с главами государств для того, чтобы поделиться с ними идеями о «невидимом пакете»:

Ирак обязан — с этого только и могло все начаться — заявить о выводе войск из Кувейта, а затем незамедлительно осуществить этот вывод. Но замысел заключался в том, чтобы С. Хусейн заранее был проинформирован, что после вывода его войск начнется реальный процесс урегулирования арабо-израильского конфликта, и в этом процессе примут активное участие члены Совета Безопасности ООН.

И еще одна главная часть так называемого «невидимого пакета», с которым С. Хусейн мог быть ознакомлен до вывода его войск — полного и безусловного. Речь шла о системе безопасности, которую мировое сообщество хотело бы видеть в регионе в посткризисный период.

Такая система могла бы опираться на заинтересованность в ней двух сторон: соседей Ирака, испытывающих опасения, и небезосновательные, так как его агрессивное поведение в последние годы опиралось на быстро увеличивающийся военный потенциал, а также самого Саддама Хусейна, который сетовал в разговоре со мной, что он останется «в прицеле» даже в случае вывода войск из Кувейта.

Когда намечался мой отъезд из Москвы в Париж, поступила телеграмма от нашего посла в Италии, который передал, что премьер-министр Дж. Андреотти хотел бы видеть меня в Риме. Целый ряд послов, аккредитованных в Москве, запросились на беседы. Это тоже свидетельствовало о том, что политическая активность Советского Союза на Ближнем Востоке попала в центр мирового внимания.

16 октября около двух часов дня мы прибыли в аэропорт Фьюмичино. Встреча с Андреотти была назначена на 15.30, и дорога предстояла неблизкая. И тут я понял, на что способны сопровождавшие нас итальянские полицейские мотоциклисты. На большой скорости, виртуозно управляя мотоциклами, они буквально «расталкивали» другие машины, для того чтобы освободить путь. На крутом вираже на шоссе один из них упал, но, к счастью, тут же поднялся. Во дворец к премьер-министру прибыли вовремя.

Расспрашивая о деталях разговора с С. Хусейном, Дж. Андреотти высказал озабоченность тем, что еще до того, как будут исчерпаны политические возможности, «объективные обстоятельства» могут подтолкнуть США и другие страны к началу вооруженных действий. К таким обстоятельствам он отнес и погодные условия (в марте в Аравийской пустыне начинаются песчаные бури, что резко затрудняет осуществление военных операций), и начинающийся в июне сезон паломничества в Мекку и Медину — туда ежегодно совершают хадж примерно до полутора миллионов мусульман из разных стран. По прогнозам Андреотти, война могла стать реальностью в ближайшее время.

Но что было важнее всего, Андреотти сказал: «Если в Вашингтоне согласятся с предлагаемыми вами подходами к политическому урегулированию, мы это, несомненно, поддержим». Чувствовалось, что активизация СССР рассматривалась им как одна из немногих реальных альтернатив сползанию в военную пропасть.

Утром 17 октября мы вылетели из Рима в Париж. Во второй половине дня в Елисейском дворце состоялась встреча с президентом Франции Ф. Миттераном. Он тоже показал себя приверженцем линии на использование всех возможностей «до того, пока придется прибегнуть к крайним мерам». Но, так же как и Андреотти, французский президент не сомневался: война стоит у порога. Поддержав усилия, предпринимаемые СССР, чтобы избежать военной развязки, Ф. Миттеран рассказал, что делает в этом же направлении Франция. При этом он подчеркнул большую пользу от согласования линий двух держав — постоянных членов Совета Безопасности ООН.

Может быть, больше, чем любой другой западный лидер, президент Миттеран ощущал необходимость продвинуть решение палестинской проблемы, в том числе и для того, чтобы урегулировать кувейтский кризис, но высказал сомнение, что это встретит поддержку в Вашингтоне.

И вот мы в Соединенных Штатах. 18 октября, сразу же по прибытии в Вашингтон, начались встречи с американскими руководителями. Первая из них состоялась с начальником управления планирования Государственного департамента Д. Россом — фактически главным американским специалистом по Ближнему Востоку. Росс приехал в советское посольство с целью предварительно выяснить подробности нашей позиции. Интересуясь деталями, Росс — это было написано на его лице и отражалось в репликах — воспринимал мои разъяснения сдержанно, если не негативно. Явное неприятие с его стороны вызвала идея довести до Ирака мысль о том, что после вывода войск из Кувейта будет проявлена активность в решении палестинской проблемы.

— Израиль не пойдет на это, — категорично заявил Росс.

Мало нового внесли и последовавшие встречи с государственным секретарем Бейкером и помощником президента по национальной безопасности Скоукрофтом. Бейкер явно ждал главного разговора с Бушем, а Скоукрофта больше интересовало наше видение ситуации в Ираке. Может быть, лишь специальный помощник президента по вопросам кризиса в Персидском заливе К. Райс (когда пишу эти строки, она стала госсекретарем в администрации Буша-младшего), как мне показалось, понимала, что в наших предложениях есть по меньшей мере «полезное зерно».

Встречу со Скоукрофтом оживил неожиданный приход президента Буша, который, выбежав под проливным дождем из своего особняка, зашел, весь мокрый, только для того, как он сказал, чтобы пожать руку.

— Я жду с нетерпением встречи завтра утром, — услышали мы от Буша, покидавшего кабинет своего помощника.

19 октября, утром, мы приехали в Белый дом на прием к американскому президенту. Здесь уже были Бейкер, Скоукрофт, руководитель аппарата Белого дома Сунуну. Направление в Вашингтон личного представителя Горбачева для информирования о нашей миссии на Ближнем Востоке было подчеркнуто высоко оценено американским президентом. Он несколько раз возвращался к этой теме.

Живо интересуясь впечатлениями от разговора с Саддамом, Буш расспрашивал о его психологических особенностях, истории отношений с ним, задавал уточняющие вопросы, делал записи в блокноте. Было видно, что отдельные наши наблюдения не совпадали с точкой зрения президента. Но в общем создавалось впечатление, что Дж. Буш все еще не принял окончательного решения, нанести ли удар по Ираку. Он не только не исключал, но фактически высказался за нашу вторую встречу с С. Хусейном, сделав упор на ограниченности ее цели — «проинформировать Хусейна о бескомпромиссной позиции США». Но при этом все-таки добавил:

— Если появится позитивный сигнал со стороны Хусейна, то он будет нами услышан.

Двухчасовой разговор закончился словами Буша:

— Вы рассказали много интересного. В целом ряде высказанных идей есть для меня новое. Но мне необходимо посоветоваться с помощниками. Собираетесь ли вы задержаться в Вашингтоне?

Я сказал, что готов, если есть в этом необходимость.

— Через два-три часа дам вам ответ, — пообещал Буш, тепло попрощавшись с нами.

Ответ пришел раньше. Как представляется, многие из окружения Буша после нашего ухода стали куда более активными, чем во время беседы. Так или иначе, но двух-трех часов не потребовалось. Через сорок пять минут на ланче, который устраивал Дж. Сунуну, мне было сказано: «Президент просил передать, что вы можете сами планировать время отъезда». Я понял, что продолжения разговора не будет.

После того как отправили в Москву подробную информацию о встречах с официальными американскими лицами, наш посол Бессмертных, постоянный представитель в ООН Воронцов, прибывший из Нью-Йорка, и я обменялись впечатлениями и пришли к одному выводу: усилия СССР в рамках самостоятельно предпринимаемой миссии абсолютно не противоречат советско-американскому взаимодействию для достижения главной принципиальной цели — ухода Ирака из Кувейта.

С большим удовлетворением хочу отметить, что эта идея прозвучала и на пресс-конференции в Белом доме. Уже после окончания «острой фазы» кувейтского кризиса, 2 марта 1991 года, президент Дж. Буш заявил, что «никогда не был в претензии» к Горбачеву в связи с его попытками найти мирное решение кувейтского кризиса.

— Я хочу поддержать Советский Союз в стремлении продолжать его многосторонние дипломатические усилия, которые уже внесли значительный вклад в решение ближневосточных проблем, — заявил Буш.

До отлета в Москву оставалось буквально несколько часов, когда маршрут пришлось изменить. От Горбачева поступило указание лететь сначала в Лондон, чтобы встретиться с премьер-министром Тэтчер, которая обратилась с соответствующей просьбой.

Наш посол в Лондоне Л. М. Замятин подчеркнул, что премьер-министр редко принимает посетителей в своей загородной резиденции Чекерс. Мне все-таки кажется, что я был удостоен этой чести по простой причине: была суббота, а уик-энд Тэтчер предпочитала проводить за городом. После часа автомобильной езды у тяжелых ворот старинного английского замка на безукоризненно ровной дорожке, усыпанной гравием, нас встретила Маргарет Тэтчер.

Премьер приняла нас в неофициальной обстановке. Мы сидели у камина в старинных креслах. Я познакомился с премьер-министром в сентябре 1989 года в Лондоне во время сессии Межпарламентского союза. А через считаные дни мне довелось встречать и провожать ее в московском аэропорту, когда она летела в Токио и обратно. Тэтчер вспомнила мою шутку о ее «легкой руке»: во время ее визита в Японию я был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС.

Наша новая встреча, казалось, предвещала мирную беседу. Ничто не настораживало. Премьер-министр внимательно выслушала всю изложенную ей информацию, не перебивая. Но зато потом добрый час не давала прервать свой монолог, в котором в самом неприкрытом виде выразилась линия, набиравшая все большую и большую силу: не ограничиваться выводом иракских войск из Кувейта, а нанести сокрушительный удар по Ираку, «сломать хребет» Саддаму Хусейну, ликвидировать весь военный, а возможно, и промышленный потенциал этой страны.

— Нельзя мешать решению этой задачи, — сказала Тэтчер. — У Саддама Хусейна не должно быть ни тени сомнения в том, что мировое сообщество не отступит и добьется своих целей. Никто не должен даже пытаться вывести его режим из-под удара.

— Значит, вы не видите ни одного варианта, кроме военного? — с трудом вклинился я.

— Нет, — ответила Тэтчер.

— Когда же начнутся военные действия?

— Этого я сказать не могу, так как они должны начаться неожиданно для Ирака.

Разговор с Тэтчер уже вышел за двухчасовые рамки. Почувствовав, что он приобретает все более острый характер, я сказал:

— Может быть, на этом закончим, госпожа премьер-министр? Мне было полезно побеседовать с вами. Я прояснил для себя вашу позицию. Надеюсь, что какую-то пользу разговор принес и вам.

И вдруг в одно мгновение «железная леди» вновь стала доброжелательной, любезной хозяйкой:

— Давайте переменим обстановку, пройдем в библиотеку, немного отвлечемся от дел.

Тэтчер, как мне показалось, осталась довольна тем, что я, последовав ее примеру, предпочел всем другим напиткам виски.

Провожала нас она опять до ворот старинного замка Чекерс. Но такая любезность с ее стороны не изменила моего мнения: беседа с Тэтчер была запланирована, чтобы вылить на нас ушат холодной воды.

Главный вывод от поездок за океан и в Европу сводился к следующему: барометр ситуации явно указывает на военное решение. Президент Буш, возможно, еще выжидал. Однако на него, судя по всему, оказывалось все усиливающееся давление. Вместе с тем руководители стран, которые довелось посетить, высказали заинтересованность в продолжении наших контактов с ними по поводу развития обстановки в зоне Персидского залива.

Выслушав мой доклад, Горбачев дал указание продолжить миссию и с этой целью вылететь в Каир, Дамаск, Эр-Рияд и Багдад. В столицах Египта, Сирии и Саудовской Аравии мне предстояло еще раз обговорить те или иные возможности активизации «арабского фактора», чтобы заставить Ирак вывести войска без применения военной силы и без его «вознаграждения». А во время второй встречи с Саддамом обрисовать ему полную картину ситуации, с которой придется столкнуться в случае отказа следовать требованиям мирового сообщества. Особый смысл миссии заключался в том, что это был практически единственный канал прямого выхода на Саддама Хусейна.

24 октября мы вновь вылетели из Москвы. На следующий день состоялась встреча с президентом Сирии Хафезом Асадом. Я знал его много лет, встречался с ним не однажды. Поэтому беседа сразу приняла непринужденный характер. Асад вообще умел по-особому внимательно слушать собеседника, вплетая свои идеи в ткань разговора. Обладая большим политическим опытом, он предложил интересную «формулу».

— А что, если устроить встречу лидеров арабских государств, с тем чтобы они обратились к Саддаму Хусейну с призывом «в интересах всей арабской нации» вывести войска из Кувейта? В этом обращении следовало бы также сказать, что такой вывод откроет путь, как надеются арабы, к решению палестинской проблемы.

— А удастся ли созвать такую встречу в верхах?

Однозначно он не ответил на этот вопрос, но сказал, что СССР «является, может быть, единственным государством, которое способно в контактах с Саддамом Хусейном подготовить арабское решение».

26-го мы были в Каире, где произошла встреча с президентом Египта Мубараком, которого я тоже знал много лет. И здесь акцентированно прозвучала незаинтересованность в войне. Мубарак тоже высказался в поддержку советской инициативы и, в свою очередь, обогатил ее следующим предложением: если Хусейн согласится безоговорочно вывести войска из Кувейта, то можно будет дать ему гарантии создания условий, благоприятствующих его дальнейшим переговорам с Кувейтом. На прямо поставленный вопрос Мубарак без колебаний ответил: гарантии Египет может дать заранее.

— А как Саудовская Аравия?

— Могу твердо обещать, что к таким гарантиям присоединится и Саудовская Аравия.

Вместе с тем Мубарак с большим, чем Асад, скептицизмом отнесся к возможности встречи арабских лидеров. Не скрывал он личной неприязни, даже враждебности к иракскому лидеру.

После встреч в Дамаске и Каире казалось, что оптимизм чуть-чуть возрос. Хотя, конечно, ключ от успеха предпринимаемой миссии находился в Багдаде, а поездка туда вдруг была поставлена под вопрос. Тарик Азиз пригласил нашего посла Посувалюка и заявил ему, что в иракском руководстве крайне негативно относятся к принятию новой резолюции Совета Безопасности ООН, требующей от Ирака компенсации за нанесенный ущерб в Кувейте. По словам Азиза, Советский Союз «активно проталкивал резолюцию», и в такой обстановке, по его заключению, навряд ли может быть плодотворным приезд представителя президента СССР в Багдад.

Я решил связаться с нашим посольством в Багдаде и продиктовал для передачи Т. Азизу текст примерно следующего содержания: вызывает по меньшей мере недоумение, что в тот ответственный момент, когда Москва предпринимает все от нее зависящее, чтобы найти политический выход из ситуации, иракская сторона ставит на этом пути препоны. Передал Тарику Азизу, что в таких условиях мой приезд в Багдад будет возможен только в случае получения повторного приглашения. Если до обеда следующего дня ответа из Багдада не будет, поездка отменяется. Наш посол в Багдаде незамедлительно выполнил поручение, и так же незамедлительно Т. Азиз дал ответ: в Ираке на самом высоком уровне готовы встретить представителя президента СССР.

На следующий день мы приземлились в багдадском аэропорту. Вторая встреча с Саддамом Хусейном была такой же продолжительной, как и первая, и тоже состояла из двух частей — сначала в присутствии других, затем — беседа один на один.

Характерно, что Саддам пригласил на встречу практически все иракское руководство. Все были одеты одинаково — в военную униформу. Начал беседу Саддам со слов:

— Я специально позвал сюда коллег по руководству — пускай послушают наш разговор, среди них ведь есть «ястребы» и «голуби». Я бы предпочел, чтоб здесь сидели одни «голуби».

— В таком случае здесь останется только наш любимый президент, — отреагировал вице-президент Таха Рамадан.

Не исключаю, что, деля руководителей Ирака на две группы, С. Хусейн умышленно хотел показать: существует определенное поле для маневрирования. Но сомневаюсь, что слова о «разнообразии мнений» в иракском руководстве отражали реальную картину. Все решал один человек. Те, кто в прошлом не соглашался с ним, были, как говорится, далече. А оставшиеся полностью поддерживали все его решения. Субординация выдерживалась даже во внешнем плане. Когда я попросил поговорить со мной один на один, то каждый из иракцев, покидая комнату, подходил к лидеру, щелкал каблуками и откланивался. Может быть, «свободомыслие» выражалось главным образом в том, что некоторые из присутствовавших на встрече особенно рьяно кивали головами, демонстративно соглашаясь с высказываниями Саддама, а другие это делали с меньшим энтузиазмом, но все-таки делали.

Вторая встреча с Саддамом Хусейном прежде всего представляла интерес с точки зрения ее сопоставления с первой. По моему мнению, которое разделили и коллеги, за три недели все-таки произошли определенные изменения. 28 октября Саддам Хусейн не воспринял негативно, как это было три недели назад, мои слова, что выход войск из Кувейта должен «предшествовать любым другим действиям».

Другая «подвижка» — готовность Хусейна, который уже не отмалчивался, как это было при первой встрече, говорить в достаточно конкретных категориях о решении проблемы иностранных заложников в Ираке. Эти идеи сводились к следующему: он хотел, чтобы с призывом освободить заложников к нему обратились президенты СССР и Франции, подтвердив свою приверженность «политическому урегулированию кризиса в зоне Персидского залива, а также других проблем всего региона». Еще одним элементом такого обращения должно было, по мнению Хусейна, стать осуждение всякого применения силы против Ирака.

Я сказал Хусейну, что обращение с такими формулировками нереально, хотя и обещал незамедлительно проинформировать о его предложении Горбачева, находившегося в то время с визитом во Франции. Однако интересно отметить, что в ответ на мои слова о неприемлемости предлагаемых формулировок Тарик Азиз сказал о готовности обсуждать и другие предложения советского и французского президентов по этому вопросу.

Хусейн продемонстрировал свой интерес к идее привлечения арабских лидеров к урегулированию. Обратило на себя внимание, что он выделял Саудовскую Аравию в качестве главного, а возможно, и единственного арабского партнера для переговоров, подчеркнув, что готов встретиться сам или направить своего представителя для встречи с соответствующими саудовскими представителями «в любое время и в любом месте».

Но на главный вопрос — готов ли вывести иракские войска из Кувейта — Саддам не ответил «да». Он, как и раньше, по-видимому, полагал, что есть время, для того чтобы выторговать выгодные для себя условия.

В то время, когда мы летели из Багдада в Эр-Рияд, президенты СССР и Франции выступали в Париже на совместной пресс-конференции. Идея политического урегулирования прозвучала и в выступлении Миттерана, и в выступлении Горбачева, где он сослался на то, что в 5 утра получил в Париже телеграмму от меня из Багдада.

Итак, мы в Саудовской Аравии. Главная встреча в этой стране прошла в Джидде, где за прямоугольным вытянутым столом, совсем как в московских официальных кабинетах, собрались члены правящей семьи во главе с королем Фахдом. Здесь были и наследный принц Абдалла, и министр обороны принц Султан, и министр иностранных дел принц Сауд аль-Фейсал.

Я подробно изложил нашу позицию по кувейтскому кризису. Когда сказал, что Советский Союз, не отступая ни на шаг, исходит из бесспорной необходимости вывода иракских войск и восстановления в Кувейте ситуации, существовавшей на 2 августа, но стремится достичь этой цели политическими средствами, король Фахд зааплодировал. Саудовцы вообще располагают к себе своей непосредственностью, естественностью. Может быть, в этом сказывается и бедуинский характер — в общем доброжелательный.

Король и его окружение не отвергали идею «невидимого пакета» для разговора с Саддамом Хусейном. Но в то же время их, так же как и американцев, тревожило: не будет ли это воспринято Саддамом как повод тянуть время в целях укрепления своих позиций в Кувейте? Очевидно, были в королевской семье такие, кто склонялся к немедленному переходу к военным акциям. Однако думаю, что король Фахд занимал более взвешенную позицию. Он — смею утверждать — искренне надеялся, что все-таки удастся заставить Ирак уйти из Кувейта невоенными методами.

Конечно, я передал королю слова Саддама, что именно Фахд, больше чем кто-либо другой из арабских лидеров, может сыграть ведущую роль в урегулировании кувейтского кризиса, а также предложение провести иракско-саудовскую встречу. Чувствовалось, что король не хотел принимать решение, что называется, «с колес». Сказывалась (да и не могло быть иначе, особенно в условиях пребывания американских войск на территории Саудовской Аравии) тесная координация между саудовцами и американским руководством. Но Фахд выступил за продолжение нашей миссии и сказал, что направит послание президенту СССР с размышлениями о ситуации с учетом подробной беседы с нами.

Министр иностранных дел Сауд аль-Фейсал передал пожелание эмира Кувейта встретиться с представителем президента СССР. Во время ввода иракских войск в Кувейт эмиру удалось бежать из подвергшегося штурму дворца и перебраться в Саудовскую Аравию. Саудовцы сказали, что королевский самолет может доставить нас в Таиф, недалеко от которого в отеле «Шератон» разместилась временная резиденция эмира.

Заинтересованность саудовцев в нашей встрече с руководителем Кувейта была очевидной. Эта встреча была важна и для нас — она давала возможность узнать непосредственно от кувейтского руководителя о его отношении к политической активности СССР — ведь по вполне понятным причинам Кувейт, больше чем кто бы то ни было, придерживался жесткой линии, считал необходимым применить силу против Ирака.

На аэродроме в Таифе нас ждал министр иностранных дел Кувейта. В машине он рассказал о трагической судьбе населения этой страны, в том числе его родственников, оказавшихся в оккупации, — одни погибли, а о других он ничего не знал.

Эмир Кувейта встретил нас тепло и никоим образом не проявил сомнений в целесообразности попыток нащупать политический выход из лабиринта. Таким образом, беседа в отеле «Шератон» еще с одной позиции подтверждала правильность избранной линии.

В мыслях я возвращался к встречам с лидерами тех арабских стран, которые участвовали в антииракской коалиции. Конечно же беседы были разные. Но сложилось впечатление, что все они, испытывая острые антисаддамовские чувства и поставив своей целью осадить его, а возможно, и покончить с ним, всегда думали о том, что Ирак — арабская страна. И в этом плане как бы существовал «резерв» в их позициях в пользу политического, мирного урегулирования.

Мы вылетели в Москву 30 октября. Совершили промежуточную посадку на аэродроме Ларнака на Кипре. Встречал нас министр иностранных дел Республики Кипр. Недалеко «под парами» стоял небольшой вертолет. Министр передал просьбу президента Кипра Василиу «подлететь к нему хотя бы на короткое время».

— Кипр, — сказал Василиу, — готов предоставить свою территорию для встреч, в том числе конфиденциального порядка, если они будут нужны, чтобы попытаться отодвинуть угрозу войны.

После моего возвращения в Москву Горбачев позвонил Бушу и сказал ему о готовности еще раз направить своего представителя в Багдад. Положительная реакция на предложение Горбачева прозвучала в выступлении Буша по радио. Но через несколько часов был приглашен в Государственный департамент посол СССР, и ему сказали, что США не возражают против поездки в Багдад советского представителя, однако лишь для того, чтобы еще раз сказать Саддаму Хусейну: «Уходи из Кувейта».

И все-таки война

Между тем ставка на войну как средство разрешения конфликта в зоне Персидского залива была сделана. В 2.45 ночи 17 января меня разбудил телефонный звонок. Горбачев сказал:

— Язов, Бессмертных и Крючков уже в пути в Кремль, выезжай и ты. — Потом он пояснил: — Только что госсекретарь США позвонил домой министру иностранных дел СССР Бессмертных, и сообщил, что военные действия начнутся через считаные минуты.

Как и следовало ожидать, война началась с мощных ударов с воздуха. Сначала на аэродромы, радиолокационные системы Ирака обрушились ракеты, направленные с американских кораблей, находившихся в Персидском заливе, потом пошли в атаку бомбардировщики, в том числе «Стелс».

Представляется, что Хусейн до последнего времени все-таки исходил из того, что «многонациональные силы» не начнут военные действия. Это был еще один его просчет — может быть, фатальный. Мне рассказывали, что С. Хусейн прямо накануне войны заявил в своем окружении: «Я говорю вам, что Советский Союз запугивает нас неизбежностью удара — события идут по другому сценарию».

Несмотря на очевидные потери, Багдад сохранил большую часть мобильных ракетных комплексов. Особое значение С. Хусейн придавал ракетному обстрелу Израиля.

Несомненно, ставка делалась на то, что в случае ответных мер со стороны Израиля Ираку будет оказана поддержка даже теми арабскими странами (а возможно, и мусульманскими вообще), которые до этого момента сохраняли нейтралитет, причем некоторые из них — даже с антииракским оттенком. В ответ на ракетный обстрел Тель-Авива в Израиле действительно началось давление общественности на правительство с целью подтолкнуть его к вооруженной реакции на иракские провокации. Больших усилий стоило остановить израильское руководство. Это сделали главным образом Соединенные Штаты. Однозначно осудил ракетные обстрелы Израиля Советский Союз.

Война между тем эскалировала «по вертикали». Набирали интенсивность американские бомбардировки. Основной целью были военные объекты, промышленные предприятия, работающие на иракскую армию. Особое значение Соединенные Штаты придавали ударам по ядерным реакторам, химическим предприятиям, центрам, в которых могло разрабатываться биологическое оружие.

В это время в Москве была создана «рабочая кризисная группа». В ее состав вошли министры иностранных дел, обороны, внутренних дел, председатель КГБ, помощник президента по международным делам Анатолий Черняев и я. На третий день войны — 19 января — Горбачев собрал нас, чтобы обсудить решение выступить еще с одной политической инициативой с целью прекращения войны в зоне Персидского залива.

Советскому послу в Багдаде было дано указание немедленно вступить в контакт с С. Хусейном либо передать ему через министра иностранных дел Т. Азиза следующее: если мы в конфиденциальном порядке получим заверения от Ирака о его готовности безоговорочно вывести войска из Кувейта, то обратимся к Соединенным Штатам с предложением о прекращении огня. Предварительно Горбачев информировал американское руководство о предпринимаемых СССР усилиях.

Багдад молчал в течение двух дней, а потом дал негативный ответ, объявив по радио, что с предложениями подобного рода «следовало бы обращаться к президенту Бушу».