Старец Ефрем Катунакский

Старец Иосиф (в миру Франциск Коттис) родился на острове Парос, в Левках, на заре XX века. Его учительницей в начальной школе была мать епископа Августина Кантиоти, жившая в их селе. Юношей он приехал в Афины и работал то поваром в богатых домах, где обучился кулинарному искусству, то кондуктором трамвая. Отец Ефрем рассказывал, что молодой Франциск добросовестно уничтожал те билеты, которые спешащие пассажиры не брали, хотя и оплачивали проезд. Но денег почему-то всегда оставалось с излишком. Характером он был бесстрашен, но вспыльчив, имел львиное сердце и острый ум. В Афинах он познал, что есть мир.

Поначалу, когда он решил стать монахом, еще находясь в миру, вне Святой Горы, он раздал все свои деньги и предался различным подвигам — не обошлось здесь и без крайностей. Так, однажды, желая подражать преподобному Давиду Солунскому, который подвизался на кроне миндалевого дерева, как-то вечером он тоже залез на миндалевое дерево и молился в течение всей ночи. В какой-то момент он заснул, а когда проснулся — все вокруг было белым-бело и сам он был покрыт большим снежным капюшоном, а его окоченевшие руки и ноги стали несгибаемы. «Ох, как же я теперь слезать-то буду?» — недоумевал он, посмеиваясь над собой. Позднее, придя на Святую Гору, он не щадил себя в подвижничестве, чтобы преуспеть в монашеских добродетелях. Он не шел ни на какие компромиссы, только бы научиться и насладиться умной молитвой. Постриг в великую схиму он принял от одного добродетельного старого монаха, о. Ефрема, в Катунаках, в каливе Благовещения. Позднее он познакомился и навсегда объединился для предстоящего подвижничества с отцом Арсением. И уже тогда они не пропускали ни одной пещеры, где бы ни подвизались, и не было ни одного вида аскезы, в котором бы они не упражнялись, лишь бы достичь желаемого. Когда наш отец Ефрем познакомился со старцем Иосифом, он возрос «в меру субботы», то есть уже не нуждался в чрезмерных аскетических подвигах. Он жил в скиту Святого Василия над Катунаками, на высоте около 600 метров. Их церквушка, покрытая кровельным железом, была освящена в честь Рождества Иоанна Предтечи. Келлии Иосифа и Арсения очень маленькие, построенные из веток и тонких досок и обмазанные глиной, с крышей из кровельного железа, находились далеко одна от другой, чтобы не нарушать безмолвия. Куда там тащить строительные материалы в эти далекие, уединенные и неприступные скалы! У подножия обрыва, далеко внизу, виднелось маленькое плоское пространство — соляные разработки, а еще дальше — темно-голубое Эгейское море. А на самом верху (дух захватывает!) — поднебесное, каменное, без всяких источников воды, «гнездо» — пристанище подвижников.

Отец Ефрем, старец отца Иосифа, к тому времени уже почил о Господе и отец Иосиф жил с о. Арсением и с монахами Иоанном и Афанасием, своим родным братом. Они вырезали деревянные крестики, которые продавал отец Афанасий, обходя Святую Гору, и тем зарабатывали на хлеб насущный.

«Ты искал меня, а я-тебя»

Став иеромонахом, отец Ефрем принял как-то приглашение старца Иосифа послужить литургию в Святом Василии. После литургии отец Ефрем сказал Старцу, что он хотел бы открыть ему свой помысл. Они договорились о встрече. И вот отец Ефрем поднялся в скит Святого Василия, сел на порожке маленькой гостиничной и, внимая открывающемуся таинству девственной природы, молился до полуночи, ожидая пока закончит свою молитву старец Иосиф.

Целых пять часов, как вспоминал позднее отец Ефрем, не переставали ни на секунду течь слезы из его глаз. А в это самое время старец Иосиф размышлял, искушаемый помыслами сомнения: «А стоит ли мне заниматься отцом Ефремом? Он такой же, как и все другие». Наконец, он позвал о. Афанасия, своего брата, и попросил его пригласить дожидавшегося молодого иеромонаха.

Отец Ефрем исповедал тогда три случая тех духовных состояний, которые ему довелось пережить. Когда он закончил, старец Иосиф сказал не колеблясь: «Ты искал меня, а я — тебя». Так началась история этой глубокой духовной связи. Отныне о. Ефрем стал называть отца Иосифа своим старцем. Он признавался: «Никого другого во всем мире я не любил и не боялся так сильно». Отец Ефрем стал регулярно ходить в скит Святого Василия, чтобы служить литургию у Старца. Каждый вторник, четверг, субботу и воскресенье, около полуночи, он прикреплял к поясу небольшой масляный светильничек и с посохом в правой руке, с четками — в левой, поднимался в течение часа до Святого Василия.

Те молитвочки, которые он сам выбрал, чтобы находиться в духовном бодрствовании, он теперь оставил и занялся только краткой Иисусовой молитвой: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Этой молитвой он совершал и все свои службы так, как ему преподал его Учитель (так все называли старца Иосифа из уважения и почтения к нему). Отец Ники-фор не возражал и охотно посылал отца Ефрема к Учителю. Распорядок старца Иосифа был примерно следующим: вкушали после полудня и спали три часа до заката солнца, затем, после чашечки кофе для бодрости, начинали всенощную, молясь по четкам до полуночи. В полночь начинали Божественную литургию в маленьком храме. Какие же благодатнейшие это были литургии! Как часто вспоминал их отец Ефрем и как умилялся! После литургии отдыхали до рассвета, чтобы затем заняться рукоделием и тем самым заработать на жизнь.

Этот устав старец Иосиф хранил как зеницу ока, не допускал никакого изменения в нем, так как это влекло за собой и сбой в молитве. После полуденной трапезы закрывал ворота и никого из посетителей не принимал — нужно было готовиться к всенощному бдению. Стучащему в дверь отвечал: «Будь ты даже Ангелом — в это время я не принимаю!» Отец Ефрем рассказывал: «Два месяца я находился возле старца Иосифа и обрел благодать. Как-то вечером молился я в своей келлии. На какое-то мгновение как будто открылась передо мной стена, и я увидел приближающиеся ко мне три фигуры. Душа моя раскрыла объятия и обняла среднюю из них. То, что почувствовал, — словами не выражается. Духовное чувство мне подсказывало, что это был Христос в сопровождении двух Ангелов. Едва я пришел в себя, взял фонарик и отправился в скит Святого Василия. По дороге подступили демоны — страх и ужас объял меня. В конце концов, с большими трудностями и усилиями, я дошел до Святого Василия. Отцу Афанасию я сказал: «Сообщи Старцу, что необходимо срочно с ним встретиться». И сразу же был принят.

— Что с тобой? — спросил меня Старец.

— Подожди, отче, немного приду в себя…

Рассказал ему, что случилось. Старец встал, обнял меня и, преисполненный радости, сказал: «Это, дитя мое, и есть первая ступенька. Это благодать. А впереди у тебя — иные горизонты, совсем другая духовная пища, иная молитва… Многие монахи ждут этого годами, и немногие получают, а тебе Бог даровал так скоро». В другой раз, когда отец Ефрем опять поднялся в скит к старцу Иосифу, он застал его в состоянии благодатной молитвы. Старец прижал его голову к своей груди и продолжил молитву (так он обычно молился за своих духовных чад). Похоже было, что Старец находился как будто в состоянии восхищения.

— Отче, пряники-то сам скушаешь? — прошептал отец Ефрем, желая причаститься того, что вкушала душа старца Иосифа в тот момент. В ответ — легкое давление локтем: он воспринял это как указание Старца к молчанию. Вскоре старец Иосиф пришел в себя, прервал молитву и, сладко вздохнув, сказал: «Дитя мое, ты имеешь не просто душевную чистоту, а непорочность». Вот что ему открылось в молитве.

Послушание

Отец Ефрем всем сердцем, целиком и без остатка предался с любовью в послушание старцу Иосифу. С радостью принимал его руководство, с точностью излагал ему свои помыслы и оповещал о своем духовном состоянии. Чтобы послужить литургию и причастить Старца, он как на крыльях совершал ночные подъемы в скит Святого Василия и спуски, а после 1938 года — в пещеру скита Малой Святой Анны, куда перешел Старец на жительство. Да и другие труды ради Старца он совершал с чувством благодарности. Так, когда старец Иосиф оставил скит Святого Василия и спустился в Малую Святую Анну, он начал строить небольшую каливу и маленькую церковку в расщелине одной скалы, используя в качестве строительного материала бревна и кирпичи из красной глины. Отец Ефрем нагружался этой глиной в Каруле[10] каждый второй день и относил ее в Малую Святую Анну, где отец Арсений изготовлял из нее кирпичи. Но, чтобы быть свободным от послушаний на это время у себя в каливе Святого Ефрема, ему приходилось вытачивать двойное количество заготовок, на которых отец Прокопий вырезал печати для просфор. Так что отец Прокопий имел на каждый день достаточное количество заготовок для резных печатей, а отец Арсений — запас красной глины для кирпичей. Любовь и послушание давали ему силу выполнять двойную работу.

Очень часто он призывал молитву старца Иосифа и всех учил призывать молитвы своих старцев. Один брат написал ему позже: «Что это за невыразимое таинство, возлюбленный мой отче! Какой священный союз соединяет послушника со своим старцем! „Бог старца моего Иосифа", — так вы нам говорили, и я чувствовал, что все услады мира сокрыты в этой фразе».

… Как-то раз шел снег и задувал ледяной северный ветер.

Нужно было идти служить литургию в Малую Святую Анну. Катунаки оцепенели от холода. Отец Ефрем, закутавшись в свою худую рясу, решительно отправился в путь. Поначалу, на крутом подъеме Катунак, ледяной ветер как бы просверливает задыхающиеся легкие до самых глубин, затем, на вершине, хлещет снег и режет ветер. Заледенел о. Ефрем, не выдержал: повернул назад и спустился, почти бездыханный, по тропинке домой, вошел в кухню и упал без сил. Отец Прокопий, обеспокоившись, бросил рукоделие и поспешил привести его в чувство. Спустя несколько дней отец Ефрем рассказал о происшедшем старцу Иосифу и ничего лестного в ответ не услышал. «Ефрем, если бы ты приложил чуть больше сил, то тебе бы помог Бог, и ты бы добрался», — заметил Старец, стараясь подогреть в нем еще большую ревность.

Духовный союз их был настолько искренен и глубок, а духовное состояние старца Иосифа было столь высоким, что Сам Бог свидетельствовал об истинности его слов. Очень часто, перед возвращением в Катунаки, отец Ефрем целовал руку Старца, испрашивая его молитв. «Ступай, — говорил Старец от всего сердца, со значением, — ступай и увидишь». «И тогда я весь исполнялся молитвой и радостью», — вспоминал с душевным подъемом отец Ефрем. «Ну, уходи», — говорил с резкостью Старец, когда послушник чем-либо его опечаливал. И тогда — «сухость и Богооставленность», — вспоминал и свидетельствовал с горечью отец Ефрем.

Когда они решили уйти от «матфеевцев» и сойтись с «флоринитами»[11], нужно было составить некий документ. Во время своих ежедневных трудов в Катунаках отец Ефрем как-то подумал о том, что одну формулировку в этом Документе надо бы изменить, потому что в том виде, как ее написал старец Иосиф, она казалась неправильной. Через несколько дней он пошел к Старцу и отслужил литургию. После Божественной литургии говорит ему старец Иосиф: «Отец, будь внимателен, какой-то помысел отторгает тебя от меня». Отец Ефрем стал недоумевать, копаясь в памяти и ничего не находя. Наконец он вспомнил и был поражен. В другой раз он опять случайно чем-то обидел Старца и попросил прощения, но Старец не смягчился. «Иди, — сказал ему Старец, — и не приходи, пока я не пришлю за тобой». Прошли дни, духовно бесплодные. Наконец за ним пришел отец Афанасий. Во время Божественной литургии после стольких дней оставленности его вдруг посетила ликующая благодать. Он рассказал об этом Старцу. «Ну ладно, дитя мое, — сказал Старец по-отечески нежно, — разве ты не понял, что это я обнял и поцеловал тебя в духе».

На одной из литургий, произнося благословляющий возглас «мир всем», отец Ефрем подумал, недоумевая: «Но ведь это я от Старца получаю благодать, как же я могу его благословлять?» «Это Я благословляю», — услышал он голос, исходящий от епитрахили, и понял, что это — Дух Святой. Это Он благословляет через священника.

Иоанникий

Радовался старец Иосиф благодатному состоянию отца Ефрема: «Это я его сделал таким!» В то же время он всячески побуждал его к подвижничеству, и особенно одним напоминанием: «Иоанникий тебя ожидает…»

Монах Иоанникий жил в скиту Святой Анны и был ровесником отца Ефрема. Крепкий человек высокого роста, он был истинным чадом послушания. Познакомившись со старцем Иосифом и став его учеником, он был настолько предан ему, что говорил: «Отче, Бога я не видел, но видел тебя».

Прошло время, и как-то старцу Иосифу приснился сон:

вот он идет по дороге к какому-то городу; на подступах к нему он вдруг видит прекрасный загородный домик. «Чей это такой чудесный домик?» — спрашивает он. И слышит голос: «Этот дом был твой и отдан даром Иоанникию». Старец Иосиф рассудил так: либо о. Иоанникий обретет благодать, либо умрет.

И действительно, через некоторое время этот крепкий на вид человек был поражен наследственной скоротечной чахоткой, от которой он очень быстро умер. Старец Иосиф утешал его в страшных предсмертных страданиях, призывая к терпению, дабы тот венец, который уже был уготован ему от Христа, стал бы еще более сияющим. Отвечал ему Иоанникий: «Ах, отец, умереть бы мне поскорее, очень уж мне больно. Пусть венец и не будет таким уж ярким…»

В последний день, перед самой его смертью, старец Иосиф зашел к нему и сказал: «Иоанникий, когда вместе с Ангелом будешь уходить от нас, зайди попрощаться с нами». «Хорошо, отец, благословите». И в тот час, когда отец Иоанникий уже совсем отходил, монах, ухаживавший за ним, увидел, что он чем-то взволнован. Когда он спросил о причине, умирающий попросил удалить женщину, которая якобы находилась в келлии. Однако тут же успокоился: «Нет, нет, оставьте Ее — это Пресвятая». Тогда монах спросил: «Отец Иоанникий, а как ты понял, что это Пресвятая»? «Я Ее попросил прочитать „Богородице Дево", — ответил Иоанникий. — И Она прочитала целиком».

— А какую одежду носит Пресвятая?

— Красную[12].

Еще я Ее спросил: «Когда меня заберет Господь»? И она сказала: «Когда Ему угодно». Едва закончив фразу, отец Иоанникий отошел ко Господу. В этот день старец Иосиф и отец Арсений находились у себя в Малой Святой Анне и занимались рукоделием во дворике своей каливы. Внезапно Старец взглянул на небо и сказал отцу Арсению: «Иоанникий умер и зашел попрощаться. В добрый путь, чадо мое! Помни и о нас».

Старец Иосиф часто приводил Иоанникия в пример отцу Ефрему, подогревая в нем рвение: «Подвизайся, отец Ефрем, Иоанникий тебя ожидает». И действительно, об Иоанникии отец Ефрем всегда говорил с восхищением и даже как будто с завистью.

Благодатные состояния

Старец Иосиф возгревал в отце Ефреме рвение, укреплял его советами, словом и делом, умиротворял своим присутствием, но никогда не диктовал ему духовного пути. «Иди вперед, а я буду следовать за тобой и внимательно следить. Слезами ты снискал благодать, со слезами и продолжай». Сам, будучи опытным делателем умной молитвы, он не принуждал своего ученика к ней. Поэтому отец Ефрем утверждал, что не занимался умной молитвой, хотя и имел в ней некоторый опыт.

Как-то раз он находился в каливе старца Иосифа в скиту Малой Святой Анны. По благословению старца Иосифа, бдения с четками начинали здесь во второй половине дня незадолго до захода солнца. В то время, как отец Ефрем совершал свое правило, его стал отвлекать шум, доносившийся из расположенного напротив скита Святой Анны, где работали монахи. Отец Ефрем, желая сосредоточиться и избежать рассеяния ума, вдруг почувствовал, что ум вошел в сердце и продолжает совершать правило, ничем не отвлекаемый. Когда отец Ефрем закончил правило и пришел в себя, тогда снова осознал, что шум все еще продолжается. Так он познал на практике, что такое умная молитва.

Высокие духовные состояния, как мы уже отмечали, испытал он довольно рано. Щедрая благодать Божия покрывала отца Ефрема, возводя его в те области, о которых может судить только тот, кто сам соприкоснулся с ними: «Вкусите и видите» (Пс. 33, 9). Старец Иосиф часто говорил ему: «Дитя мое, так как ты успешно продвигаешься на духовном пути, то и сам мог бы обрести благодать. Но сам ты не смог бы ее сохранить». А иногда, исполненный радости, но и с осмотрительностью он говорил: «Очень спешишь, и я боюсь за тебя. Другие проводят целую жизнь в аскезе и не вкушают таких состояний». А ученик противоречил в простоте: «Отче, если Господь дает мне мясо, могу ли я просить у него сухих бобов?»

«Дух Святой невидим, но благодать Его ощутима», — учил отец Ефрем. Благодать была живой, осязательной, заполняющей келлию и всю церковь. Слезы лились потоком, благодать потоком изливалась и в сердца, и на храм. Много раз он видел на святом дискосе Божественного Младенца. Как-то, во время освящения Честных Даров, он получил извещение свыше о том, что снискал у Господа особую милость. Его охватил духовный восторг. Учитель смирял его с легкой озабоченностью: «Очень торопишься, Ефрем», но и радовался о нем: «Не верю, что на Святой Горе где-либо есть лучшая Божественная литургия». Заброшенная, запустевшая церковка в пещере скита Малой Святой Анны еще и сейчас источает благоухание.

Посреди мистического безмолвия катунакских ночей, сидя на своем складном стульчике, погруженный в молитвенные созерцания, отец Ефрем однажды почувствовал, как из сердца его источается стих из пророка Исайи: «И будет якоже радуется жених о невесте, такожде возрадуется Господь о тебе» (Ис. 62, 5). Тогда он оставил Иисусову молитву, чтобы вопиять в духе: «Иисусе, Женише мой, помилуй мя». «В то время я летал», — говорил он. И действительно, во снах он часто видел себя летящим свободно, как птица. Незадолго до смерти Старец признался: «Я был Ангелом тогда. Где там лукавому помыслу приблизиться, даже если бы и захотел, благодать отшвырнула бы его далеко! Внутри меня был только Свет. Несколько раз я говорил старцу Иосифу: „Ах, отче, зачем мне идти на службу, когда я ее совершил во сне"». Молитва не прекращалась и во время сна. «Аз сплю, а сердце мое бдит» (Песн. 5, 2). Такой благодатный дар молитвы обрел отец Ефрем.

С определенного времени он стал замечать в молитве что-то особенное, предчувствовать что-то хорошее, что должно к нему прийти. И так было довольно долго. Созревание длилось почти шесть месяцев. И наконец, преисполненный радости, он почувствовал, что душа его хочет выйти и взлететь высоко. Он уцепился руками за находящиеся рядом предметы, испуганно сжался и в конце концов пришел в себя. На следующий день повторилось то же самое, но в гораздо большей степени. Он постарался опять сдержаться, но не сумел. «Теперь уж прельстился, так прельстился… — подумал с обреченностью отец Ефрем. — Иди, куда хочешь!» «Душа моя поднялась на трудноразличимую высоту и начала славить Бога», — рассказывал нам Старец, растроганный воспоминанием и тем таинственным трепетом, который оно вызвало. «Что почувствовал, — не высказать», — продолжал он тающим от восторга голосом. А может быть, он заново проживал в памяти то, неизреченное.

Несмотря на обилие благодати, отец Ефрем усиливал молитву еще больше. Он напоминал нам: «Ядущие мя еще взалчут, и пиющии мя возжаждутся» (Сир. 24, 23). Молитва была его постоянной потребностью. Часто во сне он видел царя Константина (освободителя Македонии) и царскую семью. Однажды царица, к которой он приблизился с большим почтением, подала ему кусочек шоколада. Он поблагодарил ее и заметил, что шоколадку он съест и ничего не останется: «Поэтому прошу тебя — ниспошли мне дар молитвы!» И в ответ услышал милующий голос Царицы: «Ты получишь его». Такие сны он не считал случайными — под царем подразумевал Христа, а под Царицей Пресвятую.

Искушения

С другой стороны, у отца Ефрема и искушения были немалые. Старец Иосиф учил: «Тебе было дано благодатное состояние? Скоро ожидай искушения. Переживаешь искушения и огорчения? Близко утешение от Бога».

Отцу Ефрему как-то принесли несколько черепиц для домашних нужд. Однако они были настолько грязные, что привыкший к чистоте отец Ефрем возмутился. Он ничего не сказал тем, кто их принес, но пошел на Карулю и выбросил черепицы с нижних скал в море. После этого его всю ночь грызли помыслы: «А вдруг там, где ты бросил черепицы, внизу были лодочники. Моря мне не было видно. Может, ты убил кого-нибудь, а если у него еще и семья — с полицией обязательно спутаешься». Рано утром отец Ефрем пошел к старцу Иосифу. Рассказал ему о случившемся.

— Какое состояние имел ты в молитве? — спросил его мудрый Старец пытливо.

— Очень хорошее состояние, отче.

Тогда Старец кивнул головой и предупредил: «Не только сладость, но и горечь ожидает нас».

Во время немецкой оккупации 1941–1944 гг. отец Ефрем заболел туберкулезом. Старец Иосиф опекал его по-отечески. Благодаря обильному питанию, главным образом сыру, удалось преодолеть болезнь.

В одно время у него сильно испортились отношения со старцем о. Никифором. Это было явным искушением. Они никак не могли договориться. Нервы отца Ефрема были возбуждены до предела. Долгое время он держал себя в руках. Но в какой-то момент его внутреннее состояние вдруг вышло из-под контроля. В это время он занимался рукоделием и, понимая свое ужасное положение, всем существом, возопил о помощи к Богу. И Господь сразу же помог. Глубокая тишина водворилась в его душе и теле.

Совершение служб по четкам и занятие Иисусовой молитвой имели и свои сложности. Чувствуя усталость и неудовлетворенность, отец Ефрем попросил у Учителя разрешения вернуться к чтению церковных служб, как делали все остальные монахи.

И только поддержка старца Иосифа, преподанные им утешение и умиротворение удержали тогда о. Ефрема от соблазна поддаться малодушию. Отец Ефрем нам признавался: «Каждые пять лет Бог попускал мне проходить сквозь пучину скорбей. В такое время требуется особенное терпение, пока не минует эта волна. Никто не должен заметить, что с тобой что-то происходит. И в радости и в печали ты должен быть внутренне собранным, да и внешне выглядеть достойно и спокойно. Насытился от сладчайших источников Рая? Позаботься не поставить себе это в заслугу. Испил от горьких вод ада? Позаботься, чтобы не ввергнуться в отчаяние».

Старец Иосиф начал обращать внимание отца Ефрема на то, что после благодатного состояния, в котором он пребывал тогда, непременно последует искушение. Советовал ему быть внимательным, чтобы не принять какую-нибудь демоническую фантазию или что-то в этом роде. «Однако, — говорил позже отец Ефрем, — я пострадал, как тот одноглазый олень, который остановился на побережье и смотрел здоровым глазом на гору и лес, откуда ожидал охотников, и не увидел их, когда они приблизились на лодке со стороны моря и застрелили его. Вот и я — ожидал искушение с одной стороны, а оно ко мне пришло совсем с другой. Меня взяли в солдаты».

Случилось это незадолго до 1940 года. Лавра решила вычеркнуть отца Ефрема из списка насельников, потому что он был рукоположен старостильным епископом, без разрешения монастыря. А это, для каждого святогорца, влечет за собой возбуждение процесса по привлечению его к воинской повинности. Жандармы из скита Святой Анны начали искать отца Ефрема. Старец Иосиф спрятал его на некоторое время в Малой Святой Анне, стараясь добиться, чтобы отца Ефрема снова записали в монашеский каталог Великой Лавры. Однако монастырь был непреклонен. И тогда в сопровождении одного вооруженного жандарма отца Ефрема отправили по маршруту Уранополис-Иериссо-Салоники. Когда они приблизились к Иериссо, отец Ефрем обернулся и с тоской посмотрел на Афон, который уже терялся вдали, и подумал: «Пресвятая Дева, я не могу поверить, что Ты оставишь Свою овцу, которую враг отдаляет от Твоего Удела» — и продолжал молиться по четкам в дороге. Жандарм язвительно сказал: «Эй, отец, сейчас уж — прощай, Святая Гора, да?» «На все воля Пресвятой», — отвечал ему отец Ефрем. Но тот недоверчиво покачал головой и запел: «Мы за отца считаем капитана, в Константинополе его увидим генералом…»

Прибыли в Иериссо. Взяли два билета на автобус и стали ожидать посадки. За несколько минут до посадки их догоняет на остановке какой-то местный жандарм с телеграммой в руках для жандарма, сопровождавшего иеромонаха Ефрема. «Приказ по телеграмме: немедленно вернуться в Карею в вашем сопровождении», — уведомил он.

«Ну что, дядя Янис, видишь, — Пресвятая меня не оставила». — «Да уж всякое случается, отец», — ответил растерянный жандарм. И они направились в обратный путь.

А произошло вот что. Когда увезли отца Ефрема, отец Прокопий взял договор-соглашение пустыни с монастырем и отнес его гражданскому администратору Святой Горы в Карее. Имя отца Ефрема было записано в этом договоре, который свидетельствовал о том, что он монах каливы Святого Ефрема, подвластной монастырю. Руководствуясь этим, администратор потребовал у полицейского управляющего Кареей отозвать обратно отца Ефрема, угрожая к тому же, что он подаст в суд за незнание закона, в соответствии с которым святогорские монахи не привлекаются к воинской службе. Кроме того, администратор нашел удобный случай насолить полицейскому управляющему, с которым у него были старые счеты.

Имея чистоту душевную и телесную, отец Ефрем еще на новоначальной стадии своего монашества полностью предался блаженному послушанию и тем самым оградил себя от многих преткновений «ветхого человека». Покров послушания защитил его от многих искушений и ловушек, уготованных для начинающих. Так, на практике, он умерщвлял свою волю, и благодать не заставляла себя долго ждать.

Великое таинство послушания берет свое начало от премудрости Пресвятой Троицы: Сын послушлив Отцу Своему даже до Креста и смерти (Ср.: Фил. 2, 8). «Послушание — жизнь, а непослушание — смерть, среднего не дано, — часто повторял старец Ефрем. — Послушанием своему старцу, который есть „видимый Бог", монах прокладывает себе дорогу в Рай. Диавол нас не боится, он не считается с нами — он послушания боится».

Наш Старец говорил, что он сполна вкусил и горький плод ослушания. Враг рода человеческого нанес свой удар там, где тогда еще молодой отец Ефрем вряд ли его ожидал. Самой большой трагедией, которую отец Ефрем пережил в те благодатные годы, было, по его словам, некое непослушание старцу Иосифу, которое он проявил. Безусловно, он покаялся, и, как добрый отец, старец Иосиф конечно его простил, но Бог послал отцу Ефрему тяжелую епитимью. Он, конечно же, любил и почитал старца Иосифа, своего великого Учителя; но где-то, возможно, по преизбытку энтузиазма, допустил некую погрешность, скорее даже невнимательность, или помыслил нечто пренебрежительное о старце Иосифе, в чем-то осудил его. Что именно случилось — он нам не рассказывал. Это была единственная тайна, которую он нам не раскрыл. «Когда Бог снимет с меня епитимью, тогда я все вам расскажу подробно», — говорил он и терпеливо ожидал. Шли годы. В конце 80-х годов исполнилось семь семилеток, то есть 49 лет, — столько же длилась епитимья у святого Феодора Эдесского, житие которого приводится в Синаксаре на 19 июля. Тогда он кое-что нам рассказал, но не обстоятельно. Говорил только, что «за это» ему пришлось сильно поплатиться, так сильно, что до самого конца своей жизни он повторял: «Каждый раз, когда думаю о непослушании, которое оказал старцу Иосифу, сижу и плачу, плачу, плачу… и не останавливаюсь, несмотря на то, что Старец меня простил, но я-то знаю, что потерял при этом… В течение 50 лет я мысленно посещаю то место и кладу земной поклон старцу Иосифу там, где впервые испросил прощения за свое непослушание Старцу: там, в Малой Святой Анне, между цистерной и тремя ступеньками, ведущими в келлию».

В духовной борьбе невозможно без падений, а иногда они даже необходимы. Ибо в этих случаях подвизающийся приобретает опыт. Союз старца Иосифа и отца Ефрема после случившегося отнюдь не ослабел, а скорее наоборот, только укрепился. Но опыт, вынесенный о. Ефремом, был горек, и только он сам и Бог ведают, чего он лишился, возможно, за один лишь горделивый помысел или небрежность по отношению к Старцу. Так, о. Ефрем опытно познал: «Обидел старца — обидел Самого Бога. Старец и Бог — едины». Как бы то ни было, но отец Ефрем и в этом случае сумел побудить свою душу к постоянному поиску Божией милости, что и является обретением Бога, по учению святых отцов.

Зилотство

Безусловно, одним из духовных достижений наших старцев была их позиция относительно зилотства, которое в то время находилось на острие недавно возникшей проблемы.

Начиная с 1924 года, в жизнь Элладской Церкви вошел новый календарь[13], новый стиль. Святая Гора, дабы не нарушать многовековую традицию, сохранила старый календарь, старый стиль. Однако Афон не прервал молитвенную связь и административную зависимость от Вселенского Патриархата и общение с другими Православными Церквами. Но некоторые святогорские монахи, назвавшись зилотами[14], прервали духовную связь со Вселенским Патриархатом и остальной Святой Горой, не участвуя, таким образом, ни в литургиях, ни в общих торжествах. Катунаки были одним из центров зилотства. Отец Ефрем, происходивший из старостильной семьи, жил в каливе Святого Ефрема, где все отцы были зилотами. Живя в пустыне, он, как и его старцы, мало интересовался происходящими в Церкви нестроениями и расколами и, отдавшись весь, без остатка молитвенному деланию, так, что ничто другое его уже не интересовало, он в простоте сердечной и послушании старшим не размышлял о проблемах каноничности зилотов. «То, что нашёл, то и воспринял». Но когда он узнал старца Иосифа, то уже вдвоем, движимые сильной духовной ревностью, но в простоте своего незнания, они примкнули к крайней группировке «матфеевцев»[15]. Причиной послужило то, что глава умеренного крыла «флоринитов»[16], к которому они до этого принадлежали, епископ Хризостом Кавуридис, признавал таинства новостильников действительными.

Как-то раз старца Иосифа навестил иеромонах Варфоломей, который был «флоринитом» и хотел обсудить с ним проблемы зилотов. Старец Иосиф отказался принять его, говоря: «Давай не будем. Зачем вести эти тяжелые разговоры? Только одно расстройство». Тот же настаивал, так что старец Иосиф вспылил и высказался весьма резко в адрес «флоринитов».

Но затем, уйдя в свою келлию, чтобы успокоиться, он почувствовал, что диавол возымел какую-то власть над ним. Что-то шло не так, как нужно. Он начал молиться. И когда пришел мир, прилег отдохнуть. Во сне он увидел некое знаменательное видение: как будто сидит он на маленьком подводном камне посреди моря, волны захлестывают его, и он недоумевает, как оказался в таком опасном месте, в то время как чуть поодаль находится вековечная гора. Тут он решил, что как только камень немного приблизится к горе, — он прыгнет на нее и так спасется, а то, рано или поздно, волны могут смыть и камень, и его самого. Действительно, при первой же возможности он прыгнул и оказался на твердой почве. «Слава тебе, Боже», — сказал он и проснулся. Такой сон старец Иосиф не посчитал случайным.

Но и отец Ефрем, молясь об этой проблеме, услышал голос: «В лице Флорина ты отверг всю Церковь». После этого они опять вернулись к «флоринитам»[17].

Впоследствии, молясь, отец Ефрем опять услышал голос: «Подчинись Патриарху. Не подчиняйся Флорину». Это его ошеломило, он не поверил голосу, посчитал это за прелесть. Позже, указанием Божиим, они соединились с Церковью и только тогда их души обрели покой.

Отец Никифор немного упорствовал, однако отец Ефрем, не желая разлучаться со старцем Иосифом, убедил о. Никифора присоединиться к Церкви. Таким образом, вся калива Святого Ефрема вернулась в каноническое единство со всеми афонскими монастырями. Пасху 1952 года они пошли встречать к соседям, в пустынь Пророка Даниила. «Добро пожаловать! Добро пожаловать, отец Никифор, пожалуйте в игуменскую стасидию[18]. Отец Ефрем, окажите милость, послужите у нас», — с радостью принимали их исполненные любви отцы. «Когда братия запела «Богородице Дево», то я такую благодать чувствовал в алтаре, что разве только лишь Саму Пречистую Деву не видел!» — признавался отец Ефрем.

Однако отец Никифор, проведший всю жизнь с соседями зилотами, закапризничал и стал сильно расстраиваться. Он настаивал на возвращении к зилотам. Отец Ефрем оказался в трудном положении. Перед ним возникла дилемма: остаться в послушании у отца Никифора или бросить его и соединиться с Церковью? Он много молился, попробовал убедить старца, нажать на него. Безрезультатно. Молиться стало очень трудно. Он чувствовал, что Бог как-будто наложил на него епитимью. Молитва не идёт. Нужно было принять решение. Он посоветовался со старцем Гавриилом[19], игуменом монастыря Дионисиат, и с отцом Герасимом Песнописцем[20]. Оба сказали ему: «Отец, позаботься о спокойствии твоего старца». Безусловно, это был переломный момент в жизни отца Ефрема. Его желанием было жить в канонической полноте с Церковью, но это означало бы уход от своего старца!

Отец Ефрем молитвой познал, что нет большего падения для монаха, чем пренебрежение своим старцем, этому учит и глубокая святогорская традиция. Ведь и божественный Устроитель Церкви стал «послушлив даже до смерти, смерти же крестной» (Флп. 2, 8). И тогда отец Ефрем делает свой выбор: он остается в послушании у Старца[21]. Он выстрадал это решение, и потому Господь и показал его впоследствии великим учителем послушания. Он не раз говорил: «Старец стоит выше церковноначалия и если твой старец не разрешил тебя от своего слова, то вся Церковь уже не сможет этого сделать».

Его, однако, не покидали муки совести и душевная боль. Он, получивший извещение воссоединиться со Вселенским Патриархатом, опытно познавший, что Церковь — прежде всего любовь, он, у которого при слове «Церковь» сердце подпрыгивало, как ребенок, много лет не обнимавший свою мать; он, считающий старца Иосифа и его братство самыми близкими людьми, перед которыми он преклонялся, — теперь он должен был все это оставить. К счастью, недолго его мучили эти сомнения. Он решил так: «Сердцем я буду всегда с Церковью, телом же, — не надолго, с зилотами, до тех пор, пока не закроются глаза моего Старца». Этим и утешился. Отцу Ефрему пришлось ждать до 1975 года, то есть целых 23 года. Он остался образцовым послушником, никому не подав соблазна ни в чем. После смерти старца Никифора, когда у него уже образовалось братство, отец Ефрем оставил зилотов навсегда.

Кончина старца Иосифа

15 августа 1959 года отец Иосиф почил о Господе — в Новом скиту, куда он перебрался за пять лет до кончины вместе со своим братством: отцом Арсением, всегдашним своим сподвижником, монахом Иосифом, ныне духовником Ватопедской обители, иеромонахом Харалампием (в будущем игумен обители Дионисия), иеромонахом Ефремом (который стал игуменом монастырей Филофея, Каракалу, Ксиропатам и Констамониту), а также со своим родным братом, о. Афанасием. Наш отец Ефрем часто их навещал, несмотря на то, что был освобожден от своих священнических обязанностей, так как два недавних послушника, Харалампий и Ефрем, уже были иеромонахами. В день смерти старца Иосифа, а это был праздник Успения Божией Матери, отец Ефрем, после того как отслужил литургию в Катунаках, отправился их проведать. Шел он медленно, так как знал, что после Божественной литургии Старец будет отдыхать. В Святой Анне к нему подбежал запыхавшийся отец Афанасий: «Иди скорей! Старец отошел!» «Отошел? Он же мне обещал, что попрощается со мной, прежде чем отойдет!» Отец Ефрем до сорокового дня недоумевал по поводу обещанных слов своего Учителя. В тот памятный день, когда он спокойно, как обычно, занимался рукоделием, келлия внезапно наполнилась благоуханием. Отец Ефрем осмотрел весь дом и убедился, что никто ладана не возжигал. И только тогда он вспомнил данное ему обещание: так ведь это душа Старца, уходя из земного мира, на сороковой день попрощалась с ним!

С тех пор отец Ефрем очень часто видел старца Иосифа во сне (почти каждые 15 дней), обычно сидящего в удобной гостиной и утешающего его в скорбях, которые в 60-е годы достигли своего апогея. Он нежно говорил отцу Ефрему: «Душа моя, терпи». Наш подвижник чувствовал облегчение и продолжал свои труды. Позднее один из послушников отца Ефрема записал: «Сегодня, в день Святой Троицы в 1989 году, Старец сказал нам, что его во сне посетил старец Иосиф. После того как они расцеловались, старец Иосиф радостно ему сказал: „Хочу передать тебе экклезиологию"[22]. Много лет я уже не видел отца Ефрема таким обрадованным. Удивителен тот факт, что отец Ефрем не знал такого слова — „экклезиология".

Трудно переоценить значение старца Иосифа в жизни отца Ефрема. Многие его изречения, советы, примеры, откровения, духовные наставления были взяты им из духовного опыта старца Иосифа. Образцом монашеской общины служило для него братство Старца, которое отец Ефрем впоследствии имел в качестве примера и для нас, недостойных. Он сам был живым повторением старца Иосифа. Кто-то точно определил, познакомившись с ним: «Отец Ефрем — это надгробный памятник своему Старцу».

Отец Ефрем хранил в своем архиве, как драгоценную реликвию, письмо старца Иосифа — его духовное благословение. Вероятно, в 1959 году, незадолго до смерти, отец Ефрем попросил находившегося в Новом скиту Старца, чтобы тот написал ему собственноручно письмо. Он хотел его иметь как благословение. Вот это письмо:

«Утроба моя божественная и священная, возлюбленное дитя мое, отец Ефрем, прими от меня отеческое целование, прими всю любовь мою, молитву мою. Десять дней, как мне очень тяжело, я ничего не ел. Уже два дня, как прислали лекарства из Америки. Я начал их принимать и почувствовал облегчение. Посмотрим, насколько они помогут. Я не думаю, что выздоровлю. Сколько ни старается братия, ничего не получается, только задерживают меня с уходом. Я уже весь отравлен, тело мое и червям не понравится и оно не сможет разложиться. Они даже не станут его кушать. Вот так. Но ты оставайся спокоен, сейчас еще не пришел мой час. Передай мое благословение сподвижнику Прокопию. Всей душой обнимаю вас.

Смиренный и многострадальный старец Иосиф».

ГЛАВА 4

ЖИЗНЬ В КАЛИВЕ

С отцом Никифором

Мы застали старца Никифора в последние годы его жизни, посещая отца Ефрема в 1971–1973 гг. Старец был среднего телосложения, согбенный, следовал за отцом Ефремом как малый ребенок за своей мамочкой. А после того, как потерял память, и мгновения не мог прожить без него, призывая его с рыданиями. Пять лет отец Ефрем совсем не выходил из дома, обслуживая болящего отца Никифора с непрестанной любовью.

Мы были наслышаны о трудностях характера отца Никифора и о том терпении, с которым нес отец Ефрем столь тяжкое послушание в предшествующие годы. И думали, что он обслуживает больного только по необходимости, так как никого другого не было больше в доме. Мы были поражены, когда увидели в его обращении с ним не только любовь, но даже нежность. Он кормил его, мыл, менял ему белье, вычитывал ему службы. Старец, конечно, был совсем глухой, но повторял вслух молитву, написанную большими буквами на картонке: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя". Серьезный и благолепный отец Ефрем заботливо обходился с ним, как с ребенком.