Старец Ефрем Катунакский

СТАРЕЦ ЕФРЕМ КАТУНАКСКИЙ

От переводчика

Впервые на русском языке предлагается боголюбивому читателю книга об одном из известнейших святогорских старцев XX века. Перед вами — жизнеописание, духовные наставления и письма нашего современника, иеросхимонаха Ефрема Катунакского, в течение 65 лет подвизавшегося на Святой Горе Афон.

В греческой библиографии издание «Старец Ефрем Катунакский» — не единственная книга, рассказывающая о нем. Но мы остановили наше внимание именно на этом издании, и вот по каким причинам.

Во-первых, жизнеописание Старца составлено людьми, которые жили рядом с ним на протяжении 25 лет, — его послушниками, его духовными чадами, которых он привел к монашеству. Кто как не они, жившие рядом с ним, могут с наибольшей полнотой и достоверностью рассказать о своем духовном отце и наставнике?

Во-вторых, из множества оставшихся магнитофонных записей его бесед и писем для воссоздания облика благословенного Старца были отобраны те, которые наиболее выразительно характеризуют его духовное наследие, с такой бережной любовью сохраненное учениками.

В-третьих, нам, недостойным, Всемилостивый Господь дал возможность личного знакомства с братством старца Ефрема, и поэтому, взяв на себя труд перевода, мы имели живое общение с авторами книги и убедились, с каким знанием, любовью и правдивостью отцы-святогорцы рассказали о своем Старце.

И, наконец, самое главное: хотя нас и не сподобил Господь застать в живых старца Ефрема, тем не менее мы явственно ощутили, что духом он не покинул свои благословенные Катунаки, а продолжает жить в созданном им братстве, в своих послушниках, подобно тому, как и сам он стал когда-то избранным сосудом, исполненным сокровищ монашеского учения, наследованного им от великого афонского старца Иосифа Исихаста. Цепочка духовной преемственности не прервалась — наследники есть, и это очень отрадно…

Нам кажется полезным для русского читателя дать несколько пояснений, связанных с употреблением слов «старец» и «послушник». Дело в том, что значение этих слов в греческом языке несколько шире, чем в русском. В русском языке «старец» — это многоопытный, просвещенный благодатью Святаго Духа, как правило, пожилой священник, монах или мирянин. Таковые наделены особыми дарами: целительством духовным (а часто и телесным), прозорливостью и другими, и всегда являют собой пример стяжания благодатной жизни во Христе. Греческое слово «герондас» переводится как «старец». В том значении, в каком русское сознание привыкло воспринимать слово «старец», в греческой духовной литературе оно чаще всего встречается наряду с обращением «авва».

Естественно, что такие богопросвещенные мужи часто возглавляли монастыри и монашеские общины. Так, постепенно, игумена каждого монастыря стали называть «старец». При этом совсем необязательно было присутствие особых благодатных даров, то есть слово «старец» скорее указывает на почтительное обращение к монаху, старшему по должности или по возрасту. В бытовом разговоре очень часто греки, миряне и монахи, почитая монашеский образ, даже к молодым монахам обращаются «герондас».

Послушниками же, в устоявшейся русской церковно-монастырской практике, принято называть мирян, желающих стать монахами и проходящих до времени своего пострига некий испытательный срок с различными послушаниями. Послушания даются для проверки готовности каждого такого мирянина к несению монашеского креста. В греческом языке такой человек называется «докимос». Но есть в греческом языке и слово «ипотактикос», для точного перевода которого русского эквивалента мы не нашли. Оба этих слова принято переводить как «послушник». Разница же заключается в том, что «ипотактикос» — это тот, кто находится под чьей-то властью, исполняет чью-то волю и указания независимо от того, кто он — мирянин или епископ. Достаточно того, что он добровольно обещает исполнять волю и наставления им избранного духовного руководителя, живет вместе со своим старцем и отсекает свою волю, предавая всего себя в его руки. Поэтому, читая греческие книги, мы должны помнить, что послушниками могут являться не только миряне, но и монахи-схимники, иеромонахи и т. д. В общих чертах отношения старца и послушника складываются следующим образом.

Все афонские монастыри имеют собственные земли с домами-каливами или келлиями[1]. Если в такой каливе находится домовая церковь, то калива получает то же название, что и церковь. Тот, кого монастырь назначает владельцем той или иной каливы-келлии, становится ее старцем. Тот же, кто желает вести монашескую жизнь в этом месте, приходит к старцу келлии и просит принять его в качестве послушника. Чаще всего это бывают, конечно, миряне, и старец становится их восприемником при постриге. Всякий послушник, давая монашеский обет, пребывает в святом послушании у своего старца до самой его смерти. По афонской традиции, первый из пришедших к старцу послушников после его смерти наследует права на каливу и сам становится ее старцем. Другие послушники, пришедшие позднее, обязаны подчиняться уже своему новому старцу.

Еще одна из причин, которая побудила к переводу данной книги, — это желание пополнить нашу духовную литературу новой книгой, рассказывающей о воистину великой добродетели, называемой послушанием.

Старец Ефрем прожил на Святой Горе 65 лет (42 года послушником) и всей своей жизнью прославил святое послушание. Своим личным жизненным опытом, во всей глубине и полноте, старец Ефрем явил нам основу основ правильного монашеского устроения — послушание. Поэтому не случайно, что именно он, столько лет подвизавшийся в послушании, так много укреплял и поддерживал в 80-х годах молодые братства, которые возрождали общежительный устав святогорских монастырей. Ведь краеугольным камнем любого общежития является послушание своему старцу-игумену.

Но не только о послушании идет речь на этих страницах. Перед нами раскрывается жизнь афонских монахов во всей ее полноте, без излишних прикрас и преувеличений: быт келиотов, их характеры, подвиги и падения. Нас подкупило благочестивое желание авторов книги ничего не приукрашать в рассказе о своем Старце, чтобы сохранен был подлинным облик живого и близкого им отца Ефрема Катунакского.

Старец Ефрем не оставил после себя какого-либо систематизированного учения. И во время бесед, и в ежедневных поучениях своему братству он никогда не богословствовал и не философствовал, а использовал примеры из своей жизни, из писаний святых отцов, из жизни и духовного наследия старца Иосифа Исихаста[2]. У старца Ефрема были две излюбленные темы: послушание и молитва. В силу своей цельности и простоты Старец старался посвятить всех жаждущих в тайну благодатных состояний, которыми столь часто одаривал его Господь, при этом он считал эти состояния возможными для всех, достойно подвизающихся.

Старец Ефрем Катунакский еще при жизни получил широкую известность как подвижник, стяжавший благодатные дары от Господа. Это был истинный ученик Христов — носитель богодухновенного святоотеческого предания. Хотелось бы, чтобы встреча со Старцем на страницах этой книги обогатила и наш духовный опыт.

«Не говорите, что невозможно воспринять Божественного Духа. Не говорите, что возможно спастись и без Него. Не говорите поэтому и того, что кто-либо делается причастником Его в неведении. Не говорите, что Бог не бывает видим людьми. Не говорите, что люди не видят Божественного света, или что это невозможно в настоящее время. Никогда, друзья, это не было невозможным, но и весьма даже возможно для желающих, для тех исключительно, которые, проводя жизнь в очищении от страстей, соделали чистыми умные очи». Прп. Симеон Новый Богослов[3].

ВСТУПЛЕНИЕ

«Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков…» — возглашал Старец, начиная Божественную литургию. Голос его, мелодичный, глубокий и кроткий, словно бы дошедший до нас из прикровенного Горнего мира, пытался преодолеть границы пространства и времени, дабы излилась в мир дольний вечная, непостижимая умом, животворящая и обожествляющая благодать Святой Троицы. Старец очень любил этот возглас. Мы верим, что и теперь он пламенно славит Царствие Божие, пребывая в нем, запечатленный благодатью, изливающейся от милосердного и нежного Отца, вечно приносимого в жертву Сына и дарующего сердцам нашим все блага Святаго Духа. Благодарим и мы Бога, Который даровал нам Старца и продолжает одаривать Церковь Свою святыми старцами.

Издавая эту книгу, мы желаем почтить нашего Старца — хотя бы и таким далеко не совершенным образом, ибо честь святому — подражание ему, как говорит св. Иоанн Златоуст. А так как о нас свидетельствуют дела наши, то, воспользовавшись воспоминаниями о жизни Старца и его поучениями, возгреем ревность о Боге в сердцах наших, которые подвергаются опасности совсем охладеть. И если кто-то из читателей почерпнет из наших писаний силу и мудрость для ведения духовной брани и для возрастания о Господе, пусть помолится о нас, смиренно пишущих.

Мы знаем, что Старец не хотел, чтобы о нем писалось что-либо. Однако же он был настолько заботлив и мудр, что не связывал и в этом наших действий. Так что у нас оказалась возможность посоветоваться с другими отцами, в результате чего мы смогли опубликовать в этой книге его жизнеописание, поучения и некоторые письма.

Старец часто говорил: «Сколько имеешь — столько и получишь» или: «Каково твое устроение — такими будут и речи твои». Составляя жизнеописание Старца (для первой части этой книги), мы заранее знали, что, несмотря на наши попытки, не сможем во всей полноте передать в слове те благодатные духовные состояния и те созерцания погруженного в молитву ума, которые существуют в области неизреченных глаголов. Мы не сможем выразить их сущность, поскольку и при жизни Старца понимали их только в меру недостоинства нашего, когда он что-то нам приоткрывал. Зачастую же смысл их ускользал от нашего внимания — то ли потому, что Старец по своему смиренномудрию умалчивал об этом, то ли потому, что жизнь рядом со Старцем стала привычной, или же просто из-за нашей лености. И все же то, что мы слышали, видели и восприняли возле него, постараемся донести до читателей, испрашивая у них снисхождения к нашей немощи.

Во второй части книги приводятся поучения, записанные с магнитофонных кассет. Устное слово Старца передается без какого-либо нашего вмешательства, кроме незначительных малопонятных мест.

В третьей части публикуются некоторые из множества писем, адресованных родным, друзьям, знакомым, страждущим, а также принадлежащие перу Старца сообщения по разным поводам или просто духовные размышления. Старец не заботился о стилистике своих писем и составлял их таким образом, чтобы ясен был главный смысл. Мы дословно воспроизводим тексты Старца, а также отдельные выражения, заглавные буквы, которые он использует, однако, исправляем незначительные орфографические ошибки и неточности пунктуации. Перед некоторыми текстами даются необходимые пояснения. Комментарии внутри скобок и ссылки на Священное Писание сделаны нами. Сами же цитаты приводятся в том виде, как их произносил или записывал отец Ефрем. Мы благодарим и призываем молитвы Старца на всех тех, кто или письменными воспоминаниями, или же своими меткими замечаниями помог нам придать книге тот вид, в каком она предстает перед вами.

От лица братии иеромонах Иосиф. Пятидесятница, 2000 г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

ПРОИСХОЖДЕНИЕ — ДЕТСКИЕ ГОДЫ

Родители мои были люди бедные, — скромно признавался отец Ефрем. — Они были крестьяне. У отца моего было немного землицы. Раз в год он ее засевал, да только что было взять с нее? Иногда земля что-то и рождала, а иногда — только семя забирала. И чтобы нас выучить, чтобы Нодас и я закончили гимназию, отец изнемогал в трудах, материально был истощен, и, когда я ушел на Афон, был весь в долгах».

Родители отца Ефрема жили в деревне Амбелохори, близ Фив. Там он и родился 6 декабря 1912 года, в день Святителя Николая. Семья была патриархальной: во главе ее — уважаемый и весьма строгий дедушка, деревенский священник отец Никита, с матушкой-супругой. Отца будущего старца звали Янис, мать — Виктория, имена детей — Эпаминонд, Евангел (мирское имя старца), Елена и Харалампий; у дедушки о. Никиты было еще трое сыновей и две дочери.

Евангел родился в то время, когда его отец, бывший на войне, участвовал в освобождении Салоник под предводительством наследника греческого престола Константина I[4]. Виктория, жена его, будучи беременной (перед рождением Евангела), терзалась помыслами: живя в доме родителей мужа, где ее принимали скрепя сердце, и зная, что муж где-то далеко на войне, она находилась в неведении, когда вернется ее супруг, и вернется ли он вообще. Так, с двухлетним Эпаминондом на руках, она искушалась мыслью: «Ну на что мне еще один ребенок?» Поэтому и во время работ она не очень-то заботилась о себе. Простодушная Виктория позднее, когда узнавала о духовном возрастании своего сына на Святой Горе, плакала и признавалась: «А я, дура, тогда хотела, чтобы помер мой ребенок, а ведь он своей праведной жизнью и молитвами спасет меня». Она всю жизнь просила Бога, за молитвы ее сына, простить ее, дабы сподобиться и ей принять ангельский монашеский образ.

Детские годы Евангел провел в родной деревне Амбе-лохори. Когда он учился в первых классах начальной школы, родители его уехали из деревни, оставив свой дом, и поселились в Фивах, чтобы облегчить получение образования для своих детей.

Евангел окончил шестиклассную гимназию в 1930 году. Он был хороший ученик, чистый и прямой юноша, послушный родителям и терпеливый в трудностях. Привыкнув ходить на службу в соседнюю церковь Пресвятой Богородицы, он рано познакомился с монахами и монахинями, посещавшими Фивы. Однажды он встретился и с будущими своими старцами: отцом Ефремом и отцом Никифором, которые, будучи родом из Фив, навещали свою родину.

Он выучился сознательно исповедоваться и совершать то молитвенное правило, которое дал ему духовник: поклоны, четки, чтение духовной литературы. Младший на десять лет, его брат Харалампий (сейчас он генерал в отставке) рассказывает, что по ночам он часто просыпался от стука ударяющихся об пол четок Евангела, делающего поклоны. Старший брат, успокаивая заспанного ребенка, оправдывался: «Среди ночи, Харалампушка, небеса открываются». Как-то, будучи еще учеником гимназии, собираясь идти на экзамен по математике, Евангел чем-то рассердил свою маму и ушел, не получив ее благословения. Он справился с заданием без затруднений, получив конечный результат: дробь 12/4. Шепотом он поинтересовался у других учеников, и те ему ответили, что правильный результат должен быть: 3. Несмотря на все попытки найти свою ошибку, он ничего не добился. Наконец, слегка огорченный, он сдал лист. Выйдя во двор, он вдруг понял свою ничтожнейшую ошибку: он не упростил дробь! Этот случай отец Ефрем рассказывал очень часто, отмечая большое значение родительского благословения для детей.

Атмосфера семьи очень помогала духовному росту Евангела. Отец его был муж строгий, честный, трудолюбивый. Мало того, что он был хорошим семьянином, он всегда был готов придти на помощь ближнему, когда тот имел нужду. Обладая темпераментным и даже вспыльчивым характером, он, бывало, внушал страх своим детям, однако его простота, искренность, заботливость и доброта создавали вокруг него атмосферу доверия. Хотя отец и пел на левом клиросе в церкви, ему не особенно нравилось, что Евангел часто ходит по монастырям. Тем не менее он в последние годы жизни сподобился стать монахом в Катунаках, рядом со своим родным сыном.

Мать Евангела была одарена большим сердцем, исполненным любви и добрых чувств к своим детям и ко всем людям. Она обладала огромным терпением и выдержкой, ей удалось ужиться даже со старым свекром, о. Никитой. Из всех родственников, находившихся у его смертного ложа, только она одна получила его особое благословение. Пораженный болезнью — односторонним параличом, он тогда уже не мог разговаривать. Подозвав ее поближе к себе жестом, он сжал ее руку и, растроганный, указал ей пальцем на небо. Столько лет она не удостаивалась благосклонности свекра и получила ее только в самом конце, единственный раз — но уже навсегда.

Она часто и щедро раздавала милостыню, многократно к ней приходили нищие и просили о помощи. Супруг Виктории нередко ругал какого-нибудь назойливого попрошайку: «Ну-ка, шагай отсюда, дурень, ты вчера уже приходил!» Виктория, вынужденная выпроваживать бедолагу, говорила: «Правильно тебе говорит господин Янис», и одновременно тайком совала ему что-нибудь в руку. Многие годы она молила Божию Матерь (внуки часто слышали ее шепот): «Пресвятая Богородица, я грешная женщина, но прошу Тебя, если это возможно, помоги мне стать монахиней». И действительно, Пресвятая Дева удостоила ее ангельского чина незадолго до смерти.

Вот с таким духовным и образовательным багажом после окончания гимназии Евангел начал устраивать свою жизнь. Но ему встретились непреодолимые препятствия. Вначале он сдал экзамен в школу почты и связи, но, кажется, требовалась протекция, которой у него не было, и его не приняли. На обратной стороне одной из своих фотографий того времени, которую он послал старшему брату, написано: «Кандидат в школу Т. Т. Т.[5] Евангел Иоанну Папаникитас, 18 лет. Горечь, мучения, расстройства. Не поступил. 25. 10. 30 г.» Позже он пробовал поступить в жандармерию, но ему сказали, что в этот год приема не будет. В конце концов он подготовился и сдал экзамены в школу летчиков. После медицинского осмотра врачи записали в его карте: «Тахикардия. Не годен».

Он смотрел на своих друзей и соучеников по гимназии, делающих карьеру, а сам оставался ни с чем. Подрабатывал только на случайной работе, и вскоре почувствовал, что он обременяет семью. Наконец, он решил пойти в армию, чтобы исполнить по крайней мере хоть эту обязанность, но и там не был принят. Язвы, которые образовались на ноге из-за аллергии, вынудили военных врачей дать двухлетнюю отсрочку. Их диагноз был таким: «Трофическая язва, излечивается со временем». Так Евангел уверился, что Господь ему указывает путь на Святую Гору. В тот период простодушная Виктория увидела во сне почтенного старца, говорящего ей: «Там, куда сейчас направляется твой сын, у него все получится». Таким образом, 14 сентября 1933 года Евангел праздновал Воздвижение Честнаго Креста уже в пустынных Катунаках.

ГЛАВА 2

В КАТУНАКСКОЙ ПУСТЫНЕ

Место безмолвия

Уделье Катунаки, похожее на огромное каменное объятие, распростертое над Эгейским морем, находится на юго-западном побережье Святой Горы. Гигантский шрам, перпендикулярно прорезающий скалистое тело горы, берет свое начало у моря и достигает вершины остроконечного конуса горы Афон. В покойной чаше этого ущелья разбросано четырнадцать домиков, цепляющихся за неприступные и обрывистые скалы. Если смотреть со стороны моря, их легко можно принять за орлиные гнезда.

Чтобы добраться сюда в 1933 году, нужно было в Дафни (гавань Святой Горы) сесть в большую лодку с веслами и терпеливо плыть мимо монастырей и скитов у южного побережья. Пристани в Катунаках тогда не существовало. Когда на море был штиль, вместо пристани использовался большой прибрежный камень. В противном случае нужно было идти пешком до скита Святой Анны, и этот путь был в три раза длиннее. Дорога к каливам представляла собой узкую тропинку, где часто не могли разойтись два человека. Она змеилась между скалами, каменными оползнями, оливковыми деревьями, дубами и скалистыми выступами. Где-то вырытая на земляных откосах, где-то вымощенная камнями, а где-то — просто канава, образовавшаяся от дождевой воды, узкая, незаметная, лентообразная тропинка, извиваясь, устремлялась по неприступному ущелью. Обливаясь потом, шаг за шагом с трудом поднимаешься по ней — стойко и терпеливо. Каждый шаг — узелок на четках, каждый узелок — одна молитва, каждая молитва — горячее, прерывающееся дыхание, каждый вздох — и все ближе к каливе твоя торба за спиной, наполненная предметами каждодневного быта, а нередко и строительными материалами: цементом, песком, дровами и тому подобным.

Окрестные домики, маленькие, аскетичные, напоминают неподдающиеся разрушению мощи аскета, — с головой-церковью на восток и ногами-келлиями на запад. Постройки эти источают благоухание ладана, шелест пения и молитв монахов. «Говорят, — объяснял отец Ефрем, — что давным-давно поселились в районе Катунак около двадцати монахов, выходцев из Палестины и Египта, изгнанных вторжением арабов[6]. В своем засушливом климате они жили, довольствуясь хлебом, водой и солью. Великого воздержания были люди. Они хотели придерживаться такого же рациона и на Святой Горе, но не выдержали. Повышенная влажность, холодные ветры и другие сложности вынудили святогорцев с самого начала использовать растительное масло, сыр, рыбу, немного вина для состарившихся. Так за два-три года они все умерли, остались только следы их пребывания — катуния, и место было названо Катунаки»[7].

Возможно, что первые каливы Катунак уже с тех пор стали появляться на обрывистых склонах ущелья. Это были, действительно, лачуги без всяких архитектурных ухищрений, вмещавшие одного или двух аскетов. После отшествия ко Господу первых монахов они разрушились, став жертвой суровых погодных условий. Существует несколько пещер, которые были некоторое время прибежищем древних кочевых аскетов, ведущих подвижническую жизнь. Прочно построенные домики и церквушки, которые существуют еще и сейчас, начали возводиться в середине XIX века. Значит, более организованная жизнь маленькими или большими братствами имеет около ста лет истории. Все это время Катунаки были плодоносящим духовным ульем.

На высоте 250 метров над уровнем моря, в глубокой расселине ущелья, наполовину скрытая за скалами, находится калива преподобного Ефрема Сирина. Венчает это строение расположенная на втором этаже церковь с четырнадцатью стасидиями, весьма просторная для Катунак. С западной стороны к ней примыкает внутренний коридор с двумя небольшими келлиями, заканчивающийся комнатой побольше, которая раньше использовалась как швейная, а сейчас как гостиничная. Под ней, на первом этаже, находится такая же по площади кухня. Внизу под кухней есть небольшой подвал с люком, используемый в качестве естественного холодильника. С восточной стороны к кухне примыкают две маленькие келлии, похожие на верхние. Под церковью находится просторная кладовая.

Двери низенькие и узкие: нагибаешься, чтобы пройти в них. Келлии рассчитаны только на то, чтобы в них поместились одна узкая деревянная кровать и напротив сундук для одежды — остается лишь маленький проходик. Эти келлии с низким потолком напоминают большие коробки или маленькие пещерки — куколи для тела и в большей степени для духа, который старается собраться в молитве. Только окошко на южной стороне открывает вид на море и на небольшой кусочек неба.

Внешние стены — северная и южная — широкие, каменные, шестьдесят сантиметров толщиной, закрепленные земляной глиной с известкой. Внутренние стены — легкие, тонкие, плетеные из ветвей и покрытые штукатуркой. Полы на этажах деревянные, крыша покрыта местными тонкими, как пластины, камнями, посаженными для теплоизоляции на глину. С южной стороны церкви и гостиничной находились два больших деревянных балкона (позднее застекленные и использовавшиеся как помещения для сушки белья) с каменными ступенями для доступа с первого этажа. Во дворе — каменная подземная цистерна (объемом шесть кубометров), изнутри обмазанная землей вулканического происхождения с острова Санторин, которая сохраняет воду чистой и здоровой. На расстоянии тридцати метров от цистерны, в нескольких шагах от основной пешеходной дорожки Катунак, находится калитка во двор, с навесом из каменных плиток. В глубине двора расположен туалет.

Вокруг дома — созданные вручную небольшие площадки, засыпанные землей. В центре той, что побольше, — высокая смоковница под названием «Германия» — источник сладких сухих смокв для угощения не столь частых паломников и для утешения уставших монахов. Старцы говорили: «Когда появился лукум в Катунаках — засохла смоковница». И с сожалением качали головой.

Старцы

Первым устроителем каливы преподобного Ефрема был старец Лонгин — монах монастыря Ксенофонт и капитан монастырской лодки. Как-то раз во время плавания он почувствовал, что какое-то препятствие останавливает ход лодки. Склонившись к носовой части, он, к своему удивлению, увидел «прилепившуюся» небольшую икону Богородицы, которая называется «Владычица Ангелов». Когда отец Лонгин обосновался в Катунаках, он взял эту икону с собой для благословения и молитвенного предстательства. Примерно в середине XIX века он построил небольшую келлию с печкой. Затем к нему пришел монах Ефрем, молодой, энергичный и трудолюбивый. Оставив свою родину — Фивы, он предался аскезе, возвел церковь и отстроил всю пустынь. Собственно он и был основным строителем келлии преподобного Ефрема. В 1907 году ему удалось построить большую прочную стену, которая ограждает церковь с востока и севера, удерживая горную породу и землю от случайных каменных обвалов. Впоследствии к старому монаху Ефрему присоединились: монах Никифор, будущий иеромонах, родом из Фив; монах Лонгин, послушник старого Ефрема, самый младший из всех, валах[8] по национальности; монах Прокопий, тоже из Фив. Послушник Лонгин вскоре был призван ко Господу: он заболел туберкулезом и умер. Возможно, потому так возлюбил его Господь, что он был, действительно, монахом истинного послушания и любви и имел множество добродетелей.

Труды новоначального

В 1933 году к этой братии присоединился и наш Евангел. Он застал старца Ефрема в весьма преклонном возрасте: ему было восемьдесят лет. Отец Никифор и отец Прокопий были в средних летах — Евангел познакомился с ними еще живя в Фивах. Они общались между собой, и поэтому он пришел именно к ним. Старец Ефрем был достойный монах, но весьма крутого нрава. Быть у него в послушании для юноши, образованного и воспитанного в обстановке семейной любви, изначально представляло собой изрядную трудность. Отец Ефрем вспоминал, что во время исповедания помыслов он получал от своего Старца утешение, но в быту Старец был требовательным, строгим и язвительным сверх всякой меры.

— Не знаешь, как замесить тесто? Как замесить тесто не знаешь? — спрашивал Старец.

— Да разве он сможет нормально упокоить мою старость? — «капризничал» Старец, испытывая послушника.

— И чего ты явился сюда? — продолжал он еще больше уязвлять самолюбие юноши.

— Простите, — шептал смиренно Евангел, — я постараюсь научиться.

— И к чему мне оно, образование твое? — бросая хмурый взгляд, в другой раз замечал Старец, затрагивая очень чувствительную струну сердца послушника.

«Смирялся и слушался, — рассказывал позднее отец Ефрем. — Но однажды меня одолел помысел задать нахлобучку своему Старцу. Я, мол, гимназию закончил и не какой-то там чурбан неотесанный! Однако я сдержался и ничего не сказал». Иногда, конечно, старчик был совсем в другом настроении: «Ну, этот, грамотный, если зайдет в библиотеку — ой-ой-ой!» — и восхищался образованностью своего чада.

До последних дней отец Ефрем со смехом вспоминал один казус, который с ним произошел в начале его монашества. Здорово же ему тогда досталось!

— Что это такое за „терпнас"? — кричал рассерженный старец. — Что за „терпнас"? Открой глаза и посмотри, что написано в книге!

А случилось вот что. Накануне праздника святых Сорока мучеников старец Ефрем велел новоначальному посмотреть в церковный устав, какую стихиру нужно петь. На самом деле, первая стихира была «Терпящая настоящая доблественне», но уставное указание имело сокращения: «Терп. наст.». Ох — и рассердился тогда старец Ефрем, а наш о. Ефрем от души смеялся, передавая этот эпизод «в лицах».

Старец Ефрем наставлял послушника, что после прикладывания в церкви к иконам он должен, как и все монахи, сделать три поясных поклона находящимся в храме. На первой же литургии Евангел, видя, как предшествующий ему некий новоначальный монах делает земные поклоны, повторил то же самое. И… получил справедливое замечание старца Ефрема: «Значит, ты предпочитаешь подражать чужому монаху и не слушаться своего Старца?»

Так в терпении, борясь с внешними и внутренними трудностями, находясь в послушании, начал он свою монашескую жизнь — так же, как и другие новоначальные.

Однажды ему сильно захотелось повидать свою дорогую маму. Сердце как бы говорило ему: «Лишь бы ее увидеть, а там — хоть умирай». Тогда он поднялся в церковь, стал напротив иконы Богородицы «Владычица Ангелов», что в иконостасе, и сказал: «Пресвятая моя Богородица, с того времени, как я пришел на Святую Гору, только Тебя имею своей Матерью». Мгновенно помысел, который его беспокоил, был отсечен от сердца.

Как-то вместе с отцом Никифором они пошли для каких-то работ в скит Святой Анны. Думая, что, вернувшись домой, он уже не успеет на трапезу, на обратном пути он скушал больше обычного из собранных смокв. Однако, вернувшись в Катунаки, они успели на трапезу и поели, как положено. Но подвижническая совесть Евангела не могла успокоиться, пока он не вложил палец в гортань и не изверг наружу то, что съел. Потом он все рассказал старцу Ефрему.

В прежние времена монахи вкушали трапезу раз в день, после вечерни. Евангел, будучи юным и еще неокрепшим, испытывал большие затруднения, чувствуя голод целый день, но стеснялся попросить сделать исключение для себя.

Ему приходилось частенько ходить в скит Святой Анны за овощами и чтобы помолоть зерно. Ходил он и в монастырь Святого Павла, чтобы отнести сшитую одежду для монахов, так как в те годы среди рукоделий в Катунаках было и портняжничество. Ему, не привыкшему к изматывающим телесным трудам, грозила грыжа. Евангел молил о помощи святую Параскеву, и она сама явилась ему во сне и успокоила его, сказав, что он здоров.

Помог ему и блаженной памяти почивший игумен монастыря Святого Павла отец Серафим, который дал бандаж, — он всегда был при отце Ефреме до последних дней его жизни.

Из воспоминаний о том времени, когда отец Ефрем посещал монастырь Святого Павла, примечателен один эпизод, свидетельствующий о силе монашеского слова «простите». Каждый раз, идя в монастырь, он проходил через монастырский сад, и садовник его нагружал разными продуктами для старцев в Катунаках. Игумен, отец Серафим, как-то сказал Евангелу: «Дитя мое, с отцом Венедиктом, нашим садовником, много не общайся, потому что он сложный человек».

Как-то раз садовник дал ему штаны для починки. Когда они были готовы, Евангел оставил их у игумена вместе с другой одеждой. Проходя, как обычно, через сад, Евангел встретил отца Венедикта.

— Где мои штаны? — гневно спросил он ошеломленного юношу, остановившегося на каменных ступеньках, ведущих в сад.

— Я их оставил у игумена, — ответил тот, оказавшись в некотором замешательстве от тона садовника.

— Ах, ты!.. Тебе их что, — игумен дал? — вознегодовал отец Венедикт. Уставший после дороги юноша не смог сдержаться и воздал ему тем же.

— А что, разве далеко находится игумен, чтобы их взять? — резко выкрикнул он и, добавляя масла в огонь, продолжил:

— И если бы у тебя была совесть, ты сказал бы мне спасибо за то, что починили твои штаны, и дал бы мне что-нибудь с огорода, и я бы спокойно пошел по своим делам.

Садовник вскипел и как невменяемый стал шарить руками, чтобы найти камень и швырнуть им в дерзкого юношу. Но Господь надоумил юного послушника, и тот, склонившись в низком поклоне перед садовником, проговорил:

— Прости, отче, согрешил.

«Вы бы видели, что стало тогда», — вспоминал отец Ефрем, восхищаясь силой этого «простите». Садовник выпрямился, руки его беспомощно повисли, как плети.

— Ну что тут поделаешь, — пыхтел он, уже обмякнувший и обезоруженный.

— Прости, отче, — повторил юноша, — по слабости человеческой лишнее слово выскочило, прости меня!

— Ну ладно, Бог простит, — сказал уже снисходительно садовник и с тех пор всегда нагружал его огородными плодами, когда тот проходил мимо.

Однако враг не переставал воевать против новоначального монаха, воздвигая на его пути все большие трудности, пытаясь отвлечь его ум от духовных ценностей монашеской жизни. Так, например, некоторые незначительные мелочи в жизни старцев его искушали и мучили, подталкивая уйти из Катунак. Пять лет его терзал этот помысел. Однажды, будучи в расстроенных чувствах, он сидел в глубине каливы, и какой-то проходящий мимо монах спросил его о причине расстройства. «Да вот, здешняя обстановка меня угнетает», — ответил послушник. «Но ведь есть и другие пристанища на Святой Горе», — заметил монах. «Нет, отец! — сказал юноша решительно. — Пресвятая сюда меня привела, здесь я и останусь до конца». Так с помощью Божией Матери и случилось.

Старчики у Евангела были люди простые. А молодой послушник, со всем присущим молодости жаром, знаниями, которые он получил в гимназии, жаждал большего. На внутренней стороне двери своей келлии карандашом он изобразил могилу и написал несколько характерных слов: послушание, терпение, молитва и др. Время его было распланировано так, что каждый час посвящался определенной молитве. Чаще всего это были тропари святым. Таким образом, он старался держать свой ум в постоянной молитве. Позднее возникло и чувство умиления. Оставаясь незамеченным или на службах, или при занятиях рукоделием, да и вообще где бы то ни было, он постоянно возгревал в себе слезы умиления. «Я мог плакать, когда хотел и сколько хотел. Однажды, в то время, когда один брат читал в церкви, ко мне пришло состояние глубокого сокрушенного умиления, и я увидел, что душа моя устремляется на скалы и созывает всю тварь славословить Бога. Что это было такое? Кого спросить?» — размышлял он в то время. Позже он научился у старца Иосифа подвизаться Иисусовой молитвой: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!»

Когда прошло шесть месяцев со дня прихода Евангела в Катунаки, старец Ефрем послал его вместе с отцом Прокопием в Великую Лавру, в ведении которой находится пустынь Святого Ефрема и вся область Катунаков. Он послал его взять разрешение и благословение монастыря на монашеский постриг. По правилам же, каждый послушник может стать монахом только после одного года испытания. Монастырь, исходя из практики икономии[9], дал такое благословение. Однако посоветовал не постригать сразу в схиму, а сначала в рясофор. Итак, в четвертое воскресение Великого Поста 1934 года, в день памяти святого Иоанна Лествичника, Евангел был пострижен в рясофор с именем Лонгин. Старец Ефрем был к тому времени серьезно болен тяжелой простудой, которая развилась в двустороннюю пневмонию. Врач был человеком почти неведомым в те времена среди скал Катунак. Через два дня после пострига Евангела, старца Ефрема болезнь скрутила, так, что он отошел ко Господу. Новым старцем каливы стал иеромонах Никифор, который на праздник святого Ефрема 28 января 1935 года постриг монаха Лонгина в великую схиму и назвал его Ефремом, дав имя несколько месяцев назад почившего Старца. Со своим новым старцем отцом Никифором молодой монах Ефрем прожил до сентября 1973 года. В 1936 году отец Никифор, видя доброе послушание, подвижнический настрой и достоинства монаха Ефрема, решил просить рукоположить его во дьяконы, чтобы иметь себе помощника в служении. Летом, когда он обычно навещал Фивы, он взял с собой и молодого монаха. Рукоположил его во дьяконы митрополит Кикладский Герман. Увидев высокого, серьезного, подходящего для священства монаха, владыка настоял на рукоположении его в пресвитеры, несмотря на его ранний возраст. 20 августа 1936 года отец Ефрем стал иеромонахом.

ГЛАВА 3

СО СТАРЦЕМ ИОСИФОМ ИСИХАСТОМ

Старец Иосиф

Впервые годы своего монашества, еще не будучи иеромонахом, отец Ефрем поднимался в горы несколько раз со своим старцем отцом Никифором, чтобы отслужить литургию в каливе Рождества Иоанна Крестителя, где жил старец Иосиф. Эта калива находится в скиту Святого Василия. Так началось их знакомство. Как и подобает молодым монахам, отец Ефрем рядом со старцами был молчалив, собран и кроток. Однажды старец Иосиф спросил отца Никифора:

— Оказывает ли послушание отец Ефрем?

— В послушании, в послушании, отче, — ответил отец Никифор.

«В эту минуту мне захотелось упасть на землю и поцеловать ноги старцу Иосифу, потому что я наконец-то услышал духовное слово». Отец Ефрем рассказывал, что тогда всех интересовало другое: сообразителен ли молодой монах, работящ ли, понимает ли что в рукоделии.