Помоги проекту - поделись книгой:
Ректор Корвус, видимо, решив побыть немного спонтанным и необузданным, начал назначать педсоветы еженедельно, но в разные дни. На этой неделе мы собираемся в понедельник. Можно подумать, что ничего хуже понедельника для такого мероприятия не придумаешь, но по мне так пятница хуже. Пятница это момент предвкушения, сладостный час свободы уже так близок, только руку протяни. Понедельник же никогда не скрывает своей сущности. «Рабочая неделя началась и никуда от этого не деться», — кажется, говорит он.
По пятницам преподаватели любят посидеть за кружкой эля, а в холодное время года и эгг-нога или глинтвейна в пабе «Старая ракушка», что в двух милях от академии. А вставать между уставшим профессором магической академии и кружкой эля в пятничный вечер просто-напросто чревато. Загрызут же. Загрызем. Ректору Корвусу еще предстоит это понять.
На педсовет я отправлялась с чувством выполненного долга — учебные планы я все же сдала — и с легким, почти незаметным ощущением дискомфорта. Может, мне не хотелось видеть ректора, а, может, хотелось провести вечер в пенной ванне и с новеньким журналом «Артефакты и ритуалы» в обнимку. А ведь еще новый выпуск ежемесячника для преподавателей заклинаний должен выйти…
В комнате отдыха преподавателей — проректор Каллахан наконец убедила ректора, что проводить совещания в комнате отдыха нормально и дисциплина от этого не пострадает — рекой лился чай. В ожидании ректора Корвуса преподаватели чаевничали и сплетничали.
— Слышал, ты отсадила дона Гаредоса от донны Первис, — обратился ко мне профессор Уэсливер едва лишь я устроилась в глубоком кресле с чашкой чая, куда профессор Мирскен плеснул украдкой немного виски из своей фляжки.
— И откуда информация? — ухмыльнулась я, пряча улыбку за чашкой.
Наша изолированная жизнь имеет свои последствия. Почти круглый год преподаватели и студенты заперты в академии и нам ничего не остается кроме как находить развлечение друг в друге.
— Гаредос чуть не сорвал мне лекцию, жалуясь на твой произвол своим друзьям, — ухмыльнулся Уэсливер и добавил с видом школьника, провернувшего свой лучший розыгрыш: — Пришлось дать ему дополнительный проект, который он будет выполнять в паре с моей лучшей студенткой — донной Первис. Так что он натворил у тебя?
— Творя заклинание, он допустил четыре грубые ошибки, — пожала плечами я. — Пора бы понять, что мы здесь не в бирюльки играем. Неверное заклинание может однажды стоить жизни самому Гаредосу или тому, кто окажется рядом.
— Иногда я думаю, не слишком ли рано мы принимаем студентов в академию? — по лицу Уэсливера скользнула тень. Длинные паучьи пальцы зарылись в начинающие редеть светлые волосы. — Нашим первокурсникам всего по пятнадцать. Что они могут знать о жизни? Хорошо хоть распределение начинается с четвертого курса, иначе даже не знаю, что бы мы с ними делали.
— Министерство считает, что трех лет вполне достаточно, чтобы понять, какое направление магии им ближе.
— А если недостаточно? Мы три года вдалбливаем в них прописные истины, учим их основам магии, а потом, когда только стоят на пороге всего, что может предложить им мир, требуем решения. Кто вы? Чем вы хотите заниматься? Не слишком ли рано для таких вопросов?
— Мередит, Митч опять пристает к вам со своими революционными идеями? — мягкая насмешка зажглась в кошачьих глазах Эхои Шикоби.
Мелодично позвякивая браслетами и серьгами, профессор Шикоби пробиралась на свое место у окна.
— Не слушайте его, дорогая, — ласково посоветовала она. — Его воля и в академию принимали бы сорокалетних.
Ее беззлобный тихий смех словно бы сделал комнату отдыха немного светлее и уютнее. Профессор Шикоби удивительная личность, преподающая в нашей академии артефакторику. На самом деле она могла бы заняться чем угодно, с ее-то талантами. Эхои Шикоби носит в себе пламя саламандры. Ее мать была перевертышем и могла принимать облик саламандры, Эхои не унаследовала ее дар в полной мере, но даже при этом, когда она куда-то приходит, то приносит с собой свет и тепло, которыми щедро делится с окружающими.
От матери же Эхои унаследовала яркую внешность, выделяющую ее из толпы: смуглая кожа, будто поцелованная солнцем, практически желтые раскосые кошачьи глаза, гибкое тело и копна темно-каштановых волос, отливающих золотом. Неудивительно, что каждый второй студент немного (или много) влюблен в пылкую, но строгую профессора Шикоби.
— А не ты ли жаловалась, что первокурсники пишут с орфографическими ошибками? — невинно спросил Уэсливер, наливая Эхои чай. — Может, еще годик-другой в школе поспособствовали бы повышению их грамотности?
— Да бросьте! — привычно отмахнулась Эхои. — Если студент второго курса сдает мне доклад, который называется «Артифакты падчинения», это не значит, что ему не хватило времени выучить, как пишется слово «артефакт» и слово «подчинение».
Я откинулась на спинку кресла, не без удовольствия наблюдая, как коллеги начинают свой очередной спор. Митч Уэсливер, кажется, не может прожить ни дня без дискуссии с Эхои. Интересно, когда она догадается? Впрочем, это не мое дело. Просто, когда проводишь столько времени в компании одних и тех же людей сложно не замечать некоторых вещей. Например, того, что профессор Шикоби на совещаниях всегда садится рядом с Уэсливером. А он приберегает для нее чашку чая под чарами стазиса и пару перечных печений, к которым она неравнодушна.
Оставив позабывших обо мне коллег, пылко рассуждающих о том, должно ли министерство включить в программу академии пару занятий по чистописанию и каллиграфии, я повернулась к старательно считающему петли Остерандо.
— Профессор, как поживает ваш гроздовник?
— Нет! — резко отрезал он и недовольно дернул длинным носом. — Я знаю, чего вы добиваетесь, профессор Маккой. Даже не думайте. Выбросьте эти мысли из вашей рыжеволосой головы и не смейте даже заикаться о гроздовнике! У девочки и так стресс!
Он ткнул в мою сторону спицей и сердито нахмурился. Профессор Остерандо всегда напоминал мне кроткого ягненка, но когда дело доходит до растений, он тут же превращается в свирепого льва. Низенький полноватый профессор весь как-то подбирается, воинственно выпячивает подбородок и сверкает бледными серо-голубыми глазами из-под седых хмурых бровей. Кажется, еще немного и он зарычит, демонстрируя свой оскал любому, кто посмеет даже подумать о том, чтобы приблизиться к малышке-гроздовнику.
— Ну, профессор Остерандо, — осторожно наступала я. — А я напишу заклинание для вашей больной цикламены. А то вы все с шарфами мучаетесь, — я кивнула на спицы.
— По-вашему, я готов променять одну невинную душу на другую?
Выражение оскорбленной невинности и священной ярости на лице профессора Остерандо подсказало, что, пожалуй, стоит отступить, передислоцироваться и вернуться со свежими силами чуть позже.
— О! Там э-э-э.. кажется, проректор Каллахан! Пойду поздороваюсь. Всего хорошего, профессор Остерандо.
С этими словами я резво ретировалась подальше от бешеного травника. Не то чтобы я боялась его, просто иногда стоит проявить мудрость и осторожность. Особенно если просишь растение у коллеги, который ценит эти самые растения чуть ли не выше людей.
Гроздовник мне нужен для практической демонстрации чар, открывающих замки, но, учитывая настроение профессора Остерандо, придется моим студентом пока довольствоваться теорией. А к Остерандо я потом подойду, когда придумаю, чем его умаслить.
Глава 10.
Проректор Каллахан досталась ректору Корвусу от предшественника. Эта женщина знает об академии все, поскольку сама закончила ее много лет назад и так и не смогла покинуть, оставшись работать сначала помощником преподавателя, потом преподавателем, а со временем доросла и до проректора.
За несколько простоватой внешностью кроется проницательный ум и опыт. А еще она не любит совать нос в чужие дела, что сразу накидывает ей несколько баллов в глазах окружающих. Возможно, дело в том, что ее нос-кнопка не отличается внушительными размерами, но, думается мне, дело скорее в принципах. В академии сложно не сплетничать. Все всех знают, всем хочется немного развлечься. Проректор Каллахан такие развлечения никогда не одобряет. Порой мне кажется, будто бы она сошла со страниц классического романа: практичная женщина, чтящая мораль и имеющая строгий нравственный компас.
— Чашку чая, проректор Каллахан? — предложила я, плюхаясь в кресло по левую руку от проректора, аккуратно раскладывающей бумаги на маленьком столике. Профессор Остерандо продолжает пронзать меня взглядом, так что лучше притаиться ненадолго.
— Если это тот чай, в который профессор Мирскен добавил щедрую порцию малопонятного пойла из своей фляжки, то я, пожалуй, откажусь, — не отрывая взгляда от листков, ровно ответила она. — И вам то же советую. Сегодня всего лишь понедельник, а эта его огненная вода способна вывести неподготовленного человека из строя на неделю, а то и дольше.
— Самый обыкновенный чай, — с улыбкой заверила ее я. — С липой, как вы любите.
— Ну, разве что с липой, — со вздохом согласилась она. — Ректор Корвус вот-вот придет, так что крохотную чашечку, пожалуйста.
— Думаете, он не знает, что вы живой организм, который периодически пьет чай? — наклонившись к проректору, прошептала я.
— Разумеется, знает.
Она вернула своенравный выбившийся волосок обратно в прическу — искусно заплетенную корону рыжевато-седых волос и мягко улыбнулась.
— Давайте сюда свой чай, несносная девчонка.
Я весело подмигнула и протянула ей изящную фарфоровую чашку. С проректором Каллахан у нас немного вольные отношения еще с тех давних пор, когда я, совсем еще зеленая преподавательница, разрыдалась однажды в аудитории после занятий. В тот момент я только и хотела, что уволиться. Немедленно, прямо сейчас. Мне казалось, что преподавателя из меня не выйдет никогда. Кажется, студенты мне тогда подложили клеющие чары на стул. Дурацкий и, в общем-то, безобидный розыгрыш, но для меня он стал последней каплей. Лекции я отчитала на автомате, стараясь держаться и не показывать своей слабости, но едва лишь за последним студентом закрылась дверь аудитории, разрыдалась, как малое дитя.
Там-то меня и нашла проректор Каллахан, вручившая мне хлопковый платок в крупную клетку и выслушавшая мое пылкое заверение в том, что я увольняюсь прямо немедленно и ноги моей больше не будет в этом проклятом месте. Студенты категорически отказываются воспринимать меня всерьез и уже не просто перешептываются, а переговариваются в голос, совершенно не стесняясь, старшекурсники позволяют себе похабные замечания, а один так вообще попытался облапать на днях, младшие курсы просто игнорируют каждое слово. Министерство сменило форму сдаваемой документации и теперь нужно заполнять все те же бумажки, но уже не слева направо, а справа налево. А теперь еще и эти идиотские розыгрыши!
Долго-долго я жаловалась проректору Каллахан, а она лишь терпеливо кивала и молча смотрела на меня пронизывающим взглядом. Когда я закончила она сказала:
— Дорогая моя, у тебя есть несколько вариантов. Ты вполне можешь пойти уволиться прямо сейчас, тогда тебе больше никогда в жизни не придется иметь дела со всем этим безобразием. Или ты можешь остаться и тогда тебе придется нелегко, очень нелегко. Эти дети уважают лишь тех, кто заслужил их уважение, согласно их собственным стандартам. Ты думаешь, что ты умна и знаешь все о своем предмете, но этого мало. Совершенно недостаточно просто знать что-либо, чтобы уметь научить этому других. Если решишь остаться, тебе придется найти свой подход к преподаванию и к студентам. Знаешь, в свой первый день в должности помощника преподавателя я по привычке уселась за студенческий стол. Думаешь, это прибавило молоденькой зеленой преподавательнице веса в их глазах? А во время своей первой самостоятельной лекции я перепутала листки и прочитала первому курсу лекцию для четверокурсников. Преподавание это очень нелегкий труд, профессор Маккой. Будет случаться много разного, ты будешь ошибаться, студенты будут тебя на этом ловить, будут побеги с лекций всей группой и забастовки, будут попытки нелепых розыгрышей и отличники, забрасывающие тебя пятью дополнительными курсовыми, потому что «я бы хотела немного дополнительных баллов, профессор». Тебя будет терроризировать министерство и особенно рьяные родители, которым непонятно, почему их замечательный умница-студент не смог сдать сессию и вот-вот вылетит из академии. Много всего случится, если ты решишь остаться, и только ты сама можешь решить, стоит ли оно того, нужно ли тебе это.
— А вы? — хриплым от слез голосом прокаркала я. — Вы не жалеете?
— Что отдала свою жизнь этой академии? — распознала суть вопроса проректор Каллахан. — Порой жалею, но дело в том, что я просто-напросто не могу представить себя в другом месте.
Именно тогда я решила остаться еще на некоторое время. Решила дать себе и академии еще один шанс. Конечно, сразу все не наладилось. Таких чудес не бывает, а ведь я специалист по чудесам. Однако постепенно, медленно и неторопливо, дела пошли к лучшему. Я научилась общаться со студентами и коллегами, смогла найти в себе силы противостоять министерству и родственникам — профессор Каллахан была права, это оказалось нелегко — полюбила бархатное ночное небо над академией и изучила здешний лес.
Я стала преподавателем случайно, но осталась и смогла найти здесь любимую работу и друзей.
— Добрый вечер, коллеги, — все нотки презрения зазвучали в холодном голосе. — Надеюсь, вы готовы разъяснить мне некоторые.. — ректор Корвус обвел комнату пристальным взглядом, — события, произошедшие на прошлой неделе.
И я не позволю никому, даже ректору, портить мне жизнь.
Пронзив взглядом всех и каждого, ректор приступил к масштабному разносу. Всякий руководитель знает, что в его распоряжении есть кнут и пряник, которыми он и оперирует, выбирая то, что нужнее в конкретный момент. У ректора Корвуса на этот счет свое мнение. Он использует кнут и засохший пряник, которым тоже можно огреть подчиненных.
Пугающе спокойным голосом ректор препарировал каждого из нас. Он по косточкам разбирал наши слабости, вытаскивал наружу страхи и промахи. Полная комната взрослых людей, многие из которых куда старше Корвуса, застыла в напряженном молчании. Мы сидели, потупившись, и ждали, когда же закончится экзекуция. Он прошелся по каждому, включая проректора Каллахан. Дисциплина отсутствует, успеваемость низкая, документы заполнены неверно, студенты… В общем, плохо абсолютно все.
Хуже всего то, что под ледяным взглядом ректора Корвуса не так уж сложно уверовать в собственную ничтожность. Он рвал и метал, целясь в самые незащищенные места, как волк, как акула, чующая кровь. Закончив, наконец, поносить нас на чем свет стоит, он отпустил преподавательский состав академии на свободу. Думается мне, что ректора Корвуса не раз еще помянут сегодня коллеги, закидываясь настойками пустырника. Что до меня, то я стиснула зубы и… промолчала. Не сегодня. Сегодня я буду примерной подчиненной. Ни слова не скажу.
Даже несмотря на то, что ректор довел профессора Остерандо до нервного тика и дрожи в руках. У бедолаги спицы ходуном ходят. Даже несмотря на то, что тихий профессор Гоббс будто бы стал еще тише и вжался в кресло, наверное, в надежде, что исчезнет и ускользнет от ректорского взора. А профессор Шикоби побледнела так, что веснушки еще четче проступили на смуглой коже и сжала челюсти так, что, кажется, вот-вот раскрошатся зубы. Да уж, умеете вы объединить коллектив, ректор Корвус. Никогда еще преподавательский состав академии не ненавидел так дружно одного-единственного человека.
Глубоко вздохнув, я вылетела из кабинета. Вылетела и замерла. Подумала немного. Вернулась.
— Ректор Корвус, вы не считаете, что…
— Не считаю, — резко оборвал он и захлопнул двери комнаты отдыха.
Вот и закончилась твоя буйная вспышка, профессор Маккой. Умеет же Корвус давить революционные порывы на корню. Талант. Тяжело вздохнув, я развернулась и пошагала прочь по коридору. Подняться в спальню, бросить сумку и осточертевшую мантию и вылететь прочь отсюда. Сегодня ночью только я и небо. На сегодня закончили. Хватит с меня тихого, пронизывающего насквозь голоса. Довольно этих непрозрачных намеков на некомпетентность, мою собственную и моих коллег. Хватит! Только не сегодня!
Глава 11.
Утром я выползла из постели с трудом. Все же не настолько молода уже, чтобы ночные залеты устраивать. Сентябрьская ночь была так хороша, что не хотелось возвращаться. Глупо думать, что такие порывистые и нерациональные поступки, как ночные полеты, когда на следующий день нужно рано вставать, это прерогатива лишь юности. Мы, преподаватели, не так уж сильно отличаемся от наших студентов. Да, чуть больше морщин на лице и волос в носу — это не то, о чем я хотела знать, но профессор Гоббс на прошлой рождественской вечеринке полчаса рассказывал мне о своих новых чарах для удаления волос в носу — однако суть остается та же. Люди не меняются, когда становятся старше. Не превращаются в каких-то мифических взрослых, мы совершаем все те же ошибки и глупости, что прежде. Просто теперь на нас смотрят молодые и думают: «Разве в его-то возрасте подобает так себя вести? Чудак он все-таки. Зачем ушел из преподавателей и стал выращивать розы? Ну не глупо ли?». А человек вовсе не чудак, у него, может, мечта. И то, что он долгие годы читал лекции по праву вовсе не отменяет того факта, что он тонкий цветовод. Вот так-то.
Пары проходят тихо. Рабочие вторники вообще редко бывают шумными. Студенты уже смирились с тем, что рабочая неделя началась, а до пятницы еще целая вечность, вот они и пытаются имитировать бурную деятельность или даже действительно учиться. Зависит от студента, конечно.
— Дон Дойченс, поведайте мне, пожалуйста, как вы будете формировать адресные погодные чары?
— Ну.. С удовольствием! — жизнерадостно брякнул студент, и аудитория радостно загоготала. И это четвертый курс. Ну, я же говорила… Мне еще повезло, что я не математик, иначе пришлось бы иметь дело с многочленами, а как знать, как бы отреагировали на это студенты.
— Замечательно. Приятно знать, что мой предмет вам настолько интересен. Итак, выйдите же сюда, к доске, и изобразите нам схему этого заклинания. Какая информация вам понадобится в первую очередь, чтобы задать нужные вектор?
— Ваш адрес? — предположил студент.
Дон Дойченс главный шут всего четвертого курса. У меня сложилось стойкое ощущение, что этого молодого человека манит карьера клоуна и он отчаянно пытается реализовать свои желания хоть где-нибудь, чаще всего, конечно, в аудиториях академии. Ох, дон Дойченс… Вы ведь не самый сложный тип в моем окружении.
— Если вы так жаждете поработать с адресами, я могу это устроить. В архиве как раз не помешает навести порядок. В картотеках сейчас творится настоящий хаос, и было бы замечательно, чтобы какой-нибудь доброволец рассортировал все личные дела бывших выпускников и освежил данные, если это необходимо. Очень радует, что именно вы, дон Дойченс, стали таким добровольцем. Работы предстоит немало, так что вы будете приходить в архив по четвергам и пятницам сразу после ужина. Желает кто-нибудь помочь дону Дойченсу? — я оглядела аудиторию. Желающих предсказуемо не нашлось. — Нет? В таком случае, продолжим. Итак, дон Дойченс, если известно, что чары нужны, скажем, для дона Гениццио, — я кивнула на соседа моей «жертвы», — с чего вы начнете?***Во время обеда я ухитрилась сцепиться с ректором. Не сильно, но немножко. И почему было не промолчать?Дон ректор имел удовольствие беседовать с проректором Каллахан. А я имела сомнительное удовольствие есть капустный салат без заправки и картофельное пюре с комочками. Видимо, у кухни выдался неудачный день.— Глэдис, — так уж вышло, что проректор Каллахан единственный человек в Форише Глас, к которому ректор обращается по имени — вы же понимаете, что исследования Купера-Новицки не последнее слово в науке. Заклинания, сделанные по их схемам мощны, но им недостает точности.Проректор Каллахан спокойно сделала глоток чая и удовлетворенно вздохнула.— Даже если так, семинар по работам Купера-Новицки я считаю полезным в первую очередь для старших курсов. Студентам не помешает немного расширить кругозор.— В учебном плане уже выделено место для новейших исследований, планировать новые семинары и лекции значит вмешиваться в работу министерства. Полагаю, лучше оставить все так, как есть.— Или можно урезать три лекции чиновника из министерства о профориентации и вместо этого рассказать о чем-то более полезном, — услышала я вдруг чей-то голос. Замерла, соображая, кто это такой смелый и дальше зазвучало: — Потому что в прошлый раз этот тип что-то тихо бубнил себе под нос в течение двух часов, а потом раздал брошюры министерства с вариантами вакансий. Брошюрки мы и сами студентам можем раздать, а время провести с пользой. Если уж дон ректор так сильно не желает вторгаться в святая святых — учебный план одобренный сверху.Ой! Я озадаченно уставилась в свою тарелку. Да что же они добавили сегодня в этот салат? Или в картофель? Сама бы я такое ни за что не ляпнула. Впрочем...Ректор Корвус внимательно слушал мою маленькую речь, ни единым мускулом не выражая недовольства.— Как любопытно, донна Маккой.— Профессор, — вежливо улыбнулась, или скорее оскалилась я. — Профессор Маккой.— Прошу прощения,
После лекции меня перехватила в аудитории Эхои. Мы никогда особенно не дружили, перебрасываемся парой вежливых фраз, как любые коллеги, но личных взаимоотношений между нами нет, а потому я немного удивилась, когда увидела ее в дверях кабинета.
— Привет! Ты занята? — проскальзывая внутрь, спросила профессор Шикоби.
— Не слишком, — покачала головой я. — У меня сейчас окно, так что за мое внимание с тобой могут конкурировать лишь эти сочинения, — я указала на две толстые стопки пергаментов и повернулась к доске, чтобы стереть жалкие попытки дона Стакермана изобразить схему ритуала плодородия. — Поскольку я явно предпочту тебя, можешь рассказывать, с чем пришла.
Эхои кралась по кабинету, словно кошка, осторожно ступая и словно бы принюхиваясь к воздуху, едва заметно шевеля носом.
— Все хорошо? — я одарила коллегу ободряющей улыбкой. — Ты выглядишь немного… — умолкла, подбирая слова, — настороженной.
Не самое подходящее слово, но наиболее близкое к тому, что сейчас олицетворяет собой профессор Эхои Шикоби.
— Пожалуй, можно и так сказать, — согласилась она, подходя к окну.
Выглянула, посмотрела вверх, в небо, взглянула вниз, на каменную стену, стремящуюся к земле. Третий этаж. Не так высоко, как я люблю, но все же уютнее, чем совсем на земле.
— Я хотела кое-что спросить у тебя, — мягким мелодичным голосом сообщила Эхои и вновь умолкла. Я молчала, решив не давить на нее. Если хочет, то спросит. Она обошла кабинет по кругу, поправила криво стоящие стулья, оставленные так после студентов, спешащих в столовую, дотронулась до потемневших медных ручек слегка покосившегося книжного шкафа, стоящего здесь, наверное, целую вечность. — Ты в последнее время не замечала ничего странного? — наконец сказала она.
— Например? Ты сейчас выглядишь довольно странно, это считается?
— Не думаю, — тень улыбки скользнула по губам Эхои, а затем исчезла, словно солнце, закрытое тучами. — Я обнаружила кое-что странное в работе с артефактами в последнее время. Подумала, что, возможно, ты тоже что-то видела.. слышала? чувствовала? Понимаешь?
— А что не так с артефактами?
— Занятно, что ты только задаешь вопросы, а ответов не даешь, — проницательно улыбнулась Эхои. — Совершенно разные артефакты, у которых нет ничего общего, начали вдруг чудить. Зеркало правды молчало два дня, а потом вдруг рассказало правду о человеке, который его когда-то создал. Без запроса, просто внезапно заговорило и вывалило никому не нужную правду. Вчера перед практическим занятием тестировала продуктовую скатерть. Редкоиспользуемые артефакты я всегда тестирую перед применением, слишком хорошо помню опыт своего бывшего профессора, у него однажды во время практики из безразмерного мешка посыпались разные заначки, которые он от жены прятал. Поверь, зрелище было то еще. В общем, скатерть выдала мне вместо жареной курицы целое блюдо плюшек с корицей. Срок годности у нее в порядке, магия функционировала исправно еще совсем недавно, при последней проверке перед началом учебного года. И это не все. Сапоги скороходы на днях пытались убежать, дубинка бей-беги избила ковер-самолет, тот потом страдал у меня в кабинете, ты же знаешь, у него тонкая душевная организация.
— Ты говорила об этом с кем-то еще?
— Подумала, что сначала стоит сверить показания с профессором, который ведет ритуалистику, а значит, тоже вынужден ориентироваться на изменения магического поля.
— Думаешь, дело в нем?
— Ни одного ответа и сплошные вопросы, — пожурила меня Эхои, мерцая золотыми глазами.
Глава 12. Профессор Шикоби
— Уж, как есть, — не стала отпираться профессор Маккой.
— Магия шалит, — разглядывая собственный маникюр, легкомысленно бросила Эхои Шикоби. — Играет, прячется, балуется, как котенок.
— И долго она будет шалить, по-твоему? — в светло-зеленых глазах Мередит Маккой плескалось сомнение напополам с настороженностью.
Эхои мягко улыбнулась коллеге.
— А вот этого никто не знает. Даже великий Визисерд едва ли дал бы ответ на этот вопрос. Я пришла к тебе, потому что ты могла что-то заметить. Да, конечно, чарами еще занимается Гоббс, но он теоретик и до конца сентября совершенно недоступен. Все свободное время он изучает буньипов и прикидывает, на кого лучше делать ставки.
— Уэсливер специализируется на чарах.
— Он простодушен, как дитя, если бы что-нибудь увидел, уже рассказал бы. Итак, я карты на стол выложила, теперь твой черед.
Профессор Маккой отвела взгляд, поправила очки. Эхои она нравилась. В Мередит Маккой был внутренний огонь. Эхои таких людей любила и уважала. Дружбы у них не сложилось, но к мнению коллеги она прислушивалась, потому и пришла в первую очередь именно к Мередит. Сейчас же коллега мялась и не давала вразумительного ответа. Если бы все было в порядке, она наверняка так и сказала бы, но она не говорила. Не говорила и она обратного. Лишь задавала вопросы. Это настораживало.
Смутное чувство беспокойства не давало Эхои покоя уже некоторое время. Рационального объяснения она найти не могла да и сомневалась, что оно есть. Будущее Эхои предсказывать никогда не умела, интуицией особенно не славилась, но сейчас нутром чуяла, что с магией в академии что-то происходит. Или просто в академии что-то происходит странное? Впрочем, когда в магической академии обходилось без странностей?
— Просто в лесу… — начала было Мередит. — Камни парили над землей, понимаешь? И никакого магического следа…
— Камни парили и все? — прищурилась Эхои.
— Да, — ответила Мередит. Эхои подумала, что она что-то недоговаривает, но давить на коллегу не стала.
— Ладно. Если вдруг увидишь еще что-то странное, скажи, пожалуйста. Коврик очень нервничает, он просто места себе не находит. Не желаю, чтобы еще кто-то попал в неприятности.
Поделиться книгой: