- Я ее почти трахнул, - признавался он чуть позже.

Вот оттуда пошло все дальнейшее, с этого "трахнем" во множественном числе, будто все уже было решено и неизбежно.

- Спиртику! - позвал меня шофер в гараж.

Я не хотел спиртику, но власть шофера надо мной была неимоверной.

Мы выпили спиртику, и тут в гараж пошла та самая медсестра. Я поспешил на выход и услышал ее слова: "Почему ты не сказал мне, что здесь Смирнов?"

Я до сих пор не знаю, к добру или к худу было ее незнание.

Дело так и закончилось ничем, но это была увертюра. Мне все еще казалось неправильным пить с шофером и медсестрой в гараже.

Вскоре я уволился.

Но демоны уже поджидали меня; они заранее разделились для верности на многие, многие персоны, и караулили.

Ксенофобия

Болеть неприлично.

Потому что любая болезнь - откровенная ксенофобия.

Даже убежденные либералы не свободны от первобытного греха иммунных реакций. Любое проникновение извне немедленно объявляется враждебным. Тупые антитела ведут себя настолько агрессивно и неразборчиво, что даже стыдно как-то находиться в культурном обществе.

Попытки примирения с возбудителями сифилиса, туберкулеза и проказы, давнишними соседями по планете, выглядят неуклюжими и лицемерными.

Все это оправдывается наглым изоляционизмом и бредовыми представлениями о видовом превосходстве, естественно приводящими к бытовому расизму, воинствующему половому натурализму и прочей необоснованной спеси.

Цивилизованный человек должен быть выше пещерных биологических реакций.

Стыдно, господа. Давайте научимся жить в гармонии с миром и не раскачивать лодку.

Наследие доминиканцев

Приятель-доктор читал мне книжку: "Основы судебной медицины", Медгиз, 1938 год, под ред. проф. Попова.

Первичные признаки смерти:

"Проба Жоза: кожу схватывают клещами.

Проба Дегранжа: инъекция кипящего масла в сосок.

Проба Розе: удары по пяткам.

Стальная игла, воткнутая в тело, у живого через полчаса теряет блеск.

Введение в вену флюоресцина вызывает у живого окрашивание кожи в желтый цвет. Проба опасна для живых ввиду развития гемолиза.

Стальная или платиновая игла, вколотая в сердце, у живого будет в движении".

Раздел "Огнестрельные ранения":

"Французские авторы так характеризуют выстрел в упор: "ничего снаружи, все внутри". Это не совсем так. При наших многочисленных опытах со стрельбой из нагана в упор даже при сильном надавливании ствола вокруг пулевого отверстия получалось кольцо копоти".

Перекур

Кардиологическая бригада любит психиатров.

С ними всегда отдыхаешь душой.

Сидит дежурный психиатр на телефоне, перебирает карточки:

- Девяносто девять! Сейчас сотый будет.

Звонит телефон.

Доктор, голосом автоответчика:

- Здравствуйте. Вы - сотый клиент, обратившийся за психиатрической помощью. Вы выиграли приз. Теперь вы можете по желанию лечиться в любом психиатрическом стационаре города.

...Стоит как-то кардиологическая "скорая" возле приемного покоя 3-й больницы, мается, тоскует. Бригада курит и наблюдает, как психиатры грузят в рафик троих крикунов.

Доктор-кардиолог тычет в дверной проем:

- Эй, четвертого возьмите - вон он раком стоит, пол лижет.

Психиатры:

- Может, он чистоту любит. Нет, этого пока не отдают.

Рассказ о шести-семи повешенных

Доктор со скорой в десятый раз мне рассказывает:

- Приехали мужики в парк Сосновка. У них там год назад товарищ повесился. И вот они решили помянуть, под тем же деревом. Явились, а там уже занято: висит кто-то.

Не понимаю, чему он удивляется. Повешенные, против ожидания, выглядят довольно мирно и не возбуждают никаких сильных чувств.

Помню, я увидел двух повешенных еще курсе на первом, до перестройки. Иду в институт и краем глаза отмечаю нездоровое любопытство редких граждан. Никакой толпы, только милиционер прогуливается.

Пригляделся: висят две тетки на одном дереве, ногами почти касаются земли. По виду - бомжихи.

Совершенно заурядная обстановка, птицы поют, троллейбусы ездят.

Потом ходили разные слухи: дескать, это мать с дочкой, неблагополучные. Кто-то им угрожал, и они всюду писали письма, и даже в Смольный обращались, но там эти жалобы, видимо, причислили к злополучным нападкам на дистанционное облучение.

Хорошо волкам среди многоголосого хора об их галлюцинаторном приближении.

Я и сам пробовал вешаться лет в пять, но меня отловили и наказали.

Шор

Нет ничего хуже, чем простудиться в жаркую погоду.

Помню, такое случилось со мной в Калининграде, после четвертого курса, когда я проходил там дохтурскую практику. Ничего прохладительного я не ел, только горячительное. И все же меня разобрал такой кашель, что всем соседям по номеру пришлось плохо. Ничто мне не помогало - даже таблетки от астмы. Приходилось глушить это дело водкой. Тем более, что спирт - хороший пеногаситель, снимает отек и так далее, я это сразу усвоил на уроках терапии.

Так что я ходил в винный отдел, как на работу. Потом лежал в общежитии и слышал сквозь забытье шаги друзей. Голос за дверью:

- Тело лежало здесь?

Дверь отворяется, и все видят, что тело действительно на месте.

Кашель совпал с хирургической практикой. Ею заведовал молодой, фанатичный доктор по фамилии Шор, сын главного хирурга области. Приказал мне идти на операцию, крючки держать.

- Я кашляю, - прохрипел я озабоченно. И стал кашлять.

- Ничего не знаю, - отрезал Шор.

В операционной я зашелся в приступе раз, другой, третий. Марлевая маска судорожно втягивалась и выпячивалась. Я тупо смотрел в разрезанное мясо и кашлял.

Шор не выдержал. Он сделал мне замечание:

- Когда кашляют, надо сидеть в ординаторской, а не тащиться в операционную.

Любовь к отеческим гробам

Однажды я поехал в Москву.

Для меня было бы странно побывать в Москве и не познакомиться с московской медициной, хотя бы поверхностно. Так что я посетил Первую Градскую больницу. Там лежал, конечно, мой дядя, долеживал уже. Он попал в травматологию, будучи травмирован при загадочных обстоятельствах, которых не помнил.

В больнице я с облегчением увидел знакомую публику. Одна ультрамариновая бомжиха, выдававшая себя за учительницу английского языка, сидела, свесив ноги, на каталке и скромно рассказывала всем, кто проходил мимо, что ее в тот день проверили на весь учебник венерических болезней и ничего не нашли, примите к сведению. Потупив глаза рассказывала, якобы просто так.

Еще был бомж, к которому боялись подходить даже ему подобные, и мы тоже ушли с лестницы, где курили. Он был весь в мелких проплешинах, с корочками, а лицо - как подушка-думочка, задумчивое.

А третий бомж ограбил дядю, когда того выписывали, украл у него часы, хотя у самого были сломаны ноги и позвоночник.

Дядя, сколько я помню, постоянно соприкасался с больницами.

Отчим, помню, повел его на экскурсию в свою больницу, под Питером, показал морг. Дядя бродил среди трупов и кричал:

- Вставайте, бляди! На работу пора!

Сума и тюрьма

Место действия: подстанция Скорой Помощи.

Разгорелся ожесточенный спор. Водитель утверждал, что замести в дурдом удается далеко не каждого.

- Нет, каждого.

- Нет, не каждого!

Водитель был, конечно, не прав. Однажды его коллега, возивший психиатрическую бригаду, зашел в приемник одного такого дурдома, в туалет, и там его поймали пьяные санитары, дали ему люлей и связали. Тот знай себе вопил, что он водитель, а ему надменно отвечали, что все тут водители.

Стороны так и не примирились. Хорошо. Прошло какое-то время, и шофер о споре забыл, но его оппоненты все помнили. Наловили тараканов и покрасили спреем в зеленый цвет. Высыпали этому шоферу и ждут.

Водитель пришел в несказанный ужас. Кинулся к докторам:

- Тараканы зеленые!

Те, серьезно:

- Ну, не знаем, это не к нам. Вон психиатры стоят, иди к ним...

Междометие

Поступила жалоба. Больной пожаловался на доктора, который его оперировал под местным наркозом.

Ему не понравилось, что доктор, сделав разрез, сказал "упс".

Смычка

Я уже давно ничего не вспоминал из моей бедной на выдумку биографию. Все, что дозволено внутренней цензурой, я написал; осталось то, что нельзя. Но имеются и пограничные случаи, которые можно, скрепя сердце, предать огласке. Вот, например, история болезненной смычки медицины с милицией.

Я всегда вспоминаю в связи с этим сцену из фильма "Город принял". Милиция встречается на пустынном ночном перекрестке со скорой помощью, и скорая помощь забирает у милиции роженицу, якобы случайно там оказавшуюся. Дескать, одно дело делаем, обеспечиваем преемственность.

Ну, это еще вопрос: какое они такое делают дело, что получилась роженица, да еще попала в милицию. Замнем.

Но вот с невропатологами таких трогательных вещей не бывает. То, что им передает милиция в структуре преемственности, напоминает не о рождении новой жизни, а об окончании старой, причем загубленной. Вообще, клиенты частенько бывают общие, удовлетворяющие обе службы.

Все это, впрочем, мало чем связано с моим воспоминанием.

Лет десять назад побывал я в гостях. Я ведь прекрасно знал, что мне на следующий день дежурить в больнице и в гости нельзя, но все равно пошел. Обидно, что и гости-то не запомнились. Помню, что сел, уходя, в какой-то не мой трамвай и приехал на Васильевский остров. Помню, что поздно ночью вернулся домой на такси, да слишком рано вышел из машины, заблудился в собственном дворе, упал, содрал на запястьях кожу. Спал часа три и отправился на работу весь возбужденный и благоухающий. Я еще не знал, что в нашей больнице такое если и не в порядке вещей, то, по крайней мере, обыденное явление.

И вот сижу я на работе, времени уже пять часов вечера, и я немного пришел в себя. Стараюсь припомнить подробности вчерашнего и вдруг леденею. По-моему, в "Дневнике провинциала в Петербурге", у Щедрина, есть замечательный пассаж. Человек просыпается в участке без штанов. И, пока к нему не приходит местная власть, в ужасе пересчитывает все смертные грехи, загибая пальцы. Уверенный твердо, что совершил их все до единого. Но полицейский успокаивает его: мол, ничего - никого не убил и не ограбил, а "просто шлялся в непотребном виде по городу".

Меня ужалила мысль: не побывал ли я в милиции, на Васильевском-то острове? Такое славное место. Подтянул к себе Желтые Страницы, нашел василеостровскую милицию, начал звонить. А там ведь не одно отделение, а несколько. Что я, - казню себя, - дурью маюсь?

На третьем звонке слышу радостный голос:

- Да! Были вы у нас!

Вот вам и лубочная смычка медицины с милицией. Я думал, он меня поймет, как дежурный дежурного. Ничего подобного.

Потом уже я припомнил эпизод: сижу на какой-то скамье, а рядом - неопределенная баба без формы и возраста, только с запахом.

- Ты что, - спрашивает, - убил?